Текст книги "Ответный удар (СИ)"

Автор книги: Алим Тыналин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

– Отлично. Будете нашими глазами и ушами там. Но осторожно. За вами наверняка установят слежку.

– Не впервой, – усмехнулся Сорокин. – В Гражданскую и не такое приходилось.

– Павел Иванович, – я повернулся к Глушкову, – вы пока числитесь безработным. Это развязывает руки для особых поручений.

Глушков понимающе кивнул.

– А вы, Николай Александрович, – обратился к Величковскому, – официально возвращаетесь в университет. Это даст возможность легально получать редкие реактивы и новейшую техническую литературу.

Профессор задумчиво поглаживал бородку:

– В лаборатории органической химии как раз есть вакансия. И заведующий мой старый друг по Цюрихскому политехникуму.

– Теперь главное, – я понизил голос. – Вы знаете, для чего мы здесь собрались. В подвале этого особняка я оборудую тайную лабораторию. Туда будет перевезена большая часть оборудования с завода, якобы на списание.

– Рискованно, – заметил Сорокин. – За перемещением оборудования наверняка следят.

– Алексей Григорьевич все продумал, – я кивнул на Мышкина.

Тот достал потрепанный блокнот:

– Легенда такая антикварный склад под управлением артели «Старина». Документы безупречные. Грузовики будут возить старую мебель, среди нее и спрячем оборудование.

– А охрана? – спросил Глушков.

– Двойная система, – Мышкин сделал пометку в блокноте. – Снаружи обычные сторожа, для отвода глаз. Настоящую охрану обеспечат мои люди, под видом грузчиков.

– Какова моя роль? – Величковский подался вперед.

– Вы, профессор, возглавите исследования. Нам нужно не просто повторить прежнюю технологию, а создать что-то принципиально новое.

– У меня есть идеи, – оживился Величковский. – Если добавить в сплав…

– Тише, голубчик, – остановил его Мышкин. – О технических деталях поговорим завтра, в более подходящей обстановке.

Я достал конверт:

– Здесь адреса для связи и шифры. Встречаемся только по крайней необходимости. Все сообщения через условленных посредников.

– А как же автоматизация на заводе? – спросил Сорокин. – Без меня Зотов один не справится.

– Справится, – усмехнулся я. – Он талантлив, просто еще не знает об этом. К тому же, у него есть Протасов. Пока они занимаются открытой работой, никто не заподозрит существования тайной лаборатории.

– Хитро придумано, – одобрительно кивнул Глушков. – Пусть все думают, что мы разбежались кто куда.

– А на самом деле, – подхватил Величковский, – создаем что-то новое, революционное!

– Тише, господа, – снова вмешался Мышкин. – Время позднее, нельзя привлекать внимание.

Мы быстро обсудили детали связи и разъехались поодиночке, в разные стороны. Последними уходили мы с Мышкиным.

– Как думаете, сработает? – спросил я, когда мы сели в машину.

– Должно, – он сделал очередную пометку в блокноте. – Люди надежные, легенда прикрытия убедительная. Надо не спешить и соблюдать все меры предосторожности.

Перед выходом я еще раз прошелся по подвалу, прикидывая размещение оборудования. Да, место идеальное. Достаточно просторно, скрытно от посторонних глаз, есть все необходимые коммуникации.

– Отлично, – я в последний раз оглядел подвал. – Завтра отправим первую партию. Под видом списанного.

Мышкин кивнул и что-то пометил в своем блокноте.

Глава 3

Информационная война

«Форд» мягко покачивался на булыжной мостовой. За окном проплывали вечерние улицы. Редкие фонари отбрасывали желтоватые блики на мокрый асфальт. Водитель, молчаливый Карпов, уверенно вел машину, огибая выбоины и лужи.

Мышкин, сидевший рядом со мной на заднем сиденье, достал потертый портсигар:

– Будете?

Я покачал головой. Он щелкнул зажигалкой, затянулся. В полумраке салона вспыхнул красный огонек папиросы.

– Значит, говорите, лаборатория будет готова через неделю? – Мышкин выпустил струйку дыма. – Что ж, хорошо. А теперь о главном. Мы нашли вашего человечка.

