Текст книги "Ответный удар (СИ)"

Автор книги: Алим Тыналин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Annotation

Продолжение ожесточенной борьбы Краснова с конкурентами и партийными боссами. И все это на фоне прогрессивных реформ в тяжелой промышленности.

Нэпман 3. Ответный удар

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Нэпман 3. Ответный удар

Глава 1

Распродажа

Высокие окна особняка в Архангельском переулке встречали серое мартовское утро без обычных кружевных занавесей. В пустых комнатах гулко разносились шаги, а пыльные прямоугольники на обоях отмечали места, где еще вчера висели картины.

Я медленно шел по анфиладе, машинально отмечая следы прежней роскоши: вот здесь стояло бюро карельской березы, там была витрина с саксонским фарфором, а в углу находились напольные часы «Мозер» с боем, отмерявшие время трех поколений московских купцов.

Теперь только истертый паркет помнил былое великолепие. В воздухе еще держался легкий запах мастики. Старый Михеич по привычке навел утром последний глянец.

– Леонид Иванович, – в дверях появился щуплый антиквар в потертом пиджаке, нервно протирая пенсне батистовым платком. – Мы закончили оценку мебели. Если вас устроит, то мы можем…

– Давайте бумаги, – я жестом прервал его. Не хотелось выслушивать витиеватые объяснения, почему за гарнитур красного дерева екатерининских времен предлагают треть реальной цены.

С кухни доносились приглушенные всхлипывания. Агафья Петровна, экономка, прощалась с царством медных кастрюль и фаянсовых форм для заливного. Двадцать лет она правила этой кухней, еще при отце.

– Леонид Иванович, – в дверях появился Михеич, по-военному подтянутый даже в этот последний час. – Там из музея приехали, насчет картин и библиотеки.

– Зови.

Музейные работники, три немолодые женщины в одинаковых серых платках, старательно прятали глаза. Они помнили меня еще с тех времен, когда я водил сюда делегации, показывал коллекцию русской живописи.

– Вот здесь опись, – главная протянула листы плотной бумаги с казенными печатями. – Все по декрету о национализации культурных ценностей.

В кабинете надрывно зазвонил телефон. Василий Андреевич Котов, мой старый бухгалтер, педантично подсчитывал выручку от вчерашних продаж.

– Нет, нет, – донесся его голос, – рояль уже продан. И дубовую столовую тоже… Да, и гобелены вчера забрали.

На стене в золоченой раме еще висел последний портрет. Отец в черном сюртуке, с массивной золотой цепью часов на груди. Его пронзительный взгляд словно спрашивал: как ты мог допустить это, сын? Все профукал, все потерял.

– Простите, Леонид Иванович, – рядом бесшумно возник Головачев, бессменный секретарь. – Пришли из банка, за серебро и драгоценности. И товарищ Пузырев интересуется насчет коллекции табакерок.

За окном раздался грохот. Грузчики в кожаных фартуках заносили в фургон рояль «Бехштейн». Инструмент печально вздохнул басами, когда его опускали на попа.

Старый швейцар Михеич, украдкой смахнув слезу, в последний раз протирал до блеска медные ручки парадной двери. Сколько лет он встречал здесь гостей, отворяя тяжелые дубовые створки.

В углу приемной тихо всхлипывала старая экономка Агафья Петровна, прижимая к груди неизменный кружевной передник.

– Идите домой, Агафья Петровна, – я подошел к ней. – Вот, возьмите, это за два месяца вперед, выходное пособие. И рекомендательное письмо.

– Не надо мне, батюшка, – она замотала головой. – Я ведь еще вашего папеньку помню, упокой Господи его душу… Может, когда и пригожусь еще…

– Идите, – мягко повторил я. – Спасибо вам за все.

Из кабинета вышел Котов с раскрытым гроссбухом:

– Леонид Иванович, я подвел итоги. С учетом вчерашних продаж и утренней выручки…

Он замялся, отводя глаза в сторону.

– Сколько? – я знал, что сумма будет неутешительной.

– Четыреста двенадцать тысяч. Минус долги и обязательные платежи… – он перелистнул страницу. – Остается около двухсот пятидесяти.

