Текст книги "Частная жизнь кардинала Ришелье"
Автор книги: Алиция Липовска
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
4.5. Свадебный переполох
Надежда -
Уже не та молодая девчонка
Et caetera, увы.
Вислава Шимборска
Любя его, принадлежать другому!…
И мне в удел сей тяжкий долг избрать?
Мне, изменяя обету дорогому,
Иной обет пред алтарями дать?…
Е. Ростопчина
Рошфор нервно прохаживался по периметру одного из небольший общедоступных садиков Пале-Кардиналя. Зима в этом году была мягкой и из под бурой прошлогодней травы проглядывала зеленая озимь.
Маркиз нервничал не по поводу опаздания на встречу с ним, ибо нужный час еще не наступил. Волнения его были совсем другого рода. Он боялся ослушаться своего наставника.
Калитка открылась и в садик вошла вдова Лианкура.
– Добрый день, милостливый маркиз! – сразу обратилась она к Рошфору, – Я не пришла позже срока? Вы давно уже ожидаете?
– Вы вовремя, Ваша Светлость! – ответил женщине Рошфор, – Но я волнуюсь о том, что может сказать на такое наше предприятие Его Высокопреосвященство?
– Чтобы не подвергнуть Вас, сударь, немилости от Вашего покровителя, я написала утром ему письмо. Он предупрежден, что действие предпринимаю я сама и он прекрасно осведомлен в моем упорстве по достижению цели. Он не будет наказывать или же просто гневаться на Вас за то, что Вы просто проявили уважение и воспитанность по отношению к даме.
– Любезнейшая герцогиня! – бледный маркиз улыбнулся, – Вы сейчас представляете меня этаким трусом, который готов возложить вся вину на даму! Неи, я вполне способен держать удар, если монсеньор будет недоволен сим предприятием. Пойдемте, ибо я желал бы, что бы Ваша Светлость вернулась домой до темна.
Маркиз и герцогиня наискорейшим образом вышли из садика и пешком пошли до Бастилии. По пути Рошфор рассказывал о том, что вытворяет Сен-Мар во дворце. Ядвига же слушала в полуха, она была погружена в размышления и лишь изредка улыбалась Рошфору, впрочем, не всегда впопад.
В Бастилии их встретили почтительно и герцогиня была без всяческий промедлений проведена в камеру, где обитался милорд Сомерсет. Рошфор же остался ждать даму у коменданта.
Камера английского герцога была недурно обставлена, то есть в ней были не только широкая кровать под балдахином, но и небольшая тахта, а также два удобных кресла. Мрачные стены задрапированы нежноголубым шелком. Оригинальный напольные канделябры дополняли изящество обстановки.
– При такой камере и комнаты в гостиницах Парижа покажутся грязными каморками! – с усмешкой сказала Ядвига располагаясь в кресле.
– Вы пришли надо мной посмеяться, мадам? – холодным тоном отозвался герцог.
– О! Боже упаси, милорд! Я не имела намерения смеяться над Вами! Мои приход является чисто деловым предприятием!
– И какое же неотложное дело привело к убийце мужа безутешную вдову? – теперь усмехнулся Сомерсет.
– Дело о брачном контракте! – решила сразу "взять быка за рога" вдова Лианкура, – Мне нужно, что бы Вы дали мне слово человека чести, что не будете соблюдать все, что написано в этом контракте!
– Удивительно! А что именно Вас, любезная мадам, так смущает в нем, что Вы решились на свидание с убийцей?
– Прошу Вас! Не нужно тут изображать бедного капитана на театральных подмостках! Я хочу говорить с Вами, милорд, совершенно серьезно! Мне ненужно это пресловутое завершение брака! Я согласна вступить в брак, раз это так необходимо для вашей свободы. Я согласна покинуть с вами Францию. Но после этой авантюры вы должны мне разрешить вместе с моими детьми отправиться кружным путем в Жечь Посполиту, ибо я хочу жить на отчизне. Вы же, сударь, можете аннулировать брак. Думаю, что это вполне возможно.
Герцог с интересом рассматривал полячку, как будто видел ее впервые.
