Текст книги "Выше только звезды"

Автор книги: Алина Феоктистова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

– Власта его не любила, скорее всего потому, что он сразу был категорически настроен против нее, когда мы только познакомились, – ответил Даниил и вдруг вспомнил последние слова Берта. Теперь они приобрели другой смысл. Тогда он подумал, что Берт в запальчивости угрожал Диане и ее любовнику. Теперь получалось, что он обещал расправиться с Властой и кем-то еще. – Вы… вы думаете, что Берт причастен к убийству?

– Если только это произошло на глазах у Дианы. Он убил, а потом вместе с вашей сестрой прошел в кегельбан, где их обнаружили вы. Нет, убийство произошло позднее, думаю, оно могло произойти только во время боя часов, иначе крик вашей жены был бы слышен в зале. А из кегельбана он выбежал на улицу, как утверждают все те же Станислав и Рита.

– Но ей могли зажать рот, – предположил Даниил.

– Грим на лице размазан не был, – сказал Платонов. – Но, конечно, есть небольшой процент вероятности, что она не кричала или что все в зале были увлечены разговорами. Но тогда ваша сестра могла бы оказаться главным свидетелем из главного подозреваемого, и не стоило ей исчезать. И еще вопрос. В каких отношениях была ваша жена с Лолитой Сафроновой?

– Ни в каких, – ответил Даниил. – Лолита с ней никогда не общалась.

– Она ведь любила вас, не правда ли? – Платонов, оказывается, и об этом знал. – Значит, тоже ненавидела вашу жену.

– Возможно, – сказал Даниил. – Но она не смогла бы взять из квартиры нож, она не была у нас с того самого дня, как в наш дом вошла Власта. И дубликат ключа сделать не могла, потому что год назад мы меняли замок, а Лолита членом нашей компании уже не была. Я говорю вам, это скорее всего человек, как-то связанный с моей женой, какой-то мужчина.

– Что заставляет вас так думать? – спросил Платонов.

Даниил не ответил. Он решил сперва поговорить с Альбертом и выяснить, кого тот имел в виду, упоминая «козла».

– Но ведь был кто-то третий, кто делал снимки, – рассуждал Даниил.

– Необязательно, – сказал Платонов. – Современная техника позволяет фотографу снимать самого себя, нужно лишь заранее настроить аппаратуру и, когда нужно, нажать на кнопку. Ваша сестра могла и не знать, что ее фотографируют, и не ожидать такого поворота событий.

Вместе с людьми из прокуратуры, посланными Платоновым для снятия отпечатков пальцев в квартире Дегтяревых, и помощником следователя Вадимом Никаноровым, серьезным парнем лет тридцати, Даниил вернулся домой. Он провел их в комнату жены и начал бесцельно бродить по квартире. Зашел в комнату сестры, где по-прежнему царил кавардак, и, спросив разрешения у помощника следователя, стал наводить в ней порядок. Он аккуратно сложил разбросанные по полу вещи и хотел положить их в шкаф.

На полке в шкафу под стопкой белья его рука наткнулась на какой-то твердый предмет. Он достал его. Это был «Еженедельник» в толстом переплете. Он раскрыл его наугад и прочел страницу, исписанную ровным круглым почерком Дианы. «Моя жизнь стала похожа на ад. Это просто невыносимо. Я нормальная женщина, я люблю тебя и даже не имею права выйти за тебя замуж, потому что она требует, чтобы я принадлежала лишь ей одной. Я обманываю ее, уверяя, что ты для меня лишь прикрытие, обманываю Даню, делая вид, что мы с его женой хорошие подруги. А главное, я обманываю тебя и предаю себя. Только одно придает мне силы вытерпеть все это – то, что затеяно все не зря. Что было бы с Даней, если бы она не согласилась выйти за него? А она бы не согласилась, если бы я не вступила с ней в близость, хотя отношений между женщинами я, как и два года назад, не понимаю и не признаю, а сейчас они мне вообще кажутся отвратительными. Я надеялась, что со временем все нормализуется, она полюбит Даню и оставит меня в покое, но становится только хуже. А впереди еще одна неразрешимая проблема – ты должен уехать на два года в Италию. Я просто не смогу прожить вдали от тебя целых два года. А если я поеду с тобой, что будет с Даней? Ведь она уйдет от него. Она соглашалась жить с ним, пока я живу с ней. Неужели так любят, Берт? Добиваясь ответной любви шантажом? Я люблю тебя и Даню, и ваше счастье для меня гораздо важнее, чем мое собственное. Она говорит, что не допустит нашего с тобой брака. Я сказала ей, что ты мне нужен только из-за поездки в Италию, но она не хочет расставаться со мной на два года. Это какой-то заколдованный круг, и я не знаю, как разорвать его».

