Текст книги "Ответный удар (СИ)"

Автор книги: Алим Тыналин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

Шмидт проводил меня до черного хода:

– Возвращайтесь в гостиницу через Бастионную горку. Там безопасно. А утром обычный деловой завтрак в ресторане. Для поддержания легенды.

Ночная Рига пустынна. Только где-то вдалеке слышался шум мотора. Я быстро шел по темным улочкам, чувствуя тяжесть документов во внутреннем кармане.

Главное сделано. Теперь оставалось только дождаться утра и красиво доиграть роль советского хозяйственника, приехавшего закупать оборудование.

В номере я первым делом проверил содержимое конверта. Шифры, реквизиты, инструкции по связи, все на месте. Пять миллионов швейцарских франков уже начали свой путь по банковским каналам Европы. А здесь, в Риге, оставались только безупречно чистые документы на поставку оборудования.

За окном начинал сереть рассвет. Через три часа – деловой завтрак со Шмидтом. Через шесть – подписание официального контракта. А вечером – поезд в Москву.

Я усмехнулся и покачал головой. Первый акт пьесы сыгран чисто. Теперь главное – не ошибиться в финале.

Глава 26

Карт-бланш

Утро выдалось солнечным. Рига словно умылась после ночного дождя. Булыжные мостовые блестели, в окнах домов играли солнечные блики. Я намеренно вышел из гостиницы пораньше, чтобы «хвост» успел занять позицию.

В ресторане «Отто Шварц» уже накрывали для завтрака. Шмидт ждал за тем же столиком, что и вчера, просматривая свежие газеты.

– А, герр Краснов! – он поднялся навстречу, безукоризненный в костюме от Hugo Boss. – Как спалось? Надеюсь, ночная прогулка по старому городу не утомила вас?

Я оценил тонкий намек. Значит, наблюдение доложило о моем «вечернем моционе».

– Прекрасно выспался, – я раскрыл портфель с документами. – Готов к подписанию контракта.

Официант принес кофе и свежие булочки. Мы демонстративно разложили бумаги на столе, пусть наблюдатели видят, что идет обычная деловая встреча.

– Итак, – Шмидт надел пенсне, – первая партия оборудования будет готова через два месяца. Мартеновские печи новой конструкции, автоматическая система загрузки…

В этот момент к столику неслышно подошел посыльный:

– Телеграмма для герра Шмидта.

Я заметил, как у немца чуть дрогнули пальцы, держащие бумагу. Прочитав текст, он едва заметно кивнул. Значит, подтверждение из банков получено. Операция прошла успешно.

– Так вот, о технических условиях, – продолжил он как ни в чем не бывало. – Гарантийный срок составляет пять лет. Сервисное обслуживание…

В одиннадцать мы переместились в контору «Объединенной торговой компании». Просторный кабинет Шмидта дышал респектабельностью. Кожаные кресла, гравюры с видами довоенного Берлина, тяжелые шторы на окнах.

– Господа, прошу, – в кабинет вошел Кригер с папкой документов. – Все готово к подписанию.

Следующий час ушел на формальности. Контракт, спецификации, банковские гарантии. Все безупречно чистое, легальное.

Я старательно изучал каждый пункт, вносил пометки, торговался из-за условий поставки. Словом, идеальный советский хозяйственник, пекущийся об интересах завода.

– Ну что же, – Шмидт отложил ручку, – поздравляю с успешным завершением переговоров. Выпьем за наше сотрудничество?

Он достал из шкафа бутылку «Реми Мартин» и три хрустальных бокала. Кригер поднял свой:

– За продолжение старых традиций!

Я поймал его взгляд поверх бокала. В глазах банкира читалось понимание двойного смысла тоста.

После обеда я вернулся в гостиницу собирать вещи. На столе лежала свежая телеграмма от Котова: «Образцы одобрены точка ждем вашего возвращения точка». Обычный текст о делах завода, но я знал, что это подтверждение. Запасной канал благополучно сработал.

Вечерний поезд на Москву уходил в семь. На перроне людно. Командированные, торговцы, нэпманы. Шмидт пришел проводить:

– Счастливого пути, герр Краснов. Буду рад снова видеть вас по деловым вопросам.