– Даже не надейтесь, герцогиня! Пусть я уничтожил вашего дорогого супруга, пусть вы не испытываете ко мне той нежности, ради которой я бы переплыв не только водный проток, который разделяет наши страны, но пустился бы вплавь в безбрежную даль, по океану своих грез… Я не откажусь от вас, раз уж сама судьба, в лице премьер-министра Франции, отдает вас мне.
– А вы, милорд, уверены, что это достойное приобретение? Что вы будете по-прежнему желать меня, зная, что мое сердце полно другим, а моя плоть жаждет иной плоти нежели ваше тело? Вам приятны будут мои глаза, не светящиеся радостью, а вечно полные думами и слезами? Вы рискуете, милорд!
– Я согласен на риск, мадам! Ведь это надежда! Быть может я сумею заставить вас раскрыть и сердце и объятия! Почему я не должен попробовать? Тем более мне дают козырные карты!
– Что ж, господин бретер, – Ядвига горько усмехнулась, – Тогда я зря потеряла время!
Она быстро встала с кресла, стремительно подошла к двери и постучала. Стражник отомкнул замок и открыл дверь.
– Вы будете, герцогиня, настоящей миледи Сомерсет! – крикнул английский герцог вслед уходящей полячке.
В тихой ярости Ядвига вошла в комнату коменданта, где ожидал ее Рошфор.
– Пойдемте. Любезный маркиз, ибо воздух сей темницы отравляет мое здравомыслие! – громко сказала она кусая губы.
Комендант предложил маркизу и герцогине воспользоваться его каретой.
Ядвига сев на каретное сидение и откинувшись на мягкую стену экипажа издала стон похожий на волчий вой. Рошфор с удивлением посмотрел на всегда сдержанную полячку.
– Простите, любезнейший мой друг, – вздохнула женщина, – Я не соизмерила свои чувства с приличиями… Мне худо… Даже не знаю, как я смогу пережить этот день, ибо во мне мучительно умирает надежда!
– Господь с вами, мадам! Что же такого мог поведать англичанин, что вам стало так плохо?
– Ничего необычного! Он просто намеревается действительно соблюсти все условия контракта, который составил кардинал.
– Вы имеете ввиду ваш брачный контракт, мадам?
– Да, маркиз, увы мне и еще раз увы! Милорд Сомерсет действительно намеревается на мне жениться!
Рошфор внимательно посмотрел на герцогиню.
– Разве ваше сердце, мадам, не свободно? – осторожно спросил он.
Ядвига вся подобралась. Она кинула быстрый взгляд на маркиза. Прикусила губу и чуть сузила глаза.
– Если вы кого-то любите, любезная герцогиня, – продолжил Рошфор, – то вы могли бы сообщить об этом Его Высокопреосвященству. Бывает, что он, при разумных доводах, позволяет соединиться любящим.
– Это не мой случай, маркиз! – вдова Лианкура грустно улыбнулась, – я не люблю никого из круга кардинала, поэтому он не будет устраивать соединение любящих сердец. И я абсолютно не хочу выходить замуж за английского лорда, потому как он мне неприятен… Но… я покорюсь воле господина министра…
***
Поздним вечером Ядвига заглянула в домик на парижской окраине, где находилась кормилица вылеченного в госпитале возле кладбища невинноубиенных чешского князя. Кормилица была силезкой и ее звали Ягна.
Ягна и Ядвига легко сошлись, ибо силезкий язык походил на польский, к тому же обе женщины знали лекарское искусство. Правда Ягна не владела навыками хирургии. А Ядвига не верила в колдовство, которое практиковала старая силезка.
Встретив расстроенную полячку Ягна взялась за карты.
– Что ж… Посмотрим от чего ты не в себе, панночка!
– Ой, Ягусенька! Не надо! Пустое это!
– Не пустое, детка!
Силезская колдунья разложила карты.
– Вижу, что любишь ты человека знатного, властного, но больного. И хочешь с ним остаться навсегда. Но не позволяет он тебе этого и еще и думает, что если уедешь ты за моря, то будет лучше и тебе и ему.
– И будет лучше? – шепотом спросила герцогиня Лианкур.
– Тебе – нет… Ему – нет… Но вот женщине одной будет лучше, которая тоже его любит. И будет лучше его сыну… О! Так у вас есть совместный ребенок! Так он вот будет жить долго-долго…
– То есть ради ребенка я должна буду выйти замуж за убийцу моего мужа и уехать от того, кому все равно лучше не станет, зато станет лучше его племяннице… Да… Цена, однако!
