Текст книги "Выше только звезды"
Автор книги: Алина Феоктистова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
Он слышал ее всякий раз, когда возвращался из школы, избитый Аликом. Тогда мать уговаривала отца сходить поговорить с Робертом, а отец всякий раз отказывался, ссылаясь на неэтичность такого разговора. Он не совсем понимал, почему они так говорили и что стоит за этим. Вероятно, Алик понимал больше, потому что опять набросился на него, правда, теперь Наталья Сергеевна уже крепко держала Алика за плечи.
– Ты что, Даня, дурак? – Лолита покрутила пальцем у виска и засмеялась. – У меня нет брата.
А с Даниила Дегтярева наконец слетел наигранный дендизм, и он заревел в голос и выбежал в раздевалку.
– Чтоб больше не подходил к моему брату, понял, – бросила через плечо Динка и убежала, но не в раздевалку мальчиков, куда ушел плакать ее брат, и не в раздевалку девочек, чтобы снять спортивную форму, а почему-то на улицу.
Наталья Сергеевна увела Горшкова в тренерскую.
– Алик, ты же победил, за что ты его так? – спросил она.
– Он сказал, что мой папа мудопис, – Горшков тоже заревел.
А Наталья Сергеевна подумала, что ей стоит поговорить не с родителями Данилы, которые опять будут иронично улыбаться, и не с родителями Алика, которым нет до него дела, а с отцом Лолиты, который любит свою дочь и желает ей добра. Благодаря учительнице рисования Альбине Петровне, знающей пикантные подробности из жизни людей искусства, сплетню о том, кто якобы является настоящим отцом Алика Горшкова, знал весь преподавательский коллектив. Наталью Сергеевну эти разговоры обычно раздражали. Но теперь, когда сплетня стала повторяться детьми, она стала опасной, и отцу Лолиты следовало бы перевести девочку в другой класс или забрать из школы, пока она не начала что-то понимать. Иначе произойдет трагедия, и ей с этим классом будет работать еще тяжелее. А все, что у нее было, – это работа. Работа и дочка, которая немногим старше этих шестиклашек. Когда-то давно, пятнадцать лет назад, она тоже любила соперничать с мужчинами. Правда, не в творчестве, а в спорте. И боролась за женскую независимость. В результате осталась одна с ребенком, о котором отец даже не знает из-за того, что когда-то давно она любила демонстрировать свою самостоятельность. Но тогда ей было восемнадцать и она была глупой девчонкой, а теперь уже слишком поздно. Она успокаивала ревущего Горшкова, отвлекая его разговорами о спорте, хотя от собственных мыслей ей самой хотелось реветь, когда в тренерскую вбежала встревоженная секретарша и позвала ее в учительскую. По дороге она рассказала ей, что директору позвонили ее соседи, жившие этажом ниже, и сообщили, что их квартиру заливает водой через потолок. А значит, вода льется из ее квартиры.
– Наташа, может, ты кран забыла закрутить, когда на работу собиралась? – спросила учительница рисования.
– Скорее, это лопнула труба, – предположил учитель физики.
– Может, дети опять разыгрывают? – спросил директор.
– Похоже на их стиль, – сказала Наталья Сергеевна. – Но следующий урок у шестого «Б», а они обычно не срывают уроки.
– Они просто бредят физкультурой, – сообщила классная руководительница шестого «Б».
– Тогда поезжайте домой, Наталья Сергеевна, проверьте, – сказал директор. – А мы проведем совместный урок рисования у шестого «А» и шестого «Б». Возьмите мою машину. Так будет быстрее.
Наталья Сергеевна уехала на директорских «жигулях», думая по дороге, что соседи снизу по идее позвонить не могли, потому что работают на заводе инженерами и раньше шести домой не возвращаются.
