Текст книги "Кубинец. Том II (СИ)"

Автор книги: Алексей Вязовский

Соавторы: Сергей Линник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

* * *

Мы с Соней и Гарсией пошли к кинотеатру Ривадавии, куда Прибке собрался привести свою семью. Сеанс на восемь вечера. Карлос с Альфонсо и Фунесом отправились своим путем. Франциско тоже поехал ставить машину в назначенном месте. А мы с Соней сели на лавочку недалеко от входа, изображая брата с сестрой. Я даже не пытался с ней заговорить. И самому не хотелось, и Соня та еще болтушка. Иногда создается впечатление, что с каждым словом она теряет кусочек жизни, и бережет остатки. Гарсия встал на углу кинотеатра, если вдруг Прибке придёт с другой стороны.

Народу на сеанс собралось немало. А как же – пятница, вечер, новый фильм. Кто хотел, посмотрел его в Кордове или другом месте, но осталось достаточно и тех, кто никуда не спешил, а дождался показа рядом с домом. Люди толпились у входа, покупали билеты, разговаривали, и их голоса сливались в негромкий гул. Цветочницы предлагали букетики парочкам, мальчишки продавали сигареты, мороженщик шумно расхваливал свой товар. Я так увлёкся этой сценкой обычной жизни, что чуть не пропустил появление Прибке. Он стоял у входа, рядом с ним – женщина и двое детей: паренек лет семнадцати, с пушком юношеских усиков на верхней губе и девочка лет пятнадцати, чуть нескладная, в очках. Его семья. Они стояли, о чем-то разговаривали, предвкушая каждый своё: жена с детьми – новый фильм, а муж – пару партий в шахматы с рюмкой коньяка.

Прибке что-то говорил им, даже слегка улыбнулся несколько раз. Обнял жену, поцеловал детей, погладил их по волосам, и затем, неторопливо, прогулочным шагом, направился в сторону переулка, ведущего к дому Кампоры. У меня во рту пересохло сразу. Он еще не знает, что это – финиш. С каждым шагом он навсегда удаляется от своих близких. На секунду я попытался представить: а каково им будет, когда кто-то сообщит о гибели отца и мужа. А потом вспомнил холодный пол газовой камеры и падающие одно за другим тела – и жалость улетучилась сама собой.

Я выждал несколько секунд, чтобы Прибке немного оторвался от нас, а затем двинулся за ним. Гарсия и Соня шли чуть позади, держась на небольшом расстоянии. Мой взгляд скользил по улицам, отмечая каждую деталь: проезжающие машины, редких прохожих, свет в окнах домов, тени от деревьев. Три квартала, два, один…

Между нами и Прибке никто не шёл. Только сзади послышался звук тормозящей машины, которая остановилась, и тут же сразу поехала дальше, обогнав нас. Я присел, притворяясь, что поправляю несуществующий шнурок, и посмотрел назад. Никого. Да и дверца не хлопала. Это от нервов всё, дую на холодную воду.

Мы повернули за Прибке на Санта-Фе. Пока мы шли за ним от кинотеатра, порядком стемнело. Еще не ночь, но уже густые сумерки. Несмотря на обещания Кампоры, фонари светило довольно слабо. В тени деревьев и вовсе ничего не видно. Шаги эсэсовца глухо отдавались в тишине, изредка нарушаемой лишь случайными уличными звуками. Мы шли за ним, словно тени, стараясь не выдать себя – я впереди, а Соня с Гарсией шагах в десяти за мной.

И вдруг сзади послышался шум: кто-то весьма бесцеремонно продирался сквозь кусты живой изгороди. И сразу раздались выстрелы. Резкие, сухие хлопки, разрезавшие тишину ночи, словно кто-то рвал тряпку. Я замер – всего на мгновение, а потом рухнул на землю, откатившись в сторону. Сердце упало в пятки. Что случилось? Кто стреляет? Мой взгляд метнулся назад, пытаясь понять, где источник звука.

Глава 19

Уже упав и откатившись, я посмотрел назад. И увидел, как Соня сначала пошатнулась, а потом у нее подкосились колени и она опустилась на дорогу.

Уже не знаю, что там случилось с пистолетом стрелявшего, но после первых трех выстрелов он стрельбу закончил. Хотя остался стоять с вытянутыми вперед руками. Может, патрон перекосило. Зато Гарсия доказал, что не напрасно ест свой хлеб – дважды выстрелил, и нападавший, торчавший темным силуэтом в тени, рухнул как мешок с картошкой.

