Текст книги "Водная жила (СИ)"

Автор книги: Алим Тыналин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Глава 15
Поющие радиаторы

В понедельник утром меня разбудил не звонок будильника, а стук в дверь. За порогом стоял взволнованный Железняков в расстегнутом полушубке.

– Виктор Алексеевич, – сказал он, снимая шапку-ушанку, – у нас в общежитии что-то странное происходит. Батареи… музыку играют.

– Какую музыку? – не понял я, быстро одеваясь.

– Самую обычную. Вчера вечером вальс играли, позавчера марш какой-то. Строители думают, радиопомехи, но звук точно от батарей идет.

Мы отправились в общежитие при МТМ, двухэтажное кирпичное здание с центральным отоплением, построенное в конце пятидесятых. В фойе нас встретила группа рабочих с озадаченными лицами.

– Товарищ Корнилов, – обратился ко мне монтажник Василий Сергеевич Крюков, – может, вы объясните, что с батареями творится? Вчера в семь вечера заиграли «На сопках Маньчжурии», сегодня утром что-то похожее на полонез.

Я приложил ухо к чугунному радиатору МС-140 в коридоре. Действительно, из него доносились мелодичные звуки, не очень громкие, но отчетливые. Словно кто-то играл на духовом инструменте в соседней комнате.

– А в какое время это происходит? – поинтересовался я.

– Строго по расписанию, – ответил сварщик Иван Николаевич Сидоров, который уже поправился после гриппа. – В семь утра, в час дня и в семь вечера. Минут по пятнадцать играет, потом замолкает.

Загадка становилась интереснее. Я обошел все этажи, прислушиваясь к радиаторам. Музыка была не везде, только в определенных точках системы отопления. И мелодии действительно менялись: где-то звучал вальс, где-то марш, а в одной комнате я отчетливо услышал «Катюшу».

– Нужно провести техническое обследование, – решил я. – Галя, можете организовать наблюдение? Пусть комсомольцы зафиксируют, когда и где именно играет музыка.

Галя, которая подошла к нам в сопровождении Кольки и Федьки, кивнула:

– Ребята будут дежурить посменно с блокнотами и часами. Вести подробный журнал наблюдений.

К обеду картина стала проясняться. Колька доложил результаты:

– Виктор Алексеевич, музыка начинается именно тогда, когда включается циркуляционный насос в котельной. И заканчивается, когда он выключается.

– А мелодии откуда берутся? – спросил Железняков.

– Вот тут интересно, – Галя показала записи в блокноте. – Разные участки системы играют разные мелодии. Как будто каждый радиатор настроен на свою ноту.

Я задумался. Система отопления как музыкальный инструмент? Трубы разного диаметра, разное давление теплоносителя, возможность резонанса…

– А кто у нас слесарь-сантехник? – поинтересовался я.

– Дядя Гриша, Григорий Иванович Малышев, – ответил Железняков. – Опытный мастер, всю жизнь с трубами работает.

Дяди Гришу нашли в котельной, мужчина лет шестидесяти с добродушным лицом и умелыми руками. На нем была роба синего цвета, валенки и шапка-ушанка. При нашем появлении он как-то странно засуетился.

– Григорий Иванович, – обратился я к нему, – расскажите про систему отопления. Может, есть какие-то особенности, которые объясняют звуки в радиаторах?

Дядя Гриша замялся, поправил шапку:

– Да какие особенности… Обычная система. Котел, насос, трубы, батареи. Ничего необычного.

– А вы случайно не музыкант? – неожиданно спросила Галя.

Слесарь покраснел:

– Откуда вы знаете? В молодости на гармошке играл, да это давно было…

– Григорий Иванович, – мягко сказал я, – а не вы ли настраиваете трубы так, чтобы они музыку играли?

Долгая пауза. Дядя Гриша тяжело вздохнул:

– Ну да, я… Скучно мне без музыки, товарищ Корнилов. Жена умерла три года назад, она на пианино играла. Дома тишина, на работе тоже. Вот и придумал, как трубы заставить петь.

