Текст книги "Ответный удар (СИ)"

Автор книги: Алим Тыналин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Массивные краснокирпичные корпуса цехов, почерневшие от времени и копоти, тянулись вдоль берега почти на версту. Между ними поблескивали рельсы заводской узкоколейки, по которым день и ночь сновали небольшие паровозы, развозя материалы и готовые изделия. На высоком берегу темнели приземистые дома рабочего поселка, построенного еще при Бугрове, прежнем хозяине завода царских времен.

Особой гордостью сормовичей были стапели. Огромные наклонные площадки у самой воды, где собирали корпуса судов. С них сошли многие знаменитые волжские пароходы, а в годы Гражданской войны – первые советские бронекатера. Теперь здесь предстояло освоить производство новой корабельной брони, и это задача не из легких.

Рабочие династии Сормова славились мастерством. Здесь до сих пор работали потомки тех, кто строил первые русские паровозы и первые речные теплоходы. Кулибины, Воротынцевы, Лапшины, эти фамилии передавались из поколения в поколение вместе с секретами мастерства. Но новое время требовало новых подходов и технологий.

Сормовский завод встретил нас заревом мартеновских печей, пробивающимся сквозь утренний туман. Массивные краны на стапелях вырисовывались черными силуэтами на фоне розового рассвета. Пахло рекой, нагретым металлом и свежей окалиной.

Директор Зайцев, невысокий крепкий человек с военной выправкой, ждал у проходной. На его открытом лице читалось напряжение. Явно есть проблемы, о которых он не решался доложить по селекторной связи.

– С чего начнем, Павел Андреевич? – спросил я, пожимая его крепкую ладонь.

– Пойдемте в новый броневой цех, Леонид Иванович. Там у нас необычная ситуация.

В огромном цехе, где раньше клепали корпуса волжских барж, теперь установили современные закалочные печи. Вдоль стен тянулись ряды массивных броневых плит, готовых к термообработке. Но около одной из печей явно назревал конфликт.

– Я тебе русским языком говорю, нельзя так резко температуру поднимать! – кричал седой мастер в промасленной робе. – Тридцать лет у печей стою, знаю, что говорю!

– А я вам формулы показываю, Никифор Петрович! – горячился молодой инженер в очках. – Расчеты подтверждают, что можно безопасно ускорить процесс на сорок процентов!

Я узнал спорщиков. Старый мастер Кулибин, потомственный сормовский рабочий, и молодой инженер Зернов, недавний выпускник Промакадемии.

– В чем суть разногласий? – спросил я, подходя ближе.

– Да вот, товарищ Краснов, – Кулибин махнул рукой в сторону печи. – Молодежь все торопится. А броня ошибок не прощает. Один раз неправильно закалишь, и все пиши пропало, весь лист в брак.

Зернов развернул перед нами графики:

– Смотрите, при использовании новой системы контроля температуры мы можем без каких-либо осложнений поднимать градус. Чего бояться?

Я внимательно изучил его расчеты. Технически он прав. Новые пирометры позволяли точнее контролировать процесс. Но и опыт старого мастера нельзя сбрасывать со счетов.

– Так, товарищи, давайте попробуем совместить ваши подходы, – предложил я. – Зернов, ваши расчеты верны, но начнем с небольшой партии. Никифор Петрович, проконтролируйте процесс, отметьте все нюансы. А я пока посмотрю, что у вас с новой системой автоматического контроля сварных швов.

– Эх, – крякнул Кулибин, – была бы моя воля…

– А воля, Никифор Петрович, сейчас одна. Надо дать флоту лучшую в мире броню, – перебил я его. – И для этого нам нужны и ваш опыт, и новые технологии.

Следующий час я провел у сварочных автоматов. Новая система с фотоэлементами, которую разработал Зотов, действительно творила чудеса. Качество швов повысилось втрое, а производительность – вдвое.