В купе я еще раз проверил документы. Все в полном порядке. Контракт на поставку оборудования, банковские бумаги, командировочное предписание. Идеальное прикрытие для крупнейшей финансовой операции.

Поезд тронулся. За окном поплыли рижские предместья, потом потянулись латвийские поля. Я достал папиросу. Первая часть игры сыграна чисто. Теперь предстояло выдержать последний акт, встречу с ОГПУ в Москве.

В коридоре вагона негромко переговаривались пассажиры. Проводник разносил чай в подстаканниках.

В портфеле, среди обычных бумаг, лежал маленький конверт с шифрами для связи. Теперь оставалось только ждать. Через неделю первые подтверждения должны прийти из швейцарских банков. А пока я просто советский хозяйственник, возвращающийся с успешных переговоров о поставках оборудования.

Поезд набирал ход, увозя меня в Москву.

Я вернулся на завод ранним утром. В приемной уже стучала машинка – Головачев готовил сводку по военному заказу. На столе лежала стопка срочных документов, телеграммы, папки с чертежами.

В цехах грохотали молоты. Производство шло полным ходом. Из окна кабинета я видел, как по заводской узкоколейке тянулся состав с броневыми листами. Все работало как часы.

Легкий стук в дверь был почти неслышен.

– Войдите, – я даже не поднял головы от бумаг, уже зная, кто это.

Рожков появился бесшумно, как всегда. Все тот же потертый коричневый костюм, все та же «Герцеговина Флор» в тонких пальцах.

– С возвращением, Леонид Иванович, – он опустился в кресло у окна. – Как поездка? Удачно провели переговоры?

Я пододвинул ему папку с документами:

– Вполне. Контракт подписан, оборудование будет через два месяца. Все чисто и легально.

Его светло-серые глаза внимательно изучали меня:

– Да-да, я видел отчеты. Очень профессионально проведенная операция.

В его голосе мне послышался какой-то новый оттенок. Не угроза, не насмешка. Скорее уважение?

– Знаете, Леонид Иванович, – Рожков глубоко затянулся, – мы ведь очень внимательно следили за вашей поездкой. Очень внимательно.

Я спокойно выдержал его взгляд:

– Не сомневаюсь. И что же вы увидели?

– Безупречную работу советского хозяйственника, – он усмехнулся. – Деловые встречи, переговоры о контрактах, официальные банковские операции. Все абсолютно чисто. Даже… – он сделал паузу, – слишком чисто.

– Намекаете на что-то конкретное?

Рожков встал и подошел к окну:

– Знаете, в нашем деле часто бывает так: чем чище следы, тем больше подозрений. Но иногда… – он обернулся. – Иногда все действительно оказывается именно таким, каким выглядит.

Я почувствовал, как отпускает внутреннее напряжение. Неужели?..

– Мы закрыли проверку, Леонид Иванович, – Рожков загасил папиросу. – Полностью закрыли. Ваше дело идеально чисто.

– Благодарю за информацию, – я чуть склонил голову.

– Не за что, – он направился к двери, но у порога остановился. – И знаете… То, как вы это сделали… – он покачал головой. – Высший класс работы. Даже наши лучшие спецы не нашли ни одной зацепки. Ни единой.

Когда дверь за ним закрылась, я еще несколько минут сидел неподвижно. Потом достал из сейфа графин с коньяком – тот самый «Шустов», что пил в Риге.

Налил на два пальца, поднял бокал к свету. Игра была сыграна безупречно. Настолько безупречно, что даже ОГПУ признало поражение.

За окном громыхнул очередной состав с броней. Завод жил своей жизнью.

Я улыбнулся и поставил нетронутый бокал на стол. Помнится, отец Краснова всегда говорил, что когда надо, лучше не оставлять следов. И я достойно продолжил семейную традицию.

В приемной снова застучала машинка. Пора было возвращаться к делам. Военный заказ требовал внимания.

Я придвинул к себе папку с чертежами новой мартеновской печи.