Учительница рисования, Альбина Петровна, была типичной «училкой»: неприметная одинокая стареющая женщина далеко за тридцать, из тех, кого называют «серыми мышками» из-за незаметной внешности и полного отсутствия шарма. Она вся была какой-то блеклой и выцветшей, даже косметика не могла оживить ее тусклые черты лица. Она это знала, и потому косметикой не пользовалась. Она вела урок, с ненавистью посматривая на Алика Горшкова. Этот неуправляемый парень вечно устраивал какие-нибудь пакости. То подкладывал ей на стул кнопки, то засовывал кусочки резинки в замок двери, отчего она не открывалась, то пускал на уроках «дымовухи». А если все было в порядке и она, расслабившись, отворачивалась к доске, чтобы наглядно объяснить детям, как нужно закомпоновать рисунок, ей в волосы летели пластилиновые шарики, или одежду заливала струя воды либо чернил, пущенных из самодельной ручки-брызгалки. И остальные мальчики, которые были воспитаны лучше, чем он, и без него себе такого не позволяли, начинали ему подражать. Только девочки слушались ее и прилежно рисовали, выполняя ее задания. За это она терпеть не могла мальчишек, а особенно Горшкова, и, будь ее воля, учила бы только девочек. А этих маленьких извергов выбросила бы за дверь, как щенят. Но она была учительница, и все, что ей оставалось, это скрывать свое настроение, чтобы не потерять престижную работу. В отличие от Натальи Сергеевны, у которой, помимо работы, была еще дочь, у Альбины Петровны была только работа и прилежные милые ученицы, которые ее слушались. Мужчины никогда, даже в прежние времена, не жаловали ее своим вниманием, предпочитая красивых женщин. Этот недалекий пол и не подозревал, что под невзрачной внешностью может скрываться нежная добрая душа, которой тоже требуется хоть немного любви и тепла и которая согласна сама дарить его, осчастливливая другого человека. И она до сих пор оставалась девственницей, так называемой «старой девой». Впрочем, она давно смирилась с этим и даже больше не расстраивалась по этому поводу. Расстраивали ее только мальчишки, которые совершенно ни во что ее не ставили. Вот и сейчас. Шел сдвоенный урок. Она привыкла работать с классом, в котором было небольшое количество детей. Так было принято и в этом колледже, и в хореографическом училище, где она тоже работала. И она была несколько растеряна из-за того, что перед ней сидело целых двадцать человек, вернее, восемнадцать, потому что двое отсутствовали, хотя и были, судя по записи в журнале, на предыдущем уроке. Ее беспокоило, куда делись эти двое и не придется ли ей за них отвечать, если с ними что-то случится, и ей было трудно охватывать индивидуальным вниманием, входящим в методику творческих школ, всех присутствующих. Да еще Горшков без конца крутится, оглядывая класс, и о чем-то со всеми шепчется. Никому не дает спокойно рисовать, особенно своей хорошенькой соседке по парте Лолите, которая сегодня ведет себя не лучше, чем он, хотя обычно увлеченно рисует.
Лолита очень милая, не то что этот бандит. Он и сейчас выглядит отвратительно: лохматый, с разбитым носом. Даже не удосужился переодеться после физкультуры, пришел в спортивной форме. Альбину Петровну несколько удивляло, что форма такая чистенькая и немятая. Нехарактерно для такого неряхи. Ей хотелось взять его за ухо и вывести за дверь.
Девочку же, которая ей тоже мешает, она бы выгнать не смогла – слишком уж она прелестная. Ее хочется посадить на колени и гладить по волосам. К таким, как она, Альбина Петровна испытывала только нежность. «И ничего странного, – думала учительница, – что у сына архитектора нет тяги к рисованию. Просто он ему вовсе не сын». Она, как художник, была приближенной к творческому бомонду, считала себя его членом и всегда была «в курсе».
В спортзале, запершись изнутри, находились двое шестиклассников. Данила в который раз добегал до планки и поворачивал назад.
– Я же говорю тебе, Дина, я не могу, не могу, – повторял он.
– Данечка, ну это же так просто, – уговаривала его Динка. – Только разбегись посильнее и прыгни. Ну, зажмурься, если хочешь.
Даня зажмурился и врезался в стойку.