Он показал нам схему отопления, испещренную дополнительными пометками:

– Смотрите, если заслонку в этом месте чуть прикрыть, а здесь вентиль на четверть оборота повернуть, то в трубе создается завихрение. Воздух начинает вибрировать, звук получается. А мелодию можно менять, регулируя давление в разных участках.

Система оказалась гениально простой. Дядя Гриша использовал законы гидравлики и акустики, превратив обычное отопление в огромный духовой инструмент.

– А когда вы это делаете? – поинтересовался Железняков.

– Перед сменами. Прихожу пораньше, настраиваю систему. А потом, когда насос включается, музыка играет. Народ радуется, хотя и не знает, откуда звуки берутся.

Рабочие, которые собрались в котельной, слушали объяснения с восхищением. Никто не рассердился, наоборот, все восхищались изобретательностью слесаря.

– Дядя Гриша, – сказал Крюков, – а можете «Подмосковные вечера» сыграть? А то все марши да вальсы.

– Могу, – улыбнулся слесарь. – Только дайте до вечера настроить.

– Знаете что, – предложил я, – давайте официально оформим это как рационализаторское предложение. «Система музыкального сопровождения производственных процессов» или как-то так.

Идея всем понравилась. Дядя Гриша получил официальное разрешение на свои эксперименты, а вечерние «концерты» стали традицией общежития. Рабочие даже начали заказывать любимые мелодии.

В среду состоялся первый полноценный пуск всей оросительной системы. К восьми утра у центрального пульта управления в конторе совхоза собрались все заинтересованные лица: Громов, Железняков, электрик Светлов, Кутузов и я.

Центральный пульт представлял собой металлический шкаф высотой два метра с множеством сигнальных ламп, переключателей и измерительных приборов. На передней панели была схема всей системы с лампочками, показывающими состояние каждой насосной станции.

– Все насосы в режиме автоматического управления, – доложил Кутузов, проверяя положения переключателей. – Система готова к работе.

– Включаем главный рубильник! – объявил Светлов.

Я опустил массивный рычаг рубильника РПЦ-400. Загорелись зеленые лампы «Питание подано» на всех шести позициях.

– Открываем магистральную задвижку! – скомандовал Железняков.

Громов торжественно повернул маховик главной запорной арматуры. В системе начало падать давление.

Первая красная лампа «Насос включен» загорелась через тридцать секунд. Потом вторая, третья… Один за другим автоматически запускались насосы, повышая давление в магистрали.

– Давление стабилизировалось на отметке четыре атмосферы, – доложил Кутузов, следя за центральным манометром. – Работают четыре насоса из шести.

– Отлично! – обрадовался Громов. – Система работает точно по расчету.

Но торжество оказалось преждевременным. Через полчаса стабильной работы на пульте замигала красная лампа аварии на насосной станции номер три.

– Что случилось? – встревожился Железняков.

Кутузов изучал показания приборов:

– Перегрев двигателя. Автоматика отключила насос для защиты от аварии.

Мы помчались на УАЗ-469 к проблемной станции. В павильоне действительно стоял запах горелой изоляции, а двигатель был горячим на ощупь.

– Вентиляция плохая, – определил причину электрик. – В морозы заслонки воздуховодов обледенели, воздух не циркулирует.

Пришлось срочно дорабатывать систему вентиляции. Володя Семенов предложил установить автоматические жалюзи с электроприводом, которые открывались бы при включении насоса.

Пока мы занимались ремонтом вентиляции, в лагере строителей разразился скандал. Железняков ходил мрачнее тучи, что-то записывал в блокнот и подозрительно осматривал рабочих.

– В чем дело, Степан Кузьмич? – поинтересовался я.

– Воровство, – коротко ответил прораб. – За три дня пропали молоток, зубило, набор гаечных ключей. А дорогие вещи, сварочник, буровое оборудование, нетронуты.

– Может, просто потеряли? – предположил я.