– Девочка моя! Судьба у всех разная. Твоя вот такая. Ты могла бы ее изменить… сегодня, но не воспользовалась шансон. Мимо тебя прошел человек, который мог дать тебе, если не женское счастье, так хоть покой в душе. Но ты его не разглядела. Второго такого случае я не вижу… Придется терпеть. Могу только дать тебе еще один совет. В море молчи!
– В каком море?
– Не знаю, – устало отозвалась Ягна, – не знаю… Но молчи, иначе долго не проживешь!
– Я умру рано? – с насмешкой спросила Ядвига.
– Не знаю, – колдунья смешала карты, – будешь умной – проживешь долго.
– Господи! Как представлю, что мне с англичанином придется в одну постель ложиться, то мне дурно становится.
– Он так страшен? – спросила Ягна.
– Он редкий красавец! Но мне неприятен.
– Стерпится – слюбится.
– Не знаю… Боюсь, что нет. У нас в роду все упрямые! – Ядвига грустно вздохнула.
– А ты, девочка, выпей перед ночью то, лунной настойки и не будет муж так противен. Может и перетерпишь!
– Что за лунная настойка, Ягенка? – удивилась Ядвига.
– Я тебе сейчас порошок дам. Я если кончится, то давай еще и напишу какие травы в состав входят. Латынь твою я не знаю, по нашему напишу, по силезски… Авось прочтешь…
***
Великий министр Франции тем временем устраивал свадьбу для своей младшей племянницы – Клер-Клеманс де Брезе. Девочке было только 12 лет. Но политика не считалась ни с возрастом, ни с желанием. Юная Клер не была очаровательным подростком и не обещала стать красавицей. Наверное, только герцогине д'Эгийон, единственной и племянниц кардинала, природой была отмеряна красота. В дальнейшем природа явно скупилась.
Женихом Клер-Клеманс стал семнадцатилетний герцог Энгиенский. Впоследствии ставший "Великим Конде", но пока еще наследник первого принца крови и, разумеется. Самый выгодный жених во Франции. Отец герцога, нынешний принц Конде, выступил инициатором этого проекта, явно желая прибрать к рукам огромное наследство премьер-министра. Но кардинал тоже умел ловчить и поэтому просто выплатил долг Конде, дав за Клер-Клеманс 300000 ливров приданного. При этом Ришелье объявил, что решил исключить ее из своего завещания, так как оно уже было поделено между его племянником-наследником, королем, Парижской Академией и прекрасной Мари-Мадлен. Но Конде все-таки надеялся, памятуя о майоратных законах, опровергнуть завещание и продолжал с огромным энтузиазмом относиться к этой партии. Которая его сына совсем не привлекала, хотя его и заставили сказать обратное.
14 января 1641 года в честь официальной помолвки Клер-Клнманс и герцога Энгиенского в малом театре Пале-Кардиналя была сыграна знаменитая Mirame Жана Демаре. На спектакле присутствовала королевская чета. Много знати явилось насладиться зрелищем. Была приглашена и вдова Лианкура, несмотря на свой траур. Она была вынуждена сидеть недалеко от герцогини д'Эгийон и обожающей племянницу мадам дю Вижан, которая порой весьма двусмысленно нашептывала Мари-Мадлен комплименты.
Ядвига обменялась с дамами несколькими положенными любезностями и наблюдала за пьесой молча, лишь слегка обмахиваясь опахалом. Складные веера тогда во Франции еще не были распространены. Жарко в театре не было, но духота из-за не очень удачного проектирования театра стояла сильная. Вдова Лианкура считала минуты, ибо ее тяготило плотное фиолетово-черное траурное платье, а также раздражал запах духов.
Ришелье вместе с королем и королевой находился в более проветриваемом месте и поэтому чувствовал себя неплохо. А на последнем акте Анна Австрийская пригласила в свою ложу герцогиню д'Эгийон, чем спасла племянницу от удушья.
