Текст книги "Ответный удар (СИ)"

Автор книги: Алим Тыналин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Величковский медленно протер стекла пенсне:

– Невероятно… Это же… это абсолютно новый подход! Но как соединить слои?

– Специальная сварка и диффузионный отжиг, – я продолжал писать формулы. – И особый режим термообработки: закалка внешнего слоя до шестидесяти-шестидесчти двух единиц Роквелла, затем отпуск по сложному графику.

– Позвольте, – профессор вскочил, глаза его загорелись. – Если правильно подобрать температурные режимы, это может сработать. Сорокин, начинайте плавку! Немедленно!

Следующие часы прошли как в лихорадке. Гудели печи, Сорокин колдовал над тиглями, добавляя точно отмеренные порции легирующих элементов. Величковский лично контролировал температуру, не доверяя даже автоматическим самописцам.

К рассвету первые образцы были готовы. Маленькие пластины новой брони поблескивали безукоризненно ровной поверхностью.

– Смотрите! – Величковский отшатнулся от микроскопа. – Невероятная структура! Мелкое зерно, равномерное распределение карбидов… Сорокин, проверьте твердость!

Молодой инженер склонился над твердомером:

– Не может быть… Триста шестьдесят единиц по Бринеллю! А пластичность… – он схватил образец, попытался согнуть. – Не гнется!

– Теперь проверим на удар, – профессор поместил пластину в испытательную машину.

Маятниковый копер с глухим стуком обрушился на образец. На поверхности брони осталась едва заметная вмятина.

– Фантастика, – прошептал Величковский. – Энергия удара… она словно растворяется в среднем слое. А внешний даже не треснул!

– Леонид Иванович, – Сорокин повернулся ко мне. – Как вы это придумали? Это же… это революция в бронировании!

Я пожал плечами:

– Просто логически развил существующие идеи. Главное, что все получилось.

– Получилось? – Величковский поднял на меня взгляд. – Это грандиозный прорыв! Такой брони еще не существовало! Она легче существующих образцов на пятнадцать-двадцать процентов при вдвое большей снарядостойкости!

– Нужно проверить еще один вариант, – я снова взялся за мел. – Что если добавить в внешний слой бор, буквально сотые доли процента?

– Бор? – профессор задумался. – Конечно! Он образует сверхтвердые бориды с железом! Сорокин, давайте готовить новую плавку!

Где-то наверху загремел первый трамвай. Начинался новый день, а мы, забыв о времени, продолжали эксперименты. Из тиглей лилась новая сталь, навстречу новым рекордам и открытиям.

Через несколько часов, глядя на результаты испытаний, Величковский тихо произнес:

– Знаете, Леонид Иванович… За тридцать лет работы в металлургии я не видел ничего подобного. Это не просто новая броня, это новая эра в защите боевых машин.

Он кинулся к шкафу и достал толстую тетрадь в коленкоровом переплете:

– Давайте сравним результаты. Вот данные по существующей броне «Круппа» – пробитие на дистанции сто метров при угле девяносто градусов… – он водил пальцем по строчкам. – Бронебойный снаряд калибра тридцать семь мм пробивает сорокамиллиметровую броню.

– А наша последняя разработка, которую мы внедрили на заводе? – спросил Сорокин, придвигаясь ближе.

– Та, из-за которой вся эта история началась… – профессор перевернул страницу. – При тех же условиях держит шестьдесят пять миллиметров. Это был огромный прорыв, в полтора раза лучше крупповской.

Я взял последний испытанный образец:

– А теперь измерьте эту.

Величковский благоговейно уложил пластину на измерительный стол:

– При той же массе… – он замер, глядя на приборы. – Господа, вы только посмотрите! Эквивалентная стойкость – девяносто миллиметров! Более чем в два раза превосходит крупповскую и в полтора раза нашу последнюю разработку!

– И это еще не все, – Сорокин возбужденно подскочил к доске с графиками. – Смотрите, при косом ударе под углом шестьдесят градусов эффективность еще выше. За счет трехслойной структуры снаряд либо рикошетит, либо застревает во втором слое. Считайте сами – это уже эквивалент сто сорока-сто пятидесяти миллиметров обычной брони!