– Куда потеряли? – возмутился Железняков. – Молоток вечером на верстаке лежал, утром нет. Зубило из ящика с инструментами исчезло. А ключи вообще со стеллажа сняли.

Атмосфера в бригаде портилась. Рабочие начали подозревать друг друга, кто-то даже предложил обыски проводить.

– Нужно разобраться, – решил я. – Галя, можете организовать наблюдение?

– Конечно, – ответила она. – Комсомольцы могут дежурить посменно.

– А следы какие-нибудь есть? – спросил дядя Вася, которого тоже заинтересовала загадка.

– Есть, и очень странные, – Галя показала отпечатки в снегу возле инструментального вагончика. – Не человеческие и не собачьи. Что-то с когтями, но маленькое.

Я внимательно изучил следы. Действительно, отпечатки лап с острыми когтями, но размером с кошачьи. Однако траектория движения была необычной, не по земле, а от дерева к дереву.

– А инструменты где находили? – поинтересовался я.

– Вот тут самое интересное, – Федька достал из кармана блокнот с записями. – Молоток на березе висел, в развилке веток. Зубило в скворечнике нашли. А ключи в снегу закопанными, но все чистенькие, как вымытые.

Картина становилась яснее. Вор, который ворует только блестящие предметы, прячет их в высоких местах и при этом их «моет»…

– А сороки у вас тут водятся? – спросил я.

– Водятся, – кивнул дядя Вася. – Одна особенно назойливая, все время возле стройки крутится. Мы ее «Инженер» прозвали, больно любопытная к технике.

– Вот и разгадка! – обрадовался я. – Ваш вор – сорока. Эти птицы обожают блестящие предметы, воруют их для гнезда.

– А зачем она их моет? – удивился Колька.

– Инстинкт. Сороки очень чистоплотные, все находки сначала «обрабатывают», чистят, моют в воде.

Мы организовали поиск сорочьего гнезда. Нашли его на высокой березе в полукилометре от стройки, настоящий склад блестящих предметов. Кроме пропавших инструментов там лежали ложки, ключи от замков, даже осколки зеркал.

– Надо же, какая запасливая! – восхитилась Галя.

Все инструменты вернули на место, а для сороки построили специальный «инструментальный домик» с блестящими железками, которые можно было воровать без ущерба для стройки.

– Пусть живет, – решил Железняков. – Талисман будет. И инструменты в порядке содержит, видели, как она их чистит?

В пятницу ударил настоящий мороз, термометр показывал минус тридцать пять градусов. Самое время проверить работу системы в экстремальных условиях.

Первые проблемы начались уже к полудню. На пульте управления замигали желтые лампы предупреждения, датчики давления на трех станциях показывали нестабильные значения.

– Датчики обледенели, – определил Кутузов, изучая показания приборов. – Конденсат в импульсных трубках замерз.

Пришлось срочно дорабатывать систему защиты от замерзания. Володя Семенов предложил использовать электрические нагреватели ТЭН-0,5 мощностью полкиловатта для обогрева датчиков.

– А провода к датчикам не замерзнут? – поинтересовался электрик.

– Используем кабель в морозостойкой изоляции, – ответил Володя. – КРПТ-10, рассчитан на температуру до минус сорока.

К вечеру система обогрева была смонтирована и испытана. Датчики работали стабильно даже при экстремальном морозе.

Но главное испытание ждало нас ночью. Около полуночи я получил телефонный звонок от дежурного слесаря:

– Виктор Алексеевич, на станции номер два отключился электрощит! Насос остановился!

Мы помчались на место аварии. В павильоне действительно погас свет, электрооборудование не работало. Автоматический выключатель сработал и не включался.

– Короткое замыкание, – определил причину Светлов, изучая следы на изоляторах. – Конденсат в щите замерз, расширился, изоляция треснула.

Пришлось срочно сушить электрощит строительным феном и заменять поврежденные изоляторы. Работа заняла три часа на морозе.

– Нужно предусмотреть дополнительный обогрев электрощитов, – решил я. – И улучшить уплотнение от влаги.

