Текст книги "Речи любовные"
Автор книги: Алиса Ферней
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
– Я рада, что тебе полегчало, – сказала Луиза.
– Да, я получила знатный удар по башке.
А внутри у нее закрутилось, завертелось с новой силой: «Нужно сегодня же позвонить Жилю. Что он? Где? Куда повел эту женщину? Вернется ли домой?» И тут она с облегчением вспомнила, что он будет вынужден вернуться, поскольку его пассия замужем. «Когда же он будет дома?» Другая женщина перестала ее интересовать. Она спешила вернуться домой и позвонить ему.
2
А он улыбался и нравился другой женщине, женщине в желтом платье. Она выглядела удрученной, ведь не в ее силах было дать ему то, что он хочет: физической близости. Им же внезапно овладела прямо-таки необузданная страсть. Время от времени он останавливался и начинал шептать ей какие-то слова, казавшиеся ему необыкновенно важными, почему и требовалось остановиться. Часто это был вопрос. Он придвигался к ней, голос его становился елейным, глаза все более умоляющими. Нечто непреложно мужское вырастало перед ней в эти минуты. Он обхаживал ее. Со стороны это, может, и было неприметно, но Полина чувствовала эту силу, толкавшую его к ней. Он надвигался на нее, и как бы она ни отступала назад, словно по волшебству опять был близко. У нее возникло ощущение, что она убегает. А им владело жгучее желание дотронуться до нее. Его руки были способны схватить ее, принудить к поцелуям. Он сдерживался. Но сила, идущая изнутри, была так непомерна, что рукам его случалось самим, без его участия, совершать некие поползновения. И тогда он останавливал их, если замечал. Она же прекрасно видела, что происходит с его руками. Его возбуждение повергло ее в состояние заторможенности и некоего потрясения. К тому же она была напугана. Он же не мог представить себе ее состояние и думал: «Странная какая, как будто ждет от меня чего-то». Он совсем запутался и ни в чем уже не был уверен. В ресторане ему показалось, что он ей нравится. Даже притягивает физически. А теперь… Словом, он был озадачен. Позже он скажет: «Я чувствовал, что вы не готовы. Почему?»
***
Она и впрямь не была готова. Несмотря на вспыхнувшее к нему чувство, она не была способна пойти на большую близость. Слова пугали ее меньше, чем конкретные действия. Несмотря на трепет, который вызывал в ней альковный голос, она не смогла бы ни обнять его, ни раздеться, ни быть с ним. Для него же сжать ее в объятиях и стать ее любовником было бы проще простого. Она шла рядом, скованная, без единой мысли в голове. Она была не способна не то что сделать, а даже вообразить все то, что могло бы произойти между ними: сами любовные объятия, возвращение домой, ложь мужу. Пока что для нее все остановилось на уровне галантных ухаживаний. Кроме того, ей было стыдно за то, что она кокетничала, заводила его, стыдно за все. С самого начала все выглядело смешным, было сплошным притворством, скрывавшим инстинкт, управлявший их поступками.
На сей раз инстинкту не удалось одержать победу. Внутренний голос говорил ей: «Позднее». Все конкретное отодвигалось на потом, сейчас было важно лишь это колдовское душевное сродство, смех – все то, что подстегивало соблазнять, быть обожаемой. Именно потому, что она не была девочкой и знала вполне определенные и безудержные формы, которые принимало близкое к исполнению желание, она и защищалась. Она испытывала раздвоение: от страсти и опьянения кружилась голова, но ничто реальное не было возможно. Словно ее чувства были химерой. В действительности это было не так, но без подготовки, без привыкания иначе быть не могло. Пусть в эту минуту ей и казалось немыслимым раскрыться навстречу своему кавалеру, она знала: однажды это случится.
Был еще ребенок, она чувствовала, как он толкается. Улыбка сошла с ее лица, когда она задумалась, а можно ли безнаказанно подставить свой живот и дитя от одного мужчины другому. Он понимал: что-то ее заботит, но, конечно, никак не мог бы догадаться, какая нешуточная битва завязалась в ней, каким непримиримым представлялось ей противопоставление страсти и обязательств перед будущим ребенком.