– А вот здесь у нас проблема, – Зайцев показал на стеллажи с готовыми плитами. – Никак не можем добиться равномерной закалки по всей площади. Особенно на больших листах.

Я подошел ближе, провел рукой по шершавой поверхности брони. Что-то знакомое.

– У вас какая система охлаждения? – спросил я.

– Стандартная, погружная.

– А если попробовать струйную? С распределенными форсунками?

Глаза Зернова загорелись:

– Точно! И добавить автоматическое регулирование давления в зависимости от температуры листа!

– Дельно говоришь, – неожиданно поддержал Кулибин. – Я еще до революции на Путиловском такое видел. Только там вручную напор регулировали.

Я улыбнулся про себя. Кажется, общее дело начинает сближать старую гвардию с молодежью. А это не менее важно, чем все технические усовершенствования.

К концу дня мы успели проверить работу всего броневого производства и наметить план модернизации. Особенно меня порадовало, что Кулибин и Зернов уже вместе обсуждали детали новой системы закалки.

– Как думаете, справимся с заказом? – спросил Зайцев, провожая меня к машине.

– Справимся, Павел Андреевич. С такими людьми как не справиться?

За проходной протяжно загудел гудок, сзывая ночную смену. Где-то в цехе вспыхнуло яркое пламя газовой резки. Сормовский завод продолжал работать, сочетая вековой опыт с новейшими технологиями.

После Сормова поезд повернул на север. За окном вагона-салона проплывали бесконечные леса, перемежаемые болотами и торфяниками. Я просматривал документацию по Ижорским заводам, попутно делая пометки в блокноте.

Основанные еще при Петре Первом как пильная мельница, Ижорские заводы превратились в крупнейшее металлургическое предприятие империи. Здесь делали броню для первых русских дредноутов, здесь же осваивали производство первых отечественных автомобилей. После революции завод не остановился. Теперь здесь выпускали специальные стали для турбин первых электростанций по плану ГОЭЛРО.

Егорыч внес свежий чай и новые газеты.

– В Колпино подъезжаем, Леонид Иванович, – сообщил он, расставляя на столике неизменные баранки. – Там теперь новый директор, Малышев. Говорят, толковый инженер.

Я кивнул. С Малышевым я уже успел познакомиться, когда он приезжал в Москву на совещание. Действительно способный специалист, хотя и молод для такой должности. Интересно будет посмотреть, как он справляется с управлением сложнейшим производством.

За окном замелькали пригороды Ленинграда. Вдали показались внушительные корпуса Ижорских заводов, над которыми поднимался дым множества труб. Завтра предстоял важный день. Нужно проверить, как идет освоение новой технологии производства специальных сплавов.

Я отложил бумаги и задумался. Каждый из этих старых заводов имел свой характер, свои традиции, свои особенности. И везде приходилось искать особый подход, чтобы соединить вековой опыт с новейшими технологиями. Впрочем, именно в этом и заключалась самая интересная часть моей работы.

Поезд начал замедлять ход, приближаясь к станции Колпино.

Ижорские заводы дышали силой и мощью. Расположенные на берегах одноименной реки, они поражали своим размахом. Более двух верст вдоль по течению занимали производственные корпуса. У заводских ворот высилась сторожевая башня Петровских времен. Молчаливый свидетель трехвековой истории предприятия.

Малышев, стройный темноволосый инженер с живыми карими глазами, встретил меня у проходной. В его быстрых, точных движениях чувствовалась энергия молодости, но говорил он взвешенно и по делу.

– С главного начнем, Леонид Иванович. В сталеплавильном у нас интересные результаты.

В огромном цехе грохотали мостовые краны, разливая в изложницы потоки раскаленного металла. Возле новой электропечи собралась группа инженеров во главе с немолодым человеком в роговых очках.

– Знакомьтесь, Попрядухин Николай Семенович, – представил Малышев. – Наш главный по специальным сплавам. Только что закончили эксперименты с новой технологией легирования.

