Текст книги "Миры Альфреда Бестера. Том 3"

Автор книги: Альфред Бестер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– Мы все его написали, кореш… ЛЯ-МИНОР, ПОГАНЫЕ УРОДЫ! ЛЯ-МИНОР! Вся упряжка Финкеля.

* * *

Есть среди отходов ювелирной промышленности те, которые называются «налет». На полу мастерской за год оседает слой пыли от работы с драгоценными камнями и металлами. В Опсдень Пассаж распахивает двери своих мастерских перед алчными ордами, вооруженными метлами, коробками, щетками и совками. К тому моменту, как я все это пишу, никто не знает, получил ли хоть один из этих стервятников прибыль от своих «налетов».

Неизбежным было, что Гретхен, проходившая по Пассажу, извиняясь и пробивая чеки в компенсацию за разгромленные витрины – ювелирная братия не склонна к всепрощению, – так вот, было неизбежным, что в толпе запыхавшихся хищников-подметальщиков она разглядела знакомую солидную фигуру. Ента Калента, вооруженная пылесосом на батарейках! Ента поровну распределяла свое внимание между пылью, которую собирала пылесосом, и обороной последнего от посягательств обозлившихся владельцев метел.

* * *

Черт возьми, да почти все они вырядились как на своей рекламе земляных орешков – вплоть до моноклей и цилиндров! Управляющий по рекламе тоже был в маскарадном одеянии, что не помешало ему принять извинения и чек у Шимы. После этого он сопроводил Шиму к невероятных размеров прозрачному цилиндру, наполненному ярко-малиновой адской смесью. Цилиндр был в три раза больше того бронзового, который они с Гретхен свистнули. Управляющий гордо ткнул пальцем.

– Квадратный метр лучшего рома. Пятьдесят литров гренадина. Сок из сотни восстановленных лимонов. Пятьдесят фунтов лепесткового сахара. Тысяча пьяных вишен. Плантаторский пунш, доктор. Угощайтесь. Опс благослови.

И неверной походкой удалился.

Шима с сомнением оглядел устрашающий цилиндр, потом все же полез по сходням, которые вели к полям шляпы, возвышавшимся на три метра над ним. Он получил по дороге керамическую кружку – ему сказали, что это подарок и он может забрать ее домой. Занял очередь и обратился к стройной яркой девушке перед ним. Кружка в ее руках уже явно побывала в употреблении.

– Опс благослови. Я вижу, вы уже попробовали пунш. Ну и как он вам?

Девушка повернулась и смерила его внимательным взглядом умных глаз.

– Опс благослови. Я уже в пятый раз в очереди.

– Что, так вкусно?

– Какое это имеет значение? Фирма – мой клиент, и в мои обязанности входит угождать им.

Она зачерпнула полную кружку пунша и посторонилась, пропуская Шиму. Когда он перегнулся через край, чтобы наполнить кружку, девушка внезапно схватила его за лодыжки и опрокинула в пунш.

– Сукин ты сын! Вот тебе за термокупальню!

Он нырнул головой в пунш, присоединяясь к букету из рома, гренадина, лимонного сока, сахара и тысячи вишенок. Девушка продолжала крепко держать его за ноги, пока он бился и захлебывался в пунше. Когда он уже был на грани потери сознания, его отпустили. Ему удалось извернуться и подняться на ноги. У полей цилиндра девушка пыталась вырваться из рук управляющего по рекламе, гневно сверкая на Шиму глазами.

– Это не был я, в термокупальне, – выдохнул Шима.

– Черта с два! Я-то тебя везде узнаю!

– Тем не менее наше вам с кисточкой, мадам. Вы решили для меня проблему изоляции. Опс благослови.

* * *

Когда измученная Гретхен добралась наконец до своих дверей, то обнаружила на посту лишь нескольких стражей цитадели. Она невольно улыбнулась, увидев их колоритные лохмотья – дань Опс. Шима? Ни малейшего признака.

«Не случилось ли чего? Может быть, снова приступ нападения и бегства?»

Однако рассыльный только что передал запись от Шимы.

«Из пентхауза?»

Нет, из Управления Полиции.

«Ох ты. Господи! Идиот снова влип!» Однако она включила запись твердой рукой.