Это был дневник Дианы. Даниил перелистал его, а потом начал читать все с самой первой страницы.

«Я никогда не понимала людей, пишущих дневники. Мне казалось глупым доверять бумаге то, о чем можно запросто рассказать своим близким, а если рассказать нельзя, то можно просто держать в себе. А вчера произошло то, что заставило и меня уподобиться остальным. Этого и нельзя никому рассказать, и нет сил справиться с этим в одиночку. Я знаю, ты никогда не прочтешь этих строк, но, когда пишу, представляю тебя и мне становится немного легче. Все это так ужасно, Берт, но я не могла иначе. Смотреть и дальше, как мучается мой брат без нее, и ничего не предпринимать, чтобы помочь ему, было нельзя. Я думала, что она отказывается от отношений с ним, неправильно воспринимая его намерения, и решила поговорить с ней. Мы подъехали на такси к ее дому. У нее своя однокомнатная квартира. Первое, что меня очень удивило, был висящий на стене под стеклом рисунок. Это была ваза, которую ты нарисовал за меня для Альбины, подписанная моим именем. Она сказала, что рисунок ей подарила Альбина, которая преподавала и у них в училище. Я удивилась тому, как хорошо ты рисовал уже в детстве.

– Ты любишь искусство? – спросила я, радуясь в душе тому, что она не так уж проста, и когда войдет в наш круг, не особенно будет выделяться.

– Нет, – ответила она. – Я повесила этот рисунок, потому что его нарисовала ты.

Я от неожиданности даже осела в кресло и уставилась на нее.

Она рассказала мне подробно о своей жизни. Ей было тринадцать, когда один взрослый мерзавец, любовник ее тети, заставил ее сожительствовать с ним. И только благодаря мне она нашла в себе силы порвать с ним и выпутаться из грязи, в которую он ее втянул. Это случилось после того, как я, по просьбе Дани, подарила ей букет роз, когда она выступала на нашем дне рождения. Она сказала, что я очень удивилась бы, если б узнала, кто был тот мужчина, потому что я очень хорошо его знаю и даже предположить не могу, что он способен на такое. Но его имя она назвать отказалась. Он подарил ей квартиру, когда она закончила училище, и она обещала ему молчать.

– Я предупредила его, что открою все, если он будет так же, как надо мной, издеваться над другим ребенком, – сказала она.

Мне было от души ее жаль, я вспомнила, какие смешные проблемы мучили меня в тринадцать лет.

– Я понимаю, ты не можешь ко мне хорошо относиться, – добавила она с горечью. – На мне столько грязи из-за него. И в том, что мне пришлось работать стриптизершей, отчасти тоже виноват он.

– Нет, для меня это неважно, – сказала я, думая только о том, может ли такая девушка быть подругой моего брата. По-видимому, в моем голосе прозвучали фальшивые нотки, потому что она вдруг сказала: «Но я ведь вижу, что это не так», – и, расстроенная, отвернулась к окну.

– Это в самом деле неважно. – Я подошла к ней и обняла ее за плечи, решив, что она не виновата в своем прошлом. Главное, чтобы она хорошо относилась к Дане.

– Правда? – Она обрадованно повернулась ко мне и вдруг стала целовать меня в губы.

Я от ужаса и неожиданности оттолкнула ее, довольно сильно. Это было очень странное ощущение, дикое, неприятное.

– Но ведь ты сама сказала, что мое прошлое… – начала она, чувствуя себя, по-видимому, обиженной.

– Тебя любит мой брат, поэтому я здесь, – сухо ответила я. – Он хочет на тебе жениться. Но я сумею переубедить его, рассказав ему обо всем.

