Текст книги "Частная жизнь кардинала Ришелье"

Автор книги: Алиция Липовска

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

2.6. Павильон Антуана

Все получил, о чем мечтал в тот миг.

Лишь изредка тревожил мой покой

Исполненный тоски совиный крик.

ЭДВАРД ТОМАС

Ядвига прошла через заснеженный сад. В этот год зима была неожиданно снежной и сегодня снег еще не успел растаять. Полячке на миг показалось, что она оказалась на родине, где снег зимой – достаточно обычное явление.

В спальне Антуана камин был растоплен. Ришелье нервно прохаживался перед ним, опираясь на трость, которой времени от времени пользовался, когда ноги его начинали ему изменять после приступов ревматизма.

Откуда у вас столько смелости, герцогиня, – начал он едва Ядвига появилась на пороге комнаты, – чтобы настолько пренебрегать интересами государства! Отсутствовать неизвестно сколько! Находиться неизвестно с кем! Не давать о себе знать!

Полячка тем временем спокойно развязала шнурки плаща. Скинула его на руки подоспевшего Антуана и смело подошла почти вплотную к кардиналу.

– Простите меня, Ваше Высокопреосвященство! – спокойно отвечала она, – Я просто сильно захворала в Гранаде. А агент там был только один. С его отъездом все сношения с Францией и были прерваны! Я очень сожалею, что держала Вашу Светлость в неизвестности какое-то время, но как только я оказалась в Нераке, то сразу направила еще один пакет. А затем и с границы.

– Слишком долго вы хворали, герцогиня! – уже более спокойно сказал кардинал, – это похоже на государственную измену.

– Помилуйте, Ваша Светлость! – Ядвига всплеснула руками, – Я не француженка, но у меня во Франции остался мой любимый сын, супруг, и наконец, долг перед премьер-министром.

Ришелье услышав такой расклад, где долг и премьер-министр занимали последние места, снова нахмурил брови.

– Вы много себе позволяете, герцогиня, – он картинно оставил ногу так, как будто хотел сделать поклон, – и более высокорожденные дворяне расстаются с головами, если не хранят верность королю и государству.

– Королю и государству я верна, – герцогиня горько усмехнулась, – но вот вы, монсеньор, очевидно, сомневаетесь в моей личной верности и верности несколько другого рода!

Антуан выронил из рук плащ полячки, которому так еще и не нашел места. Ришелье быстро, в два больших шага приблизился к Ядвиге и залепил женщине пощечину с такой силой, что та буквально отлетела к двери. Антуан же поспешил ретироваться за дверь.

Герцогиня Лианкур первая пришла в себя. Она, потирая свою щеку одной рукой, другой подняла брошенный плащ.

– Я несколько вызывающе себя вела, Ваше Высокопреосвященство, – почти смиренно начала она, – но я не ваша, монсеньор, собственность! И вы не имеете права поднимать на меня руку! – уже громко и решительно закончила Ядвига, собираясь открыть дверь.

– Постой… те, герцогиня! – голос Ришелье был глух, лицо бледным, а с уголка левого глаза стекала слеза, – Слишком много печальных событий. Вы в курсе, что отец Жозеф покинул нас? Оттого мои нервы напряжены до предела. Наверное не следовала настаивать на встрече с вами, но позже я должен буду предпринять путешествие, да и вам врядли придется задержаться в Париже.

Ядвига приблизилась к премьер-министру и протянула ему батистовый платок.

– Могу ли я осуждать вас! – вздохнула она, – Антуан рассказал мне какими напряженными были осень и начало зимы. Просто я сама замкнулась в собственном себялюбие и перестала мыслить разумно.

Кардинал смахнул слезу предложенным платком и опустился в кресло, которое Антуаном было заботливо придвинуто к камину.

Напротив кресла стояла небольшая скамейка на которую обычно ставят ноги, чтобы погреть их перед камином. Полячка придвинула эту скамейку поближе к креслу и спокойно присела на нее, не смотря на удивленный взгляд Ришелье.

– Считаете меня, монсеньор, неотесанной? – с улыбкой спросила герцогиня.

– О, нет, – кардинал тоже улыбнулся, – скорей считаю тебя, Изабель, попирающей многие условности. Но в данной ситуации наша беседа приватна и подобное поведение вполне допустимо.

Он коснулся пальцами полуобнаженного, согласно испанской моде, плеча Ядвиги.

