Текст книги "Кубинец. Том II (СИ)"

Автор книги: Алексей Вязовский

Соавторы: Сергей Линник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Я смотрел на него, и впервые Фунес показался мне не бесстрастным профессионалом, а живым человеком, у которого могут оставаться слабости.

Когда Франциско сбегал за газетами и принес асадо с эмпанадами на всех, Фунес сообщил о дальнейших планах:

– В Буэнос-Айресе мы свою работу сделали. Все молодцы, сработали отлично, – он оглядел присутствующих. – Тем более, что оставаться здесь не стоит. Надо как можно скорее покинуть столицу.

– Куда? – спросила Соня.

– В Барилоче, – ответил Фунес. – Там нас ждёт Менгеле. Но перед этим я попрошу узнать… у своих… о реакции на происшедшее немцев.

– Сейчас схожу, позвоню. Может, поехать на вокзал, сразу купить билеты?

– Дай подумать, – чуть помолчав, сказал Фунес. – Покупайте билеты на всех с Конститусьон, а мы с Луисом сядем в Авелланеда, на следующей остановке.

Глава 11

Соня вернулась намного быстрее, чем мы предполагали. Газеты, которые мы с Фунесом уже видели, разошлись по рукам. Фунесу же наша единственная дама сообщила:

– Я попросила… наших разведать, что там за настроения у немецких эмигрантов. Насчет поезда: линия до Барилоче не проложена. Едем до Баия-Бланка, оттуда автобусом. Поезд ходит через день, следующий рейс – послезавтра.

Я представил себе эти дороги, скорее направления, чем настоящие пути, проложенные через бескрайние, пустынные просторы. Тряска, пыль, бесконечное ожидание. Моя нелюбовь к длительным путешествиям проснулась с новой силой. Но выбора не было.

Фунес только кивнул. Иногда его заносит, и он бронзовеет на глазах. Но Соня, похоже, в благодарности командира не особо нуждалась. Так что даже не посмотрела на аргентинца и ушла в свою комнату. Я тоже умылся и ушел к себе. День, завершившийся похищением Эйхмана и нашим поспешным бегством из полицейского участка, принес опустошенность. Слишком много событий… до конца не верилось в происходящее. Месть оказалась не такой, какой я её себе представлял. Она не принесла ни облегчения, ни внутреннего покоя. Лишь горький привкус незавершенности, словно кто-то оборвал рассказ на полуслове.

Наверное, я всё же перенервничал накануне. Других причин, почему проснулся на два часа позже обычного, не придумал. Вернее, пробуждению способствовал шум из гостиной. Карлос, выходя из комнаты, дверь не закрыл, и вопли Гарсии сработали как будильник.

Я спустился вниз, где меня уже ждал свежий кофе. Тут, можно сказать, мне повезло. Минут через десять это счастье кончится, и желающие продолжить сварят напиток самостоятельно. Его крепкий аромат слегка бодрил, но не мог разогнать вязкую пелену усталости. А пока я присоединился к Фунесу, Карлосу, Франсиско и Гарсии, которые разбирали принесенные Соней утренние газеты. Новости разлетелись по Буэнос-Айресу со скоростью степного пожара, и каждое издание, от самых серьёзных до откровенно бульварных, кричало о случившемся.

– Среди немецких эмигрантов почти паника,– тихо, но отчётливо произнесла Соня.– Ходят разговоры, что многие собираются уезжать из Буэнос-Айреса. Они боятся, что Эйхман не последний, придут и за ними.

Фунес, до этого угрюмо молчавший, вдруг издал короткий, сухой смешок, скорее похожий на хрюканье.

– Стоило прихлопнуть одного таракана,– прохрипел он, его взгляд скользнул по лицам присутствующих, задерживаясь на мне,– и остальные забегали. Отличная работа, друзья мои.

В его словах не чувствовалось ни грамма ликования, одно холодное удовлетворение. Плевать ему, что он разрушает жизни эмигрантов. Он видел лишь результат своей работы. В конце концов, если бегут, значит, грешки за ними есть.

Фунес продолжил.

– Отлично. Сегодняшний день объявляю выходным. Отдыхайте, набирайтесь сил. Вам это понадобится.