– А я люблю тебя. – Она скрестила руки на груди, и в ее голосе зазвучала твердость. – Я наблюдала за вами и разговаривала с ним, и я знаю, что ты можешь на многое пойти ради него. Я вступила с ним в близость, только чтобы получить тебя. Я выйду за него замуж. Если хочешь. Я могу жить с ним просто так, чтобы быть с тобой.

Я вдруг поняла, что Даня мне все равно не поверит, если я расскажу о ней правду, решит, что я наговариваю, объединившись против нее с тобой.

– Мне противны мужчины, – сказала она. – Они все подонки и сволочи, и твой брат не исключение. Но я принесу эту жертву для тебя.

Она опять подошла ко мне, но я даже не смогла сдержать себя и отпрянула, настолько мне отвратительна была сама мысль о женской любви. Я сказала, что мне нужно подумать, села подальше от нее, думая о Дане, который говорил, что не будет без нее жить.

– Боюсь, что разочарую тебя. – Я попыталась отговорить ее от этой затеи. – Я ничего не смыслю в однополой любви.

Она рассказала, что у нее в интернате была учительница, которая потом стала воспитательницей. Она была ее женщиной и научила всему. Власта с обожанием рассказывала о ней, превознося прелести лесбиянства. «Я считала, что по-настоящему любила ее, но, оказывается, это была лишь благодарность. Наверное, я никогда никого и не любила, кроме тебя. По крайней мере, когда ты подошла ко мне в клубе, я осознала это».

Я слушала ее историю об отношениях с учительницей и поражалась причудам ее сознания. Отчего ей казался грязью секс с тем мужчиной и казались счастьем столь же неблаговидные отношения с женщиной, точно так же использующей ее в своих интересах и воспользовавшейся ее беззащитностью? Вероятно, сексуальная ориентация человека складывается гораздо раньше, и к четырнадцати годам она уже была подготовлена именно к таким отношениям.

– Мы с тобой будем счастливы, – уверяла она меня. – Если ты уже успела переспать с мужчиной, то поймешь, насколько это мерзко и гадко по сравнению с любовью женщины. Мужчины грубы, им нравится власть, в их природе заложен садизм. Только женщина может дать на стоящую нежность и любовь.

Я слушала ее и думала, что она сумасшедшая, а потом, когда она рассказала о своей жизни все и я узнала страшную историю о ее родителях, я поняла, что она любит женщин, потому что ей ни разу не встречался нормальный порядочный мужчина. Я подумала, что она могла бы полюбить Даню, если бы узнала, какой он хороший. То, как он обошелся с ней после их первого сексуального контакта, конечно же, не расположило ее к нему, но она сможет убедиться, что это была всего лишь ошибка с его стороны.

– Ты полюбишь моего брата, – уверяла я. – Он совсем не такой, каким показался тебе.

– Я соглашусь стать его женой сразу после того, как ты согласишься быть моей, любить меня, – сказала она.

Я должна была сделать это ради Дани. Если бы он умер из-за нее, я тоже бы умерла. То, что было дальше, напоминало дурацкий сон.

Она взяла инициативу в свои руки, и насколько я могу судить об этом, она понимала толк в этом деле. Но ее действия не производили на меня должного впечатления. Мне пришлось стиснуть зубы и терпеть, пока ей все это не надоест. Вероятно, у меня на лице явственно прочитывались все мои эмоции, потому что она сказала: «Не понравилось? Это с непривычки. Потом сама войдешь во вкус». Меня радует, что эта процедура вызвала во мне лишь отвращение. Значит, я совершенно нормальный человек. Стоит тебе лишь прикоснуться ко мне, как я уже начинаю сходить с ума. Но, может, лучше бы я оказалась лесбиянкой, мне было бы легче выносить это. Хотя, надеюсь, это не повторится больше, она не может не влюбиться в Даню. Берт, я знаю, что ты не одобрил бы меня. Ты всегда высмеивал Даню за его слабость и несамостоятельность. Но что я могу поделать, если он на самом деле слабый, а я сильная. Пожалуйста, прости меня, но я не могла поступить иначе».