– Поразительно, – Величковский снял пенсне, протирая его дрожащими руками. – А если учесть, что наша броня на двадцать процентов легче при той же толщине… Леонид Иванович, да с такой защитой наши танки будут неуязвимы для любых существующих противотанковых пушек!

Я довольно кивнул. Броня действительно получилась революционной даже по меркам 1941 года, не говоря уже о 1929-м. Первый этап завершен. Мы создали броню, которой еще не существовало в этом времени. Теперь предстояло наладить ее производство. И еще сохранить все в тайне до решающего момента.

Глава 5

Щит и меч

В дальнем помещении подвала царила особая тишина, нарушаемая только тихим шипением самодельной пневматической установки. Сорокин в последний раз проверял крепление испытательной пластины.

– Давление в системе пятнадцать атмосфер, – доложил он, сверяясь с массивным манометром старой немецкой выделки. – Больше не рискну, трубки могут не выдержать.

Величковский колдовал над штативом с фотоаппаратом «ФЭД»:

– Придется снимать с короткой выдержкой. Жаль, нет нормальной высокоскоростной съемки, но и это лучше, чем ничего.

Мышкин, прислонившись к стене, внимательно наблюдал за приготовлениями:

– А эти ваши… масштабные испытания, они действительно покажут реальную картину?

– Теория подобия, голубчик, – Величковский поднял палец. – Если правильно соблюсти все пропорции, то результаты будут соответствовать полноразмерным испытаниям. Только тише и… экономнее.

Я осмотрел испытательную камеру. Самодельная, но добротно сделанная конструкция: толстые стальные листы, смотровые окна из корабельного стекла, тщательная герметизация стыков.

– Готово, – Сорокин отошел от установки. – Первый образец – обычная броня, для сравнения. Стандартная марка, используемая сейчас на танках.

– Лампы! – скомандовал Величковский.

Зажглись мощные лампы, направленные на испытательную пластину. Сорокин встал у рукоятки спускового механизма.

– Внимание… – он замер. – Выстрел!

Резкий хлопок сжатого воздуха. Вспышка. Звон металла о металл.

– Смотрите! – Величковский бросился к пластине. – Полное пробитие! При этом масштабе это соответствует попаданию тридцатимиллиметрового снаряда. Сорокин, давайте нашу новую броню!

Пока молодой инженер менял пластину, профессор быстро делал пометки в журнале:

– Так, глубина проникновения… характер разрушения… отметины на задней стенке…

– Второй образец готов, – доложил Сорокин. – Трехслойная броня новой конструкции.

Мышкин подался вперед. Даже его невозмутимое лицо выражало интерес.

Снова хлопок. На этот раз более глухой звук удара.

– Невероятно! – Величковский прильнул к лупе, рассматривая место попадания. – Только вмятина! И какая правильная деформация среднего слоя…

Сорокин уже измерял глубину вмятины микрометром:

– Всего один целых восемь десятых миллиметра при тройной энергии удара! А масштаб показывает… – он быстро сделал расчет на грифельной доске, – … что такая броня выдержит попадание даже сорокапятимиллиметрового снаряда!

– Теперь под углом, – я указал на установку. – Проверим рикошет.

Закрепили пластину под углом шестьдесят градусов. Новый выстрел – и снаряд, срикошетив, впечатался в защитный экран.

– Записывайте! – Величковский лихорадочно чертил в журнале. – При угле шестьдесят градусов полный рикошет, поверхностные повреждения минимальные.

– А это что? – Мышкин указал на радужные разводы вокруг точки удара.

– Деформация кристаллической решетки, – объяснил Сорокин. – Видите, как равномерно распределилась энергия? Внешний слой рассеял удар, средний поглотил, а внутренний остался вообще без повреждений!

Я поднял сработавший снаряд, сплющенный, но не разрушившийся.

– Надо же, как его. А что, если мы сделаем другой снаряд?

– Погодите, – прервал Мышкин. – Сначала зафиксируем все результаты. Где фотографии?