– Вы хорошо себя чувствуете? – поинтересовался обольстительный голос. – Хотите вернуться?
Она даже не расслышала.
– У вас усталый вид, – проговорил он, словно вдруг вспомнил о чем-то.
Так оно и было: он стал думать о ее беременности, о которой на время забыл.
– Я заставляю вас идти пешком, хотя вы устали. Мне нет прощения.
Она заверила его, что все в порядке, и настояла на том, чтобы продолжать путь. При этом ее хорошенькое лицо приняло обиженный и упрямый вид, который он счел в высшей степени изысканным. «Она несравненна».
– Несравненная Полина! – вырвалось у него, но она не услышала, заблудившись в одолевавших ее противоречивых чувствах. Тревога нарастала: любовь уже увлекла ее за собой, отступать было поздно, они на всех парах летели вперед, его присутствие стало ей необходимым, а без него – она уже предчувствовала – будет мука.
Поняв, что что-то все же неладно, он подумал о муже.
– Мы должны пойти в клуб, – вдруг заявил он, остановившись. – Мне не следовало вас так задерживать. Они могут говорить о вас, обо мне, как-то сопоставить. А что скажет ваш муж, если догадается?
– Но как им догадаться? Откуда им знать?
Ложь делала их сообщниками, тайна устанавливала фамильярные отношения.
– Вы правы, – согласился он, забыв о том, что по неосторожности все рассказал своей жене. – И все же… Мне кажется, мы должны туда пойти поодиночке.
– Право, не знаю, удачно ли ваше предложение, я не умею скрывать правду, – краснея, проговорила она.
– Так говорят все великие лжецы, – рассмеялся он.
Она внутренне согласилась с ним, потому как, не признаваясь себе в этом, лгала редко, но метко. И все же продолжала сопротивляться:
– Уверяю вас, это не очень удачная идея.
– Напротив, это прекрасная идея. Вы пойдете первая, словно заглянули в клуб после вашего ужина.
– А если я покраснею при виде вас?
– Не покраснеете. Ведь никому ничего не известно. Будьте покойны, только вы и я знаем о сегодняшнем вечере. Чего ж вам смущаться? – твердо заявил он.
– А вашей жены там, случайно, не будет?
– Не знаю. Не думаю. Она теперь редко появляется на людях.
– Вам будет неприятно застать ее там?
У нее было необъяснимое желание все время возвращаться к его жене.
– С тех пор, как я вас встретил, это уже не имеет значения.
Голос его был таким медоточивым, что она в очередной раз удержалась от того, чтобы сказать ему, что он преувеличивает. Но как было отказаться от удовольствия ощущать себя богиней, которой поклоняются? Он же знал, что когда-нибудь она попадется в сети, сотканные из шепота и нежных речей.
– Ну что ж, поедемте в клуб! – проговорил он так, словно ему самому нужно было убедиться в правильности своего решения, в то время как его манила мечта об уединенной комнате.
– Вы считаете, надо ехать? – спросила она, чувствуя, что не нужно было задавать этого вопроса. – К чему это приведет?
Он остановился, схватил ее за руку и, сверля глазами, воскликнул:
– Известен ли вам другой способ продолжить этот вечер? – Но поскольку она ничего не отвечала на эти пронзившие все ее существо слова, он добавил: – Я так и думал, другого способа нет, ну так и не спорьте!
Заметив, как она сжалась, он рассмеялся и прошептал:
– Я не хочу, чтобы этот вечер кончался. – Руки ее он не выпустил.
Волна чувственности поднялась в ней от этого соприкосновения, в сущности, такого невинного! Идиллии превращают нас в дураков.
3
Словно зыбь по воде проходило волнение по группе мужчин, собравшихся у телевизора. Кураж черного боксера действовал на них возбуждающе. Титулованный чемпион мира прятал перекошенное злобой лицо в кулаках. Это был худой и бледный человек небольшого роста, выражение его лица определялось жалко повисшими усами. Когда он открывался, чтобы самому нанести удар, гримаса, искажавшая его черты, была такой отталкивающей, что ни один зритель не желал бы оказаться на месте побежденного победителя: все были настроены против него и желали его поражения. Красота или уродство уже изначально формируют отношение к их носителю, что само по себе несправедливо. Возможно, лишь по причине неприятной наружности ему не дано было завоевать публику.
