Текст книги "Выше только звезды"
Автор книги: Алина Феоктистова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
Виктор Горшков подошел поближе, раздвинул толпу и увидел, как в машину «скорой помощи» заносят бесчувственную Лолиту. Он с самого начала знал, что убила она, заметив, как она заходила в гримерную и как вернулась в зал. По ее удовлетворенному радостному лицу он тогда не понял ничего, только удивился, отчего вдруг оно, бывшее таким удрученным и озабоченным в начале праздника, вдруг чуть ли не светится от радости. После того как обнаружили труп, он начал догадываться, что случилось. Он позвонил Роберту и все ему рассказал, но Роберт не поверил, хоть и насторожился. Они оба знали, что мать Лолиты, Роксана, психически неуравновешенна, и Виктор доказал Роберту, что такая же участь постигла и его дочь. Может быть, это не развилось бы в ней, живи она в другой обстановке. Но она осталась с ненормальной матерью, потеряв отца, которого любила. И потом эта неразделенная любовь… Когда на ноже обнаружили отпечатки пальцев Дианы, а рядом с трупом ее платок, Виктор, узнавший подробности дела от Даниила, прекрасно понял, зачем Диана старается взять вину на себя. Роберт просил его молчать, но Виктор-то сомневался, что Лолитина психика не выдержит такого напряжения, и она во всем сознается сама. Так оно и случилось.
Рядом с дочерью, сопровождая ее носилки, к машине шел вдруг состарившийся Роберт, который сейчас выглядел, пожалуй, на все шестьдесят.
– Ей не придется отвечать за убийство, – сказал Виктор, подойдя к нему. – Экспертиза признает ее невменяемой, и ее даже не станут судить.
Но Роберт был безутешен. Его дочь спасут, и ей предстоят месяцы, проведенные в лечебнице, и неизвестно, поправится ли ее здоровье потом. А во всем виноват он, оставив ее с сумасшедшей матерью. Но он в свое время никак не мог доказать неадекватность Роксаны. Психиатры, к которым он обращался, уверяли, что, если судить по тому, что он рассказывает, никаких особых психических отклонений у его бывшей жены нет, но чтобы сделать заключение, он должен привести ее на прием. А привести ее было невозможно. «Если больной ведет себя буйно, вы можете вызвать бригаду домой», – говорили ему. Роксана обещала ему убить Лолиту, а потом себя, если он не оставит дочь в покое, поэтому ее буйного поведения он допустить не мог – он рисковал жизнью дочери. А в результате его самоустранения произошла трагедия. Но тогда он не мог даже украсть девочку из колледжа, как иногда собирался. Мать могла подстеречь ее. Единственное, что он мог, – это забрать ее и уехать вместе со своей новой семьей, но и тогда он не мог бы считать Лолиту в безопасности. Одержимая навязчивой идеей вернуть его через дочь, Роксана могла не полениться и отыскать его через адресный стол где угодно. Сейчас он жалел, что не сделал этого Все-таки у него был шанс сохранить здоровье дочери. Теперь Роксана в истерике лежала дома, и он был рад хотя бы тому, что она не поехала в больницу вместе с ним и дочерью. Ему казалось, что он свернул бы ей шею.
Он сердился на парней, не давших ему встретиться с дочерью, и, узнав у нее подробности убийства, уговорить ее молчать, когда он объявит убийцей себя. Впрочем, парни ни в чем не виноваты…
«Скорая», включив сирену, с воем сорвалась с места. Виктор различил в свете фонаря беседующих со следователем Даниила и Альберта. Он подошел.
– Пока с Дианы не снимается подозрение, – сказал Платонов. – После признания Сафроновой и вовсе непонятно, откуда на ноже отпечатки пальцев Дианы. Может, она сумела бы это объяснить, если бы пришла ко мне?
Он говорил это так, словно не сомневался, что и Альберт, и Даниил знают, где она скрывается. Виктор поражался недальновидности следователя, знающего теперь, казалось бы, все подробности дела. Он и сам мог бы ему все объяснить. Наконец следователь сел в машину и уехал, за ним и машина милиции…
Толпа начала редеть и разошлась совсем. Во дворе они остались втроем – Виктор, Даниил и Альберт. Они молча смотрели друг на друга.