Сколько времени это всё заняло? Да пару секунд, наверное. Или даже меньше. И тут выстрелы раздались впереди. Двое палили от дома Кампоры, чуть слева от улицы. Стрелял и Прибке, а им отвечали Фунес и Альфонсо.

– Контроль! – крикнул промчавшийся мимо меня Гарсия.

Я встал и наконец-то вытащил свой пистолет. Снял с предохранителя и подбежал к упавшему. Как бы мне ни хотелось посмотреть, что случилось с Соней, но Гарсия прав – оставлять без контроля противника в неизвестно каком состоянии – верх глупости. Вполне возможно, что он притворился, и сейчас я лягу рядом с израильтянкой.

Что тут у нас? Лежит, стонет. Белый, коротко стриженый. Шляпа слетела и валяется ближе к живой изгороди. Пистолет в паре шагов. И он тянет к нему руку. Левую, потому что правое плечо у него в крови. Вторая дырка у стрелявшего в груди, с той же стороны. Небось, у него сейчас там вовсю льется кровь из пробитого легкого, и без помощи смерть наступит очень скоро. Но ждать не стоит.

Я чуть замешкался, потом прислонил ствол к его виску, и нажал спусковой крючок. На земле под головой упавшего расплывалось темное пятно. А сам нападавший дернул пару раз правой ногой и затих. И только после этого я бросился к Соне.

Я опустился на колени. Даже в слабом свете видно: она бледная, глаза закрыты, дыхание рваное. Правая рука прижимает бок. Я осторожно поднял её ладонь – под ней на блузке расплывалось тёмное пятно крови.

– В живот попали, – прошептала Соня едва слышно. – Брось… Помоги… остальным.

Она открыла глаза и посмотрела на меня.

– Не беспокойся, – сказал я, пытаясь говорить как можно более уверенно, хотя мой собственный голос дрожал, а руки заметно тряслись. – Όλα θα πάνε καλά, – прошептал я по-гречески.

«Всё будет хорошо». Так говорил мой дед, когда всё шло наперекосяк. Слова из детства, всплывшие сами. Может, хотел, чтобы она поверила. Или чтобы я сам удержался за эту хрупкую надежду.

* * *

Не теряя больше ни секунды, я бросился вперёд, где стрельба закончилась, а доносились стоны и ругань Фунеса, которому что-то отвечал Альфонсо. Значит, они живы.

Я выбежал на небольшую площадку перед домом Кампоры секунд через десять – нас разделяла совсем ерундовая дистанция. Уличные фонари здесь светили чуть ярче. У крыльца, на земле, лежали два тела. Один – толстяк лет сорока, с пробитой грудью, хрипящий и корчащийся в агонии. Второй – Кампора. Лицом вниз, чуть согнув перед собой руки, без движения. Но я узнал его по волосам. И кровь. Она растекалась по земле, не успевая впитаться в пыль.

Ближе к нашей машине, стоявшей чуть в стороне, сидел на земле Фунес, прижимающий к левому плечу оторванный рукав рубашки. Гарсия, склонившись над ним, что-то быстро говорил, перевязывая рану. Альфонсо, наш второй силовик, стоял рядом, занятый именно тем, за чем мы и пришли сюда. Перед ним на земле лежал извивающийся змеёй Прибке. Впрочем, Альфонсо уже успел связать его, а сейчас накладывал жгут на бедро эсэсовца.

– Давайте его в багажник! – скомандовал Фунес. Он даже не смотрел в мою сторону.

Альфонсо, кивнув, быстро поднял Прибке на ноги. Тот уже совсем перестал сопротивляться. Его тело обмякло, и он повис на руках силовика, словно мешок. Впрочем, это и есть сопротивление – времени на него потратят больше. Альфонсо поволок немца к машине, Гарсия тут же присоединился, помогая запихнуть пленного в багажник с помощью пинков и подзатыльников. Крышка захлопнулась с глухим стуком.

Фунес наконец поднял голову. Его взгляд скользнул по мне.

– Там… Соня… – выдохнул я.

– Что с ней?

– Ранена в живот, – ответил я, стараясь говорить как можно спокойнее, но мой голос всё равно дрогнул.

Лицо Фунеса потемнело. Он на мгновение закрыл глаза, словно пытаясь переварить услышанное.