* * *

Я наговорил эту пленку для тебя, Гретхен, любимая, потому что я полностью выжат. Я не в состоянии видеть никого, даже тебя.

Случайно, когда я рассчитывался за тот краденый бронзовый цилиндр, меня натолкнули на финал Голема, на решение проблемы с твоей изоляцией для опыта. Батисфера. В ней смонтированы системы связи, жизнеобеспечения и подачи энергии – то, что смущало нас в проблеме полной изоляции. Кроме того, океанские глубины недоступны для внешних помех – разве что просочится легкая радиация от земной мантии да один-другой заблудившийся нейтрино.

Я отправился в Институт Океанографии, чтобы договориться с Люси Лейц, приятелем по МТИ, о батисфере. Люси – это Фридрих Гумбольдт Лейц, доктор философии, и ДОДО (большими буквами). Нет, не ископаемая птица, а Директор Общих Донных Операций. Я знал, что у них есть маленькая батисфера.

Они отмечали Празднество Опс пиршеством из сырой рыбы, поедая избыток живности из собственного аквариума. Ты не представляешь, Гретхен, какой стыд за человечество испытываешь, глядя в глаза гигантскому крабу, когда ты отламываешь ему клешню… Короче говоря, я получил благословение Опс от Люси и полное добро на батисферу, поэтому настраивайся на завтра – и постараемся не сорвать дело, потому что теперь я знаю, что Индъдни прав. Наше время действительно истекает. Когда я закончу, то ты, думаю, со мной согласишься.

Оттуда я пошел в штаб-квартиру Армии Оледенения, надеясь, что перехвачу там тебя – утрясающую свое выступление из «Паяцев». Тебя не было, и я все уладил сам – ну и акулы эти святоши! Они бились в истерике на молитвенном сборище по случаю начала Опснедели. Ясное дело, Армия на дух не переносит ложную богиню Опс и ее грязные, порочные, греховные Опалии.

Их там было, наверное, с тысячу, во главе с очередным Скрябин-Финкелевским фигляром, ошизевшей кокни, называвшей себя Сабрина Финкель. Выли «Как Ему пчела…», крушили все подряд, дергались в экстазе – ну прямо толпа линчевателей. За моей спиной спряталась девушка, и неудивительно, что она была испугана – я сам дрожал от страха.

– Вы, похоже, джентльмен, даже несмотря на ваш ужасный вид, – сказала она (я был весь в Плантаторском пунше – потом объясню). – Бога ради, заберите меня отсюда. Какая мерзость!

Ну, мы оттуда быстренько смылись, схватили тачку и направились ко мне в Оазис. Каждый сидел в своем углу и молчал. По пути пришлось вести себя как джентльмен и предложить на выбор: или она едет дальше к себе, куда ей надо (за мой счет, разумеется), или предварительно поднимется на минутку в пентхауз выпить на посошок.

– Я бы, конечно, сейчас выпила. В проклятой Армии сухо, как в пустыне. Только чур не приставать!

– Боже упаси! – Меня аж передернуло. – Что я, Казанова? Пойдем скорее, чертовски холодно.

Мы поднялись в комнаты, и я стал разжигать камин.

– У тебя за воротником рубашки торчат вишенки, – заметила она, внимательно за мной наблюдая. – Ты в курсе?

– Не мудрено. Я недавно столкнулся с большим котлом Плантаторского пунша.

Девушка бродила по комнатам, с любопытством глазея по сторонам.

– Ух ты, никогда не была в таких роскошных квартирах. Да, ты парень в порядке, я сразу поняла, несмотря на твою грязную одежду и эти тряханутые вишни.

– Не обращай внимания, просто я ходячий коктейль. Ладно, сейчас я дам выпить, и подумаем, как переправить тебя домой.

Мы посидели у камина и выпили немного. Она говорила – но не о том, как попасть к себе домой, а об Армии Оледенения, где работала, похоже, курьером. Простушка с хорошей здоровой кожей, но никак не красавица.

– Нужно поговорить с Филли, – внезапно заявила она.

– С Филли? Твоя подружка?

– Филадельфия. Я живу там вместе с родителями.

– Зачем звонить? Пневмотруба домчит тебя за двадцать минут.