Ядвига мужественно вытерпела до конца спектакля дав себе слово в дальнейшем под любым предлогом отказываться от подобных мероприятий. Рошфор после спектакля вызвался сопроводить ее до дома. Герцогиня же была вынуждена отклонить его предложение ибо мадам дю Вижан попросила не оставлять ее в одиночестве пока мадам д'Эгийон не вернется к своей подруге.
– Я слышала, что ваш траур, мадам Лианкур, – сказала Вижан Ядвиге, – скоро закончится!
– Траур нет, любезная мадам, – ответила вдова Лианкура, – а вот вдовство – да.
– И вы, сударыня, решились выйти замуж за убийцу вашего супруга?
– На все воля Господа! – сухо ответила Ядвига.
К счастью Мари-Мадлен уже направлялась к своей подруге, поэтому герцогиня Лианкур откланялась мадам Вижан и скрылась в толпе.
– Неприятная особа эта Линкур! Правда, моя возлюбленная Мари? – спросила Вижан у д'Эгийон.
– Не вы одна, наилюбезнейшая моя, так считаете! – с милой улыбкой отозвалась Мари-Мадлен, – И как я рада, что вскоре она покинет Париж!…
11 февраля 1641 г. Клер-Клеманс де Брезе стала женой герцога Энгиеннского, Луи де Бурбона, принца крови, будущего "Великого Конде", что породнило род дю Плесси-Ришелье с королевской династией.
Свадьба Ядвиги состоялась в тот же день. Венчание было в небольшой церкви на окраине Парижа. Милорда Сомерсета привезли туда на тюремной карете, только по произнесению слов супружеской присяги он обретал свободу на французской земле. Церемония была более, чем скромной, ибо вся знать собралась на венчании младшей кардинальской племяннице. Лишь несколько не знакомых Ядвиге дворян поздравили новобрачных. На окончание церемонии появился Рошфор и так же произнес несколько напутственных слов. Невеста была в лиловом. Уже не в трауре. Наряд жениха был изысканного серо-жемчужного цвета, который оттенял природную смуглость Сомерсета, его смоляные кудри и фиалкового цвета глаза. Конечно, рядом с таким красавцем Ядвига сильно проигрывала внешне. Все сочувственные взгляды были обращены на жениха.
– Невеста-то бледна как покойница! – шептала эффектная блондинка стоявшей рядом скучной брюнетке.
– Да! И выглядит будто ее подняли из гроба, – также тихо отозвалась та.
Через два часа после церемонии милорд и миледи Сомерсет должны были отправиться в плавание к туманному английскому острову.
Заперевшись в своей каюте Ядвига в кубок с простой водой начала капать лунную настойку Ягны. Руки женщины дрожали, а на глаза наворачивались слезы. Возможно именно из-за этого она накапала больше капель, чем того требовалось. И когда милорд зашел в каюту к жене, он увидел супругу лежащую в кресле без признаков жизни. К счастью на корабле был врач, который с трудом через плотно сомкнутые губы и стиснутые зубы влил в рот новобрачной теплое молоко, которое по его мнению должно было привести миледи в чувство. Сыграло ли роль молоко, либо просто по времени кончилось действие настойки, но через час Ядвига открыла глаза. Правда встать самостоятельно она не могла и мужу пришлось отнести ее на кровать. А вот там у женщины началась сильная рвота сначала желчью, а потом кровью. В течении получаса врач опасался, что герцогиня умрет, но рвота прекратилась и женщина уснула.
Так началась семейная жизнь герцога Сомерсета и Ядвиги.
4.6. По ком звонит колокол
Ты погрусти, когда умрет поэт,
Покуда звон ближайшей из церквей
Не возвестит, что этот низкий свет
Я променял на низший мир червей.
В. Шекспир 71-й сонет Перевод С.Я. Маршака
– И передайте моей драгоценнейшей супруге, что через день я вернусь, – давал милорд Сомерсет указание своему мажордому.
Почти два года длился брак Ядвиги и Сомерсета. Полгода миледи Сомерсет практически не вставала с кровати. Над загадкой болезни бились лучшие доктора Лондона. Но так и ничего путного не придумали.
Герцогиня поднялась, неожиданно для всех в конце апреля 1642 года. А в середине мая Сомерсет стал посещать спальню супруги. В отличие от Ядвиги он чтил брачный контракт составленный премьер-министром Франции.
