Текст книги "Миры Альфреда Бестера. Том 3"

Автор книги: Альфред Бестер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Глава 17

Некоторые изысканные мелочи в квартире Индъдни могли быть оценены по достоинству лишь избранными. Свет давали прозрачные лампочки накаливания: «За огромную взятку я раскрою, кто этот новый Томас Альва Эдисон, который делает их для меня». Метровый глобус был таким древним, что на нем были отмечены белые пятна с надписью «Terra Incognita». На 47° северной широты прилипла дохлая зеленая муха – только пристальный осмотр позволял установить, что трупик сделан из нефрита, агата и золотой филиграни. «Шантаж с применением пыток – и я раскрою тайну современного Фаберже, который сотворил для меня это. А теперь, если вы отошли немного и с удобством расположились, начнем».

– Скажите сперва, сколько времени я отсутствовала? – осведомилась Гретхен.

– Двадцать минут, – отозвался Шима. – Я дал тебе только четверть от того количества прометия, которое мы приняли в первый раз. Это жуткое средство. С ним шутки плохи.

– Знаешь, Блэз, ты не перестарался ни на йоту, уменьшая дозу. Моим дремучим первобытным чувствам Фазма-мир подсунул зыбкие образы Роршаха. Мутные чернильные (id-ильные?) пятна. Я все еще не могу и наполовину с ними разобраться. Сначала я попала в черноту…

– А это, доктор, было, когда мадам не могла считывать ваши ощущения.

– Угу.

– Госпожа Нунн, по ходу ваших воспоминаний, не могли бы вы делать для нас наброски? Вот блокнот и карандаш.

– Я не художник, но постараюсь, субадар.

– Весьма благодарен. Очень будет полезно при обсуждении смысла.

– Потом в глухой черноте начали высверкивать звезды, линии, завихрения и какая-то чушь. Нарисовать? Очень сложная картинка…

– Нет, Гретхен, не нужно. Это ты, как в пузырьковой камере, воспринимала высоко-энергетические частицы.

– Потом вокруг все стало белым, а я увидела Черную Дыру, – вроде птицы в полете, или шлема, или парика – как в «Фоли-Бержер» Тулуз-Лотрека. Вот как-то так… И оно глядело на меня…

Оно начало расти и вроде бы превратилось в урну или такую, знаете, супницу…

…но супница была с глазами, хотите верьте, хотите нет!

Потом была ваза… или мне тогда так показалось – но я уверена, что кому ни покажи пятна Роршаха, каждый увидит в них что-то свое…

Правда, теперь мне это скорее напоминает карту Таро «Le Pendu» – «Висельник», и мне страшно…

Потом чернота стала сгущаться, рассыпаться – не знаю, во что, но очень противное. Посмотрите сами…

Образовалась корона или бабочка над сердцем, или тузом пик, или грушей из сливного бачка… вот так…

Но все время за мной как будто следили какие-то глаза…

А потом вдруг явилось что-то вроде полярного гуся в полете или атакующего шершня…

Фазма-мир – это все время изменяющийся кошмар, и мне представали какие-то видения, ни на что не похожие. Крылья гуся или пчелы вдруг оборачивались колдовской африканской маской, жуткой личиной шамана, знахаря вуду, но в то же время это походило и на чью-то голову, или на ключ к чему-то…

Внезапно мне стало казаться, что Ид-кляксы Фазма-мира пытаются установить со мной контакт, объяснить raison d'etre своей культуры, но как если бы они говорили по-японски, китайски или на языке космических пришельцев. А глаза все смотрели на меня.

Потом передо мной на столик взгромоздилась сумасшедшая курица и беспрерывно кудахтала на меня, только я ее не слышала. Я ничего не слышала. В Фазма-мире тишина, как в гробу.

А уж что меня поразило, так это когда хорошенькое Ид женского пола стало со мной кокетничать и строить мне глазки. Глаза. Все время глаза. Кляксы или пятна – все равно глаза. Вот так…

А потом человечек из кружочков и палочек начал приставать ко мне. Вы правы, субудар, основные движущие силы – это наслаждение и удовлетворение…

А темное женское Ид следило за ним, или за мной, или за нами обоими. Снова глаза…

И ее лицо вдруг исказилось, стало еще одной сатанинской личиной.

