Текст книги "Кубинец. Том II (СИ)"

Автор книги: Алексей Вязовский

Соавторы: Сергей Линник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

Глава 6

Где-то в душе еще бурлил протест против включения Сони в группу. Почему-то вспомнилась песня про разбойника Разина, которого соратники укоряли словами «Нас на бабу променял», заставив невольно усмехнуться. То-то господин Герцог удивился бы, спой я это, причем безо всякого акцента. Весь мой предыдущий опыт восставал наперекор участию Сони.

Но разум глушил возражение рекомендациями, которые я только что услышал: «лучший специалист», «десятки ликвидированных врагов», «феноменальная память», «знание Аргентины», «навыки владения оружием». Понятно, что израильтяне действуют не в открытую, но тогда тем более абы кого не послали бы. Им голова Менгеле нужна, даже если добудут ее с нарушением законов другой страны.

Пиньейро молчал, показывая пример олимпийского спокойствия, а Герцог, напротив, казался почти удовлетворённым моей реакцией. Если бы не опыт дипломатической работы – точно улыбался бы. Словно он намеренно подстроил эту сцену, чтобы увидеть, насколько глубоко укоренились во мне предубеждения. Я попытался улыбнуться, но уголки губ, разбитые в недавнем финальном бою, отозвались болью. Пришлось изобразить лишь лёгкую гримасу. Соня продолжала смотреть на меня без единой эмоции, словно она прекрасно понимала все мои мысли. Видимо, такое недоверие оперативница встречала не первый раз.

Обсуждение деталей предстоящей операции, начавшийся сразу после знакомства, занял ещё добрый час. Говорил в основном Герцог, излагая общие принципы взаимодействия между нашими службами. Пиньейро лишь изредка вставлял свои комментарии, подтверждая или уточняя что-то. Соня молчала, иногда кивая или делая какие-то пометки в небольшом блокноте, который она достала из внутреннего кармана своей просторной рубашки. Я же следовал правилу «если говорят умные люди, лучше в их разговор не встревать», но мои мысли постоянно возвращались к этой хрупкой на вид, но, по словам Герцога, смертоносной женщине.

Когда всё оговорили, и встреча подошла к концу, мы поднялись из-за стола. Герцог, как всегда, оставался корректен. Он попрощался с Пиньейро лёгким кивком, а затем повернулся ко мне.

– Луис, – произнес он, протягивая руку. – Надеюсь, вы проявите себя.

Я пожал его руку. Она оказалась сухой и тонкой, с длинными пальцами. Затем Соня шагнула вперёд. Она тоже протянула мне руку, и я, застигнутый врасплох, ответил на рукопожатие. Её ладонь оказалась крепкой, почти мужской, с сильными, жилистыми пальцами. Тут её рукав чуть задрался, и я увидел их. Три цифры. Набитые синей краской, они располагались на внутренней стороне предплечья, чуть выше запястья. Пятерка, двойка, и четверка. Они выглядели растянутыми, словно набивались на совсем маленькой руке, которая потом росла вместе со своей хозяйкой. Теперь цифры смотрелись не такими чёткими.

Мой взгляд невольно задержался на татуировке. Лагерный номер. Символ братства ходячих трупов. Отголосок кошмара, который не мог себе представить ни один нормальный человек. Я понял, что предубеждения относительно её пола, роли в команде – всё это выглядит ничтожно на фоне пережитого ею. Соня почувствовала мой взгляд. Её глаза, до этого бесстрастные, на мгновение встретились с моими. В них осталась лишь какая-то холодная отстранённость. Оперативница ничего не сказала, просто медленно убрала руку. Я тоже промолчал, чувствуя, как внутри меня что-то переворачивается.

Мы вышли на улицу. Духота Гаваны не казалась такой уж невыносимой, как раньше. Мозг был занят другим. Я шёл рядом с Пиньейро к его джипу, стараясь сохранять внешнее спокойствие, но внутри меня всё бурлило.

Когда мы наконец сели в машину, я не выдержал.

– Амиго Пиньейро, – начал я, – кто будет руководить нашей группой?

«Борода», который уже завёл двигатель, усмехнулся. Он прикурил сигару, выпустив в открытое окно густые клубы дыма.

– Точно не ты, Луис.