Смирился ли Сомерсет с тем, что ему досталась странная и печальная жена, было непонятно. Герцог часто бывал в отъезде. Ядвига этим отлучкам радовалась тайно. Она занималась садом великолепного поместье. Врачевала слуг. Воспитывала сыновей. Много читала.
В один из августовских теплых вечеров, когда Эвард Сеймур герцог Сомерсетский, вернулся после трехмесячной отлучки в свое поместье, жена поведала ему, что возможно через полгода он станет отцом. Окинув взгдядом худую и бледную супругу милорд решил выехать семьей в свое гранадское поместье. Что бы мягкий климат благоприятствовал нормальному развитию наследника английского и испанского герцогств. Впрочем сборы затянулись до зимы. Наконец все было собрано и через день Сомерсет планировал отъезд…
***
Судно вышло из Порт-Ленда и направилось к теплым испанским берегам. Миледи Сомерсет, которую теперь называли леди Элизабет, совершала променад по палубе вместе со своей камеристкой Мадлен-Сесиль, которая пожела вместе с герцогиней поехать сначала в туманный Альбион, и вот теперь в Испанию, а также с верной маленькой Хасинтой. Вдруг раздался звон. Женщины вздрогнули. По мере приближения к источнику звон становился все более отчетлива слышен, он был весьма заунывный. Мурашки пробежали по спине миледи Сомерсет.
На палубе появился герцог.
– Дорогая супруга моя! Вместе со своими спутницами извольте спустится в каюты! Ибо мы будем сближаться и сошвартовываться с французским судном.
– Что за судно? Эдвард, дорогой! Почему мы должны сним швартоваться? – удивилась Ядвига.
– Там пассажир, которого нужно доставить в Испанию. Французский капитан и намеревался это сделать, но увидев. Что этого возможно избежать, резонно рассудил воспользоваться нашей услугой, тем более, что, говорит он, во Франции сейчас непокой, и ему не хотелось бы в такое время расставаться с семьей надолго.
– Дорогой Эдвард! Прошу Вас! Позвольте мне остаться на палубе! Мои спутницы помогут мне сохранить устойчивость! И я буду вознаграждена и зрелищем и, возможно, беседой с пассажиром из Франции!
Милорд сдвинул брови, но позволил супруге остаться на палубе.
Пассажиром оказался граф де Айала. В прошлом – один из осведомителей Ришелье. Де Айала был наслышан о герцогине Лианкур. Ибо именно ему относила Хасинта пакет от Ядвиги, когда та находилась в Гранаде. Хасинту то граф и узнал, когда ступил на борт английского судна.
– Как приятно ступить на борт незнакомого судна и сразу увидеть знакомые лица! – с улыбкой произнес граф снимая шляпу и низко кланяясь дамам, – мой сосед по поместьям – хозяин судна. И одну из прекрасных дам я встречал в Гранаде!
– Пройдемте, любезный граф, в мою каюту! – предложил милорд Сомерсет, – там накроют стол и мы побеседуем. Моя супруга и ее камеристка также присоединяться к нам…
Когда Ядвига с Мадлен-Сесиль вошли в каюту, то герцог с графом уже вели беседу.
– Да уже неделю как нет его, упокой господи его душу! – рассказывал де Айала Сомерсету.
– Неужто он не в аду! – тихо произнес Сомерсет.
Увидев вошедших дам мужчины поднялись и приветствовали их. Герцог помог сесть беременной супруге возле себя. А Мадлен-Сесиль села рядом с графом.
– Позвольте продолжить нам беседу, сударыни, – с улыбкой сказал Сомерсет, – И как, милостливый граф, это произошло?
Смерть Ришелье
Уже с 10 августа 1642 года кардинал фактически стал прикован к постели. Его мучили язвы и нарывы на теле. Но он продолжал работать в постели. С 7-00 до 8-00 утра он диктовал секретарям документы, с 8-00 до 9-00 подвергался врачебному осмотру и различным процедурам, с 9-00 до 10-00 встречался с теми, кому необходимо было его увидеть, я несколько раз был принят в это время. Работал снова с 10-00 до 11-00, затем слушал мессу, обедал, если мог, беседовал с Мазарини et autres до 14-00, затем опять работал до 16-00, после чего снова давал аудиенции.