– Приношу свои извинения, господин Горшков – со своей обычной усмешкой произнес Альберт. – Я был не прав, обвиняя вас в убийстве. Вы не убийца, вы лишь жалкий извращенец. Честно говоря, я рад, что вы не убивали. Рад за себя, разумеется, не за вас. Быть сыном убийцы не так уж и приятно. А насчет наказания за вашу порочность тоже можете пока не беспокоиться – благородный Даниил ничего пока Платонову не сказал и, боюсь, не скажет. А я оставил это на его усмотрение. Ваш моральный облик мне безразличен.
– Я расскажу все, если это понадобится для оправдания Дианы, – хмуро сказал Даниил. – Вы подтвердите, что видели, как Лолита заходила в гримерную, и все выяснится.
– Хорошо, – устало сказал архитектор. – Я согласен это подтвердить.
Он смотрел на сына и понимал, что в отношениях с ним он уже не в силах ничего изменить. Было бы глупо раскрывать объятия двадцатилетнему парню, которого он всю жизнь отталкивал и унижал, и надеяться, что тот его простит. Это годилось бы для дешевой мелодрамы, но не прошло бы в реальной жизни, тем более что между ними стоит еще и призрак убитой девушки, которая в детстве была его любовницей и из-за которой Альберт считает его извращенцем. Он не был похож на персонаж своего любимого автора, он вступил в связь с этой маленькой девочкой, когда от одиночества и отчаяния разочаровался во всем и во всех, развлекал себя, пускаясь во все тяжкие. А она была красива и эротична, он знал, что у нее-то он будет единственным. Но вся беда в том, что единственным он не был никогда и ни у кого. Ее эмоции и чувства его не интересовали, точно так же, как никого в мире не интересовали его собственные эмоции и чувства. Он умело запугивал ее и добивался того, чего хотел. Тем более что и она не была святой. Уже через несколько дней их связи она стала вести себя, как обычная взрослая женщина, как проститутка. Она требовала денег и подарков. Она была такая же, как все. Очевидно, он сумел привить ей такое отвращение к мужчинам, что она потом стала лесбиянкой. И конечно, он не ожидал, что ее судьба так переплетется с судьбами детей его товарища. Но даже сейчас, подавленный свалившимся на него открытием, он чувствовал сквозь боль, оттого что сам сломал себе жизнь, какую-то тщеславную радость: наверное, он действительно неординарный человек, если так способен влиять на человеческие жизни. Он смотрел в синие глаза сына, но видел в них только презрительное равнодушие.
Он направился к машине, встречаться с женой ему сейчас не хотелось.
– Я буду жить на даче, если понадоблюсь, ты всегда сможешь меня найти, – сказал он Даниилу. – До свидания, Даниил, до свидания, Альберт.
Назвать сына, как раньше, господином Романовским он бы теперь не смог. Он всегда считал, что этот парень специально взял эту фамилию, чтобы поиздеваться над ним. И теперь только понял, что это была попытка шестнадцатилетнего подростка доказать ему их родство, когда он, вопреки насмешкам, взял его прежнюю фамилию, от которой он сам в свое время отказался.
Он сел в синий «шевроле», сопровождаемый взглядами парней, ничего ему не ответивших, и поехал на дачу, такую же пустую, как его жизнь.
Николай Егорович Платонов подъехал к своему дому, когда часы показывали четыре утра. До начала рабочего дня оставалось четыре часа, и он даже не стал ложиться. Дело запутывалось все больше. Два человека признались в убийстве, один из присутствующих в клубе в ночь убийства так и не найден. Что это был не Роберт Вершинин, он перестал сомневаться после первых же наводящих вопросов. Роберт говорил такую нелепость, что было понятно – он выгораживает дочь. То, что убийца Лолита, тоже было пока под вопросом. Каким образом на ноже остались отпечатки пальцев другой женщины?
Когда раздался телефонный звонок, он был готов к тому, что позвонит еще кто-нибудь, решивший признаться в убийстве. Но это был дежурный оперативник.
– Николай Егорович, – сказал он, – только что позвонил мужчина, вызвавший милицию и «скорую помощь» в ночь убийства в ночном клубе «Элита». Он оставил свой адрес и телефон. Это некий Игорь Лесин.