К утру все станции работали стабильно. Система выдержала испытание сорокаградусным морозом, хотя и потребовала доработок.

В субботу вечером работы были завершены. Все шесть насосных станций функционировали в автоматическом режиме, система была готова к весеннему сезону орошения.

Я сидел дома, записывая итоговые показания приборов в журнал. За окном бушевала метель, но внутри было тепло и уютно.

Около девяти вечера раздался стук в дверь. Вошла Галя в теплом пальто, припорошенная снегом. Щеки у нее раскраснелись от мороза, глаза блестели, а из-под шерстяного платка выбивались непослушные пряди каштановых волос.

– Виктор Алексеевич, – сказала она, стряхивая снег с платка, – решила проверить, как дела. И термос с горячим чаем принесла.

– Спасибо, очень кстати, – ответил я, помогая ей снять пальто.

Под пальто на ней было темно-синее шерстяное платье с белым воротничком, которое подчеркивало изящную фигуру. Когда она сняла платок, волосы рассыпались по плечам.

Мы сели рядом на небольшой диван, который стоял у стены. Галя разлила чай в алюминиевые кружки, но я заметил, как дрожат ее руки.

– Галя, – сказал я мягко, – что с вами? Вы взволнованы?

Она поставила кружку на столик, не отвечая. В свете ламп ее лицо казалось особенно нежным, а в карих глазах читалось что-то новое, решимость, смешанная с волнением.

– Виктор Алексеевич, – прошептала она, поворачиваясь ко мне, – я больше не могу так. Эти поцелуи, эта близость… Мне нужно больше. Нужны вы.

Голос ее дрожал, но взгляд был твердым. Я понял, что она приняла решение, которое давно созревало.

– Галя, – начал я осторожно, – вы уверены? Это серьезный шаг…

– Уверена, – перебила она, положив руку мне на грудь. – Я думала об этом каждый день. О вас, о нас. Я хочу быть с вами по-настоящему.

Она придвинулась ближе, и я почувствовал аромат ее духов, тепло ее тела. Наши губы встретились в поцелуе, более страстном, чем все предыдущие. Галя обняла меня за шею, прижимаясь всем телом.

– Мне страшно, – призналась она, когда мы оторвались друг от друга. – Я никогда… Но с вами я готова.

Я обнял ее, чувствуя, как быстро бьется ее сердце.

– Мы никуда не торопимся, – прошептал я ей на ухо. – Все будет так, как вы захотите.

Галя кивнула и снова поцеловала меня. Постепенно ее робость уступала место страсти. Она позволила мне гладить ее волосы, плечи, спину. Когда я осторожно коснулся ее груди через тонкую ткань платья, она тихо ахнула, но не отстранилась.

– Виктор, – прошептала она, впервые назвав меня просто по имени. – Я так вас хочу…

В доме было тепло и уютно. Мягкий свет ламп создавал интимную атмосферу, а шум трескучего мороза за окном надежно скрывал наши тихие голоса.

Галя позволила мне расстегнуть пуговицы ее платья. Под ним оказалось белое хлопковое белье, простое, но очень женственное. Она застенчиво прикрывалась руками, но когда я нежно их отвел, не сопротивлялась.

– Вы красивая, – сказал я, любуясь ее стройной фигурой. – Очень красивая.

Галя покраснела, но улыбнулась:

– А вы тоже… раздевайтесь. Хочу видеть вас.

Мы помогали друг другу, целуясь и касаясь, привыкая к новой близости. Когда мы наконец оказались рядом под теплым пледом, который я достал из шкафа, Галя дрожала, не от холода, а от волнения.

– Не бойтесь, – шептал я, поглаживая ее. – Все хорошо.

– Мне не больно, – удивленно прошептала она через некоторое время. – А я думала… Мне так хорошо…

Мы двигались медленно, осторожно, привыкая друг к другу. Галя прижималась ко мне, тихо постанывая от удовольствия. Когда все закончилось, она лежала у меня на груди, тяжело дыша.