Он продолжал путешествовать! Вверх по Роне он плыл с большой пышностью, но лежа, и каждый вечер его переносили на специальных носилках в приготовленное жилье. Один раз пришлось разрушить часть стены, чтобы внести его в дом. В немуре его кровать была поставлена в огромную карету, и он двинулся по дороге к Фонтенбло. Король навестил его, и де Нуаей и Шавиньи помогли ему подняться. Затем Ришелье и Людовик провели три часа, беседуя наедине. В октябре кардинал почувствовал себя достаточно хорошо, для того чтобы вернуться в Пале-Кардиналь…
– Любезный граф! – вступила в повествование Ядвига, – а герцогиня д'Эгийон путешествовала вместе со своим дорогим родственником?
– Да, Ваша Светлость! – ответил граф, – Именно она посоветовала своему обожаемому родственнику посетить целебные воды Бурбон-Ланси. И благодаря уговорам сей наимудрейшей и наипрекраснейшей дамы, Его Высокопреосвященство упросил одного из своих медиков де Жуифа прорезать нарыв на правой руке и зашить его, ибо рука его стала сильно сохнуть!
На этих словах Ядвига смертельно побледнела, что-то прошептала и крепко сжала пальцами кубок с разбавленным вином. Мягкий металл кубка стал прогибаться под твердыми пальцами герцогини.
28 ноября у премьер-министра начался плеврит. Он лежал на сугробе подушек очень бледный, полностью поседевший, с остриженными усами, невероятно худой, с судорожно бьющимся сердцем.
Во время болезни кардинала при нем находились его ближайшие родственники и близкие друзья; маршалы Брезе, Ла Мейльере и г-жа д'Эгийон также не отходила от кардинала.
– Я волей случая оказался возле Его Высокопреосвященства 2-го декабря, – сделал упор на эту фразу граф.
Состоялся консилиум. Великий министр был окружен врачами в темных одеждах, которых явно больше интересовала дискуссия, нежели больной. Монах обтирал ему сухие потрескавшиеся губы влажной тканью, под покрывалами угадывалось натужное дыхание изможденного тела, в кулаке, выступавшем из манжета, был крест. У герцогини д'Эгийон вырвался всхлип. Господин кардинал через силу повернул голову, осклабился и прошептал: "Вы, моя обожаемая племянница, правда думали, что я бессмертен?"
Король приехал навестить кардинала и вошел к нему в сопровождении Вилькье и нескольких адъютантов. Ришелье, увидев подходящего к постели короля, немного приподнялся.
– Государь, – сказал он, – я знаю, что мне пришла пора отправиться в вечный, бессрочный отпуск, но я умираю с той радостной мыслью, что всю жизнь посвятил на благо и пользу отечества, что возвысил королевство вашего величества на ту степень славы, на которой оно теперь находится, что все враги ваши уничтожены. В благодарность за мои заслуги, прошу вас, государь, не оставить без покровительства моих родственников. Я оставлю государству после себя много людей, весьма способных, сведущих и указываю именно на Нуайе, де Шавиньи и кардинала Мазарини.
– Будьте спокойны, г-н кардинал, – ответил король, – ваши рекомендации для меня священны, но я надеюсь еще не скоро употребить их.
При этих словах кардиналу была поднесена чашка с яичными желтками. Король лично подал ее кардиналу.
После того, как король ушел из покоев Ришелье, кардинал попросил. Что бы к постели подозвали мэтра Шико.
Услышав имя медика Ядвига отпустила кубок, подняла голову и стала внимательно слушать.
Досточтимый мэтр подошел с некоторым испугом к постели больного.
– Шико, мой дорогой, я вас прошу не как врача, а как друга, сказать мне откровенно, сколько остается мне еще жить? – спросил кардинал у медика.
– Вы меня извините, Ваше Высокопреосвященство, – отвечал лекарь, – если я вам скажу правду?
– Для того-то я вас и просил к себе, – заметил Ришелье, – ибо к вам одному имею доверенность. И вы, мэтр, знаете почему…
– Ваше Высокопреосвященство и возлюбленный падре! – с каким-то тихим отчаянием начал отвечать Шико, – Через сутки вы или выздоровеете или умрете. Я думаю, что это кризис.