Мои плечи опустились. Я ожидал такого ответа, но всё равно почувствовал укол разочарования. Он был прав, но в любом случае это задевало.

– Почему? – спросил я, хотя уже знал ответ.

– У тебя нет опыта проведения таких операций, – спокойно объяснил Пиньейро. – И уж тем более ты не руководил отрядом. Ты, Луис, отличный боец, я знаю. И ум у тебя есть. Но это совсем другой уровень. Здесь нужны не только мускулы, но и хладнокровие, опыт, способность принимать решения в экстремальных условиях. Ты пока что не обладаешь всеми этими качествами. Когда-нибудь потом – да, я верю, ты сможешь. Но не сейчас.

– Надеюсь, это будет не Фунес, – выпалил я, не подумав. Слова сами вырвались наружу.

Пиньейро бросил на меня быстрый взгляд.

– И это не твоё дело, – его голос стал чуть твёрже. – Руководить будет тот, кто нужен для успеха операции. Хочу напомнить, у нас дисциплина. Приказ есть – выполняй.

Я понял, что продолжать этот разговор бесполезно. Пиньейро не менял своих решений. Оставалось лишь попытаться смириться.

Всю дорогу я молчал, но начальник не обращал на это внимания. Курил и даже что-то напевал себе под нос.

Когда мы вернулись на службу, Барба Роха меня не отпустил.

– Давай ко мне, надо кое-что оформить.

Сначала я подписал бланк обязательства о неразглашении. Я его даже не читал – этот был, наверное, во второй сотне таких же. Через мои руки проходили бумаги начальника, в которых секретов побольше, чем в Гаване жителей. Потом Пиньейро достал тоненькую папочку, а из нее – один единственный листочек. Текста на нем не очень много – всего пол страницы, вряд ли намного больше. Но когда я его прочитал…

– Наши израильские друзья поделились, – сказал Пиньейро.

– Это сильно облегчит дело, – пробормотал я, возвращаясь к началу.

– Если окажется правдой, – остудил мой пыл Барба Роха. – Ситуация меняется, агентов там не очень много, отследить всё невозможно. Интересующие нас персоны, – они витиевато обошел слово «люди» по отношению к нацистам, – могли уехать, умереть, поменять внешность, документы. Что угодно. Будь готов к разочарованиям, в нашей работе они неизбежны.

Я кивнул, но снова и снова перечитывал фразу: «Компактные места проживания бывших высокопоставленных нацистов имеются в Кордове (города Ла-Кумбресита и Ункильо), Мисьонесе и Санта-Крусе. Весьма велика вероятность нахождения Йозефа Менгеле в районе города Сан-Карлос-де-Барилоче».

– Где оно, это Барилоче? – спросил я. – Никогда не слышал о таком.

– Где-то здесь, – ткнул Пиньейро в карту Аргентины сильно на юго-запад от Буэнос-Айреса. Полторы тысячи километров.

– Четыре дня на поезде, – прикинул я.

– Бери неделю, не ошибешься, – хмыкнул Барба Роха. – Прямого сообщения нет, пару пересадок придется сделать. Но если ты считаешь, что далеко, можешь остаться в Гаване. Как-нибудь ребята и без тебя справятся.

– Хорошая шутка. Если надо, я и пешком дойду. А что ж так далеко забрались?

– Горы там, говорят, красивые.

Я поёжился. После лагеря повстанцев слово «красивый» рядом с горами в моей голове умещалось не очень.

* * *

Следующие дни превратились в бесконечную череду физических и душевных испытаний. Карлос, наш специалист по слежке, взял меня под свою опеку. Не напрасно я боялся этой части обучения. Он совершенно не знал жалости. Высокий, поджарый, с проницательными глазами, он двигался по городу бесшумно, словно призрак, способный раствориться в толпе. Его уроки оказались изнурительными.

– Луис, – объяснил он мне в первый же день, когда мы сидели в кафе, наблюдая за прохожими, – я не надеюсь сделать из тебя специалиста. На это пойдут годы тренировок. Но ты должен хотя бы научиться элементарным приёмам обнаружения и ухода от наблюдения. Если тебя поймают, то вся наша операция может оказаться под угрозой. А нам это не нужно. Но гораздо хуже, если ты притащишь за собой «хвост» и погибнет вся группа.