– Это было… – начала она и не закончила.

– Что? – спросил я, целуя ее в макушку.

– Прекрасно, – прошептала она. – Теперь я понимаю, о чем говорят замужние женщины. Теперь я ваша.

Мы лежали в тишине, слушая шум метели за окном. Дома было тепло и уютно, и казалось, что весь мир сузился до этого маленького пространства, где мы наконец стали по-настоящему близкими.

– Не жалеете? – спросил я.

– Нет, – твердо ответила Галя. – Это то, чего я хотела. С вами и только с вами.

Когда пришло время расставаться, мы долго не могли оторваться друг от друга. Одеваясь, Галя застенчиво улыбалась, поправляя волосы и платье.

– До завтра, – сказала она у порога, поднимаясь на цыпочки для прощального поцелуя.

– До завтра, – ответил я.

Проводив ее домой, я вернулся с чувством, что моя жизнь изменилась навсегда. Рядом теперь была женщина, которая принадлежала мне так же, как я принадлежал ей.

Глава 16
Районные противники

На улице стоял крепкий январский мороз под тридцать градусов, но люди трудились без перерыва. Паяльные лампы разогревали мерзлую землю, сварочные аппараты высекали искры, экскаваторы грызли промерзший грунт.

Я стоял у окна конторы совхоза, потягивая горячий чай и наблюдал за работой второй смены строителей. За моей спиной Кутузов и Ефимов увлеченно спорили о преимуществах двух печек, которые отапливали помещение НИО.

Старая чугунная «Буржуйка» образца 1935 года стояла у восточной стены, новая стальная «Сибирячка» производства Новосибирского завода, у западной. Каждая имела своих сторонников среди сотрудников.

– Петр Васильевич, посмотрите на термометр! – горячился Ефимов, размахивая ртутным термометром ТЛ-4. – Возле «Сибирячки» восемнадцать градусов, а возле «Буржуйки» только пятнадцать!

– Зато «Буржуйка» равномернее прогревает, – возражал Кутузов, поправляя очки в металлической оправе. – И дров меньше жрет. Я вчера замерял расход, три полена против пяти.

Я улыбнулся их спору. После напряженных недель строительства такие мирные дискуссии казались отдыхом. Но спокойствие оказалось обманчивым.

В половине десятого утра к зданию конторы подъехали две машины, черная «Волга» ГАЗ-24 и серый УАЗ-469. Из автомобилей вышли четыре человека в длинных пальто и каракулевых шапках, с кожаными портфелями в руках. Все выглядели официально и немного угрожающе.

– Товарищи, к нам комиссия, – объявил я коллегам, отставляя стакан на письменный стол, покрытый зеленым сукном.

Первым в кабинет вошел мужчина лет сорока пяти в темно-синем пальто с каракулевым воротником. Невысокого роста, плотного телосложения, с аккуратно подстриженными усами и внимательными карими глазами за очками в роговой оправе.

– Разрешите представиться, – сказал он, снимая шапку и разглядывая обстановку кабинета. – Макарычев Геннадий Иванович, заместитель начальника отдела промышленности и строительства райкома партии.

За ним последовали еще трое: представитель санэпидстанции в белом халате поверх пальто, инспектор по охране труда с красной повязкой на рукаве и человек в военной форме без погон, видимо, из пожарной инспекции.

– Корнилов Виктор Алексеевич, заведующий научно-исследовательским отделом, – представился я, протягивая руку для рукопожатия.

– Вот как, – Макарычев достал из внутреннего кармана пальто удостоверение в красной корочке и показал его мне. – Мы прибыли с плановой проверкой соблюдения норм безопасности и санитарных требований на вашем строительном объекте.

Санитарный врач, представившийся Калмыковым Борисом Петровичем, уже разворачивал на столе толстую папку с документами. Это был худощавый мужчина лет пятидесяти с бледным лицом и нервными движениями рук. На нем был белый медицинский халат с эмблемой Минздрава СССР на левом рукаве.

