Текст книги "Выше только звезды"
Автор книги: Алина Феоктистова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
– Только попробуй, – угрожающе сказал Алик, скидывая сапоги, один вправо, другой влево. – Так отделаю – никакая Динка не поможет.
– Ну, это мы еще посмотрим, – взъерепенилась Дина, – кто кого отделает.
– Альберт. – Из комнаты выглянул архитектор. – Хотя бы с девочкой веди себя прилично. – Он посмотрел на близнецов. – Я одного не могу понять, почему вы, нормальные воспитанные дети, дружите с ним и все это терпите? – Он скрылся за дверью.
– Пошли ко мне, – Алик, небрежно насвистывая мелодию, направился к своей комнате.
– Сколько раз тебе можно повторять, что свистеть – это дурной тон. – Из кухни вышла Женя. – Здравствуйте, ребята, – заулыбалась она, увидев близнецов. – Вот Данечка, разве он свистит?
– Данечка не свистит, – усмехнулся Алик. – Он и свистеть-то не умеет.
– Нашел чем гордиться, – рассердилась Женя. – За что такое наказание? У всех дети как дети. Ну в кого ты такой?
– Вполне с тобой согласен. – Архитектор слушал их разговор, прислонясь к косяку двери своей комнаты. – В кого бы ему быть?
– Надоели! – Алик ушел к себе.
– Извините, – промямлили близнецы и ушли за ним.
– Лолита сказала, что Альбина Петровна поставит двойки всем, у кого не будет в альбоме той вазы, которую они рисовали на уроке, – сказал Данила, усаживаясь на стул.
– Веди себя прилично с девочкой, – Алик спихнул его со стула. – Она же дама, предложи сначала стул ей. Так тебя учит гувернантка?
– Гувернантка советует поступать вот как, – Дина попыталась кинуть в Алика стулом, но он был слишком тяжелый и с грохотом упал.
– Вы живы? – В комнату заглянул архитектор. – Представляю, что будет, когда ваш милый друг вырастет. – Он поставил стул на ножки и ушел.
– Это Альбина из-за меня взбесилась, – сказал Алик, вполне довольный собой. – Она меня не выносит и хочет мне вывести за год двойку, чтобы меня из колледжа поперли. Меня ведь на уроке не было, она выгнала.
– Из-за тебя она и Дане двойку поставит, – сказала Дина. – Его на уроке тоже не было, и тоже из-за тебя, между прочим.
– При чем тут это? – возразил Данила. – Она вообще мальчишек не любит и будет рада, конечно, поставить нам двойки.
– Ага. – Лицо Алика расплылось в улыбке. – Она обожает только паинек-девочек, а пацанов терпеть не может. И меня особенно. У вас альбомы с собой?
– Да, – Данила достал из рюкзака альбом. – Только что мы будем рисовать? Разве у тебя есть такая же ваза?
– Зачем она нам? – удивился Алик. – Она ведь в кабинете рисования шестой год стоит. Сейчас мы ее и забабахаем.
– Нет, я так не могу, – возразил Данила. – Мне нужна ваза. Может, нарисуем другую, какая ей разница? Спроси у мамы.
– Ну и схлопочешь пару, – сказал Алик. – Альбина ведь крыса. Вот, смотри, это же так просто. – Он придвинул к себе альбом Данилы.
– Ух ты, как настоящая, – восхищенно разглядывал Данила появляющийся рисунок.
– Свет должен падать из окна, значит, справа, – рассуждал Алик. – Тень будет слева, а здесь будет такая фиговина, где ни то и ни другое.
– Теперь себе, – сказал Данила. – Рисуй себе такую же. Где твой альбом?
– Если бы он у меня и был, ни за что бы этой дуре рисовать не стал. Она все равно через Лолиту передала, что меня больше на урок не пустит, – отмахнулся Алик.
– У меня есть запасной альбом, – Данила покопался в рюкзаке. – Возьми, нарисуй. Я ей отдам, и она тебе наверняка поставит пятерку.
– Вот еще, – сказал Алик. – Я такое придумал! Я ей стул водой оболью! Она про меня гадости в учительской говорит. Давай я лучше тебе, Дина, нарисую.
– Мне не нужно, она только мальчишкам двойки ставит, – не соглашалась Дина.
