Текст книги "Ответный удар (СИ)"

Автор книги: Алим Тыналин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

– Леонид Иванович! – Зотов поманил меня к пульту. – Хорошо, что вы зашли. Послушайте.

Из динамика доносился непрерывный треск, сквозь который едва пробивался голос:

«…Нижний Тагил… мартеновский цех… доклад…»

– Наводки от силовых линий, – покачал головой Зотов. – Все кабели экранированы, а помехи все равно пробиваются.

Я вспомнил решение из будущего:

– А что если проложить сигнальные линии в специальных желобах? И заземлить их через каждые десять метров?

– И добавить фильтры высокой частоты! – подхватил появившийся Бонч-Бруевич. – У меня как раз есть новая схема.

Три дня мы бились над проблемой. Зотов придумал систему двойного экранирования, Бонч-Бруевич доработал фильтры. Наконец связь стала кристально чистой.

Впрочем, на этом проблемы не закончились.

Первое же селекторное совещание едва не закончилось катастрофой. Когда все директора заводов начали говорить одновременно, станция не выдержала нагрузки. Реле щелкали как пулемет, искры летели из коммутаторов.

– Перегрев, – мрачно констатировал Громов, разбирая дымящийся блок. – Такую нагрузку оборудование не тянет.

– Нужно разделить потоки, – предложил я. – Создать отдельные линии для селекторной связи и обычных переговоров.

Зотов схватился за карандаш:

– А если сделать буферные усилители? И систему очередности включения.

Неделю мы переделывали схему. Пришлось заказать дополнительные стойки, протянуть новые кабели. Но теперь зато станция работала как часы, справляясь с любой нагрузкой.

Впрочем, работники не сразу привыкли к новой системе.

– Ничего не понимаю в этой технике! – раздраженно бросил трубку пожилой мастер из Златоуста. – Где привычная телефонистка? Как набирать эти цифры?

Оказалось, что многие работники просто не готовы к автоматической связи. Привыкли к старой системе, боятся новшеств.

– Нужно учить людей, – предложил Смирнов. – Давайте сделаем простые инструкции, проведем занятия и обучение.

– И установим телефоны с надписями на кнопках, – добавил Зотов. – Чтобы сразу было понятно, куда звонить.

Мы организовали ускоренные курсы для связистов на всех заводах. Разработали понятные инструкции с картинками. Установили специальные телефоны с крупными цифрами и подписанными кнопками быстрого набора.

В начале второй недели работ прибежал встревоженный Котов:

– Леонид Иванович, беда! Поставки медного кабеля срываются. На складах Электроимпорта только треть от необходимого количества.

Я быстро прикинул варианты. Без качественного кабеля вся система связи окажется под угрозой.

– А что на других заводах? – спросил я.

– Обзвонил всех. Нигде нет нужного количества, – Котов нервно перебирал бумаги. – А валютных фондов на срочную закупку за границей не выделяют.

Решение пришло неожиданно. Вечером того же дня Мышкин доложил:

– На складах бывшего Сталь-треста обнаружены большие запасы кабеля. Они готовили собственную систему связи, но не успели реализовать.

– Отлично! Оформляйте передачу, – обрадовался я, но Мышкин мрачно добавил:

– Есть сложность. Кладовщик успел продать часть кабеля налево. Теперь боится ответственности и не дает доступ к складам.

Пришлось подключать Рожкова. После серьезного разговора в ОГПУ кладовщик стал куда сговорчивее. Кабель мы получили, недостачу выявили, виновных наказали.

Затем внезапно застопорились работы в районе Казани. Местный начальник дистанции пути категорически отказывался пропускать наши бригады вдоль железной дороги.

– Не положено! – упрямо твердил он. – Нет у меня таких инструкций.

Зотов, примчавшийся на место, доложил:

– Все документы в порядке, согласования есть. А он уперся – и всё.

