Текст книги "Кубинец. Том II (СИ)"

Автор книги: Алексей Вязовский

Соавторы: Сергей Линник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Глава 9

Утром, когда город еще только просыпался, и на улицах Оливос едва появлялись первые прохожие, мы заняли свои позиции. Мы с Гарсией ждали у автобусной остановки, притворяясь случайными пешеходами. Эйхман опаздывал. Уже шесть тридцать пять, а его нет. Вот и красно-белый «Мерседес» подошел, а наша цель… Но нет, бежит. И автобус, уже тронувшийся, остановился прямо перед ним. Рикардо Клемент прыгнул на подножку и уехал потратить еще кусочек своей жизни на родное его сердцу немецкое предприятие.

Я с шумом выдохнул воздух и повернулся к стоявшему метрах в тридцати «олдсмобилю». Фунес махнул рукой, командуя отбой. И правда, что нам оставалось делать? Мчаться за автобусом и хватать Эйхмана в толпе работяг, идущих к проходной? Так что мы погрузились в машину и поехали назад, на базу. Вряд ли получится устроить день отдыха, но пока мы совершенно свободны.

Вечером группа вернулась. Всё то же, разве что «олдсмобиль» поставили в другом месте. Вдруг Эйхман такой наблюдательный, что заметил его даже на бегу? Хотя именно в Оливос таких развалюх было достаточно.

Хуже нет, чем ждать и догонять. Время тянулось медленно, будто цедилось по капле. Подошел первый автобус. В нём точно никого нет – слишком рано для возвращающейся смены. Вот второй. Он остановился, открыл двери. Из него вышли двое мужчин, одна женщина с хозяйственной сумкой. Ни один из них не был похож на Эйхмана. Я почувствовал, как внутри меня что-то сжалось.

Я бросил взгляд на Фунеса, который сидел в угнанном «олдсмобиле» метрах в пятидесяти от нас. Машину припарковали так, чтобы с неё хорошо просматривалась улица, но её пассажиры оставались незаметными для посторонних глаз. Аргентинец сидел с прикрытыми глазами, будто дремал. Но он тут же поднял руку и слегка махнул ею, мол, продолжаем.

Наконец, издалека показался третий автобус. Сколько его ждали? Минут сорок, наверное. Он подъехал, скрипнул тормозами, и двери открылись с противным шипением. Я посмотрел на выходящих пассажиров. Две женщины с корзинами, пожилой мужчина с газетой, свернутой в трубку. И он, Эйхман. Без пиджака, рукава рубашки закатаны до локтей, ворот расстегнут. Он вышел последним, неторопливо спускаясь по ступенькам. Повернулся в салон и махнул рукой кому-то, прощаясь, и только после этого ступил на землю. Пассажиры уже разошлись в разные стороны, и Эйхман остался один. По крайней мере, в радиусе метров десяти кроме него стояли только я с Гарсией.

– Он, —шепнул я своему спутнику. – Пошли.

Гарсия лишь кивнул. Мы встали с лавочки и неторопливо направились к Эйхману, стараясь не привлекать его внимания. Он шёл по обочине, не спеша, о чём-то задумавшись. Когда мы приблизились на расстояние пары шагов, я учуял запах пива. Пока мы тут думали да гадали, не случилось ли чего с нашим дорогим Адольфом, он где-то спокойно попивал пивко. Вот же гад! Я шагнул ближе и заговорил, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более непринуждённо:

– Извините, сеньор. Не подскажете, до центра в какую сторону ехать? А то мы тут немного заплутали.

Эйхман притормозил. Он начал поворачиваться, чтобы показать рукой на остановку. В этот самый момент Гарсия, быстро подойдя, нанёс удар. Точно в солнечное сплетение. Эйхман охнул, воздух резко вырвался из лёгких с шипящим звуком. Он начал падать, его тело обмякло, словно кукла без ниточек, теряющая форму. Я подхватил немца справа, не давая рухнуть на асфальт, чувствуя под ладонями бессильное тело. Гарсия тут же поддержал нашу добычу слева. Со стороны это выглядело, наверное, будто двое приятелей поддерживают третьего, у которого после гулянки внезапно отказали ноги.

