Текст книги "Тепло твоих губ"
Автор книги: Алина Феоктистова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)
– Это руины замка, – задумчиво сказал Роман. – Когда-то здесь жила прекрасная девушка. Она была такой красавицей, что множество отважных рыцарей скрещивали из-за нее мечи в яростных поединках.
Облака плыли в синем небе, над цветами кружили и гудели пчелы. Зажмурившись, Олег представлял себе жестокосердную красавицу, наблюдавшую из высоченной башни, как два рыцаря – «черный» и «белый» – сражаются за право обладания ею. Звенели, сталкиваясь, мечи, ржали лошади, бряцали доспехи… Очевидно, и Роману представлялось нечто подобное. Потому что он вдруг замолчал и, быстро вскочив на ноги, окинул взглядом разнеженные лица друзей.
– А слабо сходить и самим посмотреть, что там такое?
Идея, несмотря на свою безусловную заманчивость, выглядела весьма рискованной. Ребята встревоженно зашевелились, и справа и слева посыпались остерегающие и благоразумные возгласы.
– Далеко, Рома.
– К обеду не вернемся. Нагорит!
Но вожак, точно не слыша, уже спускался вниз по сверкающей росой луговой тропинке. Олег, не задумываясь, кинулся следом…
В лагерь вернулись, когда все давно уже отобедали. «Руины замка» оказались полуразвалившейся часовней, о чем свидетельствовали кусочки фресок на облупившихся стенах. Их даже не успели хорошенько рассмотреть, так торопились назад. Обратный путь продолжали почти что бегом…
И все-таки скандала – причем грандиозного – избежать не удалось. Вечером весь лагерь выстроили на линейку. С Гвоздевым и компанией разбирались уже при фонарях…
Главное, о чем допытывались, – как им удалось незаметно улизнуть из лагеря. Провинившиеся, однако, молчали, как партизаны на допросе.
– Завтра обо всем будет известно вашим родителям, они с вами не так поговорят, – пугала старшая пионервожатая. – Что они вам скажут, когда узнают, что вас выгнали из лагеря? И в школы ваши сообщим.
Ребята, набычившись, смотрели себе под ноги. Олег же все никак не мог понять, что же такого ужасного они сделали? Нарушили режим? Ладно, пускай. Но зато они побывали в настоящем рыцарском замке!
– И всю эту шкоду наверняка придумал Гвоздев, – долдонила «старшая». – А ведь, когда брали его в лагерь, нам говорили… Предупреждали – наплачетесь вы еще с этим Гвоздевым!
– Да что здесь такого! – не выдержав, возмутился Олег. – И чем Роман виноват? Он древнюю часовню нашел, может быть, это архитектурный памятник старины – вот!
Вся линейка повернулась и с уважением посмотрела на Романа.
– Архитектурный памятник – здесь, у нас? Ты, Романов, случайно не спятил? – Вожатая преувеличенно тяжело вздохнула.
– А ведь неглупый парень, без пяти минут музыкант. Вот что значит с Гвоздевым связаться…
И, отвернувшись к напряженно застывшему строю, закончила разговор:
– Конечно, из-за горстки нарушителей отменять родительский день и концерт не будем. Но предупреждаю – меры примем. Причем самые крутые. А теперь – по койкам!
По палатам расходились, шумно обсуждая случившееся. Обсуждение продолжалось и потом, после отбоя. Все сходились на том, что Гвоздева из лагеря выгонят и его дружку Романову не поздоровиться.
Лагерные «старожилы» точно в воду смотрели: на следующий день, после концерта, где Олег, конечно же, блеснул на полную катушку, обоих Романовых – отца и мать – пригласила к себе директор лагеря.
Обменявшись с «коллегой» подчеркнуто дружелюбными приветствиями, директриса приступила к разговору.
– Пару дней тому назад, – осторожно начала она, – мы собирались рекомендовать вам забрать Олега из лагеря. У него были конфликты с ребятами. К тому же он связался с этим хулиганом Гвоздевым. Но теперь, я думаю, надобность в этом отпала.
Сергей Владимирович и Валентина Петровна тревожно переглянулись.