Все разошлись. Я, взяв свежий выпуск «El Mundo», устроился на диване, пытаясь отвлечься. Утренние газеты продолжали тему убийства Эйхмана. Заголовки кричали, статьи пестрели подробностями. В них говорилось, что реакция во всём мире очень бурная: британские и французские газеты требовали возобновить поиск нацистов, конгрессмены в США, связанные с евреями, требуют, чтобы ЦРУ присоединилось к этому. Им отвечали – вашу космическую программу возглавляет фашист фон Браун. Начните с него! Некоторые издания, особенно левые, приветствовали «акт возмездия», другие, более консервативные, осуждали «самосуд» и «нарушение суверенитета». Настоящая буря в стакане, и я чувствовал себя её невольным виновником.

Моя месть в итоге вылилась лишь в газетную шумиху, в которой никто не вспомнил о тех миллионах, кто погиб в газовых камерах, чьи имена оказались стёрты, чьи жизни оборвались по прихоти таких, как Эйхман. Их страдания, их боль – всё это осталось за кадром, скрытое за громкими заголовками и политическими дебатами. И это огорчало как бы не больше всего.

Я опустил газету. Соня сидела рядом, бесстрастно глядя куда-то вдаль. Её лицо, обычно такое непроницаемое, сейчас казалось ещё более каменным.

– Довольна? – спросил я, чувствуя, как слова сами вырываются наружу, хотя, может быть, этого и не стоило делать.

Она повернула ко мне голову. Её глаза, глубоко посаженные, остановились на моём лице.

– Довольна? – повторила она. – Одного жалкого подполковника мало для удовлетворения. Это как если мучиться от жажды и получить напёрсток воды. Тебе хватило бы? Мне надо ещё много, чтобы напиться.

* * *

Наш выходной прошёл в какой-то тягучей, гнетущей тишине. Каждый занимался своими делами, но в воздухе висело предвкушение долгой дороги, неизвестности. Я пытался отвлечься, читал, гулял по саду, но мысли постоянно возвращались к Люсии, к нашему будущему ребёнку. Их образ, такой яркий и живой, контрастировал с мёртвой пустотой, которая осталась после Эйхмана. Я хотел вернуться к ним, но знал, что не смогу, пока не выполню свою миссию. Пока не утолю жажду, которая, как оказалось, мучила не только меня.

На следующий день, ближе к вечеру, основная часть группы выехала на вокзал Конститусьон, чтобы отправиться в Баия Бланка. Они поехали в запасном «форде», который не пригодился все эти дни. А мы погрузились в старый «олдсмобиль», наш верный спутник в последних приключениях. Мы направлялись на вокзал в Авельянеде, первой остановке за пределами Буэнос-Айреса. Гарсия сидел за рулём, а мы с Фунесом заняли задний диван.

– Ехать вечером,– пробормотал аргентинец, укладывая свой чемоданчик в багажник, – очень удобно. И даже если нас ловит полиция, никто не заметит.

Доехали без приключений. Даже дорожную полицию не встретили. Когда мы высаживались в Авельянеде, куда поезд должен прибыть через полчаса, я облегченно выдохнул. К моему удивлению, на вокзале ходил всего один полицейский. Да и тот больше интересовался разговорами с торговцами, предлагавшими газеты и закуски, и не обращал никакого внимания на немногочисленных пассажиров, ожидавших своего поезда.

– Думал, тут будет облава,– сказал я Фунесу, глядя на равнодушного стража порядка.– Или по крайней мере, несколько патрулей. Ноль внимания.

Фунес лишь хмыкнул, захлопнув багажник.

– Очень хорошо, что я не оказался фигурой такого масштаба, ради которой поднимали бы на ноги всю полицию. Может, тот полицейский, чтобы избежать насмешек, не сообщил ничего. Но лучше перебдеть, сам знаешь.

Я промолчал. Его слова, хоть и циничные, были верны. Мир не крутится вокруг нас и нашей миссии. Эйхман оказался лишь одной из многих смертей в этом мире.

Чтобы отвлечься, я оглядел небольшой вокзальчик. Мой взгляд упал на книжную лавку, скромно приютившуюся в углу платформы.

– Схожу, куплю почитать в дорогу, – кивнул я на стопки книг.