Пришлось копать глубже. Оказалось, начальник дистанции имел собственный доход, сдавал в аренду места под торговые ларьки вдоль путей. Боялся, что наши работы помешают его доходам.

– А что если мы предложим ему помощь? – предложил Глушков, командированный разобраться с ситуацией. – Заодно и проверим все его делишки.

После визита начальника охраны начальник дистанции внезапно стал удивительно сговорчивым. Более того, сам предложил помощь путейцев в прокладке кабеля.

– Надо же, какое рвение к работе проявилось, – усмехнулся Глушков, докладывая о результатах.

Я отметил про себя, что нужно внимательнее следить за местными руководителями. Старая система связей и личных интересов все еще мешает новым начинаниям.

Несмотря на все проблемы, работы продвигались быстро. Бригады шли навстречу друг другу, ежедневно отчитываясь о проложенных километрах. Зотов с помощниками метались между участками, проверяя качество монтажа.

Мы создали не просто систему связи, мы одновременно проложили нервные пути новой промышленности.

Каждая решенная проблема, каждый преодоленный километр приближал нас к цели, созданию единой системы управления объединением. И теперь, когда основные магистрали были готовы, можно было начинать монтаж оборудования.

К концу мая система заработала в полную силу. В просторном зале диспетчерской мерно гудели стойки с оборудованием. На огромном табло загорались огоньки, показывая состояние связи с каждым предприятием. Телефонные разговоры и селекторные совещания шли без сбоев.

– Знаете, – сказал вечером Бонч-Бруевич, любуясь работающей системой, – а ведь мы создали то, чего еще нигде нет. Даже в Америке только мечтают о такой системе связи.

Зотов, измученный, но счастливый, похлопал по стойке коммутатора:

– Главное – работает! Теперь можно и поспать. Хоть раз высплюсь спокойно.

Я улыбнулся, глядя на помощников. Каждая проблема только сплотила команду, заставила искать нестандартные решения. И теперь у нас есть связь, опережающая свое время.

На пульте дежурного замигала лампочка – Нижний Тагил вызывал Златоуст для согласования поставок. Диспетчер привычно нажал нужные кнопки. Система работала четко, как отлаженный механизм.

За окнами сгущались сумерки. В цехах кипела работа, заводы объединения трудились в три смены. Здесь, в центральной диспетчерской, бился пульс управления этим огромным механизмом. Мы создали его нервную систему, и теперь она работала безупречно.

Глава 19

Глаза управления

Впрочем, помимо системы связи нам нужно еще наладить систему телеметрии. Задачка посложнее, чем телефонные станции.

В экспериментальном цехе стоял характерный звук: равномерное жужжание электромоторов, вращающих диски Нипкова. Бонч-Бруевич, склонившись над аппаратурой, подкручивал настройки синхронизации. Зотов возился с системой фотоэлементов.

– Вот, смотрите, Леонид Иванович, – Михаил Александрович отошел от установки. – Это передающий блок. Свет от мощной лампы проходит через вращающийся диск с отверстиями, создавая развертку изображения. Фотоэлементы преобразуют отраженный свет в электрические сигналы.

На экране приемника, размером примерно с газетный лист, проступало черно-белое изображение мартеновской печи. Качество не идеальное, но вполне различались основные детали: уровень шлака, положение заслонок, даже искры от выпуска металла.

– А вот здесь самое важное, – Зотов показал на стойку с электронными лампами. – Усилители моей конструкции. Без них сигнал не дотянул бы до диспетчерской.

– Сколько таких установок можно сделать? – спросил я, прикидывая масштаб задачи.

– Материалы есть, – Бонч-Бруевич достал расчеты. – Главная сложность это точная механика для дисков. Нужна идеальная балансировка и синхронизация вращения.

– Я договорился с инструментальным цехом, – добавил Зотов. – Они выделили лучшего мастера-лекальщика, Курочкина. Он берется сделать диски с точностью до микрона.