Даниил читал записи сестры, обращенные к человеку, которого она любила, и ужасался тому, что ей пришлось пережить за эти два года. А он еще радовался тому, что его жена не возражает против того, чтобы Диана жила вместе с ними в одной квартире. И был счастлив как дурак оттого, что две женщины, которые ему дороги, живут с ним рядом.

Парни из прокуратуры закончили работу и ушли, а он все читал, не в силах оторваться. Проживая вместе с сестрой каждый день, который прожила и описала она, он чувствовал, что взрослеет и меняется сам. То, что писала о нем Диана, то, что она пережила из-за него, жгло его болью и стыдом. Он дошел до последней записи, сделанной накануне злосчастного праздника.

«Я приняла решение. Презираю себя за эгоизм, но я уезжаю с тобой. Сегодня мы подали заявление в загс. Вечером она узнает о нашем с ней разрыве. Если бы не боязнь за Даню, я была бы счастлива. Меня утешает то, что я верю в силу привычки. Она останется с моим братом. Она не полюбила его, но привыкла жить с ним, привыкла к тем благам, которые ей дает этот брак. Неужели она захочет вернуться в артистки ночного клуба? Я предупредила ее вчера обо всем. Она пригрозила, что расскажет тебе. Но она не решится на этот шаг, а если и решится, то ты ей все равно не поверишь, потому что я до отъезда буду все отрицать. А там, вдали от всех, где мы будем только вдвоем, я все расскажу тебе сама и сумею вымолить твое прощение. Она говорит, что у нее есть доказательства наших отношений. Уверена, что она лжет. Я не писала ей ни писем, ни записок любовного содержания. Я просто не могла бы их написать, потому что никогда не любила ее. Она сказала, что пригласила того мерзавца, который совратил ее. Каким-то образом она узнала, что он опять завел несовершеннолетнюю любовницу, девочку лет четырнадцати. Она долго следила за ними, и ей удалось сделать снимки, компрометирующие его. Я предложила ей обратиться в милицию, но она и слышать об этом не захотела, сказала, что разберется с ним сама. Она сказала, что возьмет с собой неудачный снимок. Если он и попадется кому-то в руки, никто не поймет, что на нем изображено. Зато он сразу догадается, в чем дело. У нее есть несколько хороших негативов, и, если он согласится на условия, которые она поставит, она их отдаст.

– Меня мучают дурные предчувствия, – поделилась она со мной. – Он – человек, способный на все. Я возьму с собой нож, тогда он не посмеет обращаться со мной как раньше.

Единственное, что мне удалось у нее выяснить, – это то, где она его фотографировала.

– На одной из дач работников искусств, – ответила она. – Ты бы очень смеялась, милая, если бы узнала, на чьей.

Значит, этот мужчина близко знаком с нами. У меня голова идет кругом от всего этого. Вдруг она не врет и у нее есть компромат и на меня? Если ты разлюбишь меня после того, как узнаешь все, как я смогу жить дальше? Это было бы несправедливо, Берт. Тебя удивляло эти два года, что я тяну со свадьбой. Ты даже как-то сказал, что я не люблю тебя, если все время отказываю тебе. Я так боялась ее. Берт. А теперь у меня все равно нет выбора. Я потеряю тебя, если не выйду за тебя замуж, ведь ты уезжаешь через неделю».

Он захлопнул дневник, подошел к телефону и набрал рабочий номер Платонова. Теперь он и сам верил, что Диана могла убить его жену. Эти записи проясняли многое из того, что произошло ночью. Трубку никто не брал. Он посмотрел на часы: было уже восемь вечера, и рабочий день следователя давно закончился. Тогда Даниил отыскал в справочнике его домашний номер. Когда Платонов подошел к телефону, Даниил рассказал ему о находке и даже заставил выслушать последнюю запись.

– Все это прекрасно, Даниил, – услышал он в ответ. – Но если Ракитина так давно шантажировала Дегтяреву, то последняя вполне могла специально это написать, чтобы объяснить, откуда взялся нож, и создать себе некоторое алиби, а заодно повесить убийство на того неизвестного господина.

– Но Власта на самом деле кого-то пригласила!