– Быстро в машину и уезжаем, – скомандовал он, его голос стал ещё жёстче. – Место встречи известно.

– С вами что? Ранены? – спросил я вдогонку.

– Ерунда, царапина, – буркнул аргентинец.

Не теряя ни секунды, я бросился бегом назад, к Соне. Гарсия, не говоря ни слова, последовал за мной.

Но первым прибежал Франциско. Он уже сидел рядом с ней, держа за руку, и что-то тихо шептал, но я не разобрал слов. Да и так ли это важно? Но перед этим радист умудрился наложить ей повязку на живот, и бинты уже успели пропитаться кровью.

– Соня, – прошептал я, осторожно касаясь её щеки. Она не реагировала.

– Давай её отнесем в машину, – скомандовал Гарсия. – Быстро.

Мы с Гарсией и Франциско бережно подняли Соню на руки, стараясь не причинить ей лишней боли. Её тело оказалось лёгким, почти невесомым.

Мы уложили Соню на заднее сиденье «форда». Её голова безвольно упала на мои колени. Я осторожно поправил ей волосы, откинул их от лица. Она так и лежала с закрытыми глазами и дышала чуть слышно.

Гарсия сел на переднее сиденье, рядом с Франциско, который уже дергал первую передачу и выжимал сцепление. А потом резко тронулся с места. Машина рванула вперёд, и я ударился головой о спинку сиденья.

– Осторожнее! – крикнул я Франциско – Не гони!

Но в ответ мне ничего не сказали. Наоборот: мы тут же въехали в выбоину, нас снова качнуло, но замедлились.

Только мы начали пересекать улицу Санта-Фе, как справа нас осветили фары. Я прищурился, пытаясь понять, что это. Впрочем, вот они проехали под фонарем, и сразу стало ясно: полиция. Чёрт. Этого нам только не хватало. И до них всего метров двадцать! Откуда они взялись? Если сообщение о перестрелке так быстро дошло до участка, то послать сюда патруль для проверки они точно не успели бы.

– Полиция! – вырвалось у меня.

Франциско резко повернул руль, пытаясь выехать из колеи. Машина дёрнулась, меня отбросило в сторону. Соня застонала, и я чуть было не уронил её. Мне оставалось только крепче прижимать её к себе, пытаясь удержать на месте.

– Стреляй! – крикнул мне Гарсия.

Я начал быстро вращать стеклоподъемник. Придержал голову Сони на сиденье, достал свой «вальтер». Высунулся наружу, вытянул руку в их сторону, и дважды выстрелил. Не знаю, попал ли, нас ужасно трясло, но полицейские не остановились, лишь их машина вильнула, ткнувшись крылом в живую изгородь.

Я тут же потерял их из вида: Франциско резко нажал на газ, меня бросило на спинку сиденья. «Форд» рванул вперёд, набирая скорость. Мы ехали прямо по улице Павон, оставляя за собой полицейскую машину.

– Держись! – крикнул Франциско.

Преследователи не отстали. Их фары освещали нам спину, а тишину ночи разрывал звук клаксона, который водитель использовал вместо сирены. Я оглянулся. Они продолжали нас догонять. Хорошего мало – полицейские лучше знают город, уйти не получится. Опять стрелять?

Франциско круто поворачивал, следуя указаниям Гарсии, и пытаясь оторваться от преследователей. Улицы, по которым мы ходили пешком с Карлосом, теперь мелькали перед глазами, сливаясь в единый неразборчивый поток. Доррего, Альберди, Чако, Энтре Риос, Корринтес…

– Не отстают! – крикнул Гарсия.

Он сидел спереди и тоже держал пистолет. Уж он там, на Санта-Фе, не промазал бы. Но стрелял я.

– Сейчас налево и остановись! – скомандовал Гарсия.

Франциско кивнул и резко свернул в узкий переулок, название которого я не помнил, а затем радист внезапно затормозил. Машина дёрнулась, меня снова отбросило в сторону. Я лишь крепче прижал к себе Соню, пытаясь защитить её от толчков.

Гарсия выскочил из машины, не теряя ни секунды. Он встал у заднего бампера, поднял пистолет, и, когда полицейская машина показалась из-за поворота, трижды выстрелил в неё. Раздались глухие хлопки, затем – звон разбитого стекла. Автомобиль резко остановился, его правая фара погасла. Гарсия бросился обратно в машину. Он запрыгнул на своё место, захлопнул дверцу.