Платонов немедленно собрался ехать. Все равно выспаться не удастся, да и этот человек вряд ли спит. Он позвонил Лесину, предупредил его о своем приезде и опять поехал по ночным улицам.
Игорь Лесин оказался худым неврастеничного вида человеком лет сорока.
– По телевизору объявили, что разыскивается человек, вызвавший на празднике милицию и «скорую». Это был я. Я боялся сразу позвонить, – признался он. – Кто знает, а вдруг меня посчитают причастным к убийству?
Он долго рассказывал Платонову, как ругал и проклинал себя за то, что поддался уговорам какой-то странной девушки в лохмотьях, которая буквально заставила его позвонить по двум телефонам.
– Она говорила сумбурно и нелепо. Что не может позвонить сама, потому что тогда милиция поймет, что она никого не убивала, а ей нужно, чтобы подумали, что убивала. Поэтому ей необходимо, чтобы позвонил мужчина. Она очень торопила меня, – рассказывал Лесин. – Говорила, что хоть и убедилась, что ее подруга мертва, но, может быть, она ошиблась и врачи еще смогут ее спасти. Вот я и позвонил.
Платонов расспросил о внешности девушки. По описаниям Лесина, это была Диана Дегтярева.
Уверив все еще нервничающего Лесина, что никто его убийцей считать не будет, но предупредив, что ему, вероятно, придется повторить свои показания в суде, если он состоится, Платонов вышел на улицу и направился прямо в прокуратуру.
Хотя Николай Егорович и провел бессонную ночь, полную событий, что в его годы было уже тяжеловато, и он ехал на работу, подумывая о пенсии, один камень с его души все же свалился.
– Ну вот, все фактически и выяснилось, за исключением нескольких деталей, – сказал Даниил, когда они остались во дворе вдвоем с Бертом. – Лучше бы мне не рождаться на свет. Кто бы мог предположить, что из-за моего идиотизма пострадает такое количество людей. Власта, Лолита, ты, моя сестра.
– Слишком много на себя берешь, каждый за свои поступки отвечает сам, – возразил Берт. – Да и насчет меня ты заблуждаешься. Я еще буду счастлив.
– Да, конечно, ведь на земле столько женщин, – усмехнулся Даниил. – Ладно, я пошел спать, а завтра займусь поисками сестры. Она все еще под подозрением, и его не снимут, пока она сама все не объяснит.
– Я проверил все места, где она могла бы быть, – сказал Берт. – Спрашивал у всех ее знакомых и друзей. Ее нет нигде.
– Правильно говорил Платонов, мы слишком плохо ее знали. – Даниил с ужасом смотрел на темные квадраты окон своей квартиры. – Поехали, я отвезу тебя, мне расхотелось спать.
«В конце концов, – подумал он, – Берт вовсе не виноват передо мной из-за того, что разлюбил Диану. Скорее я виноват в этом перед ним».
– Ладно. И зайдешь со мной. Я отдам тебе костюм и куртку, да и врать бабушке о моем пребывании в столице в твоем присутствии мне будет легче, – согласился Берт.
Старый, довоенного образца дом с колоннами, где жила бабушка Берта, находился на набережной. Даниил притормозил у подъезда.
– В моей комнате горит свет, – задрав голову вверх, удивленно сказал Берт. – Вероятно, домработница предпочла жить в моей комнате, а не в той, которую я для нее приготовил. Что ж, я не в обиде. Моя просторнее и удобнее. А бабушка уже спит, в ее окнах света нет.
Стараясь не шуметь, молодые люди зашли в квартиру. Из приоткрытой комнаты Берта доносились голоса, плакала какая-то девушка. Даниил напряг слух по своей привычке изучать поведение людей в счастье и горе, нужной ему для писательской работы. Но Берт тоже остановился на полпути к двери и замер, прислонившись к стене в коридоре с каким-то идиотским выражением на лице.
– Я решила, баба Вера, я уйду в монастырь, – говорила сквозь рыдания девушка.
– В монастырь, детка, идут по убеждению, а не прячась от проблем, – сердито выговаривала ей Вера Анатольевна. – Ты останешься здесь до тех пор, пока моему внуку не надоест изображать срочный отъезд в Москву и он не соизволит сюда явиться.