Я молча кивнул. Двести пятьдесят тысяч, все, что осталось от состояния, которое три поколения Красновых создавали полвека. Даже на один месяц работы завода не хватит.

А в довершение всего – издевательски-вежливое письмо из банка: «В связи с утратой основных активов вынуждены аннулировать вашу кредитную линию».

За окном снова загромыхало. Теперь грузчики выносили столетний буфет карельской березы. В пустых комнатах гулко разносилось эхо их тяжелых шагов.

Я подошел к окну. В сером утреннем свете особняк, еще недавно бывший средоточием деловой и светской жизни, казался осиротевшим и постаревшим. Как и его хозяин, потерявший все в одночасье.

Ничего, думал я, глядя на погрузку вещей, это еще не конец. Они рано празднуют победу. У меня остается главное: знания из будущего и воля к борьбе. А вещи… вещи можно нажить заново.

У парадного подъезда особняка стоял видавший виды, но верный «Бьюик», тщательно отмытый от весенней грязи. Степан, мой верный шофер, в последний раз проверял двигатель, хотя машина исправна, как всегда.

Рядом переминался с ноги на ногу Семен Анатольевич Голиков, известный в Москве перекупщик автомобилей. Его брюшко туго обтягивал щегольской жилет, а в толстых пальцах нервно крутилась пачка червонцев.

– Машина в хорошем состоянии, – глухо произнес Степан, захлопывая капот. – Следил как за своей. Масло меняли вовремя, свечи недавно поставили новые.

– Да-да, – нетерпеливо перебил Голиков. – Но все-таки пробег приличный. Леонид Иванович, так мы договорились? Восемь тысяч, как обсуждали?

Я молча кивнул. «Бьюик» и в лучшие времена не был роскошным автомобилем, а сейчас, после нескольких лет эксплуатации, приходилось соглашаться на любую цену. Деньги нужны срочно.

– Вот, пожалуйста, – Голиков отсчитал купюры, передавая их Котову, который деловито спрятал деньги в потертый портфель.

Степан в последний раз погладил руль:

– Может, хоть напоследок прокатимся, Леонид Иванович? Как в прежние времена.

Я покачал головой. Не хватало еще расчувствоваться на глазах у любопытных соседей, которые уже собрались поглазеть на очередное падение «бывших».

Два помощника Голикова осматривали машину, придирчиво проверяя каждую деталь. Один из них завел двигатель. Старый «Бьюик» отозвался ровным гулом, словно доказывая, что еще послужит новому хозяину.

– Леонид Иванович, – Степан снял фуражку, обнажив начинающую седеть голову. – Позвольте откланяться. Спасибо вам за все.

– Постой, – я достал конверт. – Вот, рекомендательное письмо. И расчет за два месяца вперед. Ты же знаешь, Рыбинский давно звал тебя к себе шофером.

– Не нужно, – он упрямо мотнул головой. – Я к Рыбинскому не пойду. Может… может, еще пригожусь вам?

Я положил руку ему на плечо:

– Иди, Степан. У тебя семья, дети. А я… я как-нибудь справлюсь.

Он все-таки всхлипнул, прижал конверт к груди и быстро зашагал прочь, не оглядываясь.

Голиков сел за руль, и «Бьюик» медленно тронулся с места. Знакомый силуэт растворился в мартовской мороси, увозя с собой еще один кусочек прежней жизни.

Я стоял на крыльце с небольшим чемоданом, в котором умещалось теперь все мое имущество. Старый портфель с документами, пара костюмов, смена белья.

За спиной хлопнула тяжелая дверь парадного. Михеич в последний раз проверял замки. Через час здесь будут новые хозяева, присланные из жилотдела.

С противоположной стороны улицы доносились приглушенные голоса:

– Это который с заводами-то? Ну надо же, как обернулось…

– А давеча с шофером раскатывал…

– Выходит, не все им, буржуям, масленица…

Я расправил плечи и решительно шагнул с крыльца. В конце переулка громыхнул трамвай, разбрызгивая весеннюю слякоть. Начиналась новая жизнь.