– Нет-нет, ничего страшного. Не переживайте. После вчерашнего инцидента Гвоздев ни дня здесь не останется. Я предупредила его родителей, и он уже собирает вещи.
Валентина Петровна вопросительно посмотрела на Сергея Владимировича, на лице которого медленно проступал сердитый румянец.
– А вы не слишком ли торопитесь, коллега? – Сергей Владимирович говорил спокойно, но веско. – Я ведь в курсе того, что произошло вчера. Гвоздев, конечно, поступил неправильно. Но его поступок, на мой взгляд, не соответствует мере наказания. И в этом случае я не просто родитель Олега Романова, а еще и руководитель школы, где учится Роман Гвоздев. Поэтому прошу вас дать мне возможность поговорить с нарушителями «по душам». Смею заверить, после нашей беседы никаких крайних мер не понадобится…
– Смотри, – сказала Валентина Петровна, когда они вышли из кабинета директора, – не пожалей потом. Паренек-то все-таки хулиганистый.
– Эх, Валя, – усмехнулся Сергей Владимирович. – А я, думаешь, лучше был? Вылитый Ромка Гвоздев. И вот что я тебе скажу. Радоваться надо, что у нашего сына появился друг. Пусть даже и Ромка Гвоздь.
В тот же вечер он крупно поговорил с обоими путешественниками, и повинившийся Роман был оставлен в лагере под честное слово директора.
В какой-то мере отцовское слово еще больше повязало двух мальчишек, и их дружба не прекратилась и после окончания летних каникул. Правда, и в классе они по-прежнему сидели на разных партах – Ромка на «Камчатке», Олег – на первой. Но зато теперь они вместе ездили в райцентр на автобусе, Олег – в музучилище, Роман – в свою спортшколу. Пыльный загазованный автобусик стал для них своеобразным «клубом для двоих», где можно было, не торопясь, обсудить, что произошло за день в школе или случилось в поселке. Порой обмен мнениями переходил в горячий спор, а легкий, непринужденный треп – в долгую, задушевную беседу. Когда не надо было ехать в райцентр, вечером сходились у Олега, и Роман, засидевшись допоздна, ночевать оставался в доме друга. Иногда они вместе отправлялись прогуляться или в кино. Валентину Петровну, которая втайне не одобряла дружбу сына с «отпетым» Гвоздевым, эти отлучки не могли не беспокоить. И однажды ее опасения подтвердились самым недвусмысленным образом – Олег вернулся за полночь и к тому же благоухающий табаком и спиртным. С порога учуяв эти «страшные» запахи, Валентина Петровна схватилась за сердце.
– Где ты шлялся? – закричала она. – Немедленно признавайся, с кем пил? С Ромочкой своим? Я все глаза проглядела, его ожидая. А он…
– Подожди, Валя, – в отличие от жены Сергей Владимирович воспринял случившееся спокойно, даже с юмором. – Видишь, его грех сам наружу просится.
Он отвел сына в туалет и помог ему освободиться от остатков алкоголя в желудке. Затем уложил на диван и прикрыл пледом. Олега знобило, он был бледен, как полотно.
– Ну рассказывай, орел, где траванулся?
– На перемене в школе поспорили, может ли кто пойти в полночь на кладбище, – начал Олег, но остановился, взглянув на мать…
Та сжала ладонями виски.
– Все сказали, что могут. А когда подошли, желающих не оказалось. Пошел один Гвоздев.
– А что делали другие? – поинтересовался отец. – Пока храбрый Рома ошивался между крестов, что вы-то делали?
– Ждали за оградой, – ответил Олег. – Чего же еще?
– А пили зачем? – Сергей Владимирович насмешливо улыбнулся. – Для храбрости, что ли, с собой взяли?
– Да не брали мы ничего! По дороге встретили одного знакомого парня. Он уже школу кончил, сейчас на фабрике работает. Он на вечеринку собирался, а потом передумал, пошел с нами… Не поверил, что кто-то из нас решится, – объяснил Олег. – Ну Роман и пошел.
– А сам Гвоздев пил? – спросил Сергей Владимирович. В голосе его прозвучала явная озабоченность, что еще больше раскалило Валентину Петровну.
