Текст книги "Его М.Альвина (СИ)"
Автор книги: Алёна Черничная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
Глава 40
Данил
Белая футболка, джинсы и пиджак, чудом оставшийся в живых после приключений в клубе, и я все равно недовольно морщусь своему отражению в зеркале, зачесывая пальцами волосы ото лба назад. М-да уж… «Идеальный» вид, чтобы прийти на серьёзное мероприятие ни куда-нибудь, а в консерваторию. На моем лице заметны парочка незаживших ссадин, и все ещё побаливают ребра, раскрашенные желто-фиолетовыми синяками, скрытыми под белой футболкой. Ежусь только от одного воспоминания разрыдавшейся Мальвины, стоило ей увидеть всю эту красоту на моем теле, оставленную чужими ботинками.
Мне бы отсидеться ещё дома, но я понимаю, как это важно для неё. Как она нуждается в моей поддержке, так как на этом концерте никого из близких Альвины не будет. Я не могу её подвести. Она не отвернулась от меня после всей правды. Не осудила. Лишь каким-то образом зарядила меня верой, что МЫ справимся.
Но я насильно гашу в себе мысли, что в случае успеха Аля, скорее всего, уедет либо из города, либо вообще из страны. Головой прекрасно понимаю, что отказываться от мечты и такого шанса из-за меня – это дикий бред. Что я могу дать этой девочке? А вот моя душа… Она упорно отказывается принимать тот факт, что я сраный эгоист.
Я хочу, чтобы она была со мной, осталась рядом. Но, твою же мать, даже не имею никакого права об этом заикнуться.
На этот концерт собираюсь, как на приговор. Я верю в Альвину так же сильно, как и в то, что на хрен загнусь без неё. И при любом исходе этого мероприятия, остатки моей совести будут сожраны моим же эгоизмом.
До начала осталось всего двадцать минут, поэтому выйдя из подъезда, на ходу набираю Альке сообщение «Уже бегу. Жди», не смотря по сторонам. И не смотреть дальше своего носа в очередной раз становится моей ошибкой.
– И куда такой расфуфыренный? – слышу голос Дога где-то сзади.
Меня сковывает холодный пот. Блять. Только не здесь и не сейчас… Останавливаюсь в нескольких шагах от подъезда и оборачиваюсь. Пиздец! Вижу Дога собственной персоной. Одетый во все чёрное, он весьма радостно озаряется мерзкой улыбкой, замечая, как я опасливо осматриваю двор.
Не знаю, что хочу сейчас увидеть помимо молодёжи, беззаботно тусующейся на детской площадке и парочки левых прохожих. Ну он же не станет снова выбивать из меня долг прям на виду у всего дома?
Гадкое ощущение беспомощности снова накатывает на меня с головой.
– До конца месяца ещё несколько дней. Я все помню и… – начинаю оправдательную речь, но Дог кривится и указывает взглядом на черную иномарку, припаркованную на повороте во двор.
– Садись в машину. Есть разговор.
Я сжимаю кулаки и делаю глубокий вдох:
– Не могу. Не сейчас. Завтра когда угодно и где угодно, но сегодня…
– Ты не понял, Данил, – спокойно перебивает меня Дог, осматривая с ног до головы, – разговор не со мной. Тебя ждёт лично Ворон.
Внутренности холодеют ещё до того, как осознаю услышанное. Черт! Это пиздец как паршиво. Все эти личные разговоры – это не приглашение на чаепитие где-нибудь на веранде шикарного особняка.
– Садись в тачку и не бухти, – повторяет Дог и гадко чавкает, гоняя жвачку во рту. – Он не любит ждать.
Я понимаю, что за подобный финт моя Мальвина меня не простит. Но здесь уже нет никакого выбора, потому что через несколько минут за мной захлопывается задняя дверь чёрной иномарки. Я оказываюсь в «приятной» компании Дога, его водилы и, кажется, того самого типа, чей кроссовок оставил цветные следы на моих ребрах.
Хочу написать Але о резкой смене всех обстоятельств и хотя бы попытаться жалостливо извиниться, но телефон тут же конфискуется моим соседом и передаётся вперёд Догу.
– Мальвина, – ядовито усмехается он, а я едва не стираю зубы в пыль, когда смотрю, как перелистывается наша переписка.
