Текст книги "Ответный удар (СИ)"

Автор книги: Алим Тыналин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Наконец клеть достигла пятого горизонта. Нас встретил тяжелый, влажный воздух околоствольного двора. Своды штрека, укрепленные потемневшими от времени сосновыми брусьями, терялись во мраке. Только цепочка электрических лампочек, протянутая вдоль рельсового пути, обозначала направление к забою.

– Метан-сигнализатор работает? – спросил я, заметив характерный прибор на стене.

– Конечно! – поспешно ответил Черных. – Новейшая система, пашет, как часы.

Я подошел ближе. Стрелка прибора застыла на нуле, хотя даже невооруженным глазом было видно запотевание на шкале, верный признак неисправности.

– Так-так, – я сделал пометку в блокноте. – А запасные вентиляционные двери проверяли? По инструкции положено раз в сутки.

Внезапно где-то в глубине выработки раздался глухой удар, за ним характерный свист вырывающегося воздуха. Моя предохранительная лампа вдруг вспыхнула ярче, пламя внутри защитной сетки удлинилось. Характерный признак повышенной концентрации метана.

– Осторожно! – предупредил я. – Степанов, срочно связывайтесь с бригадой Коровина! Кажется, у нас серьезные проблемы.

Черных покачал головой.

– Бывает такое, Леонид Иванович. Зачем беспокоиться? Это просто небольшой выброс.

Несмотря на нервозность, он не удержался от еле заметной презрительной улыбки. Мол, приехал тут, столичный хлыщ, перепугался из-за первого же хлопка.

Я сжал зубы и ничего не ответил. Ладно, пошли дальше.

Западный штрек встретил нас тревожным гулом вентиляционных труб. Что-то явно было не так. Вместо ровного шума воздуха слышались хлопки и прерывистое шипение. Пламя в моей лампе Вольфа начало удлиняться, приобретая характерный голубоватый ореол.

– Бригада! Всем наверх! – донесся из темноты зычный голос. Навстречу нам, пригибаясь под низкими сводами штрека, спешил бригадир Коровин, высокий жилистый шахтер с прокопченным, словно высеченным из камня лицом. – Товарищ Краснов, простите, но тут что-то неладное творится.

Я поднял лампу повыше, наблюдая за пламенем:

– Сколько человек в забое?

– Четверо. Климов с Бурмистровым на отбойке, Захаров на погрузке, Семеныч у конвейера.

– Я думаю, что ничего не… – начал было Черных.

Вдруг раздался протяжный скрежет. Вентиляционная труба у нас над головами неожиданно прогнулась, из соединений брызнули искры.

– Ложись! – крикнул я, увлекая за собой Черных.

В следующий миг труба лопнула. Раскаленный воздух с ревом вырвался наружу, осыпая нас искрами и мелким углем. Пламя в лампах метнулось вверх, едва не погаснув.

– Вентилятор! Глуши вентилятор! – закричал Рудаков в телефон, соединяющий с поверхностью.

Но было поздно. Из глубины выработки донесся нарастающий гул. Я знал этот звук. Так «поет» метан, когда его концентрация достигает взрывоопасного уровня.

– Всем немедленно к стволу! – скомандовал я. – Степанов, организуйте эвакуацию! Рудаков, пошлите человека отключить электричество в забое! Черных, за мной, надо успеть перекрыть компенсационные шлюзы, иначе через пять минут здесь будет огненный шторм!

– Но там же люди… – начал было Степанов.

– Именно поэтому действовать нужно мгновенно! – я уже бежал по штреку, пригибаясь под покореженными трубами. – Коровин! Где аварийные респираторы?

– В нише у девятого пикета! – бригадир пытался перекричать нарастающий рев.

Навстречу нам из темноты выскочили перепуганные шахтеры – Климов и Бурмистров, молодые, но уже опытные забойщики. Лица черные от угольной пыли.

– Семеныч остался! – прокричал Климов. – Завалило путь у конвейера!

Я сверился с планом горных работ, который всегда носил с собой:

– Там должен быть обходной штрек старой выработки.

Договорить я не успел. Где-то впереди раздался глухой взрыв, по выработке прокатилась взрывная волна. Сверху посыпались куски породы, одна из стоек крепи угрожающе затрещала.

