Текст книги "Кубинец. Том II (СИ)"

Автор книги: Алексей Вязовский

Соавторы: Сергей Линник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Минуты три я слушал, как шелестит лента в диктофоне. Вот Франциско подошел к Альфонсо, стоящему у открытой двери, что-то тихо спросил, и, получив ответ, вернулся к машине. Цикады продолжали свой ночной хор, но я их слушал так давно, что почти и не обращал внимания. Прибке сидел без движения, не издавая ни звука.

Фунес вдруг встрепенулся, будто задремал сидя, и внезапно проснулся. Встал и подошел вплотную к немцу.

– Чувствую, ты знаешь ещё что-то, поважнее этой шахты на другом конце света, – произнёс он, склонившись над Прибке. – Думал обмануть меня? В глаза мне смотри! – крикнул он. – Говори!

– Не понимаю, о чем вы, – спокойно ответил Прибке, глядя в упор на Фунеса. – Я всё рассказал. Хотите подробности моей службы в СС? Я могу изложить их.

Фунес развернулся и вышел на кухню, а я двинулся за ним. Аргентинец зачерпнул из ведра воду кружкой и осушил ее несколькими большими глотками.

– Ты что-то хотел, Луис? – спросил он, повернувшись ко мне.

– Послушайте, – начал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более уверенно. – У меня есть тиопентал. Остался после Эйхмана. Давайте попробуем. Это поможет ему разговориться без…

Фунес махнул рукой, прерывая меня.

– Не сейчас, Луис, – сказал он устало. – Мне нужен результат. Этот хлыщ слишком любит себя.

Оглянулся в ту сторону, где сидел Прибке, и добавил уже тише:

– Лекарства тут ни к чему.

Еще раз набрал воды, сделал пару глотков, а остатки выплеснул на пол. Потом вернулся в комнату и встал перед пленником.

– Наверное, ты втихую радуешься, что удалось обвести вокруг пальца недалекого садиста, да? – ласково спросил Фунес. – Там где ты учился врать, я преподавал. Ну, давай, облегчи душу, выдай самую большую нацистскую тайну.

– Я всё… – начал Прибке, но Фунес прервал его, приставив указательный палец к губам немца.

Не меняя позы, он потянулся к столу, схватил нож и воткнул в левый глаз немцу. Провернул. Раздался вопль, и по щеке нациста хлынула кровь.

– Ну, что, Эрих, второй тебе тоже не нужен?

Он толкнул стул, и Прибке, не прекращая кричать, упал на пол. Я отвернулся, но визг не останавливался еще с минуту. Кажется, он даже на вдох не прерывался. А потом сменился тихим жалобным воем.

Я снова повернулся. Заставил себя смотреть на этот кошмар наяву, хотя в любой момент мог выйти и избавиться от источника тошноты. От меня здесь ничего не зависит. Но я заставлял себя смотреть на это. Вот она, твоя месть, наяву.

* * *

Наконец, Прибке заговорил. Сначала неразборчиво, сквозь хрип. Фунес наклонился к нему, потом встал.

– Дайте ему воды, ничего не понятно.

Я принес кружку, а Альфонсо поднял стул с немцем. Сначала пленник не мог пить, только стучал зубами о край чашки, а потом всё же сделал глоток. Фунес выхватил у меня воду, плеснул остатки в лицо Прибке, и устало опустился на свой стул.

– Ну давай, рассказывай, посмотрим, стоило ли оно твоего глаза.

Прибке вздрогнул. Он опустил голову и прохрипел:

– Я скажу вам, где прячется Борман, только прекратите.

Я замер. Правая рука Гитлера. Человек, который исчез без следа после падения Берлина. Его смерть не была подтверждена, об этом много писали в газетах.

– Мартин Борман? – переспросил я, мой голос дрогнул.

Фунес бросил на меня быстрый взгляд, словно упрекая за вмешательство. Но тут же перевёл его на Прибке. Тот кивнул.

– И где же живёт секретарь Гитлера? – спросил он. – Мы ведь о нем говорим?

Вроде бы спокойно произнес, но рука дрогнула. На такой большой куш он точно не надеялся.

– В Оэнау, – ответил Прибке. – Маленький посёлок в Парагвае. Недалеко от Параны. Спрятался там, думает, никто не найдёт.

Я почувствовал, как внутри меня всё сжимается. Парагвай. Я с трудом представлял, как нам туда добраться.

– Особые приметы, – потребовал Фунес. – Как его узнать?

Прибке снова заговорил, уже без паузы на раздумья.

– Шрам на лбу. Небольшой, но заметный. И клок седых волос на темени. Он его красит, но по цвету отличить можно. Появился после ранения при бегстве из Берлина. Рейхсляйтер… очень осторожен. Никому не доверяет.

– Хорошо, – кивнул Фунес и встал. – Ты всё сказал.

Аргентинец достал свой пистолет, приставил ствол к виску Прибке, и выстрелил. Тело дёрнулось, затем обмякло и завалилось вместе со стулом.