– У вас имеется санитарно-эпидемиологическое заключение на проводимые работы? – поинтересовался он, не поднимая глаз от бумаг.

– А оно требуется? – удивился я. – Мы строим оросительную систему, а не химическое производство.

– Требуется для любых работ, связанных с нарушением почвенного покрова на площади свыше одного гектара, – сухо ответил Калмыков, делая запись в блокноте. – Статья двенадцать Санитарных правил проектирования, строительства и эксплуатации объектов водоснабжения.

Представитель пожарного надзора, старший лейтенант Петухов Анатолий Семенович, осматривал электрощит управления насосными станциями, установленный у противоположной стены. Это был молодой мужчина лет тридцати с военной выправкой и строгим лицом.

– Электрощит не соответствует требованиям пожарной безопасности, – заявил он, открывая металлическую дверцу щита. – Отсутствует огнестойкая перегородка, нет автоматической системы пожаротушения, провода проложены без защитных коробов.

Инспектор по охране труда Добровольский Павел Михайлович, мужчина лет сорока в потертом костюме и ботинках на резиновой подошве, изучал схемы насосных станций, развешанные на стенах кабинета.

– Товарищ Корнилов, – обратился он ко мне, поправляя очки с толстыми стеклами, – где техническая документация на самодельные металлические опоры линий электропередач? И кто проводил расчет их несущей способности?

Вопросы сыпались один за другим. Каждый член комиссии нашел в нашей работе массу недочетов, которые раньше никого не интересовали. Стало ясно, что проверка носит неслучайный характер.

– А можно узнать, – осторожно поинтересовался я, – кто инициировал эту проверку?

Макарычев обменялся взглядами с коллегами:

– Поступила информация о нарушениях техники безопасности на вашем объекте. Райком не может оставить такие сигналы без внимания.

– От кого поступила информация?

– Это конфиденциальные сведения, – уклончиво ответил представитель райкома. – Важно не кто сообщил, а что именно нарушается.

В этот момент из соседней комнаты донесся громкий спор между Кутузовым и Ефимовым. Они продолжали выяснять преимущества печек, и их голоса становились все более эмоциональными.

– Да посмотрите сами! – кричал Ефимов. – Я провел точные измерения ртутным термометром в пятнадцати точках помещения! «Сибирячка» эффективнее на двадцать три процента!

– А дров жрет в полтора раза больше! – возражал Кутузов. – Я вел учет расхода топлива в течение недели! У меня есть точные данные!

Макарычев поднял брови:

– А что это у вас за конфликты в коллективе? Не можете договориться даже по вопросу отопления?

Я понял, что любые внутренние разногласия будут использованы против нас. Комиссия искала не просто формальные нарушения, а доказательства плохого управления.

– Никаких конфликтов нет, – ответил я спокойно. – Сотрудники проводят сравнительный анализ эффективности отопительных приборов. Научный подход к решению бытовых вопросов.

– Научный подход к печкам? – усмехнулся санитарный врач. – Интересная трактовка.

За окном послышался рев дизельного двигателя. Это Семеныч подгонял экскаватор ЭО-4121 к очередному котловану для насосной станции. Мощная машина желтого цвета с поднятым ковшом выглядела внушительно на фоне заснеженного поля.

– А разрешение на земляные работы у вас имеется? – поинтересовался Добровольский, доставая из портфеля новую папку с документами.

– Конечно, – ответил я, открывая сейф ШМ-120 серого цвета, стоявший в углу кабинета. – Вот решение исполкома райсовета о выделении земельного участка под строительство оросительной системы.

Инспектор внимательно изучил документ, отпечатанный на гербовой бумаге с печатями и подписями:

– Здесь указано строительство системы орошения. А у вас получается целый промышленный комплекс. Насосные станции, линии электропередач, подъездные дороги. Это уже изменение назначения земельного участка.

Логика была порочной, но формально придраться было к чему. Мы действительно построили больше, чем планировалось изначально.