Исколотые партаками пальцы Дога находят одну из фото, открывают и скользят по экрану, обводя контур Алькиных губ. Он слишком жадно рассматривает её. Ему остаётся только облизнуться, чтобы я окончательно не сорвал планку и не бросился на Дога прямо в тачке.
Даже делаю рывок вперёд, но огромная лапа амбала рядом жёстко одергивает меня и припечатывает обратно к спинке заднего сидения. Молчаливым покачиванием головы и демонстрацией дула пистолета из кармана своей куртки даёт понять, что я должен сидеть смирно.
Стискиваю челюсть так, что ее сводит от боли. Не могу разлепить дрожащие пальцы, сжатые в кулак. И плохо справляюсь с нарастающей болезненной пульсацией в висках. Но все-таки подчиняюсь этому пиздецу. Я упираюсь затылком в подголовник, закрываю глаза и просто жду. Мне не надо смотреть в окно машины, чтобы видеть, куда меня везут. Дорогу туда я знаю наизусть.
***
Огромный загородный клуб с фешенебельным отелем, со своим аквапарком, теннисным кортом и шикарной спа-зоной – идеальное место для отдыха. В любое время года богатые дяди и тёти оставляют здесь сотни тысяч рублей, желая получить релакс без многочасовых перелётов за пределы родины.
Правда, эти сотни тысяч всего лишь копейки по сравнению с тем количеством нолей, которые крутятся под зданием четырехзвездочного отеля. И пока кто-то расслабляется с женой или эскортницей в хаммам, другой проигрывает свою квартиру или бизнес.
Именно здесь я когда-то проиграл душу дьяволу и теперь пытаюсь отнять её обратно.
Шагая за Догом по знакомым коридорам первого этажа отеля, натыкаюсь взглядом на настенные часы. Сердце в груди сползает куда-то в живот. Алькин концерт начался около тридцати минут назад… Не по своей воле, но я облажался.
Дог тормозит возле двери с табличкой «прачечная» и, распахнув ее, со змеиной ухмылкой пропускает меня вперёд. Я прохожу через знакомое помещение, пока не утыкаюсь в дверное полотно, спрятанное за рядами стеллажей с полотенцами и постельным.
– Вперёд, – меня грубо толкают в спину, когда дверь открывается с одного прикладывания электронной карты к датчику на стене.
Всё ещё держу свои зубы стиснутыми до скрипа. Мне нужно молчать и надеяться, что есть хоть какой-то мизерный шанс выбраться отсюда. Спускаясь по железной лестнице, подсвеченной мягким светом красных ламп, я думаю о Мальвине. Хоть бы она даже и не заметила моего отсутствия. Концерт будет идти полтора часа как минимум. Может, я ещё успею. Может, я не подведу…
Но все эти блеклые «мечты» осаживаются, когда меня проводят не в общий игровой зал, а в отдельную комнату. Небольшое помещение с покерным столом и парочкой стульев в приятном полумраке подкидывает неприятные флешбэки. Какое-то время назад именно здесь я проиграл свою квартиру и машину. По факту просто проиграл жизнь. И даже он, Ворон, сидит на том же месте, где мы расстались с ним в прошлый раз, когда занял у него полмиллиона и тут же его проиграл.
– Первый готов, Виталий Павлович, – слышу пакостный смешок Дога, а потом и то, как захлопывается за моей спиной дверь.
Теперь я один на один с Вороном и кем-то из его личной охраны, прячущимся в углу комнатки. Несколько секунд в помещении висит тишина. Я гипнотизирую коротко стриженный квадратный затылок Ворона, сидящего спиной к выходу. А на идеально зелёном сукне стола сияет лишь до блеска начищенный пистолет. Блять, это точно не дружеское чаепитие.
– Садись, Данил, – прокуренным голосом Ворон приглашает присесть прямо напротив него за столом.
Провожаемый взором охранника, я без резких телодвижений располагаюсь на стуле по другую сторону стола и, наконец, встречаюсь взглядом с тем, кто походу будет решать мой финал. За прошедшие полгода Ворон не изменился. Как будто так и сидел на этом месте. Всё то же спокойное выражение лица с крупными чертами, массивная шея, обвитая чёрными линиями татуировок и чёрная рубашка.