– Благодарю, – свистящим шепотом произнес Ришелье, – все бы вы давали такие точные ответы!
К вечеру лихорадка значительно усилилась и пришлось еще два раза сделать кровопускание. В полночь Ришелье пожелал причаститься. Когда священник приходской церкви Сент-Эсташ, где кардинал был крещен после рождения, вошел со святыми дарами и поставил их вместе с Распятием на стол, специально для того приготовленный, кардинал сказал:
– В скорости я предстану перед Судией, который будет меня судить строго! Путь осудит меня он, если я имел иные намерения, кроме блага церкви и государства!
Больной причастился, а в 3 часа был соборован. Со смирением отрекаясь от гордости, бывшей опорой всей его жизни, он обратился к своему духовнику:
– Отец мой, говорите со мной как с великим грешником и обращайтесь со мной как с самым последним из ваших прихожан.
Священник велел кардиналу прочитать "Отче наш" и "Верую", что тот исполнил с большим благоговением, целуя Распятие, которое держал в руках.
А прекраснейшей из герцогинь Парижа, мадам д'Эгийон сделалось дурно, подруга ее госпожа Вижан проводила герцогиню домой, где ей пустили кровь.
4 декабря врачи перестали давать лекарства. Однако племянница привезла какого-то врача, который дал кардиналу странную блестящую пилюлю, и тому полегчало.
Все вздрогнули ибо основание кубка сжимаемого Ядвиго со страшной силой с треском распалось.
– Cholera! – прошептала миледи Сомерсет, – Это очевидно "вечно живущее лекарство" – пилюля из ртути и других ядовитых соединений! Jezu! Как я ее ненавижу… Продолжайте, любезный граф!
Сам Ришелье не верил своему мнимому выздоровлению.
В полдень он едва слышно произнес склонившейся над ним племяннице:
– Моя горячо любимая Ла-Комбалетта, я ухожу… Мне тяжело и не хотелось бы видеть своим посмертным взглядом страдания дорогой для меня… Прошу оставить меня… Молю!
Герцогиня предчувствую свой близкий обморок тотчас вышла. Едва племянница закрыла за собой дверь, как кардинал впал в беспамятство.
– Так умер наш великий министр! Многие его осуждают! Но только не ваш покорный слуга! Ибо наш великий кардинал, несмотря на все свои сомнения, понимал, что нужно действовать так, словно у него их нет! И он старался сделать Францию великой страной! – закончил Айала.
– Дорогой мой супруг! – Ядвига положила обломки кубка на стол, – Разрешите мне покинуть вас и милостливого графа!
– Да, драгоценная моя, иди и отдохни! – любезно отправил жену Сомерсет.
Ядвига вместе с камеристкой вышли из каюты герцога. Мадлен-Сесиль пошла в свою каюту, а герцогиня Сомерсет отправилась на палубу, заверив камеристку, что с ней ничего не случится.
Холодный декабрьский ветер принес мелкий снег, который осыпал пол палубы сделал тот скользким. Полячка закутавшись в меховой плащ крепко держалась левой рукой за перила, а с правой периодически слизывала выступающую кровь на ссадине. Треснув кубок снес кожу на косточке указательного пальца. Глаза женщины были сухие, но губы кривились и дрожали.
– Как ты все рассчитал! Да… Теперь я могу спокойно обращаться к тебе на ты! А тогда это получалось трудно! Теперь тебя нет! Грешник и святой в одном лице! Ты отрекся от меня! Ты отдал меня другому! Ты все решил за меня… И умер…
Она со всех силы стукнула по ограждению. Слез не было. Но такая мутная тоска поднималась в душе, что в какой-то миг бедной женщине захотелось бросится в холодные темные воды.
– Я никогда не скажу тебе тех слов, что хотела сказать! Я гневила Господа нашего не далее как вчера, когда в тоске вымысливала, что лучше бы Дави был девочкой и тогда я смогла бы хотя бы жить во Франции. Пусть бы мы так не встречались. Но я бы постоянно слышала о тебе, знала бы, что ты рядом. А может и смогла бы лечить тебя. Господи! Прости меня закореневшую во грехе! Но лучше бы я отравили это дурру племянницу! Тогда твоя смерть не была бы такой страшной!