– Собираемся, – произнёс наш командир. – Уезжаем отсюда. Не оставлять следов. Сжечь всё.

Глава 21

Мы вернулись в Ункильо спустя час. Незадолго до въезда в город разделились: Карлос с Фунесом и Альфонсо ушли вперёд, а мы остались на обочине и тронулись только минут через десять. На улицах – никакого движения, ни прохожих, ни машин. Наверняка вся полиция собралась сейчас на Санта-Фе, ползают с фонарями, выискивая гильзы и выковыривают пули из стен дома покойного Кампоры. Мы заехали в наш коттедж и собрались внизу.

– Всем спать, – скомандовал Фунес. – Утром собираем вещи. Едем в Кордову. Там ждём дальнейших инструкций. Здесь делать больше нечего.

Все начали расходиться по комнатам, но аргентинец остановил меня.

– Луис, будь добр, собери вещи Сони. Может, что-то понадобится для похорон.

Я кивнул и пошел к Соне. Конечно, я видел уже эту комнату – она обычно не закрывала дверь днем. И заходить к ней приходилось, так что ничего нового я там не увижу.

Имущества у покойной было крайне мало. В основном всё и так уже уложено в небольшой чемоданчик. На поверхности оказалась расческа, маленькое зеркальце, зубная щетка и развешанное на спинке кровати белье. Уже сухое.

Я убрал всё это, стараясь не смотреть, и бросил в чемодан. Зачем-то поднял подушку и увидел там книгу о китайских крестьянах с закладкой почти в самом конце. Ну вот, теперь Соня никогда не узнает, чем там всё кончилось. Сначала я хотел оставить роман здесь – мало ли какие вещи бросают постояльцы во временных пристанищах, но потом решил забрать себе.

Взял чемоданчик и вернулся в свою комнату. Карлос уже спал, слегка посапывая. Я разделся и пошел к умывальнику. Казалось, от меня на разит дымом и бензином, хотя я канистру в руки не брал. Но всё равно не успокоился, и долго тер намыленные кисти, стараясь избавиться от запаха. Ладно, утром обольюсь еще из бочки во дворе. После этого лёг на кровать, пытаясь уснуть. Но проворочался долго, пробуя найти такое положение, когда ни руки, ни ноги не мешают.

Утром я первым делом отнес вещи Сони к Фунесу. Он сидел с Франциско и следил, как тот составляет шифровку о проведенной акции. Увидев меня, аргентинец повернул голову и спросил:

– Ты смотрел, что там?

– Зачем? – пожал я плечами. – Сказали – собрать вещи, я и сгрёб всё, включая расческу и зубную щетку. А выяснять, что там у покойницы в чемодане, команды не поступало.

– Ладно, сейчас не время. Брось в багажник, в Кордове разберемся что к чему.

Я пошел к машинам, а Фунес начал обход – проверил каждую комнату, убедившись, что мы не оставили никаких следов. А мы торчали во дворе, пока Франциско отправлял послание и собирал аппаратуру.

* * *

Ночью я так и не уснул, зато в машине устроился королём на заднем сиденье и почти сразу провалился в дрему. Просыпался только на ухабах – и тут же снова засыпал. Слышал, как впереди переговариваются Франциско и Гарсия, но ничего не понимал. Как-то я прочитал в одном стихотворении слово «полуспал» – вот оно очень точно подходило к моему состоянию.

Вроде мы останавливались пару раз ненадолго, снова ехали, а потом Гарсия дернул меня за рукав:

– Вставай, Луис, мы на месте. Ну ты и горазд поспать. Тебе в пожарные стоило пойти, сделал бы там карьеру.

Я открыл глаза и посмотрел вокруг. Мы припарковались на какой-то улице у трехэтажного дома. На противоположной стороне стоял его близнец. Разве что справа на первом этаже висели вывески бакалейщика и булочной, а слева – мясника и семейного кафе.

– Что, здесь остановимся? – спросил я, стараясь не зевнуть. Впрочем, не получилось: конец вопроса утонул в нём.

– Да. Бери вещи, нам на второй этаж.

Каменная полутемная лестница, довольно широкий коридор, везде электрическое освещение. По сравнению с привокзальными гостиницами – заметно лучше. Мне достаточно, если можно помыться и клопы не кусают.

Я повернул за Гарсией в открытую настежь дверь и услышал, как управляющий или консьерж рассказывает Фунесу о квартире:

– Вот, четыре спальни, гостиная, кухня, ванная, туалет. Горячая и холодная вода круглосуточно, электричество без перебоев. Заметьте, у нас здесь капитальные стены, звук от соседей мешать не будет…

Дальше я уже не слушал. Сказанное мне нравилось. Дождался, когда Фунес отдаст задаток и наш сопровождающий, сутуловатый толстячок лет сорока с шикарными усами, уйдет, и спросил:

– Надолго мы здесь?