– О черт, – тихо сказал Берт.
– Было бы гораздо лучше, если бы Лолита не призналась, тогда меня бы посадили в тюрьму, и там я смогла бы искупить свою вину перед ним. – Девушка продолжала плакать, и Даниил понял, почему он сразу не узнал ее голоса. Он никогда в жизни не слышал, чтобы его сестра плакала, но, видимо, был человек, которому и она могла показать свою слабость. – А так он никогда меня не простит.
– Я бы на его месте тоже не простила тебя, – ворчала старушка. – За кого ты принимала моего внука, когда рассчитывала, что он согласится с тем, что ты возьмешь его вину на себя? Я не ругаю тебя за то, что ты подумала, что он мог ее убить. Он всегда был мальчиком вспыльчивым, но если он убил, он бы не стал молчать, когда ты вместо него стала бы подставлять себя. Почему ты думала о нем так плохо, когда стирала отпечатки пальцев и оставила свои, да еще и подбросила свой платок?
– Я не думала, что он узнает об этом, – ответила Диана, вдруг перестав плакать. – Я надеялась, что он уедет в Москву, а потом в Италию, а милиция не станет его разыскивать, потому что будет занята мной. А когда он вернулся бы, он бы уже ничего не смог доказать. Но откуда вам все это известно? Ведь ни я, ни Маша вам ничего не рассказывали и прятали от вас газеты.
– Да, и сломали мне телевизор, и лишили меня радио, но забыли о телефоне и подружках-сплетницах, – усмехнулась старушка. – Как видишь, они меня информируют очень быстро, и о Лолитином признании мне стало известно быстрее, чем газетчикам.
– Эй, дорогой гость, – крикнула вдруг она, повысив голос. – Может быть, хватит прятаться в коридоре и подслушивать! Мне кажется, ты и так уже выслушал достаточно. Если вы все сообща принимаете меня за выжившую из ума старуху, то, смею вас всех уверить, это не так. И ума, а тем более слуха я пока еще не лишилась, и услышать, как хлопнула входная дверь, еще могу.
Даниил зашел в комнату и смущенно поздоровался с Верой Анатольевной, а потом подошел к сестре и заключил ее в объятия.
– Динка, я прочел твой дневник, – признался он. – Прости меня за то, что я втянул тебя в эту историю. И вообще, за все.
– Так вы прибыли вместе? – спросила Вера Анатольевна. – А что это не появляется мой честный внук? Дверь-то, как я предполагаю, открывал он, ключи ведь только у него?
– Заходи, мы сейчас уйдем, – вышел в коридор Даниил.
– Да, конечно, сейчас, – ответил Берт, проводя рукой по лицу.
– Как погода в столице? – ехидно спросила старушка, когда он вошел. – По-видимому, очень странная, так что можешь не отвечать. Иначе с чего бы это тебе переходить на костюм в стиле а’ля Даниил Дегтярев? Данечка, – обратилась она к Даниилу, – помоги мне перебраться в мою комнату, у этого чертова кресла сломалась система управления. А я так устала.
Даниил взялся за спинку ее инвалидного кресла и, оглядываясь на молча смотрящих друг на друга Берта и Диану, повез ее из комнаты.
– Господи, Берт, прекрати стоять как остолоп. У тебя было достаточно времени, чтобы справиться со своими эмоциями, – обернувшись, сказала она и закрыла за собой дверь.
– Напрасно мы оставили их одних, – сказал Даниил, катя кресло по коридору. – Он ее больше не любит. У нее будет только еще одно потрясение. Было бы лучше, если бы мы вместе с ней ушли.
– Поверь старушке, пожившей на земле так долго, мой внук умеет любить, а настоящая любовь так быстро не проходит, она вообще не проходит никогда. И я рада, что он полюбил девушку, достойную его, – возразила она, самостоятельно развернув неожиданно починившееся кресло и заехав в свою комнату. – Лучше зайди и расскажи, что думаешь делать дальше. Когда эти двое поженятся, а это уже не за горами, ты останешься один.
