Текст книги "Кубинец. Том II (СИ)"

Автор книги: Алексей Вязовский

Соавторы: Сергей Линник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

Толпа заревела. Судья начал отсчёт. Креол попытался встать, но его ноги подкосились. Он не смог подняться.

Теперь это была настоящая победа, никто слова не скажет.

* * *

Финал. Я чувствовал себя абсолютно вымотанным. Отдых после полуфинала – всего час. Почти ничего. Так, полежать на лавке, попытаться прийти в себя. Каждый мускул ныл, лёгкие горели, а в голове будто стучал тяжёлый молот. Сагарра делал мне массаж и пытался настроить на бой.

– Держись до последнего, Луис, – хрипло вещал он. – Ты зашел так далеко, что сдаваться нельзя. Ты же знаешь, я закончил карьеру из-за астмы?

Я кивнул. Это знали все. Если бы не болезнь, тренер мог бы стать чемпионом мира. Равных ему не было.

– Так вот, однажды на ринге, в разгар боя, у меня начался приступ. Дышать нечем. Я думал, что умру прямо там, на глазах у всех. Но я всё равно победил. Ты слышишь? Ты сможешь. Твой соперник точно так же устал, ему тоже хочется домой. Так что не подведи.

Народу к финалу собралось побольше. Толпа теперь гудела без устали, но я не обращал на них внимания. Драться мне пришлось с мулатом, крепким, жилистым парнем с хитрыми глазами. Как сказал тренер, он тоже выглядел уставшим. Но только прозвучал гонг, у него будто мотор включился.

Мы дрались в ближнем бою, обмениваясь короткими, резкими ударами. Удары сыпались на меня, словно град, по корпусу, по рукам, по голове. В одной из атак, я почувствовал резкую боль над правой бровью. Горячая струйка потекла по виску. Рассечение.

Сагарра тут же подскочил, замазал рану вазелином. Я пытался сосредоточиться, но какое там – слова тренера долетали как сквозь вату.

– Продолжай бой, Луис! – рявкнул он. – Не отступай! Он скоро сдохнет! Держись!

Я кивнул, стиснув зубы, и снова бросился в бой. Боль была терпимой, но кровь, стекавшая по лицу, мешала. Я старался не обращать на это внимания, сосредоточившись на противнике. Сил у му лат а хватало, лупил он тяжёло, но и пропускал много. И дыхалка тоже начала кончаться не только у меня.

К концу третьего раунда я добрался абсолютно истощённым. Мои руки едва поднимались, ноги дрожали, и я чувствовал, что вот-вот рухну. В какой-то момент, после очередной серии ударов, я просто повис на противнике, не в силах оторваться. Мы стояли в клинче, обнявшись, и никак не могли отдышаться. Судья кричал на нас секунд пять, пока мы расцепились. Наверное, мулат и вправду сдох после того, как я немного повисел на его плечах – до конца раунда он уже мог только слабо обороняться. Останься у меня побольше сил, провел бы атаку, но смог только дважды ударить.

Наконец, прозвучал финальный гонг. Мы разошлись по углам, ожидая вердикта. Я едва стоял на ногах, всё плыло перед глазами. Моя бровь болела, а в ушах звенел шум толпы.

Судьи начали что-то обсуждать у стола. Главный взял карточки, посмотрел на нас, потом снова сверился с секретарём. Толпа гудела, я едва держался на ногах.

Мне казалось, что это длится целую вечность. Наверное, всё уже решено. Скорее всего, выиграл Иглесиас.

Главный судья поднялся, подошёл к центру ринга. Мы стояли рядом, оба – измотанные, обессиленные, покрытые потом и кровью.

Он поднял мою руку.

Я выиграл.

Всё вокруг померкло. Я едва слышал рёв толпы, даже не слышал, что говорил Сагарра, который бросился ко мне, обнимая. Я чувствовал лишь оглушительную усталость, боль в теле и странное, нереальное чувство победы. Моей первой настоящей победы. Даже не заметил, как тренер снял с меня перчатки.

Глава 5

Домой я поехал на такси. Может чемпион Гаваны шикануть хоть раз? Это вам не первенство какого-нибудь Баямо, где даже не все весовые категории выставить смогут. А тут – больше миллиона жителей. Хотя кого я обманываю? Замучился просто как собака, в автобусе точно уснул бы. Таксист покосился на мое лицо, и на всякий случай запросил деньги вперед. Я показал ему пятерку, но отдавать сразу не стал. Но водитель поверил и повез домой.