Я напрягся, но постарался сохранить внешнее спокойствие:

– Кто?

– Старший мастер Кузьмин из мартеновского цеха. – Мышкин стряхнул пепел в медную пепельницу. – Тот самый, что так рьяно поддерживал забастовку в прошлом месяце.

– Петр Савельевич? – я даже слегка опешил. – Не может быть. Он же…

– Старый работник, да, – перебил Мышкин. – Еще при вашем отце начинал. Именно поэтому его и завербовали. Обида, знаете ли. Ваш отец когда-то не дал ему повышения, предпочел другого. Нащупали эту старую рану. Впрочем, мои коллеги из ОГПУ знают, куда давить.

Да, все точно. Теперь я знал, что провал с испытаниями во время визита комиссии Межлаука был подстроен именно ОГПУ. Мышкин сразу мне это сообщил. Подстроен через Кузьмина, получается. Который думал, что действует в интересах «Сталь-треста», хотя и в самом деле работал на них. Ну, хорошо.

Машина свернула на Садовую. Мимо проплыли освещенные окна «Метрополя».

– У нас есть доказательства? – я достал блокнот.

– Неполный, но комплект, – Мышкин похлопал по кожаной папке. – Расписки в получении денег. Копии донесений в «Сталь-трест». Самого главного, конечно нет. Прямых указаний по организации брака в военном заказе. Но косвенных улик предостаточно.

Я сокрушенно покачал головой. Кузьмин… Кто бы мог подумать.

Седой, степенный, уважаемый всеми мастер. А ведь действительно, именно через его смену проходила та злополучная партия бракованной брони.

– И что вы предлагаете? – спросил я, уже догадываясь об ответе.

Мышкин затушил папиросу:

– А вот тут начинается самое интересное. Мы его пока трогать не будем.

– Почему?

– Потому что через него можно такую комбинацию провернуть… – Мышкин усмехнулся. – Вы же хотели информационную войну против «Сталь-треста»? Вот вам и козырь в руки. Пусть работает. Только теперь он будет передавать им то, что нам нужно.

За окном проплыла темная громада Курского вокзала. Карпов ловко объехал груженую подводу.

– Значит, дезинформация? – я начал понимать замысел Мышкина.

– Именно. Мы с вами разработаем целый план. Что и когда он должен им сообщать. Какие документы «случайно» показывать. А параллельно будем готовить сюрпризы, – он сделал многозначительную паузу.

– Параллельно готовим разоблачительные материалы для прессы, – закончил я. – Когда придет время, ударим по всем направлениям.

– Вы схватываете на лету, Леонид Иванович, – одобрительно кивнул Мышкин. – Только для этого нужны деньги. Серьезные деньги. Газетчики нынче дорого берут за правильные статьи.

Я мрачно усмехнулся:

– Будут деньги. У меня еще остались кое-какие семейные ценности. Завтра же займусь этим вопросом.

«Форд» остановился у перекрестка. Где-то вдалеке прогудел паровоз.

– Вот здесь я выйду, – Мышкин взялся за ручку двери. – Завтра обсудим детали.

Он растворился в темноте, только на мгновение мелькнул силуэт в кожаном пальто. Карпов тронул машину и поехал обратно на завод.

Я откинулся на спинку сиденья, перебирая в уме варианты. Значит, Кузьмин… Что ж, пришло время учиться играть чужими фигурами.

Проснулся я от бодрого заводского гудка. В кабинете промозгло. Камин давно погас, только серая зола напоминала о вчерашнем огне. На столе громоздились папки с чертежами и недопитая чашка кофе.

Вчера я работал допоздна и остался ночевать на заводе.

Старинные часы на стене показывали начало девятого. За окном уже кипела заводская жизнь, грохотали вагонетки, доносился лязг металла из мартеновского цеха.

Умывшись ледяной водой из графина, я достал из сейфа небольшой сверток в вощеной бумаге. Семейные драгоценности, последний резерв, который берег для самого черного дня. Что ж, видимо, этот день настал.

Позавтракав и отдав распоряжения Головачеву и Протасову, я отправился добывать деньги.