– Еще не знаю, но уверен, что мне придется нелегко, – сказал Даниил, почему-то думая о сероглазой черноволосой дочери Роберта и о том, что ему придется преодолевать много преград, чтобы встречаться с ней. – Но, боюсь, до свадьбы Дины и Берта дело не дойдет, и я окажусь прав, – грустно добавил он, косясь на стену, за которой остались его друг и сестра, и изо всех сил напрягая слух, стараясь хоть что-то услышать. Но стены в этом доме были слишком толстыми, и он не слышал ни звука.
– Нужно взять стакан и перевернуть его, потом приставить ухо к донышку, и все будет слышно, – сказала старушка. – Попробуй, сам убедишься. Я ведь вижу, что тебе так же, как и мне, интересно узнать, что у них там происходит. – Она взяла со столика стакан и сунула в руки Даниилу. – Слушай и пересказывай мне…
… – Я сейчас уйду, только соберу вещи, – сказала Диана, как только брат и Вера Анатольевна покинули комнату. – Или нет, я уйду сразу, а мои вещи потом заберет Данила.
Она хотела выйти из комнаты, но не могла, потому что у двери продолжал стоять Берт, а подойти к нему она не решалась. Она опустилась на стул.
– Я зашла сюда в ту ночь, чтобы уговорить тебя уехать, а когда баба Вера рассказала мне о твоем звонке, я осталась. Она сказала, что ей одной скучно, что с домработницей не о чем говорить. Я согласилась. Я знала, что меня здесь никто не будет искать, а садиться в тюрьму мне было страшно. Я, конечно, знала, что это случится неизбежно и что меня рано или поздно все равно найдут, но мне хотелось, чтобы это случилось как можно позже. Вот я и решила пожить у нее. Все равно тебя не было, и я думала, что в течение двух лет ты не появишься. – Она замолчала. – Я знаю, что не имела права переступать порога твоей комнаты, так что извини, – продолжала она после паузы. – И выпусти меня, не нужно никаких объяснений и обвинений, я и так все понимаю.
– Ну, если ты все понимаешь, то скажи, ты позаботилась о платье? – наконец заговорил Берт.
– О каком платье? – в недоумении пробормотала Диана.
– Ну о таком, белом, со всякими кружавчиками и рюшечками, я не очень в этом разбираюсь, а ты, как женщина, должна это знать. Или ты надеешься, что я соглашусь на то, чтобы моя невеста пошла в загс в джинсах? Я традиционен в некоторых вопросах, – серьезно сказал Берт.
– Я не пойду в загс, Берт, – возразила Диана. – Ее голубые глаза опять наполнились слезами. – Я ведь знаю, что ты не можешь любить меня после всего, ты просто слышал наш разговор и хочешь совершить благородный поступок. Но я не приму такой жертвы от тебя.
– Если ты не пойдешь добровольно, я заставлю тебя это сделать, – Берт легко поднял сопротивляющуюся девушку на руки. – Придется наконец раз и навсегда доказать, что я сильнее, а иначе я обреку себя на безрадостную жизнь холостяка. Я… я всегда знал, что никого и никогда не полюблю, кроме тебя, Диана. А после того что произошло, я люблю тебя еще больше, и я тебя здесь не оставлю.
– Как романтично! – сказала Вера Анатольевна, слушая разговор в пересказе Даниила. – Я всегда знала, что могу гордиться своим внуком. А ты можешь вставить эту сцену в роман.
Даниил с улыбкой смотрел в ее глаза и впервые заметил, что они синие, как у Берта, несмотря на ее возраст.
– Отойди от стены и дай сюда стакан, они, кажется, идут сюда, – сказала она, услышав шаги в коридоре.
Даниил едва успел сесть в кресло и вернуть ей стакан, как зашли в обнимку Берт и Диана.
– Неужели помирились? – удивленно спросила Вера Анатольевна, наливая себе в стакан воду из графина.
– Ну, как тебе понравился новый роман? – спросил писатель, оторвав взгляд от реки, куда он смотрел, стоя у окна, во время долгого рассказа, совершенно при этом не замечая великолепного пейзажа. Глаза его блестели, на щеках играл не свойственный ему румянец.