– Пойдем отсюда, – жалобно сказал он, потирая ушибленный лоб. – С меня хватит. Попробуй сама взять эту высоту. – Он опять заплакал.
Теперь никому не пришло бы в голову смотреть на низ трусиков, определяя, кто из них мальчик, а кто девочка. Несмотря на то, что подстрижены и одеты они были одинаково, в Дине заметно угадывалась девочка, а в Дане мальчик. Плечи у Дины были поуже, черты лица помягче, а под тканью футболки уже выступали маленькие бугорки.
– Ну, смотри, это совсем не страшно, – Динка разбежалась и прыгнула, подражая Алику.
Она упала, больно ударившись плечом и спиной, и несколько минут не могла вздохнуть от боли.
– Это совсем не страшно и… – Она сама не верила своим глазам, видя, что планка шатается у нее над головой, но не падает. – И не больно, – добавила она, скрывая от брата слезы.
– Теперь я, отойди, – сказал Даня.
Он легко перемахнул через планку совершенно обычным стилем, и у него еще оставался огромный резерв. Он был пошире в плечах, чем его сестра, у него были более развитые мышцы на руках и ногах, но и он сам, и Дина, и его родители считали девочку старшей.
В дверь зала постучали. Вернее, стучали уже давно, но дети не обращали внимания. Данила открыл. На пороге стояли Наталья Сергеевна, Алик и Лолита. Они оказались у двери почти одновременно. Алика выгнала с урока Альбина Петровна. Лолита отпросилась в туалет, а Наталья Сергеевна успела вернуться, выяснив, что дома все в порядке, как она и ожидала. Они все, не сговариваясь, догадались, что происходит в спортзале. Алика мучила вина, Лолиту любопытство, а Наталья Сергеевна боялась за Дину.
– А я могу взять высоту, – весело сообщил Данила пришедшим. – Смотрите!
Но Наталья Сергеевна смотрела на девочку, которая сидела на лавочке, держалась рукой за плечо и была ненатурально бледной. Данила сам подошел к Алику.
– Извини, Алик, я тут наговорил лишнего. Я был неправ, – сказал он, протягивая ему руку. – Мир?
– Мир, – Алик хлопнул по протянутой руке.
– И ты извини, Лолита, – сказал Данила и уже переключился на Алика, взахлеб рассказывая ему о прыжке.
– За что? – удивилась Лолита. Она не помнила, что он ей сказал, ее больше удивляло то, что он опять водится с этим драчуном, который его разукрасил, и не обращает внимания на нее, а ведь она его защищала.
– Идите, ребята, а ты, Дина, останься, – сказала Наталья Сергеевна.
Случилось именно то, чего она боялась. Но, к счастью, у девочки было всего-навсего вывихнуто плечо, и учительница сама его вправила. А могло бы все кончиться гораздо хуже.
– Ты понимаешь, что ты девочка, а они мальчики, и тебе с ними не равняться, – отчитывала Дину Наталья Сергеевна.
– Я понимаю, но Даня боялся, – сказала девочка.
Если бы сама Наталья Сергеевна в свое время это понимала, то жизнь бы у нее сложилась иначе. Так что хорошо, что эта девочка не такая.
Она проводила девочку до дверей и увидела, что друзья ждут ее в коридоре.
– Влетело за спортзал? – участливо спросил Данила.
– Да, – солгала Дина.
Данила и Алик, как любые только что помирившиеся друзья, стояли, обняв друг друга за плечи. Если их спросить, они оба не смогли бы объяснить, что обидного в слове «мудопис», как не могли объяснить это тогда, когда впервые стали из-за него драться – лишь только начали осмысленно говорить, правда, теперь знали, как оно расшифровывается, чего не знали тогда, но оскорбительный смысл до них не доходил. Они просто видели реакцию взрослых. И один знал, что так называют отца другого, а другой знал, что это почему-то оскорбительно.