Дом встретил меня тишиной и запахом чего-то вкусного из кухни. Люсия, наверное, приготовила ужин. Я осторожно открыл дверь, стараясь не скрипнуть петлями, но она всё равно меня услышала.

– Луис! Ты пришёл! – её голос был полон радости. Она вышла из кухни, вытирая руки о фартук. Увидев моё лицо, она ахнула.

– Что случилось? Тебя избили?

– Можно сказать и так. Пришлось подраться немного. Я, Люсия, выиграл чемпионат Гаваны.

Тут я улыбнулся, насколько мог, и вытащил из кармана медаль. Да, латунь на скромной ленточке, но мне досталась непросто.

Глаза Люсии расширились от удивления.

– Чемпион Гаваны? – она подбежала ко мне, обняла, осторожно, чтобы не задеть рану. – Как же я горжусь тобой! Но почему ты не сказал? Я бы поехала поддержать тебя!

– Если честно, я забыл совсем. Тренер приехал за мной на службу.

– Давай приложим лед, и я обработаю рану, чтобы не воспалилась. А потом покормлю.

Мы сидели на кухне, пока она мазала моё рассечение, а потом я рассказал ей всё о чемпионате. О крепком негре, о худощавом креоле, о финальном бое, о словах Сагарры. Она слушала внимательно, изредка задавая вопросы, будто пыталась представить себя в том спортзале.

Когда я закончил, она крепко взяла меня за руку.

– Наверное, хорошо, что я не попала туда. Я бы такое не пережила. Луис, ты можешь добиться всего, чего захочешь. Я же знаю.

* * *

На следующее утро, когда я появился в штаб-квартире DIER, первый, на кого я наткнулся, был, разумеется, Пиньейро. Он что-то обсуждал с парнем из архива прямо у входа. Но стоило начальнику департамента операций увидеть такого красавца, он оставил все дела. Конечно, такие украшения за день не сбросишь: глаз под рассечением заплыл, левое ухо распухло, на правой скуле начал расцветать синяк. Я попытался притвориться невидимкой и пройти мимо, но какое там.

– Луис, – сказал Пиньейро с легкой улыбкой. – Давай-ка за мной, дружище.

Я последовал за ним в его кабинет, пустой, как обычно – ни одной бумаги, ни пылинки, будто здесь работают призраки. Он указал на стул напротив себя, и сам сел, откинувшись на спинку.

– Ну что ж, – начал Барба Роха, с интересом разглядывая моё лицо, – амиго Сагарра не врал. Было у меня, знаешь, слабое подозрение, что еще одним аптекарем в Гаване станет меньше, – улыбнулся он, – но это не тот случай. Такое можно получить только на боксёрском поединке.

Подначки насчет Альвареса стали в нашем общении такими привычными, что я на них даже не реагировал. Достал из кармана медаль и положил ее на стол перед Пиньейро. Не рассчитал усилие, и она тихо звякнула о дерево.

– Да-да, еще вчера сообщили. Мои поздравления, чемпион Гаваны.

Мне бы пошире улыбнуться, но сильно мешали разбитые губы.

– Спасибо, сеньор, – ответил я. – Было… непросто.

– В этом я не сомневаюсь, – он усмехнулся. – А теперь к делу. У меня хорошие новости. Наша группа почти собрана. Сейчас познакомлю тебя с основными участниками. Жду через пять минут в джипе.

Наконец-то. Казалось, предыдущие месяцы были только подготовкой к этому дню. Что-то сдвинулось с места. Я забежал в свой кабинетик, бросил сумку, пригладил пятерней волосы и помчался к машине.

* * *

Мы остановились у невзрачного здания на одной из боковых улиц Старой Гаваны. Оно ничем не выделялось среди соседних, таких же потрепанных временем, с поблёкшей штукатуркой и выцветшими от солнца балконами. Никаких вывесок и других опознавательных знаков. Идеальное место для тайной встречи.

Пиньейро, не говоря ни слова, повёл меня на второй этаж. Одна из дверей осталась приоткрытой, и изнутри доносились приглушённые голоса. Он толкнул её, и мы вошли.

