Текст книги "Тепло твоих губ"
Автор книги: Алина Феоктистова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
«Я выступлю в последний раз, а потом откажусь от Эли, меня выгонят из института, я вернусь к Марине. Еще только один раз», – думал он, давая ей уговорить себя уехать.
Он был честен перед всеми, а главное, перед собой, когда поезд, стуча колесами и покачиваясь, вез его в Москву.
Вернувшись в общежитие, он тут же позвонил Эле и попросил о встрече.
– Конечно, приезжай, – засмеялась Эля. – Немедленно приезжай, тут одному человеку не терпится с тобой встретиться.
Гадая, кому это он мог понадобиться, Олег нырнул в метро, потом пересел на автобус. В дороге созрело решение: сейчас он скажет Эле, что женится на Марине, но ребенка, их с Элей ребенка, признает своим.
Невеста вышла в халатике, непричесанная.
– Вот кому ты понадобился. – Эля взяла руку и положила на выпирающий живот. – Как только я услышала твой голос в трубке, он сразу же запрыгал от радости. Знаешь, он еще там, а уже все-все понимает.
И действительно, что-то несильно толкнулось в ладонь Олегу.
– Это Алик с папой здоровается, – смеялась Эля. – Только не знает, что здороваться нужно не ножкой, а ручкой.
«Стало быть, это его ножка», – растроганно подумал Олег. Чувства нежности, любви к маленькому существу охватили и до отказа заполнили его сердце. А потом его пронзила острая жалость к незнакомому малышу, которому предстояло появиться на свет сиротой.
– Он и правда все-все понимает, и когда я расстраиваюсь, и когда радуюсь, – говорила Эля.
«Я разведусь с ней, когда родится ребенок, обязательно разведусь», – повторял Олег как заклинание, выходя на улицу.
А потом был концерт. Как и ожидали, конкурс выиграл он, Олег Романов. Событие отмечали в ресторане «Космос», в кругу будущей семьи. Стол прямо-таки ломился от изысканных закусок и лучших вин, и первым, кто поднял тост за успех Олега, был профессор Белоусов…
А через несколько дней, держа под руку Элю, он уже входил в церемониальный зал Дворца бракосочетаний. Решительного разговора, который должен был закончиться разрывом и возвращением в родные края, так и не произошло.
И была Италия, прекрасная, как сон, солнечная и гостеприимная, страна художников и музыкантов. Он прислал Эле из Рима длинное восторженное письмо, а родителям – красивую открытку, в которой как бы между прочим, кстати, сообщал о своей женитьбе на Эле Белоусовой.
…И сейчас, вспоминая содержание того своего письма, Олег не смог удержаться от болезненного стона. Сон как будто рукой сняло, он резко поднялся с домотдыховской постели на ноги и застыл, глядя перед собой в одну точку. Господи, и как у него только повернулся язык просить родителей не сообщать Марине о его свадьбе? Мол, скоро приедет и сам с ней объяснится. И действительно, приехал… вместе с беременной Элей. Нет, он, конечно пытался отговорить жену, упирал, естественно, на трудности дороги на «перекладных», но мудрая Эля только улыбалась в ответ.
– Не преувеличивай, пожалуйста, – успокаивала она уже начинавшего раздражаться Олега. – Все это совсем не так страшно, как тебе кажется. И потом, согласись, должна же я когда-то познакомиться с твоими папой и мамой. А трудностей я не боюсь. Я ведь сильная…
Последнюю фразу Эля произнесла с какой-то особой интонацией, которая потом не раз приходила на память Олегу. Да, добиваться своего его жена умела, и он не раз убеждался в этом впоследствии. Вот и тогда она сделала все для того, чтобы он, Олег, не остался наедине с Мариной.