«Олдсмобиль» подкатил к нам, Альфонсо, наш второй силовик, открыл заднюю дверцу, и помог Гарсии затолкать хватающего воздух Эйхмана внутрь. С головы немца упала шляпа, но никто не стал ее поднимать. Я быстро сел на переднее сиденье. Хвала американским производителям, которые делают свои машины такими просторными! Фунес сидел за рулём с совершенно спокойным лицом, будто ничего необычного не случилось. Вот только он слишком резко отпустил сцепление и двигатель заглох. Волнуется, значит. Или просто древний автомобиль чудит.

Гарсия с Альфонсо зажали Эйхмана с двух сторон, так что он не пошевелился бы даже при большом желании. Наконец, Фунес завел двигатель и мы поехали по улицам Оливос, набирая скорость.

Эйхман, оправившись от удара, пришёл в себя. Он начал стонать, затем кричать: пронзительно, словно дикий зверь, попавший в ловушку.

– Что вы делаете? – орал он, его голос срывался на визг. – Я бедный рабочий! Вы ошиблись! У меня нет денег!

Альфонсо, не говоря ни слова, резко рванул рукав рубашки Эйхмана. Ткань затрещала. Он скомкал оторванный кусок и засунул кляп в рот нацисту, затыкая крики. Эйхман дёрнулся, пытаясь выплюнуть кляп, но Гарсия снова ударил его в солнечное сплетение. Из глаз потекли слёзы.

– Молчи и не дергайся, засранец! – прошипел силовик. – Или получишь еще!

До прибытия на базу ничего не случилось. Да и ехать тут – километров десять от силы, даже на велосипеде недолго. И только когда Эйхмана вытащили из машины, он снова начал дергаться. Впрочем, это помогло ему мало.

Фунес, выйдя из «олдсмобиля», посмотрел по сторонам и сказал:

– Загони во двор. Не стоит привлекать внимание.

Когда я вернулся, Эйхмана уже крепко привязали к стулу среди гостиной. Вроде и веревок не так много, как показывают в кино, а шевелиться он не мог совсем. Стоило вытащить кляп, он тут же продолжил пытаться убедить нас, что его похитили напрасно.

– Я… я Рикардо Клемент, – откашлявшись, захрипел он. – Я простой рабочий на заводе. Я не смогу заплатить. Вы ошиблись, сеньоры. Отпустите меня.

Соня, до этого ожидавшая в стороне, подошла к нему. Она стояла прямо перед Эйхманом, склонившись, чтобы он мог видеть её лицо.

– Нам не нужны ваши деньги, герр Эйхман, – сказал она по-немецки. – Нам нужны сведения о нацистах. Их имена и местонахождение. Всё.

– Не понимаю, что вы говорите, сеньора, – залопотал Эйхман. – Я не знаю других языков! Это ошибка!

* * *

– Хорошо, – сказала Соня, и в этом слове не было ни капли сочувствия, лишь констатация факта. – Давайте посмотрим. Освободите ему левую руку. Пожалуйста, – она повернулась к Альфонсо.

Десять секунд – и рука свободна, хотя Альфонсо продолжал ее придерживать, чтобы у пленника не возникало дурных мыслей.

Соня начала расстегивать рубашку, но не вытерпела и рванула ее полы, так что пуговицы полетели по комнате. Потом попросила силовика:

– Вверх подними.

Тут же задрала Эйхману майку и ткнула пальцем в подмышку:

– Ну, что это, а, Адольф? Здесь была татуировка с группой крови, да? Всем эсэсманам делали, чтобы в случае ранения быстрее оказать помощь. Ты свою чем выжигал?

– Сигаретой, – прошептал Эйхман.

Я посмотрел на бледную дряблую кожу пленника, покрытую редкими волосками. Не выглядел он уберменшем, совсем не тянул. Шрам был багровым, уродливым. Я представил, как этот хрен сидит с сигаретой, выжигая то, чем совсем недавно так гордился. Небось, жженой кожей там пованивало знатно. Меня даже передернуло, когда я это представил.

– Но я не Эйхман, – зачастил пленник. – Да, всегда говорили, что я похож на оберштурмбаннфюрера, но я служил простым обершарфюрером в хозвзводе. Мне пришлось уехать в Аргентину из-за конфликта с американцами, там произошла история со спекуляцией…

– Замолчи уже! Хватит врать! – крикнула Соня. – Привязывайте его, мы всё увидели.

Эйхман съежился от этого вопля, как ребенок, которого ругает строгая мать.