Величковский заканчивал проявку в походной фотолаборатории, устроенной тут же:

– Вот, еще влажные… Но картина отчетливая. При одинаковой массе новая броня держит удар в два с половиной раза сильнее стандартной!

– И это без учета рикошетов, – добавил Сорокин. – А с учетом оптимальных углов наклона ее вообще невозможно пробить!

– Достаточно, – оборвал я. – Документацию – в сейф. Негативы я забираю. Через двое суток жду подробный отчет с расчетами и схемами. И товарищи… – я обвел всех взглядом. – Надеюсь, вы понимаете степень секретности?

Все молча кивнули. После ухода Мышкина Величковский тихо произнес:

– Знаете, коллеги, я сорок лет в металлургии, но такого еще не видел. Это не просто новая броня – это… – он замолчал, подбирая слова.

– Это победа, – закончил я за него. – Надо теперь сохранить секрет до решающего момента.

Сорокин начал убирать оборудование. За стеной гулко капала вода, напоминая о том, что мы все еще в подвале. Но эта темная комната только что стала местом рождения технологии, которая изменит историю.

После успешных испытаний брони я собрал Величковского и Сорокина в «штабной» комнате лаборатории.

– Товарищи, – я разложил на столе чистые листы, – броня это только полдела. Нам нужны новые снаряды.

– Зачем? – удивился Сорокин. – Мы же создали неуязвимую защиту.

– Именно поэтому, – я начал быстро чертить схему. – Представьте, что такую броню создаст кто-то другой. Чем будем пробивать?

Величковский задумчиво протер пенсне:

– Логично… Но существующие бронебойные снаряды исчерпали свой потенциал. Нужны принципиально новые решения.

– Верно. И у меня есть идея, – я понизил голос. – Но нам понадобится специалист по взрывчатым веществам и артиллерийским системам.

– Есть такой человек, – медленно произнес профессор. – Павел Андреевич Игольников. Бывший преподаватель Михайловской артиллерийской академии. Светлая голова, огромный опыт. Сейчас на пенсии, живет уединенно.

– Он надежен?

– Абсолютно. Старая школа. К тому же… – Величковский помедлил, – у него особые счеты с нынешней властью. Брата расстреляли в девятнадцатом.

На следующий день Игольников появился в лаборатории, сухощавый, прямой как струна, с цепким взглядом на морщинистом лице. Несмотря на возраст, движения четкие, военная выправка.

– Так-так, – он склонился над моими предварительными чертежами. – Любопытно… Весьма любопытно.

– Павел Андреевич, – я придвинул к нему стул, – нам нужны два типа снарядов. Первый – сверхскоростной бронебойный. Второй… – я помедлил, – второй будет использовать принцип направленного взрыва.

Игольников резко вскинул голову:

– Направленного взрыва? Но это же… – он осекся, глаза сузились. – Молодой человек, откуда вам известно о закрытых исследованиях фон Нейманна?

Я не стал отвечать на вопрос. Вместо этого объяснил всю схему.

– С вашего позволения, товарищи, – я подошел к доске. – У меня есть несколько… теоретических соображений.

Игольников и Величковский переглянулись. Сорокин приготовил блокнот для записей.

– Существующие бронебойные снаряды имеют три главных недостатка, – я начал чертить схему. – Первое – материал сердечника недостаточно тверд. Второе – форма не обеспечивает нужную концентрацию энергии. Третье – скорость встречи с целью слишком низка.

– Верно, – кивнул Игольников. – Но как решить эти проблемы?

– Давайте по порядку. Для сердечника предлагаю использовать карбид вольфрама с кобальтовой связкой.

– Позвольте! – Величковский привстал. – Но это же… Такой материал даже теоретически еще не существует.

– Теория давно разработана, – я продолжал чертить. – В Германии Крупп уже экспериментирует с карбидами для режущего инструмента. У нас просто никто не догадался применить их в снарядах.

Это была полуправда. Крупп действительно работал с карбидами, но до снарядов им было еще далеко.