Потом на меня стал напрыгивать человечек – негр из черточек…

И превратился в Смерть в наброшенном плаще, которая тянулась сгрести меня…

Мне кажется, что, наверное, я попыталась спастись, и появился образ, похожий… нет, не знаю… словно распахнутая мне навстречу западня. Вот такая. Могут неодушевленные предметы обладать Ид?..

А потом оно расплылось или было вытеснено вот этим. Не знаю, что это. Поцелуй сиамских близнецов?

А эта хорошенькая вернулась, продолжая подмигивать. Фазма-цивилизации присуща странная навязчивая цикличность…

А та неясная штуковина, которую я считала ловушкой, превратилась в графскую корону. Этот мир весь зыбкий, туманный, текучий, населенный какими-то желеобразными подобиями людей…

Потом корона разрослась и стала императорской…

А потом оказалось, что эта императорская корона венчает дьявольскую, шаманскую маску. Очень похоже вот на это…

Вновь возвратились сиамские близнецы, сросшиеся спинами и не желающие разговаривать друг с другом; или, может быть, я наблюдала танец двух кобр. Посмотрите на них…

Затем из ниоткуда возникла жирная буква W…

Которая превратилась в две поднятые ручищи с огромными бицепсами; вроде вот таких…

А дальше мне показали издевку, а не задницу – толстую, отвисшую…

И тут воротилась Смерть!

А потом случился солнечный взрыв – точно астра проросла в вечность, и…

– …и я вернулась обратно в камеру.

Гретхен с трудом перевела дыхание: почти полчаса она без передышки выпаливала свой отчет, сопровождая его набросками. Оба ее собеседника были так увлечены, что не обращали на нее никакого внимания. Несмотря на пережитые мучительные потрясения, Гретхен было впору рассмеяться: Шима не мог оторваться от нефритовой мухи, сдохшей на 47-й параллели, а Индъдни с жадным любопытством знатока Ид-клякс разглядывал ее наброски.

Наконец Гретхен не выдержала.

– Ну?

– Этот взрыв в бесконечность, – вопросил Шима творение Фаберже, – как насчет взрыва?..

– Это ваше нападение-бегство – когда вы набросились на меня, – тихо сказал Индъдни. – Оно и вызвало, по всей видимости, срочное возвращение госпожи Нунн. Вы согласитесь, я полагаю, со мной, доктор, что здесь обнаруживается весьма любопытная и неожиданная связь.

– Между мной и Гретхен? Но ничего неожи…

– Нет-нет, между сомой и психикой. – Индъдни повернулся к Гретхен. – Вы снова, как всегда, вдохновляете нас, мадам.

– Благодарю вас, субадар.

– От души желал бы вашего присутствия в моей команде. – И снова к Шиме: – Итак, доктор, ваша проницательность подсказала вам какие выводы из повествования госпожи Нунн?

– Да, я оказался прав: Голем ¹⁰⁰не одинок – страна Ид обитаема.

– Так. И что же?

– Там развилась своя Фазма-цивилизация.

– И далее?

– И действительно существует связь между индивидуумами реального мира и иддивидуумами Фазма-мира.

– Ид-дивидуумами? Очень хорошо, доктор! Мне нравится слово «иддивидуум». Что еще?

Шима поморщился.

– Никуда не годное рассуждение. Если мой анализ ситуации справедлив, то нам придется близко узнать индивидуумов и Наше-мира, чтобы установить их связь с соответствующими иддивидуумами из Фазма-мира, и наоборот. Вывод: нам вечности не хватит, чтобы вычислить, кто порождает Голема.

– Браво, доктор! – расплылся в улыбке Индъдни. – Я полностью согласен, только исключаю ваш расчет потребного времени.

– Почему? Вы полагаете, что не понадобится столько?

– Моя очередь – в конце, доктор. Сейчас слово за мадам. Если к вам вернулась выносливость, госпожа Нунн, будьте любезны дать нам ваши выводы.

– Что же… – медленно начала Гретхен. – Я уже заметила во время рассказа, субадар, что вы правильно беспокоились. Подмир вдохновляется только стремлением к наслаждению и удовлетворению – на самом примитивном животном уровне подсознания. Но… это и сбивает меня. Почему я так сильно чувствовала опасность и смерть?

– Что тут непонятного, мадам? – несколько удивился Индъдни. – Эгоистическое стремление к наслаждениям часто опасно для других. А разве жестокие хищники не наслаждаются, медленно убивая жертву? Вы никогда не наблюдали, как кошка оттягивает кончину мыши?