– Знаю. Я должна предупредить, что сегодня не приду.

Только этого мне не хватало!

– Телефон не работает.

– Брось заливать! Думаешь, я тебя обдеру? Не боись, от тебя звонить не буду.

– А может, лучше вернуться домой, э-э… – Я до сих пор не знал, как ее зовут.

– Решено, я остаюсь. Не бойся, это не больно. А телефон у тебя в спальне, исправный, я пробовала. Ладно, позвоню из автомата в фойе. Не бойся, чувачок, ничего мне от тебя не надо, кроме тебя самого. Представь себе, бывают и такие девушки.

Она удалилась, а я сидел у камина и размышлял, как меня угораздило угодить в этот цимес и как из него выбраться, никого не обидев. В голову ничего не шло, оставалось молиться. И вдруг раздался стук в дверь.

– Открыто, – сказал я.

Дверь открылась. На пороге стоял Индъдни. Таки Бог есть.

– Какая радость, субадар!

– Дурные новости, доктор Шима.

– Меня, полагаю, задерживают?

– Попрошу пройти со мной, доктор.

– Я не сопротивляюсь, но…

– Вниз, прошу вас.

И я пошел вниз, пожалуйста. Индъдни погрузился в тихое отчаяние. Я ничего не понимал.

В вестибюле группа по расследованию убийств сгрудилась вокруг стеклянной будки телефона-автомата. Вокруг толпились зеваки, кого-то уже рвало. Стеклянная дверь была наглухо закрыта. В будку было втиснуто тело, головой вниз, с разорванными венами – она захлебнулась в собственной крови, как раз к праздничку для меня.

Глава 16

Они вышли в море на атомном траулере «Драга III», оставив далеко позади берег вместе с вонью Коридора. Стрела лебедки была вынесена за левый борт, и по блокам медленно скользил тяжелый, во множество сплетений кабель, опуская батисферу с Гретхен Нунн. Гретхен сидела внутри кокона из проводков и электродов.

Доктора Блэз (Шим) Шима и Фридрих Гумбольдт (Люси) Лейц находились в кабине управления, напоминавшей командный мостик космического корабля: по четырем стенам светились контрольные панели, циферблаты, мигали обзорные экраны.

Люси Лейц являл собой мощь, преобразованную в сало. Среднего роста, чудовищного обхвата, с руками и ногами толщиной с девичью талию. Когда он принимал ванну, то, кроме него самого, там едва помещалось пять литров воды. Такая грозная туша говорила на удивление мягким и нежным голосом, смягчавшим все гласные: вместо «луна» он выговаривал «люна», а вместо «правда» – почти «прявда».

– Она уже достаточно глубоко, Люси? – спросил Шима.

Лейц внимательно наблюдал за шкалой глубокомера.

– Почти. Терпение, Шима, малыш. Терпение. Твоя сенсорная программа настроена?

– Угу. Все пять датчиков уже ведут отсчет.

– Пять? Для пяти чувств? Но субадар Индъдни, кажется, сказал…

– К черту субадара. Я проверяю все: зрение, слух, осязание, обоняние, вкус. Нас в Техноложке учили, помнишь? Ничего не принимать на веру.

– Весьма болезненное воспоминание. А электроды закреплены надежно, я хочу сказать – накрепко?

– Ей их ни за что не сбросить.

– А она знает программу? Не впадет в панику при толчке?

– Я предупредил. Она все знает. Не волнуйся… Гретхен могла бы породить новое оледенение своим несокрушимым хладнокровием…

– Лады. – Лейц нажал на клавишу. – Останавливаем погружение. Больше трехсот метров.

– Хорошо, хоть море спокойное.

– На этой глубине твоя девочка не поняла бы, если бы наверху бушевал тайфун.

– Неплохо устроились вы, пижоны из ДОДО.

– Хочешь дать ей знать, что начинаешь, Шима?

– Нет, это не предусмотрено программой. Она там, в глубоких синих водах, сама по себе.

– Там, где она сейчас, глубокие черныеводы. Девочка так отрезана от всего сейчас, как никогда.

Шима кивнул, перекинул рычажок, и по экрану пошли данные, исчерпывающе описывающие состояние Гретхен.

– Шима, что это за фигня?