Лолиту же расстраивало в этой жизни только то, что мальчики не обращали на нее внимания. Ну ладно, Алик, он хулиган и бандит. Но и Данила с ней обращался, как с любой другой девчонкой в классе. А папа уверял ее, что она лучше всех, и называл Маленькой принцессой. Когда она жаловалась ему, рассказывая о равнодушии мальчиков, он уговаривал ее потерпеть еще года три-четыре. Он уверял, что тогда они будут носить ее на руках и заботиться о ней. А пока для этого есть он. Она ему верила. Папа всегда говорил правду.
А Дина размышляла о том, в какую бы спортивную секцию ей записаться, чтобы и в будущем всегда защищать брата. Она думала о том, что сегодня, несмотря на поддержку товарищей, Алик ее не тронул, наивно переоценивая ее силы. Думал, что может не справиться с ней на глазах мальчишек. А она уже перестала удивляться тому, что становится слабее Даньки. Он ее побарывал, когда они шутливо соревновались дома, правда, пока это случалось после продолжительной борьбы, но она знала, что дальше будет хуже. И Наталья Сергеевна это подтвердила. А ведь раньше силы ее и Дани были равны. Конечно, она девочка, но это не значит, что ее младший брат должен оставаться беззащитным. А потом она весело расхохоталась и принялась рассказывать ребятам, как бегала по улице и приставала ко взрослым прохожим с просьбой позвонить директору школы, а никто не соглашался, и как ей удалось все же уговорить одного дяденьку, который в детстве тоже был хулиганом. Она сказала ему, что хочет сорвать урок математики, а он начал говорить, как в свое время срывал уроки физики, но она убежала, потому что торопилась обратно. Они пошли домой, потому что уроки у них закончились, и долго смеялись по пути. Жили они все в одном доме, построенном недавно Союзом писателей по проекту Виктора Горшкова. А это значило, что у дома был великолепный экстерьер и удобный интерьер. И сюда переселились три семейные пары со своими детьми, без сожаления расставшись со стариками, которые не возражали, потому что любить внуков по выходным и праздникам было проще, чем ежедневно, когда хочется тишины и покоя.
Наталья Сергеевна, поменяв спортивный костюм на обычный женский, превратилась из учительницы физкультуры в нормальную женщину. Она стояла в тренерской перед большим зеркалом, придирчиво себя рассматривая. Ей было чуть за тридцать, и именно на столько она и выглядела. Она была высокая, статная, с плечами, может, несколько широковатыми, но отнюдь ее не портящими. Зато ей не приходилось, как другим, подшивать к платьям и джемперам подплечники. Фигура, как у нее, была сейчас в моде. У нее была красивая упругая грудь, развитые мышцы брюшного пресса не дали появиться животу, хотя она и рожала, тренированные мышцы уберегли ноги от варикоза. Так что, можно сказать, спорт помог ей надолго сохраниться красивой и молодой. Да и только. Профессиональной спортсменкой она не стала, и никогда не бывала на олимпиадах, о чем мечтала в юности. Но даже те блага, которые дал ей спорт, пропадали даром. Она так и осталась матерью-одиночкой и перестала надеяться на то, что это изменится. А ведь она еще могла родить. Но коллектив у них был в основном женский, мужчины только женатые, и если и предлагали что-нибудь, то только не брак. Она распустила волосы, забранные в хвост, и они черной лавиной упали на плечи. Они были ее главным богатством и прекрасно сочетались с серыми глазами. Она подкрасилась и еще раз осмотрела себя. «В общем-то ничего, – подумала она. – Только зачем? Все равно он женат, обожает свою дочь и никогда не разведется, хоть и любит женщин. Иначе откуда было бы взяться разговорам о внебрачных детях». Она собиралась зайти на работу к Роберту Сафронову-Вершинину, отцу Лолиты и, возможно, еще одного мальчика. Она усмехнулась, мысленно произнося его фамилию. Странно, что некоторым женщинам так нравится унижать своих мужей, заставляя их брать свои фамилии, а главное, что те на это соглашаются. Она знала по рассказам Альбины, что