– Это верно.

– Тогда, раз ваше недоумение разрешилось, каковы ваши построения из расплывающихся образов, Ид-пятен, сменявших друг друга, растекавшихся и преобразовывашихся? Вы в состоянии оценить?

– Но я давала свою оценку, когда рисовала. Индъдни сокрушенно покачал головой.

– Вот беда с лабораторным экспериментом: предмет опыта слишком погружен в происходящее, чтобы объективно оценить свои переживания.

Шима резко вмешался:

– Слушайте, Индъдни, если у вас есть что сказать, так, Бога ради, выкладывайте! Не заводите с нами эти кошки-мышки!

– Ни за какие блага, доктор. Я не жестокий хищник. Я и вправду смог найти объяснение некоторым из чувственных наблюдений мадам… ее чуввидению, по определению доктора Лейца… и стремлюсь кое-какие мои выводы представить вам.

– Сначала оценка времени, – настаивал Шима. – Почему у вас она разошлась с моей?

– Потому что госпожа Нунн, мне кажется, достигла цели своего прометиевого путешествия. Она невольно раскрыла настоящий источник появления этого чудовища – Сторукого Голема.

– Как! – воскликнула Гретхен. – Я? Как? Когда?

– Кто? – выпалил Шима.

– Ваши подозрения оправдались: Уинифрид Эшли, Царица, Пчела-матка улья.

Гретхен выглядела озадаченной.

– Но как вы пришли к этому на основании Ид-клякс?

– Для начала позвольте мне указать, что многое вы ощущали посредством своего седьмого чувства «пузырьковой камеры», как блестяще определил доктор Шима. (Извините меня, но цепочка умопостроений так тонка, что мы бережно выбираем ее – звено за звеном.) Точнее, мадам, вы часто воспринимали живые энергетические оболочки – их мощь не меньше, чем у элементарных частиц.

– Да, но…

– Глаза, постоянно за вами следившие: замените телесное зрение психологическим внутренним взглядом – вы видели саму себя, отраженную в личностях Фазма-мира, а они, без сомнения, видели себя через вас. Фазма-культура – это взаимная мастурбация.

– Фу ты, Боже! – вырвалось у Шимы. – Ну и образ!

– А теперь я приступаю к самому тонкому звену, – продолжал Индъдни. – Темное женственное Ид, следившее за вами, госпожа Нунн, и преобразовывавшееся в сатанинскую маску… Беспристрастно поищите в памяти… Посмотрите снова на свои наброски… Не могла ли эта маска быть латинским «Р» – «R», соединенным со своим зеркальным отображением?

– О! А я и не…

– А ваше представление о сиамских близнецах?

– Мне ни разу не пришло…

– Открытая западня, преобразовавшаяся в графскую коронку, потом в императорскую корону, а потом – в коронованную сатанинскую маску? Посмотрите на свой рисунок. Разве эта маска не похожа на «R», соединенное со своим зеркальным отражением? Что подскажет вам коронованное «Р»?

– Да, здесь не ошибешься… теперь! Царица пчел. Королева Реджина. – Гретхен обернулась к Шиме. – Он был прав, Блэз. Я и верно слишком погрузилась во впечатления, чтобы правильно оценить виденное.

– Еще одно деликатное звено, – продолжал Индъдни. – Летящий полярный гусь илиатакующая пчела?

Шима убежденно закивал головой.

– Реджина. Царица пчел. И только так.

– Безусловно, да. Мы установили первоисточник Сторукого. Его порождает пчелиный рой, улей, населенный дамами-пчелками, но рой держится вместе, только когда есть пчела-матка. Источник всего – она.

– Значит, царица – то гнездо, которое нужно разрушить, – тихо произнесла Гретхен.

– Однако меня озадачивает, – медленно продолжал Индъдни, – эта буква, «двойное-У», которая превратилась в мускулистые руки, а потом в толстые ягодицы. Почему она породила ощущение смерти?

– Смерть и раньше являлась ко мне, субадар.

– Да, как отклик на «Р». Почему же потом она откликнулась на появление «двойного-У»?

– Элементарно, – сказал Шима. – Долгое «У» как в «Уинифрид».