– Тебя только твой Ромочка интересует, – буквально взорвалась она. – А то, что твой сын пил, это ерунда. Тебе Гвоздевы ближе, чем мы.
– Подожди, Валя, – отмахнулся Сергей Владимирович. – Мы еще с Олегом не закончили. Так что, пил Роман или нет?
– Нет, Ромка не пил. Если бы он выпил, это бы не считалось. Тот парень сказал, что водка страх снимает, – объяснил Олег. – А в полночь даже за оградой, знаешь, как страшно было.
– Представляю, – усмехнулся отец. – Ну а ты-то что взвилась? – повернулся он к жене. – Я потому про Ромку спросил, что у него отец пил. Если он тоже начнет, то не остановится. А Олег больше и в рот не возьмет, я что, по нему не вижу?
– Точно, не возьму, – заверил Олег. – Такая гадость.
– Хорошо, если и Роман так считает, – задумчиво сказал Сергей Владимирович. – Жалко все-таки Оксану.
Имя матери Романа подействовало на Валентину Петровну самым неожиданным образом. Она вдруг подбоченилась и уставилась на мужа огромными, гневными глазищами.
– Оксану пожалел? Ясно, не чужая ведь…
– Не чужая? – Сергей Владимирович растерянно посмотрел на жену. – Ты что, мать? Какая муха тебя укусила? Успокойся и… пошли отсюда. А то наш чадушко к школьному звонку не проспится.
Но и выйдя за дверь, Валентина Петровна продолжила разговор на тех же высоких нотах.
– А ты знаешь, – приступила она к мужу. – Знаешь, какие слухи про тебя Роман по поселку распространяет?
– Ну… какие?
– А такие, что ты его внебрачный отец!
– Я?! – Сергей Владимирович ошеломленно уставился в пылающее гневом лицо жены. – Я – отец Романа? Ты шутишь, Валя.
Но Валентина Петровна непреклонно буравила мужа взглядом черных сверкающих глаз. И тот, вдруг осознав весь комизм ситуации, неожиданно расхохотался. Такой реакции мужа Валентина Петровна, конечно же, не ожидала.
– Еще смеется, – проворчала она вполголоса, как бы про себя, – нашкодил и смеется.
Но Сергей Владимирович залился еще пуще, и она обескураженно смолкла.
Наконец Сергей Владимирович отсмеялся и, отерев слезы, сказал:
– Значит, Роман утверждает, что я его отец? И везде об этом рассказывает? И все, конечно, в том числе и ты, ему поверили. – Сергей Владимирович еще разок коротко хохотнул. – Нет, все-таки запретить надо эти мексиканские телесериалы. Вы тут от них все с ума посходили… И ты, мать, тоже хороша. Поверила этому… сочинителю.
Бледная улыбочка пробежала по губам Валентины Петровны.
– А я, честно говоря, уже прикидывать начала, когда Оксана успела от тебя понести. – В ее голосе звучали виноватые, извиняющиеся нотки. – И Оксана тут ко мне прибегала, плакала, просила, чтобы я не верила письмам, которые Ромка показывает, – он их, дескать, сам написал. Да так красиво, сказала, сочинил! Читаешь – оторваться нельзя. Вот стервец, а? Совести у него нет…
Но Сергей Владимирович не поддержал праведного гнева супруги.
– Зря ты это, мать, – сказал он негромко, как бы размышляя вслух. – Парень ведь не виноват, что отец у него пьет. Вот он и придумал себе другого. Да не просто придумал, целый роман в письмах сочинил! Глядишь, ведь писателем еще станет, еще на их развалюхе мемориальную доску прибьют, музей сделают, – он снова расхохотался.
– Тут плакать, не смеяться нужно, – оборвала его жена. – Наш Олег из-за кого пьяный пришел? Не доску нужно прибить, а его самого.
– Ты же слышала, Роман никого не поил, – миролюбиво возразил Сергей Владимирович. – А вот Олегу всыпать бы невредно. Здоровый уже парень, скоро четырнадцать.
– Как же, писатель, – не унималась Валентина Петровна. – Читала я его сочинения. Одних ошибок миллион. Да и книг он не читает. Написал, что Печорин с Грушницким помирились на дуэли… Да даже последний двоечник знает, чем эта дуэль закончилась! Фильм же был, если читать не хочет, хоть бы телевизор смотрел.
