Текст книги "Частная жизнь кардинала Ришелье"

Автор книги: Алиция Липовска

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Граф де Айала пристально смотрел на тонкий профиль герцогини Сомерсет. В какой-то миг он пожелал уйти, что бы всего этого не знать. Но любопытство и жалость взяли вверх. Он понял, что женщине необходимо высказаться и он обязан ее выслушать, а потом все забыть.

– Как тяжело делить ложе с нелюбимым! Мне приходиться одурманивать себя напитком, что бы терпеть прикосновения мужа. Это также не способствует нашему сближению. Кардинал заставил Сомерсета подписать контракт, что тот лишь в том случае не будет считаться во Франции государственным преступником, если наш брак будет полностью завершен. А для этого должен родиться наш совместный ребенок. Как видите, сударь, герцог Сомерсет контракт соблюдал.

– Миледи! – вступил де Айала, – Но, возможно, вы еще сможете наладить свой брак! Может родившийся наследник что-то изменит.

– Дети еще никогда не способствовали налаживанию отношений между родителями! – назидательно ответила герцогиня Сомерсет, – Все дело во мне. Я не могу полюбить мужа. А просто его терпеть рядом мне невыносимо тяжело. Было бы легче, если бы я была одна. Я так умоляла кардинала дать мне возможность уехать на мою родину! Но он принял решение… Наверное, он вычеркнул меня из жизни своей, одним росчерком под контрактом заставил свое сердце не пылать! А вот мое бедное сердечко все тлеет и тлеет, как уголек. Ваш рассказ о смерти кардинала стал ветром, который вновь раздул пламя! Боже! Боже! Я ведь на что-то надеялась! Думала, вдруг, Сомерсет опять поедет во Францию послом, возьмет меня с собой. И я хоть одним глазком увижу…

Сильное напряжение съело оставшиеся силы. В глазах Ядвиги помутнело. Она чуть не упала за борт, но извечный материнский инстинкт заставил ее обхватить живот и мягко упасть назад, на палубу…

***

Граф де Айала бережно опустил бесчувственную миледи Сомерсет на кровать ее супруга.

– Ее обмороки, любезный граф, – сказал Сомерсет де Айале, – стали нормой! А вот раньше мне рассказывали, что она никогда не теряла сознания. Она же лекарка. Не боится вида крови, гнойных ран и прочей жути. А теперь вот падает по любому ничтожному поводу.

– Возможно, милейший герцог, это ее состояние так влияет…

– Это ее третья тяжесть! Когда Бог уготовил нам встречу в Гранаде, то она была в таком же состоянии. Но была собрана и весела. Несмотря на то, что только потеряла всех своих спутников в арабской резне!

– Но раз на раз не приходится, милорд. – улыбнулся граф.

– Ох, сударь! – вздохнул герцог, – Ведь два года назад я так любил эту женщину! Я так желал ее! Я мечтал весь мир бросить к ее ногам! Не смотря на то, что она была шпионкой этого мерзкого министра! Несмотря на то, что второго своего ребенка родила невесть от кого. Я так и не знаю, есть у него отец или он родился после насилия в Африке… Я мечтал о ней! И я получил ее! Мне ее подарил кардинал! Я удивлялся его милости! Даже пожелал этому чудовищу здоровья в одной из молитв к Господу нашему. Но я не знал, что он мне подарил! Это уже была не та женщина, которую я так вожделел! Мне досталось существо, у которого в моем присутствии всегда печальное лицо и удрученный вид! Эта женщина ненавистна мне, граф! Она обманула все мои надежды! И она расплатится за это сполна, разумеется после того, как родит ребенка.

– Герцог, полноте! – возмутился испанец, – Вполне возможно, что герцогиня после родов станет иной! Будет нежной и любящей супругой и доброй матерью!

– Я не верю в такие чудеса, граф! У нее был шанс стать доброй женой, но она выбрала болезни и страдания. Посмотрим, конечно, что будет в Гранаде… Она непонятна для меня… И это тоска по кардиналу. Что ей в его смерти? А как переживала, сломала кубок. Такая странная привязанность к своему покровителю… Мне не понятна она, повторюсь… Чувство любви ушло из моего сердца!…

4.7. «В отсутствии любви и смерти»

Чтобы не мог тебя заставить свет

Рассказывать, что ты во мне любила, -

Забудь меня, когда на склоне лет

Иль до того возьмет меня могила.