Пономарев жил в бывшем собственном доме на Маросейке, который теперь числился как «жилтоварищество». Большую часть особняка занимали новые жильцы, но антиквару удалось сохранить за собой четыре комнаты в бельэтаже, где он и вел свои негласные дела.

Массивная дверь с облупившейся краской открылась после третьего звонка. Седой швейцар, переименованный теперь в «дежурного по подъезду», впустил меня в полутемную прихожую. Потертая ковровая дорожка заглушала шаги.

В гостиной, превращенной в кабинет для оценки ценностей, еще сохранились следы прежней роскоши. Тяжелые портьеры, правда, уже с заметной молью по краям, темные обои с едва различимым узором, потускневшая бронзовая люстра.

У окна стоял массивный стол с настольной лампой, прикрытой зеленым абажуром. Особняк явно переживал не лучшие времена, с потолка местами осыпалась лепнина, паркет рассохся и скрипел при каждом шаге.

От прежнего богатства остались только специальные инструменты ювелира, разложенные на столе со знанием дела – лупы, пинцеты, весы необычайной точности. В углу виднелся несгораемый шкаф, сохранившийся еще с довоенных времен.

Пономарев принимал строго по рекомендациям. К счастью, у меня есть визитная карточка от Котова, который когда-то вел дела с почтенным антикваром.

Хозяин дома, сухощавый старик с аккуратно подстриженной седой бородкой, больше походил на университетского профессора, чем на скупщика. Золотое пенсне поблескивало в утреннем свете, на худых пальцах ни единого перстня.

– Присаживайтесь, Леонид Иванович, – Пономарев указал на потертое кресло у стола. – Василий Андреевич предупредил о вашем визите. Что желаете предложить?

Я развернул сверток. На зеленом сукне стола тускло блеснули фамильные броши, серьги и колье – все, что осталось от приданого матери.

Пономарев неторопливо надел специальные очки, достал лупу:

– Так-так… Очень интересно. Это ведь работа Фаберже, не так ли? – он поднес к свету изумрудную брошь. – Да, определенно. Узнаю почерк мастера Хольмстрема… А вот это… – он взял колье с александритами, – … если не ошибаюсь, заказывал ваш батюшка у Болина к свадьбе с Марией Николаевной?

– Вы хорошо осведомлены, – я старался говорить ровно.

– В нашем деле иначе нельзя, – Пономарев бережно повертел в руках старинные серьги с бриллиантами. – Каждая вещь имеет свою историю. И свою цену, разумеется.

Он снял очки, протер их батистовым платком:

– Что ж, я готов предложить сто двадцать тысяч. За все.

– Двести, – твердо сказал я. – Вы же знаете реальную стоимость.

Пономарев едва заметно улыбнулся:

– Времена нынче неспокойные, Леонид Иванович. Риск большой… Ну, могу добавить еще двадцать тысяч, учитывая нашу давнюю дружбу с Василием Андреевичем.

– Сто восемьдесят, – я пристально посмотрел на старика. – И мы оба знаем, что даже это намного ниже истинной цены.

Он помолчал, разглядывая изумруды под лампой:

– Сто пятьдесят. И это мое последнее слово.

За окном прогрохотал трамвай, где-то во дворе громко спорили жильцы о пользовании общей кухней. Пономарев, словно извиняясь за эти звуки новой жизни, слегка поморщился.

Я кивнул. Торговаться дальше не имело смысла. Других покупателей с такими деньгами сейчас просто нет.

– Когда можно получить деньги?

– Прямо сейчас, – Пономарев встал, подошел к массивному несгораемому шкафу в углу. – Я предполагал примерную сумму сделки.

Пока он отсчитывал купюры, я в последний раз смотрел на материнские драгоценности. С каждой вещью у прежнего Краснова были связаны воспоминания. Вот эту брошь мать надевала на рождественские балы, а колье сверкало на ее шее в день первого причастия.

– Прошу, – Пономарев положил на стол толстую пачку, перетянутую банковской лентой. – Можете пересчитать.

– Доверяю вашей порядочности, – я спрятал деньги во внутренний карман.