– Я вижу новый шрам!

– А у вас замечательная память, Ваша Светлость! Шрамов действительно стало больше. Значительно больше.

Женщина вздрогнула, потому что кардинал смахнув локон с ее шее довольно ощутимо надавил на шрам извилистой змеей спускающийся от затылка и далее вниз, скрывающийся одеждой.

– Это чем же его сделали, что до сих пор причиняет боль? – спросил Ришелье.

– Это всего-навсего плеть! – ответила герцогиня. – Плеть в умелых руках. Подарки от палача Орту. Хотя я им очень благодарна! Арабам. Не убили, даже не изнасиловали! Всего лишь наказали кнутом и отпустили!

– Про наказание кнутом ты не писала! – тихо сказал премьер-министр, нежно гладя шрам.

– Это не стоило порчи бумаги. К тому же у португальских иезуитов, где я скрывалась до прибытие корабля, бумаги было очень мало. Я очень благодарна Педру Паише, который принял меня в своей миссии, помог всем, чем мог, даже подарил испанское женское платье и нашел провожатого до Гранады.

Кардинал хмыкнул.

– Я наслышан об этом добром миссионере, который хочет потихоньку прибрать всю Африку к рукам португальцев. Вижу, что ты умеешь очаровывать врагов. А кто же тебе помогал в Гранаде.

Ядвига чувствовала себя кошкой, которой забавлялся Ришелье. "Еще немного и я замурлыкаю", – подумала она нежась под рукой кардинала.

– В Гранаде мне помог милорд Сомерсетский. Он там проводил инспекцию своего поместья. И пока я болела, его слуги ухаживали за мной. Жила я в Башне Инфант в Гранаде, так что внешнее приличия были соблюдены.

Кардинал убрал руку с шеи женщины.

– Английский пэр в Испании. И еще в компании французской шпионки. Неправдоподобная версия, – жестко сказал Ришелье.

– Испанские владения получил еще его дед, – спокойно продолжала рассказывать Ядвига, – К тому же мать Сомерсета испанка. Да еще и с мавританской кровью. Он сам себя считает потомком мавританской принцессы Саиды. Я как-нибудь расскажу красивую легенду об этом… Так получилось, что герцог был первым европейцем. Кто встретил меня в Гранаде. Он, как галантный кабальеро, и оказал мне вежливый прием, тем более, что я нравлюсь ему.

Кардинал поднялся с кресла скрипнув суставами. Подошел к окну и глянул на зимний сад. Затем вернулся к камину и сел.

– Почему вы, герцогиня, молчите? – холодно начал он, – драгоценное время уходит. А я еще не посвящен в ваши гранадские похождения.

– Да. Простите, Ваша Светлость. Так вот герцог увидев, что я больна и в таком состояние не могу выехать из Гранады, предложил мне обосноваться в Альгамбре. Это такой прекрасный мавританский замок. Некоторое время назад, он был резиденцией и испанских владык, но после землетрясения 1613 года во дворце идет ремонт и в Альгамбру никто из знати не приезжает. Я поселилась в Башне Инфант, где и находилась до того времени, как… выздоровела. Тогда я подговорила испанскую служанку, которую дал мне герцог для… ухода за мной. С ней мы потихоньку собрали вещи. Продали драгоценности, которые дал мне Орту за то, что я вылечила его сына. Купили хорошей дорожной одежды и оружие и исчезли, когда милорд Сомерсет был в отлучке.

Ришелье слушал внимательно, глядя на пламя в камине. Когда Ядвига замолчала, то он выразительно посмотрел на нее.

– Про врачевания наследника Орту вы мне не писали! Ну да Бог с ним… А что же англичанин? Он не сделал попытки вернуть вас, мадам.

– Англичанин рассудил здраво. Он, я уверена, не собирался делать никаких движений на мои поиски, а, думаю, отбыл в Англию. Привязанность к женщине стоит не дорого, а тем более к больной женщине. И он прекрасно сознавал, что я не останусь с ним. Ибо мое сердце в своих руках держит маленький Владек Потоцкий! Для кого я единственная опора в жизни. Меня ждет мой супруг, который спас меня в далекой Жечи Посполитой. Которого я очень уважаю, ибо дружба для меня не пустой звук, а герцог Лианкур – мой друг. И еще… Я думала в Париже ждут мой подробный отчет.