Попрядухин развернул на столе графики:

– Вот, смотрите. Добавляем молибден не в начале плавки, а на финальной стадии. И получаем совершенно иную структуру металла.

Я внимательно изучил результаты. Действительно, прочностные характеристики выросли почти в полтора раза.

– А равномерность легирования? – спросил я.

– В том-то и дело! – оживился Попрядухин. – Мы разработали новую систему электромагнитного перемешивания. Вот, посмотрите…

Он подвел меня к пульту управления. На экране самописца четко прослеживалась диаграмма температур по всему объему печи.

– Молодцы, – похвалил я. – А что с системой автоматического контроля?

Малышев помрачнел:

– Тут у нас проблема, Леонид Иванович. Пирометры дают серьезную погрешность при замере температуры жидкого металла.

– Позвольте показать! – к нам подошел молодой инженер в промасленной спецовке. – Смирнов, лаборатория автоматики. У меня есть идея, как решить эту проблему.

Следующий час мы обсуждали предложенную им схему с двойным контролем температуры. Идея интересная. Использовать одновременно контактный и оптический методы измерения.

– Давайте так, – подвел я итог. – Выделите Смирнову бригаду монтажников и все необходимые материалы. Через неделю проверим результаты.

В этот момент со стороны термического цеха раздался резкий звук сирены.

– Что там? – насторожился Малышев.

– Аварийный сигнал от печи номер три, – доложил подбежавший мастер. – Температура резко поползла вверх!

Мы поспешили в термический цех. Возле массивной закалочной печи суетились рабочие. Внутри находилась партия особо ответственных деталей для турбин.

– Система охлаждения вышла из строя, – доложил начальник цеха. – Если не справимся, вся партия пойдет в брак.

Я быстро оценил ситуацию:

– Так, слушайте меня внимательно. Малышев, срочно запускайте резервные насосы. Попрядухин, организуйте подачу воды по аварийной схеме. Смирнов, бегом в лабораторию, тащите сюда все имеющиеся термопары.

В следующие два часа мы боролись за спасение драгоценной партии деталей. Постепенно температуру удалось стабилизировать. Когда наконец открыли печь, первые замеры показали, что металл не пострадал.

– Ф-фух, успели, – вытер пот Малышев. – Спасибо, Леонид Иванович. Без вас могли бы все загубить.

– Не благодарите, – отмахнулся я. – Лучше разберитесь, почему система охлаждения отказала. И обязательно внедрите дублирующий контур. Такие детали не прощают ошибок.

К концу дня мы закончили осмотр всех ключевых производств. Несмотря на отдельные проблемы, завод производил хорошее впечатление. Малышев оказался именно тем руководителем, который нужен в это время, технически грамотным, энергичным, умеющим работать с людьми.

– Как думаете, справимся с военным заказом? – спросил я, когда он провожал меня к машине.

– Справимся, – уверенно ответил директор. – Нам надо не останавливаться на достигнутом. Продолжать внедрять новые технологии.

– Поддерживайте таких энтузиастов как Смирнов, держите высокую планку качества, – я пожал ему ладонь.

Уже в машине я еще раз окинул взглядом величественные корпуса завода. Над ними догорал закат, окрашивая кирпичные стены в багровые тона.

Где-то в глубине цехов вспыхивали огни электросварки. Ночная смена заступала на вахту. Ижорские заводы продолжали работу, как продолжали уже три столетия, становясь с каждым годом все совершеннее и мощнее.

Глава 21

Новые места

После инспекции Ижорских заводов я решил заехать на Путиловский. Огромное предприятие, раскинувшееся на юго-западной окраине Ленинграда, было настоящим символом русской промышленности. Основанный еще в 1801 году как чугунолитейный завод, к началу XX века он превратился в крупнейшее машиностроительное предприятие России.

Массивные корпуса из желтого кирпича тянулись вдоль Петергофского шоссе почти на версту. За ними виднелись стальные конструкции эллингов паровозосборочного цеха, построенного по проекту знаменитого инженера Белелюбского. Здесь делали все, от мостовых конструкций до пассажирских вагонов, от артиллерийских орудий до сельскохозяйственных машин.