В. Шекспир. 72-й сонет. Перевод С.Я. Маршака

В великолепном поместье Сомерсета был чудесный сад. В нем росли конусообразные кипарисы и апельсиновые деревья. Цветущие кусты наполняли мягкий южный воздух нежным ароматом. Из пастей каменных львов били фонтаны. В разных уголках были устроены живописные беседки.

Сад был совершенно изолирован, его окружала очень высокая стена, и только в одном месте к стене примыкала башня из красного камня, без окон.

При мавританском владычестве этот садик назывался спальней султанши – там, в самом укромном уголке были мраморные бассейны, в которых купались прекрасные жены и наложницы.

Час назад по саду прогуливались миледи Сомерсет, Мадлен-Сесиль, Хасинта и крошечная Маргарет, дочка Сомерсетов, разумеется, на руках своей кормилицы.

Ядвига перенесла тяжелейшие роды. Только знания и упорство медика Али спасло ее от смерти. Малышка родилась великолепной. А в три месяца она стала наверно самым прекрасным из гранадских младенцев. У нее были огромные фиалковые глаза в отца и в него же черные кудрявые волосы. Кожа же была мраморно белой. Все служанки дома были от девочки без ума и называли не иначе как прекрасная Маргарет.

Герцог сначала был очень огорчен тем, что родилась девочка. Но потом, очевидно вспомнив, какую роль играла рыжая королева Англии, решил, что иметь дочь все-таки лучше, чем не иметь никого.

Миледи Сомерсет особо нежных чувств к дочери не питала. Она полностью доверила дочь кормилице. И камеристка, и Хасинта, и даже Жильберта как будто в сговоре со своей хозяйкой не оказывали маленькой Сеймур герцогине Сомерсет особого внимания. Правда, на малышке это особенно не сказывалось, так в доме герцога было много служанок, готовых ради услужения хозяину целый день возиться с малышкой.

Герцогиня Сомерсет больше всего любила гулять по садам Хенералифе с юным князем Потоцким, которому исполнилось восемь лет. А также с трехлетнем Дави. Теперь она звала сына только так – Дави. Их прогулки охранял новый слуга – Хуан. Иногда и Али сопровождал их компанию.

Все существование Ядвиги теперь замкнулось на младшем сыне. Она постоянно пыталась заставить его говорить. Но мальчик молчал с упорством странным. Его старший брат также делал отчаянные попытки заставить брата сказать хотя бы слово. Все было безуспешно… Арабский лекарь правда уверял свою печальную госпожу, что возможно ребенок когда-нибудь заговорит, но миледи Сомерсет ему уже не верила.

Даже прогуливаясь с сыновьями Ядвига редко улыбалась, была сосредоточена и молчалива. На одной из таких грустных прогулок герцогиня встретила графа де Айалу. Тот прогуливался совершенно один. Он вежливо поприветствовал миледи. И испросил разрешения сопровождать ее на прогулке, на что Ядвига равнодушно заметила, что он ее не стеснит. Дойдя до небольшой апельсиновой рощицы молча герцогиня и граф присели на небольшую каменную скамейку. Граф решил прервать подзатянувшиеся молчание.

– Как здоровье вашего супруга, светлейшая герцогиня? – вежливо спросил он.

– Наверное хорошо, – с усмешкой ответила Ядвига, – раз он с утра куда-то отправился. Мы редко видимся, любезный граф, с супругом. Я выполнила все, что предписано мне контрактом… Терпеть дальше… Это выше моих сил. Мои дорогой супруг мечтал о сыне, но я не смогла осуществить его чаяния… И, к величайшему его сожалению, я не могу более произвести на свет еще наследника. Я стала бесплодной, как далекая пустыня в той стране, в которую… Ах, что я могу вам, мой любезный собеседник, еще сказать… Моя жизнь кончена! Я и больна, и опустошена. Только мои сыновья удерживают мою бренную оболочку от того, что стать прахом и тленом. Моя душа пытается сломать телесные оковы, которыми ее обволокло мое еще живое тело. И только усилием воли я заставляю ее не разлучаться с этим миром.

Увидев как расширились зрачки в глазах графа, миледи Сомерсет печально улыбнулась.

– Не бойтесь, синьор драгоценный, я грешница, но не настолько я закоренела в грехах, чтобы решиться самолично расстаться с миром обетованным.