– Ну а вдруг поставит за компанию? – сказал Алик. – Где твой альбом?
– Ну, тогда я тебе сам нарисую, – предложил Данила. – Я с твоей срисую. У меня, конечно, не получится, как у тебя.
Алик сосредоточенно рисовал, высунув от напряжения кончик языка, рядом, добросовестно стараясь срисовать готовую вазу, примостился за столом Данила, Дина, сидя на полу, решала задачи по математике.
– Готово. – Алик слегка провел ластиком по рисунку.
– Вот это да! – воскликнул Данила. – Ты прямо художник. Алька. И для Динки ты больше старался, еще лучше получилось.
– Ничего я не старался, – отвернулся к окну Алик. – Просто второй раз рисовать легче, чем первый.
– А это еще зачем? – Динка ткнула пальцем на то место, где мальчик провел ластиком. – Здесь же тень. Давай я сама закрашу.
– Там белая стена рядом. – Алик отобрал у нее карандаш. – Я давно заметил, что так получается, когда предмет стоит у стены.
– Ладно, пусть останется, – согласилась Динка. – Так быть не может, но пусть будет неправильно, а то она еще подумает, что нам твой папа нарисовал.
– Не подумает, – Алик с улыбкой рассматривал то, что нарисовал Данила, а потом вывел на альбоме свою фамилию. – Ладно, отнеси этой дуре.
Данила зашнуровывал ботинки, сев на корточки в коридоре и положив три альбома на пол. Дина, одетая, ждала его, держа два рюкзака. Алик провожал друзей. Дверь в комнату архитектора была приоткрыта, оттуда доносились голоса.
– К вам кто-то пришел? – спросил Данила.
– Это Роберт, он часто приходит к папе, – ответил Алик.
Данила оставил свой ботинок и прислушался. В последнее время его интересовали отношения взрослых, а дядя Роберт был человеком, о котором разговоров было больше всего. Особенно теперь, когда он так неожиданно ушел из семьи.
– И что тебе сказал психиатр? – спросил архитектор.
– Сказал, что не считает это психическим отклонением, – ответил гость, – говорит, такое нередко бывает с творческими личностями.
– Обратись к другому, – посоветовал Виктор. – Если такое поведение доставляет неприятности кому-то, то это явная патология. Хотя и другой врач тебе скажет то же самое.
– Ты так думаешь? – расстроенно спросил Роберт. – Но я так больше не могу.
– Я думаю, лучше тебе забыть всю эту историю и вернуться в семью, тогда все утрясется само собой. Ты где сейчас живешь, у нее?
– Нет, я снял квартиру, живу один. Прихожу в гости. Нужно время, чтобы девочка меня полюбила, – сказал Роберт.
– Не создавай себе дополнительных проблем. Роберт. – Архитектор заметил в коридоре детей и вышел к ним. – Уходите без новых травм?
– Мы рисовали, дядя Витя, – ответил Данила, вставая с пола и поднимая альбомы. – Мы все пропустили урок рисования и рисовали сейчас.
– Можно, я посмотрю? – Архитектор протянул руку. – Неплохо, совсем неплохо, – сказал он, разглядывая альбом Данилы. – А где вы взяли вазу? У нас таких нет.
– Нигде мы ее не брали, она у нас в кабинете рисования с первого класса пылится, – сказал Алик.
– Неужели ты так рисуешь по памяти? – удивился Виктор Горшков, глядя на Данилу.
– Это ваш сын нарисовал, – возразил Данила.
– Да? – расхохотался Виктор. – Я очень уважаю. Даниил, твое желание выставить своего беспутного друга в выгодном свете, но он безнадежен. Я даже перестал покупать ему альбомы, он их все равно выбрасывает.
– Я их не выбрасываю, – нахмурился Алик.
– Потерять можно один, но не двадцать, – начал заводиться Виктор. – Если ты балбес и бездарь, то не будь хотя бы еще и лгуном.
– Вы не смеете так с Аликом разговаривать, – вспыхнул вдруг сдержанный Данила. – Он…
– Заткнись, – толкнул его Алик.