– И Диана знала, что она кого-то пригласила, и притом никому не известного. Таким образом, она могла не опасаться, что кто-то опровергнет ее выдумку. Могла все продумать заранее, даже сделать эту запись вечером перед убийством.

– Так вы утверждаете, что убила моя сестра? – спросил Даниил.

– Я не имею права что-либо утверждать, пока у меня нет доказательств, – ответил Платонов. – Я лишь хочу сказать вам, что эта запись мало что меняет в деле. Но я бы хотел, чтобы вы мне привезли завтра дневник сестры. К сожалению, это терпит до завтра.

Даниил услышал короткие гудки. Он быстро собрался, и через десять минут уже ехал по направлению к больнице, где лежал Альберт. Медсестра в приемной не хотела его пускать.

– Уже половина девятого, посещение в больнице до семи, – не допускающим возражения тоном отрезала она.

– Сделайте исключение ради меня. – Даниил постарался изобразить обаятельную улыбку, чтобы понравиться ей, но понял, что прежним милым юношей он уже не будет никогда.

– Вот еще, – фыркнула медсестра, разглядывая его осунувшуюся небритую физиономию и помятый костюм.

– Не хочешь пропускать, не надо, сам пройду, – решительно сказал Даниил и, не обращая внимания на ее крики, открыл дверь и вошел в коридор, по обе стороны которого располагались больничные палаты.

За дверью, на которой было написано «ординаторская», он услышал монотонный голос. Было похоже, что кто-то читал вслух. Мимо пронеслась медсестра из приемной и забежала в ординаторскую. Даниил понял, что, если хочет увидеться с Бертом, ему нужно срочно найти его, а иначе его просто выведут, медсестра явно побежала за подкреплением. Он нашел девятнадцатую палату, но войти не успел. Четверо в белых халатах, двое из которых были достаточно высокими крепкими мужчинами, окружили его.

– Сейчас же уходите отсюда, – на повышенной ноте начала худенькая женщина в белом колпаке на голове и круглых очках. – Вы нарушаете покой больных.

– Покой нарушаете вы, – возразил Даниил. – А мне просто нужно встретиться с другом по неотложному делу.

– Вот и встретишься завтра. – Один из врачей крепко взял его за руку.

– Ой, – вдруг воскликнула девушка в косынке, у которой в руках была газета. – Я его узнала. – Она развернула газету и показала остальным фотографию. – Я вам только что читала светскую хронику. Это тот, у кого убили жену, а в убийстве подозревают его сестру. А у нас в корпусе лежит жених его сестры, Романовский. Предполагают, что и он мог быть замешан в убийстве. – Все уставились на Даниила, словно увидели диковинного зверя.

– А вы расскажете нам, зачем она ее убила? В газете об этом не пишут, – с любопытством спросила девушка у Даниила.

– Ира, как тебе не стыдно, – остановила ее женщина в очках. – Извините ее. – Она обратилась к Даниилу. – Я палатный врач Романовского. Вы ведь к нему пришли? Я могу разрешить вам поговорить с ним, только обещайте, что уйдете быстро, в палате есть и другие больные, состояние которых по-настоящему тяжелое, и им нужен покой.

– А как себя чувствует Альберт? – спросил у нее Даниил.

– С ним все в порядке. У него была потеря крови, но сейчас он вполне. Я могла бы даже выписать его, но решила немного перестраховаться, тем более что он не настаивает на выписке, – объяснила она.

Все они повернулись и, тут же забыв про Даниила, вернулись в ординаторскую. Только смущенная Ира постоянно оглядывалась. Он вошел в палату. Берт лежал на кровати, с интересом разглядывая потолок. Двое больных спали, трое, сидя на одной кровати в углу, с не меньшим интересом его разглядывали. Последний номер газеты, лежащий на тумбочке у угловой кровати, был развернут на странице светской хроники Они о чем-то шептались между собой.

– Пойдем, поговорим в коридор, – Даниил подошел к кровати Берта.

– Зачем? – Берт мельком взглянул на него, а потом снова принялся изучать ровный белый потолок. – Здесь все и так все знают, и им будет интересно услышать подробности. С детства верил, что прославлюсь, но не ожидал, что именно так. Я должен быть благодарен вам с Дианой за вашу дружбу.