– Герцогиня! – с пылом произнес испанец, – Ваша Светлость! Вы ещене столь прожили много лет, что бы потерять надежду!

Ядвика посмотрела вдаль. Вздохнула.

– Мне осенью сравняется 27 лет. Юность моя прошла слишком быстро. Сердце мое изранено!

– Время, сударыня, лучших лекарь!

– А мне часто кажется. Что у меня нет времени…

Полячка поднялась со скамейки.

– Очевидно, что испанцы более практичный и набожный народ! – с полуулыбкой на бледных губах сказала она, – скамейки делают из камня и ставят на утоптанную землю.

Граф ждал расшифровки сказанного герцогиней, но она не стала продолжать. А взяла за руки подбежавших детей и двинулась по направлению к своему поместью. Де Айала пошел за ней следом.

– А вы, светлейшая герцогиня, знаете, что наш покровитель и министр Франции перед своей смертью сжег просто неисчислимое количество бумаг. Из его круга кто-то, ненароком, обмолвился, что он жег письма: шифрованные и обычные; записки тайной канцелярии, а также некоторые дневники.

– О, и конечно это в мгновение ока стало достоянием памфетистов и куплетистов? Ведь так? – слегка оживилась герцогиня, – Пошли небось песенки или мерзкие стишки, что он сжег любовные письма от неких дам?

– Конечно, сударыня, некоторые слухи были, – ответил испанец.

– Легко судить выдающихся людей, – вздохнула Ядвига.

– Человеческая натура имеет такие особенности, светлейшая синьора. Господина кардинала не любили очень многие знатные люди. Многие из них и нанимали памфетистов и клаку. Но ведь те, кто узнавал его близко вполне могли оценить его достоинства, которые на официальных приемах он тщательно скрывал под маской высокомерия. Я, вот, могу вспомнить только приятные минуты общения с ним. При каждой аудиенции с ним, Его Высокопреосвященство входил, улыбаясь, с той величавой приветливостью, которая ему свойственна почти всегда. И от него я уходил совсем задушенный его добротой, и влюбленный в его достоинства.

– Любезный граф, – Ядвига с тонкой усмешкой посмотрела на Айалу, – у нашего великолепного и несравненного Армана было много достоинств. Я совершенно не смею пытаться оспаривать то, что он был добрым и любезным человеком! Но обстоятельства, гордость и честолюбивые помыслы заставляли его прятать природную мягкость и стеснительность. Его напускная холодность могла остудить жар многих душ. Его высокомерие заставляло замирать многие сердца. Вы знаете мой секрет! Но при этом я не могу сказать, что кардинал всегда был прав в своих деяниях и никогда не совершал неблаговидных поступков. Он ошибался, как любое человеческое существо, созданное Господом нашим. Он иногда не мог управлять чувствами, которые захватывали его разум. Его терзали сомнения. Он бывал унижаем и впадал в раболепство. Но он блестяще мыслил и это возводило его на верх и сводило на нет все его недостатки. Многие из дворцового круга и ненавидели его от того, что завидовали силе его разума, способностям и возвышению. Что бы он ни совершал, общество никогда не было справедливо. Великий человек, достойно служивший своей стране, сродни приговоренному к смерти. Единственная разница состоит в том, что последнего карают за грехи, а первого – за добродетели… Пойдемте быстрее… Уж близится вечер.

***

Сидя в детской Ядвига обдумывала идею, которая появилась на прогулке и теперь захватила все ее существо. Через полчаса она встала и прошла в свою комнату. Там из кабинета она достала чернильницу, тонкий пергамент и несколько очиненных перьев. Опустившись на стул перед небольшой конторкой герцогиня быстро начала писать. Это письмо предназначалось для старой княгине Потоцкой, которая, к счастью Ядвиги, обладала крепким здоровьем и большой жизненной силой. В письме герцогиня Сомерсет просила княгиню принять не только своего единственного внука, но и его брата. И чтобы тот не почувствовал себя бедным родственником на попечении, мать давала за ним фактически приданное, а точнее шкатулку с сокровищами, которые ей подарил грозный министр. Ядвига умоляла свекровь всячески опекать Дави и по возможности, за рубины и алмазы, приобрести для него поместье.