Михеич на крыльце вытянулся, как в прежние времена, и взял под козырек:

– Счастливого пути, Леонид Иванович…

Я лишь коротко кивнул в ответ. Сантименты теперь непозволительная роскошь. Начиналась борьба за выживание.

Заводская контора встретила меня привычным стрекотом пишущих машинок и запахом свежих чертежей. В приемной Головачев раскладывал утреннюю почту, старательно делая вид, что не замечает моего потертого костюма и отсутствия автомобиля у подъезда.

– Финансовый отчет готов? – спросил я, проходя в кабинет.

– Да, Василий Андреевич ждет вас.

Котов, как всегда подтянутый, с аккуратно повязанным галстуком, разложил на столе бухгалтерские книги:

– Ситуация сложная, Леонид Иванович. На зарплату рабочим едва хватает. А нужно еще оплатить поставку угля и сырья на следующий месяц.

– Сколько не хватает?

– Тридцать две тысячи, – он снял пенсне и устало потер переносицу. – Даже с учетом продажи автомобиля, все равно не хватит.

– Вычеркивайте мою зарплату и премиальные, – я склонился над цифрами. – И управляющему состава тоже урежьте премии. Производство важнее.

– Но как же вы… – начал было Котов.

– Справлюсь, – отрезал я. – Сейчас самое главное выполнить заказ. Кстати, что там с предложением Скорницкого из кооперативного банка?

– Он готов встретиться сегодня. В семь вечера, в «Метрополе».

Я поморщился. «Метрополь» сейчас мне не по карману, но выбирать не приходится. Скорницкий мог обеспечить кредит под новый заказ.

Весь день я разбирал дела, а вечером отправился на встречу.

Вечерний ресторан сиял огнями. У входа выстроились автомобили – новенькие «Форды» и «Фиаты» нэпманов, представительские «Роллс-Ройсы» дипломатов. Я прошел мимо швейцара, который едва заметно поморщился при виде моего костюма. Он знал меня в лицо, поэтому ничего не сказал.

Скорницкий опаздывал. Пришлось занять место у стойки бара, заказав самый дешевый коньяк. Джаз-банд наигрывал что-то модное, официанты сновали между столиками с подносами.

– Смотрите-ка, кто пожаловал! – раздался за спиной хорошо знакомый голос. – Сам господин Краснов, собственной персоной!

В зеркале за стойкой отразилась массивная фигура Беспалова, директора-распорядителя «Сталь-треста». Рядом с ним щерился в ухмылке Казаков, его заместитель.

Я обернулся, посмотрел на обоих. Как не вовремя.

Аркадий Петрович Беспалов двигался, неспешно, как всегда безупречный в костюме от лучшего московского портного. Высокий, представительный, с идеально уложенными седеющими волосами и холеной бородкой клинышком.

В петлице сверкала крошечная бриллиантовая булавка, его фирменный знак. Двигался он с той особой уверенностью, которую дают не только деньги, но и многолетняя привычка к власти.

Рядом с ним скользил Игорь Владимирович Казаков, его заместитель и «серый кардинал» треста. Худощавый, с тонкими чертами лица и внимательным взглядом светло-серых глаз. На тонких губах играла чуть заметная улыбка.

– Леонид Иванович, какая приятная встреча! – голос Беспалова источал мед. – Позвольте угостить вас чем-нибудь более достойным, чем это пойло, – он едва заметно поморщился, глянув на мой бокал. – Мы тут, знаете ли, как раз отмечаем получение нового военного заказа, – продолжал Беспалов, нарочито громко. – Присоединяйтесь! Ах да, простите, вы же теперь… экономите.

– Говорят, даже особняк пришлось продать, – подхватил Казаков. – Что, трамваем теперь ездите?

Я медленно оглядел обоих.

– Надо же, какое падение, – Беспалов театрально развел руками. – А помнится, еще месяц назад рассуждали о модернизации промышленности… Видимо, не всем дано быть промышленниками.

– Зато в коммуналке весело, – хохотнул Казаков. – Там такие интересные соседи бывают! Особенно у общей уборной по утрам.

Я чувствовал, как немеют пальцы, стиснувшие бокал. Хотелось швырнуть его в лоснящуюся физиономию Беспалова. Или разбить графин о самодовольную рожу Казакова.