Разговор был долгим и тяжелым, он продолжал настаивать, говорил, что ее присутствие помешает его окончательному объяснению с Мариной. Разгорячившись, повысил голос и… подняв глаза, увидел, что молодая жена едва сдерживает слезы… Разговор пришлось прекратить, и Олег отступил, рассчитывая завтра же взять реванш. Но наутро, открыв глаза, он увидел, как Эля в одной сорочке стоит возле открытого чемодана и укладывает в него свое бельишко. И он с сокрушенным вздохом отвернулся к стенке…
Одним словом, в Бабушкино они поехали вдвоем. Эля, как и обещала, прекрасно перенесла дорогу. Дверь открыла мать…
Увидев сына с незнакомой женщиной, она через силу улыбнулась и отступила назад. Затем негромко, как-то сдавленно крикнула через плечо, в комнату:
– Сергей! – Вышел отец, увидев Олега, шагнул к нему, чтобы обнять… Заметив гостью, замер на секунду… Но тут же, скосив глаза на ее приподнятый спереди плащ, протянул руку, помог войти.
– Познакомьтесь, это моя жена, – сказал Олег.
– Здравствуйте, – пробормотала мама.
– Очень рады, – сказал отец. – Давайте знакомиться. Мать, что же ты?
Валентина Петровна отправилась накрывать на стол, сели обедать. Эля вела себя так, словно не видела пристальных взглядов свекрови, рассказывала о том, как развивается ребенок: сколько она прибавила в весе, как боится родов. Постепенно мама начала оттаивать, прекратила свое нарочитое молчание, стала сама расспрашивать Элю о внуке. С отцом Эля потом, когда мама убирала со стола, разговорилась о литературе. Пока все обходилось без эксцессов, и Олег надеялся, что и дальше будет так же. Было только одно, что вдруг внесло охлаждение в отношения матери и Эли. Когда Эля раз в десятый, обращаясь к матери Олега, сказала: «Валентина Петровна», мать, поджав губы, спросила:
– Ты что же, так и будешь всю жизнь меня по имени-отчеству называть?
– Да, – спокойно ответила Эля. – А как же еще?
– Некоторые матерей мужа мамой зовут, – обиженно произнесла мать.
– Оставь девушку в покое, Валюша, – мягко заступился отец. – Они другое поколение, сейчас все по-другому, в столице так не принято. И вы, Эля, не обращайте внимание.
Отец разговаривал с Элей на «вы» и был невероятно предупредителен…
Позднее, когда молодые остались наедине, Олег попытался уговорить Элю смягчить ее позицию. Честно говоря, ему было жалко мать, к тому же нельзя винить человека в том, что он прожил жизнь в другом мире. И кому идти на компромисс, как не молодым?
– Хорошо – быстро отпарировала Эля, – но тогда и ты называй моего отца папой. Идет?
Олег представил себе, как он, обращаясь к профессору Белоусову, называет его папой, и не выдержал, улыбнулся… И потом, видя, что маму, так и не смирившуюся с официальным обращением, коробит, только посмеивался.
После обеда жена прилегла ненадолго, а он еще долго рассказывал отцу об Элиной семье, друзьях и связях профессора. Наконец отец не выдержал:
– А Марина?
– Что Марина? – сразу же сник Олег.
– Она… знает?
Пришлось сказать правду.
– Нет, – он встал и стал одеваться. Родители молчали. Но тут из спальни вышла Эля.
– Я к Марине, – сказал он.
– И я с тобой, – засуетилась Эля. – А что? Тоже хочу повидаться. Мы ведь почти год не виделись…
– Нет, – сказал он. – Я пойду один. – Неожиданно Эля согласилась с Олегом.
– Хорошо, – покорно кивнула она. – Только прогуляемся сначала. Я ведь не местная, не знаю, где тут у вас гуляют.
Они вышли на набережную, долго бродили молча, спустились к воде.
– Что-нибудь не так? – спросила Эля, глядя на Волгу. – Красивая река.
– Я рад, что тебе нравится, – ответил Олег. – Но мне пора, Эля…
Она зябко передернула плечами.
– Ты ничего ей не сказал, – сказала Эля. – Как ты мог? Так нельзя.
– Нельзя, конечно, – согласился он, продолжая идти рядом, – но понимаешь, так получилось.
Внезапно Эля пошатнулась.
– Олег, мне что-то нехорошо. Мутит. Наверно, это из-за местной воды.
Он взял ее под руку, поддержал.
– Кошмар, – пролепетала Эля, сгибаясь. – Теперь и живот болит. Отведи меня домой.