– А этот-то, смотри-ка, подводит к нокауту, – прокомментировал Том. – У того ситуация трудная, и глазом не успеешь моргнуть, как он может оказаться на ковре, – заметил он по поводу красавца цвета черного дерева.
Том старался оживить происходящее на ринге, опасаясь, как бы кто из друзей не счел бой выигранным и не был разочарован.
– В спорте всегда так: ничего нельзя предугадать до самого конца! В любом виде есть не способные выиграть, это называется страхом перед победой.
– Разве такое бывает?! – поразился Гийом, преуспевающий в своем деле, даже не задумываясь, как ему это удается.
Время от времени Гийом подливал вина в бокалы. Те, с кого было довольно, делали ему знак рукой, другие кивали. Матч смотрели молча. Черный боксер подпрыгивал на своих изящных ногах. Он мог выиграть, он это заслужил, но исход матча был все же далеко не очевиден! Гонг возвестил об окончании раунда. Раздался дружный вопль на трибунах. Зрители, увлеченные поединком, перестали обращать внимание на девушек в мини-юбках.
– Бедняжки! – в шутку пожалел тех Том.
«Как Жиль мог пропустить такой матч!» – «Он больше не увлекается боксом?» – «Увлекается, еще как! С детства помешан». – «Тогда где он?» – «Бог его знает». – «Может, женщина?» – «Я бы очень удивился». – «А я бы нисколько. С тех пор, как Бланш от него ушла, он твердит, что предпочитает жить один: мол, не получилось с ней, не выйдет и с другой. Этот развод для него как ушат холодной воды. Он так изменился». – «Как это изменился?» – «Поговори с ним, он тебе расскажет, что был последним дураком, что нужно было меньше увиваться за юбками». – «В нашем возрасте и не думать о бабах! Да как это возможно?»
– Том, не преувеличивай!
– Я и не преувеличиваю, я знаю. Я смотрю на женщин, ты смотришь на женщин, на их грудь, задницу, и даже если у тебя с ними ничего нет, все равно ты думаешь об этом, как и о том, почему это недозволено, почему нельзя иметь сразу многих, почему нельзя их потрогать, поглядеть на них!
Все смеются.
– Снова-здорово, – недовольно тянет Жан.
– Ну ты и тип! – хохочет Гийом, в шутку боксируя Тома.
– Только не о женщинах! – взмолился Анри.
– Я тоже думал, тема исчерпана, – поддерживает его Жан.
– В любом случае развестись не означает автоматически попасть на облака. Это дорогое удовольствие… – с веселым выражением лица произнес Гийом.
– Ты у нас специалист! – смеется Том.
– О да! По этой части, – отвечает Гийом. – Сколько Жиль отстегнет Бланш?
– Они еще не все обговорили, но он хочет быть щедрым – ради дочки. Хотя где гарантия, что средства пойдут на нее?
– Сдается мне, он доверяет жене.
Разговор был прерван неистовыми воплями Макса и Марка:
– Последний раунд!
***
Все затаили дыхание. Страх за того, кому они не в силах были помочь, переполнял их. Как они все дружно ненавидели белого коротышку! Как его только не называли!
– Придурок! Так и прет, хочет сбить с катушек! Ну давай же! – подбадривал Том черного атлета. – Ну давай, врежь ему в пятак, чтоб сел на задницу!
Черный боксер ушел в защиту, белый нападал. Затем два цвета смешались; чтобы заглушить град сыплющихся на него ударов, черный вцепился в белого. И тут раздался гонг: конец боя. Красавец стоял возле веревочного ограждения, вынимая капу и поднимая руки в знак победы. Все повскакали с мест, хохоча и тормоша друг друга.
– Дождемся решения рефери. Всяко бывает, – остудил их пыл Том.
Проигравший, по их мнению, заворачивался в халат и покидал ринг. Лицо его было искажено яростью, подбородок дергался. Победа досталась тому, кто на время матча стал всеобщим любимцем.