– Вы не боитесь, Ваша Светлость, что вас унесет холодный северный ветер? – раздался насмешливый мужской голос из темноты.
– Это вы, граф? – спросила Ядвига, – вам наскучило общество моего супруга и вы тоже решили прогуляться?
– Ах, дорогая герцогиня, – де Айала приблизился у герцогине так, что его стало видно в сгущающихся сумерках, – когда вы сломали кубок, то я сделал вывод, что вы, мадам, очевидно, та самая герцогиня, чьи пакеты я доставлял в Париж маркизу Рошфору.
– Вы, сударь, весьма проницательны! – ответила полячка.
– Все мы обучались одному искусству у великого человека, который ныне почил в бозе! Вижу, что вы его ценили высоко. А потому, что я невольно услышал, я понял, что он также ценил вас.
– И как много вы услышали, граф? – надменно спросила миледи Сомерсет.
– Я, мадам, оказался на палубе именно в тот момент, когда бы сожалели, что не отравили племянницу. И тогда я сделал вывод, что вы были достаточно близки и к этой даме и, что вполне естественно, к Его Высокопреосвященству.
– И вы, синьор, не услышали большего?
– Даже если я и слышал то, что не предназначено для моих ушей, я, поверьте мне, миледи, сумею сохранить тайну. Хоть я и испанский граф, но матушка моя была француженкой. Отец же всю свою жизнь посвятил пьянству и распутству. Он умер оставив нас нищими, хорошее еще, что я был единственным ребенком. Матушка могла каким-то образом жить за долги и сводить концы с концами. Кардинал же Ришелье, мир его праху, дал мне возможность подняться! Выкупить свое испанское поместье. И честно служить родине моей матушки. Поэтому я считаю себя честным человеком, а не предателем.
При упоминании имени умершего министра Ядвига снова потеряла контроль над собой.
– Тогда, любезный граф, послушайте! Послушайте меня одну минутку! Мне не с кем поговорить! Я всегда одна! Я всегда была очень несчастна, правда. Это не слова, это бедное переполненное сердце изливается наружу. Таких, как я, не очень-то жалеют, и это несправедливо. С юности я стала разменной монетой. Моя семейная жизнь началась с того, что меня изнасиловали и изуродовали. Затем меня вроде бы спасли, но, опять таки, не ради меня самой. Герцог Лианкур, наверное, так же как и вы, синьор, хотел выкупить свои поместья и зажить спокойной жизнью. А для этого ему надо было найти себе достойную замену. Он был моим другом, но думал о себе, не обо мне. Мне в моем положении нужно было сердце, которое бы полюбило меня.
Ядвига замолчала и посмотрела в темную морскую пучину.
– Он тоже меня не щадил. Как не щадил и себя. Он жалел, только свою племянницу. Когда она плакала, ее утешал. Когда она поступала дурно, ее извинял. И она еще жаловалась мне! Что все ей чуждо, все ей не так! А я должна за все благодарить. Ничего, бедняжка, шагай! На что ты жалуешься? Все против тебя? Так что ж, ты ведь на то и создана, чтобы страдать, девка! А я влюбилась в него! Вся моя жизнь была в его суровом взгляде, вся моя радость – в его скупой улыбке, вся моя душа – в его дыхание! Я была даже не забавой, не мимолетным развлечением! Я была грехом! Которого он всячески стремился избегать! Но судьба играла нашими сердцами. Я чувствовала, что он любит меня. Два года назад я уверилась в этом… И сразу разлука! Как это было ужасно! Узнать, что тебя любят и при этом отдают другому человеку! Для моего блага! Боже! Может быть другая в этот миг возненавидела бы его и стала свободна от этого всепоглощающего чувства. Но не я! Я слишком, уж слишком, его люблю! Я поняла, я простила, я сделала так, как он мне велел. Почти два года я живу в браке с Сомерсетом. Может быть раньше он и любил меня. Но Бастилия и моя болезнь свели на нет все чувства. Он держит меня как в тюрьме. Улыбается только на людях. Дома же суров и мрачен. Презрительно отзывается о моих детях, о Франции, о кардинале. Может быть он думает, что таким образом сделает меня счастливой?…