– Давай, гони! – крикнул он, тяжело дыша. – Сейчас налево, справа тупик!

Полицейские – не дураки. Как только поняли, что им светит, героизм и желание поймать нас немедленно закончились. Уж лучше бы сразу так. Хотя вполне возможно, что мои выстрелы они пропустили из-за шума мотора. Как же: стрельба в Ункильо. Наверное, в этой тихой заводи первая лет за сто, если не больше. До этого только землетрясения случались.

После этого мы ехали спокойно. Через несколько поворотов Франциско вырулил на шоссе на северной окраине города. Дорога здесь сужалась, стала пыльной, будто сюда специально завезли и рассыпали песок. Закончились даже редкие и тусклые фонари, и мы теперь видели только то, что выхватывали из темноты фары «форда».

Мы проехали мимо какого-то отеля, в котором слабо светилась одна неоновая вывеска с мигающей последней буквой в слове «Hotel», то и дело превращая гостиницу в «горячо». Остальные окна смотрели на дорогу черными прямоугольниками. И всё, Ункильо закончился. Хотя несколько сотен метров спустя нам пришлось объехать компанию ночных гуляк, вопящих нестройным хором какую-то песню о птичке на проводе и размахивающих бутылками. Кто знает, куда и откуда они шли. Через пару километров Франциско повернул на заросшую травой колею, и вскоре мы оказались у заброшенного карьера.

Здесь нас уже ждала вторая машина. Её фары освещали небольшую площадку, окружённую скалами и деревьями. Здесь можно из пушки стрелять, никто не услышит. Хорошее место выбрали ребята.

Фунес подошёл к нашей машине, открыл заднюю дверцу. Его взгляд скользнул по Соне, лежавшей у меня на руках.

– Что с ней?

– Плохо, – ответил я. – Кажется, потеряла сознание.

Мы осторожно достали Соню с заднего сиденья, уложили её на какой-то плед, уже расстеленный на земле перед горящими фарами нашей машины. Я попробовал пульс – нитевидный, еле нащупал.

– Сейчас уколю ей морфий, – сказал я, и пошел открывать багажник.

– Занимайся с ней, – велел Фунес и закашлялся. – Мы посмотрим на Прибке.

Я взял сумку и потащил ее к Соне – там свет, быстрее разберусь. Вытащил пузырёк с морфием, тот самый, который прихватил «на всякий пожарный» в аптеке в Буэнос-Айресе, и коробочку с шприцем. Набрал лекарство, затем осторожно закатал рукав Соне, перетянул плечо ремнем, и долго нащупывал вену. Ничего. Наверняка и на другой руке то же самое. В конце концов, можно уколоть и в мышцу – дойдет буквально на пару десятков секунд позже. Всё равно это облегчит её страдания, хоть не надолго, а с веной я дольше провожусь.

– Όλα θα πάνε καλά, – прошептал я по-гречески, повторяя слова, которые уже произносил. – Всё будет хорошо, Соня. Держись.

Её глаза медленно открылись. Она посмотрела на меня и слабо улыбнулась.

– Еще один сосед, – прошептала едва слышно.

Я сжал её руку в своей.

– Я… сам грек, Соня, – начал я, чувствуя, что слова даются мне с трудом. – Я… я был в Аушвице. Меня зовут Симон. Мой номер восемьдесят три пятьсот семнадцать. Я умер в газовой камере. Но затем… затем произошло нечто… не могу объяснить. Я вернулся. В чужое тело, в будущее.

Соня слушала молча.

– Дай мне попить, пересохло всё, – она облизала губы сухим языком.

– Тебе нельзя… – начал я.

– Дай хоть рот…

Она не договорила фразу, да и сказала слабым голосом, с трудом выдыхая слова.

Я дал ей воды из фляги, она глотнула немного, и через секунду она вылилась у нее изо рта.

– Где ты родилась? Теперь уже можно сказать.

Она закрыла глаза, шумно вздохнула, и попыталась улыбнуться. Получилось так себе, больше похоже на гримасу. Но оказалось, что этот вдох и улыбка – последнее, что сделала Соня. Она умерла.