– Распечатка данных о метаболизме, Люси. Пульс. Температура. Дыхание. Напряжение. Тонус. И т. д. И т. п.

– В десятичном коде? Десятичном!Вот это рухлядь!

– Да, это старая-престарая программа, которую я откопал в библиотеке «ФФФ». Ее легче и быстрее всего было приспособить под эти испытания. Любой уважающий себя компьютер может перевести десятичный код в двоичный, если мне потребуется.

– А старая программа тоже была сделана под сенсорный эксперимент? Определяли, как и почему покупатели нюхают духи «ФФФ».

– Да нет же, ее делали под расчет вероятности появления двой-, трой– и вообще n-няшек – заказ отдела сбыта. Если написать дельную программу, Люси, то ее можно приспособить почти подо все. Ты же это знаешь. Из мышей, и ракушек, и зеленых лягушек – вот из этого сделан компьютер!

– Как вам ученым чудакам весело живется!

– Ах вот как, ученым! А вы, извиняюсь, кем будете, доктор Фридрих Гумбольдт Лейц?

– Я, сударь… простой Untersee Forshcungsreisende [75]75
  Глубоководный исследователь (нем.).


[Закрыть]. И, кстати, знаю, как это пишется.

– А вам зиг-хайль от всей души!.. Для начала я врежу по ней звуком – нужно проверить, возможно, слух у нее тоже из вторых рук. Индъдни считает, что это важно, хотя и не сказал, почему…

Шима с недоумением глядел на распечатанные результаты проверки реакции Гретхен на звуковые раздражители.

Наконец Лейц не выдержал:

– Ну что?

– Черт знает что, – медленно заговорил Шима. – Слышать-то она слышит, но у нее очень низкий количественный порог. Другими словами, она услышит отдаленный гром, но ничего не услышит, если громыхнет у нее над головой. Услышит шепоток канарейки, но не рев морского слона. Прямая противоположность обычной глухоте.

– Поразительно. А знаешь, Шим, возможно, госпожа Нунн – это новый скачок эволюции.

– Как так?

– Соль выживания вида – в умении приспособиться. Почему проиграли борьбу инстинкты? Из-за неподатливости натиску перемен.

– Не спорю.

– Среда нашего обитания радикально изменилась, – продолжал Лейц. – Одно из изменений – постоянные ударные воздействия на наши органы непереносимых зрелищ и звуков. Потому так много шизиков в психушках – тысячи и тысячи людей, отвергших невероятную реальность происходящего. – Лейц задумался. – Иногда мне приходит в голову, что психи не они, а мы – кто продолжает все это терпеть.

– А Гретхен из отвергших?

– Нет, она из приспосабливающихся. Матушка-Природа постоянно подталкивает все виды к высшему пику их развития, и человека в том числе. Сожалею, но мы с тобой еще далеко от вершины.

– Эй, Люси, полегче по части клеветы. Я тут все записываю на пленку.

– Мать-Природа, блестящий импровизатор, старается породить улучшенный человеческий вид, причудливо приспособив его к меняющемуся окружению. Еще толчок к вершине – и вот вам твоя девочка, Гретхен Нунн. Она научилась противостоять воздействию разрушительных зрелищ и звуков.

– М-м-м… Пик творения… Может, ты и прав, Люси. Ты безусловно прав, что я и близко к нему не подобрался. Но Гретхен? Не знаю. Знаю лишь, что, близко или далеко от него, она единственная в своем роде.

– Полностью согласен. Вопрос лишь в том, подлинная ли это мутация, то есть передается ли по наследству. Ты что-нибудь делаешь, чтобы это выяснить?

– Меня отражают противозачаточной таблеткой, – засмеялся Шима. – Ладно, хватит трепаться. Нехорошо заставлять даму ждать. Проверю теперь вкус и обоняние… Вот это выброс! Индъдни прав. Малышка все может – и на нюх, и на вкус!

– Чем ты ее шарахнул, Шим?

– H2S. Сероводород.

– Что? Тухлыми яйцами?

– Ага.

– Это, сударь, составляет жестокое и выходящее за рамки общепринятого наказание, особо поставленное под запрет Конституцией Соединенных Штатов.

– Она подготовлена к тому, чтобы ожидать самого худшего.