– Ты не отдашь деньги, – холодно изрекает Ворон, бросая на меня пустой взгляд исподлобья.
Горло стягивает сухость и першение, поэтому у меня получается лишь прохрипеть:
– Послушай, я знаю, что затянул с выплатой, но ведь есть ещё время. Дайте мне его…
– Ты, кажется, не понял, Данил, – Ворон тоскливо вздыхает, не переставая буравить меня глазами. – Я не спрашиваю. Я утверждаю.
– Тогда зачем я здесь? Убить? А смысл? Мертвый я вам деньги не верну, – нервно усмехаюсь, а страх липнет к каждому моему позвонку, заставляя каменеть мое тело.
– Такие, как ты, не отдают долги. Такие, как ты, становятся примером для других. Но вопрос уже не в деньгах, а в моей репутации, – Ворон тянется к пистолету и поворачивает его дулом ко мне. – Каждый не возвращающий имеет право знать, чем закончится его путь заядлого должника. У него будет выбор и чужой пример перед глазами.
Мне кажется, что воздух в лёгких становится тяжелее свинца, который вот-вот придавит меня к полу. Я с трудом соображаю, потому что меня грызет страх. В голове стучит лишь одно: это все? Все закончится именно так?
– Убьете прямо здесь? Сейчас? – я продолжаю по-идиотски улыбаться и кусать себе губы до боли.
Может, это просто очередной, мучающий меня, кошмар, и я сейчас проснусь от звука Алькиного будильника…
– Знаешь в чем моя проблема, Данил? – Ворон неожиданно поднимается из-за стола, оставляя на нем пистолет, и медленно прохаживается от одной стены комнаты к другой. – Мне сорок лет, а двадцать из них я занимаюсь выбиванием долгов. И это все надоедает, – он обводит руками пространство вокруг себя. – Копания ям в лесу, инсценирование самоубийств… Мне уже скучно.
– Хочешь, чтобы я тут клоуном побыл? – страх бездумно толкает меня открывать свой рот и нести всякую дичь.
Уже плевать, если он реально хочет меня убить.
– Ой, нет, – Ворон театрально морщится, – хочу драму. А ещё хочу предложить тебе отыграться.
Облокачиваюсь о стол, запускаю ладони в волосы и меня накрывает истерический смех.
– Это шутка? Ты же знаешь, что у меня ничего нет. Мне не на что отыгрываться.
Хриплый голос Ворона бьёт по моим мозгам молотом:
– Я тут копнул под тебя чуть глубже и понял, что даже по родственникам твоим не пройдусь. Твоя мать все равно скоро умрет, а отец… Ну, ты и сам в курсе, – он снова вздыхает, а потом бьёт ладонью по двери троекратно. – Но, как оказалось, у тебя есть один весьма ценный экземпляр.
Слышу, как кто-то входит в комнату и тихий беспомощный всхлип. Я с трудом отрываю голову от ладоней и каменею окончательно. Перестаю дышать, думать и слышать что-либо вокруг. Потому что вижу перед собой её.
Мальвину.
Зареванную, растрепанную, босую и с размазанной по бледным щекам тушью. Ее изящная шея грубо захвачена пальцами Дога, стоящего сзади неё. А ещё вижу, как к ее виску приставлен пистолет.
Глаза Альки пронизаны страхом. Она дрожит, а по её щекам сплошным потоком катятся слезы. Маленькая, хрупкая, напуганная до смерти. Хватает секунды взгляда на неё и меня скручивает агония.
Блять! Нет! Нет! Нет!
Хочу ринуться к ней, вырвать её из лап Дога, но все на что оказываюсь способен – это обмякнуть на стуле, задыхаться и беспомощно прошептать:
– Отпусти её. Прошу… Не надо.
И походу, моя такая вялая реакция на происходящее вызывает лишь одобрение, что у Дога, что у Ворона: оба не без удовольствия усмехаются.
– Отпущу, но при одном условии.
– Что ты хочешь? – с трудом отрываю взгляд от дрожащий Альвины и перевожу его на Ворона.
Он тянет с ответом и этим молчанием растаптывает каждый мой нерв. Ворон медленно возвращается за стол, садиться и снова накрывает ладонью пистолет, прокручивая оружие вокруг своей оси.