– Извини, Даниил, с тобой, наверное, дома так не разговаривают, – сказал Виктор. – Но моею отпрыска вынести трудно, сам видишь. – Он раскрыл альбом Дины. – Диана, а у тебя прирожденный талант. Такое редко бывает, чтобы не учиться нигде специально, не знать законов наложения теней и так правильно их передать. Особенно этот блик…
Он открыл альбом с фамилией своего сына:
– Ну, а с тобой все ясно, обычные каракули. Диана, я поговорю с твоими родителями, тебе бы надо в художественную школу помимо колледжа.
– Выметайтесь отсюда, быстро. – Алик начал выталкивать близнецов, видя, что они собираются что-то сказать, и всовывая им альбомы.
– До свидания, молодые люди, – сказал архитектор. – А ты зайди ко мне, – бросил он Алику через плечо.
– Ну, что? – спросил Алик, зайдя в комнату и глядя в пол.
– Хотя бы поздоровайся с гостем, – сказал Виктор.
Алик мрачно посмотрел на Роберта и отвернулся.
– Я тоже больше не могу, – пожаловался Виктор Роберту и обратился к мальчику: – Я тебя позвал только затем, чтобы спросить – тебя опять не допускают до уроков рисования? Я ведь видел, что твой альбом забрали Дегтяревы. Так? И мне опять придется идти в школу?
– Моя дочь сказала бы, что ты владеешь методом дедукции, – грустно заметил Роберт.
– Так, – сказал Алик.
– Все ясно, можешь быть свободен и постарайся мне поменьше попадаться на глаза, сделай одолжение, – раздраженно выпалил Виктор.
Алик ушел на улицу.
– Тебе не кажется, что ты с ним излишне строг? – спросил Роберт. – Все мы в детстве дрались, и всех нас выгоняли с уроков рисования.
– Тебя, может, и выгоняли, а меня – никогда, – сказал Виктор.
– Ты хотя бы пробовал с ним заниматься?
– Чем? Футболом? Я в детстве, кроме карандаша, ничего в руках не держал, а к мячу и близко не подходил, – усмехнулся Виктор. – А на него зато учительница физкультуры просто не нахвалится. Может, займешься наряду с удочерением еще и усыновлением?
– Господи, опять ты! – поморщился Роберт.
– Это я по привычке, меня уже мало волнует эта проблема. И этот мальчик волнует меня только по причине беспокойства, которое он мне причиняет. Я и без того вымотался на симпозиуме, а тут такие сюрпризы. А тебе все же советую не делать глупостей и вернуться в семью, пока это не кончилось самоубийствами, убийствами, тюрьмой или, в лучшем случае, сумасшедшим домом.
Таня, периодически доставая платок и начиная плакать, ждала племянницу на вахте здания интерната хореографического училища.
– Случилось что? – с любопытством спросила бабуля-вахтерша.
– Мужик от меня ушел, – Таня, увидев интерес, от жалости к себе расплакалась навзрыд. – Не понимаю, что сделала не так.
– Привет, тетя Таня! – Сверху по лестнице спустилась Власта.
Увидев, что Таня плачет, она подбежала и обняла ее.
– Ты из-за этого гада, да? – Она сочувственно стала гладить Таню по голове.
– Он с женой помирился, Власта, – сквозь рыдания сказала Таня. – Так что не женится теперь. Сказал, что будет заходить. За что? Правильно ты была против него.
Власта, ничего не отвечая, продолжала утешать ее. Тане было хорошо оттого, что она хоть кому-то нужна.
– Ты давай собирайся домой, – сказала она племяннице. – Его теперь нет. Будем вдвоем, как раньше.
– Нет, я останусь здесь, – замотала головой девочка. – Я не пойду.
– Да ты что, обиделась, что ли? Ну, прости меня, дуру, – Таня опять заплакала.
– Нет, мне здесь просто нравится, – Власту уже не трогали ее слезы.
«Нет», – на все уговоры твердила она, даже не соблазнясь новыми туфлями.
– У меня ведь никого, кроме тебя, – рыдала Таня. Но Власта встала и не оглядываясь поднялась по лестнице и скрылась.
– Вот так-то, милая, – вздохнула вахтерша.
Юные балерины шумной стайкой высыпали из училища. Все худенькие, стройные, с волосами, уложенными на затылке, они шли, по-балетному ставя ступни длинных ножек.