Мы наметили первые точки установки камер: мартеновские печи, прокатный стан, главный пульт электростанции. Потом система должна охватить все ключевые участки производства.

Неделю спустя начался монтаж первых установок. Тут же возникли неожиданные проблемы.

– Михаил Александрович! – позвал Зотов. – Изображение плывет. Не можем поймать синхронизацию.

Бонч-Бруевич задумался:

– А что если использовать кварцевый генератор для задания опорной частоты? У меня есть новая схема, давай посмотрим.

Другой проблемой оказалось освещение. В сумерках и ночью качество картинки резко падало.

– Нужно установить мощные прожекторы, – предложил я. – Но так, чтобы не мешали работе.

– И добавить автоматическую регулировку чувствительности фотоэлементов, – подхватил Зотов. – Я уже набросал схему.

Постепенно все наладилось. В центральной диспетчерской установили шесть экранов, по одному на каждый ключевой участок производства. Дежурные диспетчеры быстро научились «читать» не самое четкое черно-белое изображение.

– Смотрите, шлак слишком темный, – говорил опытный мастер молодому помощнику. – Надо звонить в цех, пусть корректируют состав.

Бонч-Бруевич продолжал совершенствовать систему. Появилась возможность переключать камеры, выводя изображение на большой центральный экран. Зотов добавил систему автоматической сигнализации, при резких изменениях в картинке срабатывал звуковой сигнал.

– Я не думал, что увижу это собственными глазами, – сказал как-то Михаил Александрович, глядя на работающие экраны, – Но с вами, Леонид Иванович, даже невозможное возможно. А ведь это только начало. Скоро такие системы будут везде. Представляете, сидит директор завода в кабинете и видит все производство как на ладони!

Я улыбнулся. Он был прав, это действительно только начало. Впереди электронное телевидение, цветное изображение, цифровые камеры. Но пока и эта, механическая система с диском Нипкова, уже произвела переворот в управлении производством.

Особенно впечатляло, когда во время селекторных совещаний директора заводов могли не только слышать друг друга, но и видеть работу ключевых участков.

– Леонид Иванович, – обратился ко мне Зотов вечером, когда мы проверяли работу системы, – а ведь мы создали что-то вроде нервной системы. Телефонная связь – как нервы, а телевидение – как глаза.

Я кивнул. На экранах пульсировала жизнь огромного промышленного организма, горели мартены, двигались прокатные станы, работали турбины электростанции. И теперь мы могли видеть это в реальном времени, управлять процессами, предотвращать проблемы.

За окнами опускалась ночь, но в диспетчерской по-прежнему было светло от работающих экранов. Производство не останавливалось ни на минуту, и глаза управления должны были бодрствовать постоянно.

Той же ночью я вспомнил устройство простейшего телевизора и на следующий день явился к Бонч-Бруевичу.

– А что если, – я подошел к установке, где изобретатель настраивал очередной диск Нипкова, – мы увеличим количество отверстий в диске и сделаем их не круглыми, а специальной формы?

– Какой именно? – заинтересовался Михаил Александрович.

Я набросал на бумаге:

– Вот такой, немного вытянутой, со скошенными краями. Это даст больше света и четкости по краям развертки.

Бонч-Бруевич схватил карандаш, начал быстро делать расчеты:

– Действительно! И если добавить еще один ряд отверстий, сместив его на половину шага, то это удвоит количество строк!

– И еще одно, – я показал на систему фотоэлементов. – Давайте поставим не один, а три фотоэлемента с разной чувствительностью. Первый будет ловить яркие участки, второй – средние тона, третий – темные детали.

Зотов, возившийся с усилителями, оживился:

– А я могу сделать схему автоматического переключения между ними! В зависимости от уровня освещенности будет выбираться оптимальный элемент.

Мы провели несколько дней в экспериментах. Курочкин, виртуоз-лекальщик, изготовил новый диск с измененными отверстиями. Зотов собрал улучшенную систему фотоэлементов.