– Главное, чтобы он понравился твоему издателю, – украдкой зевнув, ответила жена. Не то чтобы ей не нравились его романы, просто все это время, пока он пересказывал, ей безумно хотелось купаться, ощутить прохладу воды. Но она не прерывала его, преодолевая свое настроение. Если бы она остановила его и попросила дорассказать потом, она поступила бы точно так же, как те наиболее ненавистные и опасные для актеров зрители, которые могут встать во время спектакля и уйти, совершенно не беспокоясь о том, как тяжело играть после этого. Не говоря уж о том, что ему, не дай Бог, задуманный роман может показаться неинтересным, и тогда он вообще не станет его писать, погрузившись в свое обычное ничегонеделание с лежанием на диване и созерцанием потолка. А это значит, что она не сможет осуществить свою мечту и снова отправиться в круиз по Средиземноморью. Ее муж – модный писатель, и его постоянный издатель ему хорошо платит, чтобы удержать в издательстве, которому его романы приносят неплохой доход.
– А меня интересует твое мнение, – резонно возразил он. – Я работаю не ради издателя, а ради читателя. А ты мой первый читатель.
– Я – слушатель. – Она старалась обратить разговор в шутку, с тоской глядя на зеленоватую воду реки и желтый песок пляжа.
– Нет, ну все-таки. – Писатель, чувствуя, что она намеревается улизнуть, поймал ее за руку.
Проще всего было бы восхититься услышанным, и уже через две минуты он бы сам, счастливый и беззаботный, потащил ее купаться, до вечера смешил бы веселыми анекдотами и придумывал все новые развлечения, а потом, уложив детей, они поехали бы к друзьям в ночной клуб, и он был бы душой компании, и они танцевали бы и пили до утра… Все было бы так, как ей хотелось. Она была хорошей актрисой, и сыграть восхищение ей ничего не стоило. Но и он был настоящим писателем, а значит, отличным психологом, и ему ничего не стоило уловить фальшь.
– Твой издатель считает, что читателям больше нравится счастливый конец, и он всегда выдвигал это как основное требование, – мягко начала она, но он перебил ее.
– Я ведь сказал, милая, я работаю не для него.
«Да, но платит он», – подумала она, но сказала:
– Конечно! Но и мне тоже нравится, когда все кончается хорошо, и всем читателям это нравится. У них, как и у меня, после прочтения останется неприятный осадок из-за смерти этой Власты. Ее очень жаль, ей столько пришлось выстрадать. Неужели нельзя оставить ее в живых? Пусть она после стольких лет страданий тоже обретет счастье, как и Берт с Диной, а иначе напрашивается вывод, что только те, у кого положение и деньги, имеют право на счастье.
Ее аргументы были вполне резонны. Именно по этим соображениям роман мог и не пойти.
– Но если все будут живы и счастливы, и никого не убьют, то это будет уже не детектив, а любовный роман! А я работаю в жанре детектива. Это тоже одно из условий контракта, – растерялся писатель.
– Тогда пусть убьют кого-нибудь другого, – предложила его жена. – Того, кого было бы не так жалко. Пусть это будет незначительный персонаж. Или отрицательный.
– Кто, например?
– Ну, например, Роберт. – Взгляд женщины полыхнул, когда она посмотрела на лежащего на песке мужчину. Фотоаппарат с длинным объективом валялся рядом, Роберт увлеченно читал какую-то книгу. Лилю иногда и саму удивляло, почему она всегда испытывает раздражение, когда смотрит на него. Она вообще с трудом переносила его присутствие, и ей всегда стоило большого груда быть с ним любезной. А сейчас эту злость, которая всегда была беспричинной, усилила фантазия ее мужа, и хотя Лиля знала, что это всего лишь вымысел, но ничего не могла с собой поделать.
– А кто бы мог его убить? – Владимир внимательно смотрел на жену. Как она ни притворялась, он всегда замечал, что она не любит Роберта. Может, наоборот, убийцей сделать ее? Но какие мотивы? Должны же быть какие-то мотивы…
– Его могла бы убить Лолита. Она очень любит своего отца и может не простить ему измены семье. Пусть она узнает, что у него есть женщина на стороне, она может даже застать их вместе. Представляешь, какой это удар для ребенка, который боготворит отца, – Лиля улыбнулась. – К тому же она и так была убийцей в первом варианте, пусть останется и во втором.