– Все он читал, и все он знает. Даже про то, что Лермонтов Печорина с самого себя списал. Вот Роман и поправил Михаила Юрьевича – не мог, дескать, лермонтовский двойник человека убить. И ты лучше бы обратила внимание не на ошибки, Валюша, а на то, с какими подробностями и деталями он место дуэли описывает. А линия поведения дуэлянтов? Ведь этого у Лермонтова и в помине нет! Многое, конечно, наивно местами, но свежо и интересно, черт возьми. Способный мальчишка! И характер есть. Наш, может, и талантливее его, но слабоват, на своем настоять не может, а у этого вон какая сила воли. Ты бы на кладбище в полночь пошла?
– Я что, не в своем уме? – Одна только эта мысль заставила Валентину Петровну поежиться. Инцидент, таким образом, был исчерпан, а Роман вскоре переключился с эпистолярного жанра на мрачную фантастику, накатав залпом сразу три кладбищенские новеллы…
* * *
…Самолет мягко (ласково – как подумалось Олегу) коснулся родной земли, постепенно сбавляя скорость, помчался по взлетной полосе. Шереметьево встретило Олега разноязыким говором, неторопливой, степенной суетой.
В тот же день он поездом уехал в областной город и наутро с дорожной сумкой через плечо – со всем своим багажом – выходил на пристань знакомого речного вокзальчика. Сердце его учащенно забилось, а глаза невольно увлажнились…
Он тут же направился к дощатому строеньицу с узким, точно бойница, окошком. Написанное от руки расписание висело, как всегда, прямо над кассой. Установив, что до прихода его «лайнера» остается еще целый час, Олег уселся на щербатую садовую скамейку и закурил, с любопытством озирая окрестности…
Когда-то этот живописный приволжский город стал для него родным домом. Закончив районное училище, он поступил в областной интернат для музыкально одаренных детей, но поселился не в общежитии, а у родственников отца – местного уроженца. Первое время, конечно, скучал по родному Бабушкину, но потом в город приехал Роман, и все опять вошло в обычную колею. Романа перетащил сюда тренер областной спортшколы, заметивший одаренного подростка на одной из областных спартакиад. Роман увлеченно занимался легкой атлетикой, учился в вечерней школе, а жил в общежитии спортшколы. Теперь все время его было занято тренировками, поездками на сборы. Короткие же часы досуга он делил с Олегом и многочисленными подружками.
Ему было только четырнадцать, а девчонки уже липли к нему как мухи. Каждый раз Роман пытался знакомить с ними и Олега, но тот под каким-нибудь предлогом отказывался, говоря:
– Рома, посуди сам, о чем я с ними буду разговаривать?
– Чудак, – смеялся Ромка. – Да разве с такими разговаривают?
– А что тогда? – наивно вопрошал Олег.
– Трахаются, дурак.
Но Олег только краснел и отнекивался. Намазанные, грубоватые красотки областного масштаба не возбуждали в нем даже простейшего животного чувства. Тем более что опыт такого рода он уже приобрел во время летних каникул, которые проводил, естественно, в родном поселке…
К тому времени его детской любви, Таньке-лягушонку, исполнилось четырнадцать. Короткая модная стрижка вместо косичек, ярко-белые, вытравленные перекисью волосы, торчащие в разные стороны, короткая джинсовая юбка, открывающая стройные, уже девичьи, а не девчоночьи, ноги – так выглядела та, которой было суждено стать предшественницей сначала Марины, а потом Элеоноры.
Отношения их развивались в лучших традициях поселкового романа. Сначала Олег и Татьяна стали частенько захаживать в «Волжские зори». Если день выдавался солнечный и собирались на пляж, Олег заходил к Таньке домой и та, нисколько не стесняясь, скидывала с себя халатик и начинала преспокойно при нем переодеваться. Натягивала трусики-бикини, лифчик – узенькую полосочку какого-то прозрачного материала. Как-то Олег спросил девочку, откуда у нее такой модный купальник. Танька расхохоталась и сказала, что получила его от одного отдыхающего в свой день рождения. Олегу почему-то стало неприятно, и он больше к проблеме Танькиного «прикида» не возвращался.