* * *

Я закрыл ей глаза и поправил челюсть. Потом вытер рукавом щеку и губы. Встал и пошел к нашим. Они как раз вытащили Прибке, и Франциско подключал свою аппаратуру. Фунес стоял рядом, накинув пиджак, сквозь прореху в рукаве которого мелькнул бинт. Остальные просто ждали. Карлос развалился на водительском сиденье, Гарсия и Альфонсо чистили пистолеты, разложив ветошь на капоте.

– Что? – спросил аргентинец.

– Она умерла.

Прибке поднял голову.

– Сдохла жидовка? Жаль, не получилось всех положить. Обманули вас как детей.

– А ты не специалист по засадам, – спокойно ответил Фунес. – Хвалиться нечем – бойцов своих потерял, результата нет. Так что молчи, пока тебя не спрашивают. Ребенком оказался ты.

Слушать фашиста не стали, а потянулись туда, где лежала Соня. Пошел и Фунес. Я остался наедине с немцем, но тот молчал, закрыв глаза и поглаживая раненое бедро связанными перед собой руками.

– Луис, Гарсия, Альфонсо, – вернул меня к действительности голос Фунеса. – Отнесите тело в сторону и прикройте камнями. Похороним её позже.

Ну да, сначала дело. Хотя здесь даже яму толком не вырыть без кирки или лома – почва каменистая. И я оценил тактичность Фунеса: когда мы бросили в горах тело эсэсовки Бергер, он приказал забросать его. А здесь – прикрыть. Мы и старались только аккуратно укладывать камни.

Прибке будто ждал нас и сразу начал рассказывать, как вычислили нас. Сигнал дала соседка со старого места жительства, когда наши пошли искать его по адресу, который дал Менгеле. Потом осталось подловить кого-то из нас и завести беседу о будущей встрече. Покойный Кампора охотно предоставил свой дом, и вместе со своим товарищем Мигелем участвовал в засаде. А отстреливать нас начал лейтенант Граббе.

Фунес послушал, как нацист, кстати, почти без акцента, пел соловьем о засаде и сокрушался невоздержанности участников, а потом прервал монолог.

– Мне это неинтересно, Прибке. Давай координаты шахты.

– Какой шахты? – неподдельно удивился немец.

– Альфонсо, начинай, – кивнул Фунес.

Избивали Прибке методично, не пропуская ни одного места. Каждый удар сопровождался его стоном. Длилось это не очень долго, минут пять, после чего немца шумно вывернуло.

– Готов рассказать про шахту? – спросил командир, останавливая Альфонсо взмахом руки. – Учти: умереть у тебя не получится. Если что, сам знаешь, истязать человека можно долго. В конце ты сойдешь с ума, но перед этим всё расскажешь.

– Не знаю никакой шахты, – простонал Прибке.

– Помни, я предлагал легкий путь, – сказал Фунес, достал из кармана кусачки и пощелкал ими. – Смотри, я ничего от тебя не скрываю. Сейчас я буду откусывать твои пальцы, по одной фаланге. Начнем с левой руки – вдруг тебе придется писать что-то. Потом перейдем на ноги. После ног наступит очередь твоих причиндал. За ними – уши и нос. И только потом – правая рука. Готов? – спросил Фунес, и щелкнул кусачками.

Ужас наводили не описания будущих страданий – я уверен, эсэсовец Прибке мог дать аргентинцу фору в знании пыток, а спокойный и бесстрастный голос, слушая который, перестаешь чувствовать себя человеком. Мне самому стало неприятно от таких перспектив, хотя я мог отказаться даже от роли зрителя.

Прибке закричал что-то нечленораздельное и попытался дернуться, но привязали его крепко, так что он даже двинуться не мог.

– Больно? – участливо спросил Фунес. – Извини, амиго, кусачки тупые, они скорее передавливают и дробят кости. Где шахта?

Прибке только вдохнул и зажмурил глаза. Затем, чтобы тут же завопить – еще одна фаланга его мизинца упала на землю.

– Стойте! Не надо! – закричал немец. – Я не Прибке!

Глава 20

Не знаю как другим, а для меня его слова прозвучали совершенно неожиданно, и я замер, невольно переведя взгляд с окровавленного мизинца на его лицо. Пленник, до этого скорчившийся на земле, теперь смотрел на Фунеса широко раскрытыми от ужаса глазами. Он дрожал. Пот ручьём струился по его лбу, смешиваясь с грязью и кровью, а губы, до этого сжатые в тонкую нитку, теперь дёргались, пытаясь выдавить ещё что-то.