– Загазованность критическая! – крикнул Черных, глядя на показания газоанализатора. – Еще несколько минут и нас накроет!

– Уводите людей! – я сбросил куртку и схватил один из аварийных респираторов. – Я за Семенычем. Коровин, вы со мной?

Бригадир молча проверил свой светильник и кивнул. В его глазах читалась решимость. Старого шахтера в беде не бросают, таков закон подземного братства.

Мы двинулись вперед, в густеющий мрак, навстречу нарастающему гулу метана. Впереди нас ждала схватка с подземным огнем, и счет шел уже не на минуты, а на секунды.

Жар становился невыносимым. Даже сквозь защитную маску респиратора чувствовался едкий запах горящей резины, где-то впереди плавились вентиляционные трубы. Мы с Коровиным продвигались вдоль стенки штрека, держась за путеводный трос.

– Семеныч! – хриплый голос бригадира терялся в реве пламени. – Отзовись!

Дым становился гуще. Луч моей лампы выхватывал из темноты жуткие картины: искореженные взрывом металлические конструкции, вывернутые рельсы, расщепленные стойки крепи. Впереди что-то глухо ухнуло, это обрушилась часть кровли.

– Стойте! – я схватил Коровина за плечо. – Смотрите на пламя!

В просвете между клубами дыма было видно, как огонь приобретает характерный голубоватый оттенок. Это говорило о высокой концентрации метана.

– Там впереди развилка, – прохрипел сквозь респиратор Коровин. – Старый штрек уходит влево…

Новый взрыв потряс выработку. По своду прошла трещина, посыпались куски породы. Я быстро прикинул ситуацию: огонь уже наверняка перекрыл основной путь к конвейеру. Значит, Семеныч, если жив, мог отступить только в старый штрек.

Внезапно по вентиляционной трубе прокатилась дробь частых ударов. Аварийный сигнал из центрального штрека. Следом донесся крик посыльного, молодого коногона Петрухи, едва различимый за шумом пожара:

– Леонид Иванович! Главный отправил сказать: метан шесть процентов! Горноспасатели велели всем выходить! Пять минут до взрыва!

– Понял! – я повернулся к Коровину. – Михаил Петрович, уходите. Я попробую пробиться через старый штрек.

– Не положено одному! – упрямо мотнул головой бригадир.

– А я приказываю! У вас дети, внуки есть наверняка. И концентрация уже критическая.

Новый удар сотряс выработку. На этот раз гораздо сильнее. Сверху обрушился целый пласт породы, перегородив путь к развилке. Тяжелый деревянный брус с треском переломился у меня над головой.

– Ходу! – я толкнул Коровина в направлении ствола. – Быстро!

Бригадир с видимой неохотой развернулся. В этот момент из-за завала донесся слабый стук, три удара, потом два. Старый шахтерский сигнал: «Помогите».

– Семеныч жив! – Коровин рванулся было к завалу.

– Стоять! – я удержал его. – Смотрите на пламя! Сейчас рванет!

Действительно, огонь приобрел зловещий бледно-голубой цвет. Характерный свист метана перерос в утробный рев.

До нас долетел звон по рельсам, три протяжных удара, потом серия коротких. Условный шахтерский код: «Немедленная эвакуация». Из темноты вынырнул запыхавшийся штейгер Морозов:

– Приказ главного горноспасателя… – он закашлялся от дыма. – Всем… немедленно… покинуть забой…

В этот момент по выработке прокатился новый взрыв, гораздо мощнее предыдущих. Нас отбросило ударной волной.

Последнее, что я увидел, как огненный шар устремился по штреку, пожирая остатки кислорода. Мы едва успели упасть ничком, прижавшись к почве выработки.

У меня опалило макушку, я почувствовал, как горячий воздух пронесся мимо. Тут же стало трудно дышать, но я сдерживался, стараясь не раскашляться.

Когда грохот стих, стало ясно: к Семенычу уже не пробиться. Температура достигла такого уровня, что плавился металл. От завала нас отделяла сплошная стена огня.

– Уходим! – я потянул Коровина за рукав. – Быстрее! Сейчас будет основной взрыв!