Алик Горшков носит фамилию матери, как и его отец. «Жена Роберта уступает ей в стервозности – она все же позволила своему сохранить хотя бы часть мужского достоинства, согласившись на двойную фамилию, но все равно свою поставила первой». Наталья Сергеевна знала, что если бы она вызвала Сафронова-Вершинина в школу, он бы обязательно пришел – его беспокоило все, что касалось его ненаглядной доченьки. Но дело было в том, что вызывали его в школу слишком часто. Хотя Лолита повода для этого не давала. Просто у них в колледже было слишком много молодых учительниц, а у Лолитиного отца, благодаря рассказам Альбины, была репутация «ходока», не слишком обеспокоенного общепринятой моралью. И каждая надеялась очаровать его, оставшись вечером наедине в пустой классной комнате. Чем все это заканчивалось, никто не знал, учительницы загадочно отмалчивались, тем самым только возбуждая любопытство остальных. А Роберт Михайлович, несмотря на свои сорок три, был по-прежнему красив и по-прежнему находился в великолепной физической форме. Не устояла даже биологичка – пятидесятилетняя женщина, недавно ставшая бабушкой. Все приставали к ней с расспросами, но она, как и остальные, загадочно молчала. Наталья Сергеевна не хотела уподобляться им. Она знала, что Роберт – известный фотокорреспондент популярного цветного журнала с громким названием «Жизнь», а значит, завален работой, и ей не хотелось надолго отвлекать его и еще не хотелось, чтобы он подумал, что и она – как все.
Она ехала в троллейбусе из центра, где находился колледж, к набережной, на которой возвышалось высотное здание городских редакций, и вспоминала…
Это было четырнадцать лет назад. Наталью Сергеевну звали тогда Наташей. Она была красива, но это ее не особо волновало, хоть и было приятно, что на нее обращают внимание и даже часто объясняются в любви. Ей предлагали руку и сердце, но тогда в ее планы замужество и семья не входили. Ей было восемнадцать, а она уже была мастером спорта по плаванию и чемпионкой области. Победить на первенстве России ей казалось делом простым. А дальше должна была осуществиться главная мечта – войти в олимпийскую сборную. Когда в их спортивное общество «Кристалл» пришел новый тренер и начал работать с их группой, она из себя выходила, стараясь проплыть стометровку как можно быстрее, чтобы он включил ее в сборную на первенство России. Поглядывая краешком глаза в его сторону, она вдруг обнаружила, что он не сводит с нее глаз, и душа ее затрепетала от счастья. Когда же она, едва переводя дух, вышла из воды и подошла к нему, он, вместо того чтобы легонько хлопнуть ее по плечу и сказать: «Молодец, девочка», показывая секундомер, как это делал предыдущий тренер, ничего не сказал, а все так же молча глядел на нее. Она тоже молчала, дожидаясь, когда же он, в конце концов, ее похвалит или, если ему что-то не понравилось, скажет об этом. Так они долго стояли, как два идиота, около кафельного портика бассейна, пока она не замерзла. Тогда он, увидев, что ее кожа покрылась мурашками, сказал: «Ты простудишься. Иди переоденься». И почему-то покраснел.
– Какой результат? – спросила она.
– Я не смотрел на секундомер. – Он покраснел еще сильнее.
Она никак не могла привести в норму дыхание, но, зная, что первое впечатление самое сильное и что нужно именно сегодня доказать ему, на что она способна, сказала: «Засекайте время, я проплыву еще раз».
– Нет, на сегодня хватит, ты устала, – возразил он.
Вероятно, ему не понравилось, как она плыла, и он зачислил ее в неперспективные. Иначе он бы заинтересовался ее результатом, ведь он все время на нее смотрел.
– Я сказала, засекайте время. – Она вспыхнула от злости и направилась к лесенке бассейна. Если так будет продолжаться, то первенства ей не видать.
– А я сказал, на сегодня хватит. – Он поймал ее за руку, оттащив от края бассейна, и, легко преодолев ее сопротивление, подвел к двери, ведущей в женскую раздевалку, а потом повернулся и пошел в сторону душевой.