– А это последнее па, как она красиво нам показала. – Одна из девочек остановилась посреди тротуара, бросила портфель на землю и, поставив руки полукругом, так, что они соединились пальцами, несколько раз подпрыгнула.
– Неправильно, – закричала Власта. – Вот смотри, как нужно.
Она легко взлетела, оторвавшись от земли, и сделала изящное движение руками. У нее было на редкость хорошее настроение, хотя тетю было жаль.
– Еще, покажи еще раз, – загалдели девочки.
Прохожие оглядывались на светловолосую девочку в школьном форменном платьице, элегантно и без напряжения выполнявшую на улице сложное движение танца, и останавливались, не в силах оторвать глаз. Власта лишь улыбалась, видя их интерес, но вдруг улыбка сбежала с ее лица, и она так и осталась стоять в позиции перед прыжком.
– Здравствуй, дорогая. – К ней подошел один из зрителей и поцеловал в щеку. – Пойдем, я за тобой.
– Я не пойду, мы с девочками идем делать уроки, – воспротивилась Власта.
– Опять все сначала? – улыбнулся мужчина. – Ты забыла наш разговор в машине? Возьми свою сумку и пошли.
– Это кто? – шепотом спросила подружка, державшая Властин портфель.
– Ухажер моей тети, – ответила Власта.
– Красавчик – ухажер твоей тети, – подмигнула ей девочка, и подруги направились в сторону интерната, оставив Власту с мужчиной.
– Я снял квартиру, чтобы встречаться с тобой, – сказал мужчина. – Если ты будешь себя хорошо вести, я ее куплю для тебя.
– Нужна мне ваша квартира, – передернула плечами Власта. – Я буду жить в интернате.
– Ты когда-нибудь вырастешь, – возразил мужчина. – А что бы ты хотела сейчас?
Детские желания боролись в девочке с отвращением. Поняв, что ей все равно придется сделать то, что он хочет, она решила удовлетворить и свои желания.
– Сейчас я бы хотела мороженое «Сникерс», – сказала она.
Ее спутник, усмехнувшись, подошел к лотку и протянул ей пакетик.
– А еще «Баунти», и вот это, в вафельном стаканчике, и «Лакомку», – желания сыпались одно за другим.
Если она терпит, пусть он платит, раз уж это неизбежно.
– Хватит, горло заболит, – прервал ее он.
Власта окинула его злобным взглядом: «Ну и хорошо».
– Балерины не бывают толстые, а от сладкого толстеют, – сказал он. – А у тебя, дорогая, помимо наследственности еще и склонность к полноте. Посмотри на свою тетю.
– Тогда купите мне золотые сережки, – капризно сказала девочка. – У наших в классе у всех золотые, а у меня позолоченные.
– Ладно, – согласился он. – Завтра придешь ко мне сама и получишь их. Мне некогда ежедневно прохлаждаться у твоего училища. И придешь ровно в два, у меня в это время обеденный перерыв.
Синий автомобиль помчал их к новой квартире.
Тринадцатый день рождения детей взрослые решили объединить в один торжественный праздник и отметить его в ресторане Дома творчества. Детям впервые разрешили официально выпить шампанского, хотя никто не сомневался, что они уже давно попробовали запретное спиртное. Пожалуй, впервые пила его только Лолита, но она выпила шипучий напиток залпом и даже не ощутила его вкуса. Она продолжала всматриваться в проем стеклянной двери, ведущей в вестибюль. Алик Горшков вчера сказал ей, что у них был ее отец и просил передать, что непременно зайдет ее поздравить. Если бы не это, она бы вообще не пришла. Ей было не до веселья. За этот год она превратилась из живой, задорной, самоуверенной девчушки в замкнутого подростка с бледным неулыбающимся личиком, на котором явственнее проступили веснушки. Она неожиданно почувствовала, что ей трудно общаться со сверстниками. Даже с Данилой она не могла болтать запросто, как раньше, а на шумных праздниках, где всем было смешно и весело, ей становилось особенно тоскливо. Вот и сейчас она ощущала эту отчужденность от всех, кто смеялся и поздравлял ее и троих ее одноклассников. Данила, немного подросший за год, но не утративший ни своего обаяния, ни учтивых манер, встал, как взрослый, держа в руке бокал шампанского, и сообщил, что хочет произнести ответный тост. Алик Горшков, который по случаю дня рождения выглядел более-менее прилично, хмыкнул и явно хотел уже съязвить, но Дина, специально севшая рядом, чтобы защищать брата, толкнула его под столом ногой и показала кулак. Хотя она и была ростом меньше мальчика сантиметров на пять, она его не боялась. Она теперь занималась карате и не сомневалась, что в случае чего сможет с ним потягаться.