* * *

Заводской двор расцвел кумачовыми полотнищами. «Пятилетку – в четыре года!», «Даешь советскую индустриализацию!», «Честь и слава передовикам производства!» – лозунги трепетали на легком летнем ветру. У проходной толпились рабочие в праздничных рубашках, гремел духовой оркестр.

Ворошилов появился ровно в девять, подкатил на черном бронированном «Паккарде» в сопровождении двух машин охраны. Народный комиссар по военным и морским делам в полной форме, с орденами. За ним следовали члены приемной комиссии: генералы с папками документов, военпреды в новеньких кителях, корреспонденты центральных газет.

Сегодня у нас уже торжественная часть. На прошлой неделе была рабочая приемка. Тогда все прошло хорошо.

Мы досрочно выполнили заказ. Почти досрочно. Осталось совсем немного, в течение месяца закончим.

– Здравствуйте, товарищ Краснов! – Ворошилов крепко пожал руку. – Готовы показать, чем порадуете Красную Армию?

Я повел делегацию к испытательному полигону. Там уже все готово: ряды бронелистов на специальных стендах, батарея артиллерийских орудий, измерительные приборы.

На специальной трибуне расположились почетные гости – второй секретарь МК ВКП(б) Бауман, представители ВСНХ, директора соседних заводов. Отдельной группой стояли иностранные специалисты – немцы с заводов Круппа, американские инженеры.

Величковский, непривычно торжественный в новом костюме, начал доклад:

– Товарищи! Сегодня мы представляем результат упорного труда всего коллектива. Новая трехслойная броня не имеет аналогов в мире…

Внезапно его прервал гул моторов – над полигоном пронеслась эскадрилья истребителей, расцвечивая небо красным дымом. Зрители зааплодировали.

Сейчас у нас уже торжественная часть, как я уже говорил.

А утром прошли окончательные испытания на закрытом полигоне. Там тоже был Ворошилов.

– Впечатляет, – негромко заметил он тогда. – Но давайте перейдем к делу. Покажите, на что способна ваша броня.

По сигналу артиллеристы открыли огонь. Бронебойные снаряды, визжа, отскакивали от стальных плит, не оставляя даже вмятин. Немецкие инженеры что-то быстро записывали в блокноты.

– А теперь, – я поднял руку, – прошу обратить внимание на следующий эксперимент.

К стенду подкатили новейшую 107-миллиметровую пушку. Расчет споро зарядил специальный снаряд.

Грянул выстрел. Когда рассеялся дым, все увидели, что броня выдержала прямое попадание. Только легкая вмятина свидетельствовала о силе удара.

– Невероятно, – пробормотал начальник артиллерийского управления. – Такой снаряд прошивал любую известную броню.

Ворошилов повернулся к членам комиссии:

– Ну что, товарищи? Как оцените?

Генералы склонились над документами. Через несколько минут старший военпред доложил:

– Все характеристики превышают заданные параметры. Броня легче немецких аналогов на сорок процентов при лучшей защите. Рекомендую принять партию досрочно и с благодарностью.

– Отлично! – Ворошилов повернулся ко мне. – А как с объемами производства?

Я махнул рукой в сторону цехов:

– Прошу в мартеновский. Покажу нашу автоматическую линию.

В огромном цеху гудели печи. Под потолком плавно скользили мостовые краны с ковшами расплавленного металла. У пультов управления застыли операторы в белых халатах.

– Полностью автоматизированное производство, – я указал на центральный пост. – Система Бонч-Бруевича контролирует все параметры. Производительность пятьсот тонн брони в сутки.

– Вдвое больше планового задания, – присвистнул кто-то из комиссии.

– И это не предел, – я подвел гостей к новому корпусу. – Здесь монтируется вторая линия. К осени выйдем на тысячу тонн.

После осмотра производства все вернулись во двор, где уже собрался праздничный митинг. Тысячи рабочих заполнили площадь перед трибуной.

Вот и сейчас, после пролета эскадрильи, Ворошилов поднял руку, призывая к тишине:

– Товарищи! Сегодня мы присутствуем при историческом событии. Ваш завод не просто выполнил, а превзошел все показатели первого года пятилетки! Это настоящая победа советской индустрии!