Результат превзошел ожидания. Изображение стало заметно четче, появились полутона, улучшилась детализация. Теперь можно было различить даже градации цвета расплавленного металла – от ярко-белого до темно-красного.

– А если добавить еще и вращающуюся призму? – предложил Бонч-Бруевич. – Для тонкой подстройки фокуса.

– И систему автоматической регулировки яркости лампы, – подхватил Зотов. – Я уже придумал, как это сделать на реле.

Каждое такое улучшение давало новое качество картинки. Мы не могли пока получить полноценное телевизионное изображение, как в будущем, но для производственных целей этого было более чем достаточно.

– Знаете, что самое интересное? – сказал как-то Бонч-Бруевич, глядя на работающую систему. – Все эти решения лежали на поверхности. Просто никто раньше не пробовал их соединить вместе.

Я промолчал. Конечно, зная принципы из будущего, легче направить мысль изобретателей в нужное русло. Но что интересно, они сами развили эти идеи, нашли способы их технического воплощения.

– Михаил Александрович, – обратился я к Бонч-Бруевичу, – а что если пойти дальше? Что если усовершенствовать разработки электронных ламп?

– Вы думаете о полностью электронной системе? – загорелись его глаза. – Без механических частей? Это… конечно это возможно! Нужно только решить вопрос с электронной разверткой луча.

Это уже следующая глава в развитии промышленного телевидения. А пока усовершенствованная механическая система надежно служила нашим целям, позволяя держать под контролем все ключевые процессы производства.

Впрочем, в процессе наладки мы столкнулись с той же проблемой, что и при монтаже телефонии.

– А как мы будем передавать телевизионное изображение с Урала? – спросил Зотов, разглядывая схему связи. – Обычные телефонные линии не потянут такой сигнал, слишком узкая полоса пропускания.

Бонч-Бруевич нахмурился:

– Для телевидения нужен широкополосный канал. Даже при нашей малой четкости – минимум пятнадцать килогерц. Обычный телефонный кабель дает только три с половиной.

Я разложил на столе карту линий связи:

– Что если использовать коаксиальный кабель?

– Коаксиальный? – заинтересовался Бонч-Бруевич. – Теоретически да, он обеспечит нужную полосу. Но его же нигде не производят в таких количествах. Где мы его возьмем?

– А вот тут есть решение, – я достал из папки документы. – Три месяца назад компания «Электросила» освоила производство коаксиального кабеля для радиостанций. Пока небольшими партиями, но если увеличить заказ, они смогут дать то, что нам нужно.

– Погодите, – Зотов что-то быстро подсчитывал в блокноте. – Даже с коаксиальным кабелем сигнал ослабнет за сотню километров. Нужны усилительные станции.

– Именно, – кивнул Бонч-Бруевич. – Через каждые пятьдесят километров. С системой коррекции искажений. У меня есть схема специальных ламп для этого.

Мы засели за расчеты. Получалось, что для создания линии передачи изображения требовалось проложить специальный коаксиальный кабель, построить цепочку усилительных станций. Затем надо обеспечить их бесперебойным питанием, создать систему контроля качества сигнала и организовать службу обслуживания линии.

– Но это же грандиозная стройка! – покачал головой Зотов. – Тут не дни, а месяцы, если не годы работы!

Я усмехнулся.

– Глаза боятся, а руки делают. Зато получим уникальную систему, – ответил я. – Кстати, по тому же кабелю можно будет пустить и дополнительные телефонные каналы.

Мы решили начать с экспериментального участка Москва-Нижний Новгород. Развернули карту. Очень удобное место для пробы.

Основная трасса шла вдоль железной дороги. Усилительные станции можно разместить в существующих постах связи. Резервные линии пойдут через крупные города.

Еще можно создать аварийную систему на случай повреждений, а на каждом участке можно разместить контрольные пункты.