Фунес, однако, оставался невозмутимым. Он не убрал кусачки, продолжая держать их в руке, словно ожидая, что тот скажет дальше.

– И кто ты? – спросил он, и в его голосе не было ни капли удивления, лишь сухое любопытство. – Святая Тереза? Или папа Хуан двадцать третий? Чего только люди не придумают, даже слушать скучно, – и он потянулся кусачками к остаткам пальца.

– Карл Пихлер, сеньор! Я не служил в шутцштафл! Я капитан вермахта, – прохрипел пленник, не отрывая взгляд от ненавистных кусачек, и тяжело дыша, будто пробежал пару километров. – Я не Прибке. Эрих… Эрих Прибке сейчас в Рио-Себальос. Недалеко отсюда. Ждёт сообщений об исходе засады.

Моё сердце ёкнуло. Рио-Себальос. Ещё одно название, которое теперь навсегда будет связано с кровью и смертью. И Прибке. Значит, его снова придётся искать. И это не конец. Не успел я додумать свою мысль, как Фунес, не меняя выражения лица, снова поднял кусачки.

– Ладно, Карлито, – так же холодно сказал Фунес, кивнув. – Допустим, я тебе поверил. Сейчас поедем туда, и ты покажешь. Но знай, если обманул, я придумаю что-то получше, чем шутки с твоими пальчиками.

Пихлер вздрогнул. Его глаза забегали, пытаясь найти хоть малейший шанс уйти от неизбежного.

– Нет, – просипел он. – Я… я не могу. Меня убьют. Моя семья…

Фунес посмотрел на него, а затем, без единого колебания, клацнул кусачками. Я услышал глухой, отвратительный хруст. Ещё одна фаланга. На земле рядом с первой каплей крови появилось новое тёмное пятно. Пихлер заорал, его крик оборвался на полуслове, сменившись хриплым стоном.

– Последняя фаланга на этом пальце, – сказал Фунес. – Потом перейдем к безымянному. На чем ты собрался носить обручальное кольцо? И далее по списку. Я не играю с тобой. Время на сантименты истекло. Если ты думаешь, что по такому нацисту, как ты, я потом всплакну – ошибаешься. Порежу тебя на лоскуты с превеликим удовольствием!

Пихлер поднял на нас взгляд. Его глаза, полные ужаса, скользнули по каждому из нас, пытаясь найти хоть малейшее сочувствие. Но в наших лицах он, вероятно, не увидел ничего, кроме холодной решимости.

– Хорошо, – прошептал он. – Я покажу. Только… только прекратите. И перевяжите!

Фунес кивнул. Он вытер кусачки об одежду пленного, а потом убрал их в карман. Лицо его оставалось таким же бесстрастным, словно он только что занимался чем-то обыденным, а не откусывал человеку пальцы.

– Альфонсо, Гарсия, – скомандовал он. – Забирайте его, перевяжите по-быстрому. Кто смотрел, что у него с ногой?

– Навылет, кровотечения почти нет, – сказал Альфонсо. – Ничего срочного, я перевязал.

– Луис, Карлос, садитесь в машину к Франциско. Мы впереди, вы за нами.

Я кивнул, не говоря ни слова. Франциско, бледный, но сосредоточенный, быстро начал собирать свою аппаратуру. Казалось, он совершенно спокойно относится к жестокости. По крайней мере и после Эйхмана, и сейчас он не рвал рубаху в рыданиях и с аппетитом проблем не испытывал.

Мы погрузились в машину. Альфонсо и Гарсия втолкнули Пихлера на заднее сиденье, затянув кисть какой-то ветошью. Тот сидел, скорчившись, его взгляд был прикован к своей искалеченной руке. Я посмотрел на это пару секунд, потом вернулся к «форду», на котором мы сюда приехали. Вот Сони с нами больше не было. Наверное, я только сейчас понял, что она умерла. Мне почему-то вспомнился момент наблюдения за кондором. Один из немногих, когда Соня выбралась из панциря и показала кусочек настоящей себя.

Франциско завел машину, Карлос сел впереди, но я попросил подождать минуту. Схватил ветошь, бутылку воды и протер с заднего дивана натекшую кровь, пока она не засохла окончательно. Вот тут меня и накрыло. Я тер мокрой тряпкой бурое пятно, едва удерживаясь, чтобы не всхлипнуть.

– Поехали уже! – крикнул Фунес, открыв дверцу. – Луис, заканчивай! Не до того сейчас. Время не ждёт.

Головная машина тронулась, оставляя за собой пыльный след.

* * *

Мы выбрались на главную дорогу, но повернули не направо, к Ункильо, а налево – прочь от него. Проехали через какой-то поселок, на въезде в который даже отсутствовала табличка с названием. Тут пыли на дороге оказалось еще больше, и Франциско чуть замедлился, чтобы отстать от машины Фунеса.

Наконец минут через пятнадцать мы увидели огни. Небольшой городок, затерянный в темноте. Рио-Себальос. Такие же маленькие домики на окраине, грунтовая дорога и живая изгородь, редкие фонари дальше по улице.

На втором перекрестке наши резко затормозили, даже назад немного сдали. Небось, Пихлер поздно сказал, что надо поворачивать. Скорее всего, получил за это пару тумаков, исключительно для поддержания боевого духа.

Проехав буквально пять или шесть домов, передняя машина прекратила движение. Мы подъехали ближе и остановились за ними и подошли к задней дверце, на которой Альфонсо опустил стекло.

– Здесь, – прошептал Пихлер, указывая вперед. – Через четыре дома, с красной черепичной крышей. Прибке ждёт там. С ним еще двое охранников.

Фунес кивнул. Он остановил машину чуть в стороне, в тени деревьев, чтобы нас не было видно.

– Хорошо, – сказал он. – Карлос, ты остаёшься здесь, прикрываешь нас. Луис, Гарсия, Альфонсо – за мной.

Мы прошли вперед: в авангарде Гарсия, подталкивающий хромающего Пихлера, за ним остальные. Ночную тишину прерывали только цикады, трещащие так оглушительно, будто сейчас стоит адская жара. На этой улочке даже собаки не лаяли. Вдруг пленник остановился.

– Сеньоры, – быстро зашептал он. – Вот этот дом. Я… я не пойду туда. Я же привел вас сюда, что еще надо? Они меня убьют. Это страшные люди.

Фунес подошел к нему поближе и сунул руку в карман. Пихлер как завороженный смотрел туда, ожидая появления кусачек. Но Фунес не стал их доставать.

– Не убьют, – произнёс он. – Ты пойдёшь. И будешь стучать в дверь. И говорить, что пришёл. А потом… – он замолчал, многозначительно посмотрев на немца. – Ты же хочешь жить, верно?

Пихлер вздрогнул. Его лицо побледнело ещё сильнее. Он дернулся в тщетной попытке вырваться, но Гарсия крепко держал локоть. Альфонсо подошел с другой стороны и ударил немца под дых.

– Иди уже, и делай, что тебе сказали, – прошипел ему в ухо Альфонсо, и Пихлер закивал.

Мы подошли к дому. Темнота, тишина. Окна не светятся. Гарсия аккуратно прошел между жидкими кустиками живой изгороди, зашел за угол. Через пару минут вернулся и прошептал:

– В доме трое. Один сидит в кресле, двое ходят. Пусть этот стучится, – он кивнул на Пихлера, – а дальше мы сами.

Фунес кивнул Альфонсо. Тот грубо толкнул немца вперёд. Немец пошатнулся, но удержался на ногах. Он поднялся на крыльцо, осторожно постучал в дверь дважды, потом, после паузы, еще раз. Никакого ответа. Пихлер обернулся к Фунесу, и тот небрежно махнул рукой, мол, продолжай. Я представил, как у пленника ослабли ноги. Кажется, Фунес смог за очень короткое время стать тем, кого Пихлер боится больше всего на свете. Он постучал снова, чуть громче.

На этот раз мы услышали шаги и кто-то спросил из-за двери по-немецки:

– Кто там?

– Бергер! – хрипло произнёс пленник. – Это я. Пихлер. Надо срочно уезжать. Засада не удалась. Шустера застрелили!

Через мгновение послышался звук отодвигаемого засова. Дверь начала медленно открываться, и в этот самый момент Гарсия и Альфонсо, словно молнии, рванулись вперёд. Пихлер улетел в сторону как кегля. Они ворвались в дом, послышались глухие удары и короткие вскрики.

Мы с Фунесом замерли, прислушиваясь. Потом аргентинец подошел к лежащему Пихлеру и прижал его голову к земле ботинком. Примерно через минуту из дома послышался голос Гарсии:

– Заходите! Всё чисто!