Голоса в углу сразу стихли, все внимательно прислушивались к их беседе.

– Берт, я не могу здесь разговаривать, – сказал Даниил.

– А я не могу встать, у меня кружится голова, и вообще, мне очень плохо, – сказал Берт.

– Берт, ты помнишь свои последние слова в тот вечер? Ты грозился убить шлюху и козла. Кого ты имел в виду? – стараясь говорить как можно тише, спросил Даниил.

– В самом деле я это говорил? – удивился Берт. – Не помню. У меня амнезия, потеря памяти после аварии.

– Послушай, в убийстве подозревают Диану. Ты ведь знаешь, что она не могла этого сделать. Но все складывается против нее. Ты должен помочь!

– Я ничего вам не должен, – возразил Берт. – Какое, собственно говоря, мне до вас дело? И вообще, я ведь сказал, что ничего не помню. А прежде всего ее.

– Она любит тебя, Берт, – Даниил уже терял надежду на то, что разговор состоится.

– Тебе виднее, ведь она твоя сестра, – прозвучал равнодушный ответ. – Может, оно так и есть, как я могу спорить, если все забыл и узнал о моих отношениях с вашей семьей из последнего номера газеты. Я и тебя узнал лишь потому, что твоя фотография, как и моя, и ее, опубликована в номере. Кстати, из статьи следует, что она вовсе не любила меня, а лишь хотела съездить в Италию. А там она могла бы так же морочить мне голову с Прекрасной итальянкой. Очень сожалею, друг, ведь, кажется, мы были друзьями, но ничем помочь не могу. А кроме того, я подам завтра утром жалобу главврачу на медперсонал Какого черта они позволяют назойливым посетителям утомлять тяжелобольных людей! – Он, как умирающий, закрыл глаза и откинулся на подушку. – Уходи, я больше не в силах продолжать разговор. И прими мои соболезнования. На похоронах меня не будет, извини, я не знаю, когда смогу встать на ноги и выйти отсюда. – Он чуть приоткрыл глаза, голос звучал тихо и прерывисто. – Судя по фотографии, у тебя была очень красивая жена. Жаль, и ее я забыл.

– Не расстраивайся, вспомнишь, как только выйдешь отсюда, – с угрозой сказал Даниил. – Я позабочусь об этом. А пока почитай или попроси кого-нибудь прочитать вслух, если не можешь сам. – Он еле сдержался, чтобы не запустить «Еженедельником» в голову Берта, но все же нашел в себе силы положить его на тумбочку. – Завтра днем я заеду за дневником. Я должен показать его следователю. – Он вышел и даже не хлопнул дверью, хотя очень хотелось.

Даниил подъехал к дому около десяти вечера. Прошел лишь день после убийства, но у него было такое впечатление, что прошло двадцать лет. В дверях квартиры торчала записка от архитектора с просьбой зайти. Он спустился на два этажа.

– Я договорился насчет похорон, – сказал Виктор, пропуская его в комнату. – Экспертизу они уже провели, так что похороны завтра в двенадцать. Ты не против кремирования?

Даниил только покачал головой.

– Ты вообще хоть что-нибудь ел сегодня? – Архитектор с сочувствием посмотрел на него.

– Я не хочу, – поморщился Даниил.

– Пойдем-ка на кухню. Заодно расскажешь, что сказал Платонов и где ты пропадал так поздно.

– Я был у Берта, – ответил Даниил, с трудом заставляя себя проглотить жареную картошку, поставленную перед ним Виктором. – Он что-то знает, дядя Витя, но отказывается помочь.

– Меня ничуть не удивит, если твой лучший друг окажется убийцей. – В интонации архитектора проскользнуло некоторое злорадство. – Я всегда говорил: когда этот мальчик вырастет, с ним придется хлебнуть горя.

– Нет, он здесь ни при чем. – Даниил рассказал ему о своей находке. – Я хотел отдать дневник Платонову завтра утром, но если похороны в двенадцать, я заеду к нему вечером.

– Как ты смотришь на то, чтобы временно, пока не успокоишься, пожить у меня? – предложил Виктор. – Комната к твоим услугам.