Особенно нравилось Таньке шокировать Олега в домотдыховском кинозале. Стоило только вырубиться верхнему свету, как она тут же, наклонясь всем телом в его сторону и приговаривая «ой, не видно», начинала наваливаться на него своей крепкой, уже хорошо развитой грудью. Ощущение близости, доступности девичьего тела кружило голову юноше. И та, чувствуя это, вдруг как бы случайно опускала ладонь на его колено и принималась поглаживать его ляжку, иногда поднимаясь до самого паха…
Однажды, зайдя к Татьяне домой (родители, как всегда, были на работе), Олег нашел ее лежащей в постели совершенно голой. Девушка просила помочь ей одеться, но когда Олег с халатиком в руке приблизился к кровати, горячие девичьи руки обвили его шею, а полные, подрагивающие от желания губы прижались к его губам.
Буквально через две минуты ему удалось освободиться от ее объятий, но все уже было кончено, все, что должно было произойти, произошло. В ужасе перед содеянным Олег вскочил с постели и стал лихорадочно застегиваться. Танька, разбросав ноги и руки по измятой простыне, наблюдала за ним с лукавой усмешкой на губах.
– Я… я женюсь на тебе, – задыхаясь, забормотал Олег. – Слышишь, обязательно женюсь. Тебе уже четырнадцать… Придется подождать, а родителям мы объясним…
– Да на черта ты мне сдался, пианист! – захохотала девчонка. – Сам на стипендию живет, родительскими посылками кормится. Да я за одну ночь в доме отдыха зарабатываю столько же. Пока, правда, многие боятся. А кстати, у тебя бабки есть? Я имею в виду, с собой.
– Есть, – ошеломленно пролепетал Олег. – Я ведь думал… хотел тебя пригласить… В десять тридцать пароход приходит… Можно покататься, в ресторане посидеть.
– Пароход с рестораном успеется, – Танька быстро, деловито натянула старенькие заплатанные трусики, накинула халатик. – А пока давай сюда бабки. Сколько там у тебя – полтинник? Ладно, и полтинник сойдет.
Она выхватила из протянутой руки Олега деньги, чмокнула его в щеку и… быстро вытолкала за дверь.
Так закончилась первая в жизни Олега любовь…
…Два года спустя его приняли на первый курс теоретико-композиторского отделения музыкально-педагогического института имени Гнесиных, по классу композиции. Олег чувствовал себя на седьмом небе – сбывались его самые заветные мечты… Было лишь одно «но» – комнату в общежитии он делил с двумя второкурсниками, которые явно не собирались отдавать себя без остатка служению высокому искусству. Сожители Олега были явно не прочь и бутылочку после лекций раздавить, и с девушками пообщаться накоротке. Второкурсники оказались также большими любителями картишек, и по вечерам в комнате, куда поселился Олег, то и дело собиралась шумная, подвыпившая компания. В таких случаях Олег и после занятий оставался в институте, до поздней ночи засиживался за роялем, исписывая за вечер целые кипы нотной бумаги. Так продолжалось примерно полгода, и Олег уже начал отчаиваться…
Выход, однако, нашелся, и нашли его, как ни странно, сами старшие товарищи Олега, которым надоела постная физиономия «первачка». Скинувшись, они сняли на стороне комнату, получив таким образом долгожданную возможность оттягиваться на свободе.
На студенческом жаргоне это называлось иметь в комнате «мертвых душ». Теперь Олегу ничто не мешало налечь на учебу, а главное, сочинять свою собственную музыку. Результаты не замедлили сказаться. Скоро Олег Романов – единственный из первокурсников – участвовал в показательном концерте института, который демонстрировался по телевизионному каналу на всю страну. А в следующем учебном году ему удалось и другом обзавестись. Однажды, зайдя в столовую Гнесинки, он в самом начале длинной очереди обнаружил знакомый стриженый русый затылок и не менее знакомые широкие плечи. Парень повернулся, взял поднос, и сомнения исчезли – перед ним с подносом в руке стоял друг детства Роман Гвоздев.
– Ромка, черт! Ты откуда взялся?