– Дальше – форма, – я нарисовал обтекаемый профиль. – Удлиненный сердечник, облегченный баллистический наконечник, специальные ведущие пояски из медного сплава.

Игольников что-то быстро подсчитывал в записной книжке:

– С такой конструкцией можно достичь скорости… – он поднял глаза. – Невероятно. Почти километр в секунду!

– Именно, – я удовлетворенно кивнул. – А теперь второй тип снаряда. Здесь мы вообще отказываемся от кинетической энергии.

– Как это? – нахмурился Величковский.

– Вместо нее – направленная энергия взрыва. Смотрите, – я начал новый чертеж. – Конусообразная медная воронка, специальная форма заряда…

– Минуточку, – Игольников подался вперед. – Это же… развитие эффекта Манро! Но никто еще не смог добиться устойчивой кумулятивной струи.

– Потому что никто не пробовал такую геометрию, – я быстро набросал схему. – Угол конуса шестьдесят градусов, толщина облицовки рассчитана по особой формуле. А еще двойной детонатор с микросекундной задержкой.

В лаборатории повисла тишина. Было слышно только потрескивание газовой горелки в углу.

– Леонид Иванович, – Величковский снял пенсне, его глаза смотрели с тревожным интересом. – Вы знаете, я не люблю мистику. Но это… – он обвел рукой чертежи. – Это не просто инженерная интуиция. Слишком много точных деталей, слишком совершенные решения. Как вам могло такое прийти в голову? Откуда? Простите, но обычному человеку такое не под силу.

– Согласен, – Игольников пристально смотрел на меня. – Я тридцать лет занимаюсь артиллерией, но таких идей не встречал даже в теоретических работах. Откуда, молодой человек?

Я медленно прошелся по лаборатории, собираясь с мыслями:

– В Германии работал… много читал закрытых материалов. Анализировал различные исследования. Сопоставлял факты.

– Не верю, – спокойно сказал Величковский. Его глаза неотступно сверлили меня. – Я знаю все немецкие работы по этой теме. Ничего подобного там нет.

– Важнее другое, – я повернулся к ним. – Эти разработки дадут нам абсолютное превосходство. БПС-29 пробьет любую существующую броню. А КС-29… – я усмехнулся, – это вообще революция в артиллерии.

– БПС? КС? – переспросил Сорокин.

– Бронебойный подкалиберный снаряд и кумулятивный снаряд, – пояснил я. – Образца 1929 года.

Игольников задумчиво погладил седые усы:

– Знаете что… Не буду спрашивать, откуда у вас эти знания. Но если хоть половина расчетов верна, это действительно прорыв на десятилетия вперед.

– Все расчеты верны, – твердо сказал я. – Нужно только правильно все изготовить. Профессор, вы займетесь карбидным сердечником?

Величковский все еще смотрел на меня с подозрением, но кивнул:

– Да, с кобальтовой связкой… Придется разработать специальную технологию спекания.

– А я берусь за взрыватель, – оживился Игольников. – Двойной детонатор – это очень элегантное решение.

– Сорокин, вам – баллистические расчеты и медные воронки, – я свернул чертежи. – Через неделю жду первые опытные образцы.

Когда все разошлись, Величковский задержался:

– Леонид Иванович… Я не знаю, кто вы на самом деле. Но с такими знаниями… Будьте осторожны. Очень осторожны.

Я молча кивнул. Профессор опять внимательно посмотрел на меня, ожидая, что я добавлю. Но я промолчал и он тоже вышел.

Когда мы встретились через неделю, в тускло освещенной лаборатории привычно шипела газовая горелка, а Величковский, облаченный в прорезиненный фартук, колдовал над тиглем с раскаленным металлом.

– Температура тысяча четыреста градусов, – он сверился с пирометром. – Сорокин, подавайте карбид!

Молодой инженер осторожно всыпал черный порошок в тигель. Над поверхностью расплава взметнулись синие искры.

– Теперь кобальт, – профессор достал пакетик с серым металлическим порошком. – Точно по рецептуре – пять процентов.