– Вставай, – толкнул Фунес Пихлера. – Хватит валяться.

Мы вошли внутрь. Запах крови ударил мне в лицо. Прямо у входа лежал агонирующий мужчина. Он прижимал окровавленные руки к горлу. Фунес просто перешагнул через него, даже не заботясь, чтобы не вступить в лужу крови, и потащил за собой Пихлера, который совсем перестал сопротивляться. В комнате, освещенной тусклым светом керосиновой лампы, ничком лежал еще один труп. Возле стены, на стуле, сидел связанный белый мужчина лет сорока с кляпом во рту. Скорее всего, Прибке. Кстати, на первый взгляд они с Пихлером были чем-то похожи.

– Уберите их куда-нибудь – скомандовал Фунес, указывая на труп.

Гарсия и Альфонсо быстро занялись делом. Они перетащили тело из центра комнаты к стене, а затем приволокли того, что лежал у входа, и бросили рядом с первым. Я стоял в стороне, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Ещё одна порция мёртвых. А чего я, собственно, ожидал? Танец Белоснежки?

Фунес как раз выкрутил фитиль в лампе на максимум, и Альфонсо подошёл к Пихлеру, который стоял у входа. Схватив за волосы, он потащил его к трупам, толкнул, поставив на колени, и одним движением перерезал горло. Пихлер дёрнулся, кровь хлестала на трупы и стену, потом тело забилось в конвульсиях, и обмякло. Альфонсо толкнул его на лежавшие перед ним трупы.

Фунес, до этого наблюдавший за происходящим с невозмутимым видом, вдруг поморщился.

– Ну зачем же так неаккуратно? – произнёс он чуть недовольно. – Могли бы и не заливать всё кровью. И так уже намусорили.

Я посмотрел на Альфонсо. Тот лишь пожал плечами, на его лице не отражалось ни единой эмоции.

Фунес, махнув рукой, указал на оставшегося в живых.

– Луис, давай сюда диктофон. И посмотри, может, там есть еще лампа. Или свечи.

Я кивнул. Фунес снял пиджак, засучил рукава рубашки. Нацист глядел на все это исподлобья.

– Ну что же, сеньор Прибке, – сказал аргентинец спокойно. – Вот мы и встретились. Поговорим?

* * *

Гарсия вытащил кляп изо рта немца. Тот откашлялся и облизал губы.

– Я не вижу смысла в этих цирковых представлениях, – кивнул он на трупы. – Я солдат, и смертей видел много. Как-то за день нам пришлось расстрелять три сотни заложников. И вы хотите впечатлить меня лужей крови? Дайте попить.

Фунес кивнул, и я пошел искать воду. Прибке продолжал говорить. У него и вправду был очень резкий акцент, некоторые слова звучали очень странно.

– Я понимаю, что проиграл, и знаю свою судьбу. Давайте закончим без лишних проволочек.

– Боишься, что не выдержишь? – хмыкнул Фунес. – Этот твой артист сдался еще до конца первого пальца.

– Может, вы и правы, – согласился Прибке. – Не знаю, не пришлось переживать такое. Так что давайте я лучше отвечу без пыток.

Я поднес ему ко рту стакан и он жадно выпил воду, не обращая внимания на льющиеся по подбородку остатки.

– Шахта в Тюрингии, – задал вопрос аргентинец.

– Откуда? – удивился Прибке. – Правду говорят: что знают двое…

– Знает и свинья, – закончил Фунес. – Менгеле рассказал. Соловьем заливался, боялся что-то пропустить.

– Что же, вы показали себя лучше, чем мы, – нехотя признал Прибке. – За такое короткое время… по всей Аргентине… Расслабились тут все.

– Хватит болтовни. Если захочу узнать какой я молодец, куплю вечернюю газету. Координаты.

Прибке закрыл глаза, помолчал, шевеля губами, а потом выдал не очень связную тираду:

– Тюрингия… Соляная шахта… Двенадцать сорок семь восточной долготы, пятьдесят один тринадцать северной широты… Главный ствол взорван… Секретный проход на восток через заброшенный ствол… Семь миллионов золотых марок… Двести килограммов золота в слитках… Ещё картины… Редкие монеты… Серебро… Драгоценные камни.

Наверное, он это когда-то зазубрил как школьник стихотворение, чтобы не доверять сведения бумаге.

– Хорошо, – кивнул Фунес и замолчал.