Мы бежали по штреку, спотыкаясь о разбросанные взрывом куски породы. Где-то за спиной нарастал чудовищный рев. Метан, скопившийся в отработанном пространстве, готовился превратить выработку в огненный ад.

До ствола оставалось не больше ста метров, когда сзади раздался такой грохот, что, казалось, содрогнулась вся гора. Ударная волна подхватила нас, швырнула вперед как тряпичных кукол.

Когда все утихло, я поднялся на ноги и ощупал себя. Неужели выжил? Ощущения такие, как будто попал в эпицентр урагана. Хорошо, что мы успели уйти подальше.

Краем сознания я понимал: Семеныча мы не спасли. И эта мысль жгла больнее, чем раскаленный воздух, врывающийся под маску респиратора.

Мы вернулись к подъему. Клеть поднялась на поверхность.

Мы с Коровиным, покрытые угольной пылью и копотью, едва держались на ногах. Степанов и Рудаков встретили нас у копра. В их глазах читалось невысказанное: «Не успели…»

Коровин сорвал с себя респиратор, в сердцах швырнул его на землю:

– Если б еще пять минут! Всего пять минут!

Я молча смотрел на темный зев ствола. Где-то там, в глубине выработки, остался Семеныч, вернее Семен Прокопьевич Егоров, потомственный забойщик, сорок лет отдавший шахте. Старик, учивший три поколения шахтеров премудростям горного дела.

– Надо семье сообщить, – тихо произнес Степанов.

И вдруг по трубам вентиляции донесся звук, три длинных удара, пауза, еще три. Все замерли.

– Это из западного ходка! – воскликнул Рудаков. – Там же был запасной выход в старую штольню.

– Тихо! – я поднял руку.

Удары повторились. Старый шахтерский код: «Жив. Прошу помощи».

– Семеныч! – Коровин преобразился. – Он добрался до запасного выхода! Помните, в том забое еще при царе была штольня? Ее завалило в девятнадцатом, но лаз остался.

– Быстро карту! – скомандовал я. – И пусть горноспасатели готовятся к спуску. Кажется, у нас появился шанс.

Над промокшими от мороси копрами занимался серый рассвет. Горноспасатели во главе с опытным Прохором Афиногеновичем Петровым готовились к спуску. Их тяжелое снаряжение глухо позвякивало в гнетущей тишине.

– Время, время уходит, – бормотал Коровин, меряя шагами щербатые плиты у ствола. – Воздуха там… на сколько ему воздуха хватит?

– В старых выработках должны быть карманы с кислородом, – успокаивал его я, хотя у самого от тревоги сжималось сердце. – Семеныч опытный, знает, где их искать.

Главный инженер Рудаков в третий раз перепроверял план спасательных работ. Его пальцы с застарелыми шрамами от давней аварии подрагивали, оставляя на бумаге угольные разводы.

Старший штейгер Агафон Измайлович Турчанинов, сухонький старик с цепким взглядом, водил узловатым пальцем по пожелтевшей карте:

– Вот тут, за пятым пикетом, должен быть поворот налево. Там штрек идет в обход завала. Я еще мальцом помню, как его проходили.

К нам подошел горный мастер Ерофей Пахомович Лиходедов, всю жизнь проработавший на этом горизонте:

– Только осторожно надо, там кровля слабая. Особенно после взрыва.

Первая группа горноспасателей начала спуск. Пять человек: сам Петров, опытные спасатели Мелентьев и Костоломов, молодой, но толковый Пересветов и фельдшер Овчинников.

Мы ждали в напряженной тишине. Только где-то вдалеке натужно гудели насосы водоотлива да время от времени поскрипывал ворот вентиляционной установки.

– Помню, в двадцать первом так же человека искали, – тихо проговорил Турчанинов. – Три дня искали. Живой оказался, в старой конюшне пережидал.

– Семеныч крепкий, – словно сам себе сказал Коровин. – Он еще мой первый спуск в забой помнит. Показал тогда, как по звуку угольный пласт определять.

По трубам снова донеслись удары – слабые, но четкие. Три длинных, пауза, еще три. «Жив. Прошу помощи».

Сколько еще он там так будет? Может, и так уже лежит на издыхании? В каком он состоянии, может, весь израненный? Ох, тяжко.