Марк опомнился, и первая его мысль была о жене: пришла ли она? Он беспокоился, когда она задерживалась поздно, а когда возвращалась, испытывал облегчение. Полина принимала это за ревность. Он же на самом деле беспокоился, как бы с ней чего-нибудь не случилось. Он решил пойти взглянуть, нет ли ее среди женщин, и если нет – позвонить домой. Который час? Почти полночь. Ужин наверняка уже кончился.
– Пойду на женскую половину, – бросил Марк друзьям.
– Оставь их в покое! – отозвался Макс.
– Хочу знать, пришла ли Полина.
– Боишься, улетит? – пошутил Гийом.
– Вот именно!
– Как это согласуется с тем, что ты нам тут проповедовал? – спросил Макс.
– Думаю, согласуется.
– Дождись результата матча, – удерживал его Том. Они потягивались, комментировали увиденное. Все как на подбор высокие, сильные. Когда они собирались вместе в замкнутом пространстве, это впечатляло. Сила требовала выхода, они не могли жить подобно немощным старцам. Дожидаясь объявления результатов, они слегка прибирались на столе.
– Чертовски интересный матч, – повторял Том, а поскольку он был знатоком, к его мнению прислушивались.
Победа была присуждена черному атлету. Прямая трансляция закончилась, и Том выключил телевизор.
– Допьем? – предложил Том, чтобы опорожнить бутылку.
Хотя они и прибрались как могли, все же в зале царил мужской беспорядок. После этого отправились к женам: впереди спортивным пружинящим шагом шел Марк, заранее радуясь встрече с женой. Лучше всего он ощущал, как любит ее, в ее отсутствие.
4
– Можно об этом сказать или это секрет? – спросила Луиза у Пенелопы, имея в виду ее замужество.
– Нет, это не секрет. Надо же дать людям привыкнуть! – с улыбкой ответила та.
– Ты преувеличиваешь! – с нежностью проговорила Луиза.
– Я не преувеличиваю, это и вправду нечто! Увидишь, такое начнется, ты даже не осмелишься повторить мне, столько будет злобы… – Пенелопа встала. – Пойду возьму пирога.
Жизнь была безжалостна к ней. «Почему иным словно на роду написано горе мыкать?» – задумалась Луиза. То ли у них внутри сломана пружина, то ли какой-то изъян, постоянно заводящий их в дебри? «Частица их самих, несомненно, делает выбор в пользу несчастья». Луиза не осуждала, ее словно озарило. «Вот, к примеру, – размышляла она, – Пенелопа, могла бы забыть жениха, снова полюбить, не дожидаясь так долго и выбрав кого-то помоложе, не того, кто тоже обречен скоро уйти. За это-то она его и полюбила: он скоро умрет, как и первый…» Пенелопа была творцом своего самопожертвования. И было нечто непередаваемо прекрасное в этом бессознательно поддерживаемом мраке.
– О чем задумалась, подруга? – спросила Ева, усаживаясь на стул Пенелопы.
– О словах Пенелопы, – отвечала Луиза.
У Евы была милая мордашка, тонкая кость, но выражение карги. Луиза подмечала это каждый раз, как они виделись: на Еве было написано, кто она такая, и как бы она ни старалась затушевать свою суть с помощью улыбок и приятных манер, она все равно была тут и никуда не девалась.
Луиза решила бросить пробный камень.
– Пенелопа выходит замуж.
– Как чудесно! – воскликнула Ева, которой на самом деле было на это глубоко наплевать.
– Она выходит за Поля, – ровным голосом, чтобы невозможно было догадаться, что она думает, проговорила Луиза.
– За старика? – Ева скроила гримасу.
– Это необыкновенный человек. – заметила Луиза с деланной наивностью. – Второго такого не сыщешь.
– Согласна, но ему семьдесят лет.
– Семьдесят два! – подтвердила Луиза.
– Многовато для жениха, ты не находишь?
– Многовато для чего? Ты считаешь, начиная с какого-то возраста, люди не могут любить?