У двери старик неожиданно тронул меня за рукав:

– Леонид Иванович… Если когда-нибудь захотите выкупить обратно… Я сохраню все как есть.

– Благодарю, – я слегка поклонился. – Но боюсь, эти вещи уже принадлежат прошлому. Как и многое другое.

После посещения Пономарева я вернулся на завод. В приемной меня ждал Глушков, подтянутый, собранный, с неизменной кожаной папкой под мышкой.

– Проходите, Николай Степанович, – я пропустил его в кабинет и плотно закрыл дверь.

Глушков сел в кресло, положил папку на колени. В кабинете пахло свежесваренным кофе, Головачев уже успел принести мне чашку.

– У меня для вас особое задание, – я достал из сейфа пухлый конверт. – Завтра утром выезжаете на Урал. Неофициально, конечно. – я понизил голос. – Нужно проверить, нет ли там таких же «кротов», как здесь. И главное, надо создать надежную систему защиты от промышленного шпионажа. На Урале будет разворачиваться основное производство, нам нельзя допустить утечек.

– Сколько времени на выполнение?

– Месяц, может быть полтора. Действуйте очень осторожно. Никому не говорите о реальной цели поездки. Впрочем, мне ли вас учить.

Глушков спрятал конверт во внутренний карман:

– Когда направлять первый отчет?

– Через неделю. Телеграфом, условным текстом. Если возникнут проблемы, сразу же свяжитесь по экстренному каналу через Мышкина.

Он встал, одернул пиджак:

– Разрешите идти? Нужно подготовиться к отъезду.

– Идите. И будьте предельно осторожны. «Сталь-трест» наверняка попытается выяснить истинную цель вашей поездки.

Когда за Глушковым закрылась дверь, я подошел к окну. Начинало смеркаться. До встречи с людьми Мышкина осталось совсем немного.

Конспиративная квартира в маленьком двухэтажном флигеле у Чистых прудов казалась необитаемой, пыльные окна, облупившаяся краска на подоконниках. Только опытный глаз мог заметить едва видимый свет за плотными шторами.

Мышкин ждал в комнате, скупо обставленной казенной мебелью. Настольная лампа под зеленым абажуром освещала разложенные на столе документы. В углу тихо шипел примус – кто-то из соседей готовил ужин.

– А, вот и вы, – Мышкин указал на свободный стул. – Познакомьтесь, это Сергей Николаевич Тюленев. Молодой, но очень способный журналист из «Гудка».

Тюленев, худощавый молодой человек в потертом пиджаке, привстал, протягивая руку:

– Наслышан о вас, Леонид Иванович. Особенно о последних событиях.

– Присаживайтесь, – я достал из портфеля пачку купюр. – Обсудим детали кампании.

Мышкин разложил на столе несколько газетных вырезок:

– Вот здесь и здесь «Сталь-трест» уже начал свою игру. Намеки на проблемы с качеством у конкурентов, туманные обвинения в адрес частных заводов.

– Значит, ответим тем же, – Тюленев придвинул к себе лампу. – Только бить будем конкретно и с доказательствами. У меня уже готов план первой статьи. Техническая экспертиза их продукции, отзывы недовольных заказчиков.

Мышкин достал папиросу:

– А через неделю Кузьмин передаст им «секретную» информацию о якобы готовящемся к публикации разгромном материале про их махинации с военными заказами. Они запаникуют, начнут готовить опровержения.

– И попадут в ловушку, – я усмехнулся. – Потому что реальная статья будет совсем о другом. О систематическом браке в их продукции.

– Именно, – Тюленев быстро делал пометки в блокноте. – Первый материал выйдет послезавтра. Чисто технический анализ, никаких прямых обвинений. Просто сравнение показателей качества разных заводов.

– Где их цифры будут явно хуже других, – кивнул Мышкин. – А потом пойдет уже вторая статья.

За окном прогрохотал трамвай. Мы помолчали, пока стих шум.

– Деньги на первый этап, – я пододвинул Тюленеву конверт. – Остальное – после выхода материала.

– Учтите, – Мышкин стряхнул пепел в жестяную пепельницу, – они попытаются вычислить источник информации. Возможно, начнут следить за журналистами.