Лолита едва не вскочила, прервав красивую благодарственную «оду» одноклассника, обращенную ко взрослым, потому что за дверью появился ее отец. Она не видела его целый год. Лолита не верила тем гадостям, о которых слышала от мамы и от друзей их семьи. Вовремя же она сдержалась! Он вошел в зал… с девочкой. Лолита сразу определила, что девочка либо ее ровесница, либо чуть постарше, хоть и выглядит взрослее. Она смотрела на нее во все глаза, девочка казалась ей верхом совершенства и красоты, потому что была выше ее больше чем на голову. Лолита в свои тринадцать выглядела на десять, и от этого очень страдала.
– Моя дочь, – сказал Роберт и с каким-то испугом посмотрел на девочку.
Та усмехнулась и иронично подняла красиво очерченную бровь. Совсем как взрослая. Лолита так не умела.
– Да уж, – едва слышно пробормотала девочка, но Лолита это услышала, вернее, прочла по ее губам.
Отец с девочкой заняли свободное место за столом далеко от Лолиты, и он хоть и посматривал в ту сторону, где сидели Лолита с матерью, но дочери даже не улыбнулся. Лолите стало совсем одиноко. Взрослые с преувеличенной пылкостью стали восхвалять достоинства Данилы и восхищаться его речью, – всем было не по себе от появления Роберта, год назад неожиданно покинувшего бомонд.
Как это обычно бывает, когда за столом собираются разные поколения, после совместной части торжества все разбились на кучки. Старушки сели посплетничать, женщины помоложе – поговорить о своих проблемах, старичков потянуло в бильярдную, где работал телевизор и можно было послушать новости, мужчины вышли покурить, а дети сбились в кучку и что-то болтали о колледже, кажется, обсуждая новую каверзную задумку Алика. Лолита как бы присоединилась к ним, но не слушала их разговоры, непрестанно глядя на сидящего в отдалении отца. Он не курил, поэтому не ушел с мужчинами, дамы бомонда его явно игнорировали. Так что вокруг него и девочки быстро образовалось пустое пространство. Бабушка Лолиты с неодобрением поглядывала на своего бывшего зятя и что-то шептала на ухо своей подруге, бабушке близнецов.
– Привел с собой чужую девчонку, – громким шепотом сообщала Елизавета Сафронова, почти не изменившаяся за эти девять лет, Тамаре Евстафьевой.
– Громче говори, громче, ты ведь знаешь, я плохо слышу. – Голова у бывшей писательницы-юмористки заметно сотрясалась.
– Говорит, она ему дочь, – повысила голос подруга. – Как он может возиться с чужой, а свою бросить?! И знаешь, с ее матерью он так и не живет, говорят. Если правда, то что-то здесь не так. Мне он всегда не нравился, и Роксане я сразу сказала, как только его увидела, чтобы она с ним порвала. Твой муж тоже долго был против их знакомства.
– Мне, например, все ясно, – Тамара Евстафьева что-то зашептала на ухо Елизавете.
– Не может быть, – ахнула та.
– Вполне, – сказала Тамара. – А дети сами по себе его никогда и не интересовали. Если бы он не об этом думал, он бы и сына любил, а он все эти годы даже не признавал его, и сейчас не признает.
Молоденькая официантка, пухленькая и хорошенькая, разносила мороженое. Полгода назад она заменила другую официантку и очень старалась. Работа ей нравилась. Она тоже была в курсе жизни тех, кого обслуживала, и старалась побольше крутиться около Роберта, который ушел от жены, но пока что жил один. «Если год живет один и не сходится с матерью девочки, значит, что-то у них не ладится, – думала она. – И значит, я имею шанс».