– Догоняй, мы возьмем что-нибудь перекусить, – ответил Фунес.

Новых книг здесь не продавали. Киоск совсем немного отличался от того уличного развала, с которого я когда-то потянул разговорник для путешественников. Среди рядов потрёпанных журналов и дешёвых романов я вдруг заметил знакомую голубую обложку. «Вымыслы». Ту самую книгу, которую читал библиотекарь в Гаване. Моё сердце на мгновение сжалось от воспоминаний. Дон Хорхе, его мудрые слова, его спокойствие. Как же всё это было давно.

Я взял книгу и протянул старушке-продавщице, которая, почти не обращая на меня внимания, что-то вязала, покачиваясь в кресле.

– Сколько стоит? – спросил я.

– Восемь песо,– она бросила короткий взгляд поверх очков и снова вернулась к вязанию.

Я достал деньги, расплатился, и только после этого открыл книгу. Да, читали ее интенсивно: куча загнутых уголков страниц, пятна от жирных пальцев и даже от красного вина. Открыв оглавление, среди полутора десятков названий рассказов я заметил «Фунес памятливый», и невольно улыбнулся. Это не просто книга, а ирония судьбы. Фунес, мой командир, мой бывший тюремщик, носит имя героя этого рассказа. Иренео Фунес. Покажу ему позже. Интересно, удивится ли аргентинец, если узнает, что я встречался и с автором книги?

* * *

Поезд до Баия Бланка вместо тринадцати часов по расписанию шёл почти сутки. Это путешествие стало натуральным испытанием. Сначала локомотив сошёл с рельсов. Неудивительно, когда я увидел состояние железнодорожного полотна: рельсы утоплены в песке и траве, местами выщерблены, деревянные шпалы прогнили. Я удивлялся, как в Аргентине вообще поезда ходят, и не случаются аварии каждый день. Потом мы часами ждали на одном из разъездов – здесь дальше начинался однопутный участок, и локомотивная бригада говорила, что встречный поезд уже должен бы пройти. Но никто, конечно, ничего не знал точно.

Старые вагоны тряслись, скрипели, тяжёлый запах угольной гари, казалось, пропитал всё. Пассажиры, уставшие и измученные, дремали на своих местах, изредка просыпаясь от очередного толчка и тут же привычно начинали ругать правительство, будто это могло помочь ускорить поезд.

Наконец, мы прибыли в Баия Бланка. Город встретил нас густым туманом и моросящим дождём. Альфонсо бросился к расписанию автобусов, но вернулся уже никуда не спеша: рейс до Барилоче намечался почти через сутки. Делать нечего – мы пошли в гостиницу, находившуюся здесь же. Старый, неуютный отель, с обшарпанными стенами, скрипучими полами и запахом плесени, предназначался, наверное, для торговцев скотом из тех что победнее. Но выбирать не приходилось. Искать что-то другое, может, и получше, никто не хотел. Желаний осталось совсем немного: оказаться в сухом месте, поесть хоть чего-нибудь горячего, смыть с себя дорожную грязь и лечь спать. Неплохо бы получить это одновременно. Так что ночевку в общей комнате мы восприняли как избавление, а разогретый для нас рис с тушеной говядиной показался пищей богов.

Утром я проснулся рано – клопы спать не дали. Я заметил их ещё вечером, но надеялся, что обойдётся. Увы, моей кровью они не побрезговали. Умылся под рукомойником в коридоре и сел поближе к окну. Решил продолжить читать «Вымыслы». Хорошая книга, с каждой страницей нравится всё больше. Особенно впечатлил рассказ о расходящихся тропках. Интересно, что сказал бы сеньор Борхес, услышав мою историю? Наверное, написал бы о ней что-то с очередным заковыристым сюжетом.

– Что читаешь? – спросил Фунес, отчаянно зевая и продирая глаза.

– Точно хочешь узнать? Слушай, – тихо ответил я и перелистнул страницу назад. – «Первое мое воспоминание о Фунесе очень четкое. Я вижу его в сумерках мартовского или февральского дня восемьдесят четвертого года. В том году отец повез меня на лето в Фрай-Бентос…»

– Нашел всё же, – хмыкнул Фунес. – Бывал я в этом Фрай-Бентос. Та ещё дыра. А рассказ хороший.