– Я знаю, как заметать следы, – Тюленев спрятал конверт. – Статья появится в «Гудке» за подписью «Инженер П.» Никаких прямых контактов. Материалы будем передавать через три руки.

Мы проговорили до глубокой ночи, выстраивая схему информационной атаки. Когда я уходил, Мышкин задержал меня у двери:

– А что с Кузьминым? Не боитесь, что догадается о подставе?

– Не догадается, – я покачал головой. – Он слишком увлечен местью. Такие люди видят только то, что хотят видеть.

На улице свежо. Весенний ветер гнал по булыжной мостовой обрывки газет. Где-то среди них скоро появятся и наши статьи. Первые залпы в информационной войне.

Я вернулся на завод. И сразу же отправился выставлять приманку.

В мартеновском цехе привычно пахло раскаленным металлом. Утренняя смена только началась, и Кузьмин, как обычно, проверял записи в журнале плавок.

Я специально выбрал этот момент. Старый мастер никогда не упускал случая быть в курсе всех производственных деталей.

– Василий Петрович, – я намеренно громко окликнул Зотова, склонившегося над пультом управления. – Зайдите ко мне в техконтору, нужно обсудить последние результаты.

В тесной конторе мастера я достал заранее подготовленную папку с документами. Краем глаза заметил, как Кузьмин «случайно» задержался у двери, делая вид, что изучает график работы печей.

– Смотрите, – я разложил на столе диаграммы, чуть повернув их так, чтобы они были видны из коридора. – Вот здесь и здесь показатели просели. Если военная приемка это обнаружит, нам не сдобровать.

Зотов, отлично понимающий свою роль, озабоченно покачал головой:

– Да, Леонид Иванович, ситуация тревожная. Особенно с этой последней партией. Боюсь, придется пересматривать всю технологию.

Краем глаза я видел, как Кузьмин замер, вслушиваясь в каждое слово. Седые брови мастера чуть заметно дрогнули, он явно почуял добычу.

– Собирайте экстренное совещание, – я намеренно повысил голос. – И главное – никому ни слова. Если информация просочится к конкурентам, это будет беда.

В этот момент в цехе что-то загрохотало. Я резко обернулся, «забыв» на столе раскрытую папку с документами.

– Пойдемте, Василий Петрович, проверим, что там случилось.

Выходя из конторы, я практически столкнулся с Кузьминым. Старый мастер виновато отступил в сторону:

– Простите, Леонид Иванович, я тут график смен хотел посмотреть.

– А, да-да, – я рассеянно махнул рукой. – Посмотрите, только не задерживайтесь. У нас тут срочное дело.

Мы с Зотовым направились к печам. Я знал, что у Кузьмина будет не меньше пятнадцати минут, чтобы изучить «секретные» документы. И он не упустит такой шанс.

– Как думаете, клюнет? – тихо спросил Зотов, когда мы отошли достаточно далеко.

– Обязательно, – я усмехнулся. – Такие специально подготовленные утечки – самая надежная приманка для шпионов. Он уже сегодня побежит докладывать куда надо.

– А если проверят эти данные?

– Пока проверят, пока разберутся… К тому моменту мы уже нанесем главный удар. Главное заставить их действовать поспешно, на эмоциях.

Мы дошли до конца цеха и медленно направились обратно. Я специально тянул время, давая Кузьмину возможность как следует изучить документы.

Когда вернулись в контору, папка лежала точно так же, как я ее оставил. Только самый внимательный глаз мог заметить, что некоторые листы чуть сдвинуты. Явный след поспешного перелистывания.

– Все в порядке? – как бы между прочим спросил я у Кузьмина, который все еще делал вид, что изучает график смен.

– Да-да, Леонид Иванович, – старый мастер одернул промасленный халат. – Я уже ухожу. Дела, знаете ли.

Я проводил его взглядом. Теперь оставалось только ждать, когда он передаст «сенсационную» информацию своим хозяевам из «Сталь-треста».