– Держится старик, – выдохнул Рудаков. – Только бы успеть…

И вдруг по стволу прошла дрожь. Из глубины донесся глухой удар, потом еще один. Сигнальный звонок тревожно затрезвонил. Горноспасатели подавали знак срочного подъема.

Через десять мучительно долгих минут клеть поднялась на поверхность. Петров, сбросив маску респиратора, мрачно покачал головой:

– Не пройти. Там все обрушилось – и кровля, и бока. Метров тридцать сплошного завала.

– А если крепить? – подался вперед Коровин.

– Там порода так пошла… – Петров вытер закопченное лицо. – Тронешь – еще хуже будет. Да и времени на крепеж уйдет… – он не договорил, но все поняли: столько времени у Семеныча нет.

Я видел, как побелели костяшки пальцев Коровина, до боли сжимавшего свою потрепанную шахтерскую каску. Турчанинов беззвучно шевелил губами, то ли молился, то ли вспоминал что-то. Рудаков нервно скручивал в трубочку край чертежа.

– Нужно думать, – сказал я, доставая новые планы выработок. – Должен быть другой путь.

В этот момент по трубам снова прошла дробь ударов, Семеныч подавал сигнал. Но теперь удары звучали слабее, с длинными паузами. Время утекало как вода в растрескавшийся водосборник…

Глава 23

Спасение

Рудаков вдруг хлопнул себя по лбу:

– Вентиляционный ходок! – он торопливо развернул схему вентиляции, края ветхой кальки затрепетали на промозглом ветру. – Смотрите, он идет параллельно основному штреку. Там должна быть сбойка в районе старой выработки.

К нам подошел щуплый сутуловатый человек в промасленной спецовке. Десятник вентиляционной службы Мстислав Игнатьевич Ершов, почти полвека отдавший шахтному воздушному хозяйству.

– Верно мыслите, – прошамкал он, разглаживая усы. – Этот ходок еще при старом штейгере Чарушине проходили. Там крепь дубовая, должна выдержать.

Новую группу горноспасателей возглавил Анисим Кузьмич Перегудов – невысокий коренастый человек с изрытым оспинами лицом. О нем говорили, что он может в полной темноте по одному лишь движению воздуха определить, куда ведет выработка.

– Только осторожно, – Ершов протянул Перегудову старый блокнот с какими-то заметками. – После двадцатого пикета будет разлом. Его еще в девятнадцатом засекли, когда порода пошла.

Спасатели начали спуск. В этот раз их было четверо – сам Перегудов, два его постоянных напарника и крепильщик. Мы снова застыли в томительном ожидании. По трубам все реже доносились удары – Семеныч экономил силы.

– А ведь это он меня первому правилу научил, – вдруг заговорил Коровин. – «Назад оглянись, вперед присмотрись, по сторонам не забудь». Мне тогда смешным показалось… А он потом объяснил: в шахте этот закон первейший.

– Да, Семеныч всегда так, – отозвался Рудаков. – Вроде просто скажет, а смысла на всю жизнь хватает.

Минуты тянулись как густая смола. Вдруг по вентиляционной трубе прокатилась дрожь. Через несколько мгновений из недр донесся глухой рокот осыпающейся породы.

– Матерь божья, – прошептал Ершов, крестясь.

Сигнальщик отбил тревогу. Мы бросились к стволу. Первым на поверхность подняли крепильщика, его лицо было залито кровью из рассеченной брови.

– Завал… – прохрипел он, отплевываясь угольной пылью. – Старый завал с девятнадцатого года. Пытались пройти, а там порода как пошла…

Следом поднялись остальные. Перегудов, припадая на правую ногу, мрачно доложил:

– Метров пятьдесят сплошной породы. Может, и можно пробиться, но это сутки, не меньше. А воздуха там совсем нет, – он покачал головой.

Я видел, как окаменело лицо Коровина. Как затряслись руки у старого Ершова. Как Рудаков до крови закусил губу.

И тут снова раздались удары. Теперь они шли откуда-то издалека, словно из другого пласта. Три слабых удара, долгая пауза, еще три…

– Уходит от нас Семеныч, – глухо проговорил Коровин. – Все глубже уходит…

– Нет, – я снова склонился над планами. – Должен быть еще путь. Обязательно должен.