* * *

В ожидании автобуса ходить и осматривать Баия Бланку не хотелось. Во-первых, все устали. Во-вторых, шел дождь, и не летний, как стоило ждать в это время, а противный и затяжной. Так что мы сидели в своем шикарном отеле и просто бездельничали. Нет, сначала позавтракали. Говядина здесь хорошая, этого у Аргентины не отнять.

Ближе к обеду мы наконец сели в автобус. Старый и громоздкий междугородний монстр, повидавший, судя по внешнему виду, не одно поколение пассажиров и многие тысячи километров. Красили его как минимум трижды, наверное, в цвета компании-перевозчика. Я различил под нынешним белым синий и зеленый слои. Багаж мне сдавать никуда не понадобилось: чемоданчик с одеждой и бельём неплохо уместился и под сиденьем. Зато переживать не надо, что ему ноги приделают. Я устроился у окна в надежде глазеть по сторонам.

Меня сразу же удивил пёстрый состав пассажиров. Рядом с крестьянами в простой одежде, ехали богато одетые молодые люди, которые, судя по обрывкам разговоров, собирались отдохнуть на озерах и сплавиться по реке. Их смех, беззаботные лица, дорогие сумки и чемоданы, сложенные в багажном отделении, резко отличались от усталых и обветренных лиц крестьян. Будто картинка к лекции «Аргентина – страна контрастов», с рассказом, как богатство и нищета существуют бок о бок, не замечая друг друга.

Пейзаж за окном оказался однообразным до уныния. Бескрайние, выжженные солнцем равнины, редкие кустарники, кое-где – стада коров, казавшиеся крошечными точками на горизонте. Казалось, что автобус стоит на месте, а за окном ничего не меняется, и только выбоины на дороге говорили об обратном. Часы тянулись медленно, и я чувствовал, как меня снова охватывает тоска. Читать не хотелось: постоянно пытаться поймать глазами текст в прыгающей книге удовольствия не добавляло.

К вечеру автобус остановился на ночёвку в Чоэле-Чоэль. Если бы просто заехали и двинули дальше, как с десяток раз в течение дня, и не запомнил. Небольшой, пыльный городок, затерянный среди бескрайних равнин, близнец таких же потеряшек вдоль дороги. Пассажиров разместили в крохотной гостинице, старой и неустроенной, с запахом затхлости и подгоревшего жира. Наше прошлое пристанище в Баия Бланке сразу показалось на ее фоне венцом роскоши.

Я вышел на улицу, пытаясь подышать свежим воздухом. Засиделся за день, надо ноги размять перед сном, может, удастся уснуть побыстрее. Я неспешно прогуливался по главной улице, освещённой тусклыми фонарями, и вдруг услышал голоса. Двое мужчин разговаривали по-русски. Моё сердце ёкнуло. Русские? Здесь? В такой глуши?

Я заинтересовался этим и подошёл ближе, стараясь не привлекать внимания. Мужчины выглядели как обычные русские крестьяне: оба с бородами, в длинных, поношенных рубахах из домотканой материи, обуты в высокие сапоги. Их лица, покрытые морщинами, были загорелыми и обветренными, глаза – светлыми и ясными. В разговоре один из них упомянул Божью Матерь, и оба они, словно по сигналу, перекрестились двумя пальцами, на старообрядческий манер. Моя догадка подтвердилась. Староверы. Русские староверы в Аргентине. Мир, как оказалось, полон сюрпризов.

С этими ребятами надо поосторожнее – по крайней мере в моей прошлой жизни я запомнил их нелюдимыми и обособленными. Ехали как-то через их деревню, попросили воды попить, так кружку, из которой мы пили, они выбросили без сожаления.

Я подошёл и поздоровался с ними. Немного непривычно после стольких месяцев сплошного испанского, на котором я даже думать начал, но ничего сложного.

– Мир вам, братья,– поприветствовал их я, и они повернулись ко мне.

Мужчины не показали никакого удивления, словно встретить соотечественника в аргентинской глубинке было для них обычным делом.

– Господь с тобой, путник,– ответил старший красивым приятным баритоном.– Ты откуда такой? На наших не похож, а говоришь чисто.

– С Кубы,– сказал я.– Еду в Барилоче.

– А мы живём в Офире, сто с лишком вёрст отсюда,– объяснил он.– Место нам выделили власти. В этих краях много наших. А ты что здесь делаешь, брат? Что привело тебя сюда?

И я, неожиданно для себя, вдруг начал рассказывать свою историю. О войне, о лагере, о мести, о клятве. О том, как искал Эйхмана, и как его настигла смерть. О своей семье, о Люсии, о неродившемся ребёнке. Слова сами вырывались наружу, будто я наконец-то нашёл тех, кому мог довериться.

Пока они слушали, я не заметил в их взглядах ни капли сомнения, будто переселяющиеся в другие тела через полтора десятка лет встречаются им если не каждый день, то несколько раз за жизнь так точно. Вздыхали, крестились, но не сомневались.

Когда я закончил, они снова перекрестились.

– Услышал, значит Господь молитву твою,– произнес он.– Как сказал Исус, если бы ваша вера была с горчичное зерно, то и гора бы передвинулась. Значит, придётся тебе выполнить своё обещание.

– Ваше благословение мне пригодилось бы. Путь мой непростой.

– На злое дело благословения не даём. А если путь твой – за правду, так Господь укрепит, – и он широко перекрестил меня. – Мир тебе. И душу береги.

До сих пор молчавший второй старовер вдруг добавил:

– Злоба человека высушит. Не дай ей войти, брат.

– Иди с Богом, путник, и не забывай, кто тебя послал сюда, – сказал старик и замолчал.

Я поклонился им, развернулся и пошел назад, вытирая рукавом слезы, бегущие по щекам.

Глава 12

Утром вчерашняя встреча со староверами казалась сном – слишком уж ненатуральным всё смотрелось при дневном свете. Зато спал я как младенец – ничего меня не тревожило, даже скрипучий топчан и храп соседей. С восходом солнца всех желающих продолжить путешествие начали зазывать в автобус. Я быстро умылся, купил на площади лепешку с сыром и полез на свое место, понемногу откусывая, пока поднимался по ступенькам. Не прошло и четверти часа, как собрались все, и наш транспорт снова тронулся в путь. Слова старика, что Господь укрепит на пути за правду, но злоба человека высушит, звенели в ушах, смешиваясь с шумом автобусного двигателя.

Сегодня пейзаж казался не таким унылым. Со скуки начинаешь замечать любые мелочи. Вот появились холмы, сначала одиночные, но совсем скоро дорога уже вовсю петляла между ними. А к полудню на горизонте я увидел синеватые вершины гор. Затем показались озёра, их гладкая поверхность, словно зеркало, отражала небо. Будто мы попали в другой мир, не похожий на выжженные солнцем равнины, которые мы проезжали вчера.

Через несколько часов автобус остановился у заправки. Естественно, я вышел со всеми остальными. Любая возможность размять ноги стоит того, чтобы ею воспользоваться. Воздух здесь, на юге Аргентины, заметно прохладнее, чем на Кубе, свежий, с запахом каких-то трав и влажной земли. Мой взгляд упал на сосны, что росли вдоль дороги. Высокие, стройные, с тёмно-зелёными иглами. И тут меня вдруг осенило: этот пейзаж здесь совершенно русский. Сосны, прохладный воздух, ощущение бескрайних просторов. На мгновение я почувствовал себя, словно перенёсся куда-то далеко, в те места, где когда-то жил, где говорили на другом языке.

Как раз в эту секунду на ветки одной из сосен села стайка зелёных попугаев. Яркие, крикливые, они сидели, щебеча что-то на своём, птичьем языке. И их появление, такое неожиданное в этом «русском» пейзаже, тут же напомнило мне: отсюда до России очень далеко. Я в Аргентине, на другом конце света, и все мои воспоминания о прошлом, о России, о Гаване – всё это лишь эхо, почти нереальное. Моё настоящее здесь, среди этих сосен, под чужим небом.

А потом горы стали совсем рядом, и наш автобус, рыча от напряжения, начал карабкаться на затяжной подъем. Водитель явно стремился побыстрее и без приключений доехать, и пропустил все сроки остановки на то, что один старшина, живший неподалеку от нас, называл «пере» – и тут же расшифровывал: перекурить, перессать, перемотать портянки. Наконец, мы добрались до остановки. «Пильканиеу», – объявил автобусник, и, выпрыгнув из своей кабины, первым припустил к деревянному сортиру.