– А это что за мерзость? – хмыкнул Лейц.

– Теперь бедняжку штурмуем грязным и подлым образом – страхом, который присущ всем.

– Денежными затруднениями? Шима рассмеялся.

– Знаешь, Люси, твои Forschungsreisendes, думаю, иногда очень глубоки. Нет, это не деньги, а акорафобия [76]76
  Паническая боязнь насекомых, чего-то ползающего.


[Закрыть].

– Что такое?

– Мурашки.

– Что?

– Кокаиновые жучки, – Шима посмотрел на Лейца – тот явно ничего не понимал. – Все еще не рубишь?

– Нет, и не уверен, что хочу.

– Наверное, так лучше. Ты бы меня пристрелил, а присяжные бы тебя оправдали… Ладно, Гретхен. Мне очень жаль, но я должен проверить твое осязание.

Поглядев на экран, Шима повернул белое как мел лицо к Лейцу.

– Смотри, как кричит все ее тело! Прости, милая, прости меня. Все, уже все. Зато я теперь знаю, как сильно ты чувствуешь. Я ощутил то же самое – эмпатия.

– Что такое эти кокаиновые жучки? Что она чувствовала?

– Психиатры так называют симптомы отравления кокаином и еще чем-то – ощущение, что по коже ползают насекомые.

– Тьфу! А также бр-р-р! Ты был прав. Присяжные меня бы оправдали.

– Я же говорил тебе, что этот страх присущ всем. Посмотри на свои руки – у тебя гусиная кожа пошла.

Лейц энергично растер себе руки.

– Иногда у меня сомнения насчет энтомологов… или я хочу сказать об этимологах?

– Попробуй auf Deutsch [77]77
  По-немецки (нем.).


[Закрыть].

– Wortableitung [78]78
  Этимология, происхождение слов (нем.).


[Закрыть]? Или нет, я хочу сказать – Insektenkundefachmanns [79]79
  Энтомология, исследование насекомых (нем.).


[Закрыть].

– Попробуй сказать entomologie professeur [80]80
  Ученый-энтомолог (фр.).


[Закрыть].

– Спасибо тебе до полу! А теперь что?

– Зрение.

– Но ты уже знаешь, что в этом ее восприятие – из вторых рук.

– Знаю, но только для области видимого спектра. Искомое: видит ли она за пределами этого? В инфракрасном или в ультрафиолете? Поехали.

Шима негромко присвистнул, затем пробормотал:

– Все ближе и ближе к вашей вершине, доктор. Просто огромный скачок вперед.

– Что? – не понял Лейц.

– Гретхен слепа, не так ли?

– По твоим словам, да – в видимом спектре.

– Так вот, она получувствует, полувидит в ультрафиолете.

– В ультрафиолете? Невозможно.

– Люси, она реагирует на ультрафиолетовое излучение. Такого слова у нас нет. Она… А, какого черта, давай изобретать! Она… виде чувствует частицы с высокой энергией…

– Нет, поменяй местами, Шим. «Чуввидит» лучше.

– Ладно, пусть. Она чуввидит бомбардировку частиц из радиоактивной земной коры… посредством соматической пузырьковой камеры.

– Боже мой! Фантастика! Седьмое чувство?

– Вот именно. А только что нам чудовищно повезло. Один шанс из миллиона.

– То есть?

– Она зарегистрировала нейтрино.

– Нет!

– Да.

– Но нейтрино – нейтральная частица с нулевой массой покоя. Она вообще практически ни с чем не реагирует, – возразил Лейц.

– Гретхен чуввидела ее, и это нейтрино. Ничто другое не могло пронзить пояса Ван Аллена, атмосферу, двенадцать сотен футов воды и соматическую пузырьковую камеру. Сейчас частица наверняка уже на другой стороне Земли и мчится дальше.

– Черт меня побери.

– Боюсь, что поберет, Люси. Гретхен – фантастическая мутация, огромный прыжок к вершине. И если бы я верил в Бога, я бы молился, чтобы эта генетическая обновка оказалась на пользу и передавалась по наследству.

– Аминь.

– Воистину так. А теперь – вытаскивай нашего Нового Человека на поверхность.

Сидя скрестив ноги на обитом полу камеры, субадар Индъдни выключил запись глубоководных исследований доктора Шимы и посмотрел на Гретхен Нунн с чувством, близким к преклонению.

– Доктор Лейц несомненно прав. Вы поразительный феномен, мадам, настоящий скачок вперед.

– Что, Новый Человек? – Гретхен даже покраснела.

Уголки рта Индъдни дрогнули под черной бородой. Краснеющая негритянка – поразительное зрелище.

– Даже это – неадекватное описание. Легенды гласят, что боги в человеческом обличье иногда посещают своих бедных родственников на земле. Вы кто? Сарасвати, святая защитница поэзии? Ума, богиня света?

– Простите за ноту диссонанса, – едко заметил Шима, – но у меня прошлым вечером состоялась весьма неприятная встреча с Големом-100. Надеюсь, помните? Я хотел бы продолжить наши игры.

– Я ничего не забыл, доктор, – отвечал Индъдни. – Мне это все врезалось в память, очень может быть, более ярко, чем вам. Если припоминаете, вы покинули Управление полиции, а я остался наедине с несчастной жертвой. Ничего похожего на игрища в честь Опс.

– Игрища! – внезапно воскликнула Гретхен. – У Реджины же была вечеринка для мужчин в честь Опс. Весь рой пчелок был там. Вот что снова породило Голема!

Индъдни кивнул.

– Причина и следствие. Считаем доказанным. Но сейчас меня больше интересует, как повлияет на вас повторное проникновение в Фазма-мир… без спутника, на этот раз в одиночестве, без дружеской поддержки доктора Шимы.

– Почему вы так волнуетесь? – резко спросил Шима. – В прошлый раз у нее и отметины не осталось – во всяком случае, на психике. А что касается шалостей телесной оболочки… Ну так вот же, эта обитая войлоком камера, в которой мы заперты.

– Согласен, доктор. В Бедламе пошли нам навстречу некоторым образом, и это помещение довольно безопасно. Самое худшее, что сможет сотворить госпожа Нунн, это начать бросаться на обитые войлоком стены. В лучшем же случае она набросится на вас, как на тот плакат, помните, «до и после»? – Индъдни ухмыльнулся: – Обещаю прикрыть глаза.

На этот раз Гретхен даже хихикнула.

– Мы все заодно, субадар, у нас нет секретов друг от друга.

– Благодарю вас, сударыня, за доверие к моей выдержанности, но разве не может у меня быть секретов, которые я хотел бы утаить? Однако. Вот что меня заботит: устремления Ид, в первую голову, яростно направлены на получение удовольствия и на выживание. Не случится так, что ваше вторжение побудит этот дикий потаенный мир использовать вас для своего скотского удовлетворения?

– Разумеется, субадар, этого следует ожидать, но я могу постоять за себя.

– Постоять за себя перед неведомым? Каким же образом, сударыня?

– Ах ты, Господи! Ну разве я не живу и работаю уже почти тридцать лет в самой что ни на есть реальной Гили? А чем, по-вашему, занималась Гиль, как не старалась использовать меня для развлечения и в борьбе за выживание? Только та и разница, что в Гили я получаю за это плату. Я вооружена своим опытом и смогу противостоять любой психической атаке.

Индъдни перевел взгляд с Гретхен на Шиму.

– А вы, доктор? Вы тоже вооружены, чтобы противостоять тому, что госпожа Нунн может встретить в преисподней подсознания, и тому, что ее телесная оболочка может вытворять здесь в камере?

Гретхен ответила раньше, чем Шима успел рот раскрыть:

– Нет. Поэтому если le pauvre petit надуется на всех, постарайтесь его понять. Вернусь и успокою малыша.

– Я никогда не дуюсь, – проворчал Шима, – и я не малыш.

Индъдни вздохнул.

– Тогда, может быть, доктор, это относится ко мне – я-то нисколько не защищен от возможного исхода этой невероятной вылазки госпожи Нунн, но… Да будет так. Отправим же ее в одинокое путешествие к неведомому. Укол прометия?..

* * *

– ПРЕКРАТИ! ПРЕКРАТИ! ПРЕКРАТИ! – заорала Гретхен. – Бога ради, что ты вытворяешь!