Живот у Эли болел весь вечер и еще полночи. Правда, она уверяла, что боль слабая, но при этом так закусывала губу, что все метались по квартире, стараясь ей помочь. Его руку она сжимала с такой силой, что на коже потом остались синяки. В конце концов приехала «Скорая» и забрала Элю. Вернулись домой под утро… К счастью, все обошлось, но врач на всякий случай велел Эле полежать в постели. Весь следующий день Олег провел у изголовья жены.
К вечеру, однако, Эля встала, и они снова допоздна бродили по набережной.
– А ведь я так и не побывал в «Волжских зорях», – как бы между прочим сказал Олег. – Но обязательно пойду.
– Конечно, – торопливо согласилась Эля. – Ты же знаешь, и я за то, чтобы ты объяснился с Мариной начистоту. Цивилизованные люди поступают именно так. А в том, что вы расстались, нет ничего необыкновенного, у вас разные пути, ты и сам знаешь об этом, она была бы балластом, голос к ней бы не вернулся. И даже то, что она так уехала, тоже глупо… Все-таки год в Москве прожила, имела возможность как-то изменить ситуацию.
– Перестань, – поморщился он. – Прошу тебя…
– Хорошо, не буду. А может быть, и не стоит сейчас говорить ей обо всем? – Она как бы размышляла вслух. – Зачем зря травмировать человека? В конце концов, можно письмо написать из Москвы, когда вернемся…
Только кажущийся таким огромным на маленьком теле Эли живот помешал ему ударить жену. Олег попытался закурить, но руки дрожали так, что даже сигарету из пачки достать не смог. «Уехать куда глаза глядят, – думал он, – уехать к чертовой матери».
– Олег, прости, – Эля осторожно потянула его за рукав. – Я, наверно, что-то не то сказала. Прости меня, ради Бога. И – делай как знаешь…
Он обнял ее, такую беззащитную, маленькую на фоне огромной, бесстрастно несущей куда-то свои тяжелые волны реки. Затем поглядел на часы. Большая стрелка стояла рядом с цифрой двенадцать. В «Волжские зори» идти было поздно…
А на следующий день Эле стало опять нехорошо, и Олег снова остался дома. Испытал ли он при этом чувство облегчения? Безусловно. Но продолжал уверять себя, что не хочет волновать Элю, потому что боится за ребенка. Не пошел он к Марине и на третий день – последний перед отъездом…
В полдень Эля задремала, и он услышал разговор отца с матерью в соседней комнате. Стены в их квартире были тонкими, голос разносился далеко.
– Не так уж ей и плохо, – сердилась Валентина Петровна, – по крайней мере, чашку за собой могла бы вымыть… Между прочим, у меня дежурства ночные, прихожу уставшая… Марина бы так не поступила.
Отец что-то лениво возражал, но чувствовалось, что в душе он на стороне жены.
Когда Эля проснулась, Олег завел с ней разговор о матери, намекнул, что та устает… Мгновенно сообразив, откуда ветер дует, Эля потащилась на кухню.
– Вам помочь чем-нибудь? – обратилась она к Валентине Петровне. – Мне врач велел не перенапрягаться, но если вам трудно…
– Да нет, сама справлюсь, – отказалась Валентина Петровна. В последние два дня Эля заходила на кухню лишь для того, чтобы поесть то, что уже разложено по тарелкам. При этом каждый раз вполне резонно объясняла Олегу:
– Две хозяйки в доме всегда трудно, а в таком маленьком доме просто невозможно. Не могу же я дать понять Валентине Петровне, что ее время ушло и началась наша жизнь, а ее закончилась. Мне просто совестно вытеснять ее с ее любимой кухни…
На второй день, поздно вечером, они уехали обратно в Москву.
И только вернувшись в Москву, Олег засел за письмо к Марине – длинное, пространное. Писал, вымарывая и перечеркивая написанное, с каждой строчкой проникаясь острым презрением к человеку по имени Олег Романов. Тогда он еще не знал, что это состояние – надолго и что ему уже никогда не удастся избавиться от мук совести. И это будет, пожалуй, самая главная и самая страшная кара ему за содеянное.