В течение недели герцогиня Сомерсет отдавала соответствующие указания слугам. Собирала детские вещи. Никто ей не мешал, ибо супруг отсутствовал, что миледи вовсе не волновало. И в один прекрасный день Ядвига собрала перед собой своих давних верных слуг: Зыха – родственника князя Потоцкого; Якубуса Люсуса – учителя фехтования; Али, который давно стал ее наставником и другом. Внимательно посмотрев на них герцогиня Сомерсет объявила, что часа через два они должны будут отправиться в далекое путешествие вместе с ее детьми – Владиславом и Давидом. Слуги только удивленно моргали, не смея даже возразить. В голосе полячки звенел метал, а выражение лица было непреклонным.

Я повелеваю вам сохранить любой ценой моих сыновей! Вы видели от меня много доброго! Я была уверена в вашей преданности! Докажите же ее на деле! Помните, что ни Бог, ни люди, не оставят это деяние без награды! – с жаром произносила Ядвига внимательно смотря в глаза своих слуг.

Никто не возражал. Поэтому она отпустила всех на сборы. Только Али задержался подле своей госпожи.

– Госпожа моя! Абла! Каков будет наш путь? Морем ли? По суше?

– Доедите экипажем до Малаги. Сопровождающим будет маран Иаков. Я лечила его детей и жену. Он же поможет вам сеть на корабль "Святой Ярмут", который плывет в Гамбург. Оттуда будете по суши добираться уж до Кракова.

– Путь опасен, госпожа! Дети малы! Особенно Давыд.

– Али! Ты мне давно уже не слуга! Ты – мой наставник, друг и брат! Путь невероятно труден. Я знаю это. Дети малы. Я понимаю это. Слуг мало. И это я помню. Но иного выхода нет. Я чужая в этом замке, в этой стране. Мой супруг не обрел счастья в этом браке и душа его ожесточилась. Он ненавидит пасынков. Все вокруг будто пороховой склад князей Потоцких. Достаточной крошечной искре появиться, как все взорвется! И если детям суждена погибель, но пусть уж по пути на родину, чем на чужбине. Я знаю, что ты и Зых не дадите их в обиду. И, молю тебя как молила бы любая мать, если спастись не будет никакой возможности, то лучше убей их, чем отдай на поругание и муки. И береги себя, ибо я только в тебя верю! У тебя не дрогнет рука прекратить их жизнь.

– Абла! – едва слышно произнес арабский лекарь, глядя в глаза своей воспитанницы, – Но ты останешься одна! У тебя не будет поддержки.

– Мой дорогой друг! – грустно улыбнулась Ядвига, – Не беспокойся обо мне. Я выстояла тогда, когда погибли многие. Не ты ли учил меня стойкости? А ныне… Смерти я не боюсь. Нет, не так. Я, конечно, как любое существо себя осознающее, боюсь той неизвестности, которая таится в слове смерть. Я, как существо слабое, боюсь телесных мук, ибо не высок порог моей бесчувственности. Но я готова предстать перед Господом нашим и дать ему отчет о своих прегрешениях. Ибо моя земная жизнь не стала столь привлекательной, как была лет пять назад. И все часто я чувствую себя не женщиной, а лишь телесной оболочкой, душа моя блуждает в заоблачных далях. Мои намерения просты. Вернется в дом мой супруг и я буду молить его о разводе, тем более что вполне можно доказать, что согласие на брак он дал под страхом смерти. Если герцог Сомерсет, просвещенный милосердным Господом, согласится на развод, то я подобным же путем буду возвращаться на родину. Если же милорд будет непреклонен, то как добрая христианка, я повинна буду влачить свое существование в его доме и воспитывать нашу дочь…

Али по-восточному низко склонился перед Ядвига.

– Моя рука будет тверда, абла. Будь спокойна. Да хранит тебя Господь.

Детей увозили два экипажа. Ибо помимо Али, Зыха и Якубуса, в дорогу собрались Жильберта, Мадлен-Сесиль, а также все из парижских слуг, взятых герцогиней из дома Лианкура. Еще были наняты десять охранников.

Жильберта собиралась выйти замуж за Зыха, который давно уже сдался ее карим глазам. Мадлен-Сесиль собиралась вернуться во Францию вместе с теми из слуг, кто также мечтал о Париже.

Прощание было скупым на эмоции ибо миледи Сомерсет опасалась, что разрыдается. Почти все свои сбережения она раздала отъезжающим.