Но я заставил себя улыбнуться:

– Благодарю за приглашение, товарищи. Но у меня назначена деловая встреча. А что касается заказов… всякое бывает. Да, действительно, сейчас у меня с ними негусто.

– Какие заказы? – деланно удивился Беспалов. – Ах, вы все еще надеетесь… Ну-ну. Кстати, если нужна работа, у нас как раз освободилось место младшего табельщика. Самое то для бывших… директоров.

Новый взрыв хохота. Я заметил, как некоторые посетители с любопытством оборачиваются на шум.

В этот момент у входа появился Скорницкий, коренастый, с военной выправкой. Я допил коньяк и направился к нему, чувствуя спиной насмешливые взгляды.

– А все-таки жаль машину, – донеслось вслед. – «Бьюик», говорят, хоть и подержанный, но вполне приличный.

Смейтесь, думал я, пожимая руку Скорницкому. Смейтесь, пока можете.

Нужно только немного времени. И денег, которые я надеялся получить от Скорницкого. А пока придется терпеть.

Впрочем, банкир оказался не лучше остальных. Его витиеватые объяснения про «общую финансовую ситуацию» и «временные затруднения с кредитованием» лишь подтвердили: «Сталь-трест» дотянулся и до кооперативных банков.

Я недолго с ним общался, с банкиром. Как только понял, что ничего не светит, распрощался. Вышел на улицу. Отправился на новое место для жилья, где теперь прописался. Там надо появляться хоть иногда.

Весенний вечер встретил промозглым ветром. Я медленно шел по Малой Бронной, где теперь предстояло жить. Старый доходный дом из красного кирпича высился мрачной громадой. Еще год назад здесь снимал комнату мой помощник-чертежник. Кто бы мог подумать, что придется самому искать здесь пристанище.

В подъезде пахло кошками и квашеной капустой. Тусклая лампочка под облупленным потолком едва освещала крутые ступени. На площадке первого этажа громоздилась древняя тележка, замотанная ржавой цепью.

Третий этаж, квартира восемь. Я достал ключ, но дверь распахнулась сама. На пороге возникла необъятная фигура в засаленном халате.

– А, новый жилец! – прогремела хозяйка квартиры Марья Тихоновна. – Проходите, показывать буду порядки наши!

В тесной прихожей громоздились книжные полки, детские санки и чей-то огромный сундук. На стене висело мутное зеркало в облезлой раме.

– Тут у нас общая вешалка, – Марья Тихоновна ткнула пальцем в обшарпанную стойку с крючками. – Свой крючок не забывайте. Вон тот, с номером четыре. И галоши внизу ставьте аккуратно.

Из кухни доносился шум примусов и звон посуды. Там хлопотали две женщины, искоса поглядывая на нового соседа.

– В кухне у каждого своя полка и свой примус, – продолжала хозяйка. – Керосин покупаем по очереди. В уборную и ванную по расписанию. Вам с пяти до шести утра и с девяти до десяти вечера.

Мы прошли по узкому коридору. За одной из дверей надрывно плакал младенец, за другой кто-то азартно спорил о новой пьесе в театре Мейерхольда.

– Вот ваша комната, – Марья Тихоновна толкнула скрипучую дверь. – Бывшая детская купца Колесникова. Потом тут профессор жил, да в прошлом месяце его уплотнили, дали квартиру в новом доме.

Десять квадратных метров, если верить ордеру. Облезлые обои в цветочек, потолок с желтыми разводами от протечек. У окна железная кровать с панцирной сеткой, колченогий стол, продавленное кресло и платяной шкаф с треснувшим зеркалом.

– Вещи-то где? – поинтересовалась хозяйка, оглядывая мой чемодан.

– Все здесь.

Она понимающе хмыкнула:

– Ну-ну… А я-то думала, буржуй какой к нам едет. Говорили, с заводов который…

– Из бывших, – я устало опустился в кресло. – Теперь вот… уплотнился.

– Оно и видно, – Марья Тихоновна покачала головой. – Ладно, располагайтесь. Да, насчет гостей – только до одиннадцати вечера. И никаких это… женщин водить!