В комнате, несмотря на её скромные размеры, собралось пять человек. Они сидели вокруг большого стола, заваленного картами, документами и пепельницами, из которых курились окурки. Воздух был тяжёлым, прокуренным. Я огляделся, пытаясь рассмотреть каждого. Трое сидели ко мне спиной и даже головы не повернули, когда мы вошли. А вот напротив двери я увидел двоих. Один из них, высокий, седовласый мужчина с резкими чертами лица, поднял на нас глаза.

И в этот момент мой взгляд упал на человека, сидящего прямо напротив него. Моё сердце замерло, а затем начало бешено колотиться в груди, словно пытаясь вырваться наружу. Я его вспомнил. Иренео Фунес. Тот самый контрразведчик, который допрашивал меня в лагере повстанцев и хотел пристрелить на всякий случай. Тогда его лицо казалось воплощением безжалостности. Сейчас он выглядел чуть уставшим, вроде как с легкого похмелья после бессонной ночи. Наша встреча тоже оказалась для него сюрпризом, взгляд буквально секунду перемещался то на меня, то на Пиньейро.

Я сжал кулаки, пытаясь сдержать подступающий гнев. Как он здесь оказался? Почему Барба Роха допустил это? Человек, который был моим тюремщиком, теперь должен стать моим союзником? Такое просто немыслимо.

Пиньейро, не замечая моего внутреннего смятения, спокойно подошёл к столу.

– Сеньоры, – начал он, – мой адъютант, Луис. А это наша команда.

Он представил каждого по очереди. Радист, два силовика, специалист по слежке – тот самый седой, которого я первым увидел. Я кивал, пытаясь выдавить из себя вежливую улыбку, но мои глаза постоянно возвращались к Фунесу. Наконец, очередь дошла до него.

– А это, как ты уже знаешь, – Пиньейро сделал небольшую паузу, – Иренео Фунес.

Аргентинец, чуть кивнув, посмотрел мне прямо в глаза.

– Привет, Луис. Рад видеть тебя… – он явно хотел добавить слово «живым», но остановился. Я не отвёл взгляда, чувствуя, как между нами пролегла невидимая стена обиды и недоверия.

– Я понимаю твоё удивление, Луис, – Пиньейро, видимо, всё же заметил напряжение. – Но Иренео – ценный кадр. Он аргентинец, у него на родине обширные связи. Он хорошо знает местные реалии, может навести мосты. Без него будет намного сложнее. А ещё, он один из немногих, кто не боится поехать в Аргентину, рискуя своей жизнью.

Объяснение звучало логично. Слишком рационально. Аргентинец. Связи. Без Фунеса операция, вероятно, действительно будет сложнее. Но одно дело – логика, другое – инстинктивное отторжение. Моя память слишком чётко хранила воспоминания о том, как Фунес хотел меня потопить на допросе.

В течение следующих нескольких часов мы обсуждали детали операции. Я старался вникнуть в суть дела, но моё внимание постоянно отвлекалось на Фунеса. Он говорил мало, но каждое его слово было по делу – чётким и выверенным. Он действительно знал Аргентину, как свои пять пальцев. По крайней мере, когда он говорил о местных реалиях, все соглашались. Мы распланировали почти все. Работу по линии МИДа, передовую группу, что выезжает в Буэнос-Айрес, бюджет операции…

Когда встреча закончилась, я подошёл к Пиньейро. Он собирал бумаги со стола с сосредоточенным лицом.

– Амиго Пиньейро, – начал я, стараясь говорить как можно спокойнее, но чувствуя, что внутри всё кипит. – Я не могу работать с Фунесом.

Пиньейро поднял на меня взгляд. В его глазах не было ни удивления, ни осуждения.

– Что значит, не можешь? – спросил он без тени эмоций.

– Терпеть его не могу, – сказал я прямо. – Он допрашивал меня в лагере повстанцев, я практически попрощался с жизнью. Я не смогу ему доверять. А без доверия какая может быть совместная работа?

Пиньейро кивнул.

– Я понимаю твои чувства, Луис. Но у нас тут не дружеская вечеринка. Это операция, от которой зависит очень многое. Иренео – профессионал. Он нужен нам.

– Но можно же его заменить? – я не сдавался. – Найти другого аргентинца со связями. Разве это невозможно?

Пиньейро вздохнул.

– Возможно всё, Луис. Мы оба знаем, кто он. Но сейчас не время разборок. Фунес нужен – и точка. Ты сам рвал рубашку на груди и доказывал, что надо всё делать быстрее. Или ты забыл?

– Понимаю, сеньор, – вздохнул я.