Роман тоже очень обрадовался Олегу, но по своей привычке к розыгрышам тайну своего появления в Гнесинке открыть отказался.
– Ты здесь на соревнованиях, – попробовал угадать Олег. – А сюда зашел, потому что в студенческих столовых дешевле.
– Это я и без тебя, земеля, знаю, – покровительственно ухмыльнулся Роман, – сам теперь студент.
– Физкультурного?
– Не угадал, дружище, – важно сказал Роман. – Я в литературный поступил, имени Горького. А с большим спортом завязал.
Об остальном догадаться было нетрудно. Литературный располагался на Тверском бульваре, Гнесинка – на улице Воровского. Зато общежития, правда, были в разных концах Москвы. У Ромки – недалеко от Останкина, у Олега – на Хорошевском шоссе. Но что значили подобные мизерные расстояния для двух молодых волжан, которых благосклонная судьба снова свела вместе в таком огромном и многолюдном городе, как Москва?
Пожалуй, одно только обстоятельство омрачало их вновь вспыхнувшую дружбу. Непонятно каким образом, но Роману удалось поселиться в общаге… с девушкой. Соседка (и не только соседка) Романа приехала из Рязани, имя ее было Наташа, но откликалась она только на имя Нинон. Эта самая Нинон была вполне нормальной восемнадцатилетней девушкой, не толстой и не худой, не красивой и не безобразной, если бы… Если бы не волосы, которые она периодически красила в самые разнообразные цвета, начиная от синего и кончая оранжевым, и ее странные наряды, состоящие в основном из каких-то пестрых лохмотьев. Нинон училась на отделении поэзии, а все свое свободное время проводила лежа в кровати с сигаретой во рту. Впервые увидев Нинон из Рязани, Олег прямо-таки перепугался.
– Лапочка, познакомься, мой друг детства, Олег, – представил его девице Ромка. – Учится в Гнесинке на композитора.
– Нинон, – не вставая, девушка вытянула вперед руку с длинными ногтями, выкрашенными в зеленый цвет. Волосы у нее были ярко-синего цвета, и Олег сразу же подумал, что это какая-то родственница Романа, приехавшая подлечиться в Москву.
– Я поэтесса, у меня депрессия, – объяснила Нинон.
Удивительно, но он оказался не так уж далек от истины.
Теперь ему надо было сообразить, что делать с протянутой рукой, не целовать же… Но рука явно требовала поцелуя. Смешавшись, он слегка пожал вялые пальцы и тут же опустил обратно. Рука упала, стукнувшись об пол.
– Пойду поставлю чайник, – сказал Роман.
– Не уходи, – попросила его подружка. – Побудь с нами пару минут. Знаешь, я попробую совратить твоего друга.
Она села и внимательно посмотрела на Олега.
– А он похож на Блока, – медленно встав с кровати, она стала стаскивать через голову похожий на разрезанный на полосы мешок наряд.
Олег стоял у двери, чувствуя себя законченным идиотом.
– Попробуй, – невозмутимо посоветовал подружке Роман и снова взялся за чайник. – А я пока вскипячу чаю.
– О-о, – вдруг закричала девица, – какая жестокость! Ты меня не любишь, ты готов уступить меня первому встречному, – и она разразилась крупными, тоже сине-зелеными слезами.
– Пошли погуляем, – вздохнул Роман. – Пусть успокоится.
– Ромка, она же чокнутая, – недоумевал Олег. – Клоунесса какая-то. Зачем ты с ней живешь?
– Наташка? Да брось ты, – Роман беззаботно отмахнулся, – обыкновенная деваха, только косит под декадентку. Им задали лирический цикл, а у нее стихи не идут. Вот и ищет повод для ссоры и, разумеется, страдания. Пообижается так, а потом, глядишь целую дюжину стихов выдаст. Про любовь неразделенную, конечно. Меня из-за нее весь поэтический семинар в этакие жестокие бессердечные красавцы записал. А живу с ней, потому что хозяйка она хоть куда: готовит неплохо, ну и в сексуальном отношении недурна. Между прочим, похоже, налево не ходит, только вид делает.
– Ну вы, письменники, даете! – прыснул Олег.