На составление прощального письма Марине ушло целых три дня, и он облегченно вздохнул, бросая конверт в почтовый ящик на стенке Элиного дома. Ответа не было, да он и не ждал его. С прошлым было покончено – навсегда, как ему хотелось думать…
Теперь у него оставалось только прошлое и будущее – в виде крошечного свертка, который он получил у дверей престижного роддома.
Роды выдались сложные, ребенок шел как-то не так, и бедная Эля ужасно с ним намучилась… Она так тряслась над Альбертиком (как и предполагали, родился мальчик, сын) что не позволила Олегу даже поднять уголок одеяла, закрывающий личико. Была ветреная погода, накрапывал дождь. Таким, полностью упакованным, они и привезли младенца домой.
Сначала мальчик показался Олегу очень некрасивым, с маленькими ручками и ножками, которыми он как-то судорожно тряс, в то время как покрытая темными волосиками головка с красным сморщенным личиком болталась в разные стороны… Но Олег, преодолевая страх, все-таки взял его на руки. Младенец запищал так, как будто находился при последнем издыхании, и Олег осторожно положил его на место.
Он послал еще одно письмо Марине, в котором извещал ее о рождении ребенка и снова умолял его простить. Второе письмо, в котором просил извинение за долгое молчание и сообщал о рождении Альбертика, отослал родителям. Марина снова не ответила, а недели две спустя он получил обратно свое письмо. Вверху письма стояла сделанная от руки пометка «Адресат выбыл».
Олег сначала разволновался, а потом успокоился – значит Марина уехала, а Елена Ивановна, наверно, отказалась получать письмо. В какой-то мере подтверждение своей версии он получил в отцовском послании – тот писал, что Марина после получения его письма, собрав свои вещи, ночью покинула поселок, после чего Елена Ивановна заболела и вскоре скончалась от сердечного приступа. В заключение отец в весьма сдержанных, сухих выражениях выражал надежду, что через какое-то время они с матерью смогут увидеть внука…
Все стало на места в жизни Олега – он обзавелся семьей, родил очаровательного малыша, окончил институт и теперь мог заниматься любимым делом. Вот только музыка почему-то не шла…
– Да вы не переживайте, голубчик, – утешал его старичок-профессор, который продолжал следить за его работами и после окончания института. – Творческий кризис для музыканта – нормальное состояние. Продолжайте искать себя, работать.
Но как найти то, что безвозвратно потерял? Тот болезненный хаос, который возник в душе после разрыва с Мариной и ее исчезновения, не проходил. В миниатюре с ним такое уже бывало, после той самой истории с Таней. Тогда его ухо потеряло способность улавливать гармонические созвучия, мир как бы утратил свою законченность и целесообразность. И клавиши под его пальцами рождали только резкие, диссонирующие аккорды. Будь Олег сторонник авангарда, он бы, возможно, и здесь мог бы добиться определенного успеха. Но это был бы уже не он, не Олег Романов.
И он продолжал сочинять, писать, уже не ища озарения и вдохновения, точно неподъемные каменные глыбы ворочал. И на выступлениях он играл теперь только прежнее, написанное при Марине. А выступать приходилось часто, Белоусовы имели своих людей не только в институте, но и в консерватории. Его имя стало появляться на афишах…
Однажды жена привела к ним в дом худенького пронырливого человека. Человек оказался менеджером одной начинающей эстрадной певицы.
– У меня есть хорошие стихи, просто замечательные, как раз в стиле современного репертуара, – важно сказал гость. – И я ищу композитора, который мог бы написать к ним хорошую музычку. – Он так и сказал – музычку. – Вы сами понимаете, Олег Сергеевич, я не обращаюсь к кому попало, мне нужен молодой талантливый композитор. Разумеется, если у нас с вами все получится, то мы заработаем хорошие деньги.
И он протянул Олегу листок с несколькими набранными на компьютере четверостишиями. Олег пробежал глазами стихи – от песенки на версту несло пошлостью и примитивом. Усмехнувшись, он хотел было вернуть стихи их владельцу, но неожиданно вмешалась Эля.