В другом углу лаборатории Игольников, закрепив лупу на специальном штативе, собирал детонатор для кумулятивного снаряда:

– Удивительная конструкция… Задержка между первым и вторым импульсом – всего полмиллисекунды. Как в швейцарских часах.

Я переходил от одного рабочего места к другому, контролируя процесс. Сложнее всего было не выдать волнения, ведь я точно знал, что все должно получиться.

– Форма готова, – доложил Сорокин, показывая безупречно отполированную графитовую изложницу. – Можно заливать сердечник.

Величковский осторожно снял тигель с огня:

– Внимание… Температура критическая. Малейшее отклонение – и карбиды выпадут неравномерно.

Струйка раскаленного металла потекла в форму. В воздухе запахло озоном.

– Теперь главное – правильное охлаждение, – профессор следил за показаниями приборов. – Медленно… очень медленно…

– А вот и первая кумулятивная воронка, – Игольников продемонстрировал идеально отштампованный медный конус. – Точность поверхности – два микрона. Лучше, чем у швейцарских часовщиков.

Через час первый бронебойный сердечник остыл. Величковский придирчиво осмотрел его через лупу:

– Поразительно… Структура абсолютно однородная. Твердость… – он приложил прибор, – … девяносто по Роквеллу! Это же… это фантастика!

– Теперь нужно собрать все вместе, – я разложил на столе чертежи. – Сорокин, как баллистический наконечник?

– Готов, – инженер продемонстрировал обтекаемую деталь из легкого сплава. – По расчетам снижает сопротивление воздуха на сорок процентов.

– Отлично. Игольников?

Старый артиллерист прикрепил последнюю деталь к взрывателю:

– Механизм собран. Осталось снарядить кумулятивный заряд.

Работа продолжалась до глубокой ночи. Наконец на столе лежали два снаряда – плод коллективного гения.

БПС-29 поблескивал полированными гранями бронебойного сердечника. Обтекаемая форма, идеальная центровка, специальные ведущие пояски.

Рядом – КС-29, внешне более простой, но внутри таящий революционную схему с медной воронкой и двойным детонатором.

– Господа, – Величковский обвел взглядом лабораторию, – мы создали нечто невероятное. Этим снарядам нет равных в мире.

– БПС пробьет до ста миллиметров брони, – добавил Сорокин. – А кумулятивный… – он сверился с расчетами, – теоретически должен прожигать до ста пятидесяти миллиметров!

Игольников задумчиво поглаживал седые усы:

– Знаете, я полвека в артиллерии, но такого еще не видел. Это какой-то… качественный скачок. Словно мы заглянули на двадцать лет вперед.

Я молча кивнул, стараясь не выдать улыбку. На самом деле, мы шагнули почти на сто лет вперед

– Теперь нужно провести испытания, – Величковский аккуратно упаковывал снаряды. – На малом полигоне, как с броней.

– Только сначала, – я поднял руку, – проверим их против обычной брони. А то знаете… – я усмехнулся, – как бы не оказалось, что наши новые снаряды пробивают нашу же новую защиту.

– Исключено! – горячо возразил Сорокин. – Трехслойная броня…

– Проверим, – твердо сказал я. – Завтра в полночь. А сейчас все по домам. И помните – абсолютная секретность.

Когда все ушли, я еще раз осмотрел снаряды. Они действительно получились идеальными. Может быть, даже слишком. У нас появилось оружие, способное переломить ход событий.

На следующий день, вернее, уже в полночь,аза массивным защитным экраном в подвальном помещении собрались все участники эксперимента. Сорокин в последний раз проверял крепление испытательной установки.

– Первый выстрел – БПС-29 по обычной броне, – объявил он. – Дистанция пересчитана в масштабе, скорость снаряда – тысяча метров в секунду.

Величковский настраивал фотоаппарат:

– Готов. Можно начинать.

Резкий хлопок пневматической установки. Вспышка. Грохот металла.

– Полное пробитие! – Сорокин бросился к мишени. – Смотрите, какое чистое отверстие! Карбидный сердечник прошел как нож сквозь масло!

Игольников удовлетворенно кивнул:

– Теперь кумулятивный. По той же броне.