– Немного слишком элементарно для меня, доктор, – вздохнул Индъдни. – Наверное, для человека в синей форме это неправильно – отвергать очевидное, но мне не нравится это элементарное решение. Должно быть более глубокое, возможно, двойное объяснение появления Смерти реет над этой буквой, над парой мощных рук и ягодиц…

– Вы не излишне усложняете, субадар? – спросила Гретхен.

– Возможно, – Индъдни шумно перевел дух и улыбнулся. – И опять же, возможно, перефразируя доктора Шиму, я пытаюсь объяснить неизвестное неведомым. – Он еще раз глубоко вздохнул. – Однако теперь мы хотя бы знаем, где искать Голема-100. Это иддивидуум – благодарю за меткое словцо, доктор, – накрепко связанный с психикой Уинифрид Эшли через рой пчел, которыми она управляет. Если ее сместить, то рой распадется и Голем лишится пристанища.

– Это моя работа, – решительно произнесла Гретхен. – Я вхожа в улей. Мне придется изыскать способ, как лишить трона Ее Величество.

– Подрывная деятельность изнутри? – улыбнулся Индъдни. – Извинительное предательство в данном неслыханном положении. Я все же предлагаю подождать с планированием до завтра. Сейчас не время для серьезного обсуждения. Мы все очень устали и нуждаемся в отдыхе.

– Он прав, – зевнул Шима. – Я выпадаю. Пошли, госпожа Лигра. Отправимся в постель, и никаких баловств.

– Нигра, господин Япошка, неужели не запомнить? – Гретхен направилась к дверям, Шима за ней. – А насчет баловства поглядим, когда придем домой. На террасе еще полно земли. Доброй ночи и Опс благослови, субадар.

Индъдни не откликнулся и не встал, чтобы проводить их. Он сидел и смотрел вслед Нигре и Япошке, а лицо его исказилось от ужаса, вызванного внезапным озарением.

Глава 18

– Это подлинная средневековая месса, Реджина, которую положили в основу гимна, – сказала Гретхен. – Я послала ее тебе, чтобы она вписалась в твой прекрасный коммунистический интерьер. Естественно, я играла в переложении для фортепьяно.

Глаза Реджины наполнились слезами.

– Это самый милый, самый душевный подарок, какой мне когда-либо дарили. У меня нет слов, ЧК. Никаких. Опс благослови, дорогая, и тысяча благодарностей.

– Ну, я знала, что валик для пианолы вам не достался, – улыбнулась Гретхен, сидя за пианино. – Вот я и откопала ноты. Я не могла не сделать этого для вас, Реджина.

– А как она прекрасно сыграла! Верно, дамы?

– Вложила всю душу, – зааплодировала Ильдфонса. – Все сердце, серп и молот.

– НУ ДА! Насмехайся над ЧК, если угодно, Нелл, – выступила Сара Душерыжка, – но ПРОЛЕТАРИИ вдохновлялись СВЯТЫМ ГИМНОМ на смертный бой, чтобы победила

в искусстве, науке, чтобы вырвать свободу из жадных лап своих ТИРАНОВ – капиталистов и империалистов.

Вслед за этой вспышкой воцарилось ошеломленное молчание, которое нарушила Гретхен:

– Я и не знала, что вы – в партии.

– Да нет же, – сказала Ильдефонса. – Просто она играла «Мятежную Девчонку, Сокровище Души» – та заставляла всех эксплуататоров рабочего люда трястись от страха. Я попала на представление. Это был ее большой монолог под занавес в первом акте. Тьфу!

– Нет-нет, Нелли, – мягко укорила ее Реджина. – Не надо дразнить Сару тем спектаклем. Нельзя же считать актера ответственным за выспренние речи в старых романтических пьесах. Сара действительно вошла в образ Мятежной Девчонки, но она не виновата в тех глупостях, которые автор заставил ее произносить.

– А кто это написал?

– Драматург Старой Волны – некий Сезуань Финкель. – Сара задумалась. – А знаете, может быть, они и в самом деле так говорили тогда, во времена Красного Знамени.

– А это когда было?

– Ужас как давно. Не знаю точно. Мне кажется, что тогда святой Иосиф Сталин изгнал тиранов из храма… или они его.

– Но что такое тиран?

– А такой вот… с острыми клыками.

– Неважно, Мери. Это уже седая древность. ЧК, милая, сыграй еще раз, а мы тебе подпоем. Мы репетировали на разных языках, в надежде, что я заполучу тот валик для пианолы. Мы собирались поиграть в подпольный большевистский Интернационал. Теперь, благодаря тебе, душечка, это в наших силах. Организуемся, организуемся! Пи-девка! Посмотри, чтобы водка была со льдом!