– Я хочу хлеба и зрелищ. Убивать просто так – скучно. Так что все просто. Твоя ставка – это девчонка, а моя – твой долг и плюсом сверху вся его сумма наличкой.
Бред! Это какой-то бред! Я не хочу верить в то, что вижу и слышу, но кое-как собираю все мысли в кучу и смотрю в упор на Ворона.
– Если я выиграю?
– Получаешь и свою девку, и бабки, и уходишь отсюда без долга. Всё по-честному.
– А если проиграю? Или вообще откажусь играть на таких условиях?
– Исход будет одинаковым. Ты уйдёшь отсюда, – равнодушно пожимает плечами Ворон, закуривая сигарету.
– Один? – Сердце в моей груди готово раздолбать к чертям ребра.
Я не могу потерять Альвину.
– Один, – подтверждает Ворон. – Уходишь и просто живёшь с воспоминанием, что когда-то видел, как пуля Дога влетела в красивое личико твоей Мальвины.
Глава 41
Могла ли я когда-нибудь предположить, что к моему виску будет приставлен пистолет? Или что окажусь в прямом смысле слова похищена посреди белого дня какими-то отморозками? Поверила бы, если бы мне сказали, что когда-нибудь моя жизнь окажется просто ставкой в покере?
Должна ли была я предполагать, что все это произойдет со мной из-за человека, которого полюблю? Что меня могут убить из-за Данила?
Нет.
Моя интуиция оказалась глуха и слепа в тот момент, когда чужие скелеты, так долго спрятанные в шкафу, выломали дверь и придавили меня.
Я так переживала и много думала о Дане и его проблемах, что не удосужилась подумать о себе. А сейчас и нет смысла, потому что в его руках теперь не только карты, но и моя жизнь.
Я хотела казаться смелой, сильной и не плакать. Держала свой страх и панику как могла, пока меня везли сюда. Одной фразы, что, если я раскрою свой рот, Данил может как-то пострадать, было достаточно, чтобы молчать, глотая свой страх. Но когда стало понятно для чего меня сюда привезли – сдалась. Нам не оставили выбора. Ему не оставили выбора. Данила вынудили играть, сделав меня ставкой.
И теперь мне не хочется казаться сильной, смелой и не плакать. Сквозь слезы я едва различаю силуэты за покерным столом, а холод, словно змея, ползет от ледяного каменного пола по моим босым стопам вверх. Забирается по ногам под кружевной край черного шелкового платья, скользит по бедрам, окольцовывает талию, поднимается к груди, расползается по ней нитями, а потом удавкой сжимает горло, заставляя хриплый всхлип сорваться с моих губ.
Я чувствую, как дуло пистолета давит мне в висок. Чувствую, как грубые мужские пальцы все сильнее сжимают мою шею. Ощущаю каждым миллиметром кожи, что по ней уже пятнами расплываются синяки. Я не могу и пошевелиться. И не только потому, что скована страхом. За моей спиной стоит амбал, словно сошедший с кадров фильма про бандитский Петербург.
Никогда в жизни мне не было так страшно, что я готова ухватиться за каждую секунду жизни, за каждый свой вдох. А еще мне больно… Не физически. Потому что вижу взгляд того, по чьей вине я продрогла насквозь в полуподвальном помещении элитного загородного клуба. И в этом взгляде больше нет ни сожаления, ни сочувствия. Данил посмотрел на меня всего один раз. Один взгляд, полный чувства вины и страха. Но это исчезло. Сейчас в его глазах только азартная пелена.
– Играем, пока кто-то из нас не сорвет все, что на кону, – хмыкает Ворон, кидая Данилу две карты.
– Играем, – его хриплый ответ заглушается ядовитыми смешками амбала за моей спиной и еще одного охранника, спрятавшегося где-то в углу комнаты.
– Это будет быстро. Так что не волнуйся, тебе и твоей девочке долго мучиться не придется, – Ворон тушит сигарету прямо о пол и заглядывает на меня через плечо.
Подмигивает, и мои внутренности тошнотворно слипаются. Но Данил ни на что не реагирует. Он впивается взглядом в свои карты и не меняется в лице. Его скулы налиты напряжением, а губы сжаты в одну линию, когда Ворон выкладывает перед ним несколько карт рубашкой вниз. Я не вижу масти и значение карт, да если бы и видела… Я не знаю правил покера, поэтому мне и моему страху приходится ориентироваться лишь на реакцию присутствующих. А она явно одобрительная, когда на это Данил отвечает лишь одним словом:
– Чек.
– Вот как? А что, если я удвою сумму? И ты уйдешь отсюда миллионером в обнимку с девицей или…– Ворон кладет еще одну карту.
И ничего не меняется. Я снова слышу от Данила:
– Чек.
Пальцы амбала на моей шее на какую-то секунду еще жестче сжимаются, и меня едва не накрывает обморок. Хочется опуститься на пол. У меня нет никаких сил держаться на ногах.
– Последняя карта, Данил.
На зелёное сукно ложится туз. Данил молча складывает две своих карты рубашкой вверх и первый раз за эти минуты двигается. Облокотившись о стол, он с шипящим протяжным звуком роняет лицо в свои ладони, трет его, а потом грубо запускает пальцы себе в волосы. Я вижу, как они дрожат. Вижу, как Данила колотит изнутри так, что он едва сохраняет равновесие.
Боже… Это конец? Я зажмуриваюсь изо всех сил, а слезы беззвучным водопадом разливаются по моим щекам.
– Ну что, гаденыш? Пасуешь и в этот раз? – Тот, кто может одним щелчком пальца дать команду громиле сзади меня вышибить мои мозги, нагло усмехается.
– Нет. – Сердце замирает, когда я слышу его голос. Ровный, пустой и ставший всего за одну секунду чужим. – Вскрываемся.
Липкая дрожь вихрем стискивает мое тело. Кислород в легких превращается в свинец, и мне кажется, что металл пистолета у моего виска плавится, обжигая кожу. Я больше не могу дышать, потому что четко понимаю – у нас есть всего секунда.
Секунда до свободы или до того, как меня убьют…
Резкий, истерический смех Ворона заставляет распахнуть глаза. Взглядом я сразу попадаю в Данила: измученного, неестественно бледного… Он смотрит прямо на меня и нервно сглатывает, а его пальцы по-прежнему грубо сжимают пряди своих волос.
Перед ним на столе открыты две его карты.
Я инстинктивно дергаюсь к нему, даже не надеясь вырваться из грязных лап амбала. Но эта мерзкая тварь сама с размаху толкает меня к Данилу, который успевает подскочить и поймать в свои руки. Он прижимает меня к себе с такой силой, что в моих глазах темнеет, а грохот его сердца в грудной клетке оглушает.
Я не знаю и не понимаю, что будет дальше, поэтому все, чего мне хочется – это потерять сознание. Но слышу и ощущаю все происходящее вокруг слишком четко и остро.
В комнате неожиданно повисает невероятная тишина.
– Так что делаем с ними?
– Ровно все то, о чем мы и договаривались… – вздыхает Ворон.
Глава 42
Даже когда за нами закрывается дверь нашей квартиры, я не чувствую себя в безопасности. Я вообще больше ничего не ощущаю, кроме страха. Он въелся в каждый миллиметр моего тела и души.
Данил выиграл. И Ворон выполнил, что обещал. Нас отпустили. С деньгами.
Находясь в том полуподвальном помещении, я так хотела проснуться и понять, что это всего лишь дурной сон, но теперь боюсь очнуться и оказаться снова в лапах того отморозка.
Я плохо помню, как мы добрались до дома. Мое сознание остро балансирует где-то на грани обморока…
Данил молча помогает мне снять туфли, свой пиджак, накинутый на мои плечи, и подхватив на руки, относит мое, едва стоящее на ногах, тело в спальню. И прямо в платье закутывает меня в плед. А потом каким-то образом оказывается рядом со мной уже с бутылкой в руках. Усевшись передо мной на пол, протягивает мне виски.
– Выпей.
– Я не хочу, – отчаянно мотаю головой.
– Аль, тебе надо. Пей.
Даня буквально впихивает в мои ледяные ладони вискарь. А я настолько выпотрошена и обессилена, что покорно подчиняюсь. Припадаю губами, измазанными растекшейся тушью, к бутылке и делаю несколько быстрых глотков. Мое горло схватывает горячий спазм, и я чудом успеваю влить в себя терпкое пойло, прежде чем давлюсь им из-за надсадного кашля. А вместе с ним из меня рвутся и громкие всхлипы.
Данил осторожно забирает у меня бутылку, отставляя ее на прикроватную тумбочку и придвигается ко мне так близко, что его грудь упирается мне в колени. Он находит мои ладони, вцепившиеся в край покрывала, бережно берет их в свои, сжимает, а потом подносит к губам.
– Все хорошо, слышишь? – Данил гладит теплым дыханием мои заледеневшие пальцы. Целует их, пытаясь согреть. – Мы дома. Я с тобой.
А я обездвижено гипнотизирую в темноте очертания его силуэта у моих ног.
– Скажи хоть что-нибудь. Если хочешь, мы можем поговорить о том, что случилось, – Даня поднимает на меня взгляд, а в тихом, сиплом шепоте сквозит отчаянием. – Не молчи.
Его пальцы переплетаются с моими. Сильно. Крепко. Судорожно. Я отвечаю ему тем же – неистово вдавливаю свои ногти в жилистую ладонь Данила.
– Мне страшно. – Это все, что получается выдавить из себя.
Даня с болезненным стоном переводит дыхание и, опустив голову, прижимается лбом к моим коленям.
– Я не должен был отпускать тебя одну. Надо было сразу идти на этот чертов концерт с тобой и, может, тогда бы…
Меня словно бьет током, только вместо искр перед глазами в голове звенит одно лишь слово: концерт. Я вспомнила об этом только сейчас, ведь под дулом пистолета могла думать лишь о том, чтобы выжить.
– Господи… я же… должна… – чувствую, как подкрадывается очередной приступ истерики, вгоняя мой пульс в запредельные обороты.
Граховский. Андерсен. Прослушивание. Меня там не было… Я подвела. Причем всех.
– Мне надо позвонить, – растерянно бормочу себе под нос, но в ту же секунду дергаюсь с кровати в сторону коридора.
Мой телефон был брошен где-то там. Но делаю всего шаг, как Данил подрывается с пола и, оказавшись передо мной, сгребает в свои объятия.
– Аль, все закончилось. И весь тот кошмар, и концерт… – он успокаивающе касается губами моего лба.
Пытаюсь вслушаться в его низкий и непозволительно спокойный голос, чтобы найти в себе силы не взвыть от накрывающего холодного отчаяния. Цепляюсь пальцами за ткань футболки Данила и утыкаюсь носом в ее ворот. И он практически сразу становится влажным и измазанным черными разводами от моей туши.
– Дань, – всхлипываю и прижимаюсь к нему так сильно, как только могу. Сейчас он моя единственная опора, чтобы не свихнуться. – Что мне делать? Что нам теперь делать?
– Ничего. Все уже позади, назад дороги нет. Мы живы. Мы вместе и у нас куча бабла, Аль…
Во мне что-то щелкает. И это заставляет меня мигом заткнуться и не рыдать. Кажется, что слезы испаряются с моих щек, как капля воды в пустыне.
Медленно отстраняюсь от Дани, поднимаю голову и смотрю на него в упор. И лучше бы мне этого не делать. Тусклого света фонарей, проскальзывающего через не зашторенное окно, хватает, чтобы увидеть совершенно остекленевший взгляд Данила.
– Что ты сказал? – переспрашиваю, едва шевеля губами.
Но он все прекрасно слышит, потому что, бережно обхватив меня за плечи, усаживает на кровать и садиться со мной рядом. Даня заглядывает в мои глаза, а уголки его рта приподнимаются, растягивая губы в какой-то неестественной улыбке.
– Аля, я понимаю, все, что произошло с тобой – это шок. Но давай сейчас без эмоций. Да, этот концерт был важен. Получи ты место в том чертовом шоу, мы смогли бы быстро расплатиться с твоей сестрой. Но сейчас долга нет, денег ни у кого занимать не надо. А прослушивание…Ну… – он мнется всего секунду, а потом ласково поглаживает ладонями мои плечи и одновременно пожимает своими, – так бывает. Может, просто не судьба. Зато тебе не придется куда-то уезжать, нам не надо расставаться. Ты и я рядом…
Я, как завороженная, смотрю на его лицо. Высокие резкие скулы, подчеркнутые впалыми щеками, широкие брови, невероятно стеклянные глаза и чувственно-крупные губы, которые что-то говорят и говорят дальше… Только я уже не слышу. Потому что в моей голове треск и грохот всех этих гребаных воздушных замков, которые я успела настроить себе за столь короткий срок.