Новый выстрел. На этот раз в броневой пластине образовалась идеально круглая прожженная дыра.

– Невероятно, – прошептал Величковский, разглядывая результат. – Кумулятивная струя буквально испарила металл. Температура в точке удара должна была достигать астрономических показателей.

– А теперь, господа, – я достал образец новой трехслойной брони, – самое интересное.

В лаборатории повисла напряженная тишина. Сорокин закрепил бронеплиту.

– БПС-29, прямой удар, – скомандовал я.

Выстрел. На этот раз звук получился какой-то другой, глухой.

Все бросились к мишени.

– Не пробил! – изумленно воскликнул Сорокин. – Только вмятина… и то неглубокая!

Величковский склонился над броней с лупой:

– Поразительно… Внешний слой выдержал удар карбидного сердечника. Средний погасил энергию… А внутренний даже не деформировался!

– Теперь под углом, – предложил Игольников.

Новый выстрел. На этот раз снаряд срикошетил, оставив лишь царапину на поверхности.

– А что с самим снарядом? – я поднял деформированный сердечник. – Видите? Даже карбид вольфрама не справился.

– Попробуем кумулятивный, – Игольников уже заряжал КС-29.

Хлопок. Вспышка. Все замерли в ожидании.

– Тоже не пробил! – Сорокин водил пальцем по обугленному пятну на броне. – Только оплавил поверхностный слой!

Величковский исследовал место попадания:

– Кумулятивная струя… она словно размазалась по слоям. Каждый слой забрал часть энергии, рассеял ее… Гениально!

– Невозможно, – Игольников покачал головой. – Мы создали снаряды, способные пробить любую существующую броню. И мы же создали броню, которую не берут даже эти снаряды!

Я довольно улыбнулся:

– Именно так, господа. Теперь у нас есть и лучшие снаряды, и лучшая защита от них.

– Но как такое возможно? – Сорокин растерянно смотрел то на смятый бронебойный сердечник, то на броневую плиту. – Это же противоречит…

– Законам физики? – перебил я. – Нет. Просто мы достигли определенного предела. Когда защита и нападение уравновешивают друг друга.

Величковский задумчиво протер пенсне:

– Знаете, это напоминает мне историю с крупповской броней и круппоскими же снарядами. Только на совершенно новом уровне.

– Главное, – подытожил Игольников, – что наши снаряды пробивают любую существующую броню. А наша броня держит любые существующие снаряды. Включая наши собственные.

– Идеальный баланс, – кивнул я. – И серьезное преимущество. Ведь первое время только мы будем обладать и тем, и другим.

Все замолчали, осознавая значение этого факта. Где-то наверху снова просигналил автомобиль, возвращая нас к реальности.

– Нужно готовить документацию для полномасштабного производства, – я свернул чертежи. – Время работает против нас.

И все же, глядя на смятый карбидный сердечник рядом с нетронутой броней, я испытывал странное удовлетворение. Мы создали совершенное оружие и совершенную защиту. Пусть они уравновешивают друг друга – это только доказывает, что мы достигли технологического предела этого времени.

Глава 6

Пушечные выстрелы

Весеннее солнце едва пробивалось сквозь пыльные окна старого особняка на Покровке. Редакция «Гудка» просыпалась. Стучали пишущие машинки, курьеры разносили гранки, из типографии доносился привычный грохот печатных станков.

В кабинете редактора Стрельцова, прокуренном до желтизны обоев, пахло вчерашним табаком и свежей газетной краской. Сам редактор, грузный мужчина с проседью на висках, внимательно читал принесенную Тюленевым статью.

– Так-так… – он прищурился сквозь круглые очки в стальной оправе. – «Сравнительный анализ качества металлургической продукции московских заводов»… Хм… Хитро придумано. Вроде бы обычный технический материал, а суть-то совсем другая.

Он внимательно посмотрел на журналиста. Погрозил ему пальцем.

– Все цифры подлинные, Николай Георгиевич, – Тюленев присел на краешек стула. – Акты военной приемки, заключения лабораторий, свидетельства заводских инженеров…

Стрельцов поднял глаза от рукописи:

– И все это можно подтвердить документально?