Директор завода Устинов, высокий худощавый человек с внимательным взглядом серых глаз, встретил меня у проходной.

– С чего начнем, Леонид Иванович? Могу предложить осмотреть новый станкостроительный цех.

– Пожалуй, – кивнул я. – Говорят, вы там интересную технологию обработки валков внедрили?

В просторном цехе, заполненном рядами новейших станков, царила атмосфера точной механики. Здесь делали самое сложное оборудование для всех заводов объединения.

– Вот, посмотрите, – Устинов подвел меня к огромному карусельному станку. – Разработка нашего молодого конструктора Гусева. Автоматическая система копирования профиля. Точность обработки до сотых долей миллиметра.

За станком работал молодой человек в аккуратном комбинезоне. Его движения были точны и выверены, как у хирурга.

– Знакомьтесь, Гусев Андрей Николаевич, – представил его Устинов. – Тот самый конструктор.

– Расскажите подробнее о вашей системе, – попросил я.

Гусев с воодушевлением начал объяснять принцип работы:

– Видите, здесь установлен копировальный палец, который скользит по шаблону. А это – гидравлическая система управления резцом. Она мгновенно реагирует на малейшие изменения профиля, – он показывал детали механизма остро отточенным карандашом. – А вот здесь мы добавили автоматическую коррекцию на износ инструмента.

– Очень интересно, – я внимательно изучал схему. – А как решили проблему с вибрацией при обработке длинных валков?

– О, это отдельная история! – Гусев просиял. – Мы разработали систему динамической стабилизации. Смотрите сюда.

Он подвел меня к другому станку, где как раз обрабатывали массивный прокатный валок длиной метров шесть.

– Видите эти гидравлические люнеты? Они автоматически подстраиваются под прогиб детали во время обработки.

В этот мгновение к нам подошел пожилой мастер с орденом на груди:

– Простите, Леонид Иванович. Я Кузьмин, начальник инструментального. У нас там проблема с новыми резцами.

Следующий час мы провели в инструментальном цехе. Оказалось, что новая марка быстрорежущей стали, которую начали поставлять с Златоуста, дает непредсказуемые результаты при закалке.

– Так, – я достал блокнот. – Сейчас свяжемся с Величковским, он как раз работает над улучшением этой стали.

В заводской конторе нас уже ждал телефонный разговор с Москвой. Величковский, выслушав проблему, сразу предложил решение:

– У них неправильный режим термообработки. Надо поднять температуру закалки на тридцать градусов и увеличить время выдержки.

– Записывайте, – кивнул я Кузьмину. – И обязательно пришлите образцы в центральную лабораторию для анализа.

К вечеру мы добрались до паровозосборочного цеха, гордости Путиловского завода. Под его гигантскими сводами стояли в ряд десятки паровозов в разной степени готовности.

– А здесь у нас новый проект, – Устинов показал на чертежи, развешанные в конструкторском бюро. – Скоростной пассажирский локомотив с обтекаемым кузовом. Планируем развивать скорость до 120 верст в час.

Я с интересом изучал проект. Такие машины понадобятся для новых магистралей, которые мы планировали строить.

– А вот здесь у нас особый проект, – Устинов понизил голос и провел меня в отдельное конструкторское бюро, отгороженное от основного зала. – Пока совершенно секретный.

На кульманах были развешаны чертежи необычного локомотива. Я сразу отметил характерные особенности конструкции. Усиленная рама, броневая защита кабины и котла, специальные бронещиты для ходовой части.

– Танк-паровоз? – догадался я. – Для военных нужд?

– Именно, – кивнул Устинов. – Идея родилась после анализа опыта использования бронепоездов в Гражданскую. Но обычные паровозы слишком уязвимы. А этот сможет работать даже под огнем противника.

Я внимательно изучал чертежи. Да, идея хорошая, но можно сделать еще лучше.