– Положительно смотрю, – ответил Даниил. Перспектива оставаться одному в квартире пугала его весь день.

Он проснулся среди ночи оттого, что кто-то тряс его за плечо. Он вскочил, ослепленный электрическим светом, ничего не соображая со сна и от снотворного, которое его заставил принять на ночь архитектор, и долго тупо разглядывал Берта, стоящего перед ним в больничной пижаме.

– Я целый час звонил к тебе в дверь, пока все соседи не высыпали на площадку, – сказал Берт. – Одна бабуся сообщила, что в твоих дверях была записка от моего отца, и я понял, что ты здесь. Она долго рассказывала мне, что это ее гражданский долг – следить за теми, кто приходит, и искать преступника.

– Как это тебе удалось вспомнить мой адрес? – не удержался Даниил.

– Я понимаю, конечно, что для господина Горшкова мой визит будет ударом, но вместо тебя здесь некоторое время намерен жить я. Это моя комната, – не отвечая ему, сообщил Берт. – Я все равно не могу идти домой. Я только сегодня утром позвонил Вере, якобы с вокзала, и сообщил, что срочно уезжаю в Москву. Волновать ее своим появлением я не собираюсь. Она не знает ничего, я дал указания домработнице, которую приставил к ней на два года моего отсутствия, чтобы ни одна грязная газетенка не попала ей в руки. Следователь тоже согласился ее не тревожить. Так что придется тебе освободить помещение, а если боишься призраков, беби, куплю тебе фонарик, будешь класть под подушку. Спокойной ночи. – Он проводил Даниила до дверей. – Зайди за мной, когда проснешься, и, если можно, найди для меня подходящую одежду. Я даже не стал настаивать в больнице, чтобы мне вернули мою, она не годилась для повседневности. – Он отдал Даниилу дневник. – Возьми, будет лучше, если он останется у тебя.

– Может, ты все-таки ответишь мне на вопрос, который я задал тебе в больнице? – настойчиво попросил Даниил. – О ком ты говорил?

– Ты разбудишь моих родителей, – ответил Берт.

– Мне показалось, я слышу родной голос. – Из комнаты вышел архитектор. – Что вам опять понадобилось в моем доме, господин Романовский?

– Вы ведь не прогоните ночью на улицу сына, господин Горшков, если он в трудную для него минуту вернулся в отчий дом? – Берт покаянно склонил голову. – Примите назад блудного сына. Иди, беби, ты портишь трогательную сцену семейного примирения. – Он подтолкнул Даниила к выходу. – Поговорим завтра.

В вестибюле крематория Даниил, Берт и Виктор столкнулись с Альбиной Петровной. Хотя прошло восемь лет со дня их последней встречи, все четверо узнали друг друга. Все, кроме Даниила, предпочли сделать вид, что незнакомы.

– Здравствуйте, Альбина Петровна, – поздоровался Даниил. – Я только вчера узнал, что вы были в хороших отношениях с моей женой.

Альбина на секунду остановилась, с ненавистью глядя на них.

– Я знала, что все плохо кончится для нее, – произнесла она. – Я предупреждала ее, но она меня и слушать не хотела. Она тоже считала, что мужчины – подлые твари, но хвасталась, что умеет использовать их, и смеялась, когда я советовала ей держаться от вас подальше. – Она расплакалась, достала платок и начала шумно сморкаться. – Я знаю, что не смогу доказать, что вы убили ее. Вы все хорошо продумали, если решились на это, и давно купили милицию. Да и зачем нужно что-то доказывать, если ее уже нет, и даже если вас всех расстреляют, ее все равно не вернуть.

– Пойдем, незачем слушать этот сумасшедший бред, – резко сказал Виктор и прошел в обрядный зал.

– Я бы с удовольствием свернул вам шею. – Берт с трудом совладал с собой и прошел вслед за отцом.

– Убийцы! – зашипела им вслед Альбина.

– Извините, – по привычке сказал ей Даниил и догнал их.

– Берт, за что ты так оскорбил ее? – спросил он друга. – Мы давно не дети.

– Я резко отрицательно отношусь к искусству, которому она обучает девочек в интернате, – ответил Берт.