На совещании в ВСНХ я докладывал:

– Такая линия связи станет основой для создания единой системы управления промышленностью. Телевизионный контроль производства, оперативная связь, передача данных, все по одному кабелю.

Куйбышев заинтересовался:

– А военное значение?

– Огромное, – подтвердил Бонч-Бруевич. – Надежная закрытая связь с оборонными предприятиями. Возможность визуального контроля важных объектов.

Получив одобрение, мы начали работы. Первый участок решили строить одновременно с прокладкой телефонного кабеля, так проще координировать и экономить ресурсы.

В конце месяца в диспетчерской должен был появиться первый «дальний» экран – изображение из Нижнего Новгорода. Качество ожидалось гораздо хуже, чем с местных камер, но вполне достаточное для контроля производства.

– Представляете, – сказал Зотов, глядя на экран, где пока что видна работа московского цеха, – мы же по сути создаем прообраз будущих телевизионных сетей.

Я улыбнулся. Он даже не представлял, насколько прав.

Эти первые линии передачи изображения действительно станут основой для будущего телевещания. Но пока они исправно служили своей главной цели, помогали управлять огромным промышленным объединением.

Впрочем, внедрение этой системы телеметрии тоже не проходила спокойно и без казусов.

На первой же неделе эксплуатации системы в мартеновском цехе Зотов обнаружил серьезную проблему:

– Леонид Иванович, взгляните! – он показал на экран, где изображение дрожало и расплывалось. – Диск Нипкова не держит синхронизацию.

Оказалось, мощные краны и работающие печи создавали вибрацию, которая передавалась на установку. Точная механика не выдерживала тряски.

– Нужно делать виброизоляцию, – предложил я. – Как в точных измерительных приборах.

Бонч-Бруевич задумался:

– Можно использовать принцип корабельных гирокомпасов… Подвесить всю систему на карданном подвесе с демпферами.

Курочкин, наш лекальщик-виртуоз, создал удивительно элегантное решение – специальную платформу на пружинных амортизаторах с масляным демпфированием. Теперь изображение оставалось стабильным даже при работе самых тяжелых кранов.

В прокатном цехе камеры начали выходить из строя одна за другой. Высокая температура и металлическая пыль быстро делали свое дело.

– Фотоэлементы не выдерживают, – доложил Зотов после очередной поломки. – И линзы постоянно загрязняются.

– А что если сделать двойной корпус с водяным охлаждением? – предложил я. – И продувку сжатым воздухом для защиты оптики?

Целую неделю мы экспериментировали с системой охлаждения. Зотов придумал остроумное решение, использовать отработанную воду от систем охлаждения прокатных станов. А постоянный поток воздуха не только защищал линзы, но и создавал небольшое избыточное давление внутри корпуса, препятствуя попаданию пыли.

Кроме того, на участке разливки стали возникла неожиданная проблема. Яркое свечение расплавленного металла буквально ослепляло камеры.

– Фотоэлементы зашкаливает, – объяснял Бонч-Бруевич. – Изображение получается или чисто белым, или с черными провалами.

– Нужны светофильтры, – предложил я. – Но не постоянные, а переменные.

Зотов снова блеснул изобретательностью. Он создал систему автоматических диафрагм, управляемых тем же фотоэлементом. При вспышках яркого света диафрагма мгновенно сужалась, защищая чувствительную оптику.

Затем мы столкнулись с противоположной проблемой.

В угольных шахтах Кузбасса система поначалу оказалась бесполезной. Освещения категорически не хватало для нормальной работы камер.

– А что если использовать инфракрасное излучение? – предложил Бонч-Бруевич. – У меня есть наработки для военных.

Мы установили мощные инфракрасные прожекторы, а фотоэлементы заменили на специальные, чувствительные к этому диапазону. Теперь система «видела» в забое не хуже, чем в хорошо освещенном цехе.