– Вот что, – я достал карандаш. – Смотрите, если изменить компоновку котла, сделав его более низким и широким, мы улучшим устойчивость и снизим силуэт. Здесь нужно добавить двойные стенки с воздушной прослойкой – это усилит бронезащиту. А вот в этом месте можно сделать вот так.

Следующий час мы с конструкторами обсуждали детали. Я предложил несколько революционных идей: систему быстрой очистки котла от накипи (чтобы машина могла работать на любой воде), специальные форсунки для создания дымовой завесы, бронированные топливные танки увеличенного объема.

– Но что важнее всего, нужно сделать силовую установку универсальной, – добавил я. – Чтобы в мирное время этот локомотив мог использоваться как обычный грузовой паровоз.

– Гениально! – воскликнул главный конструктор Воронцов. – Мы как раз думали, как обосновать затраты на производство.

– Начните с малой серии, – посоветовал я. – Первые машины пустите на особо сложные участки БАМа и Турксиба. Там они докажут свою эффективность в тяжелых условиях. А в случае необходимости их можно будет быстро мобилизовать.

Устинов задумчиво покачал головой:

– Знаете, Леонид Иванович, у меня иногда складывается впечатление, что вы видите на несколько лет вперед.

Я промолчал. Если бы он только знал, насколько вперед я действительно вижу… Эти идеи помогут создать действительно надежную и эффективную машину, которая может очень пригодиться стране в будущем.

– Свяжитесь с Коломенским заводом, – сказал я напоследок. – Пусть часть серии делают они. Заодно и конструкцию в процессе производства улучшим.

Уже выходя из КБ, я еще раз окинул взглядом чертежи. Да, такая машина могла бы очень пригодиться в 1941-м… Но об этом я, конечно, промолчал.

– Кстати, – спросил я у Устинова, – как продвигается работа над новым прокатным станом для Нижнего Тагила?

– Идет по графику. Хотите взглянуть?

В механосборочном цехе полным ходом шла сборка огромного прокатного стана. Детали для него делали сразу несколько заводов объединения – станину отлили в Коломне, валки сделали на Ижорских, приводы собрали здесь, на Путиловском.

– Вот что значит правильная кооперация, – заметил я. – Каждый делает то, что умеет лучше всего.

Уже в сумерках мы стояли с Устиновым на заводском дворе. Над корпусами цехов быстро садилось солнце. С неба моросил легкий питерский дождик.

– Знаете, Леонид Иванович, – задумчиво произнес директор, – а ведь мы действительно начинаем работать по-новому. Раньше каждый завод варился в собственном соку, а теперь…

– Теперь мы единый организм, – закончил я его мысль. – И каждый завод – важная часть этого организма.

В темнеющем небе хмурились серые облака. Где-то в цехах продолжали греметь станки. Путиловский завод работал в три смены, как работал уже больше века, становясь с каждым годом все совершеннее.

Из Ленинграда я отправился на юг.

Поезд мерно покачивался во время езды. После прохладного ленинградского лета здесь чувствовалось настоящее дыхание июня. В открытые окна вагона врывался горячий ветер, напоенный запахом спелой ржи и полевых цветов.

Я перебирал документы по Брянскому заводу, попутно делая пометки в блокноте. Основанный в 1873 году как рельсопрокатный завод, он постепенно превратился в один из крупнейших машиностроительных комплексов России. В годы Первой мировой здесь выпускали артиллерийские снаряды и минометы, за что завод получил неофициальное название «Арсенал». Теперь предстояло освоить производство новых видов военной техники, и это требовало серьезной модернизации.

Егорыч, как всегда безошибочно угадывающий время чаепития, появился с подносом:

– Брянск через час, Леонид Иванович. Местные газеты принес. Пишут, у них там молодой директор, Петр Михайлович Пересыпкин. Говорят, из рабочих выдвиженцев, но с образованием.

