Текст книги "Его М.Альвина (СИ)"
Автор книги: Алёна Черничная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
Глава 47
« …И я бы прыгнул в эту реку,
Если бы не было человека,
Который утонет,
если прыгнет за мной…»*
*слова из песни «Река» Алексея Кривдина и Pavluchenko
Данил
За мной закрытая дверь, которую хочется снести с петель. Разнести ко всем чертям, не оставив гребаной щепки.
Но есть силы сделать два шага вперёд к стене напротив. А потом я просто подпираю её спиной и стекаю по ней к полу.
И мне совершенно похуй, что я сижу прямо в коридоре гостиницы. Подтянув колени к груди, облокачиваюсь на них, запуская ладони в волосы.
Теперь дверь, которая должна быть вынесена, перед моими глазами. Дверь, за которой я оставил нечто большее, чем просто часть себя.
Я слабак? Трус? Или все-таки поступил правильно?
Но я знаю и уверен в одном. Альвина – мой открытый кровоток. Рана, которая никак не может затянуться. Да и затянется ли? Хочу ли я забыть эти огромные карие глаза? Алькин голос… Запах.
Хочу ли я забыть то, что случилось со мной после того, как она ушла?
Есть вещи, которые нельзя забывать. Определённые события и воспоминания должны выжигаться в памяти, оставляя шрамы. Потому что только так я напоминаю себе, из какого ада мне пришлось выползти.
И спустя столько времени это ещё в памяти. Я могу достать свои воспоминания до мелочей.
То, что она не вернется ко мне, я понял сразу. Её взгляд кричал от разочарования и обиды. Она выжгла им мне душу в пепел.
А вот я вернулся туда, где мои пороки оказались сильнее боли. И это было спасением. Но всего лишь на считанные мгновения. Я проиграл несколько миллионов за пару ночей. Спустил все до копейки, чудом успев оплатить этими деньгами всего несколько месяцев лечения матери.
А потом настал момент, когда, кроме дешёвого алкоголя и ненависти в моих венах, ничего не было. Я захлебывался от жалости к самому себе.
В разгромленной квартире в полуживом состоянии меня нашел Макс, отправленный туда перепуганными Никитой и Крис. Кто-то сверху упорно верил, что во мне есть что-то ещё помимо дерьма.
Ник и Максим поставили меня перед выбором. Или я начинаю свой путь по рехабам, или вся наша двадцатилетняя дружба становится лишь воспоминанием. Послать меня на хуй бесповоротно им уже ничего не мешало.
И перед тем как сделать свой выбор, я все-таки нашёл в себе совесть хотя бы постараться вернуть самому дорогому человеку то, что сам же и отнял. Мечту… Я нашел Граховского. И после откровенного разговора с ним мой выбор был сделан.
В клинике я оказался уже с чётким пониманием, что у меня не осталось и шага до суицида. Потребовалось несколько месяцев, чтобы, наконец, до моих прогнивших мозгов доперло, что я действительно болен. Я инвалид. Моя душа покалечена и изуродована. И с этим мне пришлось заново учиться жить.
Маму пришлось перевести в пансионат попроще, а самому устроиться туда обычным разнорабочим. На тот момент особо выбора у меня и не было. Нужны были любые деньги. Около полугода я так и перебивался разными подработками. Потом удалось устроиться в приличный ресторан официантом, потихоньку возвращая Максу и Нику по копейке, влитые ими на моё лечение. И как мог, старался не пропускать групповые занятия с психотерапевтом, потому что сорваться и бросить все на зелёный стол первое время хотелось практически всегда.
Но день смерти моей матери стал отличной проверкой на прочность. Меня выворачивало наизнанку от давящей потребности взять в руки хоть что-нибудь, чтобы снова пустить по телу дозу азартного адреналина. Ноги сами несли меня туда, где и раздробилась моя жизнь.
Мое состояние ничем не отличалось от героиновой ломки наркомана. Мне казалось, что я схожу с ума… Но не сошёл, произнеся на одном из сеансов групповой терапии:
«Я, Даниил Вершинин, игроман без срыва пятьсот шестьдесят шесть дней».
А потом все снова перевернулась с ног на голову. Меня нашел мой родной отец. И разговор с ним стал одним из самых тяжёлых и долгих в моей жизни. Я рассказал о себе все, не утаивая даже ту кошмарную ночь, когда играл на жизнь Альвины.
Отец, конечно, знатно охуел. Вряд ли я стал идеальным подарочком от аиста. Но мы удивительно быстро нашли общий язык. Впервые за долгое время я почувствовал в другом человеке что-то близкое. И уже через месяц нашего общения по телефону, отец неожиданно сам предложил перебраться к нему и попробовать поработать в его фирме.
Очкуя, я согласился. Мне нужны были деньги. Вернуть долг пацанам я должен был однозначно. Да и меня больше ничего не держало в этом городе. Разве что воспоминания…
Думал ли я об Альвине после нашего расставания? Блять, всегда. Каждый свой сраный день, я открывал гребаный интернет, чтобы ещё раз убедиться, что её страница в социальной сети закрыта.
Хотя и так знал, что у неё все получилось. Она сильная. И даже не представляет насколько. Я понял это, смотря на неё из зала. Я был на одном из ее концертов. И когда после последнего аккорда все погрузилось в непрекращающиеся овации, которые выдавались стоя, не смог сдвинуться с места.
Я любил её. Я люблю её.
И, наверное, именно поэтому сейчас сижу у двери номера Али на полу в коридоре.
Мне хотелось просто прикоснуться… Хотя бы на секунду дать себе надежду, что она все ещё моя Мальвина.
Одного взгляда на неё в доме Ника хватило, чтобы захотелось смести все на своём пути, отправив к черту все то время друг без друга.
Но имею ли я на это право?
Два года может оказаться слишком большим сроком. Я знаю о том, как складывалась жизнь Али лишь снаружи, но понятия не имею, что там внутри. Может у неё кто-то есть или она вообще уже замужем?
Блять, да от одной только подобной мысли меня ебашит изнутри так, что хочется собственными руками разломать себе ребра и выдрать сердце.
Но я больше не намерен уничтожать все то светлое, что, надеюсь, смогло появиться в ее жизни за прошедшие годы.
И я не жду от неё никакого прощения. Я хочу, чтобы Аля была счастлива. Искренне и всецело. Тогда я смогу когда-нибудь простить и сам себя.
Звук упавшей на мой телефон смс оглушает пустынный коридор.
Ник: «Дан, все нормально? Мы ждём тебя»
Взъерошиваю ладонью волосы и, наконец, поднимаюсь на ватные ноги. То, что я сижу здесь, не сделает все происходящее проще. Легче мне не станет. Я могу лишь усложнить жизнь ей.
С каким-то чувством колючего отчаяния бросаю взгляд на дверь. А ведь Алька даже не представляет, что расстояния между нами гораздо меньше, чем она думает…
Свободнее мне дышится лишь на улице. Прежде чем вызвать такси к главному входу гостиницы, пишу сообщение Никите:
«Надеюсь, ты меня поймешь, но я не приеду».
Ответ от Ника приходит мгновенно:
«Когда ты улетаешь?»
Вздохнув, я сворачиваю на экране нашу переписку и открываю приложение со значком крыла самолёта. Нахожу свою бронь и через пару минут меняю её на ближайший рейс. И похуй, что с еще одной пересадкой и лететь на семь часов дольше. Сейчас я просто хочу домой.
Вызываю такси и пишу Нику:
«Сегодня».
Глава 48
Моя голова раскалывается от звенящей в ней боли. Эта ночь прошла кошмарно. Я с трудом нашла силы выползти из кровати до душа и привести себя в порядок. Если, конечно, немытые волосы, туго стянутые в конский хвост, чёрные очки вместо макияжа и помятый спортивный костюм, можно назвать таковым.
До моего рейса ещё четыре часа, но, укутавшись в ветровку, я уже покорно жду Граховского возле входа в отель, примостив свою пятую точку на тяжелый чемодан. У нас не вышло встретиться сразу после концерта, поэтому мой бывший наставник сам радостно вызвался отвезти меня в аэропорт.
И ровно в 06:15 утра чёрный «лендровер» Граховского тормозит напротив дверей отеля.
– Мальчевская! – слышу его возглас ещё даже до того, как Аристарх Григорьевич распахивает водительскую дверь. Выскочив из машины, он тут же сгребает меня в свои объятия, не дав издать и приветственного писка. – Какая ты взрослая!
Обнимаю Граховского в ответ и не сдерживаюсь от улыбки. Несмотря на то, что мы не виделись с того момента, как я уехала в Штаты, чувство, что он не чужой для меня человек, не исчезло. Столько лет работы с ним, столько ссор и одержанных побед никогда мной не забудутся. И ведь все, что я сейчас имею – это лишь только благодаря терпению Аристарха Григорьевича и его непоколебимой веры в меня.
– А вы все такой же молодой и красивый, – смеюсь я, отстраняясь от Граховского.
И ни капельки не вру. За эти несколько лет он вообще не поменялся. Седая, идеально уложенная, шапка волос, пронзительный взгляд, крючковатый нос и одеяния в неизменно тёмных тонах: рубашка и джинсы. Даже морщин больше не стало. А не припрятан ли у Аристарха Григорьевича где-то под роялем эликсир молодости?
– Очень рад тебя видеть, Альвина, – смеётся он в ответ, одаривая абсолютно искренней улыбкой. И на секунду мне становится даже не так паршиво, как было за минуту до этого. – Поехали? В машине и поболтаем.
Согласно кивнув, отдаю свой чемодан на попечение Граховскому и с комфортом размещаюсь на пассажирском сидении.
– Так, Мальчевская, – Аристарх Григорьевич усаживается за руль и радостно потирает ладони, – до аэропорта ехать не меньше часа, так что жду от тебя подробный рассказ о том, как тебе работается с Андерсеном и как вообще живётся с таким плотным концертным графиком.
Положа руку на сердце, мне не особо хочется вести сейчас какие-либо беседы. Сил ворочать языком и мыслями нет. Но светящееся интересом глаза Граховского не оставляют мне выбора.
– О-о-о, Аристарх Григорьевич, – с улыбкой тяну я, поднимая очки на макушку, – чтобы рассказать вам все, мне точно не хватит дороги до аэропорта. Там минимум нужно время перелёта Ростов-Москва-Лос-Анджелес. Вам придется купить билет.
Но улыбаюсь я недолго, потому что сам же Граховский меняется в лице. Его седые брови сходятся у переносицы, а блеск в глазах затмевает тревога.
– Альвина, у тебя все в порядке?
Я не сразу понимаю, почему такая смена настроения, но заметив, как Аристарх Григорьевич сканирует взглядом мое лицо, то быстро перестаю думать, как жираф. Мне тут же хочется вернуть тёмные очки на нос. Мои опухшие от непрекращающейся ночной истерики глаза сейчас точно выглядят, мягко говоря, пугающе. Черт! Надо было и дальше делать вид, что в это пасмурное раннее утро солнце жарит прямо в лобовое.
Прочищаю горло и расслабленно пожимаю плечами. Правда, получается это отвратительно наиграно.
– Да все нормально. Просто не выспалась.
– Аля, – строго проговаривает Граховский, – ты либо бухала всю ночь, либо ревела. И что-то амбре спиртов я в машине не чувствую.
Отворачиваюсь к окну, не выдержав его испытывающего взгляда. И что я могу ему сказать? Что рыдала почти двенадцать часов в подушку так, что задыхалась? Или что я не спала сегодня вообще? А, может, признаться, что моя истерика продолжится и в самолёте? Я никуда не хочу лететь. Я ведь знаю, что он где-то здесь…
– Правда. Всё нормально. Это просто переутомление, – очень хочу казаться убедительной и себе и Граховскому, но почему-то мой голос просаживается до хрипа.
Нет. Только не это! Слезы снова начинают щекотать горло и глаза. Я же не могу разрыдаться вот прямо здесь? Поздно. Мои губы вмиг становятся влажными и солёными.
– Ты плачешь, потому что видела вчера его, – не то утверждает, не то спрашивает Аристарх Григорьевич.
А мне кажется, что я как-то не так понимаю услышанное. Не может же быть, что…
– Кого? – тихо переспрашиваю я, буквально вжимаясь в спинку сидения.
– Данила.
Это очередной взрыв эмоций внутри меня. Я прячу лицо в ладонях и… Привет, моя истерика. Каждый всхлип отзывается острым напряжением в голове. Мне чертовски стыдно перед Граховским, но подчинить себя себе же не могу.
– Господи. Ну, два дурака – не иначе, – с горечью вздыхает он. – А нельзя было вчера нормально поговорить? Что Даня душу вытравил себе, что ты…
А я вообще плохо понимаю, почему Аристарх Григорьевич говорит о нем и обо мне так, как будто в курсе, о чем идет речь.
– Откуда вы знаете, что мы вчера… что он… – бормочу себе в ладони и нервно глотаю собственный водопад слез.
– Данил рассказал, – Аристарх Григорьевич поясняет так спокойно, что я даже перестаю всхлипывать.
Убираю руки от лица и поворачиваюсь к Граховскому, который чинно восседает за рулём все ещё незаведенной машины и напряженно поджимает губы.
– В смысле рассказал? Это как понимать? – шепчу я.
– Так и понимать, Аль. Мы иногда общаемся.
– Что это значит? – смотрю на Аристарха Григорьевича, широко распахнув глаза.
Он вздыхает и кладёт свои руки на руль, начиная перебирать пальцами по его кожаной оплетке.
– Аль, я в курсе почему ты не пришла тогда на концерт. Знаю эту жуткую историю про игры.
Эта фраза, как обухом по голове. Я перестаю вообще что-либо соображать. Пульс барабанит по моим венам в сумасшедшей пляске, а в груди тяжелеет холод. Я отмираю лишь через какие-то долгие секунды:
– Знаете? Откуда? – произношу одними губами и не могу отвести взгляда от спокойного Граховского.
– Данил и рассказал, когда пришёл ко мне объясниться по поводу твоего прослушивания. С тех пор я и поддерживаю с ним связь.
– Какого прослушивания? – Я туплю уже окончательно.
– А ты думаешь, тогда просто так было решено дать тебе второй шанс? Значит, он все-таки не сказал о том, что… – задумчиво тянет Граховский.– Альвина, а о чем вы вообще разговаривали с Даней вчера? – неожиданно в лоб вопрошает он, хмуро сощурив взгляд.
В моей и без того захламленной переживаниями голове хаосом вспыхивают отдельные части нашего разговора.
– Данил сказал, что лечился. Что его нашёл отец, и теперь он живёт и работает у него. И что очень рад моим успехам… – тихо бормочу я, растирая по щекам тыльной стороной ладони непрекращающийся поток слез.
– И все? – Аристарх Григорьевич вопросительно ведет бровями.
Глотаю солёный ком в горле и просто киваю. А разве должно быть что-то ещё? Мне хватило и этого, чтобы вскрыть все шрамы и раны. И ощутить, как Данил ограждается от меня… Ну, конечно, прошло столько времени. Может, и больно-то сейчас только мне.
– Ясно, – вздыхает Граховский и тянется к ремню безопасности. – Поехали. Как раз время до аэропорта хватит, чтобы поговорить и про прослушивание, и еще кое о чем.
– Я не хочу никуда ехать, – с дрожью в голосе честно признаюсь уже самой себе. – Это чувство, что он здесь…
– Да где «здесь»? Данил не живёт в России. Он вообще улетел еще вчера.
В салоне авто повисает тишина. Я и Граховский смотрим друг на друга так, словно мы ведём разговор о разных людях. Нервно приглаживаю ладонью по идеально стянутым в хвост волосам и перевожу дыхание. Данил улетел вчера? И что конкретно он так и не сказал мне? При чем здесь мое прослушивание? Господи… Я сейчас свихнусь уже!
– Где он? – шепчу под нарастающий стук своего сердца.
Улыбнувшись, Аристарх Григорьевич вздыхает и, наконец, заводит машину.
– Если улетишь, то Данил будет настолько близко к тебе, что ты и представить не можешь…
Глава 49
Я не двигаюсь с места, даже когда за спиной слышу шорох шин уезжающего такси. Так и стою у края каменной дорожки, ведущей к небольшому двухэтажному домику.
Симпатичный особнячок из кирпича винного цвета с панорамными окнами на первом этаже, покатая крыша, идеально зелёный газон вокруг и отличительная черта американских двориков – полное отсутствие хоть какого-либо забора.
У меня нет препятствий, чтобы пройти дальше по дорожке до дверей дома. Только вот сделать первый шаг вперёд страшно. Страшно до какой-то глупой, обнадеживающей мысли в голове, что адрес, который дал мне Граховский, неверный.
Глубоко вдохнув, все же совершаю этот шаг вперёд. А дальше уже и не хочу останавливаться. Расстояние до двери преодолеваю за секунды, и осознание того, что возврата нет, приходит, когда не раздумывая жму на звонок.
И время замирает. Тянется, как чёртова жвачка, которая мерзко липнет к моим нервам, не давая даже дышать.
А что если его нет дома? Или он… вообще не один? Боже, и зачем я приехала?
Здесь нет привычки запираться на ключ, поэтому у меня нет таких нужных секунд, чтобы, слушая обороты замка, угомонить рвущееся на миллиарды ударов сердце. Но оно глохнет и без этого.
Потому что когда распахивается дверь, во мне все обрывается. Абсолютно все. Пульс, дыхание, мысли. Из меня как будто на живую выдергивают душу, оставляя пустой оболочкой в симпатичном платье в цветочек, застывшей на пороге чужого дома.
– Твою мать, – шепчу я и чувствую себя так по-дурацки, пока ореховые глаза напротив затмевает шок.
И меня с головой накрывает паника. Хочется сделать то же, что и в день нашей первой встречи.
Сбежать.
Только если тогда мной руководил страх, то теперь растерянность.
Делаю шаг назад, едва не рухнув со ступенек, ведущих на входную террасу дома. Удержавшись на ногах, отворачиваюсь и хватаюсь за перила. Всё-таки я оказалась не готова к той правде, что он так долго был здесь. Рядом. Пока я мысленно считала между нами эти конченые километры.
– Альвина! – испуганный голос за моей спиной парализует меня окончательно.
А через мгновение я оказываюсь в его руках. Сильных. Тёплых…
– Аль, пожалуйста, стой! – сипит Данил мне в затылок, до боли в ребрах прижимая спиной к своей груди.
Я отчаянно трясу головой, дёргаясь из крепких объятий. Меня даже посещает безумная мысль: а не вонзить ли в них зубы второй раз?
– Я тебя сейчас отпущу, но мы зайдем в дом, ладно? – Данил шумно сглатывает и немного ослабляет хватку, будто бы проверяя: вырвусь я или нет.
Ничего не отвечаю, но даю свое согласие кивком. Медленно, по-саперски Даня убирает от меня руки и отходит назад. Не оборачиваясь, я просто на одном дыхании проскальзываю к настежь распахнутому входу в дом.
И замираю уже там, на пороге просторной прихожей, когда Данил закрывает за нами дверь. Мы молчим. Не двигаясь, стоим друг перед другом на расстоянии пары метров.
Я, потерянная с болезненным чувством обиды в груди, и он… Не знаю… Просто стоящий напротив меня в широкой чёрной футболке, свободных спортивках и с чертовски идеально лежащими волосами.
Данил смотрит на меня, а в его глазах целый океан недоверия.
– Как ты…
– Граховский, – бросаю ответ сразу же.
– А. Ну да, – Данил проводит по уложенным прядям пальцами, опуская их от затылка к шее, а потом нервно поправляет ими ворот футболки. – Аль, я…
– Почему ты не сказал, что повторное прослушивание случилось именно с твоей подачи? Это ведь ты уговорил Аристарха Григорьевича, а тот, в свою очередь, Андерсена дать мне второй шанс, – сжав ладони, выпаливаю я.
Даня вскидывает голову, устремляет взгляд в потолок, выдыхает, а потом снова встречается со мной глазами:
– А это что-то меняет?
– Меняет, – повышаю голос, делая резкий шаг вперёд. – Хотя бы то, что я должна сказать тебе спасибо.
– Бред, – поджав губы, Данил качает головой. – Ты ничего не должна мне. Это было единственным правильным решением на тот момент.
– Как и не сказать мне, что твой отец живёт в Штатах, как и ты теперь находишься в часе езды от меня? Почему не сказал? Хотя, что это меняет? У каждого из нас своя жизнь, да?
Прямо смотрю в его потухшие глаза. И скрыть обиду в голосе у меня не получается. Каждое моё слово пропитано ей. После разговора с Граховским все изнуряющие часы в самолёте я захлебывалась лишь одним вопросом: почему? Почему он не сказал о таких важных и, как оказалось, нужных для меня вещах? Может потому, что ему самому это уже неважно. Перекипело? Переболело? Оставил чувства в прошлой жизни, из которой я выбралась лишь физически. Душа моя так и осталась там. В той квартире. И паршиво то, что я поняла это только сейчас.
Данил молчит, топя меня в своём взгляде полным вины. А мне и сказать нечего. Я просто хочу знать ответ.
– Почему? – шепчу, не отрываясь смотрю на Даню перед собой.
Вижу, как часто и неровно вздымается его грудь, а пальцы сжимаются так, что на руках стальными канатами вырисовываются жилы.
– Почему? – повторяю громче, готовая сорваться уже в отчаянный крик.
– Да потому что я люблю тебя! – Голос Данила хрипло взлетает на несколько тонов. – До сих пор люблю, Аль. Но два года… – он делает шаг ко мне, потом резко отступает, нервно запуская ладони в свои волосы. Грубо взлохмачивает их и мучительно выдыхает. – Я знаю, что происходило вокруг тебя. А что у тебя там? – Даня яро тычет пальцем себе в грудь. – Может, лютая ненависть и желание забыть все, как страшный сон? А врываться в твою жизнь я вообще имею право? Кто я теперь тебе? Да и кем стал, после того как чуть не потянул за собой в ад? И ещё знаю, что за все это время ты ни разу ничего не спросила у Крис.
Закрываю глаза и просто, наконец, признаюсь самой себе:
– Я боялась услышать, что ты… Что ты так и не смог… Я боялась потом жить с чувством стыда, потому что ушла тогда. Дань, мне было так больно. Я была напугана.
– Аля… – кожей ощущаю, как он делает осторожный шаг вперед.
И меня накрывает волной бессилия. Я не двигаюсь, позволяя ему стать вплотную ко мне. Так близко, что по коже ползет ток, когда чувствую его дыхание рядом.
– Мне не хватило духа помочь тебе, поэтому я просто бросила тебя, Дань. Бросила и все это время делала вид, что у меня все нормально. Ненормально. – Я невероятно беспомощна, когда решаюсь поднять на него глаза. – И если честно, даже не понимаю, зачем я здесь. И кому из нас это нужно.
– Я просто хотел, чтобы ты была счастливой, – хрипло тянет Данил, а его ладони боязливо ложатся на мои щёки.
Тепло мужских рук паутиной расползается по каждому миллиметру кожи. Не сдерживая колотящую меня дрожь, я зажмуриваюсь, позволяя себе сплетаться с этим состоянием.
– Я разве похожа на счастливую? Не смогла. Прости, – шепчу и чувствую, как он осторожно соединяет наши лица лбами.
– Ты похожа на мою Мальвину, – Голос Данила срывается. – Мою же?
У меня в груди щемит так, что я кричать хочу, чтобы он услышал и понял. Но произношу это почти беззвучно:
– Твою.
Не дыша, Данил накрывает мои губы мучительно нужным поцелуем, осторожно сжимая моё лицо в своих ладонях.