– Да, – тихо прошептал он. – Это я. Адольф Эйхман. Личный номер СС 45326 и 63752, партийный билет 889895.

– Где остальные? – спросила Соня, сразу переходя к делу, не давая ему ни секунды на обдумывание. – Менгеле? Мюллер? Борман? Кто ещё скрывается здесь, в Аргентине?

Эйхман покачал головой. Его взгляд был полон отчаяния.

– Я ничего не знаю, – ответил он. – Я не поддерживаю с ними связь. Я… я просто жил здесь. Работал. Забыл о прошлом. Даже если я захочу рассказать что-то, то солгу.

– Выйдем, – скомандовал Фунес, и мы вслед за ним вышли на кухню.

– Он будет продолжать врать. Ничего не скажет. Тумаки не помогут, – начал Карлос.

– Дайте мне полчаса, – предложила Соня. – Он признается. Расскажет всё, что знает.

Я знал, что это значит. Пытки. Жестокие, эффективные. Но в словах Сони не чувствовалось ни малейшего намёка на садизм. Лишь стремление к результату любой ценой.

– Я и сам так могу, – ответил Фунес. – Но мы не можем казнить обезображенного пленника. Если мы предъявим его публично, нам нужен целый, нетронутый труп. Иначе это будет выглядеть как… варварство. Самосуд, а не справедливое возмездие. Мир не поймёт.

Все замолчали. Наверное, обдумывали, как еще можно давить на Эйхмана.

– Его начнут искать, – заметил Карлос. – Вы видели, сколько там молодых немцев? Они завтра с утра сядут на велосипеды и начнут прочёсывать город.

– А что, если тиопентал? – предложил я, вспомнив бумаги Пиньейро, которые я однажды сортировал в его кабинете. – Я видел упоминание о нём в отчётах по допросам. Пишут, помогает разговориться, снимает блоки.

Соня и Фунес переглянулись.

– Не так эффективно, как рассказывают, – сказала Соня, пожав плечами. – Иначе мы бы его уже давно использовали в своих операциях. Это лишь вспомогательное средство.

– Но попробовать можно, – добавил Фунес не так скептически. – Вдруг сработает? Хуже точно не станет. Только вот… самого тиопентала у нас нет. Его невозможно достать легально и быстро здесь.

Я почувствовал прилив энергии. Вот это в моих силах. Навыки аптекаря, знания о препаратах – всё это могло пригодиться.

– Я знаю, где взять, – сказал я, чувствуя прилив уверенности. – Мы ограбим аптеку. Я быстро разберусь на месте, где лежит препарат, найду его среди сотен других.

Фунес кивнул.

– Хорошо. Луис, Гарсия, Альфонсо – вы трое. Езжайте, достаньте это средство. Как можно быстрее. Время не ждёт.

Мы с Гарсией и Альфонсо сели в «олдсмобиль». Аптеку на относительно безлюдной улице я заприметил еще в первый день. Всегда обращаю на такое внимание. Да и время близится к полуночи. В тихом Сан-Исидро все уже в кроватках.

Аптека оказалась небольшой, угловой, с тускло освещённой витриной, сквозь которую виднелись стройные ряды упаковок. Мы остановились чуть в стороне, чтобы нас не было видно. Альфонсо, используя монтировку, быстро и бесшумно взломал замок на задней двери, даже не издав при этом скрипа. Я вошёл внутрь, подсвечивая фонариком, и начал искать шкафы с препаратами. На витрине смотреть нечего – там всякое безрецептурное барахло. Сильнодействующие должны храниться… Я поискал под прилавком – нет. Пошел в кабинет провизора, позвав за собой Гарсию. Тот легко взломал ящик стола. Вот этот ключ, точно от шкафа с сильнодействующими.

Замок открылся с легким щелчком, открыв ряды упаковок и флаконов. Так, не то, тоже мимо. А вот и барбитураты. Тиопентал есть. Я схватил пачку с порошками, десять штук точно должно хватить. Теперь шприцы и физраствор…

– Луис, пора, – поторопил меня Альфонсо. – Слишком много времени мы здесь. Нашел что надо?

– Да. Еще антагонист нужен, бемегрид.

– Это зачем?

– В случае передозировки снизит эффект…

– Ты что, свою бабушку лечить собрался? Пойдем, пока нас полиция не загребла.