– Только мороженая вода для ванны, хозяйка Уинифрид.

– Ну и хорошо, девочка. Лед ведь не кладется В РЮМКИ – замораживать надо саму бутылку. А теперь, ЧК…

– Еще разок, и проявите солидарность, товарищи, – захохотала Ильдефонса.

– Ну не шути, Нелли. Наш лозунг «Да здравствует Рот Фронт!», и мы должны вложить всю душу. Мы искренне должны верить в грядущую революцию.

Реджина запела под аккомпанемент Гретхен:

 
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов!..
 

Реджина изящным поклоном поблагодарила за овацию.

– Благодарю вас, товарищи, благодарю. Солидарность во веки веков, и, Пи-девка, где наша водка? А теперь наш товарищ Мери Наобум, знаток французского, ударит в колокол, отбивая смертный час правящим деспотам. Прошу, Мери!

Царица освободила место у пианино для Мери. Гретхен показала ей ноты, как будто что-то объясняя.

– Будешь петь – старайся как следует! – шепнула она. – Реджина не принимает тебя всерьез. Нелли Гвин вечно насмехается. Не будь рабыней, сбрось цепи!

Мери дико воззрилась на нее, потом отвернулась и запела:

 
Debout, les damnes de la terre,
Debout les forcats de la faim!..
 

Под рукоплескания Гретхен продолжала нашептывать:

– Восстань! Восстань! Это ТЫ должна быть ВСЕМ!

– А теперь, – объявила Реджина, – поприветствуем нашу Енту Каленту. Евреи по всему миру всегда были на передовых позициях борьбы за свободу и освобождение этнических меньшинств.

– Но я не могу без моей рабби, – сказала Ента, сменив Мери у пианино.

– Что ты водишься с Реджиной и этими гойками? – зашептала Гретхен. – Все они просто дрек! Мери ни одну сделку не может довести до конца. У Нелли нет никакого уважения к деньгам, а Реджина слишком богата, чтобы о них думать. Будешь петь об освобождении – думай о себе!

Ента покосилась на Гретхен, вздернула подбородок и запела:

 
Sheit oif ir ale wer not shklafen,
Was hungher leiden mus in noit…
 

– Свобода! Свобода! – шептала Гретхен. – Восстань! Восстань вместе со своей рабби!

– А теперь наша «Мятежная Девчонка. Сокровище Души» порадует нас таким исполнением «Интернационала», которое звучит в финале одноименной пьесы.

– Но только не на УНЫЛОМ английском, НЕТ, говорю я! На единственно V!E!R!O!! BELLEZZA ARTI!! А что понимает Реджина в красоте искусства? Она всего лишь богатая реакционерка. И что все они понимают? Ента думает только о деньгах. Мери слишком глупа. Нелл неискренняя.

 
Compagni avanti! Il gran partito
Noi siam dei lavoratore…
 

– Вперед, Сара! Вперед! Брось эту компанию поверхностных нетворческихнатур. Они недостойны тебя.

– Барышня Гули выбрала язык, на котором писали Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Они были крестными отцами славного Большевистского Богоявления, а она, возможно, будет крестной матерью.

– Реджина всегда унижает тебя, – шипела Гретхен. – Она богатая и вульгарная. Они все грубые и вульгарные. Близнецы – брачные извращенцы. Нелл Гвин хуже уличной шлюхи.

 
Wacht auf, Verdammte dieser Erde,
Die stets man noch zum Hungern zwingt!..
 

– Проснись, проснись, Гули! Восстань! Выбирайся отсюда. Ты слишком чистая и порядочная девушка для такой гнилой компании – все эти женщины даже не знают, как вести себя в приличном обществе.

– Ни для кого не секрет, что наша любимица Нелл Гвин того же цвета, что и наше любимое Революционное Красное Знамя, – с улыбкой сказала Реджина. – Она родом из Испании. Та rara avis [81]81
  Редкая птица (лат.). – о чем-то необычном, удивительном.


[Закрыть]из Кастилии, у которой волосы, как на картинах Тициана.

– А она – старая индюшка цвета зеленой желчи, Нелл. Позеленела от зависти. Она-то знает, что ты в своей неподражаемой манере должна бы проводить эти собрания и в своей прекрасной квартире. Она безумно завидует тебе. Они все завидуют.