Ага, как же. Тюленев человек старой закалки. Стал бы он давать непроверенный материал?

– До последней цифры. Специально проверил трижды.

В коридоре прогрохотала тележка с матрицами, кто-то громко требовал срочно переверстать третью полосу. Редактор задумчиво забарабанил пальцами по столу:

– А «Сталь-трест» не попытается опровергнуть?

Ну да, вообще-то это и есть главная цель вброса.

– Пусть попробуют, – Тюленев слегка улыбнулся. – У меня есть еще материалы. Если начнут спорить, ударим с новой силой. Там такое вскроется, что всем чертям жарко покажется.

– Ладно, – Стрельцов решительно черкнул на полях «В набор». – Ставим на вторую полосу, под рубрику «Вопросы качества». По освещению хода индустриализации. Пусть выглядит как обычный производственный материал. И заголовок… – он задумался. – «Когда брак становится системой». Как вам?

– В точку, – кивнул Тюленев. – И подпись, как договаривались – «Инженер П.»

В этот момент в кабинет без стука влетел молодой репортер:

– Николай Георгиевич! Звонили из «Сталь-треста»! Беспалов требует согласовать с ними все материалы по металлургии!

Стрельцов усмехнулся в седые усы:

– Передайте Алексею Петровичу мое глубокое уважение. И добавьте, что редакционная политика «Гудка» не предусматривает внешнего согласования аналитических материалов.

Когда репортер выбежал, редактор повернулся к Тюленеву:

– Чувствуете? Уже занервничали. Значит, есть что скрывать… Готовьте следующий материал. Но учтите, за вами наверняка будут следить. Не боитесь вызванной бури? Тут такое начнется, никому мало не покажется.

– Волков бояться, в лес не ходить, – Тюленев достал из потертого портфеля еще одну папку. – Все продумано. Следующая статья уже готова. Там будет про их «особые» отношения с военной приемкой.

– Осторожнее, – Стрельцов понизил голос. – Это серьезные люди. У них связи в наркоматах, покровители в верхах. Они не побрезгуют ничем.

– Ничего, – молодой журналист прищурился. – У нас тоже есть свои козыри. Первый удар надо нанести точно в цель.

К вечеру типографские машины уже печатали завтрашний номер. Тюленев стоял у окна, глядя, как в темнеющем небе зажигаются первые звезды. Где-то там, в особняке на Мясницкой, его статью уже наверняка положили на стол Беспалову. И завтра утром разразится буря.

Он достал папиросу, но прикурить не успел. В дверях показался знакомый мальчишка-посыльный. Записка от Мышкина. Кузьмин уже передал «Сталь-тресту» подброшенную дезинформацию.

* * *

К вечеру следующего дня я намеренно задержался в кабинете. Знал, что информация должна дойти до «Сталь-треста» с двух направлений: через статью в «Гудке» и через донесение Кузьмина.

В стареньком камине потрескивали поленья, отбрасывая неровные тени на стены. Я просматривал вечернюю почту, когда в дверь осторожно постучали.

– Войдите.

Головачев бесшумно проскользнул в кабинет:

– Леонид Иванович, вы просили срочную информацию по «Сталь-тресту». Мышкин передал, – он достал свежий номер «Гудка». – Он сейчас подойдет тоже. Статья эта… В «Сталь-тресте» такое творится! Беспалов с утра совещание собрал, кричал на всех. Казаков лично на завод приезжал, документацию проверял.

Я сделал вид, что только сейчас заметил газету:

– А, читал. Любопытный материал. Технический анализ, цифры, факты.

– Так ведь… – Головачев подошел ближе. – Это еще не все! Говорят, у них военная приемка забраковала крупную партию. В общем, паника у них полная. Казаков уже в наркомат докладывать поехал.

Он достал из папки стопку свежих телеграмм:

– Леонид Иванович, еще срочное сообщение от нашего человека в ВСНХ. «Сталь-трест» требует создать специальную комиссию по проверке качества на всех металлургических заводах. В том числе и наших.