– Я сделал ее убийцей, потому что она помешала нам любить друг друга, а я терпеть не могу, когда меня лишают наслаждения, и здорово на нее разозлился, – засмеялся писатель, обнимая жену.
– Я тоже разозлилась и поэтому не стала возражать против того, во что ты превратил нашу чудесную Лолочку. – Лиля тоже засмеялась.
– А кто могла бы быть та женщина, любовница Роберта? – Взгляд мужа снова стал отрешенным и устремился в окно.
– Как кто? Наташа, как и в первом варианте, – ответила Лиля, ладонями насильно поворачивая к себе голову мужа. – Пойдем купаться, дорогой.
– Нет, так не годится. Роберт ушел к ней из-за дочери, и в таком случае Лолита убила бы не его, а девочку, – возразил Владимир.
– Тогда пусть это будет Таня, она ведь и так была его любовницей, – нетерпеливо предложила Лиля.
– Связь с Таней не была бы ударом для Лолиты. Ведь она могла убить Роберта, только будучи взрослой, а взрослая девушка понимала бы, как понимали все в бомонде, что отношения с Таней у мужчин несерьезные, и она не посчитала бы это предательством, только посмеялась бы, как все, – отклонил и этот вариант Владимир. – Так кто бы это мог быть?
– Милый, пойдем купаться, ты и так сегодня достаточно хорошо поработал, – умоляюще произнесла Лиля. – Главное, что канва романа ясна, остальное ты придумаешь потом. Ты очень устал и сейчас нафантазируешь такого, что роман вообще не пойдет. У тебя уже голова не работает, а нужно, чтобы события воспринимались как реальные.
– Ладно, будь по-твоему, пошли купаться, – покорно согласился Владимир и пошел за ней из комнаты как механический робот.
В его глазах все еще была отрешенность.
Лиля опередила его и уже намеревалась зайти в воду около детского пляжа, не имея ни сил, ни терпения дойти до взрослого, но вскрик мужа помешал ей это сделать. Она обернулась и увидела, что Владимир упал, натолкнувшись на Роберта. Роберт легко вскочил, отложив книжку, и, обаятельно улыбаясь, помог Владимиру подняться.
– Нужно быть осторожнее, писатель, – сказал он.
– Кто бы мог стать твоей любовницей? – задумчиво пробормотал Владимир, в упор глядя на него невидящим взглядом.
– Что? – весело расхохотался Роберт.
– Лиля, ты слышала, что он сказал? – обернулся он к подошедшей жене, не дождавшись от Роберта ответа.
А Роберт, улыбаясь, смотрел на Лилю. Его зубы казались ослепительно белыми на загорелом лице, а глаза синими-синими.
– Он сочиняет новый роман, – пояснила без улыбки Лиля. Как же ей неприятен был Роберт в этот момент! За то, что смеялся над ее мужем, который, как назло, выглядел сейчас полным идиотом, а ей хотелось бы, чтобы он именно сейчас блеснул своим знаменитым остроумием.
– Понятно, весь в творческом процессе. – Роберт все еще смеялся, и, чтобы не ударить его по ненавистному ей красивому лицу, Лиля нагнулась и подняла книжку. «Владимир Набоков. «Лолита», – прочла она на обложке, и по ее коже, несмотря на то, что солнце по-прежнему светило и даже не закрылось облаком, и не наступила внезапно зима, побежали мурашки.
– Нравится? – спросила Лиля, протягивая Роберту книгу.
– Да, Набоков – изысканным стилист, его письмо виртуозно…
– Он мастер словесной игры, эстет, – продолжала Лиля, чувствуя, как внутри у нее все сжимается от ужаса.
– Именно это я и хотел сказать. – Под загаром на его щеках выступил румянец.
Роберт провел рукой по лбу, вытирая выступающие капельки пота. – Черт побери.
– Роберт, мы идем купаться, пойдешь с нами? – все еще погруженный в свои мысли, без всякого интереса спросил Владимир.
– Да, – согласился мужчина, с каким-то недоумением и смущением глядя на Лилю. Он поднял с песка фотоаппарат и обратился к Владимиру.
– Можно я оставлю его у вас в домике? До моего слишком далеко.