– Оставьте, он посмотрит, – быстро сказала жена. – У Олега Сергеевича, правда, сейчас много работы. Я думаю, однако, что он сможет выкроить пару часов. Но вы, конечно, понимаете, что все будет зависеть от его занятости… Ну и от размера гонорара, конечно.
Человек раскланялся, заверив на прощанье, что гонорар будет достойным. Когда дверь за шоуменом закрылась, Олег обратил негодующий взгляд на жену. Но Эля и глазом не моргнула.
– Ты сначала выслушай меня, – хладнокровно сказала она. – И тогда, может быть, не понадобится так грозно сверкать очами. Деньги, между прочим, он заплатит очень приличные. Допустим, нам с тобой пока хватает. Но у нас есть сын. Ему полтора года, он быстро растет, ему нужно покупать новую одежду. А ты знаешь, сколько сейчас стоят детские сапожки? Конечно, мои родители ничего не пожалеют для родного внука, но нельзя же всю жизнь сидеть на шее моего отца и твоих родителей.
Последний аргумент, как и рассчитывала Эля, возымел действие на самолюбивого Олега. Поколебавшись, он еще раз прочитал текст, подошел к фортепьяно… Перебирая пальцами клавиши, нащупал ритм, откорректировал. Незаметно, как-то сам собой образовался нехитрый мелодичный рисунок… Он прогнал его снова от начала до конца, снова поправил и… песенка получилась. Олег посмотрел на часы – на все сочинение ушло два часа пятнадцать минут. Из кухни, вытирая мокрые руки о фартук, вышла Эля.
Олег тут же исполнил ей свое произведение – при этом он изо всех сил жал на педаль, закатывал глаза а-ля Ирина Аллегрова и вообще дурачился как мог. Эля, однако, отнеслась к творению мужа вполне серьезно.
– А что, очень мило, – она с видимым уважением посмотрела на руки Олега. – Записывай, а я пойду позвоню Алене Стукальской…
Эля как в воду смотрела – песенка пришлась по душе не только Алене и ее менеджеру, но и широкой публике. Более того – именно с произведения Олега и началось восхождение певицы Стукальской к звездным высотам…
Заказчики щедро, как казалось Олегу, расплатились с ним за такую чепуховину. Эля, однако, была другого мнения и в следующий раз, когда с аналогичным предложением к Олегу явились представители уже достаточно известного певца, заломила такую цену, что даже видавшие виды заказчики крякнули от удивления. Сошлись, конечно, на цене меньшей, но уже ровно в два раза превышающей прежнюю…
Вторая песня Олега не только с успехом прошла по концертным площадкам, но и была записана на радио. «Прогулку на лодке» теперь считал своим долгом исполнить почти каждый оркестр, «лабающий» по вечерам в ресторане. Молодой композитор сделался знаменитой фигурой в кругах поп-музыкантов, его песни шли нарасхват, за ним охотились…
Теперь он зарабатывал столько, что даже крупные траты, как покупка квартиры или машины, не пробивали заметной бреши в их семейном бюджете. Но иногда тоска по прошлым временам, когда он был беден, но независим, никому не известен, но счастлив, охватывала его с такой неистовой силой, что он рвал на мелкие кусочки только что сконструированный шлягер и надолго замирал у раскрытого фортепьяно. В эти минуты жена старалась не входить в его кабинет – Олег становился другим человеком: чужим и недоступным. Погрузившись в подобное состояние, полный безысходной отрешенности, он мог часами перебирать клавиши. Как будто силился и никак не мог вспомнить какую-то забытую мелодию. Но какую? Олег и сам этого не знал. Что-то, впрочем, подсказывало ему, что она, эта мелодия, как и образ бесследно исчезнувшей Марины, еще живет в его опустевшей полумертвой душе.