Площадь взорвалась аплодисментами. Оркестр грянул «Интернационал».

– От имени правительства, – продолжал нарком, – объявляю благодарность всему коллективу. А директору завода товарищу Краснову предлагаю срочно прибыть в Кремль. Товарищ Сталин желает лично поздравить передовиков производства.

Это триумф. Но где-то в глубине души я чувствовал тревогу. Слишком много внимания привлекли наши успехи. А это не всегда хорошо.

Вечер после торжественной приемки выдался тихим. В кабинете пахло свежезаваренным чаем и папиросным дымом. Я просматривал последние сводки, готовясь к завтрашней встрече в Кремле, когда в дверь постучал Головачев:

– Леонид Иванович, свежие газеты принес.

Стопка центральных изданий легла на стол. «Правда», «Известия», «Труд»… Я машинально развернул «Вечернюю Москву», пробегая глазами заголовки. И вдруг словно споткнулся о маленькую заметку в нижнем углу третьей полосы.

'Катастрофа во время испытательного полета.

Вчера на аэродроме Ля Бурже под Парижем во время испытаний нового скоростного самолета трагически погибла известная советская летчица-испытатель А. С. Волжанская…'

Строчки расплылись перед глазами. В висках застучало.

Анна. Гордая, неукротимая Анна, так и не простившая мне обмана. Улетевшая во Францию, чтобы начать новую жизнь. И теперь…

Я перечитал заметку снова. Сухие строки официального сообщения: «…во время выполнения фигуры высшего пилотажа… отказ системы управления… спасти машину не удалось…»

Получается, улетела себе на погибель. Из-за меня? Если бы я так не обошелся с ней, девушка осталась бы здесь, в Москве. Сейчас была бы жива.

– Леонид Иванович? – встревоженный голос Головачева донесся словно издалека. – Вам нехорошо?

– Нет-нет, все в порядке, – я с трудом взял себя в руки. – Просто… устал после приемки. Можете быть свободны.

Когда секретарь вышел, я достал из стола старую фотографию. Мне ее прислал знакомый из торгпредства. Анна у своего первого самолета – прямая спина, гордо поднятая голова, та особенная полуулыбка, которую я так любил…

«Ты использовал мои чувства», – вспомнились ее последние слова.

И вот теперь… Где-то там, в чужом небе…

За окном догорал летний день. В цехах гудели моторы, шла обычная вечерняя смена. Торжество успешной приемки казалось теперь таким далеким и ненужным.

Я аккуратно вырезал заметку и спрятал в бумажник. Скоро предстояла важная встреча в Кремле. Нужно собраться, взять себя в руки. Но где-то глубоко внутри поселилась тупая, ноющая боль.

Прости меня, Анна. За все прости…

* * *

Через три дня мы отправились в Кремль. Я уже был предупрежден об этом торжественном приеме. Так что заранее собрал всех участников. Нам прислали списки, кого надо позвать.

В приемной Кремля собралась необычная группа. Вперемешку парадные кители, инженерные тужурки, простые рабочие костюмы. Величковский нервно протирал пенсне, молодой Сорокин что-то быстро записывал в блокнот. Бонч-Бруевич, сухощавый и подтянутый, негромко обсуждал с Зотовым последние эксперименты по автоматизации производства.

Особняком держались рабочие. Сталевар Захар Петрович Колесов, коренастый, с обожженными руками и цепким взглядом; металлург Федор Никитич Прокопьев, из потомственных уральских мастеров; молодой инженер-электрик Андрей Лукич Светлов, чьи новаторские схемы автоматизации произвели революцию в управлении печами.

Среди них выделялся высокий широкоплечий человек, забойщик Прокоп Доброгост. Несмотря на парадный костюм, в нем угадывалась природная шахтерская стать. Он держался спокойно и уверенно, хотя другие заметно волновались.

– Нервничаете, Захар Петрович? – я присел рядом с Колесовым.

– Есть маленько, – он одернул новый пиджак. – Первый раз в таком месте.