– Товарищи, – сказал я, стараясь сохранять спокойный тон, – давайте осмотрим объект на месте. Увидите сами, что все работы ведутся с соблюдением необходимых требований.

– Обязательно осмотрим, – кивнул Макарычев, записывая что-то в блокнот в кожаном переплете. – И составим подробное заключение.

Пожарный инспектор подошел к схеме электрических соединений, висевшей на стене в рамке под стеклом:

– А кто проектировал систему автоматического управления насосами? Где подпись ответственного инженера-электрика?

– Систему разработал наш сотрудник Кутузов Петр Васильевич, – ответил я. – Он имеет среднее техническое образование по специальности радиооборудование.

– Среднее техническое? – переспросил Петухов. – А для проектирования систем электроснабжения требуется высшее инженерное образование и лицензия Госэнергонадзора.

Каждый ответ порождал новые вопросы. Комиссия методично находила несоответствия наших решений формальным требованиям различных ведомств.

Калмыков тем временем изучал журнал анализов воды из артезианских скважин:

– Бактериологические исследования проводились только при первичном вскрытии водоносного горизонта. А где ежемесячные анализы на соответствие санитарным нормам питьевой воды?

– Мы используем воду для технических целей, полива растений, – пояснил я.

– Не важно. Любая вода, поступающая в распределительную сеть, должна соответствовать СанПиН 2.1.4.559–96… – санитарный врач запнулся, покопался в бумагах. – То есть действующим санитарным правилам.

Из соседней комнаты продолжал доноситься спор о печках. Кутузов и Ефимов перешли к обсуждению конвекционных потоков и теплообмена, используя научную терминологию.

– Коэффициент теплопередачи чугуна выше, чем у стали! – утверждал Кутузов.

– Зато площадь поверхности нагрева у «Сибирячки» больше! – парировал Ефимов.

Макарычев покачал головой:

– Товарищ Корнилов, как руководитель подразделения вы должны обеспечить дисциплину в коллективе. А у вас сотрудники спорят по каким-то бытовым вопросам вместо выполнения производственных задач.

Я понял, что нужно брать инициативу в свои руки. Пассивная оборона только усугубляла ситуацию.

– Товарищи, – сказал я решительно, – предлагаю немедленно выехать на объект. Увидите своими глазами качество выполняемых работ. А вопросы документооборота решим после осмотра.

– Правильно, – согласился Макарычев, застегивая пальто. – Практика критерий истины, как говорил Владимир Ильич.

Мы вышли на улицу, где стоял колючий январский мороз. Термометр на столбе электролинии показывал минус двадцать девять градусов. Члены комиссии поежились, поднимая воротники пальто.

Первая остановка – насосная станция номер один в утепленном павильоне размером три на четыре метра. Внутри работал центробежный насос Д-320, создавая ровный гул. Электрощит управления мигал зелеными и красными лампочками, показывая нормальную работу автоматики.

– Температура в павильоне плюс восемнадцать градусов, – доложил я, показывая термометр на стене. – Система обогрева работает штатно.

Петухов осмотрел электрические соединения:

– Провода действительно проложены в металлических коробах. И заземление выполнено правильно.

Калмыков проверил санитарное состояние помещения:

– Чистота соблюдается. Посторонних запахов нет.

Добровольский изучил ограждения вокруг вращающихся частей насоса:

– Защитные кожухи установлены. Доступ к опасным зонам ограничен.

Постепенно критический настрой комиссии начал смягчаться. Видеть работающую систему совсем не то же самое, что придираться к документам в теплом кабинете.

– А производительность какая? – поинтересовался Макарычев, наблюдая за стрелкой расходомера.

– Двести кубометров в час при давлении четыре атмосферы, – ответил я. – Этого достаточно для орошения пятисот гектаров.

– Впечатляет, – признал представитель райкома. – А всего станций сколько планируется?

– Шесть. Общая производительность тысяча двести кубометров в час.

Мы обошли еще три насосные станции. Везде картина была одинаковой: качественно выполненный монтаж, аккуратно проложенные коммуникации, исправно работающее оборудование.