– Эх, Олег, – пожал плечами Роман. – Студент везде студент. Гуляй пока молод. А женишься, сразу же хомут повесят – работа, дети…
– Представляю себе, – не унимался Олег, – лица твоих, когда ты свою Нинон домой привезешь.
– А кто тебе сказал, что привезу? – удивился Роман. – Ну нет! Нам, провинциалам, жениться следует только на москвичках. Ты можешь спать с кем хочешь, где хочешь и сколько хочешь, разумеется, выключив из числа девственниц: эти или сами достанут, или родители приедут и по шее накостыляют, но жениться надо только на столичной. Женишься на иногородней и ту-ту-ту! – в какую-нибудь Тмутаракань на веки вечные загремишь. И будем мы тогда с тобой всю жизнь детишек учить: ты – музыке, я – литературе и русскому языку плюс физкультура.
Сначала Олег подумал, что Роман шутит, но вскоре убедился, что женитьба на москвичке стала его настоящей идеей-фикс. Следуя этому плану, Роман не реже трех-четырех раз в неделю отправлялся в какое-нибудь людное кафе или популярный театр, что сказывалось довольно чувствительным образом на состоянии тощего студенческого кармана. Последнее обстоятельство было довольно существенным для Олега, старавшегося не пользоваться помощью родителей. Иногда он буквально умолял Романа оставить его в покое и взять с собой какого-нибудь пижонистого оболтуса, но друг был неумолим.
– Мы с тобой великолепно смотримся вместе. У нас разная наружность, ты – брюнет, я – блондин, разная манера поведения. Но именно поэтому мы отлично дополняем друг друга. Если я приду один, меня примут за ловеласа, если с каким-нибудь уродом или дебилом, девушек это отпугнет. Будем снимать сразу двоих. Кому-то придешься по душе ты, кому-то я, и все будут довольны, – терпеливо объяснял Олегу Роман.
Захаживали они и в столичный Дом литераторов. Роман проводил Олега через вход, показывая вахтерше свой студенческий билет. Потом они непринужденно прогуливались по фойе, любовались развешанными по стенам картинами, курили и разговаривали, сидя в креслах. Если бы не эти беседы, Олег вряд ли бы вынес подобные светские мероприятия.
Потом Роман командовал: «Пора, прошли две, кажется, подойдут», и они шли вслед за намеченными «жертвами» в ресторан. Садились неподалеку. Как только Роман замечал, что девушки стали посматривать в их сторону, он тотчас же начинал действовать. Знакомиться, правда, не спешил, сначала подходил к столику, за которым ужинала какая-нибудь всем известная знаменитость, здоровался, тихо произносил, как потрясен последней вышедшей в свет вещью знаменитости, говорил, что сам студент Литинститута и мечтает когда-нибудь написать что-нибудь стоящее. Растаявшая знаменитость тут же желала «коллеге» счастливого будущего, и Роман возвращался на место. Со стороны это смотрелось так, словно разговор шел между близко знакомыми людьми. После этого он уже поворачивался к девушкам, обаятельно улыбался, и оставалось только пересесть к ним за столик – девушки не возражали.
Не возражали новые знакомые и против продолжения знакомства с молодыми прозаиком Гвоздевым и талантливым композитором Романовым. Но – вот беда! – сами-то они обычно оказывались студентками ВГИКа или ГИТИСа, приехавшими в Москву из той же самой Тмутаракани и проникшими в ЦДЛ по знакомству или пригласительным билетам.
Сначала Роман тратил уйму денег, заработанных потом и кровью на разгрузке машин и вагонов по ночам, чтобы кормить в ресторане ЦДЛ иногородних искательниц приключений, поскольку считал, что воспитанный парень никогда не спросит о том, где работает или учится его новая знакомая, из какой семьи происходит. Когда прогорел так три раза, поумнел и стал интересоваться сразу. Услышав про то, что девушки начинающие, но преуспевающие и подающие надежды актрисы, называл с той же обаятельной улыбкой адрес их общежития, а потом предлагал:
– Вы красивые девушки, если хотите, давайте приятно проведем вечерок и расстанемся. Не хотите, расстанемся сейчас.