После того, как кареты скрылись из поля зрения, Ядвига спустилась в свою комнату-молельню, устроенную в полуподвальном помещении рядом с лабораторией, и долго, вместе с верной Хасинтой, молилась за удачу предприятия. После молитвы она почувствовала облегчение, как будто тяжкий груз давивший на ее плечи все два года совместной жизни с герцогом Сомерсетом, наконец спал и она смогла распрямиться и вздохнуть.

4.8. Путь в небеса

Умер! Прошли две зимы и два лета!

Как холодна ты, могила!

Милый, возьми меня с этого света,

Все мне постыло.

Адам Мицкевич. Романтика

Я смерть приму без дрожи,

Я кончу путь земной.

Со мной ты будешь, Боже!

Коль друга нет со мной!

Стихи Клеменса Бретано

Спустя две недели после отъезда пасынков герцог Сомерсет вернулся в свое гранадское поместье. Узнав об отъезде детей он некоторое время находился в недоумении, ибо помнил о чадолюбии своей супруги. Но увидев, что теперь всю свою нежность она перенесла на их совместного ребенка, посчитал все происшедшее добрым знаком. И со своей холодной супругой был некоторое время весьма любезен. Он рассказал, что побывал в своих приграничных владениях и там узнал, что не только великий французский министр оставил сей мир, но уже как месяц и король Людовик XIII почил в бозе.

Теплая гранадская весна заканчивалась, близилось лето. В садике султанши наполнили мраморные бассейны.

Граф де Айала нанес визит Сомерсетам и теперь настаивал на их ответном визите. Посему после некоторых уговоров герцогиня Сомерсет согласилась вместе с мужем посетить поместье соседа.

Когда гости прибыли во дворец, то Айала поведал, чтоего супруга немного прихворнула, поэтому не может спуститься к гостям. Но она страстно желает познакомиться со своей соседкой, поэтому граф умоляет миледи Сомерсет поднять в комнату графини. Ядвиги ничего не оставалась, как согласиться. Расторопный слуга провел ее в комнату на втором этаже.

Это были покои пышно обитые алой тканью с золотыми узорами. От обилия алого миледи слегка загрустила. Налево в углу, на помосте, возвышалась роскошная кровать под балдахином, покоящимся на витых столбах. В углу направо – отворенное окно, возле которого на маленьком столике лежала лютня. Рядом стояло большое кресло, в котором сидела женщина. Синьора сразу поднялась навстречу гостье.

Ядвига сразу подумала, что если бы была мужчиной, то начала бы тут же сочинять красивый мадригал для этой дамы, ибо более совершенного создания она еще не видела в своей жизни.

Мерседес, так звали графиню де Айала, была чуть ниже среднего роста. Она не была не худой и не полной. Все, что было открыто платьем, было мягких, нежных, округлых линий. Кожа была прозрачно золотистой. И, казалось, что от женщины исходит сияние. Это сияние усиливалось великолепными медно-медовыми волосами, заколотыми черепаховым гребнем. При таким волосах у графини были темные брови и черные пышные ресницы. Глаза были темно-карие, и казались черными. Большой, но очень красивой формы рот с пунцовыми губами дополнял картину. Графиня улыбнулась гостье. Обнажились безукоризненной белизны ровные зубы, а на нежных щеках появились прелестные ямочки.

– Ваша Светлость! – обратилась Мерседес к Ядвиге красивым глубоким контральто, – я рада, что вы наконец-то почтили своим присутствием наш скромный дом. Не сочтите меня неучтивой из-за того, что я заставила вас подняться ко мне, но сегодня по утру я на лестнице подвернула ногу и теперь не могу спуститься вниз ибо нога распухла.

При этом графиня взялась подлокотника кресла раскладной веер и несколько раз обмахнулась им. Ядвига с интересом разглядывала этот веер. Ибо во Франции из-за многочисленных ортодансов по ограничению знати в нарядах, такие веера не вошли в моду.

– Садитесь, любезная синьора! – сказала она графине, – А я осмотрю вашу ногу. И вполне возможно ночью опухоль спадет, если вы будете правильно выполнять мои рекомендации.

– О, синьора герцогиня! – с легким испугом ответила Мерседес, – Я не смею!

– Любезная, – с нажимом произнесла Ядвига, – обойдемся без церемоний! Ибо ни за что не поверю, что ваш супруг не поведал вам о моих лекарских способностях. Да и вся округа уже давно наслышана об этом. Церемониал мы оставим на потом, когда вы поправитесь.