 
Arriba los pobres del mundo
En pie los esclavos sin pan…
 

– Одержи победу, Нелл! Воспрянь! Да здравствует Интернационал! Поверь в то, что ты пела. Ты-то знаешь, что ты, черт возьми, должна быть царицей.

* * *

Гретхен уныло брела по Пассажу, переваривая свою неудачу в организации бунта дам-пчелок против Царицы Реджины. Ее приятно удивил вид Блэза Шимы, молча летевшего к ней на всех парусах, подобно Летучему Голландцу. Она бросилась к нему, вцепилась в руку и, даже не поздоровавшись, вылила на него полный отчет: О молитвенном собрании во пришествие славного Большевистского Богоявления.

– …А потом двойняшки Угадай и Откатай пели по-русски, и я выдала им ту же тему, что, мол, они – единственные подлинно свободные в этой компании, а все остальные: Реджина, Гули, Сара, Ента – вас за это терпеть не могут. Почему вы не смоетесь от этого занудства? Почему не примете слова гимна на свой счет? Результат тот же – ноль!

Господи, как я рада, что наткнулась на тебя, Блэз! У меня так тяжко на душе! Мне ни за что было не подбить их на дворцовый переворот: ни злобой, ни завистью, ни соперничеством, ничем… Их сплачивает Реджина, иона слишком сильна. Если мы хотим распустить рой и уничтожить Голема, то нам надо избавиться от пчелы-матки. Но как это сделать?

Нет, не отвечай ничего, Блэз. Вопрос был чисто риторическим. Я знаю ответ, но меня от него мутит. Я не вижу другого выхода – для нас и для всей Гили. Я сейчас же иду в ООП и заключаю контракт на убийство Уинифрид Эшли с Отцом-Оопом. Никто из нас не стремится к разрушению, но я не вижу другого пути. Что ты думаешь, Блэз? Ты меня поддержишь? Богу одному известно, что сделает Индъдни, когда узнает – этот пролаза узнает со временем все, – но ты-то меня поддержишь? Что скажешь, Блэз?

– ьтунхарт ябет учох отч юамуд Я

– Что?

– ьтунхарт ябет учох отч юамуд Я

– Блэз!

– ьтунхарт ябет учох отч юамуд Я

– Боже! Что это за бред!

– ьтунхарт ябет учох отч юамуд Я

– Ты с ума сошел!

Гретхен вырвалась из цепких рук Шимы, взглянула на него остановившимся взглядом и бросилась вон из Пассажа. Она на полном ходу обогнула один угол, потом другой и лицом к лицу столкнулась с Салемом Жгуном, стройным, холеным, элегантным. Психомант с улыбкой принял ее в свои жадные и цепкие объятья.

– ьтахарт ябет удуб я сачйеС

– Что!

– ьтахарт ябет удуб я сачйеС

– Вы рехнулись?

– ьтахарт ябет удуб я сачйеС

– Вы сошли с ума, Жгун. Вся Гиль сошла с ума и бредит.

– ьтахарт ябет удуб я сачйеС

Гретхен ринулась прочь, дрожа и задыхаясь, и на полном ходу столкнулась с доктором Ф. Г. Лейцем. Директор ДОДО поддержал ее, когда она чуть не упала, и, обхватив руками, прижал к массивной груди.

– ьтахарт йерокС

– Господи, Лейц! Только не ты!

– ьтахарт йерокС

– Сначала Блэз. Потом Жгун. А теперь еще ты? Нет! Нет!

– ьтахарт йерокС

– Это кошмар. Ничего другого. Что они говорят? Я, наверное, где-то уснула. Почему я не просыпаюсь?

Она с трудом отбилась от Лейца и ввалилась в какой-то подъезд, где ее немедленно схватил в охапку некто, размахивающий своим гигантским «После».

– ьтахарт ьтахарт ьтахарт…

– Боже милосердный, Боже мой… Задыхаясь, она вывалилась из подъезда и побежала куда глаза глядят, размахивая руками, рыдая…

И наткнулась на Статую Свободы

с эрегированным факелом.

Когда металлические руки сомкнулись вокруг нее, Гретхен потеряла сознание.