В этот момент в глаза мне бросилась едва заметная линия на самой старой карте. Линия, которая могла изменить все.

– Водоотливная штольня! – я провел пальцем по выцветшей линии на карте. – Смотрите, ее пробили в 1905-м, когда нижние горизонты затопило.

Ершов подался вперед, щуря подслеповатые глаза:

– Господи, точно! Ее же при затоплении делали… Чтоб воду отвести, когда шахту прорвало на Покров-день.

– Так она ж затоплена, – с горечью махнул рукой Коровин. – Какой там проход?

– В том и дело! – я развернул карту к свету. – Вода держит породу. Где обрушение, там пустоты, а в затопленной выработке своды стоят. Это наш шанс!

Перегудов потер заросший щетиной подбородок:

– Кислородные аппараты у нас есть. Но как пройти? Там же вода ледяная, течение есть, утащит.

– У пожарных должны быть гидрокостюмы, – подал голос Рудаков. – Я сейчас!

Он бросился к телефону в конторе. Через четверть часа с соседней шахты привезли три комплекта водолазного снаряжения. Старые, немецкого производства, но еще надежные.

В последнюю группу вошли трое: сам Перегудов, спасатель Лукошкин, бывший моряк, и молодой, но опытный водолаз Крутиков с угольного разреза.

– Там, после тридцатого метра, будет поворот направо, – Ершов водил трясущимся пальцем по карте. – За ним подъем на старый штрек.

Спасатели ушли под воду. Потянулись самые страшные минуты ожидания. Удары по трубам стихли совсем. Каждый думал об одном: успеют ли?

Коровин не находил себе места:

– В этой штольне я первую упряжку отработал… Семеныч тогда показывал, как распор ставить. «Слушай, – говорит, – как вода идет. Она сама подскажет, где крепить надо…»

Прошел час. На шахтном дворе собрались рабочие, никто не уходил домой. Хмурые лица, негромкий говор, тревожные взгляды на стрелку часов.

И вдруг по трубам прошла дрожь – не от ударов, а словно кто-то карабкался внутри. Следом раздался протяжный гудок, сигнал к подъему.

Первая клеть вынесла на поверхность Лукошкина и Крутикова. Насквозь мокрые, дрожащие от холода, они улыбались:

– Нашли! Живой!

Следующая клеть подняла Перегудова и… Семеныча! Старый шахтер был без сил, но в сознании. Его бережно приняли на руки, укутали в теплые одеяла.

– Я как первый взрыв услышал, – рассказывал он позже, когда его отпоили горячим чаем в ламповой, – сразу вспомнил про старую штольню. Туда пробирался на ощупь, все по памяти. Дошел до поворота, а там вода… Ну, думаю, где вода, там и воздух должен быть. Так и нашел пузырь в своде. Там и пережидал…

– А как дышали? – спросил кто-то.

– Да там, в пузыре этом, воздух чистый. Вода газ не пускает… – он закашлялся, перевел дыхание. – Только холодно было, ох холодно. Но держался. Знал, что свои не бросят.

Я смотрел на его изможденное, почерневшее от угольной пыли лицо. Вот она, та самая шахтерская мудрость. Не в учебниках записанная, в самой жизни проверенная. И нам, с нашими новыми технологиями, еще долго учиться у таких, как Семеныч.

А он, словно услышав мои мысли, вдруг улыбнулся:

– Вот что, ребятки… Вы это, карты-то старые не выбрасывайте. В них вся память шахтерская. Сегодня вот пригодилась.

За окном ламповой вовсю светило солнце. Где-то в глубине непрерывно работали водоотливные насосы.

В просторном кабинете управляющего было накурено и душно. Керосиновая лампа на массивном дубовом столе отбрасывала причудливые тени на развешанные по стенам планы горных работ. За окном сгущались сумерки – длинный, полный драматических событий день подходил к концу.

Степанов нервно постукивал карандашом по краю стола:

– Значит так, товарищи… С чего начнем разбор?

– С вентиляции, – я развернул на столе схему. – Молодой человек, – обратился я к Черных, – объясните, почему метан-сигнализатор не сработал?