«Кретин», – шепотом выругалась она, чтобы он не услышал. Обозвать его вслух она бы не посмела – за это можно было не только не поехать на первенство, но и вылететь из команды.
К ее ужасу, он вдруг обернулся, но, не сказав ей ни слова, ушел. Она долго ревела, стоя под душем и потом, в раздевалке, пока сушила волосы под феном, ревела от злости, обиды и страха.
Выйдя на улицу, она все еще не могла успокоиться, и слезы текли у нее в три ручья. Расставаться со спортом только потому, что к ним прислали какого-то дебила, который в тренерской работе ничего не смыслит, а она была настолько возмущена, что сказала правду о нем, – это казалось ей верхом несправедливости.
– Ты что, Наташа, обидел кто? – участливо спросил ее старичок-сторож, выходя вслед за ней, чтобы запереть дверь вестибюля.
– Да ну, дядя Коля, – пожаловалась она сторожу, стоя на крыльце, – у нас вместо Сергея Николаевича такой… – Она осеклась, заметив сквозь слезы, что дядя Коля делает ей какие-то знаки, указывая глазами на что-то за ее спиной.
Она резко обернулась, и внутри у нее все оборвалось. На крыльце, засунув руки в карманы модного кожаного плаща, стоял ее новый тренер. Первой ее мыслью было: «Он все слышал». Второй: «Что он здесь делает?». Третьей: «Если дядя Коля запер дверь, значит, во дворце никого не осталось, и ждет он меня». И тут ей стало совсем плохо: «Значит, он слышал то, что я сказала у дверей раздевалки, и ждет, чтобы выгнать меня из команды». А он все это время, пока она соображала, стоял как истукан и молча смотрел на нее, а потом достал из кармана платок и вытер ей слезы.
– Пройдемся, – сказал он.
И они шли по желтым осенним листьям, шуршащим у них под ногами. Она украдкой посматривала на его красивый профиль и думала, что в лучшем случае он предложит ей извиниться, а в худшем скажет, что больше не хочет видеть ее на тренировках. И она понимала, что ни за что на свете не сможет просить у него прощения, хотя и рискует расстаться со спортом. Может, потому, что, несмотря на возраст, он был очень интересным, и оттого его невнимание было особенно обидным. Поэтому она так себя и вела. Но разве это объяснишь? Она готовилась к резким жестким словам.
– Я ждал тебя, чтобы пригласить в ресторан, – наконец вымолвил он. – Но в ресторан идти ты не в состоянии. – Его слова звучали неожиданно мягко и тепло.
– А зачем в ресторан? – опешив, остановилась Наташа.
– Поговорить. – Он опять смутился.
– Но ведь я вам не понравилась, – Наташа решила, что он хочет обсудить с ней ее участие в первенстве.
– Этого я не говорил, – возразил он, помолчав, и вдруг предложил: – Может, пойдем ко мне?
– Да, – с радостью согласилась Наташа.
Похоже, ее переживания были необоснованны.
Его квартира ей очень понравилась и показалась верхом совершенства: вымпелы, кубки, медали были украшением интерьера. Пока она с восхищением рассматривала их, он подошел к ней.
– А я думала, что не заинтересовала вас, – весело призналась Наташа, повернувшись к нему.
– Наоборот, чересчур заинтересовала. – Он вдруг обнял ее.
Она от удивления вырвалась и отшатнулась. Они ведь шли разговаривать о первенстве.
– Иди ко мне, – властно сказал он.