…Внезапно ему почудилось, что он не один в комнате, что кто-то в упор смотрит ему прямо в спину. Олег обернулся к окну и похолодел. Ему вдруг показалось, что к оконному стеклу прильнуло чье-то лицо, тонкое и печальное. И хотя лицо тут же пропало, он мог поклясться, что это была женщина. И еще ему показалось, что женщина за окном была очень похожа на Марину… Да, да, именно на Марину! Это выглядело невероятным, диким, фантастичным – откуда здесь, под окном умершего Романа, могла появиться Марина? Чушь, нелепица, бред! Олег кинулся к окну, ударил руками в створку, окно распахнулось. Никого… Ночь, одна ночь слепо и равнодушно смотрела в его окошко. Олег перегнулся через подоконник, прислушался. Стук открываемого окна, очевидно, разбудил какую-то ночную птицу, и она помчалась прочь, с треском продираясь сквозь кусты. Он впился глазами в темноту – какое-то светлое, как будто солнечное пятно мелькнуло в чаще. «Странное оперение у птицы, – подумал Олег, закрывая окно, – альбиноска, наверно…»
Как ни странно, мысль о необыкновенной птице успокоила его, он лег на кровать Романа и провалился в тяжелый, без сновидений сон.
…Наутро хоронили Романа. За организацию похорон взялось областное отделение Союза писателей, имеющее достаточный опыт в подобных делах. Народу собралось немного, в основном писатели и библиотечные работники. Все эти люди хорошо знали друг друга: изредка вступали в короткий разговор, сокрушенно покачивая головами и разводя руками. Олег обратил внимание на нескольких, стоявших в сторонке юных девушек с традиционными гвоздиками в руках, очевидно, почитательниц таланта Романова…
Когда гроб выносили из автобуса, к Олегу подошла Лида с детьми. Еще вчера Олег опасался, что Лида не перенесет смерти Романа и свалится еще до похорон. Но Лида держалась молодцом, ободряя и успокаивая пацанов, испуганно жавшихся к матери. Честно говоря, она не показалась Олегу очень уж потрясенной смертью мужа. А в морге, когда она подошла к нему и стала расспрашивать о том, как следует оформлять документы на наследование машины, Олега даже передернуло…
Поскольку Роман сильно разбился, гроб решили не открывать. Олег вместе со всеми кинул на крышку три горсти волжской земли и, в полной уверенности, что хоронят не Ромку, а кого-то другого, совсем незнакомого ему человека, поспешил к кладбищенским воротам. На поминки, устраиваемые тем же самым Союзом писателей, он решил ни под каким видом не оставаться.
Через полчаса он уже был в центре города, а еще спустя сорок минут беседовал со следователем, в сейфе у которого хранилось дело Романа Гвоздева.
– Павел Викторович Воропаев, – представился следователь. У следователя было худощавое лицо, негромкий голос и «демократические» манеры вузовского преподавателя. «Пожалуй, этот поймет», – подумал Олег и, уже не колеблясь, рассказал о причине своего появления в этом кабинете – телефонном звонке Романа в Цюрих. Свой подробный и, как ему показалось, убедительный рассказ он закончил вопросом, адресованным собеседнику:
– Почему вы там безоговорочно поверили в то, что Роман сошел с ума? Какие были к этому основания?
– Ну, во-первых, служебная записка врача «Волжских зорь». Кстати, он некоторое время работал в психиатрической больнице. А во-вторых, вот это… Заявление, с которым ваш друг собирался обратиться в органы правопорядка и которое мы нашли в его комнате.
Павел Викторович протянул Олегу смятый листок. Олег развернул его, пробежал глазами набранный на компьютере текст. В самом его начале Роман уведомлял органы милиции о том, что за ним, писателем Романом Гвоздевым, с момента его появления в доме отдыха неизвестным лицом (или лицами) ведется тайное наблюдение. Олег остановился и посмотрел на следователя.
– Но то же самое он говорил мне по телефону. А что если за ним и вправду кто-то следил?
Воропаев задумчиво побарабанил пальцами по столу, потянулся за сигаретой.
– Вы курите?
– Нет, спасибо.
– А я, с вашего разрешения, закурю. Профессиональная привычка. Еще мой учитель по криминалистике говорил, что вовремя закуренная сигарета прочищает мозги самому тупому следователю. Это в том смысле, что подумать, лишний раз извилинами пошевелить, никогда не вредно. Вот и давайте посидим, помозгуем. Честно говоря, мне и самому в этом деле кажется что-то неясным. – Он щелкнул зажигалкой, затянулся.