Она принесла мороженое Роберту и девочке и, улыбаясь, остановилась рядом. «Вот старые трещотки», – обругала она мысленно старушек, чей чрезмерно громкий шепот наверняка доносился до края стола, где сидел этот мужчина. Ей было наплевать на то, что они говорят. Ее беспокоило лишь то, что он их слышит, а значит, разозлится и ему уже будет не до ее прелестей. Ему и точно было не до нее. Девочка, которая тоже все слышала, хмурилась. Он, улыбаясь, протянул ей мороженое, но она резким движением оттолкнула вазочку, отчего содержимое вывалилось на его красивый серый костюм. Наблюдающая сцену Лолита ахнула. Эта девочка так обращалась с ее отцом! Ей очень хотелось, чтобы он за это закричал на нее или прогнал, но он лишь невозмутимо улыбнулся и что-то сказал официантке. Та стремительно убежала и вернулась через несколько секунд с новой вазочкой. Отец просто поставил ее на стол, не протягивая этой нахалке, а потом встал и вышел из зала. Девочка, проводив его взглядом, нагло усмехнулась и принялась за мороженое. Лолита тоже встала и отправилась ждать отца, скрывшегося за дверью мужского туалета. Она хотела сказать ему, что по-прежнему любит его. И узнать, почему он ее разлюбил. И еще сказать, что никогда не станет бросать в него мороженым, если он вернется к ней, потому что она гораздо лучше, чем эта девчонка.
Роберт подошел к раковине и включил воду, чтобы отчистить костюм. Из курилки доносились голоса его друзей.
– Это совершенно точно, Виктор, – говорил Владимир. – Он маньяк. Посмотри, все сходится. На матери девочки он не женился, если купил себе отдельную квартиру и живет один. Ты уверяешь, что он к ней приходит. Но это наверняка для отвода глаз. Ему нужна только девочка. А она, видимо, вертит им, как хочет, потому что он боится ее. Ведь если она расскажет кому-нибудь, он окажется либо в тюрьме лет на пять, либо в психиатричке. А знаешь, год назад он спрашивал, не знаю ли я хорошего психиатра. Значит, сам понимает, что болен. А может, это ему нужно как прикрытие в случае, если девочка вздумает поделиться с подружками. Лучше ведь отлежаться в больнице, чем отсидеть в тюрьме. Диагноз все же лучше судимости.
– У тебя бурная писательская фантазия, – засмеялся Виктор. – Привык писать романы. В жизни-то все проще. Он любит ее мать, вот и возится с девочкой, чтобы та к нему привыкла. Семья без проблем. Как и я мечтал когда-то. Девочке ведь около четырнадцати лет.
– Нет, уверяю тебя, она его любовница, – сказал Владимир. – Думаешь, такое только в романах бывает, а в жизни нет?
– В жизни разное бывает, – опять засмеялся Виктор. – Но ты не прав.
– Он, между прочим, всегда любил Набокова и даже дочь Лолитой назвал, – не унимался Владимир. – И Роксану бросил, как только она располнела и перестала быть похожей на… – Он замолчал, густо покраснев, потому что увидел стремительно приближающегося Роберта.
«Разболтался, как старая сплетница», – обругал он себя. Все думают так же, как он, и Виктор не исключение, но у того хватает ума держать язык за зубами. Он с тоской готовился получить по морде, понимая, что Виктор ему не помощник. Не с его хилыми мускулами связываться с Робертом. А у него самого вряд ли хватит сил долго противостоять Роберту. Он с ужасом смотрел на огромные сжатые кулаки.
– Роберт, мордобой – не средство объяснения, – неожиданно дорогу разъяренному Роберту перегородил Виктор.
К удивлению Владимира, Роберт остановился и, выдав в адрес Владимира и всего бомонда длинную непечатную фразу, которую тот меньше всего ожидал от него услышать, вышел. Постоять за себя Роберт мог, но так материться… Владимир механически перевел его слова на литературный русский и, несмотря на только что пережитый страх, засмеялся. На порядочном языке она звучала очень забавно из-за обилия упоминания мужских и женских гениталий и уверений, что он имел половую связь с его матерью и всеми обитателями бомонда. Владимир достал блокнот и стал все еще дрожащей рукой записывать сказанное Робертом, переводя фразу обратно на жаргон, чтобы при случае втиснуть ее в роман. Потом, засунув блокнот и ручку в карман, он бросился благодарить Виктора за спасение, впервые за все время их знакомства испытывая к нему теплые чувства.