Когда она ушла, я подошел к окну. Во дворе-колодце сушилось белье, по карнизу важно расхаживали голуби. Напротив в окнах горел свет. Там жили чужие жизни, такие же тесные и коммунальные.

На столе стояли пустые консервные банки с окурками. Последний привет от прежнего жильца. В углу валялась старая газета «Правда» с передовицей о победах первой пятилетки.

Я достал из чемодана белье, аккуратно развесил в шкафу два костюма. На дне лежала пачка документов. Все, что осталось от прежней жизни. И неожиданно рассмеялся.

Вспомнился роскошный особняк в Архангельском переулке, огромный кабинет с камином, секретарь, почтительно склоняющийся с папкой документов… Как все изменилось за один день.

За стеной загремели кастрюли. Соседи готовили ужин. Пахнуло жареной картошкой и щами.

– Эй, новенький! – в дверь просунулась лохматая голова мальчишки лет двенадцати. – Мамка велела спросить, может, поужинаете с нами? У нас сегодня пирог с капустой!

Я хотел отказаться, но вспомнил, что не ел с утра.

– Спасибо, – кивнул я. – Только дайте минутку переодеться.

Мальчишка исчез. А я вдруг понял, это тоже жизнь. Другая, непривычная, но настоящая. И может быть, именно здесь, в этой коммуналке с ее примусами и очередью в уборную, я лучше пойму тех, для кого работают мои заводы.

Достал из чемодана простую рубашку, критически осмотрел себя в треснувшем зеркале. Ничего, и не такое переживали.

Из кухни снова потянуло пирогами. Пора знакомиться с соседями. В конце концов, кто знает – может, это временное пристанище еще сыграет свою роль в моих планах.

Глава 2

Побег с тонущего корабля

Звонок будильника прозвучал особенно резко в тесной комнате коммуналки. Я с трудом разлепил глаза, ночью долго не мог уснуть из-за храпа соседа за стеной и скрипучей панцирной сетки.

Очередь в ванную уже выстроилась. Пришлось ждать сорок минут, слушая утренние пересуды соседок о ценах на морковь и затянувшемся ремонте на пятом этаже.

– Вам бы, товарищ, керосинку прикупить, – посоветовала Марья Тихоновна, когда я пробирался на кухню мимо развешанного белья. – А то на общей конфорке долго ждать придется.

Наскоро проглотив жидкий чай с черствым хлебом, я выскочил на улицу. Мартовский ветер пробирал до костей сквозь легкое пальто. Раньше в такую погоду Степан уже ждал бы с прогретым «Бьюиком».

На остановке толпился народ. Трамвай подошел переполненный, еле втиснулся на подножку. Вагоновожатый привычно крикнул:

– Продвигаемся вперед, граждане!

Рядом два рабочих в промасленных куртках обсуждали последние новости:

– Слыхал, директор-то наш теперь пешком ходит?

– Да уж, докатился… А ведь как раньше форсил на автомобиле!

Я сделал вид, что не слышу. Вагон дребезжал на стыках, в окнах мелькали знакомые улицы. У проходной небольшая толпа, тут проходила пересменка. Раньше для меня открывали отдельные ворота, теперь пришлось протискиваться в общем потоке.

– Доброе утро, Леонид Иванович, – вахтер Кузьмич прикоснулся к козырьку, но как-то иначе, чем раньше. Без прежнего подобострастия, просто по привычке.

По двору шел знакомой дорогой к заводоуправлению. Рабочие здоровались, но уже не так почтительно, как прежде. В глазах читалось плохо скрытое любопытство, как же так, вчера еще на автомобиле с шофером, а сегодня вот, пешкодралом, на своих двух, хе-хе.

В конторе непривычно пусто. Раньше в это время уже толпились посетители. Головачев за секретарским столом делал вид, что поглощен бумагами, но я заметил, как он украдкой разглядывает мой потертый костюм.

– Почта есть?

– Только счета и уведомления, – он протянул тощую пачку конвертов. – Да, и это… из жилотдела интересовались насчет вашей новой прописки.

Поднимаясь по лестнице в лабораторию, я ловил на себе взгляды сотрудников. Сочувственные, любопытные, злорадные – целая гамма эмоций. Еще бы, такое сокрушительное падение.