– Товарищи, прошу, – секретарь распахнул тяжелые двери.

Кабинет Сталина поразил простотой. Никакой показной роскоши, только строгая функциональность. Массивный стол, карты на стенах, знаменитая трубка в пепельнице. За столом – сам хозяин в простом военном кителе. Рядом – Орджоникидзе и Куйбышев.

– Здравствуйте, товарищи, – Сталин говорил негромко, с заметным акцентом. – Присаживайтесь. Расскажите, как вам удалось достичь таких результатов?

Я начал было доклад, но Сталин остановил:

– Нет-нет, пусть рабочие расскажут. Вот вы, товарищ… – он заглянул в бумаги, – Колесов. Как добились рекордной плавки?

Захар Петрович встал, слегка покраснев:

– Так это… система у нас новая, товарищ Сталин. Молодой инженер Светлов придумал, как печь автоматикой управлять. А я только присмотрелся к процессу и понял – можно температуру точнее держать. Вот и вышло за смену не три плавки, а пять.

– Пять плавок? – Сталин поднял брови. – Товарищ Орджоникидзе, это правда?

– Чистая правда, товарищ Сталин, – кивнул Серго. – Более того, этот метод уже внедряют на других заводах.

– А вы, товарищ Доброгост, – Сталин перевел взгляд на шахтера, – говорят, за одну смену подняли столько угля, сколько раньше давали за три?

– Так точно, товарищ Сталин, – басом отозвался Прокоп. – Дело в том, что я по-новому организовал работу. Расставил крепления иначе, придумал, как отбойным молотком эффективнее действовать. Да и ребята в бригаде толковые подобрались.

– Сколько точно тонн? – поинтересовался Орджоникидзе.

– Сто двадцать семь за смену, товарищ нарком.

В кабинете повисла тишина.

– Товарищи, – Сталин поднялся из-за стола, – вот они, наши маяки! Товарищ Колесов в металлургии, товарищ Доброгост в угледобыче… Они показывают, на что способен советский рабочий класс. Предлагаю создать специальное движение передовиков производства. Пусть их опыт станет достоянием всех!

Он прошелся по кабинету, попыхивая трубкой. Остановился у карты:

– Знаете, товарищи, что меня больше всего впечатляет? Не просто рекорды, а система. Товарищ Колесов в металлургии нашел способ увеличить число плавок. Товарищ Доброгост в шахте разработал новый метод добычи. И все это не случайно, а благодаря правильной организации труда.

Он повернулся к Орджоникидзе:

– Серго, помнишь наш разговор о научной организации производства?

– Конечно, товарищ Сталин. Институт Гастева уже готовит методики.

– Вот! – Сталин поднял палец. – А теперь у нас есть живой пример. Товарищ Колесов, расскажите подробнее, как вы достигли такой выработки?

Захар Петрович встал:

– Понимаете, товарищ Сталин, тут все вместе сложилось. И автоматика молодого Светлова, и опыт старых мастеров, и новая организация работы. Мы весь процесс разбили на операции, засекли время, убрали лишние движения. Теперь каждый точно знает свой маневр.

– А вы, товарищ Доброгост?

– У нас в забое то же самое, – прогудел шахтер. – Раньше как было? Каждый сам по себе. А мы создали бригаду, разделили обязанности. Один крепит, другой рубит, третий откатывает. И что лучше всего, мы придумали, как отбойным молотком работать в два приема, чтоб сил меньше тратить.

Сталин кивнул:

– Вот оно что… Товарищ Краснов, это ведь ваша система?

– Так точно. Мы внедрили методы Гастева, добавили автоматизацию, организовали обучение.

– И результат налицо! – Сталин снова подошел к столу. – Товарищ Орджоникидзе, готовьте постановление. Создадим движение передовиков производства. Пусть товарищи Колесов и Доброгост возглавят его в своих отраслях.

Он сделал паузу:

– Но главное – не просто рекорды. Главное – распространить этот опыт на все заводы, на все шахты. Создадим специальные курсы. Организуем обмен опытом. Пусть каждый рабочий видит: вот они, настоящие герои нашего времени!