Лолита ждала отца так долго, что к ней успела присоединиться мама, заметившая ее отсутствие и, вероятно, имевшая такие же намерения. Но он вышел так быстро, что чуть не сбил их с ног, на секунду остановился, заметив их, а потом, отвернувшись, прошел в зал. Лолита вырвалась из объятий матери и побежала за ним. Но он подошел к девочке и что-то ей сказал, показывая на выход. Та отрицательно замотала головой. Он так же быстро ушел. Лолита отодвинула занавеску и посмотрела в окно: он пошел к стоянке.
– Лолочка, ну ты же видишь, мы ему больше не нужны. – Мама прижала ее к себе.
– Пойдем домой. – Глаза у Лолиты были сухие, в отличие от материнских.
Пока мама ловила такси, Лолита все еще смотрела в сторону стоянки, на которой до сих пор стояла машина отца. Боль в ее душе все разрасталась, и девочке казалось, что она ее не выдержит, настолько сильной она была. Ей хотелось разрыдаться, чтобы уменьшить ее, но слез все не было. Вместо них вдруг появились, зазвучали в ее голове какие-то звуки, слова. Лолита прислушалась к ним, и оказалось, что в них есть смысл. Она сочинила стихотворение. О боли, о разлуке. Когда она тут же, в такси, прочла его маме, то сразу же разразилась слезами, почувствовав наконец облегчение. Боль ушла, а стихотворение осталось. И мама сказала, что оно хорошее, хоть и не стоит его посвящать адресату.
Троих оставшихся друзей бушевавшие страсти не затронули, они их даже не заметили. На постороннюю девочку, которая очень быстро ушла, покосился только Алик, да и тот сразу забыл о ней, он обсуждал с близнецами новую страшную месть учительнице рисования. Его фантазия была неистощима, становилась лишь изощреннее. Вдруг он заметил, что Данила перестал его слушать, и, проследив его взгляд, увидел, что тот неотрывно смотрит на немного возвышающуюся над полом сцену, где только что страдал со своим саксофоном надоевший детям нудный музыкант, а теперь стояла девочка. Алик тоже недовольно стал смотреть на нее. У нее была юбочка, какие он видел по телевизору у балерин, и такие же тапочки.
– Она балерина, – мечтательно сказал Данила, глядя на девочку. – У нее настоящая пачка и пуанты.
Заиграла музыка.
– Это из «Лебединого озера», – продолжал очарованно говорить просвещенный Данила, которого, в отличие от Алика, водили в театр. Данила, не отрывая от нее взгляда, что-то начал горячо шептать Дине.
– Вот еще, – возмутилась та. – Влюбляться стыдно, а показывать это – тем более.
– Ну пожалуйста, я тебя очень прошу, – взмолился Данила.
Дина позвала официантку и, вынув из сумочки деньги, сказала:
– Принесите нам букет роз.
Музыка смолкла, девочка перестала танцевать и поклонилась, взмахнув светлой челкой. К ней подошли близнецы.
– Это тебе, – сказала Дина, протягивая букет, – ты хорошо танцуешь.
Данила стоял, краснея и бледнея, и ничего не говорил.
Девочка улыбнулась близнецам. Ее щеки разрумянились от танца, карие глаза возбужденно блестели, потом она убежала за кулисы.
– Кто это? – спросил Данила.
– Я откуда знаю? – пожала плечами Дина.
– Папа, кто эта девочка? – Данила повернулся к отцу.
– Не знаю, – смутившись, ответил Владимир.
– Ее зовут Власта, она учится в хореографическом училище. Племянница нашей бывшей официантки Тани, – объяснил Виктор.
– Власта, – пробормотал Данила.
– Влюбился, – захохотал Алик. – Как девчонка втюрился. Жених!
– Я не влюбился, – Данила покраснел и чуть не плакал.
– Оставь в покое моего брата, – Динка вскочила и подошла к Алику. – Все люди влюбляются. Это только ты – недоразвитый инфантил. Ты ни на что не способен, кроме как строить пакости Альбине. Куда уж тебе влюбиться! Ты ему просто завидуешь.