Я кивнул, разворачивая свежий номер «Брянского рабочего». Пересыпкина я пока не знал лично, но отзывы о нем шли хорошие. Энергичный, толковый, хотя и резковатый порой в решениях.

За окном потянулись заводские окраины Брянска. Вдали показались знакомые очертания корпусов «Арсенала».

Приземистые здания из темно-красного кирпича, похожие на старинные крепостные укрепления. Над ними поднимался дым от множества труб, окрашенный закатным солнцем в розовые тона.

Я отложил бумаги. Здесь предстояло проверить внедрение новой технологии закалки орудийных стволов. Дело сложное и ответственное. Что-то подсказывало мне, что этот визит может оказаться самым непростым за всю инспекционную поездку.

Поезд начал замедлять ход, приближаясь к станции Брянск-Орловский. На привокзальной площади уже ждала заводская «эмка». Значит, Пересыпкин подготовился к визиту основательно.

На проходной Брянского арсенала меня встретил сам Пересыпкин. Крепко сбитый человек лет тридцати пяти, с открытым волевым лицом и цепким взглядом темных глаз. В его манере держаться чувствовалась недавняя рабочая закалка, но говорил он грамотно и по существу.

– Сразу в термический, Леонид Иванович? – предложил он. – Там у нас главные события.

Термический цех поражал размерами. Под его сводчатыми потолками могла бы уместиться небольшая церковь.

Вдоль стен выстроились огромные закалочные ванны, над которыми нависали мостовые краны. В дальнем конце цеха располагались новые печи для особо точной термообработки.

– Вот, смотрите, – Пересыпкин подвел меня к пульту управления. – Внедрили вашу систему автоматического контроля температуры. Первые результаты отличные.

Я просмотрел диаграммы на лентах самописцев. Действительно, точность поддержания температурного режима выросла в несколько раз.

– А что с равномерностью прогрева? – спросил я. – Особенно на длинных стволах?

– Тут у нас есть интересное решение, – оживился главный металлург Савицкий, сухощавый седой человек с острым птичьим профилем. – Молодой инженер Кузьмичев предложил систему последовательного нагрева с автоматическим перемещением зоны максимальной температуры.

В этот момент раздался глухой хлопок, и цех заволокло белым паром.

– Авария! – крикнул кто-то. – Разрыв трубопровода охлаждения!

Я бросился к печи номер три, где только что начали закалку партии особо важных изделий. Система охлаждения вышла из строя в самый критический момент. Если не восстановить ее в ближайшие минуты, вся партия пойдет в брак.

– Пересыпкин! Срочно запускайте резервную линию! – скомандовал я. – Савицкий, организуйте замеры температуры по всей длине изделий!

– Резервная линия тоже не работает! – доложил перепуганный механик. – Там задвижка заклинила!

– Черт! – Пересыпкин побелел. – Это же правительственный заказ. За него нам головы снимут.

Я быстро оценил ситуацию. Времени на ремонт нет. Нужно что-то нестандартное.

– Так, слушайте мою команду! – я повысил голос. – Срочно гоните сюда пожарную машину с помпой. Главный энергетик – все имеющиеся вентиляторы сюда! Будем организовывать воздушное охлаждение.

– Это же не по технологии… – засомневался Савицкий.

– Если не сделаем ничего, точно все потеряем, – отрезал я. – Действуйте!

Следующий час прошел как в тумане. Пожарный насос подавал воду через временные трубопроводы из брезентовых рукавов. Десяток мощных вентиляторов создавал направленный поток воздуха. Я сам руководил процессом охлаждения, ориентируясь на показания наспех установленных термопар.

Когда наконец открыли печь, в цехе повисла напряженная тишина. Савицкий лично проводил замеры твердости металла.

– Не может быть… – пробормотал он, глядя на показания приборов. – Все в норме! Даже лучше, чем обычно. Распределение твердости более равномерное.

– Похоже, мы случайно открыли новый метод закалки, – усмехнулся я, вытирая пот со лба. – Надо будет изучить и внедрить в технологию.

Пересыпкин покачал головой:

– Если б не вы, Леонид Иванович… Я уж думал, все пропало.

– Не преувеличивайте. Просто иногда нужно думать нестандартно. И обязательно разберитесь с системой охлаждения. Почему оба контура вышли из строя одновременно? Очень похоже на диверсию.

К вечеру, когда основные проблемы были решены, мы сидели в кабинете директора. За окном догорал летний день, откуда-то издалека доносился перестук вагонных колес. Завод жил обычной жизнью.

День выдался тяжелым, но поучительным. Каждая такая ситуация не только проверяет людей на прочность, но и дает бесценный опыт. А опыт в нашем деле значит не меньше, чем самые современные технологии.

От Брянска я взял курс на восток. Несколько суток пути через всю страну давали возможность разобрать накопившиеся документы и обдумать увиденное на заводах. Впереди Кузбасс, угольное сердце страны.

Кузнецкий угольный бассейн открыт еще при Петре Первом, но по-настоящему его разработка началась только в конце XIX века, с появлением Транссибирской магистрали. Теперь здесь добывали лучший в стране коксующийся уголь. Тот самый, без которого невозможна качественная металлургия.

За окном вагона-салона сменялись пейзажи. Бескрайние степи Южного Урала, березовые перелески Западной Сибири, а затем показались и характерные терриконы – конические отвалы пустой породы, главный признак угольного края.

Егорыч внес свежие газеты:

– Прокопьевск через два часа, Леонид Иванович. Как раз к пересменке на шахтах подъедем.

Я развернул схему Прокопьевского рудника. Сложнейшее месторождение с крутопадающими пластами требовало особого подхода к добыче.

Здесь постоянно случались внезапные выбросы метана, обрушения кровли, прорывы подземных вод. Но именно здесь, как я уже говорил, добывался тот самый качественный коксующийся уголь, необходимый для наших мартеновских печей.

За окном замелькали первые дома Прокопьевска. Приземистые деревянные бараки, типичное жилье шахтерских семей. Над городом висело темное облако угольной пыли, прорезаемое дымом из множества труб. Вдали виднелись копры шахт. Стальные вышки над стволами, уходящими на сотни метров в глубину.

Поезд начал замедлять ход. Предстояло увидеть изнанку нашей промышленной империи.

Тяжелый и опасный труд шахтеров, без которого невозможна работа всех остальных заводов. Я чувствовал особую ответственность. Нужно не просто проверить работу шахт, но и сделать этот труд более безопасным и эффективным.

На перроне уже ждала группа инженеров во главе с управляющим рудником Степановым. По их напряженным лицам я понял. Есть серьезные проблемы, требующие немедленного решения.

Я поправил кожаную куртку и взял с собой блокнот – предстоял спуск в забой. Нужно своими глазами увидеть, как добывается главное топливо страны.

Управляющий рудником Степанов, грузный мужчина лет пятидесяти с изрытым оспинами лицом и седыми висками, заметно нервничал. Его выцветшая гимнастерка с орденом Красного Знамени была тщательно выглажена.

Видимо, специально готовился к встрече. В глазах читалась плохо скрываемая тревога.

Рядом с ним переминался с ноги на ногу главный инженер Рудаков. Худощавый, с въевшейся в морщины угольной пылью, в потертой кожанке. Его правая рука, с неестественно скрюченными после давней аварии пальцами, непроизвольно теребила края папки с отчетами.

Чуть поодаль стоял начальник вентиляции Черных, молодой специалист из недавних выпускников Томского политеха. Его новенькая фуражка и идеально отутюженный костюм странно контрастировали с общей картиной угольной пыли и копоти.

– Леонид Иванович, добро пожаловать, – Степанов протянул широкую мозолистую ладонь. В его голосе проскальзывали извиняющиеся нотки. – Может, сначала в контору? Чайку попьем, с дороги…

– Сразу на шахту, – твердо ответил я. – Бригада Коровина сейчас как раз спускается в забой?