Начальник вентиляции побледнел, его пальцы судорожно теребили край потертого портфеля:

– Понимаете… Мы ждали новые приборы из Германии. А старые… старые вроде работали…

– «Вроде»? – я выложил на стол неисправный сигнализатор. – Вы хоть раз за последний месяц проверяли их калибровку?

В кабинете повисла тяжелая тишина. Ее нарушил негромкий голос Семеныча, старый шахтер, несмотря на уговоры врачей, настоял на своем присутствии при разборе:

– Я ведь говорил тебе, сынок, про манометр на третьем пикете. Неделю назад еще говорил.

Черных съежился под тяжелым взглядом Степанова:

– Я… я думал, успеем до поставки новых…

– «Думал»! – загремел Рудаков. – А если бы все погибли?

Я поднял руку, останавливая начинающуюся перепалку:

– Дело не только в приборах. Посмотрите на схему вентиляции, – я обвел карандашом узкий участок. – Здесь явное бутылочное горлышко. При нормальном режиме хватало, а при аварии воздух полностью исчезал.

– Позвольте! – подал голос молчавший до этого Ершов. – Я ведь предлагал еще в прошлом году расширить сечение! Вон, рапорты писал.

Степанов тяжело вздохнул:

– Не было средств, ты же знаешь.

– А теперь что? – я постучал карандашом по столу. – Теперь придется не только расширять, но и новую сбойку проходить. И систему резервной вентиляции монтировать.

Коровин, до этого молча сидевший в углу, поднялся:

– Леонид Иванович, разрешите сказать?

– Говорите.

– Тут ведь что получается… Мы новое оборудование ставим, а старые выработки как есть оставляем. А в них вся наша история, весь опыт. Вот сегодня, если б не та водоотливная штольня, беды не миновать.

Семеныч закивал:

– Правильно Михаил говорит. Старые планы, они ведь кровью написаны. Каждый штрек, каждый разлом, за ними чья-то жизнь или смерть.

Я достал из портфеля свежий блокнот:

– Вот что предлагаю. Первое: создаем специальную бригаду по обследованию старых выработок. Все ходы, все сбойки нанести на новые планы.

Рудаков быстро записывал:

– Это правильно. И старых мастеров привлечь надо.

– Второе, – продолжал я. – Немедленно начинаем монтаж новой системы вентиляции. Главное управление выделит средства, я прослежу.

– А пока новые приборы не поставили? – подал голос Черных.

– А пока что, – я повернулся к нему, – восстановите и откалибруете все имеющиеся. Под личную ответственность. И график проверок – ежесменно.

Степанов кивнул:

– Будет сделано. Что еще?

– Третье, – я развернул чистый лист. – Начинаем обучение молодых специалистов. И не только по приборам. Пусть у каждого будет наставник из старых мастеров. Как говорится, и опыт передадут, и присмотрят.

Семеныч впервые за вечер улыбнулся:

– Это дело. А то они, молодые, все больше на приборы надеются. А шахту чувствовать надо, нутром понимать.

До глубокой ночи мы разбирали каждый этап аварии, намечали меры, спорили о сроках. Наконец я посмотрел на часы:

– На сегодня все. Степанов, приказ о создании комиссии подготовьте к утру. Рудаков, завтра с вами просчитаем схему новой вентиляции.

Когда все начали расходиться, Семеныч задержался в дверях:

– Леонид Иванович, а можно вопрос?

– Конечно.

– Вот вы человек новый, городской. А шахту чувствуете. Как старый горняк чувствуете. Откуда это в вас?

Я не стал ему говорить, что в прошлой жизни проходил стажировку на шахте, когда готовился захватить завод рейдерским налетом. Вместо этого я улыбнулся:

– Знаете, Семен Прокопьевич, в нашем деле главное – уметь слушать. И людей, и саму шахту. Вот вы сегодня, когда в воде прятались, как поняли, где воздух искать?

– Так она сама подсказала, – он провел морщинистой ладонью по бороде. – Вода-то. По ней же видно, где пузырь воздушный…

– Вот-вот. Главное слушать и понимать. А остальному можно научиться.