К командам тренеров она привыкла с детства, и то, что их нужно исполнять, знала тоже и, конечно же, подошла к нему только поэтому. Когда он целовал ее, пол уходил из-под ее ног, и она отвечала на его поцелуи, убеждая себя, что делает это лишь потому, что тренерам нужно подчиняться беспрекословно. У нее был строптивый характер, и бывший тренер, старичок Сергей Николаевич, без конца говорил ей об этом. Правда, кроме спортивных достижений, он от нее ничего не требовал, да и она не особо ему подчинялась, как, впрочем, никогда не подчинялась никому, считая себя личностью, а не просто спортсменкой. И когда его руки, такие ласковые и умелые, раздевали ее, она тоже не сопротивлялась, объясняя это тем, что ради участия в первенстве можно принести и такую жертву. А когда они лежали в постели и она полностью растворялась в нем, переставая ощущать себя, и ее тело, независимо от нее самой, отдавалось ему, она больше ни о чем не думала, потому что ее самой как личности или как спортсменки уже не существовало. Была лишь женщина, которая самозабвенно любила мужчину и была полностью его и телом, и душой, и разумом. Впрочем, потом, когда все закончилось, а он, не выпуская ее из объятий, называл милой, любимой и самой лучшей из всех живущих на земле, она чувствовала себя счастливой, объясняя это лишь тем, что теперь первенство России ей обеспечено. И она была ужасно собой недовольна, когда очень скоро поняла, что странным образом начинает подпадать под власть этого человека не только в постели, но и вообще в жизни. Она теряла свое «я», зависела от его взгляда, от его слова. Ее это бесило, она всеми силами сопротивлялась этой зависимости, но ничего не могла с собой поделать. Она всегда была гордой, независимой и самостоятельной, и даже родители смирились с ее непокорностью: «Наташку все равно не переупрямить», – говорили они, и она делала, что хотела. С ней все всегда мучились: и учителя в школе, и прежний тренер. Ни криком, ни угрозами от нее ничего добиться было нельзя. А ему достаточно было посмотреть на нее и спокойно сказать, и ей хотелось исполнять любое его желание. Это было так унизительно, что она с превеликим трудом ему этого не показывала. И еще она привыкла чувствовать себя сильной. Она ведь была спортсменкой, и даже мальчишки в школе не могли с ней сладить. А с ним она чувствовала себя слабой, а главное, боялась, что он ее бросит. Боялась безумно, хоть и продолжала уверять саму себя, что спит с ним ради карьеры. Когда она прогорела на первенстве России и не вошла в сборную, ее больше всего расстроил не сам этот факт. Она думала, что теперь-то он ее бросит, потому что она далеко не самая лучшая. И была искренне удивлена, когда после этого он все же продолжал с ней встречаться. А потом она поняла, что беременна. Сказать ему об этом она не решалась, понимала, что не бросает он ее лишь из жалости, к тому же о браке он никогда не заговаривал. Сам он был неоднократным чемпионом России, и она знала: чтобы он ее любил, нужно тоже быть сильной, мужественной, непреклонной, чтобы побеждать. А она теряла одно за другим все эти качества. Конечно, она решила избавиться от ребенка. Собственно, из-за беременности она и проиграла первенство. Но для этого все же нужно было сказать ему. Во-первых, чтобы отпустил ее на две недели с тренировок, во-вторых, чтобы объяснить, почему она приплыла к финишу чуть ли не последней. В тот день, когда Наташа отважилась все-таки ему все сказать, он не пришел на тренировку, и она подумала, что это еще одно свидетельство его охлаждения. С ней занимался второй тренер, его заместитель. Но, когда она вышла, он ждал ее на улице. Он был не такой, как раньше, мрачный и суровый, и от этого она его любила еще сильнее. Ей так хотелось, чтобы он обнял ее, прижал к себе, но она из гордости старалась этого не показывать, а когда он взял ее под руку, высвободила руку.
– Пойдем ко мне, – предложил он.
– Лучше в ресторан.
Она знала, что в квартире разговора не получится, не до разговоров.
– Как знаешь. – Он стал еще мрачнее.
Когда они ехали в его «москвиче», он был таким неприступным, что она не смела и слова вымолвить. К тому же чувствовала себя не очень, и от этого особенно хотелось, чтобы он был с ней ласков. Она была так растерянна в связи с этой свалившейся на нее беременностью, ей так нужна была его сила, поддержка. Но когда он протянул руку, чтобы помочь ей выйти из машины, она сказала: «Я сама». Не хотела показывать, как сильно зависит от него. Так сильно, что сама даже не в состоянии принять решение. Если быть честной перед самой собой, то разговор затевался не только по тем причинам, в которых она себя убеждала.