Его слова звучали логично, но их воплощение в жизнь оказалось настоящим адом. Мы с Карлосом наматывали километры по душным улицам Гаваны. Я учился замечать детали: одни и те же лица в толпе, припаркованные машины, на которые раньше не обращал внимание, незначительные, казалось бы, изменения в поведении людей. Он учил меня растворяться в потоке, сливаться с фоном. Входить в магазин, выходить из другого, перепрыгивать через заборы, чтобы срезать путь, бросаться в толпу. Мои ноги болели, мышцы ныли от постоянного напряжения, но Карлос не знал жалости. Он был неумолим, заставляя меня повторять одно и то же движение десятки раз, пока оно не станет идеальным.

Я чувствовал, как постепенно меняюсь. Мой взгляд стал острее, слух – более чутким. Вроде бы начал замечать то, на что раньше не обращал внимания: лёгкий блеск оптики в окне, незнакомый автомобиль, следующий за нами слишком долго, едва уловимый жест, которым люди передавали друг другу информацию.

Как-то Карлос отпустил меня на небольшой перерыв. Пожалел, может. Или ему самому понадобилось куда-то пойти, не знаю. Я решил зайти в маленький ресторанчик, чтобы выпить кофе и немного отдохнуть. И там, за столиком у окна, я вдруг увидел Соню. Она пила чай, держа чашку обеими руками, и смотрела куда-то вдаль, словно её мысли витали далеко от этого места. Перед ней стояла тарелка с недоеденным эклером.

Я подошёл к её столику.

– Ола, Соня, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более непринуждённо. – Приятного аппетита. Могу составить тебе компанию?

Она повернулась в мою сторону. Её глаза, глубоко посаженные, остановились на мне. В них я не увидел ни удивления, ни радости, лишь отстранённость, замеченная во время первой встречи.

– Привет, Луис, – ответила она. – Присаживайся.

Я сел напротив неё. Заказал кофе.

– Соня, – начал я, когда официант ушёл, – я… я хотел спросить о номере на руке.

Она не отвернулась, не покраснела, не выразила никаких эмоций. Лишь откусила кусочек порожного, сделала глоток и медленно поставила чашку на блюдце.

– Ты имеешь в виду татуировку? – спросила израильтянка.

– Да.

Она сделала глубокий вдох.

– А ты не мастер длинных вступлений, да? Это лагерный номер, Луис. Я побывала в немецком концлагере. Аушвиц. Наверное, не слышал о таком? Даже выговоришь вряд ли с первого раза.

– Я понял. Но…

– Почему ты спрашиваешь? – прервала она меня. – Это не имеет отношения к делу. Скоро четырнадцать лет, как я оттуда вышла живой.

– Имеет, – ответил я, глядя ей прямо в глаза. – Мы охотимся за нацистскими преступниками. Я хочу понять, как далеко ты готова зайти.

Она посмотрела на меня, и в её взгляде мелькнуло нечто, похожее на любопытство.

– Правда ли, что ты предложил идею этой операции? – спросила она, игнорируя мой вопрос

– Да, так и есть, – ответил я.

Соня кивнула.

– Я лично знакома с одним из списка нацистов, Луис, – призналась она, вроде бы тем же голосом, но в нём появилось какое-то почти неуловимое напряжение. – С Йозефом Менгеле.

Моё сердце пропустило удар. Менгеле. Ангел Смерти. Я с ним тоже немного знаком, только лучше помолчу об этом.

– Мы с братом попали в Аушвиц летом сорок четвёртого, – продолжила она, глядя мимо меня в окно, словно она видела там не прошлое, а будущее. – Ему было пятнадцать, мне – четырнадцать. Совсем ещё детьми. Нас разлучили сразу же. Брата отправили на работы, а меня… меня скоро поместили в барак, где проводили опыты над людьми. Менгеле часто приходил туда. Он был очень… внимательным. Он смотрел на нас, словно мы не люди, а какие-то насекомыми.

Её голос не дрогнул. Не было ни единого намёка на надлом. Она говорила так, словно рассказывала о чём-то обыденном. Натуральный робот.