Глава 4

Тайная лаборатория

Склады Промвоенторга встретили промозглым весенним ветром. Длинные приземистые здания из потемневшего кирпича тянулись вдоль железнодорожной ветки. На путях ржавели несколько товарных вагонов с выцветшими немецкими надписями, еще трофеи Первой мировой.

Я поправил потертый картуз, купленный специально для этого визита. В прежние времена я бы постеснялся показаться в таком виде, но сейчас важнее не привлекать внимания. Степан, в таком же простом картузе и брезентовой куртке, деловито возился с полуторкой, делая вид, что проверяет мотор.

– Василий Игнатьич! – окликнул я сгорбленную фигуру у входа в складской корпус. – Не узнаете?

Старый Прохоров близоруко прищурился, потом просветлел лицом:

– Никак молодой Краснов? Леонид Иванович? А я-то думаю, кто там спрашивал про старое оборудование… – он понизил голос. – Батюшку вашего, Царствие ему Небесное, хорошо помню. Сколько раз выручал меня в трудные времена.

– Вот и я к вам, Василий Игнатьич, может, поможете, как отцу когда-то?

Прохоров огляделся по сторонам:

– Пойдемте-ка в контору, там потолкуем.

В тесной конторке пахло сырой штукатуркой и махоркой. На стене вкривь висела выцветшая схема складского хозяйства, на столе лежали громоздкие конторские книги в потертых коленкоровых переплетах.

– Значит, станки ищете? – Прохоров прикрыл дверь. – И печи термические? Знаю, знаю… У меня тут как раз списывают партию оборудования. С крупповского завода в Эссене, еще в четырнадцатом году купили. Только зачем вам это старье? У вас же на заводе современное все.

– В том и дело, Василий Игнатьич, что заводское оборудование сейчас все под оборонные заказы занято. А тут… – я замялся. – Тут особый случай. Нужно кое-какие эксперименты провести, но тихо, без лишнего шума.

Прохоров понимающе кивнул:

– Ясно-ясно… Что ж, пойдемте, покажу. Только, – он поднял палец, – официально это все в металлолом идет, под списание. По документам – лом черных металлов, не более того.

Мы прошли в дальний угол склада. В пыльном сумраке громоздились станки, укрытые промасленной бумагой. Прохоров сдернул покрытие с одного из них:

– Вот, токарно-винторезный «Круппа». Точность – две сотых миллиметра. Таких уже не делают. А вон там, – он махнул рукой в угол, – термическая печь с регулировкой до градуса. И все на ходу, только почистить да смазать. Качество у немцев дай боже.

Я обошел станок, проверил ходовой винт. Действительно, состояние отличное, только пыль да легкая ржавчина снаружи.

– А это что? – я указал на массивный агрегат у стены.

– О, это особая вещь! Пресс гидравлический, тоже крупповский. Давление двести атмосфер. Знаете, сколько такой стоил до войны?

– Беру, – решительно сказал я. – Все беру. И станки, и печь, и пресс. Сколько?

Прохоров назвал цену. По нынешним временам сущие копейки за такое оборудование. Ведь официально это шло как лом.

– Только вывозить нужно ночью, – предупредил он. – И частями, не все разом. А то внимание привлечем.

– Степан! – позвал я. Бывший шофер возник в дверях как тень. – Организуешь перевозку?

– Сделаем, Леонид Иванович. У меня знакомый в автобазе, даст три полуторки. За ночь управимся.

– Вот и ладно, – Прохоров достал из стола растрепанную ведомость. – Сейчас документы оформим. На подставную фирму, как договаривались?

Я кивнул, разглядывая станки. С таким оборудованием можно делать броню любой сложности. Главное соблюдать конспирацию. Хорошо, что текущие оборонные заказы идут через основной завод, это отведет подозрения.

Когда мы вышли со склада, уже смеркалось. Моросил мелкий дождь.

– Как батюшка ваш, помню, говаривал, – негромко произнес Прохоров на прощание. – Хороший инструмент половина успеха. А уж эти станки… Таких сейчас днем с огнем не сыщешь. Только смотрите, – он понизил голос, – поосторожнее. Времена нынче такие… За каждым станком глаз да глаз нужен.