Остальное зависело от чувства юмора и планов девиц. Как правило, они соглашались.
– Все равно вечер потратили зря, – хохотали девушки. – Почему бы не извлечь из него удовольствие?
Шли обычно к ним, у актеров нравы были тоже не особо строгие. К Роману было нельзя – там жила Нинон, у Олега – его муза. Олег искренне верил, что гений и распутство «вещи несовместимые». Вообще, если бы можно было совсем обходиться без женщин, Олег только бы вздохнул с облегчением. Но природа, молодость брали свое, и он время от времени вступал в мимолетные и недолговечные интрижки с «подругами подруг» Романа…
…Задумавшись, Олег так ушел в себя, что даже не заметил, как к пристани подошел его пароход. Очнулся он только тогда, когда перед глазами закачались буквы, от одного вида которых защемило сердце – «Волжские зори».
– Отдать концы!
Он поднял голову. Зычный грубоватый голос принадлежал какому-то верзиле в капитанской фуражке на рыжей, прямо-таки огненной шевелюре.
Олег печально усмехнулся – неужели это и есть тот самый юнга, с которым его познакомил Роман, когда они после окончания первого курса, веселые и молодые, возвращались домой, в Бабушкино, где их нетерпеливо ждали родные и две путевки в дом отдыха «Волжские зори». Господи, сколько же волжской воды утекло с того памятного дня…
Пароход отчалил, и Олег, выждав удобный момент, подошел к капитану.
– Я самый и есть, – разулыбался тот, когда Олег сначала напомнил ему о том лете, а потом перечислил всех общих знакомых. – Сашка, то есть Александр. – Капитан поглубже надвинул капитанскую фуражку на ярко-розовые уши. – А вы и есть тот самый Олег Романов. Очень, очень приятно…
Они разговорились – как старые знакомые, встретившиеся после долгой разлуки. «Некоммуникабельный» Олег совершенно неожиданно для себя стал рассказывать Сашке о Швейцарии, попенял на жену, которая загнала их единственного сына неизвестно куда…
Простодушный Сашка тем не менее прекрасно понял Олега.
– А чего зря по свету мотаться, – солидно кивнул бывший юнга. – Я вот тоже в мореходку собирался, хотел свет повидать. Да так и застрял здесь… И, между прочим, нисколько не жалею. Вода – она везде вода. А ее здесь – вон сколько…
Он обвел руками проплывающие мимо берега.
– Не знаю, как ты, а я считаю, что Волга – она как море. И приключений всяких и происшествий здесь случается не меньше, чем в каких-нибудь там тропиках. Вот, например, такая история. Вез я как-то молодоженов. Прямо со свадьбы. Она в фате, он в костюме… Счастливые такие… А потом приезжаю опять, – тут Александр сделал выразительную эффектную паузу, – оказывается, утонул тот парень. Причем при весьма загадочных обстоятельствах. Конечно, наехала милиция, стали выяснять, как и что. Утопленник все-таки не хрен собачий, а губернаторский сын. Бились, бились, да так ничего и не выяснили. А некоторое время спустя, – тут Сашка заговорил, понизив голос, – домотдыховский инструктор физкультуры отдал мне вот этот медальон. – Сашка полез в карман и достал какую-то вещицу, завернутую в тряпочку. – Велел выбросить, да мне чего-то жалко стало. Тем более что на ней надписи выгравированы. Смотри! «Андрей + Ира = любовь», – вслух прочитал он.
– А кто это?
– Эти самые молодожены и есть. Андрей – сын губернатора, а Ира – его жена. А вот другая надпись, которую она этому самому Игорю сделала. Между прочим, как раз в ту самую ночь, когда ее муж утонул.
«Игорю от Иры Гордеевой, – прочитал Олег. – Спасибо за ночь». Ну и что?
– А то, что этот самый Игорь, который мне этот медальон отдал, и сам загнулся.
– Как загнулся? Умер?
– В Волге утонул. И тоже при загадочных обстоятельствах. И тоже ничего выяснить не удалось. Темная, в общем, история, таинственная. И у нас здесь этих тайн вообще хоть пруд пруди. Особенно в «Волжских зорях». Вот уж действительно заклятое место. А еще…