Но Владимир его уже не слышал, он задумчиво брел вдоль берега, не обращая внимания на жену и друга. Он дошел до стены, отгораживающей детский пляж, и, уткнувшись в нее лбом, обогнув его, вошел в воду и поплыл, по-прежнему ничего не замечая. Доплыв до отмели, он сел, потому что его руки уперлись в песок. Он без всякого выражения на лице посмотрел на оставшихся далеко молодых людей и лег на спину, уставившись в небо. Роберт усмехнулся, глядя на него, и, наконец, преодолев смущение, вопросительно посмотрел на Лилю. Но в ней тоже происходило что-то странное. Она, полуоткрыв рот, с лицом, застывшим от ужаса, завороженно наблюдала, как ее дети направляются в здание ресторана, где на подоконнике открытого настежь окна по-прежнему виднелась фигурка девочки. Роберт повторил свой вопрос, но Лиля его не слышала, поглощенная ужасом, который все сильнее захлестывал ее.
– Роберт, ты не знаешь, кто эта девочка? – Мелодичный, хорошо поставленный сценический голос женщины звучал хрипло.
– Не знаю, я ее раньше не видел, – ответил мужчина. – Вероятно, дочка кого-нибудь из обслуги. Она очень симпатичная, хоть и чумазая. Я ее долго фотографировал. Есть в ней что-то такое… – Он замолчал, опять смутившись.
– Даня, Дина, идите сюда, – закричала Лиля, но дети не обращали на нее внимания, занятые разговором с девочкой. К ним присоединились Альберт с Лолитой и начался обычный детский шум, за которым голоса матери они услышать все равно не смогли бы. Лиля собиралась подойти к ним, но ее остановил Роберт.
– Не впадай в снобизм, – посоветовал он. – Она такой же ребенок, как наши дети. Ничего с твоими детьми не случится, если они познакомятся с ней. Не вечно же им жить под стеклянным колпаком. Эта девочка из нормальной жизни, в которой много горя и грязи, но наши дети неминуемо столкнутся с этим, рано или поздно. Так пусть знают, что это бывает.
В окне появилась женщина в белом чепчике и фартуке, которая, в отличие от детей, слышала крик Лили. Она выглянула на улицу и, заметив Лилин взгляд, сдернула девочку с подоконника и захлопнула окно. Дети еще немного постояли, задрав головы, а потом вернулись на берег.
– Это, наверное, ее дочка, – сказал Роберт. – Хотя нет, у Тани нет ни мужа, ни детей. Это ее племянница.
Ноги у Лили подгибались, а лицо Роберта теряло четкие очертания и расплывалось.
– Ты хорошо осведомлен о личной жизни официантки, – прошептала она.
– Ну, кто же из мужской части поселка не знает Таню! – Лиля еще видела, что Роберт улыбается, а потом все заволокла тьма, но какое-то время она еще слышала его голос. – Да и женщины ее знают, но я не ожидал, что и ты тоже. Неужели ты думаешь, что у Владимира… Что с тобой, тебе плохо? – Лиля почувствовала, что падает.
– Владимир, твоей жене плохо, – громко крикнул Роберт, подхватив женщину, но, хотя его голос был слышен далеко, писатель даже не пошевелился. – Черт побери, – привычно выругался мужчина, нагнулся со своей ношей за фотоаппаратом и книгой, легко принял вертикальное положение, словно женщина была невесомой, и направился к домику.
Лиля открыла глаза, когда он подходил с ней к кровати. Очертания его лица прояснились, и его глаза, синие-синие, с тревогой смотрели на нее. Они были синие, как… Их было даже не с чем сравнить. С небом? Но даже из комнаты, оживлявшей краски, оно казалось подернутым беловатой дымкой. С рекой? Но вода в ней была зеленоватой. А они были просто синие и такие ласковые. И были так близко. А руки у него были сильные и нежные, и еще никто не держал ее на руках так легко и без напряжения и так долго. Она пришла в себя сразу, как только он поднял ее, там, на берегу, но не показывала этого, удивившись своей реакции. Ее всегда бесил этот мужчина, а от его прикосновения ей стало вдруг хорошо. И наваждение, вызванное совпадением с рассказом мужа, стало казаться ей смешным и глупым, и ей было приятно, когда он нес ее домой, а потом стоял с ней долго посреди комнаты, вероятно, не зная, что делать дальше.