– Только шахтерам объясните, что это не «чертовщина какая-то», а нормальная физика, – усмехнулся Зотов, когда первая система заработала.

Неожиданно серьезной проблемой оказалось сопротивление некоторых мастеров и начальников цехов.

– Не нужен нам этот «глаз начальства»! – ворчали они. – Работали без него сто лет и еще проработаем.

Пришлось проводить разъяснительную работу. Я собрал всех руководителей:

– Это не для слежки за вами. Это инструмент управления производством. Случилась авария, можно мгновенно получить помощь. Нужен совет, тогда специалисты из центральной лаборатории увидят проблему своими глазами.

Постепенно люди начали понимать пользу системы. Особенно после случая, когда благодаря камерам удалось предотвратить крупную аварию на домне. Дежурный диспетчер заметил нехарактерное свечение и вовремя поднял тревогу.

К концу месяца система должна была заработать в полную силу. В центральной диспетчерской мы хотели видеть все ключевые участки производства, от забоев Кузбасса до прокатных станов Урала.

Каждая решенная проблема делала систему надежнее, каждая преодоленная трудность приближала нас к созданию по-настоящему современного производства. Промышленного телевидения еще не было нигде в мире, но оно уже работало на наших заводах.

Но как-то поздним вечером в моем кабинете собрались Бонч-Бруевич, Зотов и Величковский. На столе лежали чертежи, графики испытаний и отчеты с мест.

После месяца упорных попыток наладить единую систему видеоконтроля пришло время честно оценить результаты. Лица у изобретателей что-то совсем кислые.

– Леонид Иванович, – Бонч-Бруевич устало закрыл и протер глаза, – боюсь, мы замахнулись на невозможное. Существующие линии связи просто не способны передавать телевизионный сигнал на такие расстояния. Даже с нашими усилителями.

Я развернул карту:

– Сколько мы смогли реально охватить?

– В пределах Москвы система работает отлично, – Зотов показал на схеме. – Головной завод, Коломенский, Подольский… Здесь мы смогли проложить специальные кабели, установить все необходимое оборудование.

– А дальше? – я посмотрел на красные линии, обозначающие неудавшиеся попытки связи с дальними предприятиями.

– Дальше – глухая стена, – вздохнул Бонч-Бруевич. – Сигнал затухает, искажается. Нужны совершенно другие технологии передачи данных, которых пока просто не существует.

Величковский, до этого молчавший, поднял голову от бумаг:

– Зато локальные системы показали себя превосходно. На каждом заводе отдельная диспетчерская, контроль ключевых участков, налажено оперативное управление.

– Да, – подхватил Зотов, – в Нижнем Тагиле уже предотвратили две аварии благодаря камерам. В Златоусте наладили контроль качества прямо у печей. На московских заводах весь производственный цикл как на ладони.

Я прошелся по кабинету. Что ж, мечта о единой системе видеоконтроля оказалась пока преждевременной. Техника 1929 года просто не позволяла ее реализовать.

– Хорошо, – я вернулся к столу. – Тогда предлагаю сосредоточиться на развитии автономных систем. На каждом крупном предприятии должна быть своя диспетчерская с видеоконтролем. Данные в центр будем передавать по обычным каналам связи, телефон, телеграф, курьеры с отчетами. В рамках нашей матричной системы это даже лучше. Пусть местное руководство приучается действовать самостоятельно, а не только по подсказкам из центра.

– И это уже огромный шаг вперед, – заметил Бонч-Бруевич. – Такого нет даже в Америке. Каждый завод получает «глаза» для контроля производства.

– А к единой системе вернемся позже, – добавил я, – когда появятся мы проложим кабели нового поколения.

Мы еще долго обсуждали детали. Наметили план развертывания локальных систем на всех крупных предприятиях. Разработали стандарты передачи данных в центр. Составили графики обучения персонала.