За окном послышался гудок, заступала ночная смена. Где-то в глубине шахты ровно гудели насосы, очищенный воздух тек по новым вентиляционным трубам.

Утро началось в новой диспетчерской, оборудованной прямо в здании бывшей маркшейдерской. Пока электрики монтировали последние приборы, я наблюдал за реакцией шахтного руководства.

Степанов с плохо скрываемым недоверием разглядывал огромное световое табло во всю стену:

– И что, прямо из забоя будут данные поступать?

– Именно, – я указал на ряды циферблатов. – Вот здесь показатели метана, тут – температура, здесь – давление в гидравлической системе. А вот эта красная лампа…

Договорить я не успел – лампа вдруг вспыхнула, и тут же раздался пронзительный звонок.

– Ну и громкость! – вздрогнул Ершов.

– Не пугайтесь, – улыбнулся я. – Это просто бригада Коровина начала работу в новой лаве. Видите? – я показал на прибор. – Концентрация метана чуть выше нормы. Раньше бы об этом узнали только через час, когда замерщик дойдет. А теперь мы получаем сведения в ту же секунду.

Я повернул рукоять вентиляционного регулятора. Стрелка прибора дрогнула и медленно поползла вниз.

– Во до чего техника дошла, – прошептал Ершов. – Прямо как в книгах…

Рудаков жадно всматривался в показания приборов:

– А вот эти цифры – это что?

– Почасовая выработка. Каждые тридцать минут бригадир будет отмечать результат. Видите шкалу? Зеленая зона – норма, желтая – отставание, красная уже совсем плохо.

– А не наломают дров? – нахмурился Степанов. – Начнут гнать план, забывая про крепление.

– Для этого вот эти датчики, – я указал на другой ряд приборов. – Они следят за состоянием кровли. Малейший прогиб, тут же раздается сигнал тревоги.

В диспетчерскую заглянул молодой мастер:

– Леонид Иванович! В третьем западном все готово для внедрения новой системы.

– Идемте, посмотрим, – я повернулся к остальным. – Степанов, Рудаков, с нами. Будем внедрять систему Гастева.

В третьем западном штреке бригада хронометристов под руководством инженера Бажова, присланного из Центрального института труда, заканчивала разметку рабочих мест.

– Вот смотрите, – Бажов развернул схему. – Разделяем процесс на операции. Отбойка, погрузка, крепление – все по отдельности. Каждое движение выверено, каждая минута на счету.

Коровин, внимательно слушавший объяснения, покачал головой:

– А не потеряем качество? Тут ведь как: пласт капризный, к нему подход нужен.

– В том-то и дело! – оживился я. – Мы не просто движения считаем. Мы лучший опыт берем. Вот ваш Семеныч – он же как уголь рубит? Правильно, сначала пласт прослушает, потом примерится…

– Точно! – Коровин просветлел. – Он говорит: сперва послушай, потом бей!

– Вот это и зафиксируем. Чтобы каждый забойщик так работал. И время сократим, и качество сохраним.

Мы спустились в забой. Там уже установили новые светильники, ярко освещавшие рабочее пространство. На стенке штрека появилась доска показателей.

– Каждые полчаса будем отмечать результат, – объяснял Бажов. – Вот график, сколько нужно сделать. А вот факт, сколько сделали.

– И что, прямо в забое писать? – усомнился Рудаков.

– А вот смотрите, – я нажал на рычаг. Доска повернулась, открыв приборы. – Просто нажимаете на кнопку – и результат сразу виден и здесь, и в диспетчерской.

Степанов с уважением присвистнул:

– Ловко придумано…

Дальше мы прошли к погрузке. Там уже работал новый конвейер с автоматическим счетчиком вагонеток.

– Главное – ритм, – объяснял я. – Вот смотрите: забойщики знают, сколько нужно отбить за полчаса. Погрузка знает, сколько принять. Каждый следит за своим участком.

– А если собьются? – спросил Коровин.

– Для этого световая сигнализация. Отстает погрузка – загорается желтая лампа. Опасная ситуация – красная. Все на виду, все понятно.

К нам подошел пожилой забойщик:

– Леонид Иванович, а вот эти лампочки над конвейером – зачем?

– Это темп работы показывает. Видите, как мигает? Раз в десять секунд. Под этот ритм и работать надо.