Мартовское солнце едва пробивалось сквозь пыльные окна заводской лаборатории. Длинные столы с приборами, массивные шкафы с реактивами, новейший спектрограф «Цейс» у дальней стены, все выглядело как обычно. Но в воздухе висело какое-то неуловимое напряжение.

Я смотрел на собравшихся сотрудников, отмечая знакомые лица. Вот Лебедев, начальник мартеновского цеха, нервно теребит окладистую бороду. Рядом Штром, поблескивая стеклами пенсне, что-то шепчет Соколову. Величковский у окна делает вид, что изучает какие-то графики.

– Итак, товарищи, – я намеренно использовал старомодное обращение, – вы хотели сделать заявление?

Лебедев откашлялся, расправил плечи:

– Да, Леонид Иванович. Мы… то есть я, Виктор Карлович и Петр Николаевич, – он кивнул на Штрома и Соколова, – подаем заявления об уходе.

В лаборатории повисла тишина. Только где-то в дальнем углу тихо гудела вытяжка.

– Вот как? – я изобразил удивление, хотя знал об этом еще вчера назад. – И куда же, если не секрет?

– В «Сталь-трест», – Штром произнес это почти вызывающе. – Нам сделали хорошее предложение. В конце концов, у них сейчас стабильность, военные заказы.

– А у нас? – я обвел взглядом лабораторию.

– А у нас тишь да гладь, простите, Леонид Иванович, – подал голос Соколов, – после истории с бракованной броней… сами понимаете.

Я молча смотрел на них. Двадцать лет Лебедев варил сталь на этом заводе. Штром пришел еще до революции. Соколов начинал здесь учеником механика.

– Что ж, это ваше право, – я пожал плечами. – Заявления на стол, расчет получите…

– Позвольте! – вдруг резко вмешался Величковский. – Это переходит все границы! Сначала саботаж с бракованной партией, теперь массовый уход специалистов. Куда мы катимся?

– Николай Александрович, – я повернулся к нему, – не стоит…

– Нет, стоит! – профессор картинно взмахнул руками. – Я терплю ваши методы уже полгода. Эти бессмысленные эксперименты, пустая трата реактивов… А теперь еще и это!

Молодой Сорокин у дверей едва заметно усмехнулся.

– Вы забываетесь, профессор, – я повысил голос. – Ваши обвинения…

– Это вы забываетесь! – Величковский побагровел. – Я возвращаюсь в университет. Там хотя бы занимаются настоящей наукой!

– И я ухожу, – неожиданно громко заявил Сорокин. – Нечего тут делать, раз такое начинается.

– И я тоже, – поддержал его Глушков. – Извините, Леонид Иванович, но так работать невозможно.

Краем глаза я заметил, как переглянулись Лебедев со Штромом. Этого они явно не ожидали.

– Прекрасно, – я медленно опустился в кресло. – Все сразу. Может, еще кто-нибудь?

Остальные сотрудники испуганно замерли над приборами. Только Протасов и Зотов отвернулись и, как ни в чем не бывало, продолжали работу у спектрографа.

– Заявления на стол, – повторил я устало. – Бухгалтерия подготовит расчет. Новых специалистов я уже подобрал.

– Вот так просто? – недоверчиво протянул Соколов.

– А чего тянуть? Неделю на передачу дел, и… – я сделал приглашающий жест к двери.

Они начали расходиться. Первыми ушли Лебедев, Штром и Соколов, сдержанно попрощавшись, но не глядя в глаза. Величковский демонстративно собрал бумаги в потертый портфель. Сорокин и Глушков просто молча вышли.

Когда дверь за последним закрылась, я подошел к окну. На заводском дворе Величковский что-то горячо объяснял Сорокину, размахивая руками.

– Лаборатория свободна, – негромко произнес я, не оборачиваясь. – Можно начинать.

Протасов и Зотов быстро заперли двери и начали составлять опись оборудования для списания. Через три дня все необходимое будет тайно вывезено в подвал старого особняка на Таганке. Правда, они об этом не совсем в курсе.

