Текст книги "Ангелы Эванжелины (СИ)"
Автор книги: Алеся Лис
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
Глава 24
Знакомая маленький птичка возникает прямо из воздуха и, сделав несколько кругов над нашими головами, садится Клейвоанту на плечо и начинает что-то чирикать ему на ухо.
– Стрижик? – удивленно восклицаю. – А он что тут делает?
– Вот как ты его назвала, – хмыкает мой собеседник. – Любопытно…
– Что тут любопытного? – пожимаю плечами. – Птичка мне напомнила стрижа. Только это ведь совсем не птичка, правда? Я видела в книге… Это душа матери Гленна?
– Нет, что ты, – поглаживает стрижика по перьям драод. – Душа Леолы ушла на перерождение, как и следует. Это эгрегор…
– Что такое эгрегор? – вопросительно хмурюсь.
– Как бы тебе объяснить понятливее? Скажем так, это материализованное посмертное желание Леолы. Она хотела сохранить жизнь сыну и сделала для этого все, что могла, высушила себя магически до дна. Но желание вылечить ребенка было настолько сильным, что последние крупицы магии дали ему материализоваться. Эгрегор видел в тебе спасение для Гленна и делал все возможное, чтоб ты его осуществила – не дал алладисам навредить тебе, показал фрагменты жизни Эвы. А, стоило тебе подумать, что ваши отношения с Теодором могут как-то повлиять на твое решение, немедленно стер воспоминания. Задача эгрегора сделать все возможное, чтобы спасти Гленна. И ему это удалось.
– Тоесть вы хотите сказать, я виновата в том, что Теодор все забыл? – возмущенно фыркаю.
– А разве не об этом ты думала? – поднимает кустистые брови мужчина
– Да, но это был сиюминутный порыв, – озадаченно хмурюсь, принимаясь анализировать все действия своего помощника.
– Этого стало достаточно, – выдает Клейвоант. – Если эгрегор решил, что тебе кто-то или что-то мешает, он, не задумываясь, его устраняет.
Внезапная догадка, словно иглой пронзает мое сердце.
– Как умер уж Эвы? – хрипло спрашиваю, уже понимая каков будет ответ.
– Сердечный приступ, – продолжает невозмутимо поглаживать стрижа Клейвоант. – Хендрик был уже не молодым. А в тот день он шибко перестарался, наказывая тебя…
Прижимаю пальцы к губам, давя ошеломленный возглас. Даже не сомневаюсь в том, кто виноват в этом приступе.
– Так какое из желаний ты выбираешь? – пресекает мои расспросы старец.
– В смысле какое? Можно только одно? – сердце в груди замирает. Как я об этом не подумала?
– Конечно одно, – фыркает драод. – Исполнение желаний процесс трудоемкий и энергозатратный. Целый год артефакт напитывается энергией, чтобы его выполнить, а то и два, или десять. Зависит от самой просьбы. У Гленна тяжелое состояние, да и перемещение в другой мир – это тебе не коза чихнула. Магии высосет прорву…
Мне нужно выбирать? Выбирать между жизнью в своем мире и здоровьем ребенка.
Я могу вернуться домой, стать хорошим специалистом, работать в научном институте, помогать спасать жизни, проводить важные исследования. Или вылечить Гленна и жить тут в Айнвернисе, рядом с Теодором, который тоскует по жене, любит своих детей и не испытывает ко мне ничего кроме жалости и благодарности… И это только в лучшем случае… Смогу ли я существовать возле него, неистово любя, ложится в постель каждую ночь, зная, что он рядом, за несколько метров от меня, видеться с ним за ужином и делать вид, что ничего между нами не было? А может он меня замуж выдаст за кого-то подходящего. Смогу ли я принадлежать другому мужчине? Но еще хуже, если он решит, что обесчестил меня и сам из чувства вины женится на мне и будет всю жизнь ненавидеть, подсознательно воспринимая обузой.
Горло сдавливает спазмом, в груди начинает жечь раскаленным железом. Моя жизнь или жизнь Гленна? До крови закусываю губу, уже в глубине души понимая, что выбор сделан давным-давно.
– Я желаю… – беззвучно шепчу. Стрижик вспархивает с плеча Клейвоанта и с тихим хлопком прямо в воздухе рассыпается смоляными хлопьями, которые принимаются кружить, как огромные черные снежинки. А прямо мне в ладони падает ониксовый блестящий камень. – Я желаю…
Горизонт окрашивается багрянцем. Я ступаю на влажную от утренней росы траву и слышу за спиной закрывшийся переход. Легкие наполняются свежим ароматным воздухом. С наслаждением вдыхаю этот запах с нотками последних летних цветов, сочных трав, влажной земли и освежающей прохлады.
Теодор сидит точно так же, как показывало волшебное зеркало, склонив голову и опершись локтями об колени. Я могла бы подумать, что он заснул от долгого ожидания, но сжатые до побелевших костяшек кулаки указывают на сковавшее его тело напряжение.
– Тео! – выдыхаю вместе с клубком теплого воздуха дорогое имя. Оно белесой дымкой срывается с губ и растворяется в воздухе. Мужчина вздрагивает от неожиданности, но не поднимает головы, словно не верит тому, что услышал.
– Тео! – повторяю громче и делаю несколько шагов, приближаясь к мужчине. Осторожно опускаюсь перед ним на колени, дрожащими пальцами провожу по жестким непослушным кудрям, задыхаясь от переполняющей сердце нежности и тоски. А в следующую секунду даже не успеваю пикнуть, как оказываюсь у него на коленях в крепких, даже слегка болезненных объятьях. Но эта боль сейчас мне нужна, эта жесткость, эта сила.
Он с тихим глухим стоном зарывается в мои волосы, целует в макушку, висок, щеку, находит мои губы. В его ласках столько отчаянья, тоски и одновременно надежды, что мое бедное влюбленное сердце не выдерживает, осыпаясь тысячей кусочков и возрождаясь снова. Я таю, плавлюсь в его объятиях, наслаждаясь каждым поцелуем с терпким привкусом горечи и обиды, раскрываюсь навстречу, дарю свою душу, потому что иначе не могу. По-другому не могу. Не умею.
– Женя, – шепчет он, прерываясь, и прижимается лбом к моему лбу, стараясь успокоить дыхание.
Я тоже прерывисто дышу, ощущая, как из груди вырывается сердце, а в ушах набатом бьется пульс. Его руки гладят мою спину, перебирают спутанные, растрепанные волосы, проводят по плечам, словно он до сих пор не верит в мое возвращение.
– Моя Женя…
От этих слов становится сладко-сладко в груди, словно разливается теплая тягучая патока.
– Твоя, – тихо соглашаюсь, боясь спугнуть момент, нарушить то хрупкое чувство, которое только-только начало зарождаться между нами. Только вот мой ли ты?
Рассвет расползается жарким заревом, являя пылающий полукруг солнечного диска, прогревая остывший за ночь воздух, высушивая бусинки росы на стеблях трав, пронизывая нитями лучей каменные арки переходов. Прощай ночь Миана, здравствуй день…
Аккуратно высвобождаюсь из объятий и встречаюсь с горящим взглядом любимого.
– Я сделала это, – тихо говорю. – С Гленном все будет в порядке.
На мгновенье глаза Эмерея вспыхивают яркими искрами, полыхая ярче рассвета.
– И ты осталась… – он берет мою руку и нежно целует пальцы. – Со мной, с нами.
– Осталась, – хрипло выдыхаю, опуская ресницы. – Желание было всего одно, и я хотела, чтоб Гленн жил.
– А остаться со мной не хотела? Зачем забрала мои воспоминания? Ведь это твоих рук дело? – хмурится мужчина, но руку мою не выпускает, а наоборот переплетает наши пальцы.
– Я не хотела, чтоб ты чувствовал себя виноватым, – отвожу взгляд, понимая насколько детской и глупой была моя выходка. – Но я, правда, не знала, что так получится. Во всем виноват Стрижик.
– Стрижик? – удивляется граф.
– Эгрегор, – еще тише говорю. – Эгрегор Леолы. Он мне все это время помогал и делал все возможное, чтоб я смогла спасти Гленна.
Мне трудно упоминать покойную жену Теодора, тем более что я мгновенно ощущаю, как каменеет тело Теодора после моих слов о ней. Но не рассказать об этом тоже не могу.
– Я не знала, что это. Мне все Клейвоант объяснил, там, в храме… – добавляю, как будто оправдываясь.
Мой рассказ занимает не много времени, и пока я говорю, избегаю смотреть в глаза Эмерею, боясь увидеть там отголоски любви к жене. Знаю, что ревновать к мертвым глупо и очень некрасиво, но ничего с собой поделать не могу. Несколько раз на протяжении всего повествования я пытаюсь отстраниться, но рука Теодора лишь крепче сжимается вокруг моей талии, мешая отодвинуться хоть на сантиметр.
– Так все и было, – заканчиваю рассказ, и, наконец, нахожу в себе смелость поднять голову и встретится с ним взглядом…
– Нам просто поразительно повезло попасть именно в тот храм, где спрятали камень, – снова целует мои пальцы Эмерей.
– Дело не в этом, – продолжаю, немного удивленная его отстраненной реакцией на все сказанное. – Оказывается, в какой бы храм мы не пришли, камень все равно бы появился. Ты был прав, каждый из учеников твоего предка поработал над защитой артефакта. Беатабас призвал духов охранять капища, Лейтумайт с помощью телепортационной магии научил камень приходить к зовущему его, спрятав в пространственно-временном кармане, Треораинт, использовал ментальные возможности, сделав так, чтоб артефакт чувствовал голос лишь чистого сердцем и помыслами, а Регладуин закрыл храм, и для входа нужно было замедлить течение времени.
– Не зря древние слыли мудрецами, – задумчиво заключает граф и, слегка вздохнув, добавляет. – А нас, пожалуй, уже дома заждались. Давай перекусим, и будем уже отправляться назад в Айнвернис.
– Давай, – покорно соглашаюсь, торопливо поднимаясь с его колен. И на этот раз мне никто не препятствует.
Глава 25
Утренний лес выглядит совсем по-другому, нежели ночной, не таким жутким и пугающим, а наоборот – сказочным и волшебным. Сквозь сочную зеленую листву просвечивается голубое небо, и хоть половина деревьев не может похвастаться пышными кронами, а некоторые и вовсе красуются высохшими стволами и ветками, все равно это больше не выглядит устрашающе, а скорее жалко и убого.
Теперь нам некуда спешить, лошади идут спокойным шагом, я мерно покачиваюсь в седле, то и дело принимаясь клевать носом. Плотный завтрак и бессонная ночь дают о себе знать, и я уже несколько раз просыпаюсь от того, что едва не падаю. В конце концов, Теодор не выдерживает и пересаживает меня к себе на колени. А я даже и не думаю сопротивляться. Во-первых, наездница из меня по-прежнему так себе, и не привычное к нагрузками тело побаливает от долгой скачки, во-вторых, я прекрасно понимаю, что действительно довольно-таки уставшая и легко могу упасть, сломав при этом шею и, в-третьих, чего уж греха таить, мне просто нравится быть поближе к Теодору.
Слегка поерзав и удобнее устроившись на графских коленях, я с облегчением вздыхаю и чуть откидываюсь ему на руку. Спина ужасно ноет, как и все тело, и сидеть ровно достаточно трудно.
– Устала? – скорее утверждает, чем спрашивает Эмерей.
– Немножко, – киваю в ответ, взглянув на мужчину из-под ресниц.
– Так может, поспи пока. До следующего привала ехать несколько часов, – предлагает граф, чуть крепче обнимая меня за талию и помогая принять наиболее комфортное положение.
Тихонько вздыхаю и вновь ерзаю, пытаясь настроиться на сон. Вот странное дело – в глаза, будто кто-то песок насыпал, а уснуть ну никак не получается.
– Ну, чего ты елозишь? – ворчит мужчина. Видимо своими движениями я ему немного мешаю. – Что тебя беспокоит?
Сажусь прямо, чтоб заглянуть ему в глаза и встречаю внимательный серьезный взгляд Эмерея, который с неподдельным интересом изучает мое обеспокоенное выражение лица, заставляя смутится.
– Я не понимаю, кто я тебе, – едва слышно бормочу, не зная как поточнее объяснить то чувство раздрая, которое поселилось у меня в душе.
– Женя, неужели не ясно? – улыбается уголком губ граф.
– Нет, не ясно, – хмурюсь. – Пока что я слышала от тебя, что ты мой опекун.
Легкая обида, как я ее не сдерживаю, а все же проскальзывает в моем голосе.
– Я полагал, что с недавних пор между нами отношения изменились, – хмыкает он.
– Это ты полагал. Я же ничего конкретного не услышала, – хмуро разглядываю свои руки, опуская взгляд.
– Женя, ты поразительная, – непонятно чему радуется мой собеседник. – После того, что было, после того, что мы пережили вместе, ты еще сомневаешься в моем отношении к тебе?
Снова поднимаю глаза, выискивая в его взгляде те самые подтверждения его изменившегося отношения.
– Я, например, – продолжает Эмерей, обхватывая мой подбородок пальцами. – Ни разу не усомнился в твоих чувствах ко мне. Даже когда одна маленькая самоуверенная девчонка решила что может решать за нас двоих, и стерла весьма важный момент из моей жизни. И, заметь, я даже не наказал ее за такое самоуправство, хотя надо признать, руки ой как чесались.
Вспыхиваю от смущения и, не зная, что сказать в ответ. М-да, накосячила я знатно.
– Женя, я тебя люблю и хочу, чтоб ты стала моей женой.
Удивленно моргаю, не ожидав столь резкого перехода от шутливого тона к серьезному заявлению.
– Ты согласна? – хмурится Эмерей, устав ждать моего ответа. – Учти, я тебя никуда не отпущу. И если бы кое-кто не вмешался в мои воспоминания, этот разговор бы произошел еще два дня назад.
– Извини, – щеки от стыда наливаются румянцем, и я становлюсь похожей на перезрелый помидор. – Конечно, я согласна.
Обхватываю его лицо своими ладонями, и целую в губы.
– Я не хотела, правда, – сразу же отстраняюсь, спеша все объяснить. – Просто боялась. Боялась, что для тебя это всего лишь интрижка, что я просто попалась под руку, и не понимала, чем могла привлечь такого как ты… До сих пор не понимаю…
Признания сыплются, словно горох из дырявого мешка, и я уже не в силах их остановить.
– А еще… Это ведь не моя внешность, я по-настоящему совсем не такая, я другая, иначе выгляжу. И ты жену любил, я знаю, Зоуи рассказала, и очень страдал, когда она погибла. А я всего лишь… я.
Перевожу дух, сморгнув с ресниц непонятно откуда взявшиеся слезы.
– Женя, ты глупышка, – он аккуратно вытирает соленые капли с моих щек. – Разве любят по какой-то причине? Разве любят только внешность? Разве можно жить прошлым? Ты это ты, и этого полностью достаточно. Мне все равно, как ты выглядишь и как выглядела. Я люблю тебя такую пылкую, бесстрашную, добрую, открытую и самоотверженную, готовую прийти на помощь, любящую моих детей.
Шмыгаю носом, стараясь сдержать слезы. Я и вправду глупышка, даром, что интеллект высокий.
– Я любил Леолу, – продолжает Теодор. – И было бы неправильно это отрицать. Но ее больше нет. А есть ты. Тебя я тоже люблю. Сильно. Безгранично. Я хочу прожить с тобой остаток своих дней, воспитывать наших детей… Я думаю, мальчишки обрадуются, если у них появится сестричка. А может и не одна. Или еще парочка братиков. Хочу засыпать с тобой рядом и просыпаться, хочу с тобой шутить, лазить по деревьям, обсуждать книги. Черт, да я даже ругаться с тобой хочу, лишь бы ты была со мной…
– Я тоже тебя люблю, – шепчу в ответ. – Больше жизни. И всего этого тоже хочу. Только ругаться поменьше, а радоваться больше. Мы еще не все деревья переломали, в конце концов, – кидаю на него лукавый взгляд. – Прости меня… Ты простишь?
Вместо ответа он снова целует меня в губы и привлекает к себе, заставив откинуться на свое плечо.
– Ну, надеюсь, теперь, когда мы все выяснили, ты, наконец, сможешь поспать? – с надеждой говорит он, легко, почти не ощутимо целуя меня в макушку.
– Смогу, – едва слышно шепчу, чувствуя, как слипаются веки, а в душе разливается спокойствие и умиротворение. Неужели самое страшное уже позади?
Сон охватывает меня своими мягкими, невесомыми крыльями, унося в страну грез. Мое тело словно окутывает пушистый снежно-белый туман, легким облачком покачивая на своих волнах, голова наполняется бессвязными мыслями, потоком сознания, рваными воспоминаниями и отголосками пережитых эмоций. Но в следующую секунду меня будто что-то вырывает из уютных объятий дремы, и я оказываюсь посреди смутно знакомого больничного коридора. Мои руки крепко связаны за спиной с помощью смирительной рубашки, а по обе стороны от меня идут двое здоровенных крепких санитара, время от времени подталкивающих в спину мое сопротивляющееся изо всех сил тело, когда я торможу или упрямо отказываюсь идти вперед.
Ужас все больше и больше сковывает разум, когда мы доходим до пункта назначения. За белой окрашенной дверью с громким названием “Операционный блок” скрывается то, чего я боюсь всем своим существом. Жесткое железное кресло с ремнями для ног и рук, подголовником, на котором фиксируется голова и множеством устрашающих инструментов на небольшом столике подле него. Но самое главное, что в стоящем посреди комнаты и довольно потирающем руки хирурге, я узнаю доктора Куинкея, даже несмотря на медицинскую маску, наполовину скрывающую его лицо.
– Не бойся, Эванжелина, – голос лекаря звучит слегка приглушенно, но в наступившей тишине я четко различаю каждое сказанное им слово. – Так будет лучше.
Возмущенно мычу, осознав, что рот у меня тоже завязан.
– Ты навсегда избавишься от болезни, я тебе обещаю, – возле глаз врача появляются морщинки-лучики, и я понимаю, что он улыбается. Гад! В отличие от других его пациентов, я прекрасно осознаю, какую процедуру он имеет в виду, и все последствия данной операции.
С груди вырывается крик, и я с новыми силами принимаюсь сопротивляться. Но что стоит двум огромным мужчинам скрутить связанную девочку, которая к тому же не отличается большими габаритами.
Санитары сноровисто усаживают меня в кресло и крепко фиксируют руки, ноги, голову, но кляп предпочитают не трогать.
– Извини, Эва, но ты пугаешь своим ором других пациентом, – оправдывается доктор Куинкей. – Я не могу тебе позволить этого, к тому же ты прокусила бедному Дэвиду ладонь.
Кидаю быстрый взгляд на одного из санитаров, замечая белую повязку на его руке, которую он торопливо прячет за спину, а в глазах второго ехидную насмешку.
– А теперь будь умничкой, – просит лекарь. – Больно не будет. Я сделаю всего лишь маленький надрез, ты ничего не почувствуешь.
Тихонько всхлипываю, понимая, что мне не вырваться.
– Ну-ну, полноте, милая, – стирает салфеткой с моей щеки слезу. – Все будет хорошо.
А я с ужасом смотрю, как к моему глазу приближается длинный острый инструмент, похожий на нож для колки льда.
Глава 26
Широко распахиваю веки и резко сажусь, принимаясь оглядываться вокруг. Оказывается, мы уже давным-давно остановились на привал, я лежу на расстеленном на земле плаще Эмерея, укрыта своим собственным. В нескольких шагах от меня весело потрескивает костер, в котелке булькает аппетитно пахнущее варево, стреноженные лошади пасутся чуть поодаль, а сам граф сидит на поваленном бревне и что-то увлеченно выстругивает из небольшого деревянного брусочка.
– Тео, – тихо зову мужчину. По телу время от времени пробегает дрожь из-за приснившегося кошмара, а в горле дерет, словно я на самом деле сорвала голос в крике.
– Проснулась? – широко улыбается мужчина, откладывая инструменты и приближаясь ко мне.
– Почему ты меня не разбудил? – недовольно хмурюсь. – Я бы помогла тебе с устройством лагеря. Ты ведь тоже устал.
– Но не так как ты, – присаживается возле меня Теодор, накидывая на мои плечи упавший плащ и кутая меня в него, как куклу. – Ты переходила черту между мирами, а для этого требуется прорва энергии. Восполнить ее возможно лишь крепким сном и едой. С первым пунктом мы справились, теперь на очереди второй.
– Но я ничего такого не чувствовала, – удивленно поднимаю брови. Ведь если подумать, то потеря сил хоть как-то должна была мной ощущаться.
– А ты и не могла, – снисходительно улыбается граф. – Храм сам тебя поддерживал своей энергией, но чем дальше мы от него удалялись, тем больше и больше ощущалась потеря.
– Мне кошмар снился, – мрачно разглядываю узоры на вороте плаща и передергиваю плечами. Сон после пробуждения все еще беспокоит меня, отдавая в сердце неясной тревогой.
– И такое вполне может быть, – привлекает меня к себе Эмерей. – Но это всего лишь кошмар и ничего больше. Первый раз, когда мой дядя взял меня на ритуал во время Бельтейна, мне тоже еще неделю снились ужасные сны о злобных варварах, сжигающих дотла деревни и убивающих мой народ. Как ты понимаешь, это всего-навсего отголоски страхов, которые смогли прорваться наружу, не сдерживаемые сознанием.
– Наверное, – безропотно соглашаюсь, стараясь отбросить неприятные ощущения и навязчивое беспокойство.
Ведь, на самом деле, когда я впервые пришла в себя в лечебнице для душевнобольных, опасалась, что врач-фанатик надумает сделать мне лоботомию. Раньше сея процедура считалась, чуть ли не панацеей от всех психиатрических болезней. Такую операцию, если не ошибаюсь, даже сестре Кеннеди сделали. Только вот последствия подобных действий были ужасающие, и бедная девушка навеки превратилась в овощ.
Встряхиваю головой, отгоняя ненужные воспоминания, и переключаю внимание на Теодора. Он уже успел подняться со своего места и теперь осторожно набирает горячую кашу в глубокую жестяную кружку, а затем, обмотав посудину плотным куском ткани, чтобы я не обожглась, вручает мне.
Только сейчас, почувствовав в непосредственной близости аппетитный аромат каши, сдобренной вяленым мясом, я ощущаю насколько голодна и торопливо принимаюсь за обед, дуя на каждую исходящую паром ложку.
Остаток пути мы преодолеваем незаметно и довольно-таки быстро, а когда на фоне ночного неба уже становятся заметными острые шпили башен Айнверниса, я не могу сдержать вздох облегчения. Наконец-то мы дома!
Замок спит. Нас никто не встречает во дворе, лишь сонные стражники опускают за нашими спинами решетку и радостно приветствуют Эмерея.
Теодор помогает мне спуститься с лошади, и Ферзю сразу уводят в направлении конюшен, как впрочем, и уставшего Ворона. Кто-то посылает за Зоуи, и, когда мы заходим в холл, та уже встречает нас одетая в наспех накинутое на сорочку платье и небрежно повязанный на голову платок, из которого выбиваются растрепанные пряди волос.
– Тео, – сквозь слезы шепчет она, обнимая мужчину. – Мы так переживали. Как все прошло?
– Хорошо. Гленн должен поправиться, – стирает он с ее морщинистой щеки крупную слезу. – Эва справилась.
– Доченька, – хрипит экономка и тоже заключает меня в объятья. – Спасибо.
У меня самой подкатывает к горлу комок, и я едва сдерживаюсь, чтоб не заплакать. Мне немного неловко от такой горячей благодарности. Неужели никто не верил, что я смогу? Да я, собственно, ничего такого не сделала, на моем месте так бы поступил каждый нормальный человек. Ведь нет ничего дороже жизни.
– Приступов больше не было? – тихо спрашивает Теодор, когда Зоуи отстраняется от меня и смущенно поправляет сбившийся на макушку платок.
– Нет, Тео, не было, – качает она головой. – Дети за вами сильно скучали. Риган отправился в город за Илин, завтра после обеда должны прибыть. А так больше никаких новостей. Ну и письмо тебе из столицы пришло.
– Из столицы, говоришь? – мрачнеет Теодор. – Ладно, потом посмотрю.
– Что-то случилось? – внимательно изучаю его лицо, не понимая причины столь быстрой смены настроения.
– Нет, ничего, – привлекает меня к себе мужчина и успокаивающе целует в макушку. – Это, скорее всего ответ на мой запрос. Тебе не о чем беспокоиться.
Смущенно опускаю взгляд и стараюсь высвободиться из его объятий. Мне немного неловко перед Зоуи показывать изменения в наших отношениях. Тем более что здесь не принято открыто перед свидетелями выражать чувства друг к другу. Но Тео еще крепче прижимает меня к себе, не позволяя выскользнуть из кольца его рук, и снова демонстративно целует.
– Зоуи, у нас есть еще одна новость для тебя, – продолжает Эмерей, разворачивая меня спиной к себе, но продолжая крепко обнимать за плечи. Я не решаюсь поднять глаза на экономку, гипнотизируя взглядом выложенный мраморной плиткой пол. – Я попросил руки леди Эванжелины, и она ответила согласием. Так что скоро у нас будет свадьба.
– Так я это уже поняла, – хмыкает Зоуи. – Поздравляю вас, мои дорогие. Лучшую жену для тебя и маму для мальчишек не сыскать, Тео.
Она снова заключает нас в объятья, но уже одновременно двоих, принимаясь всхлипывать.
– Я так рада!
Я неловко обнимаю ее в ответ, переминаясь с ноги на ногу. Но в следующую секунду женщина резко отстраняется.
– Ох, боже ж ты мой! – внезапно восклицает она. – Вы же голодные с дороги. Сейчас я все приготовлю. Мод должна была уже что-то сообразить на ужин.
С этими словами всполошенная экономка кидается в сторону кухни, утирая по дороге краешком платка мокрую от слез щеку.
Ужином нас угощают знатно. Мод расстаралась вовсю, словно не для двоих готовила легкий перекус, а праздничный обед. И когда только успела? Пока мы смывали дорожную пыль и переодевались в чистое, слуги уже успели накрыть стол, хотя лично я предполагала, что будет более скромная трапеза.
Вяло ковыряюсь в своей тарелке, скромно принимая поздравления окружающих и размазывая по несчастной посудине овощное пюре. Усталость дается в знаки, и больше всего хочется лечь наконец-то в постель. А, когда, наконец, оказываюсь в своей комнате, то стоит только коснуться головой подушки, как незамедлительно проваливаюсь в сон, словно в черную дыру, и прихожу в себя уже поздним утром. И то только оттого, что мне на живот кто-то внезапно прыгает.
Рывком сажусь и вижу возле своей кровати довольного Сета и не менее счастливого Гленна, удобно устроившегося у меня на животе.
– Эва, – обнимает меня ручками ребенок и тут же лезет за поцелуями.
Сет более сдержанный, но видно, что и ему не меньше чем младшему хочется, чтоб его обняли и поцеловали.
Обхватив одной рукой малыша, я тут же привлекаю к себе старшего.
– Привет мальчики? – шепчу, по очереди целуя их в щеки.
– Привет, – смущенно краснеет от моего поцелуя Сет. – Извини, что мы тебя разбудили. Папа не велел, но Гленн очень просился, и я не смог его сдержать.
– Ой, не бери в голову, – машу рукой. – Я прекрасно выспалась.
Сет снова устраивается в кресле, Гленн ложится мне под бок.
– Эва, – отводит взгляд мальчик. – А это правда, что ты за папу замуж выходишь?
С опаской смотрю на Сета, но прочитать во взгляде его отношение к этому вопросу не могу, уж очень он старательно разглядывает цветочные узоры на обивке кресла.
– Правда, – помедлив, осторожно отвечаю.
– Ты теперь мама? – со всей своей детской непосредственностью спрашивает Гленн.
Сердце пропускает удар, я растерянно смотрю на малыша. До чего же сложно бывает отвечать на, казалось бы, простые вопросы.
– Нет, милый. Наверное, нет. Ты же знаешь, что мама на небе. Но я буду вместо нее, – закусываю губу, со страхом ожидая ответа.
– Тебя нельзя называть мамой? – озадаченно хмурит светленькие бровки малыш.
– Можно, если тебе хочется, – крепче прижимаю к себе ребенка.
– Очень хочется. Я никого мамой еще не называл, – облегченно вздыхает малыш.
Перевожу взгляд на Сета, который продолжает гипнотизировать взглядом вышитый на ткани цветочек. Он, почувствовав, что я на него смотрю, все-таки поднимает глаза. Сейчас он выглядит бледным и немного взволнованным.
– Эва, – охрипшим голосом начинает он. – А ты не будешь обижаться, если я не буду тебя мамой называть. Пока…
В его глазах столько боли и неуверенности, что у меня самой выступают слезы.
– Мне кажется, это будет неправильно. Вдруг маме там, на небе, будет больно… Вдруг она подумает, что я ее забыл…
– Нет, конечно, – тихо отвечаю. – Можешь просто Эвой называть.
Мальчик стискивает кулаки, видно, что сдерживает слезы изо всех сил, и мне становится так его жалко, что сердце просто не выдерживает.
Я беру его за руку и крепко сжимаю прохладные детские пальчики в своей ладони.
– Знаешь, моя мама тоже на небе, – говорю дрожащим от эмоций голосом. – И мне кажется, что они сейчас смотрят на нас и радуются, что мы есть друг у друга и больше не одиноки. Мальчик в ответ легонько пожимает мою руку в ответ, а затем внезапно встает со своего кресла и обнимает, уткнувшись носом в шею и тихонько всхлипнув.