– Вот как? – я изобразил удивление. – Что ж, пусть проверяют. Нам скрывать нечего.

Головачев кивнул и вышел. Главное, что он доложил все, что надо. Когда за ним закрылась дверь, вошел сам Мышкин, как всегда, после вежливого стука.

– Клюнули, – он довольно потер руки. – У Беспалова истерика. Требует найти автора статьи, грозится судом… А самое главное, они уже готовят опровержение. Со всеми теми данными, что Кузьмин им передал.

– Прекрасно, – я подошел к окну. Посмотрел на рабочих, собравшихся в темноте двора у проходной. – Пусть публикуют. Тем сильнее будет эффект, когда мы предъявим настоящие документы.

– А как там Тюленев со второй статьей?

– Готова. Выйдет через два дня. Там будет про их особые отношения с военной приемкой. С фамилиями, датами и суммами.

Мышкин присвистнул:

– Это их добьет. Особенно сейчас, когда они сами привлекли внимание к вопросам качества.

Я налил себе чаю из дымящегося самовара:

– Знаете, что самое интересное? Они так увлеклись нашей «липой» с бракованной продукцией, что совершенно забыли проверить документы военной приемки. А там… – я усмехнулся. – Там настоящие акты, не подделка. И цифры в них говорят сами за себя.

За окном громыхнул гудок. Последний на сегодня – скоро полночь. А завтра… Завтра начнется новый акт этой пьесы.

* * *

Редакционное кафе «Журналист» на Тверской встретило Тюленева привычным запахом щей и папиросного дыма. В углу тихо шипел радиоприемник, передавая последние новости.

Казаков ждал за дальним столиком. Безупречный костюм-тройка, золотой перстень на холеном пальце, чуть снисходительная улыбка:

– Присаживайтесь, Сергей Николаевич. Кофе? Или, может быть, коньяк?

– Благодарю, я недолго, – Тюленев остался стоять. За соседним столиком он заметил двух неприметных людей, слишком внимательно изучающих меню.

– Напрасно спешите, – Казаков жестом фокусника извлек конверт. – У меня есть интересное предложение. Скажем… две тысячи сейчас и еще три после выхода опровержения.

– Опровержения чего? – Тюленев чуть прищурился. – Все факты в статье проверены.

– Бросьте, – Казаков поморщился. – Все мы понимаем, как делаются такие материалы. Назовите свою цену.

– Моя цена – правда, Игорь Петрович. И она не продается.

Улыбка Казакова стала жестче:

– Зря вы так. Очень зря. С нами лучше не ссориться, а дружить.

Тюленев застыл на месте, пристально разглядывая собеседника.

– Это угроза?

– Что вы, простая забота о вашей безопасности, – Казаков спрятал конверт и поднялся из-за стола. – Подумайте до вечера. Телефон вы знаете.

Домой Тюленев возвращался за полночь. В редакции задержали, где он правил гранки завтрашней статьи. В конце Хлебного переулка фонари не горели.

Шаги он услышал, когда до подъезда оставалось метров двадцать. Двое, крепкие, в кепках, надвинутых на глаза.

– Закурить не найдется? – прохрипел один, заходя слева.

– Не курю, – Тюленев крепче сжал портфель. Там была верстка завтрашней статьи, единственный экземпляр.

– А мы вот курим, – второй достал финку. – И очень не любим обличительные статейки.

Тюленев успел уклониться от первого удара, портфелем отбил второй. Но их было двое, и в темноте. Долго так не продержаться.

Вдруг один из нападавших странно охнул и осел на тротуар. Второй развернулся и тут же получил короткий, неуловимый для глаза удар в челюсть.

Из тени проступила массивная фигура:

– Все в порядке, Сергей Николаевич?

– Фомич? – удивился Тюленев, узнав бывшего циркового борца. – Вы как здесь?

– Товарищ Мышкин попросил приглядеть за вами, – здоровяк поправил сбившийся пиджак. – Знал, что эти сволочи что-нибудь придумают.

Один из лежащих застонал. Фомич деловито обыскал обоих: