Текст книги "Кубинец. Том II (СИ)"

Автор книги: Алексей Вязовский

Соавторы: Сергей Линник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

Вдруг нацистка остановилась. Моё сердце снова ёкнуло. Что случилось? Неужели она что-то почувствовала? Но нет. Немка развернулась и пошла назад, к набережной, где стояла группа девочек-подростков. Ага, дочку увидела. Вон она стоит, судя по всему упрашивает маму разрешить погулять еще немного.

Я посмотрел на них. Обычная сцена: мать разговаривает с дочерью, отчитывает её, может быть. Пятнадцатилетняя девочка стояла, опустив голову, а женщина что-то говорила ей, активно жестикулируя. И в этот момент вся моя злость, всё желание отомстить, вдруг отступили. Никак не получалось увидеть в ней «тварь», как назвала её Соня. Передо мной стояла мать. Женщина, которая заботится о своём ребёнке.

Спустя пару минут стороны пришли к компромиссу: немка громко сказала дочке, чтобы та через полчаса явилась домой, и вернулась на первоначальный маршрут. Шагала она уверенно и быстро, неуверенный свет уличных фонарей нисколько ей не мешал. И вдруг я понял, что наваждение прошло: передо мной опять цель. Эсэсовка Марта Бергер.

Я, которому вместе с Гарсией и сейчас предстояло сыграть приманку, пошёл навстречу ей. Сердце колотилось, словно сумасшедшее, ладони вспотели.

– Сеньора, извините, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более вежливо и неуверенно. – Мы тут с другом заблудились. Как пройти к пансиону «Патагония»?

Женщина остановилась. Она посмотрела на меня, чуть раздраженно. Наверное, не отошла от разговора с дочерью. Немка уже собиралась ответить, когда Гарсия, как и в случае с Эйхманом, нанёс удар. Он целился в живот, но попал по дамской сумочке, которую женщина держала в руке. От удара сумочка отлетела в сторону, а немка вскрикнула – пронзительно, испуганно. Она шагнула назад, и начала разворачиваться, чтобы убежать, но я, преодолев оцепенение, бросился вперёд. Мой правый хук влетел ей в челюсть. Может, я и пропускал тренировки, но вот это у меня получалось очень хорошо. Крик, так и не вылетев из горла, оборвался с глухим ударом. Женщина беззвучно начала падать на землю.

Пока подъехал взятый напрокат «форд» с Фунесом, Соней и Альфонсо, Гарсия ловко воткнул пленнице кляп в рот и спеленал ей руки. Машина остановилась как по заказу, багажник оказался совсем рядом. Альфонсо выскочил наружу, открыл крышку, и немку, не подающую признаков жизни, быстро и бесшумно запихнули внутрь.

– Не стойте, – прошипел Фунес. – Бегом в машину!

Глава 13

Если бы похищенную вырубил тяжеловес, то очнулась бы она не скоро. А моего весу в шесть десятков килограмм едва хватило, чтобы оглушить женщину, масса которой намного больше. Так что ворочаться и шуметь она начала очень быстро, почти мгновенно. Мимо только промелькнул ее дом, как раздался первый удар из багажника. Потом еще. Сдаваться немка не собиралась: каким-то образом она выплюнула кляп и начала вопить благим матом. Не хватало только, чтобы багажник на ходу открылся и она выпала на дорогу. Мотор «форда», конечно гудел и тарахтел так, что заглушал всё, но держать рядом буйную пленницу не хотелось.

Наверное, и Фунес пришел к такому выводу. Он резко остановил машину и бросил:

– Альфонсо, Гарсия!

Рассказывать, что делать, командир не счел нужным. Оба силовика выскочили наружу, багажник открылся. Женщина продолжала кричать, хрипло, но всё равно пронзительно.

– Заткнись! – рявкнул Гарсия. Я услышал глухие удары. Раз, другой, третий. Казалось, он бьёт её изо всей силы, пытаясь заглушить этот вопль. Крик оборвался. Я представил себе её лицо – разбитое, окровавленное, искажённое болью и страхом. Затем послышался приглушённый стон, и я понял – кляп снова на месте. Они провозились еще немного – наверняка связывали понадежнее. После этого захлопнули багажник и вернулись в машину.

– Можно ехать. Больше не пикнет, – буркнул Альфонсо.

К счастью, упрекать парней за плохо сделанную работу Фунес не стал. Понятно, что на месте похищения всё делалось в спешке, задача была схватить и увезти, и уж окончательно обездвижить можно и после.

Я смотрел в окно, наблюдая, как мелькают мимо огни города. Улицы Барилоче, до этого такие приветливые, теперь казались зловещими и чужими. Меня терзали мысли, насколько легко нас можно вычислить. Машин в городе немного, особенно таких, как взятый напрокат «форд». В местах, где на одном конце не успеваешь чихнуть, как на другом уже говорят «Будь здоров», нас запросто могли заметить. Похищение произошло почти на глазах у всех. Её дочка, та пятнадцатилетняя девочка, гуляла неподалеку, могла что-то увидеть, запомнить. Найти того, кто брал в прокат машину, не составит труда. Завтра утром, самое позднее – к обеду, к нам придут.

Но сейчас мои мысли занимал не только страх разоблачения. Менгеле. Мне казалось, я чувствую его присутствие совсем рядом, будто он всё ещё ходит вдоль строя узников концлагеря, выискивая себе новую жертву, рассматривая нас через свои очки, выбирая, кто ему приглянется. Образы прошлого, которые я так старался похоронить, нахлынули с новой силой: лица мёртвых, стоны умирающих, безразличный взгляд офицера СС.

Машина неслась по вечерним улицам, преодолевая повороты с такой скоростью, что нас отбрасывало в стороны. Хотя сколько там того Барилоче? Пяти минут не прошло, как мы уже выбрались из города. Километров пять ехали прямо, потом Гарсия, вглядываясь на дорогу, мелькавшую в свете фар, сказал:

– Сейчас направо, сразу за камнем.

Фунес притормозил на повороте, и дальше поехал медленно, потому что по такой дороге и захочешь – не разгонишься. Узкая, колдобин больше, чем ровной поверхности. Мы проехали пару километров, и машина остановилась у крохотной скалы. Здесь не чувствовалось ни единого признака человеческого присутствия. Идеальное место для нашей задачи.

Гарсия выскочил из машины, открыл багажник. К нему присоединился Альфонсо. Я слышал, как они выволокли женщину наружу, а затем бросили её на землю перед горящими фарами. Глухой удар, стон.

Соня вышла, и направилась прямо к лежащей немке. Какой-то десяток секунд – и мы уже все обступили пленную. Соня наклонилась и вытащила кляп.

– Что вы творите⁈ Как смеете так поступать? Я – простая женщина, что вам от меня надо⁈ – тут же закричала немка. – Отпустите меня немедленно! Я буду жаловаться на вас!

Немного бестолково, но зато агрессивно. Не сдается.

– Замолчи, – сказала Соня, когда немка остановилась, чтобы набрать в легкие воздуха. И столько было в ее голосе холода, что женщина тут же подчинилась. – Ты – Марта Бергер, да?

Тут до пленной дошло, что никакая это не ошибка, и я увидел, как в ней начинает расти страх. Зрачки расширились, губы задрожали, она судорожно вздохнула.

– Вы ошиблись, сеньоры, меня зовут Ирма Мюллер, я простая домохозяйка! Пожалуйста, верните меня домой, к семье!

– Подожди, милая, – Соня сказала это по-немецки, выделив последнее слово. Наверное, оно часто использовалось охранницей во времена Аушвица, и сейчас израильтянка возвращала привет своей мучительнице.

Соня достала из кармана брюк нож, открыла его, и разрезала на пленнице блузку. Одним движением, придерживая одежду свободной рукой. В прорехе мелькнула оголившаяся грудь, но это никого не волновало.

Мой взгляд скользнул по телу женщины. Я посмотрел на то место, где у Эйхмана видел ожог, но ничего не нашел. Гладкая, бледная кожа, без единого изъяна. Моё сердце упало. Мы ошиблись. Похитили невинную жертву.

Но Соня не прекращала поисков. Она разрезала рукав блузки, обнажая левое плечо, и чуть вывернула его, чтобы всем стало видно. И там, на внутренней стороне, чуть выше локтя, я увидел татуировку. Довольно большую, почти с сантиметр, отчётливую букву «А».

Я вздохнул с облегчением. Не ошиблись. Похищенная – бывшая эсэсовка.

– Что скажешь, милая? – от этого обращения у меня мурашки по коже пробежали. – Наверное, это память о первой любви, да?

Фунес присел и посветил фонарем в лицо пленной – разбитое, с распухшим носом. Но в её глазах я увидел что-то, что выдавало в ней не жертву, а хищника, загнанного в угол.

– Имя? Быстро! – рявкнул Фунес, и я невольно вспомнил допрос в горном лагере. Вдруг захотелось отойти и отлить.

Женщина молчала.

– Как тебя зовут? Милая, – повторила Соня, и меня снова пробрало до самого нутра.

– Марта Бергер, – прошептала пленница.

– Ты служила охранницей в Аушвице? – вопрос Сони прозвучал, словно удар хлыста.

– Да, – ответила Марта. – С марта сорок второго по февраль сорок пятого. Обершарфюрерин Бергер, личный номер четыреста шестьдесят триста двенадцать.

Я почувствовал, как напряжение в воздухе нарастает. Наконец-то. Истина.

– Где Йозеф Менгеле? – спросила Соня, не давая немке ни секунды на передышку. – Ты не можешь его не знать.

Марта Бергер, до этого такая покорная, вдруг подняла на Соню взгляд. В её глазах, несмотря на страх, промелькнула искра вызова.

– Я не вижу смысла отвечать, – прохрипела она. – Вы всё равно убьёте меня. А если начнёте пытать, то я могу и соврать. Давайте. Вот ты, девка, наверное, сидела у нас? Доставь себе удовольствие, прикончи нацистку. Может, я убила кого-нибудь из твоих любимых жидов? Маму, сестру? Или даже бабушку? Стреляй!

Соня не пошевелилась. Да уж, вряд ли ее можно вывести из равновесия такими подначками. Но чем дольше я смотрел на израильтянку, тем меньше понимал, кто из них страшнее.

Фунес сделал шаг вперёд, склонившись над ней.

– Кроме твоей жизни, Марта, есть и семья. Дочь, муж. Если ты скажешь неправду, то они будут уничтожены. Каждый из них.

Я услышал, как Бергер издала глухой стон. Её тело, до этого напряжённое, обмякло. Она закрыла глаза. Перед ней, должно быть, промелькнули лица её близких – дочери, мужа. Её вызов угас, сменившись отчаянием.

– Хорошо, – прошептала она через минуту. – Я скажу. Вы обещаете, что убьёте меня быстро и не тронете моих?

Фунес кивнул.

– Хорошо.

– Менгеле живёт не в Барилоче, – произнесла Бергер едва слышно, – в Лас Викториас. Это посёлок к востоку от города. Точный адрес я не знаю, вторая улица от въезда, поворот направо. Забор покрашен зеленой краской. Я видела, как его машина заезжала туда. Сейчас он живет там один. Жена с пасынком уехали.

Она закончила. Сказала всё, что знала.

Соня, не говоря ни слова, посмотрела на Фунеса. Тот кивнул. Она достала пистолет. Чёрный, блестящий в свете фар.

– Подождите, – подала голос немка. – Мне надо помолиться.

Соня шагнула назад. Минута ничего не решает, а право на последнее желание есть даже у самых отъявленных негодяев.

– Фатер унзер им химмель, гехайлихт верде…

Не тянет время, читает молитву, будто на служении в церкви. Можно сказать, что смирилась с неизбежным. А можно – что не потеряла лицо. Не стала умолять и пытаться целовать ботинки. Такое невольно зауважаешь.

– … Денн дайн ист дас райх унд ди крафт унд ди херлихкайт ин эвигкайт. Амен, – закончила Марта. – Я готова, – добавила она, не открывая глаз.

Соня шагнула вперед, щелкнула предохранителем, наклонилась, приставила ствол к виску эсэсовки, и выстрелила. Марта Бергер вздрогнула и обмякла. Потом судорожно задергала связанными ногами, и через несколько секунд затихла окончательно.

– Луис, Гарсия, Альфонсо, – скомандовал Фунес, – забросайте её камнями. Не должно остаться ничего.

Мы молча принялись за работу. Оттащили тело ближе к скале, а потом начали сооружать могильный холм. Собирали камни, бросали их сверху. Искать не пришлось – этого добра здесь хватает. Я старался не смотреть на труп, но перед глазами всё равно стояли полуоткрытые глаза с полосками белков, сбившаяся юбка, обнажившийся край чулка. Это выглядело отвратительно. Но я продолжал выполнять приказ, не давая себе думать.

Когда тело скрылось под грудой камней, Фунес посмотрел на нас.

– За Менгеле надо ехать прямо сейчас. Нет времени ждать. Только заберём с собой Карлоса. Он нам понадобится.

– Тесновато там сзади будет, – сказал Гарсия, отряхивая руки.

– Да ехать недалеко, потерпим, – ответил Фунес, уже направляясь к машине.

Я не выдержал. Слова сами вырвались наружу.

– А что, если бы похищенная оказалась не той? – спросил я, глядя ему в спину. – Если бы мы ошиблись?

Фунес остановился. Он медленно повернулся ко мне, и в его глазах я увидел снисхождение. Будто ветеран должен объяснить что-то очевидное новичку. Ему приходилось делать это бесчисленное количество раз, и вызывает только скуку.

– Исход оказался бы тем же, Луис, – произнёс он спокойно. – Это война. Жертвы случаются. Мы бы сделали это безо всякого удовольствия, но у нас есть задание, и его нельзя сорвать из-за лишней щепетильности. Отпусти мы её, и за нами тут же пришли бы. О таком не пишут в книгах, Луис, но это часть нашей работы. Приходится жить и с этим.

Я оглянулся на остальных. Соня стояла с пустым выражением лица, Гарсия и Альфонсо смотрели на Фунеса, не произнося ни слова. Их молчание было красноречивее любых слов. Оно подтверждало сказанное Фунесом. Их безмолвие будто говорило: «Мы все это знаем. И принимаем». Тогда я почувствовал себя абсолютно одиноким в своём замешательстве.

* * *

Пока мы ехали, я размышлял, а правильно ли мы поступаем? Эта женщина… В голове вертелась полная равнодушия фраза «Убили бы в любом случае». Думал ли я, когда затевал эту заварушку, что придется делать и такое? И ответил себе: да. Мне это ужасно не нравится, но кто сказал, что я начну вершить правосудие в белых одеждах? Надежда только на помощь вот таких, как Соня и Фунес. Кто-то должен убирать дерьмо. Но вместе с этим хотелось умотать от подобного как можно дальше. А что, если бы я начал делать это сам? А ничего. Даже Эйхмана я бы еще не нашел. Скорее всего, меня бы тихо зарезали в подворотне, начни я в своей дилетантской манере интересоваться нацистами.

Мы вернулись в пансионат. В гостиной царил полумрак, горел лишь один светильник. Карлос и Франциско сидели у стола. Ждали результатов. Кому как не командиру их озвучивать?

– Сказала, – бросил он в ответ на немой вопрос в глазах не присутствовавших на допросе лично.

Все начали рассаживаться, но я решил взять паузу. Мне срочно понадобилось в туалет.

Когда я вернулся, всё закончилось. Обсудили без меня. Самое короткое совещание из тех, что я помню. Фунес, как правило, нудит до последнего, повторяя одно и то же по несколько раз. Но не сейчас. Впрочем, Соня, как обычно, продолжала пялиться в стену перед собой, а Франциско чуть улыбался, явно думая о чем-то другом.

– Подытожим, – сказал Фунес, вставая из кресла. – Едем прямо сейчас. Завтра начнут искать эту Бергер, никто не знает, к чему это приведет. Луис, ты остаешься. С нами едет Франциско. Места в машине нет.

Я только начал открывать рот, чтобы возмутиться, как за меня вступился Карлос:

– Сфотографировать и записать звук и я смогу, ничего хитрого в этом нет. Луис сейчас полезнее радиста. А Франциско пока составит шифровку о наших успехах.

– Хорошо, – кивнул Фунес. – И правда, не подумал. Поехали.

Мы погрузились в машину. Фунес сел за руль, рядом с ним сел Адьфонсо, как самый крупный. А сзади втиснулись я, Соня и Карлос. А потом дверца открылась и возле меня сел Гарсия. Я сразу понял, что дышать если и получится, то с большим трудом. Насчет шевелиться вообще никаких иллюзий не возникало. Скосив глаза, я увидел, что хуже всего Карлосу – у него с одной стороны дверца, совсем не мягкая. На секунду я подумал, что согласился бы ехать и в багажнике.

– Придется потерпеть, – сказал Фунес, посмотрев на нас. – Но тут недалеко.

И снова заезд по Барилоче. Скорее всего здесь нет дорожной полиции, иначе за такие гонки нас наверняка уже арестовали бы. Фунес ехал быстро, почти не разбирая дороги, словно спешил как можно скорее выбраться из этого места.

Если бы не дорожный указатель, я бы и не понял, что мы уже в Лас Викториас. Фунес остановился, проехав немного после въезда. В свете фар вырезался силуэт улицы. Ни фонарей, ни людей.

– Вот она, вторая улица от въезда, – тихо сказала Соня. – Надо пойти, посмотреть, в котором из домов зеленый забор.

– Я схожу, – сказал Альфонсо. – Дайте фонарик.

Вернулся он минут через пять.

– Ну что, нашел? – спросил Фунес.

И я с ужасом приготовился слушать ответ. Вдруг Бергер соврала? Как-то не хочется проверять, угроза нашего командира реальность или просто способ запугать пленницу. Участвовать в убийстве пятнадцатилетней девчонки нет никакого желания.

– Нашел, – кивнул Альфонсо. – Там два дома с зеленым забором.

– Что ж, – произнёс Карлос, его голос прозвучал вдруг необычно бодро. – Пора действовать. Я сейчас притворюсь пьяным. Попытаюсь вломиться в первый же дом. И буду громко вызывать Йозефа. Пятьдесят процентов вероятности, что угадаю с первого раза.

Он достал из кармана фляжку, и плеснул из нее на рубашку. Запах коньяка шибанул в нос. Вот так, сколько ходили вместе, а фляжку я увидел впервые.

Моё сердце ёкнуло. Йозеф. В памяти тут же всплыл рассказ члена похоронной команды, которого я слушал в газовой камере. Те слова, произнесённые им, будто ожили.

– Не Йозефа, – сказал я, стараясь говорить как можно спокойнее, но чувствуя, что внутри всё напряжено. – Беппе. Я читал, что так его называли друзья.

Карлос кивнул. Его лицо, до этого такое сосредоточенное, вдруг расплылось в широкой, чуть глуповатой улыбке. Он развернулся и пошел к повороту на вторую улицу. Его походка, сначала немного неуверенная, вдруг стала валкой, шаткой. Он покачнулся, чуть не упал, но удержался на ногах. Изображал, как настоящий актёр. Мы последовали за ним, прячась в тени. Он дошёл до первого дома, громко распахнул калитку, поднялся на крыльцо, и начал дубасить в дверь.

– Беппе! – прокричал он, и я сразу поверил, что он пьян в дымину. – Открой, дружище! – и добавил по-немецки: – Офне ди тюр!

Через минуту из-за двери послышался приглушённый голос:

– Вы перепутали! Здесь нет никакого Беппе!

– Пардон, сеньор! – рявкнул Карлос. – Спокойной ночи!

Он покачнулся, сделал шаг назад, затем, тяжело переставляя ноги, пошёл через дорогу. Наконец, добрался до второго дома. У меня мелькнула мысль о сторожевых псах, отпускаемых на ночь в свободное плавание, и стало не по себе. Но обошлось. Карлос начал тарабанить в дверь, теперь уже с ещё большим напором, его голос звучал громче, еще более пьяно.

– Беппе, ты где⁈ – прокричал он.

Послышался щелчок отпираемого замка и дверь медленно открылась.

Глава 14

Дальнейшее происходило стремительно, я еле успевал следить за ситуацией. Карлос рванул на себя ручку, и кулак левой руки мелькнул, впечатываясь в лицо открывающего. Дверь, лишенная поддержки изнутри распахнулась настолько резко, что с грохотом ударилась о стену. Карлос, уже с пистолетом в руке, стремительно вломился внутрь. За ним бросились Альфонсо и Гарсия, их шаги гулко отдавались в полутьме прихожей. Бежали они бок о бок, и только перед ступенями крыльца Гарсия пропустил своего спутника. Я последовал за Фунесом и Соней, замыкающим.

Сначала я не различал ничего, кроме смутных очертаний мебели и теней. Свет бил в глаза, и после темной улицы я с трудом различал детали. Но затем, когда Карлос резко повернул налево, указывая пистолетом куда-то в глубину дома и я заметил его. Посреди прихожей, лицом вниз, лежал человек. Белый мужчина, одетый в тёмный домашний халат, с крепко связанными за спиной руками. Он не шевелился.

Я замер на пороге. Ещё не прошло и минуты с того момента, как Карлос дёрнул дверь на себя, а всё уже сделано. Очень быстро и качественно, так что клиент не сможет дернуться даже если захочет. Удивление смешивалось с лёгким чувством нереальности происходящего. Неужели это действительно всё? Так просто?

В прихожую вернулся Гарсия.

– Дом пуст, – тихо произнёс он, обращаясь к Фунесу, который стоял чуть в стороне, внимательно осматривая обстановку. – Больше никого нет.

Напарник кивнул. На его лице промелькнула едва заметная, почти торжествующая улыбка. Он выглядел довольным, даже самоуверенным. Я же, стоявший позади него, тихо вздохнул с облегчением. Словно тяжесть, которую я носил в себе всё это время, на мгновение отступила. Бергер сказала правду.

Соня, до этого момента наблюдавшая за происходящим из тени, шагнула вперёд, ногой перевернула пленника на бок. Тот коротко вскрикнул от неожиданности и боли, голова запрокинулась, и лицо оказалось повёрнутым к нам. Я увидел его: бледное, с отёкшими щеками и мешками под глазами, но при этом странно знакомое. Его взгляд, мутный и испуганный, скользил по нашим лицам, пытаясь понять, что происходит. Лежащий очень походил на пьяного, хотя запаха не чувствовалось.

Соня наклонилась, вглядываясь в его лицо, и на её губах расцвела та самая, странная, почти пугающая улыбка, которую я видел у неё всего несколько раз. Не радостная, не весёлая, а скорее холодная, торжествующая, будто она, наконец, поймала очень хитрую, изворотливую крысу.

– Менгеле, – сказала Соня.

Моё сердце ёкнуло. Доктор Менгеле. Ангел Смерти. Он лежал здесь, перед нами, связанный, беспомощный. Пытался что-то рассмотреть в лице Сони, будто вспоминал, где они виделись. И с него совсем слетели надменность и уверенность, которые я запомнил в момент нашей первой встречи.

Фунес шагнул вперёд. Его голос прозвучал ровно, без единой эмоции.

– Никакой самодеятельности, – сказал он, обращаясь к Соне, но его взгляд скользнул по каждому из нас. – сначала сеньора надо допросить.

Гарсия и Альфонсо быстро подняли Менгеле на ноги. Тот, хоть и пытался сопротивляться, но вяло, только первых пару шагов, а потом просто перебирал ногами, пытаясь успеть за своими конвоирами. Они поволокли его в гостиную, где стояли мягкие кресла. С глухим стуком бросили пленника в одно из них. Менгеле застонал, его тело ударилось о спинку. Но он тут же собрался.

– Мне не очень удобно так сидеть, – произнёс Менгеле первые слова. Ровно, без тени страха, с лёгким акцентом. – Если вы собираетесь меня допрашивать, то свяжите руки впереди. Я так говорить не буду.

Я удивлённо поднял брови. В такой ситуации Менгеле вёл себя очень спокойно. Быстро же он собрался – еще минуту назад я видел растерянного и напуганного субъекта, а сейчас… Ни криков, ни мольбы, ни попыток сопротивления. Лишь холодная, деловая просьба. Нет, это почти приказ. Будто он не жертва, а сторонний наблюдатель, оценивающий происходящее. Или же просто не считает ситуацию слишком опасной. Другой вариант – он внутренне готовился ко всему этому.

Внезапно я почувствовал, как мой живот издал громкое, требовательное урчание. Всегда во время сильных переживаний я ужасно хочу есть, как и сейчас. Я даже смутился. Голод. Такой нелепый и неуместный именно сейчас, но при этом совершенно реальный. Часы напряжения, ожиданий, погони – всё это сказалось. Мне хотелось есть. Боже, как глупо…

Я осторожно вышел из гостиной, стараясь не привлекать к себе внимания. Всё равно Карлосу надо распаковать аппаратуру, проверить, сделать несколько снимков, включить диктофон. Минут десять точно пройдет. Здесь рядом должна быть кухня.

И я не ошибся. В небольшой, но светлой кухне, куда меня привел приятный запах еды, я наткнулся на Альфонсо. Он стоял у открытого холодильника, словно пытался решить, какой сорт колбасы взять.

– Что-нибудь нашёл? – спросил я, обращаясь к нему.

Альфонсо повернулся. На его расслабленном лицо играла лёгкая улыбка.

– Осмотрел здесь всё, – ответил он. – И ничего не нашёл.

– Что, даже колбасы нет? – спросил я, с некоторым разочарованием.

Альфонсо рассмеялся.

– Я другое искал. Здесь полно еды, Луис. Сделай тогда бутерброды на всех. Думаю, быстро мы отсюда не уйдем.

Я ничего не ответил. Открыл холодильник. Перед глазами – мясо, сыр, хлеб, овощи. Натуральное изобилие под лампочкой. У Менгеле всё в порядке с бытом.

Я машинально взял кусок ветчины, положил на стол, отрезал толстый ломоть. Затем достал хлеб и отломил от него кусок. Соединил их – и вдруг понял, что рука зависла.

Будто бутерброд превратился в резину. Воздух в кухне внезапно стал густым, сладким, тошнотворным.

Я смотрел на свою руку и понял, что есть сейчас не могу. Совсем. Бросил бутерброд на стол, и пошел в гостиную. В коридоре стоял Альфонсо.

– Что-то ты быстро.

– Расхотелось, – махнул я рукой. – Может, позже.

Когда я вернулся в гостиную, Фунес уже вёл допрос. Карлос сидел в углу, диктофон тихо жужжал, записывая каждое слово. Фотоаппарат лежал рядом, значит, снимки готовы. Менгеле, которому руки связали впереди, сидел прямо, со спокойным, почти надменным взглядом. Он рассказывал о своей деятельности в Аушвице. И я снова поразился, настолько обыденно выглядят эти звери. Что Эйхман, который походя упомянул, как приказал расстрелять сто сорок тысяч обитателей будапештского гетто, а потом сокрушался, что мадьяры оказались недисциплинированными негодяями, и приказ не выполнили. Что этот… даже не знаю, как его назвать.

Я замер на пороге, слушая голос Менгеле, и чувствовал, как внутри меня всё сжимается. Он говорил о своих «обязанностях», о «необходимости поддержания порядка», о «научных изысканиях». И ни в одном его слове не было и тени раскаяния.

– О ком там жалеть? – произнёс он, когда Соня спросила об уничтожении узников «цыганского лагеря». – Я только приказал облегчить им страдания. В этом заключалась моя служба.

Менгеле не переживал никаких эмоций. Он говорил о смерти тысяч людей, словно о статистике, о числах, не имеющих никакого отношения к реальным жизням. Всё человеческое в нём давно умерло.

Соня, сидевшая напротив Менгеле, задала следующий вопрос:

– А что насчёт ваших опытов в Аушвице-два?

Менгеле, казалось, даже оживился.

– Те научные изыскания, которые я там проводил, достойны только уважения, – с апломбом заявил он. – Я и мои помощники проделали огромный объем работы, и делалось это ради науки и прогресса. Ради будущего. Теперь мы намного больше знаем о течении заразных болезней, и я вас уверяю, врачи поблагодарят меня и моих соратников!

* * *

Я еле сдерживал себя. В горле встал ком, а на глаза навернулись слёзы. Наука? Прогресс? Это же… немыслимо. Столько людей погибло. Я посмотрел на Соню, на её спокойное лицо, и удивился её хладнокровию. Как она может а слушать этот бред без единой эмоции? В её глазах я не видел ни гнева, ни отвращения. Лишь холодная, непроницаемая маска.

– Перечислите опыты, которые вы там проводили, – задала она следующий вопрос.

И тут в Менгеле будто открыли клапан. Он скрупулезно начал называть всё, что творилось под его руководством. Похоже, этот гад никак не мог найти благодарную аудиторию, готовую оценить его «изыскания». На нас полился хронологически выверенный отчет об операциях и их результатах, экспериментах с карликами и близнецами, попытках пересадки органов, заражении больших групп заключенных инфекциями, проценте выживаемости при отсутствии медицинской помощи, питания, отопления. Карлос сменил одну пленку в диктофоне, потом вторую, а рассказ не заканчивался.

Где-то через час Менгеле остановился и сказал:

– Воды принесите. В горле пересохло.

И снова не просьба, а указание. Будто он выступает на какой-то конференции и напоминает ассистенту об упущении. Фунес кивнул мне и я нехотя пошел на кухню. Понятно, что воду дать ему придется. Но как же мне хотелось поставить эсэсовца и заставить стоять несколько часов без пищи и воды, да еще и лупить его палкой за малейшую попытку пошевелиться, как он делал с нами. Но нет, нельзя, пусть рассказывает дальше, это намного важнее, чем возможные физические страдания.

Кошмарное повествование об опытах закончилось примерно через полтора часа после начала. Устали все, кроме Менгеле и Сони. Она, похоже, неплохо подготовилась и знала, о чем спрашивать. Наверняка израильтяне собирали материалы, потому что уточняющих вопросов прозвучало очень много.

После ужасов Аушвица Фунес перешёл к следующей теме:

– Что насчёт наворованных у заключенных концлагерей ценностей? Золотые коронки и прочее.

Менгеле снисходительно усмехнулся.

– Никогда не опускался до грабежа, – заявил он. – Меня это не интересовало. Моя миссия была другой, более высокой.

Но тут же, словно вспомнив что-то, добавил:

– Хотя в Швейцарии у меня есть счёт «на чёрный день». Но там лежит смехотворная сумма, всего двадцать тысяч франков. На это разве можно прожить?

Я не выдержал и влез в допрос.

– Сколько получал в месяц гауптштурмфюрер?

Он бросил на меня надменный взгляд.

– Сто тридцать девять марок, – ответил он, будто это была совершенно очевидная информация.

Я попытался посчитать в уме, за сколько лет службы можно накопить такую сумму, но сразу бросил эту затею. Сейчас не до арифметики.

Фунес потребовал доступ к счёту. Менгеле после некоторого сопротивления выдал все необходимые данные. И тут, словно ему наскучило это «мелкое» дело, он вдруг изменил тон.

– На такую ерунду не стоит даже тратить время, – с апломбом заявил он. – Я знаю человека, который прятал в соляных шахтах Тюрингии золото рейха, а там ценности считали грузовиками. Это гауптштурмфюрер Эрих Прибке. Он живёт в Ункильо. У меня есть его адрес.

Я удивлённо посмотрел на Менгеле. Связанный, избитый, но уверенный, что всё ещё играет в шахматы, где каждый ход – его. Он отвечал на вопросы Фунеса почти без принуждения, но вид у него был такой, будто он делает нам одолжение. Словно мы, недочеловеки, должны быть благодарны ему за эти крохи информации.

Допрос продолжался ещё несколько часов. Горка диктофонных плёнок на столе Фунеса всё росла и росла, достигнув немалых размеров. Менгеле рассказывал о других нацистах, о местах их укрытий, о своих связях. Его память была феноменальной, и он, казалось, наслаждался тем, что делится этой информацией, словно пытался показать нам какой он осведомленный, важный для нас источник сведений.

О своем выезде из Германии после оккупации Менгеле рассказал во всех подробностях: как обманул американцев, потом проник в советскую зону, чтобы вытащить архив с исследованиями. А уж о «крысиных тропах» и помощи Ганса-Ульриха Руделя и Адольфа Эйхмана поведал чуть не с улыбкой.

– И где сейчас архив? – спросил Фунес.

– Здесь, – самодовольно ответил Менгеле. – В моем кабинете.

Фунес кивнул Карлосу, и тот вышел. Через минуту вернулся и показал нацисту толстую канцелярскую папку с надписью готическим шрифтом.

– Да, в таких папках, – кивнул немец.

– А что же вы не попытались скрыться, когда получили известие о смерти Эйхмана? – снова влез я с необязательным вопросом.

– Самонадеянность, – кивнул Менгеле. – Думал, что живу достаточно далеко от Буэнос-Айреса. А вы так быстро до меня добрались. Это Адольф меня сдал?

Но ответа не дождался.

Наконец, когда Менгеле замолчал, Фунес поднялся. Он даже потянулся после долгого сидения. Размял руки, не спеша провел ладонями по бедрам, и, подняв голову, рассматривал балку под потолком.