– Мой брат погиб, Луис, – она продолжила, и тут её голос стал чуть тише, едва слышным. – Я не знаю, как и где. Просто однажды его не стало. Сказали, сгорел в лихорадке за пару дней. Подозреваю, что его чем-то заразили. А меня спасла гречанка. Она была старше, сильная женщина. Однажды ночью, когда я громко стонала от боли, она оторвала доску со стены барака и вытащила меня наружу. Помню, как она тащила меня по грязи, прятала в какой-то яме. А потом… потом я очнулась в другом бараке, они выхаживали меня и скрывали. Совершенно чужие люди. Никого из них я не видела после освобождения. Мы там не обменивались адресами, знаешь ли. Так что мотивации участвовать в операции у меня на всех остальных хватит.

Она замолчала, снова уставившись в окно. Её лицо не выражало никаких эмоций. Лишь холодная, бесстрастная маска. Я не мог ничего сказать. Мои слова застряли в горле. Вся моя прежняя неприязнь, все мои глупые предубеждения исчезли, растаяли как дым. Я видел перед собой не просто женщину, а выжившую. И её история была намного страшнее любой моей потери.

Через несколько дней, когда я вернулся со очередной изнуряющей тренировки с Карлосом, меня вызвал Пиньейро. Он сидел за своим столом, сосредоточенно перебирая какие-то бумаги.

– Луис, – сказал он, поднимая на меня взгляд. – У меня для тебя новости. Через неделю ты вылетаешь в Буэнос-Айрес.

Я моргнул. Неделя? Так скоро? Мне сделают заграничный паспорт⁇

– Я?

– Не только ты. Вся сборная по боксу.

– Но… как? – переспросил я. – Тренер Сагарра ничего не говорил о международных соревнованиях.

Барба Роха усмехнулся.

– Сагарра ничего не знает. Это будет прикрытие, Луис. Способ получить аргентинскую визу. Боксёрские соревнования – идеальная легенда. Легко объясняется цель приезда, срок пребывания, переезды…

– Значит, мы летим в Аргентину?

– Да. А пока… на неделю до отъезда ты получаешь отпуск. Отдохни, наберись сил. Тебе это понадобится.

Моё сердце забилось сильнее. Неделя с Люсией. А потом… Аргентина. Менгеле. Всё становилось реальным.

* * *

Люсия, конечно, обрадовалась. Мой отпуск оказался для неё неожиданным подарком. О причине она не спрашивала, а я отложил известие об отъезде на потом. Мы решили провести его спокойно, наслаждаясь Гаваной, морем и друг другом. Проводили дни на пляже, греясь под щедрым кубинским солнцем, купаясь в тёплых водах океана. Вечерами мы гуляли по узким улочкам Старой Гаваны, вдыхая ароматы жареного мяса, кофе и свежих цветов, наслаждаясь музыкой, доносившейся из открытых дверей баров. Лёгкие непринуждённые разговоры о будущем и мечтах. Я старался не думать о предстоящей миссии, о Менгеле, о Фунесе. Просто жить моментом.

Однажды вечером, гуляя по городу, мы проходили мимо танцевального зала. Изнутри доносилась знакомая мелодия сальсы, шум шагов, смех. Я невольно остановился. В памяти всплыли образы Сьюзи, её улыбка, движения в танце. Я смотрел на ярко освещённые окна, вспоминая тот вечер, когда мы впервые были вместе.

Люсия заметила мой взгляд и слегка сжала мою руку.

– Луис, – спросила она с каким-то волнением. – Хочешь пойти потанцевать?

Я посмотрел на Люсию. Её взгляд выражал лишь лёгкое любопытство.

– А ты? – спросил я.

Она кивнула.

– Да. Почему бы и нет? Пойдём.

Мы вошли в дансинг. Музыка мгновенно захватила нас. Люди кружились в вихре сальсы, их тела двигались в едином ритме. Люсия, как оказалось, прекрасно танцевала. Её движения были грациозными, лёгкими, полными страсти. Мы провели там несколько часов, забыв обо всём на свете, смеясь, кружась в этом вихре музыки и движения.

После танцев, когда мы уже возвращались домой, я почувствовал, что настало время. Слова Хемингуэя о выборе пути, о влиянии на тех, кто рядом, снова всплыли в памяти. Я не мог избежать ответственности.

– Люсия, – начал я, когда мы уже шли по пустынной улице. – Я должен тебе кое-что сказать.

Она повернула ко мне голову:

– Сначала я.

Мы остановились.

– Говори.

– Я беременна.

– Что⁈

– Задержка уже почти месяц.

Глава 7

Да уж, известие, что называется, из серии «вот это сюрприз». Сколько бы лет не исполнилось мужчине, когда его подружка сообщает, что ждет прибытка, он всё равно переживает целую гамму чувств. Да, я знаю, как появляются дети, и что надо делать для профилактики. Мы пользовались кондомами, но не всегда они были под рукой – молодость, количество угадать невозможно. Как мог, я пытался в такие моменты применить другие способы, но не все они оказались эффективными. К тому же мне стала понятна сонливость, до этого совсем не характерная для девушки, и ее повышенный аппетит. Просьб среди ночи срочно приготовить жареную клубнику с горчицей еще не возникало, вот я и не обратил на это внимания.

В голову тут же полезла пафосная дребедень о новом существе, продолжателе рода, ответственности, страхе за его и наше будущее. Вспомнил даже Хемингуэя со словами, что мой выбор повлияет и на тех, кто появится после. Белиберда, короче.

Уже через минуту я вроде бы начал соображать более здраво, и первым делом обнял и поцеловал Люсию. Конечно же, оторвал ее от земли и покружил немного. А то она уже собралась пустить слезу на всякий случай.

Мы долго стояли так, обнявшись посреди пустынной улицы, и слова казались ненужными. Мне хотелось кричать, смеяться, плакать – всё сразу. Но я лишь крепко прижимал Люсию, вдыхая запах её волос, чувствуя её тепло, пытаясь убедить себя, что всё сложится хорошо. Хотя в глубине души знал, что теперь ничто уже не будет как прежде. Моя месть, которую я считал основной целью, вдруг приобрела привкус эгоизма. Имел ли я право рисковать всем ради своего прошлого, когда теперь есть будущее, живое, трепещущее? Ответа нет. Как говорила американка из одного очень длинного фильма, на который меня потащила Люсия, я подумаю об этом завтра.

– А ты, Луис, что хотел сказать?

– Этот отпуск мне дали перед командировкой. Я уезжаю уже через несколько дней.

* * *

Последние дни, что оставались до моего вылета, пролетели в один миг. Я пытался проводить всё время с Люсией. Мы гуляли по знакомым улицам, ели на веранде её любимые блюда, говорили о пустяках.

На следующий день после новости я поехал на службу. Только перед этим зашел к нотариусу и написал завещание – всё достанется Люсии и нашему ребенку. Сделал я это один – зачем лишний раз давать повод подумать о моей возможной гибели? Копию я понес Пиньейро. Пришлось подождать его пару часов, но чего не сделаешь ради важного дела.

– Ты вроде сейчас должен сидеть в баре и пить дайкири, а не торчать у меня в приемной, – сказал Барба Роха вместо приветствия.

– Возникли кое-какие обстоятельства.

– Ну заходи, расскажешь.

В кабинете я сразу выложил на стол копию завещания.

– Вот, прошу сохранить. Ну а если будет повод – отдайте ей.

– Дай-ка угадаю: ты девчонку обрюхатил и теперь решил выслужиться перед потомством?

– Так и есть. Родни у меня никакой, сирота. Пусть, если что, хоть ей достанется. И еще. Мне ведь будет идти какое-то жалование?

– Всё, закончили разговоры о кладбище. Поможем твоей Люсии. Пошлю кого-нибудь, присмотрят за ей. Материально тоже не забудем. Ты, главное, в Аргентине получше поработай.

– И еще один вопрос: кто командует группой?

– Взрослый парень, сам подумай. Ты, в качестве чуть ли не стажера. Оперативница из другой службы. Спец по слежке. Радист. Два силовика. Кого я забыл?

– Фунеса, – опустил я голову.

– Я уже говорил: как раз ты можешь отказаться.

– Ну уж нет. Не ради этого я всем доказывал необходимость операции, чтобы аргентинский козел мог помешать мне сделать это.

– Будем считать, что про козла я не слышал. Оставь все свои мелкие обиды в Гаване. Давай, удачи, – Пиньейро встал и обнял меня. – Возвращайся, мы еще выпьем на крестинах твоего сына.

– А если родится девчонка?

– Будем пить на всех крестинах, пока не получится сын, – засмеялся Барба Роха.

* * *

К сожалению, с материальной помощью у Пиньейро ничего не вышло: «казна пуста» – сказал он устало, даже не пытаясь шутить.

Я вернулся домой и вскрыл оба своих тайника – жалкие остатки денег Альвареса. На новый дом не хватит, конечно, но если тратить осторожно, Люсия проживёт год спокойно. У меня же оставалось только выданное на дорогу.

– Это для нашего малыша, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал твёрдо. – Ты ни в чём не должна нуждаться. И знай, что этот дом – ваш. Не только твой, но и нашего ребёнка. Никакого толку с того, что сейчас ты непонятно зачем продемонстрируешь гордость, а потом не будешь знать, как кормить семью. Вот, еще часы, – я снял с руки и положил их на стол. – Продашь, если будет нужда. И не стесняйся обращаться к Пиньейро.

Глаза Люсии снова наполнились слезами, и она лишь крепче прижалась ко мне.

* * *

Вылетали мы из аэропорта Ранчо Бойерос ранним утром. Солнце ещё только поднималось над Гаваной, но уже начинало припекать. Я не стал будить Люсию. Осторожно поцеловал, положил на подушку записку, в которой обещал вернуться. Долгое прощание – лишние слезы.

У входа битком набитого аэропорта явстретился с Карлосом – мы с ним летим через Майами. Остальные добираются другими путями, чтобы не обращать на себя внимания, и в случае осложнений аргентинские власти не смогут связать членов группы друг с другом.

– Ну, что, паспорт не забыл? – вполне серьезно спросил спец по наружке.

– Всё с собой, – похлопал я по карману.

– Ну пойдем тогда. Не отставай, – Карлос открыл дверь и мы вошли в здание аэропорта.

Воздух казался густым от человеческого дыхания, запаха пота, табачного дыма и какой-то тревожной суеты. Толпа кишела, словно муравейник, люди с чемоданами, узлами, клетками с попугаями, толпились у стоек регистрации, пытаясь прорваться к заветным дверям. Рейсы ПанАм из Гаваны летали нерегулярно, пассажирам переносили билеты на более поздний вылет, а там своих уже хватало. Как итог – хаос и неразбериха.

– Нам туда? – я с сомнением посмотрел на толпу. Мне показалось, или там мелькнула Сьюзи?

– Не отставай! – прикрикнул мой спутник, и мы пошли подальше от толчеи и очередей, войдя в неприметную дверь с надписью «Вход для персонала». Проследовали по коридору, повернули направо, налево, и вошли к старшему специалисту ветеринарного контроля, если верить табличке. За столом в маленьком кабинете сидел толстяк лет сорока с пятнами пота на грязноватой гуаябере. Полуприкрыв глаза, он пытался не оторваться далеко от гудящего на столе вентилятора.

– Ола, – поздоровался он, не вставая с места. – Давайте паспорта.

Получив искомое, он с сожалением выбрался из-за стола и куда-то ушел, оставив нас в кабинете.

– Садись, – кивнул Карлос на стул и развернул вентилятор к нам.

Минут через пять толстяк вернулся, отдал нам паспорта, и сказал:

– Готово, пойдем.

Я схватил свой чемоданчик и мы пошли дальше по лабиринту коридоров, и спустя пять или шесть поворотов остановились перед неприметной дверью. Ветеринарный контролер достал из кармана ключ, отпер замок и пустил нас вперед. Мы оказались в зале вылета. А толстяк, судя по торопливым шагам за стеной, поспешил вернуться к своему вентилятору.

– А регистрация, пограничный контроль? – удивился я.

– Всё готово, – ответил Карлос. – Наши места А и Б в двадцать пятом ряду. Вон, свободные кресла, давай сядем. Кто знает, сколько ждать объявления на посадку?

Рейс Пан Ам в Майами, как и ожидалось, был переполнен. Я протиснулся за своим спутником по узкому проходу, заваленному ручной кладью – коробками, свёртками, саквояжами. И клетками с попугаями, конечно. Такое впечатление, что каждый четвертый счёл нужным потащить домой крикливую и вредную птицу. Вокруг меня сидели самые разные люди: американцы, спешившие покинуть остров до того, как его поглотят революционные перемены; кубинцы, чьи лица выражали смесь надежды и глубокой печали; дипломаты, тихо обсуждавшие что-то.

В салоне стояла духота. Кондиционеры, если они вообще работали, справлялись плохо. Многие курили, и к запаху пота примешивалось амбре сигаретного дыма. Стюардессы в сине-белой форме, несмотря на все эти неудобства, сохраняли на лицах неизменные дежурные улыбки. Они сновали по проходу, разнося напитки в маленьких пластиковых стаканчиках, предлагая журналы «Лайф» с яркими, глянцевыми обложками и корпоративный журнал авиакомпании, посвящённый путешествиям по экзотическим уголкам мира. Мне не хотелось ничего. Я просто откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза, пытаясь абстрагироваться от окружающего шума.

Час с небольшим полёта показался мне вечностью. Каждая минута тянулась, словно бесконечная лента. Хотелось поскорее выбраться из этой «роскошной могилы», как я про себя окрестил самолёт. Мои мысли постоянно возвращались к Люсии, к её словам, к нашему неродившемуся ребёнку. Что я здесь делаю? Зачем? Имею ли я право рисковать своей жизнью, когда у меня теперь есть такое ценное сокровище?

Я открыл глаза. Карлос, сидевший рядом со мной, не спал, а смотрел в иллюминатор, сосредоточенным, почти мрачным взглядом. Он тоже переживал, но старался не показывать этого.

В Майами нас встретил оглушительный шум большого аэропорта. Здесь всё было другим – ярким, суетливым, доведенным до совершенства. Сотни людей, хаотично движущихся, голос диктора, объявляющего рейсы исключительно на английском, огромные рекламные плакаты, призывающие купить то или иное чудо техники.

Мы с Карлосом направились к стойке регистрации на пересадку до Буэнос-Айреса. Девушка с безупречной причёской и губами, накрашенными яркой помадой, притягивающей взгляд, сообщила нам, что посадка на наш рейс начнётся через четыре часа. Я тяжело вздохнул. Дополнительное время для размышлений, от которых так хотелось сбежать.

Пока Карлос решал какие-то вопросы с билетами, я пошел прогуляться по залу ожидания. Здесь царила атмосфера расточительного, по моим меркам, изобилия. В воздухе витал запах пригоревшего кофе, свежей выпечки и парфюма. Яркие витрины магазинов манили драгоценностями, одеждой, сувенирами. Множество богатых американцев, одетых в безупречную одежду, неспешно прогуливались, беседовали, пили коктейли. Мой костюм, который я до этого считал если и не шикарным, то довольно сносным, здесь казался совсем бедным. Впрочем, я быстро перестал обращать на это внимание. Мне удобно и не очень жарко, а остальное – ерунда.

Я взял в буфете Пан Ам кофе и сэндвич. Так себе, даже для бесплатного угощения. Но я съел всё, пытаясь заглушить нарастающее чувство тревоги. Я сидел за столиком, наблюдая за проходящими мимо людьми, их беззаботными лицами. Как же далёк этот мир от того, из которого я только что прилетел.

Вдруг ко мне подошла пожилая дама с крошечной собачкой на поводке. Она была одета в элегантное синее платье, на шее поблёскивало жемчужное ожерелье. Судя по жиденьким прядям, выбивавшимся из-под шляпки, времени на расчесывание она тратила не очень много. Её лицо, покрытое морщинами, выражало смесь любопытства и высокомерия.

– Молодой человек, – произнесла она по-английски резко и надменно. Остальное я не понял, потому что язык гринго всё ещё оставался для меня неизведанной тайной. Но судя по тому, что она тыкала мне в лицо собачку и говорила как с прислугой, от меня требовался присмотр за ее животным. Одна радость в жизни осталась: следить за пёсиком богатой американки. Ищи рабов в другом месте, старая калоша!

Я улыбнулся, показывая свою вежливость, и ответил ей на испанском, медленно, чтобы она поняла:

– Извините, сеньора, но я не понимаю по-английски.

Её лицо мгновенно исказилось. Глаза прищурились, губы сжались в тонкую полоску.

– Damn Latino! – прошипела она, а затем, бросив на меня презрительный взгляд, развернулась и поспешно удалилась, потянув за собой собачку.

Я лишь пожал плечами. Неприятно, но терпимо. Когда-то такое могло сильно задеть, но теперь моя голова занята куда более серьёзными вещами. Зачем, в конце концов, мне её собачка, если у меня скоро будет собственный ребёнок?

* * *

Наконец, объявили посадку на наш рейс до Буэнос-Айреса. Boeing 377 Stratocruiser возвышался у трапа, словно блестящий серебристый кит. На его фоне «Дуглас», в котором мы прибыли из Гаваны, казался старым и тесным автобусом.

Салон первой палубы ослеплял комфортом: широкие кресла, светло-голубая обивка, ковры, запах свежего кофе и блеск полированного металла. Стюардессы двигались почти по-балетному – улыбки, безупречные жесты, фарфор и мельхиоровые столовые приборы. Нам сразу подали меню: стейк, рыба или курица – как в отеле, а не на высоте десяти тысяч метров.

– Смена экипажа в Панаме, дозаправка в Лиме, – пояснил Карлос, пристёгивая ремень. – Двадцать часов, не меньше.

От пунктов дозаправки и смены экипажа в памяти ничего не осталось: безликие здания аэропортов, один и тот же асфальт под ногами, дрянной кофе в буфетах авиакомпании. Зато я выспался на славу, ел стейки, запивая их красным вином, и выучил наизусть номер «Лайф». Иллюстрации, конечно, текст на английском остался для меня непонятным. Думаю, отправившиеся в Аргентину морем вряд ли получили такой же уровень комфорта. Мне на минуту стало стыдно за вкусную еду и мягкий плед, но не я распределял, кто как будет добираться до пункта назначения.

* * *

Прибыв в аэропорт Эсейса в Буэнос-Айресе, мы очень быстро прошли пограничный контроль. Полицейский, молодой парень с большой родинкой на правой щеке, даже не взглянул на наши документы, просто шлёпнул штампы, о чём-то оживлённо болтая с коллегой. Всё прошло удивительно легко и даже немного настораживало. Неужели к нам не будет никакого внимания? Или это часть тщательно продуманного плана, о котором я ещё не знал?

Возле аэропорта мы взяли такси. Старенький «Форд» внутри пах бензином и дешёвым табаком. Потрепанные сиденья после шикарного самолета смотрелись не очень. Я назвал водителю адрес.

– Сан-Исидро? – переспросил таксист, пожилой мужчина с пышными усами, его взгляд проскользнул по моему лицу, задержался на потрёпанном чемодане. – На север, значит. Дорогой район, сеньор. Далеко.

Я лишь кивнул. Мои силы были на исходе. Что ни говори, а долгий перелёт выматывает, даже если стюардесса, улыбаясь, нежно укрывает тебе ноги пушистым пледом. Хотелось посмотреть на город, увидеть этот новый мир, но усталость взяла своё. Я прислонился к спинке сиденья, и прежде чем понял, как это произошло, провалился в глубокий сон.

Меня разбудил Карлос, осторожно потряхивая за плечо.

– Луис, мы приехали.

– Да? Сейчас.

Я открыл глаза. Пейзаж за окном такси сменился. Мы стояли на какой-то улочке.

– Ну ты и мастер поспать, – улыбнулся мой спутник. – Больше часа ехали, а ты только сопел.

Мы вышли из машины. Перед нами стоял небольшой, но ухоженный домик, окружённый садом. Здесь было тихо, слышался лишь шелест листвы и стрекот сверчков. Воздух свежий и прохладный, совершенно не похожий на душную гаванскую жару.

Пока Карлос рассчитывался с таксистом, к калитке подошел радист Франсиско.

– Ола! Как долетели? Проходите в дом, пожалуйста!

В большой гостиной, в которую мы попали, как только вошли, уже сидели Соня, и один из силовиков – Гарсия. Израильтянка что-то писала в блокноте.

– Привет, Луис, – сказала Соня, поднимая на меня взгляд. – Вы вовремя.

Я кивнул.

– А где остальные? – спросил я, осматриваясь.