Полячка усадила графиню в кресло, а сама опустилась на скамеечку для ног. Отвязав от пояса свою холщевую медицинскую торбочку она осмотрела ногу, смазала ее какой-то мазью. От которой по ноге побежал холодок и боль несколько уменьшилась. Затем Ядвига туго забинтовала ногу Мерседес полосками ткани и сказала, что графиня вполне может спуститься к гостям, если наденет свободные туфли без каблучка. И что двигаться надо, ибо так быстрее спадет небольшой отек.

Туфли нашлись. И Мерседес опираясь на твердую руку лекарки спустилась вниз. Так они предстали перед беседующими герцогом и графом.

– О! – воскликнул де Айала, – моя супруга смогла спуститься кнам! Миледи! Вы чудотворница!

Герцог Сомерсет повернулся к графине и ему показалось, что он ослеп. Вежливо, по этикету, он поклонился женщине, но не мог оторвать от нее свой восхищенный взгляд. Мерседес же подошла к мужу и оказалась рядом с герцогом. Они стояли рядом – самые красивые мужчина и женщина. И Ядвига подумала, что вот на ком Сомерсет должен был жениться…

***

– Мерсеес, драгоценная! – нежно пенял граф своей супруге, – Вы слишком часто бываете во дворце герцогов.

– Но мой обожаемый, Карлос! – отвечала та, Герцогиня Сомерсет приглашает меня туда! И потом у них такой великолепный садик, который называют садиком султанши. Там такие бассейны! Они скрыты от нескромных глаз. Мы там купаемся. И я хоть как-то могу переносить эту духоту.

– А что же делает синьор Сомерсет? – спросил граф.

– Не знаю, – капризно надув губы ответила жена, – я не спрашиваю о нем… А знаете, Карлос… Может это конечно и не хорошо рассказывать, но у герцогини все тело в шрамах! Я увидела это в бассейне и чуть не лишилась чувств… И как герцог проводит ночи в супружеской спальне? Он видно очень мужественный человек.

– Моя дорогая! Не стоит обсуждать семейные дела наших соседей.

– Хорошо, любимый мой супруг! – с улыбкой отозвалась Мерседес, – Но мне просто очень любопытно, почему такой красивый и знатный синьор женился на женщине обезображенной, да еще и иностранке. Я знаю, что мало сейчас браков по любви, но какие обстоятельства столь знатного и могущественного герцога могли заставить жениться на странной женщине, почти ведьме, которая к тому же и не любит его.

– Очарование мое, Мерседес! – удивленно спросил граф жену, – Почему вы решили, что герцогиня не любит своего мужа?

– Мой наилюбезнейший муж, – ответила женщина, – она не только не любит его, она его просто не терпит. Это настолько заметно для окружающих, что многие соседи уже в курсе.

– Да, – вздохнул граф, – герцогиня совершенно не старается замаскировать свои чувства. Скажу вам по секрету, мое солнце, брак этот вынужденный. Герцогиня ни за что не стала бы женой Сомерсета, ибо во-первых он убил ее прошлого мужа, а во-вторых она любила, да и сейчас еще не может забыть, одного очень известного человека облеченного властью, но он, этот человек, вынудил ее на этот брак.

– А герцог? – удивилась Мерседес.

– Герцог был пленен после дуэли и ему был дан выбор или свобода, или долгий плен, а возможно, что и эшафот. И раньше… Когда-то он был влюблен в герцогиню. Поэтому он согласился. Он не знал, не предугадал, что есть и женщины-однолюбки!

***

В темной комнатке Башни Инфант на большой кровати с задернутым пологом сплетались два тела…

– Эдвард, любимый! – зазвучало красивое контральто. – Как ты мог жениться на этой ведьме? Ты должен знать! Она любила кого-то важного во Франции. Дурачок Карлос говорит, что и сейчас еще любит.

– Рыжее солнышко мое! Я ведь не знал, что на свете есть ты. Я был очарован когда-то герцогиней, – тихо ответил любовник, – И кто этот, важный?

– Карлос не сказал, как я не пытала его! Он сказал только, что именно этот человек устроил ваш брак.

