Текст книги "Через миры, выбирая любовь (СИ)"
Автор книги: Алина Пуаро
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Сколько рук тащат в разные стороны?
Не пытайся закрыть глаза...
Крылья раскинули голуби.
Мое завтра – твое вчера,
Стороною ладони тыльной
Ты снимаешь осколки льда
На пустом бокале мартини…
Моя жизнь, словно медальон
Для тебя продолжение сна
Пустоту бокала на свет
Я держу – между нами стена…
Он возвел ее или я,
Но обратно дороги нет…
Половинки встретятся там,
Где снимают с любви запрет…
Разозлившись так, что готова была сьесть собственную шляпу, если бы такая у меня имелась, я откинулась на спинку стула и начала размахивать руками, зовя официанта. Срочно нужно было выяснить природу этих дурацких стихов. Со стороны, наверное, это смотрелось как эпилептические припадки, так что молоденький мальчик даже испугался:
– У вас все в порядке, мадам? Может, принести воды?
– Да –да, – торопливо произнесла я, только потом уяснив смысл сказанного, – Нет, воды не надо, позовите хозяина, пожалуйста.
Официант вытаращил на меня глаза, видимо поняв, что его сейчас будут ругать, но тем не менее, мэтр подошел сразу.
– Что-то не так, мадмуазель?
– Откуда вы берете эти предсказания?! – без предисловий набросилась я на ни в чем не повинного человека, потрясая конвертиками перед носом.
Хозяин устричной забегаловки, опешив поначалу, успокоился:
– Ах, предсказания… – и заговорщицки мне подмигнув, сдвинул брови и начал читать нараспев, словно молитву, – Далеко-далеко отсюда, на сверкающих желтых песках они лежат, ожидая своего часа в перламутровых раковинах, выложеные жемчугом руны, прочесть которые может только старая цыганка, живущая в хижине на кораловых рифах. И в полночь…
Я невольно заслушалась, но вовремя спохватившись, перебила сказочника:
– Я серьезно, месье, я бы хотела попросить автора сочинить слоган для моего магазина. Мне очень понравились стихи. – выдумала я на ходу и выжидающе посмотрела на него. Кто тут больший сказочник, это еще надо посмотреть.
–А-а, – понимающе заулыбался хозяин и пумпон подпрыгнул на берете. – Тогда я к вашим услугам.
Он отодвинул стул и уселся за мой столик:
– Всегда рады, а какие вам понравились?
Я молча подвинула конвертики ему, а в голове стучало : всегда рады, всегда рады, всегда рады… Есть такая песня у одной известной группы. Старая песня, но многие ее помнят.
Я очнулась от воспоминаний, когда мэтр решительно произнес:
– Ничего не понимаю, но это не мои. Это, кажется, польский или русский язык.
Я все также молча смотрела сквозь него.
– Если хотите, мадмуазель, я спрошу на кухне.
– Очень хочу, – сразу же ответила я .
Пумпон незамедлительно исчез, а я подняла глаза к потолку. Что ж вы делаете, изверги? И тут в голову закралась шальная мысль, а может все же это не просто так, и стоит хотя бы позвонить узнать как у Антона дела. Я начала ругать себя последними словами, можно подумать, мне всего того, что было, не хватило.
– Сожалею, мадмуазель, но никто не в курсе. Может быть, посмотрите мои?
– Нет, спасибо. Мне нужен именно автор. – покачала я головой . – Счет, пожалуйста.
Расплатившись и по привычке оставив чаевые, хотя сейчас их стали включать в счет, я вышла на улицу. Серый голубь слетел с крыши и сделав круг, приземлился в нескольких сантиметрах от моих босоножек. Здесь птицы, привыкшие к людям, не боялись ничего, и он заворковал прямо у меня под ногами. Я достала круассан, оставшийся от завтрака, из сумочки, и раскрошила его на асфальт. Голубь, торопливо подпрыгивая, жадно склевывал кусочки булки, а я стояла, глядя на него, и не нашла ничего лучше, как обратиться к птице:
– Может, ты мне расскажешь, что происходит?
Не обращая на меня никакого внимания и ничего не отвечая, он занимался своим обедом. Я тяжело вздохнула и достала телефон, а голубь захлопал крыльями. С минуту я глядела на экран, на котором мигала маленькая зеленая трубка, а потом бросила его назад в сумку. Да не могу я ему позвонить! Что я скажу? Привет, как дела, давно не виделись, всего – то полтора года прошло, тебе, случайно, валькирия не снится?
Птичка подобрала последние крошки и с надеждой завертела головкой, глядя на меня. Я сняла босоножки с каблуками и, зажав их в правой руке, пошла к морю. Я не знала что делать.
Глава 6
« Домой »
– Ты ведь можешь начать все сначала, и он примет тебя. Почему ты не отречешься от отречения?
– Потому что от отречения нельзя отречься.
–Тебе не кажется, что ты в тупике?
– Нет , не кажется. Я знаю ,что я на самом пике тупика. И из него есть выход.
– Где?
– Там же, где и вход.
– Забавно.
– Согласен.
– С чем?
– С тем ,что это забавно.
– Что тогда нас объединяет , не Согласие же?
– Не только. Нас обьединяет Стремление.
–Тогда в чем наша разница?!
– Ты стремишься забыть, а я – просто стремлюсь. Ведь можно оказаться внутри ореховой скорлупы и думать, что ты властен над всем этим пространство, но оно ничтожно !
–К чему ты это?
–К тому, что и ничтожность, и страх нельзя принимать, как есть. Нужно бороться.
Море разволновалось не на шутку. Синий цвет сменился почти черным, который местами неровно разрывала белоснежная пена. Ветер толкал в спину, волосы закрывали лицо, и я почти не видела куда иду. Соленые брызги то и дело окатывали с ног до головы, но были настолько мелкими, что платье пока оставалось сухим. Впереди виднелся каменный пирс из старого желтого булыжника, куда я и направлялась. Желая спокойно подумать, я шла по пляжу вдоль кромки волны, а босые ноги утопали в мокрой гальке на каждом шагу. Было холодно, но я почти не замечала озноба, который меня колотил. Мысли разбегались в разные стороны. Заметила бы я фразу, сказанную хозяином закусочной, которую так любил повторять Антон, если бы все было иначе? Если бы я давно перестала о нем думать? Если бы я не любила его до сих пор? Я не понимала, что от меня хотят. Знаки, словно поданные кем-то, знаки, которые мне давались для чего? Может, еще не все потеряно, может я смогу все изменить? Может, наши пути еще пересекуться?
Что меня ждало там, за поворотом судьбы? Раньше я принимала жизненные трудности как должное, всегда находя положительные стороны даже в самых неприятных и тяжелых ситуациях, но снова поверить в хорошее сейчас казалось невозможным. Научиться строить на развалинах, создавать из пепла? Я готова была бороться против всего мира, если бы моя рука была в его, но что я могу сделать одна? Даже половинки медальона не хватает, как половинки моего сердца, как половинки жизни…
Море бушевало, обдавая меня солеными каплями, как слезами, которых у меня давно уже не стало. Может, просто во мне что-то сломалось, то, чему уже никогда не срастись? Ведь он знает, что я люблю его, знает и ничего не хочет изменить.
– Что же ты хочешь от меня, Господи? – с мукой закричала я и захлебнулась в потоках воздуха. Ветер, будто издеваясь, трепал волосы и рвал одежду. Я прислонилась к каменной стене заброшенного пирса и сползла на гальку. Уронив босоножки и сумку на землю, я обхватила руками колени и словно спряталась от всего мира. Страшно было посмотреть в глаза правде, гораздо проще начинать все с начала, чем исправлять, то что когда-то испотртила.
Чтобы на моем месте сделала валькирия? Раз уж ничем другим руководствоваться я не могу, попробую думать, как она, может, что-то и получится. На чем закончился мой последний сон? Она поняла, что главное – это помочь Гармону найти дочь.
Вряд ли воительница стала размышлять, скорее она просто сделала и все. Она была лучше, чем я и смелее, недаром она была истиным воином, которым я никогда не стану. Она спасла его один раз, нарушив закон, а я смирившись, уехала. Я сдалась один раз, неужели жизнь дает мне второй шанс? Так, сейчас речь не обо мне. Но чем закончилась их история? Почему половина кулона оказалась у меня? Что же такое совершила Алина, что медальон утратил свою силу?
Я с ужасом отняла руки от лица, и взгляд упал на откатывающеюся волну, которая тащила за собой мелкие камни и ракушки. Вдруг все прояснилось. Мне стало жарко на мгновение, и снова заколотила дрожь. Я облизала пересохшие губы и лихорадочно начала думать, что же теперь делать дальше с этой разгадкой. Один ответ я все –таки нашла.
Черная стихия постоянно меняла форму, белые осколки пены покрывали море до самого горизонта узорчатой сеткой. Ветер пел, и одна единственная чайка, раскинув крылья, упрямо боролась с вихрем. Она парила над волнами, не издавая ни звука, а может, я просто не слышала ее криков в шуме ветра и волн. Серое оперение стальным цветом блестело в темноте. Птица взмывала вверх и снова падала , почти касаясь волны. Я следила за ней не отрывая глаз.
И тут неожиданно я вспомнила свои давние стихи, которые написала перед отьездом из России.
Я – сизый голубь,
Сорвалась с небес,
Парю, летя с немыми облаками.
Взывая к небу,
Чтобы вновь воскрес
Дух огненный, сияющий над нами.
Я брошу вызов,
Я взлечу.
Ликуящая на порывах ветра,
Крылами серыми
Свободу обхвачу,
Срывая высоту безумных метров.
И буря с грохотом
Ворвется в этот мир,
И все живое скроется из виду.
Как в наших судьбах:
Непрерывный пир,
Где сладкий яд, где острые обиды.
Где истина для
Каждого своя.
Мы верим в то, во что хотим поверить.
Ты скажешь: буря -
Не стихэия голубям,
Я взмою ввысь,
Попробую проверить?
Вот именно, – проверим! Я не сдамся. По крайней мере, бой будет до конца! Я знала теперь, что надо делать. Необходимо было вернуть медальон, правда, я понятия не имела как. Для начала, решила я, надо разыскать его потерянную часть. Она могла быть только у одного человека, если вообще находилась в этом мире. И в десятый раз за сегодняшний день, вытряхнув все из сумочки, я схватилась за телефон:
– Здравствуйте, я бы хотела забронировать билет до Санкт-Петербурга. Как можно раньше, пожалуйста – назвав свою фамилию, я выслушала, что первый самолет, на который я успевала, отправляется сегодня в час тридцать утра, и успокоилась. Вместе с мелкой галькой я сгребла все содержимое назад в сумку, подняла босоножки и забралась на пирс. Теперь мне не страшно было смотреть в лицо морю. Все встало на свои места. Я возвращалась домой.
Сидя в машине уже по дороге домой, я составила план действий. Пожалуй, начать стоит с того, чего делать не надо. Во-первых, я никому не собиралась ничего говорить. Ну Террадам, разве что, придумаю какую-нибудь отмазку, про недельный отпуск домой. Из питерских сообщать никому нельзя, иначе встречание в аэропорту и празднование возвращения затянется месяца на два. Это как обычно: католическое рождество, которое христиане празднуют по непонятным для меня причинам, плавно переходит в новый год, затем старый новый год, ну конечно, двадцать третье февраля и заканчивается все восьмое марта. Нет уж спасибо, пожалейте мою печень. В первую очередь я наведаюсь к своему Учителю, уж он то должен был все знать о Симаргле, который являлся эмблемой и символом нашего клуба.
Андрей Николаевич был моим единственным настоящим тренером в течении пятнадцати лет, вернее единственным кого я воспринимала всерьез. Поначалу родители таскали меня в разные спортивные секции. Тут был и большой тенис и синхронное плавание, и художественная гимнастика, и мой любимый баскетболл, но почему-то только каратэ меня зацепило. Не знаю, каким пряником меня туда заманили в детстве, но праздником было приходить в зал, где занимались только мальчишки, где руки сбивались в кровь, а синяки не сходили неделями.
Изначально меня привел туда папочка, который всегда мечтал иметь сына, соответственно, и меня начал обучать восточным единоборствам. Андрей Николаевич был его лучшим другом всю жизнь, и меня он тоже знал с самого рождения. Сколько радости и счастья дарила мне эта школа, именно так ее называл тренер, – Школа жизни, и во многом он был прав. Это были не только занятия по искусству боя, но и философия и литература, история и психология, наука и теория оужия. Физическая часть тоже не отставала – акробатика, бег, стрельба, атлетика и танцы, даже им умудрялся учить нас тренер. Все это было на протяжении многих лет моей жизнью, я стремилась, боролась, побеждала…
Черные пояса моего родителя и тренера никогда не давали мне покоя, но я прервала свои занятия на коричневом, потому что решила уехать. Андрей Николаевич считал, что я его подвела, ведь столько сил и времени было вложено в его единственую ученицу. В группе занималось двадцать парней и одна девушка, то есть я. Но что я могла поделать? Это было сильнее меня, хотя что может меня оправдать, да я сдалась…
Когда я познакомилась с Антоном, тренер сказал мне только одну единственную фразу : «Алина, не теряй головы… », да только было слишком поздно. Очень сложно было ездить метро, приходилось отварачиваться к стенке, потому что рот растягивался до ушей в блаженной улыбке, а тренер только головой качал. Мое счастье не помещалось в спортивном зале, вылезая из всех щелей, разливаясь по улице солнечным светом. Я светилась изнутри.
А когда все закончилось, во мне словно что-то умерло, и любимый спортивный зал, который так радовал раньше ,теперь только раздражал. Я приходила на тренировку и сводила с ума всех, я всегда была заводилой, но потом мое поведение стало переходить все границы. Орали друг на друга все, а легче мне от этого не становилось...
Тогда Учитель и решил, что мне нужно чем– то заняться другим, и я отправилась на стадион Динамо, в гребной клуб. Взяв впервые в жизни весло, через несколько месяцев я была чемпионкой города в двойке. Рекорды так и летели, а боль и не уходила. Три тренировки в день вместе с каратэ: штанга, тотами, тренажер-концепт, бассейн, я падала дома от усталости и ревела в подушку, иногда просто брала плеер и уходила бегать по снегу километров на двадцать. Долгие беседы с учителем тоже не помогали, я сделала татуировку, пирсинг, обрезала волосы, пытаясь хоть как-то изменить себя, но сердце нельзя было сменить как прическу, поэтому я начала ездить по России, а потом просто купила билет на самолет и сбежала. Да я сдалась, но может, теперь у меня появился второй шанс? Может та, другая своим поступком и самоотверженностью подарила мне надежду? Или она тоже надеялась на меня? Могли ли мы помочь друг другу?
Я извернулась на сиденье и как обычно увидела только хвост татушки на плече, символизирующий мой стиль единоборств. Симаргл – крылатая собака, я набила ее в Москве перед отьездом, ничего при этом не почувствовав, как бы там не пугали друзья, уже прошедшие через это. Моральная боль была намного сильнее, и с абсолютным равнодушием я просидела в салоне три часа, пока мастер прыгал вокруг моей правой лопатки, сначала нанеся рисунок, а затем пробивая кожу иголкой. У валькирий этот рисунок был с рождения. Но почему им покровительствовал Крылатый Пес? В моем случае он означал классический стиль каратэ – шетокан, олицетворяющий защиту, а не нападение. Впрочем, все что о Симаргле мог знать человек – знал мой тренер.
Ругая себя последнимим словами оттого, что не слушала внимательно лекции по символике в свое время, а больше этих сведений не найти даже в самых толстых энциклопедиях, я поняла, что изначально мне нужно с ним встретиться, но какими глазами я на него посмотрю? Я не давала о себе знать больше, чем полтора года, ну что ж, кажется, настала пора исправлять старые ошибки.
Придя к такому неутешительному выводу, я завернула к дому и остановила машину. Небо потемнело от туч, пока я ехала, и погода совсем испортилась. Я припарковала пежо под балконом и, вытащив ключи из замка зажигания, быстренько зашагала к воротам. И только лишь я успела захлопнуть за собой дверь, как по поребрику, вымощенному мрамором застучали первые капли дождя. Да что там дождя, целый ливень обрушился на город, словно наперекор моим утренним мыслям по поводу хорошей зимы и «почти полном отсутствии осадков». Сглазила, наверное.
Стоя за стеклянной дверью, я смотрела, как цвет садовой дорожки из белого превращается в серо-черный. Капля за каплей, падая и растекаясь по ровной поверхности, дождь и не собирался прекращаться. Прислонившись спиной к двери, я слушала равномерный шум , который так успокаивающе шелестел снаружи. У меня до самолета оставалось пять часов, а надо еще собрать вещи, поговорить с шефом, позвонить Гаелю…
Додумать мысль я не успела, получив мощный удар дверью, и в дом влетел вымокший до нитки Гиом.
– Ты видела, что на улице твориться?! Целый водопад, сто лет такого не бывало! Круто!
– Нет, я неожиданно ослепла. Буквально пять минут назад. – недовольно проворчала я, потирая ушибленную спину. – Иди переоденься, курица мокрая.
– Ага! – и он помчался вверх по лестнице, оставляя за собой мокрые следы. И сверху донеслось – Сама курица.
Я села на ступеньку, расстегивая босоножку, а семейство в лице Эвелины, жены Фабьена и его младшего сына Тибо, высыпало в холл посмотреть на дождь. Вторая половинка моего шефа была настоящей «бизнесвумен»: она умудрялась заниматься своми магазинами, вести дом, следить за двумя сорванцами и при этом прекрасно выглядеть. Невысокая чуть пухлая блондинка с короткими волосами и миловидными чертами лица, она на пятнадцать слишним лет была моложе своего мужа, но ревновала его к каждому существу, которое носило юбку. До сих пор не понимаю, как я умудрилась этого избежать, потому как даже шотландцам грозил бы электрический стул, если бы какой-нибудь их представитель только покосился в его сторону.
Время было уже вечернее, а Эвелина с утра ходила по дому в ночной сорочке, значит сегодня у нее выходной, который она проводила с сыном, если можно так выразиться, потому что даже в свободное время она не расставалась со своими тремя телефонами. Вслед за мамой в холл вбежал мальчуган в зеленой пижаме и, издав торжествующий вопль, раскинув руки, помчался ко мне, шлепая босыми ногами. Начинается! Ни минуты покоя. Временами я тоже оставалась сидеть с младшим и знала насколько это нелегко. За ним нужен был глаз да глаз, отец звал его маленьким дьяволом, что отчасти было правдой. Мальчишка вечно всюду совал свой нос, все трогал, совал руки, падал, застревал, вот и сейчас Тибо сразу же повис у меня на плечах, возбужденно дергая за ухо:
– Ня! Ня! – выговорить «Алина» было для него слишком сложно, поэтому он довольствовался простым «Ня». Он обожал любую воду, будь то душ или море, не оставляя без внимания ни одной лужи или фонтана, и оттаскивать его во время прогулки от жидкости было сущим наказанием. А тут, увидев такое количество любимого времяпрепровождения, малыш в тоже мгновение потащил меня к двери.
– А, так ты уже дома. – поздаровалась Эвелина и не отрываясь от сотового, продолжила уже кому-то на том конце провода. – Нет, эту партия нельзя выпускать не в коем случае, ее мы оставим на лето.
Я машинально кивнула головой и стряхнула Тибо с плеч. Он тем временем нашел новое развлечение – по лестнице спускался Франсуа, друг семьи, «гостивший» у нас уже полгода:
– Пам! Пам!
– Ну уж, нет уж, молодой человек. Вчера ты меня убил пять раз и сегодня уже три. Хватит. Больше умирать не собираюсь. – погрозил он пальцем малышу и обратился к его матери.– нет, ты представляешь, что выдумал твой сын? Он в меня стреляет, а я должен изображать, что умираю, причем в конвульсиях, уж и не знаю, кто его этому научил. Падать, во всяком случае, мне надоело, я старый для этого. Привет, мисс, теперь модно ходить в одной босоножке?
Последнее было сказано в мой адрес, потому как я уже минут десять сидела в своих мыслях, так и не сняв вторую. Эвелина в кружевном пеньюаре, не выпуская телефонной трубки из рук, как обычно, уйдя с головой в свои деловые переговоры, прошествовала в кухню делать всем кофе. Оттуда послышалось:
– Да это его брат придуривался. Ох, нет простите, это я не вам. Копию Шанели, только сменим расцветку, да.
Из холла поднималась винтовая лестница на второй этаж, на ступеньках которой я и восседала. Холл плавно переходил в коридор, из которого шли стеклянные белые двери в кухню и тяжелые деревянные двухстворчатые в столовую. Везде царил идеальный порядок. Напротив меня, в холле, стояли два мягких черных кожанных дивана и два кресла с такого же цвета журнальным столиком между ними, изумительно контрастирующих с полом, выложенным белой плиткой. Черный телевизор размером два на два метра тоже подбирали в свое время специально под интерьер. На белом толстом ковре, раскинув лапы в разные стороны, валялся огромный пузатый тайский кот, которого почему-то звали русским именем Вася. Никак не отреагировав на всеобщее появление, он перевернулся на спину и растянулся во всю длинну.
– Кто опять свистнул мои шлепанцы? – вклинился Гиом, свесившись через перила, и услышав реплику мамы, отмежевался. – И вовсе это не я, он сам в телевизоре увидел!
Я перевела взгляд на ноги и сочла за лучшее удалиться, потому что именно я его большие и удобные тапки всегда носила дома в отсутсвие хозяина. Я почесала Ваську за ухом и направилась в кухню. Франсуа тоже проследовал за нами, пытясь по дороге вытащить ногу из обьятий Тибо:
– Алина, забери его. – взмолился он, протягивая мне извивающегося и заливающегося веселым смехом мальчишку. – Мне своих внуков хватает.
Впереди зажегся свет, – это Эвелина зашла в кухню. Я распахнула стеклянную дверь и сделала приглашающий жест рукой.
– Раз хватает внуков, заведи еще одного ребенка. – с умным видом заметила я , пытаясь увернуться от тянущихся маленьких ручек. – Ей, оставь в покое платье! Ты знаешь, сколько оно стоит?
Тибо схватился за подол и радостно повис, повизгивая от удовольствия.
– Только после вас. – ответил он, вовсе не имея ввиду то, чтобы пропустить меня вперед. – Я лучше собаку заведу.
– Мои тапки! – торжествующе завопил его брат, просунув голову в кухню.
Я спряталась за друга семьи, одновременно пытаясь вытащить подол из цепких маленьких пальчиков, рискуя остаться без платья вообще:
– Тибо, ты прекратишь или нет, сейчас отшлепаю кого-то! На помошь! Ничего не знаю, я первая взяла.
– Зато я знаю, что это мои шлепанцы! – возмутился он, явно намереваясь их с меня снять.
Франсуа, уже уселся за стол и предупреждающе поднял руки:
– Так, дети, мне пятьдесят четыре года, у меня уже четверо внуков, я не подхожу для ваших игр.
Я отошла за спину седого мужчины и попятилась вокруг стола:
– Я тоже не подхожу, хоть мне и нет пятидесяти четырех.
– Такими темпами ты до них и не доживешь! – пригрозил Гиом и мы забегали вокруг круглого стола. Тибо в полном восторге устроился под ним и пытался хватать пробегающего брата за ноги.
– Малыш, прекрати! Ты мой брат или чей?
– Давай – давай, – пробегая мимо, поощеряла я, совершенно не собираясь отдавать любимые тапочки. Размеры кухни позволяли любые упражнения, хоть на велосипеде катайся. Эвелина стояла спиной, не видя нашей беготни:
– Кофе готов. Нет, дизайн этой модели оставим старый, в ней ничего не трогайте.
Гиом, запыхавшись, остановился:
– Вот заберу твои лифчики, будешь тогда знать!
– И что же ты с ними делать будешь, интересно? На голову наденешь? – полюбопытствовала я и показала ему язык – И потом, у меня их нет, я не ношу.
Франсуа поставил дымящиеся чашки с разным содержимым на покрытый белоснежной скатертью стол: я пила с цикорием, Гиом какао, он сам черный, а Эвелина вообще – зеленый чай, заботясь о здоровье.
– А почему не носишь? – полюбопытствовал он.
– Эй, тебе пятьдесят четыре года! – напомнила я ему, дуя на горячий кофе.
– А правда, почему не носишь? – из вредности поддакнул подросток, приглаживая залитые гелем вихры. – Мне не пятьдесят четыре.
Эвелина даже оторвалась на секунду от телефона, желая удостовериться:
– Действительно не носишь бюстгальтер?
– Это что самый главный вопрос недели? – подозрительно уставилась я на семейство. – Чего вы пристали, ну не ношу, потому что не нравиться эти удавки. Имею право. Ай, Тибо!
Возмущенный всеобщем невниманием, он забрался ко мне на колени и обхватил руками за шею, целясь в чашку:
– Пам! Пам! Пам-пам-пам!
– Она скоропостижно скончалась. – печально констатировал Франсуа, глядя в мой кофе.
– Кто?
– Чашка! Он так упорно в нее стреляет, что у нее просто нет шансов!
– Девятнадцатую модель тоже оставляем. Нет, месье, я понимаю, что вы не носите женского белья, я это сказала моему сыну. Двадцатую? Нет, он тоже не носит. Что значит : «А кто носит?». Никто не носит! – потеряла терпение Эвелина, – О господи, сумасшедший дом какой-то! Двадцатую выбросьте вообще!
– Все выбросьте! И телефоны в первую очередь. – пробурчал Гиом из-за своей чашки. – У тебя, кажется, выходной!?
Эвелина, не отнимая трубки от уха, погрозила кулаком старшему сыну и вдруг схватилась за карман халата: зазвонил второй телефон. Гиом только закатил глаза к потолку. Франсуа пожал плечам, мол работа есть работа, что уж тут сделать, и потянулся за сахарницей. Гиом тоже подвинул свою кружку. За компанию он решил и мне насыпать пару ложек, чему я решительно воспротивилась, спасая свой кофе:
– Ты же знаешь, что я на диете. Смерти моей хочешь?
– Спляшу на твоих поминках, – сьехидничал Гиом, – Я же говорил, что до пятидесяти ты не доживешь. А с чего это вдруг ты на диете?
– Когда на мне не застегивается юбка… – начала я.
Франсуа с пониманием подтвердил:
– Да, когда на мне тоже не застегивается юбка, диета необходима, в этом я с тобой согласен.
Я шутливо замахнулась на обоих чайной ложечкой, а они только прыснули со смеху. Уткнувшись носом в шею Тибо, удобно развалившегося на моих коленках, я размышляла, как бы потактичнее сообщить об отьезде. Малыш сразу же почувствовал мое настроение и вопросительно заглянул в глаза:
– Ня-а?
Я решила, что сейчас самое время, и набрала воздуха в легкие.
– Слушайте, мне надо вам кое-что сказать…
Эвелина тем временем посмотрела на меня и перебила:
– А где мой муж, кстати?
– На работе. Я хотела сказать…
– А почему у всех кофе, а мне опять какао? – заканючил Гиом, заглянув в чашку Франсуа.
– Потому что тебе четырнадцать лет! Я хотела сказать…
– Тибо вообще пьет молоко и молчит! – попытался урезонить его Франсуа.
– Я хочу сказать…
–Нет месье, конечно, вы не знаете, где мой муж, я спрашивала не у вас. Нет, я с вами разговариваю, но я должна знать, где он находится .
Я предприняла последнюю попытку:
– Послушайте, я …
Гиом ткнул меня локтем в бок:
– Гаель звонил, он сегодня возвращается.
– … я уезжаю сегодня! – вне себя заорала я.
– К вечеру завтра, чтобы была дома – я буду делать утку. Будь добра. – отреагировала Эвелина.
–А, значит, я сегодня могу вылезти в интернет спокойно, без твоих дурацких отмазок, что ты работаешь! – обрадовался Гиом, подскочив на стуле и, конечно, разлив при этом свое какао.
– Я на неделю уезжаю, может на две. – я встала со стула и, отвернувшись к белому модерновому буфету взять тряпку, затаила дыхание. В кухне повисла тишина, такая непривычная для этого дома.
– Куда это ты собралась?!
– Домой. – стараясь говорить бодрым голосом, словно речь шла о поездке в супермаркет. – Я не надолго. Скоро вернусь.
Гаель, как Гаелю сказать? И какого черта он решил сегодня вернуться?! Ну неужели, не мог подждать пару дней?! Я совсем и забыла, что сегодня – это сегодня.
– Но как ты поедешь, у вас же холодно?
– Что-то случилось?
– Ты же говорила, что никогда не вернешься?
– А кто останется в салоне? Ты закончила викингов?
– Почему сегодня?
И общий коллективный вывод:
– Никуда ты не поедешь! Совсем с ума сошла!
Вопросы сыпались один за одним, а я все также стояла спиной, усиленно делая вид, что ищу тряпку. Стоя к ним спиной, я переждала бурю эмоций и наконец развернулась:
– Я уже взрослая девочка, разберусь. Все будет хорошо. – и поняла, что сама в это не верю.
У Эвелины зазвонила третья трубка и она ушла в кабинет, Франсуа вспомнил о вечерних новостях и разглагольствуя о беспечности теперешней молодежи, отправился в гостиную, оставив меня с детьми в кухне. Я обвела глазами белые стены, зеленые в желтую крапинку занавески, завязанные большими желтыми бантами из прозрачной тафты, и уставилась в окно – по стеклу ползли капли, оставляя за собой странно переплетающиеся полоски следов. Стекло напомнило мне напудреную щеку артиста, по которой ползет слеза, задуманная режиссером спектакля. А вот что выбрал режиссер для меня?
Гиом отставил чашку и внимательно посмотрел на меня:
– Ты к нему едешь?
– Да. – просто сказала я.
И откуда эти дети все всегда знают?
Что я еще могла ему ответить? Тибо ни под каким видом не хотел меня отпускать, упершись ногами мне в живот, пытался чмокнуть в нос. Я только отварачивалась от слюнявой встревоженной физиномии.
– Вернешься? – а его брат, кажется, решил устроить допрос с пристрастием.
– Не знаю, Гиом. Веришь? Не знаю.
–Аккуратней там со своим русским, сестренка.
Я расстрогалась от его слов, Террады стали мне настоящей семьей. Но от Гиома такое я услышать никак не ожидала, надо было пользоваться моментом. Проза жизни грубо вторглась в мои размышления:
– Постараюсь. Можно я одену твои кроссовки?
– Ни за что! – немедленно вскинулся подросток, видимо решив, что сентементальность все же хороша в разумных пределах. – Ты и так в моих тапках ходишь и ездишь на моем велике!
–Спасибо, братик. – укоризненно посмотрела я на него и встала из-за стола, надо было уже идти собирать вещи. Тибо уже ползал под столом. – Замерзну там на смерть, и ты будешь в этом виноват.
– Ладно, я пошутил. – не выдержал он моего скорбного взгляда. – Бери, только возвращайся, ладно?
Дождь прекратился, но по подоконнику еще барабанили редкие капли, падающие с крыши. Васька пришел в мою комнату и свернулся клубочком на огромной двухспальной кровати, застеленой светло-синим покрывалом. Рассеянно почесав его за ухом, я отодвинула зеркальную дверь шкафа-купе, который занимал всю стену от пола до потолка, и задумалась. С чего начать? Покидав быстренько носки, трусы, футболки, зубную щетку, расческу и косметичку, я занялась выбором остального гардероба. Мои любимые штаны с десятком карманов и голубой свитер беру, так, лыжный комбинезон – это, пожалуй, перебор, бежевую юбку, сапоги на шпильке, да, наверное, и все.
Коту явно не понравилось быть погребенным под грудой моих шмоток и он вылез из под свитера, недовольно тряся головой. Я тем временем пыталась отделить нужное от ненужного. Еду-то не надолго, так что особо можно не набирать. В конце концов вещей оказалось не так уж и много, с учетом того, что зимы здесь почти не было, меня уже начали терзать сомнения по поводу моего прибывания дома. А если быть точной, то я там просто околею! Пуховик, подаренный Гаелем во время нашей совместной поездки в Альпы, который тут ни я разу не одела, в Питере придется к месту. Шарф и шапку придется купить уже там, а дорогу из аэропорта до дома я уж как-нибудь одолею.