* * *

– Нет, вы не сошли с ума, мисс Нунн, – заверил Индъдни. – И испытали не галлюцинацию, а кошмар квазиреальности, реальность полиморфного Голема: доктор Шима, Салем Жгун, доктор Лейц, многоуважаемый ДОДО, оживший плакат «До» и «После», Статуя Свободы…

– А что за ересь они все бормотали?

– Попытка установить речевой контакт. Чудище не блещет умом и не понимает нашего мира. Оно всего лишь – первозданная страсть и то, что способно извлечь из вашей памяти. Странно, что Сторукий не является к вам как компьютер или какое-нибудь транспортное средство. Вероятно, даже не соображает, что такое машина.

– И вы спасли меня, субадар?

– Проходившие мимо сотрудники.

– Проходившие мимо – вот просто совершенно случайно?

– Не совсем, мисс Нунн. Я установил за вами слежку. Дело в том, что ваши исследования позволили вам идентифицировать Голема, но и он осознал ваше присутствие и исходящую от вас угрозу. Голем стремится выжить, вот он и атакует эту угрозу – не госпожу Уинфрид Эшли, а вас.

– Вы следили только за мной или за Блэзом тоже?

– За ним особенно. Простите, но где у вас сила у доктора Шимы, несмотря на его блестящий талант лишь слабость.

– Ладно, главное – он под вашей защитой. Индъдни вздохнул.

– Увы, мои люди его потеряли.

– Потеряли? Как это? Где?

– Нет нужды, госпожа Нунн, указывать вам тонкости нашей общей профессии. Вы же знаете, что когда следишь за кем-то, то мастерство состоит наполовину в том, чтобы распознать привычные шаблоны поведения объекта и подготовиться к неожиданностям.

– Да, знаю. Ну и что?

– Обычные шаблоны поведения доктора Шимы внезапно нарушились, и для моих сотрудников это явилось полной неожиданностью.

– Как нарушилось поведение Блэза?

– Мне очень жаль сообщать это, но похоже, что у него снова фуга.

– Господин Хоч?

Индъдни кивнул.

– Из-за Голема?

Индъдни беспомощно развел руками.

– Кого преследует доктор Хоч? Индъдни снова кивнул.

– Боже мой! Боже мой! Все разваливается. Проклятые бабы… Все сыпется…

– Не следует отчаиваться, мадам.

– Вы правы. Нужно действовать. – Гретхен решительно вдохнула, расправляя плечи. – Да. Действовать жестко и быстро.

– Мы удвоили оперативный состав.

– Спасибо, субадар, но я говорю о себе.

– Да? И что же вы задумали?

– Запись ведется?

– Немедленно можно прекратить, если таково будет ваше желание.

– Нет, я собираюсь сделать мерзкую жестокость и хочу, чтобы все было зафиксировано.

– Вы окажете нам честь, госпожа Нунн. Гретхен решительно сжала губы.

– Я отправляюсь в пирамиду ООП на встречу с Отцом-Оопом. Я хочу обсудить контракт на Уинифрид Эшли, Царицу Пчел, матку, вокруг которой сплотился рой, создав приют Голему. Я стану соучастницей убийства.

– Скорее, подстрекательницей.

– Тогда и то, и другое сразу, и я все приму, что мне причитается – по чести. Единственный способ разделаться с этим дьявольским порождением – уничтожить пчелу-матку и ее улей.

Индъдни вздохнул снова.

– Вы, разумеется, понимаете, что я не могу позволить?

– Понимаю. Но вы не можете и остановить. К тому времени, как вы и Законники затолкают меня в кутузку, контракт будет подписан, а остановить боевиков ООП не сможет никто. Господи Иисусе, субадар! – Гретхен сорвалась в крик. – Волк в овчарне. Ваши слова. Волк! Волк!

Она опрометью бросилась прочь из кабинета, прежде, чем он нашелся с ответом.

* * *

– Меня зовут Хоч, милая дама. Можете называть меня господин Хоч.

Реджина разглядывала господина Хоча.

– Вы, похоже, совершенно безвредный молодой человек, к тому же – весьма привлекательный. Могу ли я узнать, что за идиотизм побудил вас преследовать меня?

– Но я вовсе не преследую вас, милая дама. Моя цель – нечто совершенно другое, необыкновенное, а наши пути просто пересеклись.

– Что же вы преследуете?