Я еще раз взглянул в окно. Величковский уже уехал на извозчике, всем своим видом демонстрируя оскорбленное достоинство. На заводском дворе кипела обычная жизнь.

За спиной негромко звякнули склянки. Протасов и Зотов начали инвентаризацию.

К полудню в актовом зале заводоуправления собрались все оставшиеся сотрудники. Пустые места в первых рядах особенно бросались в глаза – там обычно сидели Лебедев, Штром и другие ветераны завода. В воздухе висело нервное ожидание.

Я поднялся на небольшую трибуну, оглядел собравшихся:

– Товарищи, в связи с… кадровыми изменениями, вынужден представить новых руководителей подразделений.

По залу пробежал шепоток. Все знали о утреннем скандале в лаборатории.

– Начальником исследовательского отдела назначается Семен Ильич Воробьев.

На сцену неуверенной походкой поднялся невысокий человек в мешковатом костюме и круглых очках. Редеющие русые волосы аккуратно причесаны на пробор, узкие губы сжаты в неопределенную улыбку. Типичный кабинетный ученый, каких много в любом НИИ.

– Семен Ильич окончил Московское высшее техническое училище, – я намеренно подчеркивал его академический опыт. – Последние пять лет работал в Институте прикладной химии.

Воробьев слегка поклонился, поправляя очки дрожащей рукой. Никто бы не заподозрил в этом тихом человеке бывшего начальника спецлаборатории Артиллерийского управления.

– Руководителем практических разработок назначается Василий Зотов, которого вы все знаете. Его заместителем – Николай Павлович Протасов.

Зотов и Протасов синхронно поднялись со своих мест. Оба молодые, энергичные, уже успевшие зарекомендовать себя в цехах.

– И еще одно назначение, – я сделал паузу. – В связи с участившимися случаями… производственных инцидентов, создается служба безопасности завода. Ее руководителем назначен Алексей Григорьевич Мышкин.

К трибуне неторопливо подошел немолодой человек с невзрачной внешностью. Серый костюм, редкие седоватые волосы, слегка сутулая фигура. Настоящий канцелярский служащий, из тех, что десятилетиями перекладывают бумажки в пыльных конторах.

Только я знал, что под этой маской скрывается бывший начальник контрразведки Южного фронта, чье настоящее имя известно лишь нескольким людям в стране.

– Алексей Григорьевич займется вопросами охраны производственных секретов и обеспечением безопасности, – я говорил нарочито сухо, по-канцелярски. – Прошу оказывать ему всяческое содействие.

Мышкин близоруко прищурился, достал из нагрудного кармана потрепанный блокнот, что-то торопливо записал. В зале послышались приглушенные смешки, такой начальник охраны никого не напугал.

– На этом все, – я свернул папку с бумагами. – Прошу новых руководителей приступить к исполнению обязанностей немедленно.

Когда сотрудники начали расходиться, я заметил, как Мышкин, по-прежнему сутулясь и близоруко щурясь, что-то чертит в своем блокноте. На самом деле он уже фиксировал реакции людей, выделяя тех, кто проявил слишком явный интерес к новым назначениям.

Воробьев, суетливо поворачиваясь из стороны в сторону, о чем-то негромко переговаривался с Зотовым и Протасовым. На первый взгляд, обычное знакомство новых коллег.

Рабочие гудели, обсуждая новые назначения. Украдкой посматривали на меня.

Пусть смотрят, думал я, спускаясь по лестнице. Пусть считают, что я в отчаянии хватаюсь за любую соломинку, назначая безобидных тихонь вместо опытных специалистов. Тем неожиданнее для них будет удар.

В конце коридора маячила сутулая фигура Мышкина. Он медленно брел, почти утыкаясь носом в свой потрепанный блокнот. Но я-то знал, что его цепкий взгляд уже начал выявлять тех, кто попытается следить за новыми руководителями.

После собрания я собрал новых руководителей в своем кабинете. За окном моросил весенний дождь, на столе дымились чашки с крепким чаем, единственное, что осталось от прежней роскоши.

– Итак, товарищи, – я разложил на столе графики и диаграммы, – положение серьезное. Наши заказы под угрозой срыва, сроки горят.