Я крепко пожал его руку:

– Спасибо, Василий Игнатьич. Век не забуду.

– Ну что вы, – смутился старик. – Это я вашему батюшке… считайте, долг возвращаю.

Мы со Степаном сели в полуторку. Брезентовый верх чуть слышно шелестел под дождем.

– К ночи готовь машины, – распорядился я. – И людей надежных подбери. Чтобы язык за зубами держать умели.

– Все сделаем, Леонид Иванович, – отозвался Степан, заводя мотор. – Не впервой.

Полуторка тронулась, разбрызгивая лужи. В зеркале заднего вида я видел, как Прохоров все еще стоит у ворот, маленький, сгорбленный. Последний из той, прежней жизни, когда слово купца и рукопожатие значили больше любых письменных договоров.

После переговоров со старым отцовским работником я отправился на завод. Вечером снова в потайную лабораторию. Тут уже вовсю кипела работа.

Масляные лампы бросали неровный свет на сводчатые потолки подвала. Величковский, в потертом пиджаке и с неизменным пенсне на цепочке, придирчиво осматривал каждый ящик, который рабочие осторожно спускали по деревянным мосткам.

– Осторожнее с этим! – воскликнул он, когда один из ящиков чуть накренился. – Там микроскоп с апохроматической оптикой. Такой даже в университетской лаборатории не найдете.

Сорокин, закатав рукава рубашки, сам помогал с разгрузкой. Его худое лицо раскраснелось от усилий:

– Николай Александрович, куда ставить спектрометр? У южной стены больше света от окон-продухов.

– Нет-нет, – профессор решительно махнул рукой. – В дальний угол, там вибрации меньше. И обязательно на специальный фундамент, я уже разметил место.

Я наблюдал за разгрузкой, отмечая про себя, как умело Величковский организовал доставку оборудования. Часть приборов «списали» из университетской лаборатории, что-то привезли из Ленинграда под видом устаревших образцов, некоторые инструменты профессор достал через коллег в Германии.

– Леонид Иванович, – Степан подошел с накладной. – Химикаты привезли. Куда разгружать?

– В отдельное помещение, там уже вентиляцию наладили. Профессор, взгляните?

Величковский склонился над списком:

– Так, азотная кислота, царская водка для травления шлифов… Спирт технический… А реактивы для спектрального анализа?

– В тех бутылях, обернутых соломой, – Степан указал на аккуратно упакованные ящики. – Из рижского представительства «Агфы» получили.

За стеной глухо заработал движок электрогенератора. Основное освещение мы пока не подключали, чтобы не привлекать внимания повышенным расходом электричества.

Сорокин уже распаковывал твердомер «Бринелль», протирая металлические части промасленной ветошью:

– Посмотрите, Николай Александрович, шкала до трехсот единиц. Можно будет точно замерять твердость поверхностного слоя брони.

– А вот здесь, – Величковский указал на массивный прибор в углу, – будет установка для испытания на излом. Малая, конечно, но для лабораторных образцов хватит.

Я обошел помещение. Постепенно голые стены подвала превращались в настоящую исследовательскую лабораторию. В одном углу уже стоял длинный стол для подготовки металлографических шлифов, в другом монтировали вытяжной шкаф для работы с реактивами.

– Как думаете, профессор, когда сможем начать?

Величковский снял пенсне, протер стекла батистовым платком:

– Дня три на монтаж и настройку приборов. Еще день на калибровку… – он прищурился. – К концу недели должны запустить. Только вот освещение тут слабенькое.

– Будет освещение, – я кивнул на ящики в углу. – Специальные лампы из Германии, как вы просили. И реостаты для плавной регулировки.

За стеной раздался условный стук, сигнал от наблюдателя. Степан мгновенно погасил фонарь.

– Обход, – шепнул он. – Сторож идет вдоль забора.

Мы замерли в темноте. Через несколько минут снаружи послышались удаляющиеся шаги. Степан снова зажег фонарь.

– Нужно спешить, – Величковский взглянул на карманные часы. – Скоро рассвет, а нам еще монтировать оптическую скамью для калибровки спектрометра.