Полячка повернулась и посмотрела на министра.

– Тебя, Изабель, ждали не только из-за отчета, тебя ждал еще и пациент.

Кардинал знаком показал, чтобы она поднялась со скамейки. Ядвига легко вскочила и подошла так близко к камину, насколько позволяла каминная решетка.

– А ты научилась грациозно двигаться, не производя ужасающие разрушения на своем пути, – едва слышно прошептал Ришелье взяв женщину за руку, – полтора года прошло… с тех пор как я не видел порывистую девочку из далекой страны, которая своей неловкостью натворила такие дела… Эти полтора года Бог поселил много страдания в моем сердце ибо друзья и близкие покидают меня, я простила и с этой девочкой, как и с другом из-за которого отправил ее на смерть. Эти полтора года и дьявол искушал меня, ибо самая прекрасная из парижских дам сумела отыскать такую статую. Для украшения моей молельни, которая как-будто сделана по образцу и подобию той девочки, которую я так неосмотрительно утратил… Но я не стал посещать ту молельню, а девочка выжила и вернулась.

Герцогини Лианкур казалось, что юбка ее вот-вот загорится, но она не смела даже пошевелиться. Ришелье поднялся с кресла по-прежнему держа ее руку в своей.

– Ты изменилась! – насмешливое лицо премьер-министра оказалось совсем рядом с лицом Ядвиги, – подрезала свою буйную гриву! Жаль, что исчезла эта роскошная коса! Но и короткие волосы не портят тебя. Лицо стало тверже. Черты смелее.

Полячке приходилось все сильнее отгибаться в талии, ибо кардинал встал почти вплотную к ней.

– Ты боишься меня? – с усмешкой спросил Ришелье, – еще шаг и платье запылает!

– Нет, Ваша Светлость, вас я не боюсь, но я помню свое место, – тихо ответила Ядвига, коснувшись рукой щеки, которую полчаса назад так яростно ударил кардинал.

Министр легко коснулся щеки рукой.

– Прости! Я чувствовал себя брошенным.

– Но у вас есть ваша племянница, – возразила герцогиня.

– Это другое!

Ядвига отступила от камина на шаг. Сухие губы министра коснулись пылающей щеки молодой женщины…

***

Антуан протоптал довольно широкую тропинку вокруг своего павильона. Так как не решался зайти даже в другие комнаты, боясь навлечь на себя гнев его высокопреосвященства. Наконец, дверь домика открылась и на пороге появилась герцогиня Лианкур. Она сразу же увидела Антуана.

– Хей. Милый друг!

Она махнула ему рукой. И Антуан вынужден был приблизиться.

– Я очень хочу посмотреть на статую в молельне герцога. Ты можешь меня туда проводить? – горячим шепотом прошептала Ядвига в ухо Антуана.

– Можно попробовать! – выпалил Антуан, так как был рад уйти по-дальше от своих комнат до того. Как кардинал покинет их. Его невероятно смущал тот факт, что для свидания с герцогиней Лианкур Ришелье выбрал его павильон. Хотя он понимал в разумность этого выбора, тут кардинал был свободен от соглядаев.

– Пойдемте, – шут первым направился прочь от дома, – это на той стороне сада. Молельня тоже в отдельном павильоне. А вот в Анжене молельня будет во дворце.

– Анжен? – удивилась Ядвига, – Что это?

– Это несколько отелей, которых в Париже наш красный герцог собирается превратить в прекрасный дворец с садом. Теперь его вельможи зовут Пале-Кардиналь, но он вообще-то зовется Анжен.

– Его скоро закончат? – спросила полячка.

– Вот уж не знаю, сударыня! – Антуан вздохнул, – Война, расходы и прочее.

– И где же молельня? Что-то мы долго ходим.

– Да вот, уже пришли, – шут показал рукой на маленький павильон с высокой крышей.

Герцогиня тихонько заглянула в приоткрытую Антуаном дверь. Внутри был полумрак, только одна свеча трепетала перед распятием. Полячка вошла внутрь, кардинальский поэт последовал за ней.

– Поскольку мы тут без спроса, – едва слышно сказала герцогиня, – то быстренько покажи мне, где она стоит и мы пойдем.

Антуан подбежал к левой нище и приоткрыл занавесь. Ядвига подошла к статуе и стала ее разглядывать.

– Ну, уж не знаю! – громко начала она, – что в этой жрице общего со мной, но вот на Матку Боску она точно не походит! Антуан! Куда вы сударь подевались?

Герцогиня оглянулась и вздрогнула, так как Антуана в молельне не было, но у входа стояла женщина в белом плаще.

– Что вы, мадам Лианкур, тут делаете? – спросила дама в белом. По голосу Ядвига узнала в ней племянницу.

– Добрый день, герцогиня! – спокойно ответила полячка, – поздравляю вас с герцогством! Очень рада за то, что наконец по достоинству оценили ваши заслуги.

Очаровательная племянница приблизилась к Ядвиге.

– В Париже говорили о вашей смерти, мадам, – Мари-Мадлен разглядывала герцогиню в неверном свете свечи, – А тут сразу два дивных события! Во-первых вы живы, а во-вторых в поздний час в молельне моего дяди!

– Так сложились обстоятельства, сударыня, – криво усмехнулась Ядвига, – Я была на аудиенции у Его Высокопреосвященства, он мне рассказал про статую и я решила ее посмотреть, раз уж я в Рюэле.

– Аудиенция так поздно? – герцогиня д'Эгийон передернула плечами, – Герцог де Ришелье день тому был сильно болен. А тут вдруг аудиенция, да еще с вами. И вы, мадам, в таком виде…

Полячка тряхнула головой, чтобы откинуть со лба волосы.

– Простите, дорогая герцогиня, что мой внешний вид оскорбляет ваше понятие о должном виде герцогини. Меня может извинить только то, что я сегодня днем только приехала в Париж и не успела даже повидать своего маленького сына. Хочу вас поблагодарить за няню, так любезно ему назначенную вами, милейшее существо, чувствуется, что у вас большое сердце, которое принимает все.

Герцогиня д'Эгийон с милой улыбкой приняла комплимент, но потом взгляд ее снова стал настороженным.

– Раз вы, герцогиня, уже посмотрели на интересующую вас статую, то прошу вас удалиться и из молельни и из Рюэля. Кардиналу требуется отдых.

Ядвига закусила губу, чтобы не рассмеяться. И направилась к выходу.

– Прощайте, герцогиня, – бросила через плечо она, выходя из молельни.

Мари-Мадлен осталась в комнате одна с сильно бьющимся сердцем и неприятным привкусом во рту.

***

Лианкур вошел в комнату жены.

Герцогиня сидела в кресле перед камином, положил ноги в грубых шерстяных носкам, которые связала ей Жильберта, на скамеечку. Она пыталась согреться, но озноб не проходил.

Герцог хмуро посмотрел на вещи супруги, которые были разбросаны по кровати.

Анна, как обычно, болеет, либо ухаживает за кем-нибудь из родственников? – вместо приветствия спросил Лианкур.

Дорогой, не будь занудой! – отпарировала Ядвига, – Во-первых, здравствуй! Во-вторых – я по тебе соскучилась, старый ворчун! Ну а в третьих, я отпустила Анну, так как маленький Годе пригласил меня в Рюэль.

Герцог сел на венецианский стул, который стоял напротив кресла.

Ты хочешь сказать, что видела кардинала раньше супруга? – спросил он жену.

Да, мой дорогой супруг, я была на аудиенции у Ришелье. И, представь себе, мне снова придется в скорости отбыть из Франции!

Это не мыслимо! – брови Лианкура поднялись домиком, – Ты же сегодня утром лишь приехала! Ты сына то хоть видела?

Ядвига грустно усмехнулась.

Сына я видела спящим. Зато с его няней имела длительную беседу. И скажи, за каким дьяволом это создание направила к нам в дом милейшая племянница?

Лианкур тяжело вздохнул и поднялся со стула. Он приблизился к жене. Присел на ручку кресла и внимательно посмотрел в светлые славянские глаза благоверной.

Скажи мне, Ядзя! – прошептал он над ушком герцогини, – У вас началось по второму кругу? Только не лги мне!

Полячка правой рукой поправила волосы. Лианкур, внимательно наблюдавший за женой увидел странный рисунок на ее ладони.

Что это, малыш? – удивился герцог и, схватив руку жены за запястье, поднес ее раскрытой ладонью к своему лицу.

На ладони был вытатуирован замысловатый рисунок, похожий на полуприкрытый глаз с какими-то странными буквами вокруг.

Ядвига освободила руку из захвата мужа. Она вспомнила, как час назад то же самое говорил ей другой человек и как сокрушался над тем, что ей пришлось перенести. Однако снова отправлял ее навстречу опасности. Быть может оправдывало его лишь святая вера в то, что именно она способна выполнить это опасная поручение. Она как будто снова ощутила нежное прикосновение его губ к этому знаку, увидела его глаза полные слез и затаенной нежности.

Это знак посланника, – ответила герцогиня мужу после яркой картинки воспоминаний, – его делают особо важные гонцы. В настоящее время он распространен и у арабов и у турок. Но первые делают его чаще. Ибо от них турки этот фирман и переняли. Мне пришлось пожертвовать ладонью для того, чтобы придать себе значимости! Да плюс еще мое врачевание. Если бы не эти две вещи, то мои косточки белели бы уже где-нибудь в пустыне. Ну, а что касается кардинала, то почему ты думаешь, что наши отношения с ним продолжились?

Лианкур улыбнулся супруге.

Дорогая, хоть я и не настоящий муж тебе, но все же не идиот при этом. Я достаточно хорошо изучил твои привычки. Да и, как мой родственник и покровитель, я неплохой физиономист. Ты слишком мечтательна сейчас. Да и встреча с гордым министром через посредство Антуана, а также отпущенная камеристка, наводят на мысль, что аудиенция должна была иметь пикантное продолжение.

Ядвига поднялась с кресла.

Не злись, – продолжил герцог, – мне все равно, что там у вас. Я не ревнив, тем более к тому предмету, который мне и не принадлежал. Мне просто любопытно осознавать, что ты, не такая уж яркая и не соответствующая сложившемуся образу красавицы, смогла так глубоко заинтересовать Ришелье. А ведь вокруг него много действительно прекрасных дам! Взять хотя бы его племянницу! Правда она начала стариться…

Спроси у него это сам! – Ядвига отошла к окну.

Ну… дорогая! К чему мне лишнее проблемы! Пусть думает, что о ваших с ним амурах знает лишь Антуан…

2.7. Сумиз

Все, что в жизни с улыбкой навстречу мне шло,

Все, что время навек от меня унесло,

Все, что гибло, и все, что стремилось любить, -

Ты напомнила мне. – Помоги позабыть!

Полонский Я.

Ночь ниспослана людям для отдыха. Но не каждый человек может насладиться им. Кого-то этого лишают обстоятельства, кто-то лишает отдыха себя сам.

Были завершены и ночные процедуры и диктовка секретарям. Но премьер-министр Франции не спешил отдаться Морфею. Он лежал на высоко взбитых подушках и размышлял, нежно теребя ушко одной из своих любимец, красавице ангорке Сумиз. Кошка сладострастно мурчала.

– Ну что, распутница, – обратился Ришелье к животному, – нагулялась, а теперь ластишься! Все вот вы такие, обманщицы!

Кошка не обращая внимания на упреки своего хозяина, начала яростно вылизываться, при этом продолжая мурлыкать.

– Эх ты, грациозное существо! А такая грязнуля! – попенял любимице кардинал, – Вечно забредешь, куда не следует, и измажешься.

На кровать к премьеру, привлеченная его беседой с Сумиз запрыгнула Мирама. Тоже белая ангорка. За ней забралась и Мюзетта. Людвика же, привезенная Лианкуром из Жечи Посполитой, еще до знакомства с Ядвигой, не решалась запрыгнуть на кровать, опасаясь своих товарок по сытой кошачьей жизни. Ришелье погладил всех, а потом прогнал их с кровати.

– Милые дамы! – обратился он к изгнанным кошечкам, – я хочу побыть в одиночестве. И попрошу вас не шуметь тут, а иначе вас отправят в холодный коридор.

Животные как будто бы поняли министра и разбрелись по углам. Лишь одна Сумиз спокойно разлеглась на ночных тапочках кардинала продолжая себя лихорадочно вылизывать.

– Сумиз, Сумиз! – в пространство обратился Ришелье, – кто знает, где ты была, в какой дали и с кем. А вот пришла гордая и требовательная и все простилось.

Кошечка пошевелила ушками на звук своего имени, но поняв, что ее не зовут продолжила свое обычное занятие.

– Кошки – таинственные существа, – продолжал свой монолог кардинал, – Впрочем женщины тоже. Кто-то из них похож на кошек, а кто-то и на собак. Вот драгоценная Комбалетта скорей второе. Хоть мила и грациозна, но этот вечно кроткий преданный взгляд. Порой излишняя преданность раздражает больше, чем излишняя добродетель.

Министр задумался о чем-то далеком. А в это время вылизанная Сумиз, которой надоело одиночество, снова запрыгнула на постель и улеглась в ногах Ришелье, включив свой кошачий моторчик. Кардинал усмехнулся.

– Ты удивительно наглое существо, – обратился он к мурлыке, – но так гордо и непосредственно все делаешь, что сердце мое смягчается. Вот если рассматривать супругу Лианкура, то эта скорей кошка, чем собака. Вроде бы преданна, насколько может быть преданна иностранка. Но подобострастия в ней не найдешь даже через огромные линзы. Выполняет все поручения с таким видом, будто делает огромное одолжение. Есть ли у нее какие-нибудь чувства? Трудно сказать. Демонстрирует полное равнодушие… Но нежна… Хотя нежность ее опасна, так и ждешь, когда выпустит коготки и оцарапнет. Мари-Мадлен тоже не бессловесна, но ее упреки как лай собаченки. Хотя зря я обижаю милую племянницу, но порой ее честные глаза с мировой скорбью убивают меня.

Министр закрыл глаза и попытался заснуть. Но спустя полчаса присел на кровати.

– Вот чертовка, – обратился он к кошке, – почему бы тебе не оставить меня в покое. Придется позвать Антуана, что бы он тебя вынес прочь.

Антуан в это время находился в коридоре. Он ждал своего определенного часа, когда кардинал перед тем как позвать секретарей и начать диктовать им свои распоряжения, предпочитал несколько минут поболтать с поэтом.

Заслушав звон серебряного колокольчика шут вошел в спальню кардинала.

– Забери эту негодницу, Антуан! – попросил Ришелье шута. – Я устал от ее громкого мурчания и постоянного облизывания, – Потом вернись.

Поэт вынес кошечку в коридор. Та с грацией оскорбленной особы королевской крови удалилась по направлению к покоям шута. Антуан же, проводив взглядом Сумиз, вернулся пред светлы очи грозного министра.

– Ты провожал герцогиню Лианкур до ее дома, – начал кардинал, как только Антуан приблизился к кровати, – что она говорила в дороге?

– Она говорила, что соскучилась по своему ребенку, что ее не устраивает няня, которую назначила герцогиня д'Эгийон, что в ее планы не входила так быстро снова покидать Францию.

Антуан задумался.

– Да, – продолжил он увидел вопрошающий взгляд Ришелье, – еще она сказала, что обязательно приготовит для вас новое питье и напишет для мэтра Шико новый подробный рецепт.

– Это все? – уточнил кардинал.

– Да, Ваша Светлость, – поэт улыбнулся, – Мадам Лианкур не много говорит.

Антуан лукавил, ибо в карете между ним и Ядвигой произошла довольно насыщенная и эмоциональная беседа, к тому же карету пришлось один раз остановить и беседа в самой своей эмоциональной фазе проходила на берегу Сены. Там бедный кардинальский шут вынужден был дать клятву, что никогда и никому, в том числе своему высокому покровителю, не расскажет о том, что на самом деле случилось в Гранаде. А еще Антуан обещал по своим каналам найти хорошую охрану для домика на улице Бюсси.

Трудно было понять, что хотел услышать от своего поэта Ришелье.

– Девчонка переменилась, – едва слышно прошептал кардинал, – Повзрослела, стала мягче и красивее. Тебе ведь нравится она, чудовище?

– Моё сердце разбито! – пылко отозвался Антуан.

– Тут многие говорят, – продолжал Ришелье, – что герцогиня – дама унылого платья, но что они, понимают в совершенной красоте. Они даже римские статуи путают с греческими! А Изабель красива той строгой красотой, какой римляне наделяли своих богинь. Или взять греческих Артемиду и Афину. Правдау греческих высокие переносицы. Носик же герцогини – само совершенство. Да… Раздражает она своей худобой и гармонией черт наших придворных красавиц.

Поэт-шут не смог не вступить в этот монолог.

– О. Ваша Светлость! – воодушевленно начал он, – Вот с кого надо было воять богиню Диану. Я краем глаза видел, как мадам Лианкур выходила из своей купальни, когда собиралась к Вам. Рубашка сильно облегала ее влажное тело. И видны были все ее прелести! Главное, что ноги у нее длинные и стройные! А шея, как стройный стебелек для гордого цветка-головы. А волосы. Хоть он и обрезала их, но редко у какой дамы можно найти такие густые волосы!

– А худоба, – наставительно продолжил премьер-министр, – это нормально! Ты видел когда-нибудь разъевшуюся кошку? Вот откормленных собак полно, но они ни на что не годны.

– Зачем вы отправляете герцогиню, – Антуан решил идти ва-банк, – снова прочь из Парижа?

– А это не твоего ума дело! – нахмурился кардинал.

Но он не имел особенности обижаться на слуг долго. Ришелье был добр. В этом сомневались, потому что он не расточался. Его обвиняли в черствости сердца. Но в узком кругу знали, что кардинал не может обижаться более чем 2-3 минуты и всегда готов попросить прощение, если почувствовал себя неправым. Он был уважаем всем своим персоналом, как "лучший из хозяев", добрый, внимательный, отзывчивый на услугу, постоянный, верный и надежный.

– Прости, чудовище, – продолжил кардинал, – я был не прав. Твой обожаемый предмет я отсылаю, не потому, что я слаб душой, а лишь потому, что я не доверяю посольству де Курнин. Герцогиня сможет лучше разобраться что к чему. К тому же она знает некоторые восточные секреты в отличие от этого надутого павлина. Я понимаю, что ей очень хочется побыть дома со своим сыном, но сейчас очень благоприятное время для того, чтобы пообщаться с турками.

Поэт кивал на речь своего покровителя.

– Надеюсь, что это путешествие герцогини не будет долгим.

– Я тоже надеюсь, – усмехнулся кардинал, но человек предполагает, а Господь изъявляет свою волю. Год пройдет точно. И я буду еще более стар и более болен.

Ришелье грустно вздохнул. Антуан же лукаво ответил на этот вздох.

– Может, Вашей Светлости. Тогда самому возглавить посольство!

– Не шути, Антуан! Ты знаешь, что это невозможно! Тем более, что мне необходимо вмести с королем совершить объезд военных действий.

Поэт посмотрел на часы. Прошло положенное для беседы время, хотя она была начата раньше чем обычно. Министр заметил его взгляд улыбнулся и произнес:

– Не торопись! Секретарь и врачи придут лишь через час. К тому же я хотел бы, что бы ты посмотрел в шкатулке в верхнем ящичке бюро отложенные драгоценности. Как любителю шарад тебе, мой дорогой, я хочу задать загадку, что из них заготовлено в подарок герцогине д'Эгийон, а что для прекрасной Изабель.

Антуан быстро сбегал за шкатулкой и на покрывале постели разложил драгоценности. Это были: прекрасная брошь из большого рубина в витой золотой оправе; поясные рубиновые же подвески – десять штук; странное нефритовое ожерелье и такие же серьги.

– Тут и думать не надо! – гордый своей проницательностью важно сказал поэт, – Брошь и подвески для герцогини д'Эгийон, а ожерелье и серьги для герцогини Лианкур. Мадам Лианкур редкость и ей нужно что-то необычное. Эти нефриты со странной расцветкой, как будто в камне запечатлен крест, очень подойдут для ее тонкого строгого лица. Тем более она совсем не носит украшений и равнодушна к золоту. А тут серебро! Строго и изыскано! У Вашей Светлости отменный вкус: и в дамах и в драгоценностях.

Кардинал махнул рукой ибо слегка смутился лести Антуана.

– Полноте! Однако ты успешно решил сей ребус, за что можешь просить для себя какую-нибудь награду.

Маленький поэт на миг задумался. Потом с почтением поклонился и тихо произнес.

– Я и так имею много! Но вот умоляю Вашу Светлость об одном! Назначьте побольше охраны для посольской миссии! Хватит уповать на случай!

– Ох, Антуан! Не будь глупцом. Охраны будет достаточно, но в данной миссии важна не охрана, а ловкость Курнина и герцогини. Поскольку ты так не использовал свое желание, то я сам назначу тебе награду. Ты можешь получить то маленькое поместье, которое раньше принадлежала твоему деду. А теперь ступай. Я хочу несколько минут побыть с госпожой тишиной один, до прихода секретаря.