– А как назовем движение, товарищ Сталин? – спросил Куйбышев.

– Пока рано говорить. Пусть народ сам придумает имя. Важнее другое – создать систему. Товарищ Краснов, вы ведь поможете с организацией?

– Конечно. У нас уже есть наработки. Можно создать специальные школы передового опыта.

– Правильно! – Сталин оживился. – И еще надо показать все преимущества. Товарищ Колесов, сколько вы сейчас зарабатываете?

– Около ста двадцати рублей в месяц, товарищ Сталин.

– А после рекорда?

– Больше трехсот вышло…

– Вот! – Сталин повернулся к Орджоникидзе. – Пропишите в постановлении особую систему оплаты для передовиков. Пусть все видят: работаешь лучше – живешь лучше.

Он снова прошелся по кабинету:

– Товарищ Доброгост, а вы готовы обучать других шахтеров своему методу?

– Так я уже начал, товарищ Сталин! – оживился забойщик. – У меня четверо учеников, все из молодых. Горят желанием!

– Замечательно! Вот она, настоящая передача опыта. Товарищ Орджоникидзе, учтите это в постановлении. Создадим целую сеть таких учителей.

Куйбышев что-то быстро записывал:

– А как обеспечим массовость движения?

– Через соревнование, – ответил Сталин. – Между цехами, заводами, отраслями. С регулярными слетами передовиков, обменом опытом, освещением в печати. Пусть вся страна знает своих героев!

Он повернулся к рабочим:

– Товарищи Колесов, Доброгост, на вас ложится особая ответственность. Вы станете первыми. За вами пойдут другие. Справитесь?

– Не подведем, товарищ Сталин! – в два голоса ответили передовики.

– Верю! – Сталин улыбнулся. – Завтра газеты напишут о ваших достижениях. Начинается новая эпоха в истории советской промышленности.

– А что с автоматизацией? – подал голос Куйбышев. – Разработки товарища Бонч-Бруевича заслуживают особого внимания.

– Несомненно, – Сталин вернулся к столу. – Создадим специальное конструкторское бюро. Товарищ Бонч-Бруевич, возьметесь?

– Готов служить, товарищ Сталин, – четко ответил изобретатель.

Сталин прошелся по кабинету, попыхивая трубкой:

– А что скажет наука? Профессор Величковский?

Николай Александрович поднялся:

– Удивительный сплав научной мысли и рабочей смекалки. Молодой Светлов разработал схему автоматизации, основываясь на системе Бонч-Бруевича. А товарищ Колесов своим опытом довел ее до совершенства.

– Именно так и должно быть, – Сталин остановился. – Наука и труд, интеллигенция и рабочий класс, все вместе. Кстати, товарищ Краснов, как вам удалось объединить таких разных людей?

– Надо просто дать каждому возможность проявить себя. Вот Андрей Светлов, он из из простой семьи, но мы отправили его учиться. Теперь он ведущий инженер. А Захар Петрович со своим опытом помогает молодым специалистам понять производство изнутри.

Сталин кивнул:

– Правильно. И такой опыт надо распространять. Товарищ Орджоникидзе, подготовьте постановление… – он сделал паузу. – О создании системы рабочего новаторства. Пусть товарищ Колесов возглавит движение металлургов-новаторов. А методику товарища Светлова надо внедрить на всех заводах.

Разговор продлился еще час. Обсуждали детали, сроки, возможности. А я думал о том, что теперь перед нами открываются новые пути. Именно то, что нужно для будущего рывка.

Когда все закончилось, Сталин лично пожал руку каждому:

– Спасибо за работу, товарищи. Не подведите.

А Колесову и Доброгосту добавил:

– Особенно рассчитываю на вас, товарищи. Покажите всем, на что способен советские рабочие.

Уже в приемной Колесов утер пот со лба:

– Ну, Леонид Иванович, теперь держись. Такую марку придется держать…

Теперь торжественная часть закончилась. Через полчаса меня вызвали к Сталину. Уже одного.