– Что?… Не может этого быть! Нет! – любовник расхохотался, – Боже! Как я был слеп! А разгадка была у меня так близко… Такая странная женщина, как Элизабет Лианкур, вполне могла влюбиться в страшного больного старика… Ну что ж… Теперь и вовсе не стоит ее жалеть.

***

Старик меняла провожал женщину закутанную в плащ по узким улочкам маранского квартала. Тут жили купцы и менялы разных наций и вероисповеданий, ныне выдававшие себя за католиков.

– Не стоит вам, Ваша Светлость, днем приходить сюда! – пенял он даме, – Святая инквизиция не посмотрит, что вы герцогиня и католичка. Им уже не хватает бедных, возьмутся и за знатных. А тут вы, с мазями и отварами… Нет уж, приходите вечером. А еще лучше, если будете посылать вашу служанку или ее муженька.

– Иаков! Успокойся. Нельзя лечить заочно! Пока я не увижу вид больного, я не смогу ничего приписать!

– Все равно будьте осторожны, Ваша Светлость. Тут тоже есть предатели. Я вот слышал от старухи Сары, что к Марии, вдове аптекаря, приходила сиятельная графиня Мерседес. Та ей какое-то зелье дала.

– Наверное приворотное! – усмехнулась Ядвига, – Бедный граф. Мерседес и мой светлейший супруг украсили голову графа рогами.

– Так Ваша Светлость уже все знает? Впрочем, тут трудно что скрыть…

– Мне это на руку, Иаков! – сказала герцогиня, – Я давно уже мечтаю получить развод. Теперь есть повод. И тогда я смогу вернуться на родину к детям. Возможно, что муж и Маргарет отдаст мне.

– Пока жив граф, – старый Иаков задумчиво подергал бородку, – синьоре Мерседес не стать герцогиней! Ибо их брак не оспоришь…

– Но может граф отпустит свою неверную жену. И пусть живут во грехе. Лишь бы дал развод!

***

Мерседес смотрела на большой пузатый графин.

– Конча! – позвала она служанку, – Воду покупали у водоноса?

– Да, госпожа! Целую ваши ноги.

– Смотри! А то уже и в доме д'Агвиларов болеют холерой. Говорят, что это от заколдованной воды.

***

Ядвига вышла из комнаты графа де Айалы. Она внимательно посмотрела на стоявшую у двери красавицу графиню.

– Теперь вы вдова, синьора, – бросила она Мерседес, – меня вы позвали слишком поздно! Поэтому все можно свалить на эпидемию. Хотя я не верю в это. Прощайте.

– А не вы ли, синьора-колдунья, наслали на нас эту эпидемию! – крикнула в ответ обиженная красавица.

***

Дворец встретил Ядвигу пустотой. В детской никого не было. Из слуг были только испуганная Хасинта и ее супруг Хуан.

– Хасинта, дорогая, – удивленно спросила герцогиня испанку, – где слуги? Где моя дочь? И герцог почему не у себя?

– О, моя светлейшая синьора! – Хасинта начала ломать руки, – Герцог еще утром забрал малышку Марго и ее нянек и уехал в большой карете. А днем пришли люди в форме с красными перевязями и перевернули весь дворец. С ними были два монаха и епископ. Монахи нашли ваш шар из хрусталя. Травы все пораскидали. А офицеры забрали какие-то бумаги. И сказали слугам, что бы они убирались по домам. Ну вот все и разбежались. А мы с Хуаном решили вас дождаться.

Ядвига кинулась в свою лабораторию. Там царил хаос. Полячка отодвинула шкафчик и вздохнула с облегчением. Лунная настойка Ягны стояла в потайном углублении целая и невредимая. Женщина бережно сняла с шеи большое распятие и нажав на навершие креста откинула его как крышечку. В открывшуюся полость она наливала полпузырька настойки. Распятие снова надела на шею. А настойку поместила в потайное место. После проделанной работы герцогиня поднялась в свою комнату. Там был относительный порядок. Взломаны были только кабинет и бюро.

Герцогиня опустилась на край кровати, чтобы собраться с мыслями.

Из под подушки виднелся краешек чего-то белого. Ядвига потянула его и выташила сложенный в трое лист рисовой дорогой бумаги. Развернув его она уставилась напляшущие буквы.

Где было начало этой игры? Тут ли ее конец? Я не желаю вашей смерти, мадам. Бегите, если успеете. Когда-то я любил вас, но вы не любили меня.