Я вышел на улицу, вдыхая чистый и прохладный горный воздух. Красота! Вечернее небо, усыпанное ранними звёздами, казалось бесконечным. Я поднял голову, и в этот момент заметил падающую звезду. Она прочертила тонкую, светящуюся линию в тёмном небе, а затем исчезла. Моё сердце сжалось. Я закрыл глаза, и в этот момент, глядя на её полёт, загадал только одно: выполнить свою миссию и остаться в живых. Вернуться к Люсии, к нашему ребёнку. Вот такое желание.

– Красота! – сказал кто-то справа.

Я оглянулся. Наш водитель неслышно подошел и стоял рядом со мной.

– Да, здесь как-то…

– Особенно, да? Три года езжу, насмотреться не могу. И звезды падают так красиво… Заметил? Ладно, пора грузиться. Осталось меньше сотни километров. Часа за два, думаю, доберемся.

* * *

Мы отъехали совсем немного, и я заметил их – два грузовика, едущие нам навстречу. Старые, потрёпанные, явно изрядно послужившими на пыльных дорогах Аргентины. Но что привлекло моё внимание, так это их содержимое: в кузовах, прикрытых брезентом, виднелась мебель и предметы домашнего быта. Привязанный к борту велосипед, торчащий сбоку торшер, какие-то ящики, сложенные небрежной горкой. У сидящего рядом с водителем мужчины только таблички с надписью «Немец» на груди не хватало.

– Смотрите, – сказал я, указывая на них попутчикам. – Люди переезжают.

Фунес, до этого дремавший, прислонившись к спинке сиденья, открыл глаза. Он бросил быстрый взгляд на проезжающие грузовики. На его лице, как обычно, не дрогнул ни один мускул.

– Тараканы забегали и здесь, – пробурчал он, закрывая глаза. В его словах чувствовалась такой холодный цинизм, что у меня по спине пробежали мурашки.

Я подумал о Менгеле. Если эти люди, обычные немцы-эмигранты, так испугались похищения Эйхмана, что спешно собирают свои пожитки и бегут, то что говорить о Менгеле? Он, должно быть, ещё более осторожен, ещё более готов к бегству. Мог ли он уже скрыться за то время, пока мы ехали к Барилоче? Предвидя опасность, исчезнуть, раствориться в этой огромной, чужой стране? Эта мысль вызвала во мне новую волну тревоги. Вся наша миссия могла оказаться напрасной. Впрочем, нет. Если не здесь, так в другом месте – найдем.

Наконец, мы прибыли в Барилоче. Город встретил нас вечерними огнями, прохладным воздухом и запахом дерева и дыма. Он разительно отличался от пыльного, знойного Буэнос-Айреса. Здесь всё дышало спокойствием, размеренностью.

На автобусной станции стояли зазывалы от разных пансионатов и гостиниц. Торговаться послали Карлоса. Пяти минут не прошло, как нашлось искомое: с отдельным входом, четыре комнаты, завтрак и ужин. Наши чемоданы погрузили на повозку, а потом туда же уселись и мы. Десять минут – и на месте. Пансионат «Флорес де монтанья» – «Горные цветы» у озера Науэль-Уапи. Небольшой, но уютный дом, построенный из дерева, с окнами, выходящими на озеро, и тёплыми, чистыми комнатами. После изнурительной дороги это казалось настоящим раем.

Я принял душ и спустился в гостиную. Для ужина уже поздно, но хозяин обещал принести чай и бутерброды. Ого, да тут есть радио! Немецкий «Телефункен» – увесистый и основательный. Я включил приемник, он тихо зашипел, нагреваясь, и через минуту в комнату ворвалась скороговорка ведущего: «…остается темой первых полос газет всего мира. Лондонская „Гардиан“ называет случившееся свершившимся правосудием и восхищается мужеством анонимных борцов с нацизмом, избавивших нас от чудовища. Ей вторит парижская „Лё Монд“, заявляя, что весь мир торжествует и рукоплещет бесстрашным героям. Однако лондонская „Дейли Телеграф“, равно как и немецкая „Франкфуртер Алгемайне Цайтунг“ говорят об опасном прецеденте, когда неизвестные попирают закон и творят самосуд. Итальянская „Коррьере Делла Сера“ объявила о начале расследования обстоятельств получения Адольфом Эйхманом в Италии удостоверения на имя Рикардо Клемента…».

– Слышали, конечно? – хозяин принес обещанные закуски и начал выставлять на стол тарелки с нарезанной ветчиной, сыром и ломтями хлеба. – Кто-то долго терпел и дождался. Что творится, молодой человек? Мир с ума сходит.

* * *

С утра, не теряя ни минуты, мы начали прочёсывать город. Прятаться не пришлось – мы притворялись обычными туристами. Гуляли вдоль озера, наслаждаясь видом на горы, приценивались к лодочным прогулкам, покупали сувениры в маленьких лавочках, пили пиво в кафе на набережной. Франциско с двумя фотоаппаратами на шее щелкал без устали. Я уже привычно сопровождал Карлоса. И снова удивлялся его профессионализму. Посмотрев секунду, он выдавал полный отчет об увиденном. И я, следуя его примеру, тоже старался ничего не упускать. И сразу обратил внимание, что немцев в городе очень много. Они сидели в кафе, гуляли по набережной, разговаривали на своём языке. Их было так много, что иногда казалось, будто я нахожусь не в Аргентине, а где-то в Баварии.

Вечером мы собрались на совещание в гостиной пансионата. Будто в шпионском романе: приглушенный свет, из камина доносится тихое потрескивание дров. Фунес, сидящий в кресле, подперев подбородок рукой, первым заговорил.

– Паники здесь никакой нет, – отметил он. – По крайней мере, я не увидел никого, кто нанимал бы грузовики для переезда. И объявлений о срочной продаже домов и имущества не нашел. Либо они ещё не знают, либо…

Тут дверь открылась, и в комнату вошла Соня. Мы решили её не ждать, но она, как всегда, появилась в самый неподходящий момент. Её лицо, обычно бесстрастное, сейчас выражало что-то похожее на сдержанное возбуждение.

– Возможно, нам повезло, – сообщила она. – Я заметила женщину, очень похожую на охранницу из Аушвица. Она точно немка, да и по возрасту подходит – ей примерно сорок лет. Да точно она, проклятая Марта Бергер, я её до смерти не забуду! Ошибки нет! Она даже шепелявит слегка, как тогда!

Фунес тут же оживился. В его глазах загорелся тот самый холодный огонёк, который я видел, когда он разрабатывал план похищения Эйхмана.

– Отлично, – сказал он. – Результат в первый же день. Нам определенно везет. Где её видели? Как она выглядит? Нам нужно быстрее понять, как её лучше захватить и куда вывезти для допроса. Если это охранница из Аушвица, она должна знать, где Менгеле.

Я почувствовал, как внутри меня поднимается волна тревоги. Допрос. Что это значит? Я посмотрел на Соню, на её бесстрастное лицо, и вспомнил её слова о Менгеле, о брате, о лагерном номере на руке.

– Женщина? Мы… будем допрашивать её? – спросил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более спокойно. – И, возможно, проявлять жестокость?

Соня бросила на меня быстрый взгляд.

– Луис, – ответила она, будто мы обсуждаем какую-то мелочь. – Они не люди. Внешне они, может, не очень и отличаются от нас, но внутри это настоящие твари. И нет никакой разницы, какого они пола.

А чего я ждал? Что Фунес галантно подойдет к ней на улице и спросит, поправляя гвоздику в петлице: «Сударыня, не подскажете, где проживает доктор Йозеф Менгеле?». Для Сони, пережившей Аушвиц, не осталось никаких моральных ограничений. Я успокаивал себя, что тиопентал у меня ещё есть. Возможно, пленницу не придется пытать. Обойтись без этого. Или я снова тешу себя напрасными надеждами?

На следующий день все отправлялись следить за возможной нацисткой. Гарсия и Альфонсо пошли искать машину напрокат, на которой они поедут по окрестностям подбирать место для допроса. С утра следить за домом двинулись Соня и Франциско, а нам досталась смена после обеда.

Мы с Карлосом заняли очень удобную позицию на набережной, откуда хорошо просматривался дом подозреваемой: небольшой аккуратный коттедж, утопающий в зелени сада. Рядом росло несколько высоких деревьев, их кроны покачивались под легким ветром, а на ветках шумно щебетали птицы.

На первый взгляд немка жила как обычная домохозяйка. Как сказал наш связист, утром она вышла из дома с корзинкой, прошлась по магазинам, купила продукты. Затем вернулась, развесила на верёвке бельё, приготовила обед, который, судя по всему, сейчас будут есть.

Я видел, как она накрывала на стол, а затем вместе с мужем и дочерью усаживалась обедать на веранде. Её муж, высокий, плотный немец, смеялся над шуткой дочери-школьницы лет пятнадцати. Девочка выглядела счастливой, беззаботной. Обычная, ничем не примечательная семья, наслаждающаяся мирной жизнью.

Мы следили за ней весь день, не упуская ни одной детали. Двигалась немка неспешно, размеренно, не проявляя никаких признаков беспокойства. После обеда ей позвонили. О существовании в этом доме телефона мы узнали только сейчас. Карлос, как назло, отошел в туалет, и я неспешно побрел к дому по собственной инициативе. Разговаривала женщина громко, особо прислушиваться не пришлось. К тому же окно открыто, как на заказ.

– … завтра вечером… конечно, к семи… как я могу пропустить заседание нашего женского клуба? – и она засмеялась.

Вот и всё. Время и место определены. Очень хорошо, а то меня от кофе из забегаловки, который мы с Карлосом пили для маскировки, тошнит уже.

Фунес, когда мы вернулись в пансионат, не стал долго размышлять.

– Нельзя упускать такой шанс, – сказал он. – Завтра вечером, как только она выйдет из клуба, берём её. Готовьтесь.

Соня вдруг повернулась ко мне.

– Луис, – спросила она, – на каком языке договаривались подруги?

– На немецком, – ответил я. – Я немного его понимаю.

Фунес бросил на меня удивлённый взгляд.

– Очень странно, – заметил он. – Нигде в документах нет сведений, что ты владеешь хоть одним иностранным языком.

Я вспомнил, что и Соне демонстрировал слова на идиш. Как объяснить знание, которого у меня не может быть? Я рассказал Фунесу ту же историю, что и ювелиру в Гаване: о соседе-ашкенази, который научил «паре-тройке слов на идиш и немецком». Он, казалось, удовлетворился моим ответом. Или просто не стал углубляться. Сейчас нам предстоят куда более важные дела.

План похищения разрабатывали с помощью туристической карты Барилоче. Все, казалось, были полны решимости. Фунес, Соня, Карлос, Гарсия, Альфонсо, Франсиско – каждый чётко знал свою роль. Мои же сомнения нарастали. Такое поспешное решение… Может ли это привести к удачному исходу? У Эйхмана нам просто повезло, а тут… Но я решил ничего не говорить, так как другие, более опытные члены группы тоже молчали и только обсуждали свои действия в будущей акции. Моё мнение в этом вопросе, вероятно, не имело никакого значения.

* * *

Вечером следующего дня все вышли на отведённые им места. Выяснить, где проходит заседание женского клуба, оказалось самой легкой задачей. Достаточно было просто пойти за этой Мартой, или как её там сейчас зовут, и она сама нас привела на место. Хорошим знаком оказался факт, что возвращаться она будет по довольно безлюдному переулку. Плохим – что дорога эта длиной метров пятьсот, не больше. Любая помеха – и операция откладывается. Мы с Гарсией ждали почти рядом с домом. Свет в окнах горел, доносились приглушённые голоса, иногда – смех. Прошел час, второй, а дамы не спешили расходиться. Ну да, даже одна женщина способна разговаривать довольно долго, а если их несколько…

Наконец, около девяти вечера, участницы собрания начали расходиться. Мы с Гарсией подошли чуть ближе, наблюдая за выходом. И вот она появилась. Вышла со своей подругой, и я запереживал: если они пойдут вместе… Но нет, просто поговорили у калитки совсем немного, и расстались. Знакомая повернула в одну сторону, а наша цель – в другую. Я облегчённо выдохнул.