– Как метроном, значит, – улыбнулся забойщик. – У меня дочка на пианино учится, там тоже такая штука стучит…

К концу осмотра даже скептически настроенный Степанов признал:

– Да, система толковая. Только вот что меня беспокоит: не все сразу поймут, не все примут.

– Поэтому начинаем с лучших бригад, – ответил я. – Вот Коровин со своими уже пробует. Покажут хороший пример, тогда остальные потянутся.

Мы поднялись на-гора, когда уже смеркалось. В диспетчерской ярко горело табло, цифры показывали: первая смена по новой системе перевыполнила план на двадцать процентов.

– И ведь только начали, – заметил Рудаков. – А что дальше будет?

– Дальше? – я улыбнулся. – Дальше будет стахановская система. Но об этом пока рано говорить.

Степанов удивленно поднял брови:

– Какая система?

– Неважно, – я прикусил язык. – Главное, мы сделали первый шаг. Соединили вековой опыт шахтеров с новыми методами работы. А остальное приложится.

За окном снова завыли гудки, это снова менялась смена. В свой вагон я вернулся затемно. Егорыч уже приготовил чай и свежие газеты.

– Как успехи, Леонид Иванович? – спросил он, расставляя на столе стаканы в серебряных подстаканниках.

– Движемся помаленьку, – я развернул рабочий блокнот. – Теперь надо все шахты постепенно на новые рельсы переводить. Время не ждет – военный заказ нужно выполнять в срок.

За окном проплывали огни шахтерского поселка, где уже начали трудиться по новой системе. Поскольку стахановская система функционирует на шесть лет раньше, у нас есть все шансы добыть рекордные нормы угля.

Глава 24

Повадки олигарха

Я сидел в своем кабинете далеко за полночь. В свете настольной лампы под зеленым абажуром поблескивали стекла пенсне Василия Андреевича, склонившегося над конторскими книгами. Привычный запах его «Герцеговины Флор» смешивался с ароматом крепкого чая из потертого серебряного подстаканника.

Мы встретились через три дня после моего приезда. Инспекция заводов закончилась. Там полно работы.

Но главное, я убедился, что мы успеваем с заказом. Идем в соответствии с графиком. Даже немного опережаем его.

Так что сейчас можно заняться личными делами. Например, позаботиться о финансовой подушке безопасности за рубежом.

– Давайте еще раз проверим все расчеты, – я потер уставшие глаза. – Что у нас по свободным средствам?

Котов перелистнул страницу гроссбуха:

– С учетом всех затрат картина получается следующая. Из тридцати миллионов аванса десять ушло на оборудование и закупки сырья, шесть – на модернизацию производства, четыре – на вашу секретную лабораторию… – он быстро защелкал на счетах. – Еще три миллиона на внедрение автоматизации. Остается семь миллионов рублей. Это ваша чистая прибыль. С учетом предыдущего заказа, кстати. Военного и гражданского, помните?

– Конечно, помню, – я примерно знал сумму. – Что там с теневыми каналами?

– При нынешних оборотах артели дают около ста двадцати тысяч ежемесячно. «Техпромсбыт» и «Промкредит» – еще сто тридцать. За полгода можем аккумулировать примерно полтора миллиона рублей.

Я встал и подошел к карте Европы на стене:

– Переведите в швейцарские франки.

– При текущем курсе… – Василий Андреевич снова застучал костяшками. – Официальные семь миллионов рублей дадут около трех с половиной миллионов франков. Плюс теневой оборот – еще семьсот-восемьсот тысяч. Итого чуть больше четырех миллионов франков.

– Маловато будет, – я покачал головой. – А если добавить рижский канал?

– Через «Baltic Steel Trading» можно проводить до пятидесяти тысяч франков ежемесячно. Но тут возникает сложность, Леонид Иванович, – Котов снял пенсне и посмотрел на меня. – Для таких операций требуется ваше личное присутствие. Банкиры не доверяют посредникам, когда речь идет о крупных суммах.

– То есть придется самому ездить в Ригу?

– И не только в Ригу. В Цюрих, в Берлин… Без личного контроля такие суммы не перевести.

Я вернулся к столу: