Текст книги "Частная жизнь кардинала Ришелье"

Автор книги: Алиция Липовска

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

2.3. Всякий сверчок знай свой шесток

Весь мир как будто ждал, что встанет он; Согласно

Трепещут все сердца с его улыбкой властной;

Он – ужас, гибель, злоба, смерть и кровь;

Он – мир, порядок, сила и любовь!

В нем тайна воли одинокой…

Э. Верхарн

Антуан был не у дел. В настоящее время в нем не нуждались. Уж больно напряженным был график аудиенций и прочих приемов у Ришелье. В это напряженный период Людовик XIII, почувствовав ущерб, который наносится его первому министру непредвиденными посетителями, поручил господину Ла Фоллену регулировать их поток.

Казалось бы это должно было высвободить время для отдыха, но кардинал сам уже практически разучился отдыхать и вместо длительных прогулок по парку диктовал различные трактаты, либо рассматривал научные труды по облагораживанию французского языка. Даже слезы и упреки племянницы не заставляли его заняться собой, несмотря на то, что нервные срывы начали учащаться. Он часто злился на порой не в чем не повинных людей. Обижал их своим не вниманием и отказывал в приеме.

В своем "Политическом завещании" он написал: "мое плохое здоровье не позволяло мне относиться ко всем так, как я того желал, поэтому, причиняя мне часто столько неприятностей, заставляло меня иногда думать о своей отставке".

Но, несмотря на обидчивость и некоторое малодушие его психики, его мышление оставалось бесподобным. Часто, чтобы показать умение мыслить одновременно в разных направлениях обращаются к примеру Юлия Цезаря, но в сравнении с Ришелье Цезарь выглядел бы жалким несмышленышем. Все те, кто имели дело с кардиналом, оставались под влиянием неизгладимого впечатления, которое на них производит то, что они называют "его живостью ума".

В его юности им восхищались преподаватели Наваррского коллежа, и они говорили между собой: "Как, вы уверяете, будто это ребенок?…" Тонкая работа его ума, гибкость и ясновиденье, мгновенность понимания, живое воображение, проницательность, – такими были качества, которые констатировали у него, находя, что это исключительный случай. К этой живости ума добавлялось особенно твердое и правильное суждение. В "Политическом завещании" Ришелье разъяснял, что "разум должен всем управлять и руководить, все следует совершать в соответствии с ним, не увлекаясь эмоциями".

Кардинал был всегда самодостаточен, способен к моментальному анализу изложенных фактов и их мгновенной классификации, всегда умел находить "зерно" дела и моментально "очищать его от плевел". При этом у Ришелье голова всегда была полностью свободна от эмоций. Если в первую минуту, стоило лишь объявиться внезапным осложнениям, он испытывал жестокий нервный шок, то далее он быстро приходил в себя и хладнокровно смотрел в лицо трудностям, анализируя их, рассматривая со всех сторон бесчисленное множество раз, чтобы представить происходящее в настоящем свете, упорядочивал их, видел все "за" и "против" с избытком противоположных наблюдений, которые заставляют попутно сомневаться, настолько, что он мог бы никогда не принять решения, и в итоге заканчивал осмысление с четкостью, которая не обнаруживала в его разуме никакого колебания, настолько его суждение было точным.

Однако при всех его достоинствах он имел существенный недостаток – вспыльчивость. Он очень ее опасался и имел смелость признавать, что "решения, которые он принимал в гневе, они всегда были впоследствии настолько плохими, что он в них раскаивался".

Когда герцог Лианкур, спустя месяц после послания доставленного испанским осведомителем Рошфору, привез кардиналу второй конверт, то некоторое время он находился в шоке от случившегося. Так как Ришелье пошел на поводу своей, обостренной неврозом, вспыльчивости. Он, на глазах изумленного герцога раскрыл пакет и порвал на куски один из выпавших оттуда листков. Герцог, в душе сознавая, что сей порыв вызван всего лишь нервным расстройством, был вынужден собирать эти куски рисовой бумаги. К счастью в те времена бумага не была столь тонкой и рвалась все-таки вполне крупными фрагментами. Поэтому Лианкуру успешно удалось собрать документ, который был тут же доставлен для расшифровки Росильону.

Кардинал же после своей выходке искренне попросил прощения у герцога, объясняя свое поведение тем, что ему нужно само возвращение агента, в данном случае супруги Лианкура, а не послания от нее, хотя он вполне осознает важность этих документов.

Лианкур, также обладая изрядной долей ехидства, попенял Ришелье на то, что раз герцогиня не тут, то значит, так сложились обстоятельства, а вот письма с таки трудом доставленные из вражеского стана все-таки надо беречь. Измученный и глубоко раскаявшийся Ришелье даже не обиделся на такую выволочку от своего дальнего родственника.

Но если в близком окружение кардинал и мог дать волю своей вспыльчивости, то сдержанные и спокойные указания, которые он давал послам, остались образцом в этой профессии на все времена. Одна из форм этой осторожности есть глубокая тайна, которой по его желанию, было окружено ведение дипломатических дел. Известны его слова: "тайна – душа дела". Он изобрел выражение "совершенно секретное дело". К пониманию и суждению у него присоединяется твердость.

В своем "Политическом завещании" он помещает волю следом за разумом, как существенное качество политического деятеля: "Ему необходимо сильно хотеть того, чтобы принимать решения под влиянием подобных мотивов, – говорит он, – так как это единственное средство, чтобы заставить себе повиноваться".

Иностранный посол, пытавшийся заставить его отказаться от того, что он хотел предпринять под определенным пунктом, пишет, что он столкнулся у кардинала с тем, что он назвал "твердое и бесповоротное решение" человека, заткнувшего себе уши и не желающего что-либо слышать.

***

Герцог Сомерсет удивленно оглядывал пустую комнатку в Башне Принцесс. Было видно, что от сюда уходили второпях, так как всегда аккуратно прибранная светлица герцогини имела вид жилища по которому прошелся ураган: раскиданные вещи, перевернутое бюро, рассыпанные по полу жемчужины. Все это наводило на мысль, что в комнате побывали грабители. Но, когда к герцогу вернулась способность мыслить здраво, он понял, что подобные разрушения произвела сама герцогиня. Ибо в комнате не было ни детских вещей, ни вещей кормилицы, а в разбросе находились только украшения да постельное белье.

Убежала, – подумал герцог, – но зачем? Что ей мешало оставаться тут еще какое-то время? Что гнало женщину, пережившую тяжелые роды и имеющую грудного ребенка на руках, броситься в бега? Причем вот так неожиданно, без всякой видимой подготовки?

Герцог пожал плечами. Присел на развороченную постель, подобрал одну довольно крупную жемчужину из порванного ожерелья.

Вот интересно, – продолжил он беседу сам с собой, – что она скажет мужу, если вернется во Францию? А куда пристроит ребенка? Ведь не в дом же Лианкура? Вопросы, вопросы, вопросы. Непредсказуемая женщина. А, впрочем, может быть все они, полячки, такие вот странные.

***

Несколько забулдыг довольно свирепой наружности поглядывали на стол в углу зала. Гостиница была третьесортной. Но публика тут редко скандалила. Так как останавливались тут люди занятые каким-то важным делом, и, на короткий срок. Были тут и свои завсегдатаи, как правило – воры, но они работали в соседних районах, а тут свято блюди добрососедские отношения к хозяину постоялого двора.

Но на данный момент раздражали одного из воров, спускающего тут свой заработок, двое из сидящих за угловым столом. Это были две женщины. Причем одна служанка и испанка по крови. Другая же не из простых. Но с простыми общающаяся свободно, чем именно она и раздражала вора. А также и тем, что вела себя как простая, подмигивая то прислужнице, то хозяину. Взгляд же женщины был холодный и цепкий. Одета она была просто, но видно, что за большие деньги: дорожное коричневое платья из дорогого шелка и льна, на поясе висел кинжал с простой без украшений рукояткой, плащ был шерстяной и подбит мехом. На шее женщины болтался весьма любопытный кулон похожий на глиняный сосудик, подвешенный на серебряной цепи. Ноги были обуты в высокие сапоги, которые она довольно бесстыдно выставила из под своего платья.

– Такую пташку не зажмешь в темном углу, – прошептал пьяный вор и сплюнул через плечо.

Вскоре к сидевшим женщинам подошел офицер и поинтересовался кто они такие. Сделал он это весьма нелюбезно. Женщина откинула со лба волосы, которые у нее были острижены практически по мужской длине и как-то устало начала рыться в складках плаща. В это время испанская служаночка испуганно хлопала огромными ресницами. Наконец госпожа извлекла из складок свиток и с ленивой грацией протянула его офицеру. Тот увидев печать на свитке слегка побледнел, а прочитав приказ, низко склонился перед дамой.

– Ваша Светлость! Я рад приветствовать, Вашу Светлость во временном мне округе! – с подобострастием произнес он. – Только почему Ваша Светлость без охраны? Время сейчас смутное!

– А вот охрану, милейший, ты мне и предоставишь! – ответила герцогиня Лианкур, прибывшая во Францию вместе со своей новой служанкой Хасинтой, – Там, где я была, охраны бы мне только мешала, а вот теперь, меня необходимо сопроводить в Париж! И сделать это бережно!

2.4. Французский калейдоскоп

Счастлив, кто посетил сей мир

В его минуты роковые!

Его призвали всеблагие

Как собеседника на пир.

Тютчев.

Уже более 20 лет длился брак Людовика XIII с Анной Австрийской, а наследника все не было, несколько выкидышей и ухудшение здоровья – вот и весь тогдашний итог этого брака. Королеве было уже 36 лет, она находилась в натянутых отношениях с супругом из-за своего участия в политических интригах. Стране был нужен наследник престола: здоровье короля было шатким, и возможный переход трона к его брату, принцу Гастону Орлеанскому, связанному с оппозиционной аристократией, грозил непредсказуемыми политическими последствиями.

Ришелье и молился Богу о том, что бы король почаще посещал спальню своей супруги, и увещевал короля в необходимости не пренебрегать супружеским долгом. Людовик XIII то подшучивал над своим премьером и его желаниями, то возмущался этими наставлениями. Но все же старался угодить и жаждующей наследника стране и своему ворчливому премьеру. После полумнимого, но все же примирения между королевой и Ришелье, король решил побольше уделять внимания супруге, а королева, в свою очередь, стала более спокойна и более расположена к своему мужу.

И вот произошло долгожданное чудо – королева забеременела! Когда это стало несомненным, Людовик XIII посвятил свое королевство Богоматери. Все ждали и гадали, каким же будет пол новорожденного? И снова небеса оказались благосклонны к Франции: 5 сентября 1638 г. родился дофин.

Рождение сына преобразило Анну. Постаревшая от хандры и невнимания супруга, она наконец почувствовала свою значимость, так как стала матерью наследника престола, более того – сопричастной явленному Франции чуду.

Французы увидели в счастливом рождении знак божьей милости и называли новорожденного дофина "Богоданным". Еще через десять лет епископ Флеше (1626 – 1710) оценил это событие как "рождение на грани чуда, которое обещало всему миру полную чудес жизнь".

По правилам этикета королевского двора, официальные обязанности наследника престола начались сразу после его рождения. Уже 6.09 Людовик давал аудиенцию. Делегации Парижского парламента, главного суда и других судов были приняты в тот день Людовиком XIII и передали королю пожелания счастья от своих корпорации. Эти делегации были также допущены в покой наследника престола. О первой встрече будущего Людовика XIV с представителями французского парламента и судов рассказывает генеральный прокурор, ставший позже хранителем печати, Матье Моле (1584 – 1656): королевский отпрыск возлежал под большим балдахином из вышитого цветами белого дамаска на белой шелковой подушке, которую держала его няня мадам де Ланзак. Перед его ложем находилась большая балюстрада, так что наследника престола можно было лицезреть лишь с десяти-пятнадцати шагов. Мадам де Ланзак сказала, что дофин открыл глаза, чтобы видеть своих верных слуг.

Королева же ликовала. После рождения сына она снова помолодела и похорошела. Даже ненавидимый её кардинал уже не так раздражал ее. А его племянница так и вовсе стала пользоваться вполне заслуженным вниманием. Так как кроткая Мари-Мадлен не могла не нравится. А еще набожной королеве импонировала набожность герцогини д'Эгийон, которой Мари-Мадлен стала в этом году.

Анна Австрийская теперь не пропускала ни одного поста, ни одного большого религиозного праздника, постоянно посещала монастыри, особенно основанный ею и перестроенный в ознаменование рождения сына парижский Валь-де-Грас, еженедельно. Ей доставляло удовольствие наблюдать за своим прекрасным крохой. Который был действительно хорош собой, в отличие от многих новорожденных. Когда он болел, Анна не отходила от его постели.

Пока страна ликовала, радуясь наследнику, премьер-министр был по-прежнему озабочен политическим положением страны внутри и вне.

Кардинал весьма преуспел в контроле над общественным мнением в своем государстве, но несколько переусердствовал в этом направлении. Большинство памфлетов тех лет контролировалось и поддерживалось правительством. Также Ришелье тайно спонсировал оппозицию и некоторых заговорщиков, чтобы подстегнуть свои реформы. Он регулярно просматривал статьи и задавал их тематику в основанной по его инициативе в 1630-1631 гг. официальной французской прессе "Le Mercure francais", "Gazette de France".

Первоначально официальная пресса Франции была представлена "Mercure franГais", политическим и литературным периодическим изданием, основанным Жаном Ришаром. Став первым министром Франции в 1624 г., кардинал Ришелье прибрал к рукам "Mercure franГais", поставив во главе этого издания отца Жозефа. Однако малотиражный "Mercure franГais", выходивший в свет один раз в год, не соответствовал политическим задачам великого премьера. Кардинал искал возможность систематического воздействия на общественное мнение, а для этого было необходимо периодическое издание иного типа.

В начале 1631 г. Мария Медичи, мать Людовика XIII, развернула широкую кампанию по дискредитации политики кардинала в виде ругательных писем, направленных лично против Ришелье. В составлении многих из них принял участие опытный памфлетист Матье де Морг, который одно время входил в окружение Ришелье, а затем перешел на сторону его врагов.

Анонимные памфлеты заставили Ришелье искать выход, и он обратил внимание на Теофраста Ренодо, хорошо зарекомендовавшего себя удачной журналистской работой в "Mercure franГais". Именно Теофрасту Ренодо было суждено создать первую национальную французскую газету. По профессии Теофраст Ренодо был королевским медиком, получив эту должность в 1612 г. благодаря протекции все того же отца Жозефа, который и привлек своего протеже и к работе в "Mercure franГais" в 1624 г.

Первый номер официальной французской газеты увидел свет 30 мая 1631 г. Ее название – "La Gazette" – возводится исследователями к названию мелкой серебряной монеты (gazetta), которой платили венецианцы в XVI веке за рукописные "avvisi". С легкой руки Теофраста Ренодо слово "газета" вошло во многие европейские языки.

"La Gazette" выходила раз в неделю на 4 страницах.

Публикации Ренодо отличались почти литературным стилем, сам король читал "La Gazette" и даже назначил редактору денежное вознаграждение за его журналистский труд. Сам Теофраст Ренодо не стремился к конфронтации с правительством, что грозило утратой королевского патента. Поэтому публикации в его издании отождествлялись с позицией кардинала, который неоднократно сам корректировал тональность и направленность материалов.

При помощи "La Gazette" Ришелье постарался установить государственную монополию на информацию. Он был убежден, что стране нужна только та информация и только в том освещении, которые выгодны правительству и отвечают интересам его политики. Как внутренняя хроника, так и сообщения из других стран подвергались самой тщательной обработке. Кардинал не только сам писал в газете, но и приобщил к "журналистике" самого Людовика XIII.

Король писал неплохие эссе об охоте, но этим не ограничивался. Несколько раз были опубликованы замечательные кулинарные рецепты, которые Людовик XIII тщательным образом отбирал для своей практики и частенько добавлял, чем придавал неповторимый изыск. Но это лишь скромная толика того, чем научился заниматься король благодаря возможности писать в газету. Так вот, Людовик XIII, будучи язвительным по натуре, умел написать прекрасные характеристики на некоторых своих министров, либо прочих знатных людей окружения. Это было то, что в нынешнее время называют "черным" пиаром.

Сам же Ришелье боялся проявить свой острый стиль в газете. Поскольку он был автором большого количества теологических публикаций, то он старался писать нечто отвлеченное от политики, дабы не распознали его стиль. Поэтому он публиковал свои рассуждения о науке, о праве и нравах. Иногда, углубляясь в своеобразный розыгрыш он писал разгромную статью, например, об откровенной моде при дворе, а потом, в следующем номере становился сам себе оппонентом и писал опровержение.

2.5. Смерть отца Жозефа

Мой друг ушел,

Оставив боль, тоску

И в изголовье

Стылую луну…

Леонид Грайвороновский

В декабре этого года отец Жозеф внезапно заболел…

Франсуа Ле Клерк дю Трамбле (1577-1638), принявший имя Жозефа при пострижении в монахи, происходил из весьма знатной и влиятельной семьи. Его отец, Жан Ле Клерк дю Трамбле, принадлежал к чиновному дворянству, дворянству мантии, служил канцлером при дворе младшего сына короля Генриха II и Екатерины Медичи герцога Алансонского, занимал пост президента Парижского парламента (высший королевский суд) и выполнял важные дипломатические поручения французской короны, в том числе былпослов в Венецию. Мать его, Мари Мотье да Ла Файет, происходила из родовитой и богатой семьи провинциального дворянства. Получив хорошее гуманистическое образование в Париже в академии Плювинеля и проявив незаурядные способности, он рано проникся сильным религиозным чувством и жаждой борьбы с неверными и еретиками – протестантами. В начале 1599 года он вступил в орден капуцинов, образовавшийся в XVI веке как одна из ветвей францисканского ордена и взявший на себя (как и орден иезуитов) задачу обеспечения торжества католицизма.

Став членом ордена, отец Жозеф развил очень активную деятельность по искоренению протестантизма. С этой целью он, в частности, при поддержке папы Павла V создал женский монашеский орден дочерей Св. Креста и основал обитель близ Фонтевро в Пуату, составив для монахинь специальный молитвенник. Но более всего занимала его идея крестового похода против турок. Он был одержим ею и готов был положить все силы на его организацию.

Первая встреча Ришелье, уже в 24 года епископа Люсонского, и Франсуа дю Трамбле (уже – отца Жозефа), состоялась в 1609 году. Молодые люди сразу обнаружили много общего во взглядах, характере и симпатиях. Карьера Ришелье тоже не была лишена взлетов и падений; но и в самые трудные времена, когда королева– мать Мария Медичи, а затем сам юный король Людовик ХIII отправляли будущего первого министра из Парижа в ссылку в провинцию (в Люсон) – и тогда Ришелье не забывал о своем давнем друге, переписывался и виделся с ним. Тем более выросла роль "отца Жозефа" в 1624 году, с назначением его покровителя первым министром Франции с практически неограниченными полномочиями от короля.

Несчастливая Ядвига своим дальним путешествием была обязана именно чаяния отца Жозефа и нежной, но крепкой дружбой связывающей священника в красном и священника в сером. Красный герцог очень внимательное внимал серому преосвященству и верил во все его начинания.

А отец Жозеф давно уже посылал своих миссионеров на ближний Восток, к тому же он получил неожиданную поддержку в этом своем начинание от герцога Нэверского и Мантуанского, который еще в 1602 году воевал с турками в Венгрии и с той пор очень их не взлюбил.

Его серое преосвященство был человек чрезвычайно талантливый на дипломатическом поприще! И Ришелье, обожавший и глубоко уважающий отца Жозефа во многом полагался на его опыт и интуицию. Он знал, что там где "завязнет" светское посольство монах Жозеф всегда найдет дорогу. В то время ходил анекдот: "говорят, что когда кардинал Ришелье хочет провернуть какое-нибудь дельце (чтобы не сказать обман), он всегда использует людей благочестивых и набожных". Эти слова были сказаны итальянцем, когда он по служебным делам столкнулся с отцом Жозефом.

Серое преосвященство, как разносторонний и находчивый человек, очень быстро разбирался в назревающей ситуации. Если раньше он уважал католические страны. То во время тридцатилетний войны со знанием дела предлагал кардиналу активнее сотрудничать с протестантскими князьями. При этом он не забывал об освобождении. Пусть в мечтах, гроба Господнего, но и советовал Ришелье поддерживать торговлю с турками и развивать отношения с арабами…

Осень-зима 1638 года были изобильны событиями. 21 сентября умер Карл Гонзага – герцог Мантуи и Нэверы, 7 октября – Виктор Амадей Савойский.

8 декабря Людовик XIII исповедовался у Коссена. Тот прочел ему нотацию о том, что король пренебрегает обязанностями сына по отношению к королеве-матери, а также об ужасах войны. Целью этой нотации было подорвать доверие короля к политике кардинала.

9 декабря Коссен приезжает в Рюэль, его проводили в приемную и не позволии увидеться с королем до тех пор, пока Ришелье не ответил пункт за пунктом на все выдвинутые им тезисы. Успешно восстановив дух короля и его доверие к себе. 10 декабря Коссен был удален от двора.

Больного отца Жозефа 13 декабря перевезли в Рюэль. Он исповедовался, его мысли все еще полностью были заняты крестовым походом, совершить который он продолжал надеяться. Он ждал известий и от герцогини Лианкур, которая потерялась где-то в Испании…

Когда больной был доставлен в Рюэль, Ришелье смотрел спектакль в своем театре. Узнав о прибытии своего друга, причем сильно заболевшего, кардинал бросил все и приказал, чтобы отец Жозеф был удобно размещен и после пожелал его немедленно навестить. В этот момент ему сказали, что капуцина постиг еще один удар и он в забытьи.

Ришелье старался сдержать себя, но слезы лились потоками из его глаз. Верный друг уходил, даже не сказав слов напутствия, так необходимых кардиналу! Ла Менардье передал Ришелье. Что последним словом до удара, было слово Брейзах.

Премьер долго молил Господа о ниспошление его закадычному другу либо выздоровления, либо легкой смерти. В эти дни кардинал напрочь забыл о собственных недугах и вместе с врачами бдил у постели обреченного монаха.

Умер отец Жозеф 18 декабря после продолжавшейся три дня комы.

В день произнесения надгробной речи, через два дня после заупокойной мессы, Ришелье услышал известие о Брейзахе.

***

После стольких страданий Ришелье, конечно же слег. Мигрени накатывали подобно сильному морскому прибою. После приступов он чувствовал себя медузой оставленной живительной водой во власти жестокого солнца. Его раздражал любой шум, яркий свет, сильный запах.

Теперь возле него собрались врачи. Герцогиня д'Эгийон заведовала компрессами, Шико микстурами, Ситуа мазями.

После очередного приступа. Когда кардинал уснул, Мари-Мадлен отозвала мэтра Шико в сторону и стала расспрашивать его о том, куда делись порошки, которыми герцогиня де Лианкур пользовала кардинала.

– Все закончилось, Ваша Светлость, – вздохнул лекарь, – Там были не только порошки, но и микстура. Она закончилась первой. Еще был со став для компрессов и перевязок для руки Их Светлости.

Племянница вдруг вспомнила, что при беседе с герцогиней в Люксембургском отеле, та ей оставила баночку с порошком.

– Мэтр! Вы со мной сейчас съездите в Париж. Эта… высокородная дама, – воспоминание о беседе с полячкой каким-то образом вызвало раздражение у кроткой племянницы, – дала мне баночку с порошком и записку к ней. Но я, к стыду своему, забыла об этом!

По прибытию в Люксембургский отель проворная герцогиня быстро отыскала в своем бюро и баночку и рецепт. Она, даже не глянув на свиток, сразу передала его лекарю и попросила его как он во всем разберется самому донести до нее смысл написанного, ибо она после всех переживаний и ночных бдений не может мыслить четко.

Шико внимательно прочитав рецепт сказал, что это именно то, что нужно, ибо этот порошок снимает спазм. А вот все остальное зависит от чистого воздуха и хорошего сна. А еще он надеется, что прием этого средства хотя бы увеличит время между приступами, что даст кардиналу возможность набраться сил.

– Да, досточтимый мэтр, – вздохнула герцогиня д'Эгийон, – хоть и я не могу со всей душой принять характер и поступки мадам де Лианкур, но все же я ей весьма признательна, за то, что ее лекарства помогают дядюшке.

– Так вы тоже, драгоценная герцогиня, в курсе происшедшего? – мэтр Шико зачитался рецептом и потерял бдительность.

– В курсе какого происшествия? – Мари-Мадлен нахмурила свои идеальные брови и внимательно посмотрела на врача, – Я вас не поняла? О чем вы говорите?

Бедный медик сообразил, что сказанул лишнее и начал лихорадочно придумывать, что бы этакого изобрести, чтобы избежать допроса кардинальской племянницей.

– Ваша Светлость! – он поклонился герцогине д'Эгийон, – я пожалуй поспешу, чтобы приготовить побыстрее порошок для Его Высокопреосвященства.

– Ладно уж, ступайте, – Мари-Мадлен не стала упорствовать в расспросах, по опыту, подчерпнутому частично от своего драгоценного дяди, она знал, что удобней нужную информацию добывать в непринужденной обстановке.