Уже под утро, когда все разошлись, я остался один в кабинете. За окном занимался рассвет, где-то вдалеке гудели заводские гудки. Да, пришлось отступить от первоначального замысла. Но иногда признать ограничения это тоже часть прогресса. На данный момент мы создали то, что было возможно в существующих условиях. А время для более амбициозных проектов еще придет.

На столе лежал доклад для Орджоникидзе. Надо предстояло объяснить наркому, почему вместо единой системы видеоконтроля мы создаем сеть автономных диспетчерских. Впрочем, я был уверен, что Серго поймет. Он всегда ценил честный подход и реальные результаты больше громких обещаний.

В дверь заглянул Головачев.

– Выезжаем, Леонид Иванович? – спросил он.

Я вздохнул. Ну да, конечно. Очередная инспекционная поездка по предприятиям. Я все время проверял, как идет выполнение заказа.

– Конечно, в путь, – сказал я, взял бумаги и вышел из кабинета. – Только сначала заедем в Наркомтяжпром. Как обычно.

Глава 20

Проверка

Коломенский завод, один из старейших машиностроительных гигантов России, величественно возвышался над левым берегом Оки. Основанный в 1863 году военным инженером Амандом Струве, он начинал с производства железнодорожных мостов, но уже к концу XIX века стал крупнейшим производителем паровозов в стране.

Завод строился по последнему слову европейской инженерии, с широкими пролетами цехов, собственной электростанцией и разветвленной сетью железнодорожных путей. Массивные корпуса из красного кирпича, украшенные узорчатой кладкой и готическими окнами, больше напоминали католические соборы, чем промышленные здания. Их строили на совесть. Немецкие инженеры и русские мастера, закладывая фундамент будущей индустриальной мощи.

Особой гордостью завода был паровозостроительный цех, самый большой в Европе на момент постройки. Здесь собирали знаменитые пассажирские паровозы серии «С» – «Русские Пасифики», которые водили курьерские поезда от Варшавы до Владивостока. В годы Первой мировой здесь же выпускали бронепоезда, а при советской власти освоили производство тепловозов.

Рядом с заводом вырос рабочий поселок с добротными кирпичными домами, больницей и техническим училищем. Коломенские мастера славились своим умением по всей России. Недаром местные паровозы получали золотые медали на всемирных выставках. Теперь этим умельцам предстояло освоить производство новых турбин и специальных сталей для оборонной промышленности.

Промозглое утро встретило меня у проходной Коломенского завода. Серое июньское небо, нетипичное для начала лета, низко нависало над массивными краснокирпичными корпусами. Пахло влажным углем и железом. Гудок известил о начале утренней смены.

Новый директор завода Похлебкин, худощавый энергичный человек с аккуратно подстриженными усиками, встречал меня у ворот. Его назначили месяц назад, и я хотел лично проверить, как он справляется.

– Начнем с турбинного цеха, Леонид Иванович, – Похлебкин протянул мне свежий отчет. – Там у нас самые интересные результаты.

В огромном, недавно отстроенном корпусе турбинного цеха на удивление светло. Новые фонари верхнего освещения заливали помещение ровным светом. Вдоль центрального пролета двигались мостовые краны, перенося массивные заготовки турбинных дисков.

– Вот, смотрите, – Похлебкин подвел меня к новому балансировочному станку немецкого производства. – Внедрили автоматическую систему контроля. Теперь точность балансировки роторов выше в три раза.

Я с интересом наблюдал за работой станка. Действительно, качество заметно улучшилось. Но что-то в его работе меня насторожило.

– А почему привод подачи так вибрирует? – спросил я, прислушиваясь к неритмичному гулу.

– Разрешите доложить! – к нам подошел молодой инженер в потертой кожанке. До этого он стоял в сторонке. Но в несколько вызывающей позе. Сразу видно, что бунтарь. – Лаптев, ответственный за балансировочный участок. Я как раз хотел обратить внимание на эту проблему.