– Хорошо, – сказал Пиньейро, – я поговорю с ним. Но учти, Луис, никаких личных счётов. Вы оба – солдаты революции. И вы должны работать вместе.

Я кивнул, понимая, что это всё, чего я могу добиться. Пиньейро тут же вышел из комнаты, и я остался один, переваривая услышанное. Моя личная неприязнь, моё прошлое с Фунесом, оказались лишь досадной помехой в глазах Пиньейро. Он был прав. Надо это пережить.

* * *

На следующий день, во время обеденного перерыва, Пиньейро вызвал Фунеса к себе в кабинет. Я, сидя в своём закутке, отчётливо слышал их приглушённые голоса, хотя и не мог разобрать слов. Затем Пиньейро открыл дверь и позвал меня.

– Зайди, Луис, – сказал он официальным тоном.

Я вошёл в кабинет. Фунес стоял у окна, пытался сделать вид, что равнодушно смотрит на госпитальный двор. Но спина напряжена, этого он спрятать не смог. Пиньейро сидел за столом, скрестив руки на груди.

– Я уже объяснил Иренео, – начал Пиньейро, глядя на меня, – что не потерплю никаких личных конфликтов в своей команде. Это не детский сад, сеньоры. Мы работаем над делом, которое важнее любых дрязг. Плевать, что произошло в прошлом. Сейчас вы в одной лодке. И никаких «я не могу». Это понятно?

Мы оба кивнули.

– Вот и отлично, – Пиньейро перевёл взгляд на Фунеса. – Иренео, уладь этот вопрос.

Фунес повернулся ко мне. Лицо вроде и бесстрастное, но в глазах читалось лёгкое раздражение.

– Луис, – начал он чуть напряжённым голосом. – Я понимаю, что в лагере сложилось не очень хорошо. Но тогда я занимался своей работой. Агенты Батисты каждый день появлялись. Считал, что ты один из них. Ничего личного. Надеюсь, ты это понимаешь, и мы сработаемся.

Я смотрел на него. Его слова звучали как часть обязательной программы. Я не чувствовал в них искренности. Но Пиньейро сидел напротив, его взгляд был прикован к нам.

– Понимаю, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более нейтрально. – Оставим это в прошлом.

Фунес слегка кивнул.

– Хорошо. Тогда будем считать, что инцидент исчерпан. Надеюсь, это не повлияет на нашу совместную работу.

– Конечно нет, – солгал я.

Мы пожали друг другу руки. Формально, будто скрепляя не примирение, а сделку.

Пиньейро удовлетворённо кивнул, и только тогда я понял – он добился своего.

Но я не собирался мириться.

Контрразведчик. Какое к нему доверие? Он может стать помехой, а то и угрозой для нашей миссии. Но сейчас я не могу ничего изменить. Мне придётся работать с ним, пока я не найду способ от него избавиться.

* * *

Вечером я собрался домой. Спрятал бумаги в шкаф, проверил, заперто ли окно, и вышел в коридор. Только щёлкнул язычок замка, как я услышал голос Пиньейро.

– Далеко собрался?

– Так домой пора, – оглянулся я.

– Зайди ко мне.

Ох, не к добру это. Как бы Барба Роха не припахал меня на что-нибудь неплановое. Других версий у меня в голове не возникло.

– Луис, – сказал начальник, протягивая мне небольшую книжку, – вот, ознакомься. Это азбука Морзе.

Я взял брошюру, удивлённо подняв брови.

– Азбука Морзе? Зачем?

– Каждый член команды должен уметь заменить другого, – спокойно ответил Пиньейро. – Радист заболеет, или, не дай бог, убьют его – кто останется на связи? Ты должен уметь передавать и принимать сообщения. Это обязательное требование. Выучишь до завтра, утром найдешь Франсиско, радиста, он на втором этаже будет. Позанимаешься с ним.

Я кивнул. Логично. В теории. Я открыл книжку. Точки и тире. Длинные и короткие сигналы. Всё выглядело простым на бумаге. Ладно, выучу, вроде ничего сложного.

Утром я нашел Франциско – тихого молчаливого парня, похожего на студента. Мы с ним при знакомстве едва парой слов обменялись.

– Привет! Вот выучил азбуку, – показал я ему брошюрку. – Можешь проверить.

– Ола, Луис. Что выучил – хорошо. У нас есть два часа, позанимаемся для начала.

Радист достал из ящика стола небольшой аппарат – железную коробку с несколькими кнопками и наушниками.

– Вот, – сказал он. – Подключай рацию, изучай. Начинай с самых простых комбинаций. Сейчас помогу разобраться.

Я надел наушники. Из них доносился монотонный писк. Франциско начал медленно, отстукивая на ключе буквы. Точка-тире, тире-три точки, точка-точка-тире-точка. Я пытался записать, но мой мозг отказывался воспринимать эти звуки. Они сливались в единый, неразборчивый поток. На бумаге я прекрасно понимал сочетания точек и тире, но слышал лишь какофонию.

– Ещё раз, – попросил я, чувствуя, как внутри нарастает раздражение.

Радист терпеливо повторил. Я снова ничего не понял. Это было ужасно. Я, человек, который запросто запоминал десятки названий лекарств с дозировками с первого раза, не мог элементарно отличить три точки от трёх тире, если они звучали одна за другой. Мой слух, привыкший к чёткой человеческой речи, к музыке, к шуму улиц, наотрез отказывался воспринимать эти абстрактные звуки. И даже объяснения Франциско про «напевы» ничуть не помогли. А ведь слух у меня есть.

И только через неделю, если не больше, что-то начало получаться. И то, если проходило в идеальных условиях: ничто не мешало, а Франциско отбивал текст медленно и с явными интервалами между буквами.

– Наверное, у меня никогда не выйдет, – пожаловался я Франциско.

– У меня хуже получалось сначала, – признался он. – Только времени не оставалось на раскачку. Сидел с этим ключом до судорог. Не переживай, Луис. Будешь радистом. Если, конечно, не сбежишь раньше, – усмехнулся Франциско.

* * *

Очень быстро моя жизнь превратилась в череду монотонных, но изматывающих занятий: служба в DIER, изнуряющие тренировки с радиостанцией, потом бокс. И лишь поздно вечером – пара часов покоя в обществе Люсии. Усталость копилась. Я стал более замкнутым, угрюмым, постоянно погружённым в свои мысли. У меня просто сил не оставалось на личную жизнь.

Люсия, конечно, заметила перемены. Я пытался скрыть свои тревоги, но, видимо, не слишком успешно. Да и то, что я возвращаюсь домой на пару часов позже, девушка не могла упустить из виду. Я часто ловил ее взгляд, но она быстро отводила глаза, будто боясь сказать что-то не то. Даже петь перестала.

Однажды вечером, когда мы сидели на веранде, наблюдая за закатом, Люсия заговорила. Тихо, даже неуверенно.

– Луис, – начала она, не глядя на меня, а уставившись куда-то вдаль, на алую полосу у горизонта. – Я вижу, ты изменился.

Я почувствовал, как внутри меня что-то сжалось. Ох, уж эти беседы «нам надо поговорить». Хорошего от них ждать трудно.

– Изменился? – спросил я, стараясь звучать как можно более непринуждённо. – В чём?

Она повернула голову, и тут же опять начала смотреть перед собой.

– Ты стал каким-то другим. Замкнутым. Отстранённым. Почти не разговариваешь со мной. Мне кажется, я надоела тебе.

Как она могла так думать? Единственный человеком, с которым я мог быть самим собой.

– Люсия, – сказал я, осторожно взяв её за руку. – Ты никогда не сможешь мне надоесть. Зачем ты такое говоришь?

Она покачала головой, её глаза увлажнились.

– Но я чувствую это. Мне кажется, твои мысли не со мной. Мое присутствие тяготит тебя? Если так, то готова уйти. Я найду себе место. Ты не обязан…

– Не говори глупостей, Люсия! – я прервал её, голос мой прозвучал резче, чем я хотел. – Ты не мешаешь. Никогда не мешала. И не будешь мешать.

Я сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Как объяснить ей то, что я не могу объяснить? Как рассказать о предстоящей миссии, не нарушая секрета?

– Послушай, Люсия, – начал я, стараясь говорить как можно более мягко и убедительно. – У меня сейчас очень сложный период. Много работы, важных дел. К сожалению, не все могу раскрыть – ты же знаешь, на какой я службе. Но это вовсе не значит, что ты мне надоела. Наоборот. Ты, твое присутствие именно сейчас важны для меня.

Готовые сорваться первые слезы скопились в уголках ее глаз.

– Скоро, возможно, я надолго уеду, – продолжил я, чувствуя, как слова даются мне с трудом. – Это будет очень долгая командировка. Скорее всего, опасная.

Её рука сжала мою. Её взгляд стал испуганным.

– Куда ты уедешь, Луис? Почему опасная?

– Я не могу сказать, – ответил я, качая головой. – Но я хочу, чтобы ты знала: пока меня не будет, этот дом – твой. Ты можешь жить здесь столько, сколько нужно. Не думай о деньгах, я оставлю всё, что смогу. Просто живи здесь, заботься о себе. И жди меня.

Плакать Люсия всё же начала, надеюсь, это были слёзы облегчения и благодарности. Она прижалась ко мне, и я почувствовал её дрожь.

– Я буду ждать тебя, Луис, – прошептала она едва слышно. – Сколько угодно.

В голове мелькнула мысль о завещании. Пусть ей достанется дом. Всё равно у меня никого нет, если не вернусь, хоть Люсии будет легче. Но что если к власти придут коммунисты, которые национализируют все? Включая дома. Хотя нет, частные домики оставят, по крайней мере в Союзе так было. Тут надо крепко думать.

* * *

От вызовов в кабинет Пиньейро я уже давно не ждал ничего хорошего. Хоть бы в этот раз не решил, что мне пора подучить азы наружного наблюдения. Карлос, специалист по слежке, выглядел так, будто способен гонять меня по улицам до упаду. Лучше уж Франциско.

– Луис, мы едем к Герцогу. Их специалист готов с нами познакомиться.

Я почувствовал прилив энергии. Наконец-то. Хоть что-то сдвинулось с мёртвой точки. Мы вышли из штаб-квартиры, и Пиньейро, как всегда, повёл меня к своему джипу. Мы ехали по знакомым улицам Марьянао, и вскоре остановились у того самого дома, где жил Герцог. Ничего не изменилось. Консьерж никуда не делся, сидел на своем месте.

Герцог дверь открыл быстро, будто стоял и ждал, когда мы позвоним. Такой же бесстрастный взгляд, словно к нему не первый человек кубинской разведки пришел, а курьер пакет доставил. Он кивком пригласил нас пройти в свой кабинет.

Наверняка Эфраим шторы здесь не трогает. Кажется, ему удобнее полумрак. Но дефицит света не скрыл от нас гостя. Лет тридцати, невысокий, тощий и сутулый. Волосы коротко острижены, а черты лица – резкие, почти угловатые. В отличие от Герцога, одет без элегантности: просторная серая рубашка с закатанными до локтей рукавами, брюки и тяжёлые ботинки.

– Здравствуйте, – поздоровался я.

– Ола, – сказала она в ответ.

Да, сказала! Потому что это не мужик! Да, голос низкий, хрипловат, но женский! Ну точно, кадыка нет! Значит, у нас не гость, а гостья! Мужеподобная. Некрасивая. Глаза, глубоко посаженные, смотрели прямо и цепко, без намёка на смущение.

Я внутренне поморщился. Женщина… В такой операции. Это же немыслимо. Что она сможет сделать? Только создать лишние проблемы.

Герцог, заметив мой взгляд, слегка усмехнулся. Он, кажется, читал мои мысли.

– Луис, – начал он ровным голосом, будто лекцию студентам читал, – это Соня. Будь уверен – она наш лучший специалист. На ее счету десятки ликвидированных врагов Израиля.

Соня кивнула, её взгляд на мгновение задержался на моём лице, словно она пыталась оценить меня, взвесить мои возможности и недостатки. А я не мог скрыть своего разочарования. Хотя ее движения выдавали готовность в любую секунду реагировать – по крайней мере, увидеть у соперника намерение действовать бокс меня научил.

– Соня – одна из лучших оперативников, – продолжил рекламировать Герцог, его голос звучал гордо.

Я всё ещё не мог поверить своим ушам.

Пиньейро положил руку мне на плечо.

– Луис, – тихо, но серьёзно произнёс он. – Ты не прав. Соня действительно лучшая. Нам просто невероятно повезло, что она согласилась ехать в Аргентину. Соня не только знает эту страну, как свои пять пальцев, но и говорит на нескольких языках, обладает феноменальной памятью, и, что немаловажно, её навыки владения оружием не уступают любому мужчине.

«Вот тебе и команда, Луис, – подумал я, бросая ещё один взгляд на Соню. – Бывший тюремщик и женщина-солдат. Так победим».