В кабинете мы остались втроем – Сталин, Орджоникидзе и я. Хозяин кабинета долго раскуривал трубку, разглядывая меня сквозь клубы дыма. Тишина становилась гнетущей.

– Знаете, товарищ Краснов, – наконец заговорил Сталин, медленно прохаживаясь по кабинету, – есть две категории людей. Одни преданы идее. Другие… – он сделал паузу, – преданы результату.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. За внешне отвлеченными рассуждениями явно крылся какой-то подтекст.

– К каким бы вы себя отнесли? – Сталин внезапно остановился, в упор глядя на меня желтоватыми глазами.

– Я предан делу, товарищ Сталин, – спокойно ответил я. – А дело доказывает себя результатами.

Он усмехнулся:

– Ловко сказано. Очень ловко… Серго, – он повернулся к Орджоникидзе, – помнишь наш разговор о рижской поездке товарища Краснова?

Я замер. Значит, они знают. Орджоникидзе нахмурился:

– Коба, но ведь все документы были в порядке. Закупка оборудования…

– Да-да, – Сталин снова начал ходить, – все чисто. Слишком чисто… – он остановился у окна. – Знаете, товарищ Краснов, даже ОГПУ не смогло найти ничего подозрительного. А ведь искали очень тщательно.

Он повернулся, внимательно наблюдая за моей реакцией. Я выдержал взгляд:

– Я инженер, товарищ Сталин. Моя задача – создавать новое производство. Все остальное меня не интересует.

– Вот как? – он подошел к столу, взял какую-то папку. – А эти списки? Старые знакомые вашего отца в рижских банках… Впрочем, – он захлопнул папку, – нам сейчас важнее другое.

Сталин вернулся к своему месту:

– Вы даете результат, товарищ Краснов. Отличный результат. Ваши методы, ваши технологии… – он побарабанил пальцами по столу. – Именно поэтому мы готовы поручить вам машиностроение.

– Благодарю за дов…

– Подождите, – он поднял руку. – Я еще не закончил. Мы дадим вам все необходимые ресурсы. Заводы, материалы, людей. Но… – его глаза сузились, – мы будем очень внимательно следить за каждым вашим шагом.

– Коба, – мягко вмешался Орджоникидзе, – товарищ Краснов уже доказал…

– Да-да, Серго, он доказал свою эффективность. Именно поэтому он все еще здесь, – Сталин снова уставился на меня. – Но пусть товарищ Краснов знает: мы все помним. И его отца-промышленника, и старые связи, и рижские дела…

Повисла тяжелая пауза. Я понимал: сейчас решается моя судьба.

– Я инженер, – медленно повторил я. – Мое дело – строить новую промышленность. И если партия доверяет мне это задание…

– Партия доверяет, – перебил Сталин. – Пока доверяет. Но знаете что? – он вдруг улыбнулся, но глаза остались холодными. – Давайте заключим честную сделку. Вы продолжаете давать результат – мы продолжаем… не замечать некоторые детали. Идет?

Я выдержал его взгляд:

– Я сделаю все, чтобы оправдать доверие партии.

– Отлично! – Сталин хлопнул в ладоши, мгновенно меняя тон на почти дружеский. – Тогда к делу. Серго, покажи товарищу Краснову схему автомобильных заводов.

Орджоникидзе развернул на столе карту:

– Вот смотрите, основная база в Нижнем Новгороде…

Следующий час мы обсуждали детали проекта. Но я не мог отделаться от ощущения, что за внешней деловитостью скрывается пристальное внимание к каждому моему слову, каждому жесту.

Когда я уже собирался уходить, Сталин вдруг добавил как бы между прочим:

– Да, и еще… Замечательная была охота в Шварцвальде, – медленно сказал он, пристально наблюдая за мной и выделив последнее слово.

Мне стоило больших усилий удержать каменную физиономию. Я замер у дверей. Неужели он имел в виду мою операцию в Риге?

– До свидания, товарищ Краснов, – Сталин уже склонился над бумагами. – Ждем от вас новых достижений.

Выйдя из кремлевского кабинета, я вытер холодный пот со лба. Карт-бланш получен. Но цена его может оказаться очень высокой…