Лаптев развернул чертеж прямо на станине:

– Вот здесь можно изменить систему охлаждения подшипников. Если добавить дополнительный контур и установить автоматический регулятор температуры, мы справимся с проблемой.

Я внимательно изучил его предложение. Толковый парень, сразу видно. Но и упрямый к тому же. В его идее явно прослеживалось рациональное зерно.

– Сколько времени нужно на модернизацию? – спросил я.

– Три дня, если дадите карт-бланш на материалы и людей, – уверенно ответил Лаптев.

– Похлебкин, обеспечьте ему все необходимое, – распорядился я. – И премию за инициативу.

Мы двинулись дальше. В термическом отделении у огромных печей для закалки лопаток я заметил еще одну проблему. Неравномерный нагрев заготовок.

– Что с системой контроля температуры? – обратился я к начальнику цеха Шаповалову, грузному мужчине лет пятидесяти.

– Да вот, немецкие пирометры барахлят, – развел руками тот. – Заказали новые, но поставки задерживаются.

– А почему не используете отечественные? – я вспомнил разработки профессора Величковского. – У нас в центральной лаборатории есть отличные образцы.

Шаповалов замялся:

– Так это… Не доверяем как-то нашим. Немецкие вроде надежнее…

– Зря не доверяете, – я достал блокнот. – Сейчас распоряжусь, чтобы вам поставили партию наших пирометров. Через неделю доложите о результатах.

В этот момент к нам подбежал запыхавшийся мастер:

– Товарищ Похлебкин! В механическом срочно нужно ваше участие. Там с точностью обработки проблема.

Директор посмотрел на меня. Я кивнул:

– Идемте. Посмотрим, что у вас там.

Внутренний голос подсказывал, что день будет длинным. Но именно из таких проблем и их решений складывался успех всего дела. А мне нужен успех. Слишком много поставлено на карту.

В механическом цехе оказалась типичная проблема. Старые станки немецкой фирмы «Джанг» давали неравномерную точность. После получаса наблюдений я заметил причину. Изношенные направляющие создавали вибрацию при обработке длинных валов.

– Смотрите, – я подозвал старшего механика Воронихина, сухощавого немолодого мужчину с въевшейся в морщины металлической пылью. – Вот здесь и здесь установите дополнительные опоры с гидравлическими демпферами. И замените бронзовые вкладыши на текстолитовые.

– Так это ж не по инструкции, – засомневался тот. – Немцы рекомендуют только родные детали ставить.

– Времена меняются, Степан Кузьмич, – улыбнулся я. – Наш текстолит даже лучше будет. Меньше трения, выше износостойкость.

К концу дня я убедился, что завод постепенно набирает обороты. Новая система управления приживается, хотя и не без сложностей. Похлебкин толковый руководитель, и не боится ничего нового.

Вечером в своем вагоне-салоне я просматривал отчеты, готовясь к завтрашнему визиту в Сормово. За окном проплывали бесконечные русские поля, подсвеченные закатным солнцем. Старый проводник Егорыч принес чай в тяжелом подстаканнике.

– В Сормово-то давно не бывали, Леонид Иванович? – спросил он, расставляя на столике баранки.

– С весны, как раз перед всей этой историей со «Сталь-трестом».

Я развернул чертежи новых корабельных броневых плит. Сормовский завод всегда славился корабелами, но сейчас им предстояло освоить совершенно новую технологию. Интересно, как там справляется молодой директор Зайцев?

Поезд мерно стучал на стыках рельсов.

Сормовский завод раскинулся на низком берегу Волги, там, где она делает плавный поворот перед впадением Оки. Основанный еще в 1849 году компанией «Нижегородская машинная фабрика», он уже восемьдесят лет оставался одним из крупнейших промышленных предприятий России. Здесь строили первые отечественные паровозы и речные суда, здесь в 1920 году спустили на воду первый советский танкер «Красное Сормово».