– Конечно! Ну, его-то я понимаю, – ирония сквозила в голосе Евы, – но не о нем речь, а о Пенелопе! С ним все ясно, правильно делает, что идет напролом. Но она-то, неужто совсем больная? Я допускаю, что можно лечь с кем-то с досады, согласиться пойти с одним, потому что другой отказал… нередко мужчины завоевывают женщину только потому, что она несчастна и одинока, но все же есть какие-то границы!
– Я думаю, она его любит, вот и весь сказ.
– Не могу в это поверить, это невозможно. Или же ей не остается ничего иного.
– Ну что ж, – говорит Луиза, вставая, чтобы уйти, – ты лучше меня разбираешься в таких делах, я тут профан, верю тому, что говорит Пенелопа. И мне это приятно, у нее счастливый вид.
***
Появление мужчин спасло ужин, который принимал дурной оборот. Ева, насупившись, собирала десертные тарелки. Пенелопа еще не закончила есть пирог. Бланш, Мелюзина и Мария баловались кофейком.
– Теперь мне не уснуть, – буркнула себе под нос Мария.
Луиза и Сара, играючи, потягивали красное вино и смеялись.
– Слышу шум! – говорит Мария.
– Узнаю смех Гийома! – подхватывает Луиза.
Еще секунда – и Жан, Марк, Макс, Лари, Гийом и Том являются пред светлые очи своих жен и подруг.
– Ну что, поплакались друг другу в жилетки? – бросил Том Саре.
Женская половина обиженно надулась.
– Не больше, чем вы! – парировала Сара.
– Уверен, что больше, – насмешливо отвечает Анри, беря Мелюзину под руку. – Дорогая!
Луизе показалось, что он не говорит, а блеет. Что это, презрение к жене?
– Как ты? Хорошо повеселилась? – обращался Анри к жене, как к слабоумной.
Мелюзина, уже не вполне владевшая собой, что-то мычала в ответ.
Луизу всю перевернуло: вести себя как он вовсе не означает оказывать жене услугу, ей не поможешь, сделав из нее ребенка, считая ее существом низшего порядка и покровительственно с ней обращаясь.
«Вот еще мачо выискался!» – подумала она.
Словно под воздействием неких скрытых сил мужья и жены оказались вместе.
– Подойди ко мне, – попросила мужа Мария, обняла его за шею и прижалась к нему. – Как тебе удается быть таким горячим?
«Вот эти двое – настоящая супружеская чета», – подумала Сара. Том тоже обнимал ее и даже положил руки ей на грудь: это был его способ дать ей знать, что она желанна. Любил ли он ее? Вряд ли он сам знал ответ, мелькнуло у нее. Иначе разве стал бы причинять ей боль, отказывая в том, чего ей хотелось больше всего: жить вместе. Затем он отошел от нее к Бланш: о чем это они там шепчутся?!
– Усталой ты можешь быть, но не подавленной, – говорил в это время Том Бланш.
– Почему? – удивилась она.
– Потому что ты слишком хороша собой.
– Кому это нужно?
Он стоял слишком близко к ней, испытывая всегдашнюю тягу к женскому полу; Бланш отодвинулась.
– Это нужно тебе, чтобы соблазнять, – ответил он, глядя ей прямо в глаза.
– А зачем?
– Чтобы жить, – уже серьезно ответил Том.
Это было его кредо. Но не ее. Однако благодаря ему она почувствовала себя не такой старой и противной, какой казалась самой себе. «Старая и противная, будущее мне обеспечено», – подумала она и рассмеялась. Было смешно, что именно мужчина убеждает ее не терять привлекательность, как раз тогда, когда она разводится! Макс с Евой уже ссорились вполголоса. Макс вспомнил, что на завтра назначен обед у его матери, и напомнил об этом жене. Она наотрез отказывалась ехать. Довольно уже она на нее насмотрелась! Ему до этого не было дела, и он настаивал.
– Я не выходила замуж за твою родню.
– Но я-то женился на твоей.
– Прекратите, – вмешался Гийом и обернулся к Луизе: – А ты, Луиза, вышла замуж за всю мою родню? – И рассмеялся.
И только Марк молчал, удивленный и внезапно обеспокоенный отсутствием Полины. «Видно, она уже дома, пойду позвоню», – решил он. И вернулся ни с чем. Откуда ему было знать, что такси высадило его жену перед дверьми клуба, тогда как Жиль пешком направлялся туда же. Бланш тоже была одна, держась в сторонке от остальных; Том вернулся к Саре.
– Что ты рассказывал Бланш?
Том не осмелился признаться в том, что назвал ее красавицей, и ответил уклончиво:
– Пытался поднять ей настроение.
К Бланш подошел Марк. Они иногда сталкивались в клубе и детском саду, ее лицо было ему знакомо, из чего он заключил, что она наверняка знает Полину.
– Вам, случайно, не звонила моя жена? Полина Арну, – уточнил он. – Она не была уверена, что придет.
– Я пришла очень поздно, но ее не было.
Она видела, что он обеспокоен. Он показался ей трогательным.
– Спросите у Луизы, – с милой улыбкой ответила она.
Совпадение имен заставило ее содрогнуться. Полина – это имя сверлило ей мозг. Она посмотрела вслед мужу, который опрашивал собравшихся, не слышали ли они что-нибудь о его жене. Она видела его в детском саду. Он приходил иногда вместе с женой и сыном. Теперь она уже вспомнила и лицо Полины Арну. Вспомнился и их сынишка: такой белоголовый. В этот миг в отдаленном уголке ее сознания мелькнула догадка: та, которую искал Марк, и та, которую нашел Жиль, – одна и та же женщина.
5
Они договорились: сначала пойдет она, а потом уж он.
– Не будет ли проще сказать, что мы обедали вместе?
– Вы думаете? – усмехнулся он.
Он представил себе, как воспримут ото остальные.
– А утром вы предупредили мужа, что обедаете со мной? – спросил он, хотя заранее знал ответ.
Она отрицательно покачала головой.
– Тогда теперь вы не можете этого сделать, он не поймет, почему раньше вы скрывали.
Она согласилась, что он прав, и подумала: «Я не способна все предусмотреть». Она не представляла себе, какая ложь, какие подозрения существуют в иных семьях. Напротив, считала, что голая правда – лучшее из средств что-то утаить. Разве и в жизни не было примеров подлинного, казавшегося невероятным? Разве мы не отказываемся верить в то, что способно нас убить?
– Если даже я и скажу мужу, что ужинала с Жилем Андре, а потом мы отправились в гостиницу, он все равно не поверит!
Она покраснела, произнеся эти слова. Он нашел ее неподражаемой и спросил:
– Вы в этом уверены?
– Мне кажется, да.
– Тогда вперед! Говорите ему, что считаете нужным! А я посмеюсь.
– Дело в том, что я не способна так лгать.
– Вы хотите сказать, что, если я вас сейчас поведу в гостиницу, а уж затем в клуб, вы сможете ему все сказать, чтобы заставить поверить в обратное?
Она согласилась, что это было, мягко говоря, глупо.
– Не совсем так. Я чувствую, что следовало бы сыграть (он расхохотался при этих словах), но, как бы там ни было, не смогу.
– Если уж вы не умеете лгать… – замурлыкал он своим чудо-голосом.
Она не стала задумываться, что он хотел этим сказать, потому как слышала свое: если уж вы не умеете лгать, дело дрянь. Ей было и стыдно, и одновременно радостно, она не сомневалась, что безошибочно читает в его душе.
***
Она понимала все, что приходило ему в голову. Но по-своему. Он, к примеру, думал: «Иные истории нуждаются в том, чтобы их скрывали. При этом не обязательно лгать, достаточно молчать во спасение. Они относятся к области запретного, поскольку появились на свет слишком поздно, чтобы получить свободное развитие». А она слышала: «Мы будем любить друг друга тайно. Вам придется хранить наши отношения в секрете». При этом в ней начинало порхать, подобно бабочке, слово «любовники». Бывает, слова нас разрушают, порождая в нас желания и намерения такие же сверкающие, как сами слова, но, как и со слов, позолота с них слезает, и они оборачиваются весьма будничными явлениями. «У меня будет любовник». По вине этой фразы, этих нескольких слон, она пребывала в состоянии ослепления, решившись сдаться и испытывая чувство вины. Он улыбался ей, как ребенку, впрочем, она и чувствовала себя рядом с ним совсем юной. И даже стала смотреть на свои ноги при ходьбе, как делают дети. «Странно, я такая счастливая, и в то же время моя воля сломлена». Никогда прежде ей не доводилось попадать в такой эмоциональный переплет. Когда то же самое происходило у них с мужем, то есть в миг зарождения любви, она ощущала прилив сил: ей принадлежало будущее.
***
На улице Полина Арну почувствовала себя раскованней, чем в ресторане. Идти и говорить в ритм шагам было почти алиби и казалось ей явно предпочтительнее, чем неподвижно сидеть напротив собеседника: вся на виду, душа нараспашку. Жилю Андре также приятно было пройтись. Он весь день обливался потом – костюм его был мятым, – устал, пусть и не отдавал себе в том отчета. Он не играл, не делал ничего особенного, не красовался, а был самим собой, хотя и отбросил всякую ложную скромность. Это, в сущности, такая редкость, что она была приятно поражена. Таким он был: не исполняющим чью-то роль, не сравнивающим себя с другими, а интересным сам по себе, верящим в себя и твердым. Она чувствовала, что тушуется рядом с ним. Пока она предавалась удовольствию чувствовать его превосходство над собой, быть рядом с титаном и от того самой возвышаться в своих глазах, он увидел такси, вышел на проезжую часть и подал водителю знак остановиться.
***
Впервые сидя рядом с ней, так что их не разделял стол, он мог видеть ее колени, ее кожу. У нее были длинные красивые ноги. Забывшись, он слишком настойчиво разглядывал их, и она засмущалась. И хотя ей ничего не стоило подыграть ему, она не желала, чтобы ей отводили определенную роль: кокетки, жертвы либо безмозглой красотки. И даже обиделась и натянула юбку на колени.
– Не делайте этого, вы так красивы, – насмешливо попросил он.
Она снова покраснела и забилась в глубь сиденья. Получалось, что ему сходила с рук любая выходка по отношению к ней, а она была послушной и слепо следующей за этим чародеем.
– Я сойду недоезжая. Шофер доставит вас ко входу в клуб, так что вы будете там раньше меня.
Пока они ехали, ей делалось страшно. Струйки пота, стекавшие по спине, казались ей чем-то невероятным, это было доказательство ее намерений в этот вечер. А иначе откуда бы взяться страху? Она вся замерла, притаилась. Дальше все произошло так, как он и предполагал: он остановил такси, расплатился и закрыл дверцу.
– Все в порядке? – поинтересовался сладкий голос.
Ее губы беззвучно ответили: да. Она видела перед собой в зеркальце глаза водителя и была уверена: он принимает их за любовников, проведших вечер в гостинице.
Она чувствовала, что ведет себя неподобающим образом, что все ее видят насквозь. Возможно, Жиль о чем-то догадался, потому как прошептал:
– Будьте спокойны, никто не знает, что мы ужинали вместе.
Она что-то жалобно пропищала в ответ. И тогда он понял, как она хрупка, как страшится всего, увидел, сколько в ее поведении изящества, протянул руку в салон через открытое окно автомобиля и тыльной стороной ласково провел по ее щеке.
– Сегодня, когда мы будем среди друзей, подойти ли мне к вам поболтать или оставить вас в покое?
Она растерялась. Она и не подозревала, до какой степени может быть двойственной.
– Ну хорошо, посмотрим. Вижу, вы нервничаете. Но с чего?
Она подумала, что у нее есть причины нервничать.
– Я вам позвоню на следующей неделе. Она как воды в рот набрала.
– Можно?
– Да, – с глубокой радостью в сердце ответила она: он просил у нее разрешения позвонить, как великой милости. Ей хотелось, чтобы ее завоевывали, желали, упрашивали. Хотелось вкусить беспокойной и преданной нежности любовника! В минуту расставания в нем не было ни преклонения, ни беспокойства, а лишь нежность и влюбленность, как и пристало влюбленному, и она была счастлива и полна иллюзий.