– Неужели нельзя без фокусов? – сквозь зубы процедил он.
В ресторане было многолюдно, играла громкая музыка, за соседним столиком сидела шумная компания, и девушки беззастенчиво и оценивающе разглядывали ее красивого спутника. Разговора не получалось.
– Ты любишь детей? – Долго же она собиралась с духом, чтобы задать этот вопрос.
– Я их безумно люблю! Они такие забавные. – Он впервые за вечер улыбнулся.
Дальше нужно было говорить без обиняков и подтекста.
Но она так и не смогла решиться и говорила намеками. Он их не понимал или делал вид, что не понимает. Когда официант принес счет, он собирался расплатиться. Но она не могла этого допустить. Она сама затащила его сюда, сама заказала дорогостоящие блюда, и если он ее не любит, то и оплачивать ее ужин не должен. Она опередила его и протянула официанту деньги. И тут он ее ударил. От пощечины она чуть не слетела со стула, и только благодаря хорошей реакции успела удержаться за край стола.
– Чтобы этого никогда больше не было! – сердито сказал он.
– И не будет, – ответила она не менее сердито и встала. – Потому что я тебя больше знать не хочу.
На нее во все глаза, похихикивая, пялились девицы с соседнего столика, и ей нужно было показать им, да и ему тоже, что все случившееся ее совсем не волнует. Она подошла к первому попавшемуся парню и попросила у него сигарету, хоть и не курила никогда. Просто она знала, что ее любимый терпеть не может курящих женщин, а значит, надо ему показать, что ее больше не интересует его мнение. А когда парень пригласил ее танцевать, она согласилась, не стала даже возражать, когда он прижал ее к себе и его рука стала гладить ее по спине, опускаясь все ниже. Было противно, рука была холодной и влажной, она ощущала это даже сквозь ткань платья, но терпела. Щека все еще полыхала огнем, он ударил ее очень сильно. Но она испытывала непреодолимое желание подойти к нему и, прижавшись к ударившей ее руке, просить у него прощения. Это было невероятно, но это было так, потому она стала целоваться с пригласившим ее парнем, чтобы не сделать этого. Впрочем, это не помогло, и она уже хотела было поддаться своему желанию, но тут увидела, что на ее месте сидит наглая девица с соседнего столика и, кокетливо улыбаясь, говорит что-то ее любимому. Потом они встали и тоже пошли танцевать, и в сторону Наташи он даже не смотрел, обворожительно улыбаясь хорошенькой девушке. Девица так и прижалась к нему, буквально повисла у него на шее, чего Наташа не позволяла себе никогда. А потом у девушки сломался каблук, и он подхватил ее на руки. Как они смотрелись, и как он улыбался ей, а она ему! Видеть это было невыносимо.
– Пойдем к тебе, – как можно громче сказала она парню, заметив, что ее любимый находится совсем рядом и должен ее слышать.
– Пойдем, конечно, сейчас, – засуетился парень. Он, вероятно, был очень удивлен, когда на улице она сразу же бросила: «Пока!» – и покинула его.
– Что это значит? – заорал он, догнав ее и схватив за руку.
– Спокойной ночи, мне пора. – Она вырвала руку.
– Пошли со мной, тварь. – Он попробовал силой подтащить ее к своей «волге».
Он видел, как с ней обошелся ее спутник, и, вероятно, полагал, что и ему все дозволено. Но тут-то он и ошибся. Ей не составляло особого труда разделаться с ним, и он отключился после четвертого удара.
– Я же сказала, спокойной ночи, – спокойно произнесла Наташа и пошла домой.
После драки она слегка успокоилась и стала смотреть на все несколько иначе. Конечно же, ему не нужна эта пигалица, он пошел с ней танцевать лишь из ревности, а значит, он ее все-таки любит. Она все ему объяснит, извинится, и они поженятся. Она едва дождалась следующей тренировки, но он не пришел опять. Не приходил он и к ней.