Степанов побледнел. Явно не ожидал, что я знаю такие детали.

– Д-да, они на пятом горизонте работают.

– Вот с ними и начнем, – я застегнул куртку. – И давайте без парадной встречи. Мне нужно увидеть реальное положение дел.

Заметил, как переглянулись инженеры. Наверняка готовили показательный маршрут, а тут такой поворот. Что ж, тем интереснее будет инспекция.

– Разрешите доложить! – подал голос Черных. – На пятом горизонте вчера зафиксировано повышенное газовыделение.

– Тем более надо проверить, – перебил я. – Ведите к стволу.

По тому, как дрогнули плечи Степанова, я понял, что на шахте действительно не все в порядке. Что ж, придется разбираться на месте. В конце концов, для того я сюда и приехал.

Глава 22

Подземный ад

Ламповая встретила нас тусклым светом керосиновых ламп и характерным запахом бензина для шахтерских светильников. Пожилая лампоносша Марфа Игнатьевна, работавшая здесь еще до революции, придирчиво осматривала каждую лампу перед выдачей.

– Вот, возьмите, Леонид Иванович, – Степанов протянул мне новенький предохранительный светильник системы Вольфа. – И обязательно бахилы наденьте, у нас внизу вода.

Я внимательно проверил лампу. В отличие от обычных шахтерских «коптилок», светильник Вольфа имел двойную защитную сетку и хитроумный магнитный затвор. При попытке открыть его пламя автоматически гасло. Надежная немецкая конструкция, специально разработанная для опасных по газу шахт.

– Бригада Коровина уже спустилась? – спросил я, натягивая тяжелые резиновые бахилы поверх сапог.

– Десять минут назад, – ответил Рудаков, нервно поправляя защитную каску. – Они сейчас в пятом западном штреке, на отметке минус триста сорок метров.

Клеть – шахтный лифт – ждала нас у копра. Массивная стальная конструкция, способная поднимать до тонны груза или восемь человек одновременно. Решетчатые стенки, покрытые толстым слоем угольной пыли, тускло поблескивали в лучах восходящего солнца.

– Прошу, – Степанов придержал тяжелую дверцу.

Мы вошли в клеть. Молодой рукоятчик Васильев, совсем еще мальчишка с пушком над верхней губой, дернул рычаг сигнализации. Три звонка – сигнал к спуску. Где-то наверху загудела подъемная машина.

Первые метры спуска всегда самые неприятные. Желудок подкатывает к горлу, в ушах закладывает от перепада давления. Клеть шла вниз с постоянной скоростью пять метров в секунду, максимально разрешенной правилами безопасности.

– На пятом горизонте повышенное газовыделение? – спросил я у Черных, перекрикивая грохот механизмов.

– Д-да, – начальник вентиляции едва заметно нервничал. – Вчера зафиксировали концентрацию метана до одного процента. Это… это еще в пределах нормы.

– В пределах? – я достал блокнот. – А показания интерферометра за последнюю неделю?

Черных побледнел. Было видно, что он не ожидал таких конкретных вопросов.

Клеть миновала водоносный горизонт. По стенкам ствола струилась вода, мелкими каплями оседая на наших касках.

Становилось прохладнее. На глубине трехсот метров температура держалась около двенадцати градусов круглый год.

– Стоп! – вдруг скомандовал я, заметив какое-то движение в стволе.

Степанов дернул аварийный тормоз. Клеть замерла между горизонтами.

– Что там? – встревоженно спросил Рудаков.

– Видите? – я посветил лампой на крепление. – Верхняк провис. Тут явно идет горное давление.

Главный инженер выругался сквозь зубы. Действительно, массивная стальная балка, поддерживающая крепь ствола, заметно деформировалась. Еще немного, и могла случиться беда.

– Немедленно вызывайте ремонтную бригаду, – распорядился я. – И усильте наблюдение за этим участком.