– Это я недоразвитый инфантил? – Алик тоже вскочил.
– Альберт, умерь свой пыл, – крикнул из-за стола Виктор.
– Давай выйдем и поговорим, – подзадоривала Дина, демонстрируя стойку карате.
– Никуда я с тобой не пойду, – Алик опустился на свой стул.
– Струсил, – презрительно сказала Дина. – Кого испугался, папу или меня?
– Скорее вас, мадемуазель, – улыбнулся Виктор. – Мне с ним не тягаться. Я человек умственного труда, а он живет по принципу: сила есть, ума не надо.
– Ой, извините, – опомнилась Дина. – Я забылась.
– Не нужно извиняться, вы совершенно правы насчет моего наследника, – продолжал улыбаться ей Виктор. – Он запаздывает с умственным развитием, и о любовных чувствах, разумеется, еще не думает.
Власта прижимала к груди букет и выглядывала в щелку двери, ведущей на сцену из гримерной. Саксофонист мешал ей разглядывать близнецов, подаривших ей букет, и она крутила головой и приседала. Она поняла, что все трое детей, близнецы и мальчик, как, впрочем, и ушедшая девочка, дети любовников ее тети. Что-то всплывало в ее памяти, особенно когда девочка-близняшка так круто обошлась с мальчишкой. Берег пляжа, малыши у воды… Конечно, это они и есть. Тогда девочка поколотила противного мальчишку, тоже защищая своего брата. «Динка», – всплыло у нее в памяти имя девочки. Власте не впервые подарили такой красивый букет. Цветы ей дарили часто во время учебных выступлений. Когда она танцевала одна, ее просто заваливали цветами. То, что она почувствовала сейчас, привело ее в замешательство. Она вспоминала детство, свои мысли и мечты, сказку про принцессу. Какой она тогда была чистой и смешной! Сегодняшнее выступление она заставила устроить ей, закатив скандал своему любовнику. Она узнала, что у его ребенка день рождения, который будет праздноваться так пышно, и захотела над ним поиздеваться. О дне рождения она узнала от тети Тани, которая хотя и не работала больше в ресторане, но часто заходила сюда поболтать со своими подругами.
А вот эта девочка, подарившая ей букет, осталась такой же, как тогда, сильной и бесстрашной, в то время как сама она превратилась в развратницу. Она смотрела на детей, почти своих ровесников, и поклялась во что бы то ни стало порвать с грязью, в которой оказалась.
– Ладно, Ромео, пойду приглашу твою Джульетту к нам, – сказал, вставая, Владимир сыну.
У Данилы даже сердце заколотилось от радости.
– Поощряешь раннее увлечение сына? – подмигнул Владимиру Виктор. – А может, ты и прав. Ранняя страсть характеризует душу, которая будет любить изысканные искусства. Так, кажется, говорил Лермонтов?
– Таня попросила подвезти племянницу до интерната, – понизив голос, пояснил Владимир. – Я ее недавно на улице встретил, разговорились, она и попросила, – сбивчиво говорил он, косясь в сторону жены. – Она волнуется, как ребенок один доберется. Я, конечно, не допущу, чтобы дети подружились, но причина, чтобы не объясняться с Лилей, неплохая.
– Зачем же объясняться, если случайно встретил? – саркастически улыбнулся Виктор.
– Ну, Лиля на гастролях была, целый месяц один, сам понимаешь, – Владимир залился краской. – Кстати, она о тебе…
– Помилуй, Володя, я тоже с женой. – Мужчины вышли.
Один – в гримерную, другой – покурить.
– Гордая девочка, – обескураженно заключил Владимир, вернувшись. – Сказала, что предпочитает такси.
Уже на улице Данила опять увидел девочку. В красивом разлетающемся по ветру плащике, в модных туфельках на каблучке и с сумочкой, как у взрослой девушки, она, тоже как взрослая, ловила такси. Они с сестрой и родителями и все Горшковы прошли мимо. Девочка, заметив их, повернулась и стала на них поглядывать. Когда она танцевала, волосы у нее были убраны в сеточку, а сейчас они развевались от дуновения ветра и в свете фонарей казались белыми. К груди она прижимала букет.
– Чего уставилась? – Алик, садясь в машину отца, показал ей язык.