– Ах! – Под стеклянной оцепенелостью черт господина Хоча просматривалось возбуждение. – Вы, похоже, совершенно безвредная дама, к тому же – весьма привлекательная, поэтому я вам признаюсь. Меня притягивает что-то совершенно новое. Я играю с собой в занятную игру, что-то вроде охоты с бумажками или поисков сокровища – и вдруг я обнаружил, что кто-то проложил совершенно особый след. Эти следы чаруют меня. Они манят меня. Завораживают.

– И что же это за таинственный волшебный след?

– Двойная смерть: доставленная и принятая.

– Боже сохрани, господин Хоч!

– Но это же всего лишь поэзия, милая дама!

– Вы поэт, правда?

– Поэт уничтожения. Певец упорядочения.

– Странно, господин Хоч. Явное противоречие – никогда не слышала о мало-мальски путном поэте, которого бы устраивал установившийся порядок.

– Вы не так меня поняли, милая дама. Я воспеваю танатоманию.

– А это еще что такое, скажите на милость?

– Это глубинное, исконно присущее человеку стремление упорядочить Вселенную – привести ее в ненарушенное состояние, какое было до появления жизни.

– Что значит «ненарушенное»? Вы против жизни?

– Я враг беспорядка, всего, что замутняет чистоту логики самой природы, и где бы жизнь ни пыталась покончить со своим вторжением в совершенный порядок, уничтожая себя, меня притягивает желание помочь. Вот моя охота за сокровищем.

– Вы, похоже, необычный поэт, господин Хоч, с удовольствием услышала бы ваши стихи. Вы почитаете их для меня? Вот моя карточка. Я принимаю по четвергам, после обеда. У меня будут гости и, разумеется, легкое угощение. А теперь мне нужно идти. У меня назначена встреча.

– У меня тоже и, кажется, нам по пути. Так идем?

Они двинулись вместе вдоль гнусных улочек и тупиков Гили, не обращая внимания на то, что приходилось обходить кучи мусора, отбросов, чего-то гниющего, что еще недавно было живым – собственно, никто сейчас не обращал на такое внимания. Двадцать первый век близился к концу, и все понимали, что за прогресс приходится расплачиваться. Реджина мило щебетала о поэзии и декоративном искусстве, но казалась при этом едва ли не такой же возбужденной, как господин Хоч.

– Вы открылись мне, сударь, – наконец не выдержала она, – и я отвечу вам такой же откровенностью. Я тоже приближаюсь к собственной цели в охоте за сокровищем. В первый день Опс я давала вечер, на котором была моя подруга с мужем. Он собирает всякие диковины и рассказал мне поразительную вещь. У него есть одно сокровище, страстно мною желаемое, – подлинный валик для пианолы с записью «Интернационала» Потье и Дегейтера. Он великодушно предложил мне это в подарок, и я не смогла отказаться. Этот господин живет вот тут. Мы снова прощаемся, сударь.

Реджина свернула в роскошный Оазис, сопровождаемая по пятам господином Хочем. Она пристально посмотрела на него. Он улыбнулся.

– Мой след тоже ведет сюда, милая дама. Еще одно удивительное совпадение.

Она нервничала, проходя мимо охранников, но не слишком. Все же она была выбита из колеи достаточно сильно, чтобы не заметить, что господина Хоча пропустили, как пришедшего с ней. Они вместе вошли в скоростной лифт и вознеслись к небесам.

– Мне тридцать первый, – сказала Реджина.

– Мне тоже, но не пугайтесь, прошу вас. На площадку выходят четыре квартиры. Опять стечение обстоятельств, и я сотворю поэму к вашему следующему четвергу и посвящу ее связи совпадений и Танатоса.

Однако же, когда Нудник Лафферти открыл дверь Реджине, он воззрился на ее спутника и воскликнул:

– Как, доктор? Вы тоже ко мне? Господин Хоч улыбнулся в пегое лицо.

– Меня зовут Хоч, сударь. Вы можете называть меня господином Хочем. Я пришел помочь вам.

И он проскользнул мимо них в квартиру. Лафферти поднял было руку, чтобы преградить ему путь, но неожиданно улыбка его стала проказливой, и он впустил Хоча. Тот уставился остекленевшим взором на подсвеченные витрины с предметами увлечения Лафферти: солнечные часы, слуховые трубки, трости, спички с порнухой на этикетках, причудливые презервативы, посмертные маски Лукреции Борджия, Элинор Гвин, Екатерины II, Полины Боргезе, Эммы Гамильтон, Лолы Монтес, Елизаветы I и Елизаветы III.