Сорокин уже раскладывал на столе чертежи, размечая места установки приборов:

– Вот здесь разместим металлографическую лабораторию. Тут – участок механических испытаний. В этом углу – химический анализ.

Я смотрел на этих людей, умудренного опытом профессора, молодого увлеченного инженера, преданного Степана, и дивился, с каким энтузиазмом они работают в темном подвале. Теперь у нас есть все для создания новой брони. Оставалось только правильно использовать эти возможности.

– Ну что ж, – Величковский решительно одернул пиджак. – За работу, господа. Точнее, товарищи, – поправился он с легкой улыбкой. – Наука не терпит промедления.

К утру основное оборудование было расставлено. Оставалось настроить приборы и можно начинать исследования.

Вот только когда я прибыл сюда в очередной раз, то застал печальную картину.

В тусклом свете специальных ламп металлографический микроскоп «Цейс» поблескивал начищенной латунью. Величковский, склонившись над окуляром, рассматривал очередной шлиф.

– Опять не то, – он устало снял пенсне. – Структура неоднородная, видны крупные карбиды. Такая броня будет хрупкой.

Сорокин хмуро разглядывал результаты испытаний:

– И по твердости не выходим на нужные показатели. Максимум двести восемьдесят единиц по Бринеллю, а нам нужно минимум триста двадцать.

Я походил немного рядом, дал пару советов и уехал. Через пару дней вернулся поздно вечером. Остался уже надолго.

Второй час ночи. Лаборатория наполнена раскаленным воздухом от печей.

– Снова трещины! – Сорокин в сердцах отбросил образец. – Уже пятая плавка, а результат тот же.

Величковский склонился над микроскопом:

– Структура нестабильная. Видите эти игольчатые включения? При ударе они станут концентраторами напряжений. Броня рассыплется.

Я подошел к доске с записями:

– Давайте пересмотрим режим охлаждения. Может быть…

Грохот прервал мои слова, на испытательном стенде лопнул очередной образец. Осколки брони разлетелись по защитной камере.

– Вот вам и эксперимент, – мрачно произнес Сорокин, разглядывая изломы. – Хрупкое разрушение. Как я и предполагал.

– Попробуем другой состав, – Величковский быстро писал в лабораторном журнале. – Увеличим содержание марганца, снизим углерод…

Спустя пару дней другой визит.

Тут как раз проходила новая плавка. Раскаленный металл льется в форму. Три часа термообработки.

– Твердость выше, – констатировал Сорокин у твердомера. – Но посмотрите на излом. Не годится.

В ярком свете ламп поверхность разлома блестела крупными кристаллами.

– Черт! – профессор в сердцах стукнул кулаком по столу. – Перегрев при закалке. Зерно выросло до недопустимых размеров. Эта броня не удержит даже простой бронебойный снаряд.

Я наблюдал за их работой, выжидая момент. Нужно, чтобы они сами прочувствовали все тупики традиционного подхода.

Снова плавка. Снова термообработка. Снова неудача.

– Не понимаю, – Сорокин устало опустился на табурет. – Вроде все делаем правильно, по науке. А результат… – он махнул рукой на груду неудачных образцов.

Величковский задумчиво протирал пенсне:

– Возможно, мы идем неверным путем. Пытаемся улучшить существующую технологию, вместо того чтобы найти совершенно новую идею.

И тут я понял – момент настал. В это время я расхаживал по лаборатории, делая вид, что погружен в размышления. На самом деле в голове выстраивалась четкая картина, знания из будущего складывались в конкретную технологию.

– А что если… – я резко остановился. – Что если сделать броню трехслойной?

Величковский поднял глаза:

– Трехслойной? Но это же…

– Слушайте! – я схватил мел и начал быстро писать на грифельной доске. – Внешний слой – высоколегированная сталь. Хром – три процента, никель – два, молибден – один. И добавить ванадий, совсем немного, для измельчения зерна.

Сорокин лихорадочно записывал в блокнот:

– А средний слой?

– Средний делаем вязким, на основе марганцовистой стали. Он будет гасить энергию удара. А внутренний… – я на мгновение как будто задумался, – внутренний снова высокопрочный, но с добавкой титана.