Говорите, следил кто-то за вашим другом? И не только следил, но вроде бы и не скрывал этого, даже подчеркивал? Но простите, зачем, с какой целью? Согласитесь, что убийце гораздо проще – и безопаснее! – убрать человека, не привлекая к себе никакого внимания… Разумеется, конечно, если этот человек – профессионал.
– А если… нет? – вклинился Олег.
– Согласен. Но посмотрим дальше… Далее Гвоздев пишет, что преступник, очевидно, ставил своей целью похитить и присвоить созданный им роман. Специалисты осмотрели компьютер, за которым он работал, но… – тут он сделал паузу, – не нашли даже каких-либо следов нового произведения! На дискетах и файлах лишь старые, уже опубликованные произведения. Вот, кстати, заключение экспертов. А в заключении психиатра сказано, что случай с Гвоздевым достаточно типичен. Больному кажется, что он создает гениальные шедевры, тогда как это является всего лишь плодом больного воображения. И оно же подсказывает творцу, что его хотят либо убить, либо выкрасть его гениальное творение. Такова, увы, практика современной психиатрии…
– Но я, – Олег резко подался вперед и, перегнувшись через стол, перешел на шепот. – Я ведь тоже… Не знаю даже, как вам сказать. Приехав сюда, я остановился в «Волжских зорях», в домике Гвоздевых. И не далее как вчера вечером почувствовал, что кто-то смотрит на меня в окно. Ведь у Романа тоже все началось с этого!
Следователь с интересом посмотрел на гостя.
– Простите, но тут несколько иное, – он с трудом подавил улыбку. – Вы, по-моему, недооцениваете своей популярности. Какой-нибудь девушке из дома отдыха захотелось поглазеть на столичную знаменитость. Вот она и… А заявление Гвоздева, как видите, просто переполнено какими-то мистическими символами. Тут и разбитое зеркало, и байка про какую-то женщину в белом. Но факты, Олег Сергеевич, простите за банальность, упрямая вещь. Гвоздев – один, подчеркиваю это – ехал на машине с превышением скорости. Дорожное покрытие было мокрым после дождя, и его машину занесло на повороте. Как видите, никакой мистики.
– Но почему вы исключаете вероятность того, что Романа преследовал некий маньяк, использующий при этом самые необычные, даже изощренные средства. – Теперь Олег уже чуть ли не кричал. – В конце концов сопоставьте этот случай с другими, в чем-то очень схожими. Я навел некоторые справки. Помните, что случилось с сыном губернатора во время его медового месяца? А пропавший без вести старик-пенсионер? А инструктор физкультуры, кстати, прекрасный пловец? И, наконец, мой друг Роман? Не кажется ли вам, господин следователь, что слишком много несчастных случаев для одного-единственного дома отдыха.
Ряд, который на глазах следователя выстроил Олег, выглядел достаточно убедительно. И Павел Викторович было заколебался, но тут же, окинув тоскливым взглядом папку в уголке стола, построжел лицом и поднялся с места.
– Что ж, – сказал он, протягивая Олегу руку, там, где есть река, люди чаще тонут, а на мокрой дороге они чаще разбиваются. Никаких доказательств, Олег Сергеевич, у нас с вами нет.
– Нет, это значит, – запальчиво отпарировал Олег, – что убийца очень умен. Гораздо умнее нас с вами, Павел Викторович.
Как бы не замечая протянутой руки, он повернулся к двери. Но, уже взявшись за ручку, обернулся и сказал:
– У меня к вам просьба, господин Воропаев. Если я погибну, утону, застрелюсь или разобьюсь на машине в ближайшие дни, прошу наконец начать нормальное расследование. К вашему сведению: плаваю я хорошо, огнестрельным оружием не располагаю, за руль садиться принципиально не собираюсь.
Вернувшись в «Волжские зори», он направился в административный корпус. Таня сидела за столом, уставленным пузырьками с лаком, духами, дезодорантами, рядом лежал открытый косметический набор со всевозможными кисточками – Таня наводила марафет. Нетрудно было догадаться, что она куда-то собирается – на одном веке лежал густой слой теней, перетекающих от голубого к фиолетовому, другой же пока сохранял первозданный цвет. Игорек, видимо, за что-то наказанный, сидел на полу и ревел.