* * *

Заметать следы никто не стал. Мало ли кто и зачем мог вломиться в аптеку. Для достоверности я прихватил пару упаковок морфина, пусть думают, что это любители кайфа шалили.

А в наш успех верили: Франциско уже расставлял свою аппаратуру. Кроме двух диктофонов и фотоаппарата, он укреплял на штатив какую-то странную камеру.

– Нашли? – спросил меня Фунес.

– Да, – показал я пакет и кивнул на радиста. – Что это?

– Надо фиксировать признания, – сказал аргентинец. – Чтобы в истории осталось.

– Fairchild Cinephonic Eight с записью звука, – с гордостью объяснил Франциско. – Я тут попрактиковался немного, пишет неплохо.

– А как проявлять пленку? Там могут увидеть…

– Десять песо – и никто не посмотрит. Ты можешь даже рядом с техником сидеть. Подумают, что постельные забавы с подругой снимали. Свет у нас, конечно…

– Какой есть, – оборвал его Фунес. – Луис, ты когда будешь готов?

– Десять минут, шприц прокипятить.

– Давай побыстрее.

Эйхман смотрел на это совершенно безучастно. Ни тени эмоции. Будто после того как он сказал настоящее имя, у него завод кончился.

* * *

Эйхман дернулся только раз, когда я проколол кожу в локтевом сгибе, а потом сидел спокойно. По мере введения тиопентала он расслабился, глаза чуток поплыли, как у пьяного, и речь слегка затормозилась.

– Ну, Адольф, – тихо, но настойчиво сказала Соня. – Расскажи нам о своей карьере эсэсовца.

И он начал говорить. Первые фразы нехотя, обрывистыми фразами. Затем – всё увереннее и подробнее. Он говорил о своей деятельности в СС, участии в уничтожении евреев, в массовых расстрелах мирных жителей. Он перечислял имена, даты, места. Миллионы жизней, превращённые в бездушные цифры.

Говорил Эйхман спокойно, почти безразлично, словно рассказывал о чём-то обыденном, что не вызывало в нём никаких эмоций, кроме, быть может, профессионального удовлетворения. Он работал бухгалтером смерти, просто выполняющим свою работу, тщательно учитывая количество поездов, сотни и тысячи перемещенных, расстрелянных, умерших от голода и болезней. Всё это превратилось для оберштурмбаннфюрера просто в цифры отчетов.

Через пару минут меня затошнило. Рассказ оказался крайне гадким, хотя Эйхман постоянно сбивался на немецкий, который я понимал не всегда. Хотелось выйти, но я заставлял себя стоять и слушать. Ведь в одном из этих вагонов, что упоминал наш пленник, к газовой камере в Аушвице ехал и я.

Но вскоре он замолчал. Голова опустилась на грудь, слова превратились в нечленораздельное бормотание. Потом Эйхман просто замер.

– Он не всё рассказал, – заявила Соня. – Информация о нацистах, он до нее не дошел. Давайте введем еще дозу.

Все кивнули почти одновременно, соглашаясь.

– Мы можем переборщить, – сказал я. – Если случится передозировка, будут осложнения, вплоть до смертельных. А с такими темпами введения… Давайте дадим ему поспать, потом продолжим.

Соня бросила на меня презрительный взгляд.

– Жалеть некого, Луис. Даже если этот… умрёт. Его смерть вряд ли кого-нибудь опечалит. Будем считать, что ему повезло в таком случае – не расстреляли, не повесили, уснул – и готов. Вводи. Дайте ему понюхать нашатырь.

Альфонсо сунул Эйхману под нос открытый пузырек с раствором аммиака. Пленник дернул головой, но это не помогло. Через пару вдохов и попыток ускользнуть от резкого запаха он открыл глаза.

– Я уже всё рассказал. Что вам надо?

– Давай, Луис, – скомандовал Фунес.

На этот раз сразу пошло не так. Я и половины не ввёл, а вместо расслабленной вялости у Эйхмана начались судорожные подергивания – сперва почти незаметные, я даже подумал, что показалось, а потом всё сильнее. Он резко побледнел, выгнулся в судороге и перестал дышать. Всё произошло в течение какого-то десятка секунд. На всякий случай я попытался найти пульс на сонной артерии, но там ожидаемо уже всё замерло.

– Конец, – буркнул я, оглядываясь на остальных. – Говорил же…

Никто не проронил ни слова. Я смотрел на мёртвое тело человека, который совсем недавно казался воплощением зла, и испытывал странное опустошение. Вот и всё. Моя месть свершилась. Но не так, как я себе представлял.

Я чувствовал разочарование. Не такого конца я ждал. Это как долгожданный финал ожесточённого боксёрского поединка, который заканчивается не нокаутом или триумфом, а тем, что твой противник падает и умирает от сердечного приступа, не дав тебе удовлетворения от победы. Его смерть не принесла мне ни облегчения, ни очищения, ни того самого, обещанного Хемингуэем, утоления жажды. Лишь глухая, всепоглощающая пустота.

Глава 10

Фунес, наверное, решил, что лучше меня знает, где находится сонная артерия. Он наклонился над Эйхманом, попытался прощупать пульс на шее, примерно в том же месте, что и я, затем коротко кивнул. Подтвердил, значит.

– Конец. Жаль, конечно, слишком легко ушел, – сказал он, и сожаления в его голосе чувствовалось не больше, чем если бы речь шла о прокисшем супе, который и так предназначался собаке. – Ладно, Франциско, твоя задача: размножить диктофонные записи, проявить и скопировать киноплёнку, напечатать фотографии. Времени у тебя немного, сделай хотя бы за пару часов. Нам нужно сообщить журналистам побыстрее.

Франциско, до этого стоявший в углу, нервно теребя пуговицу на своей рубашке, тут же кивнул, словно ждал этой команды. Он быстро начал собирать свою аппаратуру: диктофоны, катушки с плёнкой, фотоаппарат, объективы.

– За пару часов не обещаю, но через три постараюсь, – ответил он, сматывая провод. – И то, без кинопленки, одни снимки отпечатать, и диктофонные записи дублировать. Там же надо лишнее подчистить немного, писалось всё подряд.

– Давай, как только сделаешь, приноси. Луис, – обратился ко мне Фунес, и я вздрогнул от неожиданности. – Ты с Гарсией. Вам задача: привести здесь всё в порядок. Не должно остаться ни единого следа. Этого, – махнул он рукой на тело Эйхмана, – в багажник. Я пока подготовлю заявление для газет.

Я кивнул, не говоря ни слова. Фунес развернулся и, не оглядываясь, направился к выходу. Адольфо вышел следом за ним. Когда ушли Сара и Карлос, я даже не заметил.

– Ну что, чемпион, – хмыкнул Гарсия, его голос прозвучал чуть насмешливо. – Работать будем?

Я бросил на него взгляд, но не ответил. Можно подумать, у меня есть выбор. Сначала я поднял с пола пуговицы, которые отлетели от рубашки Эйхмана. Тем временем Гарсия отвязал труп от стула, и аккуратно опустил его на пол. И только тогда Гарсия достал из сумки большой рулон брезента. Ко всему подготовились. Видать, эта операция далеко не первая.

– Завернём его, – сказал он. – А потом вынесем из дома. Давай, я за руки, ты за ноги. За штанины бери, так удобнее.

Мы быстро завернули Эйхмана в брезент, плотно обмотав его верёвкой. Тело превратилось в безликий продолговатый свёрток. Затем, работая в паре, мы вынесли его из дома и положили в багажник «олдсмобиля». Труп оказался неожиданно легким – вдвоем мы его перетащили без труда.

Гарсия закрыл машину, посмотрел по сторонам, и пошел в дом. А я устроился на камушек и просто сидел, прикрыв глаза. Не идти же к Фунесу за новыми распоряжениями. Он найдет, чем мне заняться, так уж лучше я побездельничаю немного.

Через пару часов или чуть больше вернулся Франциско. В правой руке он держал конверт, в каких обычно выдают заказы в фотоателье, а в левой – что-то завернутое в газету. Судя по сияющему лицу, у него всё получилось. Фунес, будто следил за входом, тут же вышел.

– Готово, – сказал Франциско, чуть задыхаясь от спешки. – Качество отличное. Смотрите.

Он разложил фотографии на столе. На них был Эйхман – живой, связанный, с кляпом во рту, а затем – мёртвый, с пустым, безжизненным взглядом.

– Записи диктофона? – спросил Фунес, отодвигая фотографии в сторону.

– Вот, я оставил только его признания, – радист положил на стол пленку.

Он включил один из диктофонов. Из него послышался голос Эйхмана – глухой, заторможенный, но отчётливый. Он рассказывал о своих преступлениях, о массовых убийствах, о миллионах жертв. От этого меня снова пробрал холодок, будто я и не слышал это от еще живого нациста несколько часов назад.

– Что же, пора заняться делом, – Фунес достал из кармана мелочь, посмотрел, и удовлетворенно кивнул. – Луис, Гарсия, поедете со мной.

«Олдсмобиль» покатил по дороге на юг. Не останавливаясь, мы оставили за собой Сан-Исидро, Оливос, и въехали в Висенте-Лопес. Там Фунес повернул к океану у парка, начинающегося прямо у дороги. Метров через пятьсот он остановил машину.

– Ну вот, вроде подходящее место. Видите лавочку за кустами? Давайте отнесем нашего приятеля туда.

Скорее всего, в прошлом Фунес здесь бывал не раз, иначе откуда бы ему знать о парке и этой скамейке?

Гарсия вышел из машины, посмотрел вокруг и кивнул. Тут уже и мы с Фунесом присоединились. Минуты не прошло, как мы освобождали от брезентовой оболочки тело Эйхмана. Оно уже начало коченеть, но удалось усадить его на скамейку. Вряд ли труп быстро обнаружат – аллея выглядела совсем заброшенной.

– Поехали, я тут недалеко видел телефонную будку, – в голосе Фунеса звучало нетерпение. Кто знает, какие плюшки ему обещаны за успешное проведение операции?

А я и не замечал по дороге такие мелочи как телефон – меня больше волновала перспектива, что нас могут задержать полицейские и поинтересоваться содержимым багажника. Мы проехали назад в сторону Оливос совсем немного, до автобусной остановки. Метрах в двадцати от нее, на углу улицы и переулка стояла телефонная будка. Металлическая, слегка помятая, с надписью «ENTel» вверху.

Фунес припарковался рядом, и пошел, доставая на ходу монетки из кармана. Через открытое окно я услышал:

– Оператор, соедините меня с редакцией «El Mundo», пожалуйста. – и через несколько секунд: – Сеньора Аэдо, будьте добры.

Прошли пара минут, очевидно, пока нужного человека позвали, и Фунес продолжил:

– Здравствуйте. Сегодня в Буэнос-Айресе казнен оберштурмбаннфюрер СС Адольф Эйхман, скрывавшийся в Аргентине под именем Рикардо Клемента. Его тело сейчас находится в Висенте-Лопес, в парке со стороны Карлос Вильяте. Если вас интересует эта тема, в течение часа курьер доставит вам доказательства. Да, в редакцию. Адьос, сеньор Аэдо.

Примерно такой же диалог состоялся с кем-то по фамилии Морель из газеты «La Nación». Теперь точно не замотают – все продублировано.

Фунес довольно улыбался, возвращаясь в машину. Редкое явление. А уж когда он начал что-то насвистывать…

– Всё идет, как и задумано, – объявил он, когда мы вернулись и нас встретили остальные члены группы. – Труп в парке. Записка с его именем там же. Теперь дело за журналистами. Франциско, отправляй обе посылки.

* * *

Только нетерпение объясняло тот факт, что Фунес сам решил пойти покупать вечерние газеты. А я, если честно, засиделся. Хотелось прогуляться – и в итоге мы двинулись вместе к киоску у автобусной остановки.

Не то чтобы аргентинец мне начал нравиться – просто та обида, которая полыхнула в Гаване, несколько успокоилась. Глядя, как Фунес действует, я признал – он на своём месте. Хладнокровен, знает, что надо делать, учитывает мелочи. И да, в дуле пистолета, приставленном тогда к моей голове, действительно не было ничего личного. Надо просто оставить эти полудетские обиды и идти дальше. Мне с ним детей не крестить, а сейчас лучшего командира для нашей группы не придумаешь.

Вечерний воздух Сан-Исидро веял прохладой и свежестью. По улицам лишь изредка проезжали машины. Мы шли молча, каждый думая о своем. Фунес спешил – так ему хотелось увидеть, как рванула заложенная нами бомба. Не знаю, продают ли уже вечерние выпуски газет, или придется подождать, когда их привезут. Пока я просто старался не отставать.

Журналисты сработали на все сто: сенсацию не пропустил никто. Заголовки на первой полосе кричали о казни Эйхмана. «El Mundo» постарались: нашли не только ту фотографию, которая была на трупе, но и порадовали читателя двумя Адольфами в одном кадре: Гитлер что-то вещал, а Эйхман внимал в группе других эсэсовских офицеров.

– Отлично! – в который раз уже воскликнул Фунес, потрясая газетой.

– Ого, какая встреча! Иренео, дружок, куда ты так спешишь? не хочешь поздороваться?

Я посмотрел на знакомца Фунеса. Полицейский. Средних лет, с какими-то лычками на форме – не рядовой, значит. И держит в руках пистолет, направленный на моего спутника. И бежать некуда: мы стоим рядом с полицейским участком. Увлекшись чтением на ходу, пропустили нужный перекресток, и шли по не совсем подходящей улице. Судя по слегка растерянному, даже огорошенному виду командира нашей группы, для него встреча оказалась крайне неожиданной. Впрочем, собрался он быстро.

– Что вам нужно, сеньор офицер? – спросил Фунес довольно спокойно. – Мы что-то нарушаем?

Полицейский подошёл ближе. Высокий, массивный, с широким лицом, покрытым красными пятнами. Глаза злые, колючие.

– Помнишь меня, Сердито? Я давно ждал этой встречи! Ещё и получу награду за поимку. И вернусь в центральный офис, из которого я залетел сюда по твоей милости!

Я невольно содрогнулся – такие ненависть и злоба звучали в его голосе. Сердито? Поросенок? Что это значит? И почему из-за Фунеса его понизили? Мой спутник лишь усмехнулся.

– Можете называть меня хоть как угодно, – ответил Фунес, его голос оставался спокойным. – Иренео так Иренео. Но мы ни в чём не виноваты. За что вы нас хотите задержать?

– Руки на затылок, оба! – рявкнул полицейский. – Не дурить! Быстро в участок! Сейчас, Иренео, ты узнаешь, что нарушил. Думал, о тебе все забыли? Только не я!

Проверять, станет ли он стрелять, не хотелось. Между нами оставалось пара метров – совсем неудобная дистанция ни для нападения, ни для бегства. Я поднял руки и завел их за затылок, не выпуская из рук вечерний выпуск «La Nación». Фунес последовал моему примеру. Понукаемые полицейским, мы пошли перед ним. Внутри никто нам не встретился. Такое впечатление, что задержавший нас один тут сидел. Мы прошли по слабо освещенному коридору, затем свернули в небольшой, столь же полутёмный отсек с несколькими забранными решеткой камерами.

– К стене! – скомандовал полицейский и быстро проверил наши карманы. – Поросенок, в первую! А ты, пацан, во вторую! Вперед!

Нас втолкнули в разные камеры. В моей не оказалось ничего кроме грязной деревянной лавки. Под потолком торчала тусклая лампочка, не столько освещающая помещение, сколько бесившая беспорядочным миганием. За спиной лязгнул замок.

– Отпустите меня! – крикнул я, подойдя к решётке. – Я ничего не знаю, только что познакомился с этим человеком. Черт бы вас побрал, мне некогда! Выпустите!

– Это мы ещё посмотрим, парень. После проверки отпустим. Может, лет через десять, но выйдешь.

Я отошёл от решётки и сел на лавку. Что за невезение. Скорее всего, это связано с какими-то старыми делами Фунеса. Угораздило же нас нарваться на одного из тех, кому он насолил когда-то! Это выглядело бы смешно, случись такое не с нами.

Задержавший нас времени не терял: наверняка ему хотелось получить награду за поимку, да и расквитаться за неудачную карьеру тоже. Он уже названивал кому-то:

– Диего, угадай, чего звоню? Очень смешно! Сказал, отдам, совсем скоро. Ты меня знаешь. Да послушай наконец! Я поймал нашего поросенка! Да-да, тот самый Сердито. Сейчас сообщу в центральный офис, думаю, приедут за ним минут через сорок.

Поросенок. Сердито. Может, это его кличка? И центральный офис… Плохо. Если приедут они, то уже никто не будет церемониться. И такой маленький срок… У нас нет времени. Надо что-то делать.

Я снова подошел к решетке.

– Сеньор офицер, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более спокойно. – Мне нужно в туалет. Пожалуйста… – добавил я почти жалостливо.

Полицейский зашел в коридорчик. Он подошёл к моей камере, ухмыляясь.

– Что, в штаны напрудил, пацан? Бывает, – сказал он и гоготнул. – Ну давай, только быстро! И без глупостей. Одна нога здесь, другая там.

Я вышел из камеры. Полицейский стоял рядом, его рука лежала на кобуре, но он не вытаскивал пистолет. Слишком уверен в себе и расслаблен. Он видел во мне лишь испуганного паренька, трясущегося от страха. Но для меня он – только персонаж боксерского анекдота, который оправдывал сломанную челюсть своей тещи тем, что когда так подставляются, мимо пройти не выходит.

Я шагнул в сторону туалета, делая вид, что направляюсь туда. И тут резко развернулся. Мой правый хук, отработанный до автоматизма на тренировках, влетел ему в челюсть. Мимо пройти точно не смог.

Полицейский охнул, его глаза закатились. Он начал падать, но я не дал ему рухнуть на пол. Моя рука крепко схватила его за воротник, вторая нашла ключи в кармане брюк. Я оглянулся. Фунес смотрел на меня из своей камеры, его глаза были широко раскрыты.

– Давай, быстро! – зашипел я, открывая замок.

Аргентинец выскочил наружу и нагнулся над полицейским.

– Пойдем скорее! – не выдержал я.

– Сейчас, – Фунес наконец достал пистолет из кобуры сидящего у стены стража порядка. – Вот теперь можно идти, – и стукнул рукояткой начавшего что-то мычать офицера.

Мы бросились к двери, и через несколько секунд выскочили на улицу.

* * *

– Спокойно идем, не бежим! – сквозь зубы процедил Фунес.

Но хватило нас только до поворота, зайдя за который аргентинец первый припустил бегом. Я – за ним. Бежали долго, поворачивая то направо, то налево. Знатного кругаля по окрестностям дали. Если кто и начнет выяснять направление нашего движения, того ждут трудности. Да и не встретился нам никто на улицах. Ну почти.

К тому же полиция здесь не в авторитете, даже в таком относительно не бедном районе. Где-то я читал, что в Аргентине американские детективные фильмы не популярны: зрители не могут принять, что полиция – положительная сторона.

Наконец, через несколько кварталов, мы остановились. Здесь нас точно никто не найдёт.

– Значит, Сердито? – хохотнул я. – Поросенок? Это кличка?

– Фамилия, – буркнул Фунес. – В школе надо мной постоянно смеялись. Устал от этого. Поэтому, когда уехал на Кубу, сменил её на Фунес. В честь героя рассказа, который обладал феноменальной памятью. Его тоже звали Иренео. Мне тогда это казалось очень важным.

Я промолчал. Не мое дело. Захотел назваться так – да пожалуйста. Люди жестоки и способны превратить чью-то жизнь в ад по поводу гораздо меньшему, чем смешная фамилия.

Аргентинец, однако, расценил моё молчание по-другому.

– Надеюсь, ты не станешь рассказывать об этом?

– Нет, Фунес, – я специально назвал его новую фамилию. – Это твоя жизнь, мне до неё дела нет. Пойдем на базу, там, наверное, все беспокоятся уже.

Шли мы молча. Скорее всего, не так уж много у нас имелось того, что хотелось сказать друг другу. Но я не особо от этого страдал.

Наконец, мы добрались до нашего дома. Все сидели в гостиной на первом этаже. Видать, обсуждали, куда мы делись и что теперь делать.

– Что-то произошло? – спросил Карлос, едва мы переступили порог.

– Случилась небольшая неприятность, – ответил Фунес совершенно спокойно. – Нас арестовали.

Все удивлённо уставились на нас.

– Арестовали? – переспросил Карлос. – Но как?

– Случайность, – Фунес пожал плечами. – Какой-то полицейский, которого понизили из-за меня, по его словам. Старые дела, короче. Но благодаря Луису мы сумели выбраться.

Он посмотрел на меня, и в его глазах я увидел что-то похожее на уважение. Аргентинец протянул руку

– Спасибо, Луис, – произнёс он. – Я ведь так и не поблагодарил тебя. Не ожидал. Как ты его, а? – и вдруг засмеялся, ухая как филин. – Только за газетами придется сходить кому-то другому. Наши остались в участке. Но коротко: всё сработало. Эйхман на первых страницах.