Оторвавшись от стеганой стены в углу, где она пришла в себя, спотыкаясь на стеганом полу, она ринулась к сцепившимся мужчинам, чтобы разнять их. Шима схватил Индъдни за горло и пытался одновременно придушить его и разбить ему голову о стену. Субадар вцепился в руки Шимы. Гретхен повисла на шее Шимы и своим весом оторвала его от Индъдни.

– Сука! – Шима шумно дышал, как тигр в момент нападения. – И дочь черной суки! А этот черномазый – тебя трахает!

– Господи, что с тобой, Блэз!

– Пошла к черту! К черту тот день, когда я тебя встретил!

– О чем ты?

Индъдни растирал горло.

– Доктор Шима, мадам, по всей видимости, не только безоружен – он еще весьма уязвим. Все его цивилизованные реакции испарились, и он ринулся в атаку, когда должен был оставаться сторонним наблюдателем.

– Чего? Что случилось?

– Если деликатно подойти к описанию событий, госпожа Нунн, то выяснилось, что прикрыть глаза пришлось бы доктору Шиме.

– Как?!

– Ваше лишенное рассудка тело кинулось не на того мужчину.

– То ест, я?.. Вас?..

– Да, ты, с ним, – орал Шима, – сколько же это продолжается?!

– Блэз! Что ты! Никогда!

– Ну да. Конечно. Фактически никогда… возможно… Но сколько времени ты этого хотела, а?

– Нет, Блэз. Никогда.

– У вас наберется терпения выслушать дружеский совет, доктор? – мягко спросил Индъдни.

– Ты, паршивый черномазый кобель! Все твои улыбочки, а сам лезешь…

– Шима! – Субадар даже не повысил голос, но слова его пронизывали как сталь клинка. – Никогда больше не смей называть меня черномазым.

Шима от испуга замолчал.

– Вся ваша ярость оттого, что вы исходите из своих представлений относительно поведения госпожи Нунн, не так ли? – Голос Индъдни опять смягчился. – Она сначала чувствует, а потом это показывает. Я не раз слышал, как вы поддразниваете мадам за то, что она «соображает нутром», верно?

– Да, – буркнул Шима.

– Тогда как могли вы серьезно воспринять эту смешную выходку ее бессознательного тела, когда она с самого начала нутром чувствовала, что я – гомосексуалист?

– К-как это?

– Ну да, – улыбнулся Индъдни. – Я это не скрываю, но и не выставляю напоказ, однако мадам все поняла с нашей первой встречи. Так что в данном случае хорошо, если она попросту опять по ошибке напрыгнула не на тот плакат. Хуже, если ее тело провинилось, по-детски грубо напроказив, зная, что вызов не будет принят и останется без последствий. Шиму передернуло.

– О Господи! Ой, Боже! Каким я был последним кретином! Подозревал. Присматривался к каждому ее взгляду на вас. Какой я дурак! – Он разразился истерическим хохотом, перешедшим в рыдание, затем уткнул пристыженное лицо в обивку стены.

Гретхен пристально посмотрела на Индъдни. Субадар вздернул бровь и улыбнулся ей. Она выразительно затрясла головой. Его улыбка не дрогнула.

Шима резко повернулся.

– Я хочу принести извинения.

– Нет необходимости, доктор.

– Но, черт побери, мне нужно получить прощение!

– Вы его уже получили.

– Так что остынь, малыш, – ласково сказала Гретхен. – Ты сидишь на самом дне своей бочки из-под рассола. Ниже упасть уже нельзя. Пора тебе начинать карабкаться кверху, прямо сейчас.

– Какая-то сбитая метафора, но весьма подходящая, – усмехнулся Индъдни. – Худшее позади, и среди нас нет места чувству вины или стыда. Не следует допускать, чтобы безумие преисподней подсознания прорывалось в нашу цивилизованную жизнь. Оставим это гадкое место и удалимся в более благоприятную обстановку… ко мне домой. Я уверен, что там вы сумеете вернуть силы и прийти в себя. А нам следует выслушать сообщение мадам о ее путешествии в Фазма-мир – по свежим следам.

Когда они покидали обитую мягким камеру, Гретхен молча, одними губами сказала Индъдни:

– Вы. Очень. Очень. Хороший. Человек.