– Дань, но ведь я с пяти лет жила музыкой. Это был мой единственный шанс, – перебиваю его поток слов дрожащим шепотом.
– Алечка, милая моя, любимая… – не переставая тараторить еще какие-то нежности, Данил снова опускается прямо передо мной на пол и упирается в мои колени торсом. Тянется ладонями к моему лицу, обхватывает его и большими пальцами вырисовывает на щеках линии. Он заставляет смотреть в свои глаза. И в его дико расширенных зрачках плещется тот самый азарт. – Какое сейчас уже это имеет значение? Шанс не вернуть. Но мы можем начать новую жизнь… Вместе… Понимаешь?
К моему горлу подкатывает приступ тошноты. Стискивает его так, что я крепко зажмуриваюсь:
– Замолчи, – цежу сквозь зубы.
Не в силах больше слушать этот бред я отмахиваюсь от рук Данила и подрываюсь с кровати. Сейчас я очень хочу спрятаться от него, потому что слишком больно. Но он снова преграждает мне путь из комнаты.
– Аль, – Данил тянется ко мне, а я буквально шарахаюсь от него в сторону.
Его взгляд, наконец-таки, оживает. В нем искрится паника.
– Скажи честно. Прямо в глаза, – я пячусь к стене, а Даня медленно пытается приблизиться ко мне. – Скажи, что у тебя не было и мысли вернуться за стол с этими же деньгами и снова взять карты в руки.
Данил замирает напротив меня. Он запускает пальцы в волосы и нервно взлохмачивает их. А его молчание громче любого крика.
Господи, ну почему все так?
– Скажи мне! – я срываюсь и ору так, что звенит в ушах.
– Да! Да, Альвина! – грубый голос Данила бьет меня куда-то под ребра. – Я хочу вернуть свою жизнь, а не считать эти ебучие копейки. Хочу, чтобы у меня… Блять, чтобы у нас было все! У тебя было все! И если для этого придется туда вернуться – вернусь. Сегодня же я смог выиграть билет в нормальную жизнь. У меня получилось выиграть даже тебя… Я спас тебя.
Мое сердце срывается куда-то вниз, а заодно срывает с меня розовые очки окончательно. Дрожь, расползающаяся по телу, безвозвратно дробит меня на части. Я произношу то, что понимала с самого начала, но просто слишком поверила. Или же слишком сильно влюбилась…
– Тебе нужна помощь. Ты болен, Данил. Прости меня, но… я не пойду с тобой на дно.
Несколько тягучих и болезненных секунд превращают ничтожно малое расстояние между нами в пропасть. Данил оседает. В прямом смысле этого слова. Сжигая меня мертвым взглядом заживо, он делает несколько шатающихся шагов назад, пока не подпирает спиной стену и не сползает по ней на пол.
– Не будь моим палачом. Прошу, Аля… Только не ты, – сдавленно хрипит Данил.
Я хочу заорать в ответ, что он конченая сволочь, отобравшая все, что у меня было. Отобрал часть меня и то, к чему я стремилась всю свою жизнь. Отобрал и даже не извинился.
Но молча, давясь рыданиями, вылетаю в коридор. Ключи, телефон, куртка, ботинки. И плевать, что я все еще в концертном платье, с размазанной по лицу косметикой, наполовину растрепавшимся пучком волос на голове и на улице вообще царит ночь…
Я все равно переступаю порог квартиры Крис навсегда.
– Альвина! – уже за закрытой дверью слышу истошный вопль Данила.
Я не жду лифт, а чуть ли не кубарем выскакиваю из подъезда. Кое-как дозваниваюсь Ане и сбивчиво объясняю, что мне некуда идти. Она, испуганная и заспанная, встречает меня на полпути в общагу. Крепко придерживая возле себя, она что-то объясняет коменданту. Я даже не слушаю.
В моих ушах все еще стоит его крик…
Каким-то чудом нас пропускают наверх, в комнату. Аня уступает мне свое ложе и скромно ютится в уголке кровати проснувшейся соседки. Они обе просто ошарашенно молчат.
А я, уткнувшись лицом в подушку, захлебываюсь слезами и ору от разъедающей меня боли в груди…