– Что-то желаете, Олег Сергеевич? – Таня бросила мимолетный взгляд на вошедшего, улыбнулась и вернулась к прежнему занятию. – Проходите, садитесь.
– Я останусь здесь, в доме отдыха, если можно, – сказал Олег, с удовольствием опускаясь в мягкое кресло.
– Это большая честь для нас, – сказала Татьяна, взявшись за второй глаз. – Вы только скажите, на какой срок, чтобы мне было удобнее.
– Пока не найду убийцу, – сказал Олег. Таня выронила из рук кисточку. – Татьяна Сергеевна, ведь это вы сообщали Лиде, жене Романа, о его смерти? – вспомнив странное поведение Лиды на похоронах, спросил Олег. – Как она восприняла это известие?
– Спокойно. Она, конечно, догадывалась, что у бедного Романа поехала крыша, – деловито объяснила Таня. – Только заплакала тихо-тихо, безнадежно так. Мне показалось, что она даже ждала что-то подобное…
– У него была другая тетя, – внезапно выяснилось, что ребенок уже перестал плакать и сидит, слушает разговор. – И он с ней спал.
– Как же, спал! – воскликнула Таня. И тут только до ее сознания дошло, что она говорит с сыном. – Ты хоть знаешь, что это значит, о чем мы с дядей говорим, малявка?
– Знаю, спать – значит трахаться, – обиженно воскликнул мальчик. – У него тетя была, она его позвала рыбу ловить на остров, он и поехал. Он, пока в лодке плыли, ее поругал, а она на острове за это его связала, привязала к дереву и выпорола, а потом отвязала, села на него верхом и прыгала… – в восприятии маленького мальчика сцена, сделавшая Романа счастливым, выглядела именно так.
– Что за чепуху ты мелешь! – оборвала его мать.
– Постой, Таня, это не чепуха, – остановил ее Олег.
Несколько лет тому назад, когда они с Элей ездили в Лос-Анджелес, жена, вдруг увлекшаяся сексологией, предложила ему заняться чем-то подобным… До свадьбы она уверяла, что знания у нее практические, после – что теоретические в основном по фильмам. Но Олегу эти игры с хлыстом не пришлись по вкусу, и они перешли к другим, менее экзотическим.
– Так, значит, ты подсматривал! Ах ты, маленький подонок! – Таня, ловко повернувшись, щелкнула малыша по затылку. – Отец трахал все, что движется, а этот пока не может, но зато подсматривает.
От более серьезной расправы Игорька спас Олег.
– Он же не виноват, что они потащили его с собой. Пусть расскажет подробнее, коли уж видел. – Он вырвал мальчика из материнских рук и посадил к себе на колени.
– А они не знали, что я вижу, – обрадованно затараторил малыш. – Тетя думала, что я сплю. Она в чай что-то насыпала, чтобы я спал. А я вылил, потому что мне мамка не разрешает у чужих брать, а дядя Рома был ябеда, и все бы ей потом рассказал.
– Так, а что за тетя-то была? – Таня, судя по заинтересованному выражению лица, была не прочь разжиться чужим сексуальным опытом. – У нас отдыхает? Покажешь ее?
– Нет, у нас такой нет, – помотал головой Игорь. – У нее волосы вот такие длинные, – он показал рукой на свою поцарапанную коленку. – И как твоя цепочка.
– Волосы? – переспросила Таня. – Блондинка, что ли?
– Рыжеволосая, наверно, – предположил Олег.
– Рыжая, рыжая, – согласился мальчик. – А глаза, – он покрутил головой, чтобы найти что-нибудь для сравнения. – Как на картинке, – он ткнул пальцем в сторону стены, где висела раскрашенная пастелью фотография, изображавшая кудрявую розовощекую девочку с голубыми глазами. На руках девочка держала кошку. Видимо, у художника не было зеленой краски, он нарисовал глаза у кошки медицинской зеленкой – так ярко выделялись они на фоне спокойных тонов. – Глаза как у киски, – уточнил он, чтобы не подумали на девочку.