У четвертой станции нас ждал сюрприз. Возле павильона стоял снеговик высотой почти полтора метра, но вместо традиционной морковки в его руках были точные технические чертежи, выполненные на листах ватмана.

– А это что такое? – удивился Добровольский, рассматривая схемы.

Чертежи действительно профессиональные. План модернизации насосной станции с дополнительными системами безопасности, автоматическими клапанами, резервными насосами.

– Видимо, кто-то из наших инженеров таким образом оформляет свои идеи, – предположил я, хотя сам был озадачен.

– Оригинальный подход, – усмехнулся Макарычев. – И чертежи неплохие.

К концу осмотра настроение комиссии заметно изменилось. Реальное состояние объекта разительно отличалось от формальных претензий.

– Товарищ Корнилов, – сказал Макарычев, когда мы вернулись в контору, – объект производит хорошее впечатление. Но документальное оформление требует доработки.

– Что конкретно нужно исправить? – поинтересовался я.

Представитель райкома достал список из внутреннего кармана пальто:

– Получить заключение санэпидстанции, согласовать проект в Госэнергонадзоре, оформить разрешение на изменение целевого назначения земельного участка.

– А сроки какие? – спросил я, понимая, что бюрократическая машина может затянуть процесс на месяцы.

– Стандартные. Каждое ведомство рассматривает документы в течение тридцати дней.

Три месяца бюрократических процедур означали срыв весеннего сезона орошения. Именно на это и рассчитывали организаторы проверки.

Но я уже обдумывал план контрнаступления. Если нас атакуют формальными методами, значит, нужно использовать те же методы для защиты.

Когда члены комиссии уехали, оставив после себя толстую папку с замечаниями и требованиями, я вернулся в НИО и обнаружил, что спор о печках перерос во что-то совершенно невероятное.

Кутузов стоял возле старой чугунной «Буржуйки», держа в руках самодельный прибор, собранный из деталей разобранного радиоприемника «Рига-104». К термометру ТЛ-4 он приделал длинный провод и какую-то электронную схему в жестяной коробке из-под леденцов «Барбарис».

– Виктор Алексеевич, посмотрите! – воодушевленно объявил он, размахивая своим изобретением. – Я сконструировал дистанционный термометр! Теперь можно измерять температуру в любой точке помещения, не вставая с места!

Ефимов сидел за письменным столом, покрытым зеленым сукном, и что-то усердно записывал в общую тетрадь в синем переплете. Перед ним лежали счеты «Феликс» с костяшками из карельской березы, логарифмическая линейка ЛИ-1 в кожаном футляре и стопка исписанных листов.

– Сергей Михайлович, что вы там высчитываете? – поинтересовался я, подходя к столу.

– Экономическое обоснование выбора отопительного прибора, – серьезно ответил молодой сотрудник, поправляя очки в пластмассовой оправе. – Учитываю стоимость топлива, время розжига, коэффициент полезного действия, амортизационные отчисления.

На листах были начерчены графики и диаграммы, таблицы с цифрами, формулы теплотехнических расчетов. Ефимов подошел к задаче с той же тщательностью, с какой планировал бы строительство электростанции.

– И к каким выводам пришли? – спросил я, изучая его записи.

– При нынешних ценах на дрова «Сибирячка» окупается за два года и четыре месяца, – ответил он, показывая итоговую таблицу. – А «Буржуйка» требует больше топлива, но зато служит дольше. При сроке эксплуатации свыше пяти лет она экономически выгоднее.

Кутузов тем временем продолжал свои измерения. Он методично обходил помещение площадью двадцать квадратных метров, фиксируя показания своего самодельного термометра в полевой дневник в клеенчатой обложке.

– Петр Васильевич, – обратился я к нему, – а долго вы этим занимаетесь?

– Уже третий день, – ответил лаборант, не отрываясь от измерений. – Снимаю показания каждые полчаса в пятнадцати контрольных точках. Хочу составить карту температурных полей для каждой печки.