Даниил, сжав руки в кулаки, стал взглядом разыскивать среди присутствующих в зале Альбину с твердым намерением убить ее на месте, но ему на плечо легла рука архитектора.

– Данила, ты должен занять место у гроба жены, – сказал он, и Даниил почувствовал, как рука старшего друга ведет его в центр зала, где на постаменте, обитом черным крепом, лежала в гробу покойница.

Она была почти такой же, какой он привык видеть ее всегда. Если бы не бледность, обесцветившая ее лицо, можно было бы подумать, что она просто спит. На ней было красивое новое платье, сменившее лохмотья ведьмы, которые были на ней в ночь убийства, грим был смыт, волосы аккуратно уложены. Даниил с благодарностью сжал руку Виктора Горшкова, позаботившегося обо всем; ему самому было не до этого.

– Я не стал приглашать священника, – сказал Виктор. – Даже ее тетя не знает, была ли она окрещена.

– Попрощайтесь с покойной, – произнес мужчина в черном костюме, работающий в ритуальной службе.

К гробу один за другим стали подходить пришедшие на похороны. Потом они с выражением соболезнования обращались к Даниилу. Он видел перед собой очень мало знакомых лиц. Их бомонд не любил громких скандалов и предпочитал держаться подальше. В основном пришли любители сенсаций и любопытствующие. Даниил был очень удивлен, заметив среди них Роберта, но потом сообразил, что он был начальником его жены. Последней к гробу подошла полная круглолицая женщина. Она держалась очень смущенно, посматривая на окружающих, и подошла так робко, словно ее могли прогнать в любой момент. Даниил понял, что это Татьяна Ракитина, тетя его жены. Власта если и поддерживала с ней отношения в последние годы, то с мужем ее не знакомила и на свадьбу не пригласила. Даниил видел ее лишь мельком. Подойдя к племяннице, Таня забыла, что находится в приличном обществе, где ей никогда не было места, и заголосила по-деревенски, припав к гробу.

Хотя племянница и стала воротить от нее нос, когда вышла в люди, но она все же была для Тани единственным родным существом. Сейчас Тане было сорок лет, ни мужа, ни ребенка она так и не завела. Восемь лет назад она неожиданно потеряла свою престижную работу, причем уволили ее без оснований и объяснений. С трудом она устроилась официанткой в ночной бар у вокзала, и теперь ее клиентами были подвыпившие командировочные, коротающие время в ожидании своего поезда. Иногда они меняли билет, чтобы провести с ней еще одну ночь, и, хотя и обещали остаться на всю жизнь, уезжали и больше не возвращались. Она с трудом передвигала уставшие ноги, неся между столиками располневшее тело, и у нее уже не было сил, как раньше, покачивать бедрами и приветливо улыбаться. Теперь она прекрасно понимала, что ее мечта выйти замуж за приличного человека, чтобы стать порядочной дамой, была глупой и смешной. Власте удалось ее осуществить, но это не принесло ей ожидаемого счастья. И, рыдая над племянницей, она оплакивала и себя саму, и свою одинокую безрадостную жизнь.

– Даниил, прости, я не могу остаться до конца церемонии, – сказал на ухо Даниилу Виктор. – У меня в час встреча с комиссией из столицы, я уже опаздываю. Увидимся вечером.

Виктор вышел из зала.

Церемония почему-то затягивалась. Таня рыдала, обхватив руками гроб, и все бессильно переглядывались. Даниил, глядя на ее искреннее горе, удивлялся себе, ощущая внутри себя полнейшую пустоту. Капли этой пустоты всегда примешивались к его любви со дня свадьбы. Он то и дело ощущал, что они накапливаются в нем, хотя на семейную жизнь пожаловаться не мог. Несмотря на предсказания Берта, бывшая звезда стриптиза даже попыток не делала изменять мужу и отвергала любые попытки ухаживания со стороны мужчин, помнивших о ее прошлом. Она была с мужем неизменно вежлива и ласкова, но отчего-то ему всегда казалось, что в их отношениях есть что-то, мешающее ему стать счастливым, как он мечтал, когда думал о ней, впервые влюбившись в нее.