Зотов склонился над чертежами, его молодое лицо было сосредоточенным:

– Система автоматического контроля температуры уже дает результаты. Если расширить ее на все печи, мы уложимся в сроки.

– Сколько времени потребуется? – спросил я.

– Три недели, – он прикинул что-то в блокноте. – Может, быстрее, если Николай Павлович поможет с монтажом.

Протасов методично постукивал карандашом по логарифмической линейке:

– Основная проблема сейчас в качестве металла. Вернее, в слухах о качестве. После той злополучной приемке и ухода Лебедева в мартеновском начался разброс параметров.

– Я изучил последние плавки, – подал голос Воробьев, нервно протирая очки. – Структура неоднородная, много включений. Нужно срочно стабилизировать процесс.

– Василий Петрович, – я повернулся к Зотову, – сможете внедрить автоматический контроль шихтовки?

– У нас все готово, – он быстро набросал схему. – Вот здесь уже поставлены датчики, есть сигналы на управляющее реле.

В дверь неслышно проскользнул Мышкин, сутулясь и что-то помечая в потрепанном блокноте.

– Продолжайте, товарищи, – он устроился в углу, близоруко щурясь. – Я просто послушаю.

– Автоматизация это хорошо, – Протасов разложил на столе графики выработки. – Но нужен жесткий контроль по всей цепочке. От шихты до готовых изделий. Чтобы не повторилось снова неожиданного брака. Мы слишком расслабились. Ослабили хватку.

– Займитесь этим, – я кивнул. – Проверяйте каждую операцию. Особенно после недавних событий.

Все понимали, о чем речь. История с бракованной броней еще свежа в памяти.

– А что с лабораторией? – спросил Зотов. – После ухода Величковского она осталась без присмотра.

– Семен Ильич справится, – я указал на Воробьева. – У него богатый опыт исследовательской работы.

Воробьев снова занервничал, теребя пуговицу пиджака. Но я знал, что это лишь маска. В прежней лаборатории он руководил куда более сложными проектами.

– Что ж, задачи ясны, – я поднялся. – Действуйте. Отчеты каждое утро мне на стол.

Когда все вышли, остался только Мышкин, по-прежнему что-то черкающий в блокноте.

– Машина ждет у черного хода, – проговорил он, не поднимая глаз. – Поедем, посмотрим то место.

Мы вышли через черный вход и спустились по пожарной лестнице. У забора стоял неприметный «Форд» с тусклыми фарами и забрызганными грязью номерами. За рулем немолодой человек в кепке, похожий на заводского шофера.

Полчаса петляли по переулкам Замоскворечья. Наконец остановились у старого особняка с облупившейся лепниной. Здание явно давно не ремонтировалось, окна первого этажа заколочены.

– Здесь? – я оглядел фасад.

– Лучше не придумаешь, – Мышкин отпер тяжелую дверь черного хода. – Бывшая усадьба купца Мясникова. После революции – склад текстильного треста. Сейчас числится на консервации.

Внутри пахло сыростью и пылью. Мы спустились в подвал по скрипучим ступеням. Своды из старого кирпича, толстые стены, узкие окна под потолком.

– Три изолированных помещения, – Мышкин водил лучом фонаря. – Здесь можно оборудовать плавильную печь, тут – химическую лабораторию. А в дальней комнате устроим хранилище документов.

– Электричество?

– Отдельный кабель от соседней подстанции. Уже договорился.

– Охрана?

– Два поста: у ворот и в подвале. Видимость склада антиквариата сохраним. Снаружи обычные сторожа из бывших дворников. Настоящую охрану обеспечат мои люди, под видом грузчиков.

В пустой гостиной с заколоченными ставнями горела единственная керосиновая лампа. У остывшего камина сидели Величковский, Сорокин и Глушков. При нашем появлении они встали.

– Все чисто, – доложил Мышкин, закрывая дверь. – Можно начинать.

– Товарищи, – я оглядел своих верных соратников, – план таков. Александр Петрович, – обратился к Сорокину, – вы все-таки действительно идете в «Сталь-трест».

– Уже договорился, – кивнул он. – Беспалов лично пригласил. Видимо, хочет выведать наши секреты автоматизации.