– Пока не получим инструкции, – ответил Фунес. – Сейчас давайте по комнатам расселяйтесь.

Мне снова досталась спальня на пару с Карлосом. Не лучше и не хуже других спутников. Не храпит и не мешает. Я оставил свои вещи и пошел к аргентинцу.

– Мне надо найти синагогу. Договориться о похоронах Сони. Есть карта города?

Фунес бросил на меня взгляд. Наверное, недовольный – я влез с инициативой, не дожидаясь его распоряжений. Но мне всё равно, да и говорили мы об этом, еще у карьера. Не дело, когда твой мертвый товарищ лежит неупокоенный.

– Похороны? – буркнул он. – Да, занимайся. Возьми с собой Гарсию на всякий случай. Карту… сейчас… – он открыл свой чемодан и начал рыться там. – Ага, вот, держи. Но осторожно всё сделайте! За нами охотятся, не забывай! Не привлекай внимания.

Синагогу я обнаружил на карте минут через пять. На окраине. Пошел к назначенному начальством спутнику, и только у него в комнате понял, что не знаю, а где, собственно, мы сейчас находимся.

* * *

Кордову мы пересекли на том самом «форде», в котором мне пришлось обильно попутешествовать в предыдущие дни. Город довольно растянутый – никаких многоэтажек, самое высокое из того, что удалось увидеть – трехэтажные здания. Впрочем, через центр мы и не поехали, а выбрали маршрут на улицах попроще. Даже дважды пересекли грязноватую местную речку Сукия.

Синагога оказалась небольшой, и довольно старой. Это я посчитал хорошим знаком: в таких местах договариваться всегда проще. От остальных зданий на тихой улочке её отличала только вывеска с могендовидом и надписью на иврите.

Гарсия остался в машине, предоставив вести переговоры мне одному.

Дверь на входе оказалась чуть приоткрытой. Посчитал и это добрым знаком. Я распахнул ее настежь и вошел. Внутри царила тишина. Ну да, время послеобеденной молитвы прошло, а до вечерней еще далеко. Так что все разошлись – и своих дел достаточно, да и раввину тоже отдохнуть иногда надо.

Я миновал небольшую прихожую и зашел в зал для молитв, больше напоминающий учебный класс: именно старые школьные парты установили рядами для собирающихся. Только у входа стоял на подставке таз с водой для омовения рук.

– Здравствуйте, есть кто-нибудь? – крикнул я.

Из-за двери между парочкой потрепанных канцелярских шкафов и завешанным довольно потертой бархоткой ковчегом послышались шаги и я увидел среднего роста мужчину в обычном костюме. Не будь у него на голове черной кипы, вряд ли кто сказал, что это еврей. Борода, конечно, чуть длинней тех, что обычно встречаются, но ни пейсов, ни лапсердака. Да и профиль у ребе подкачал – он даже чуточку курнос оказался.

– Здравствуйте, слушаю вас, – спокойно сказал он.

– Вы раввин?

– Да, я раввин Диего Рикардо. Что привело вас в бейт-кнессет?

Похоже, моя совсем нееврейская внешность его не смущает. Может, он принимает меня за посланца каких-нибудь слесарей, предлагающего услуги всем встречным?

– Моё имя Луис, – представился я. – И у меня к вам очень серьезное дело.

– Ну давайте присядем, Луис, – показал на парты раввин.

Мы сели с ним, и я сразу, без длинных вступлений, выложил просьбу:

– Нам надо похоронить еврейку.

– Конечно, мы занимаемся похоронами иудеев. У нас в доме собрания есть хевра кадиша – те, кто проводит погребение. Я сейчас же могу пригласить их, чтобы они помогли. Но почему пришли вы, а не родственники покойной?

– У нее нет никого. Тут есть одна деталь…

– Что-то не так? – раввин чуть выпрямился, почуяв неладное.

– Всё не так. Она погибла сегодня ночью в перестрелке. И у нас нет ее документов.

– На этом мы попрощаемся, Луис, – Рикардо встал. – Наши люди не имеют ничего общего с криминалом. Не хватало нам только вопросов от полиции. Мы все здесь – законопослушные граждане. А без документов я даже не уверен, что она еврейка! Вы ведь не знаете её фамилии. У вас есть доказательства? Нужна выписка из синагоги! Кто ее мать?

Да с такими требованиями и меня никто хоронить не возьмется. Понятно, что раввину надо отвести угрозу от своей общины, вот и пришли мы к невыполнимым пожеланиям. Бесит этот очень осторожный персонаж. Я помолчал, собираясь с мыслями.

– Насчет ее происхождения у меня есть твердая уверенность. Могу сказать, что познакомил нас человек, связанный с посольством Израиля. Он однозначно идентифицировал покойную как еврейку. Если понадобится, я назову его имя.

– Не надо, – всё так же раздраженно ответил раввин. Но продолжал стоять, не уходил, и меня на улицу не выталкивал. – Всё равно моя позиция прежняя: если её смерть – результат преступления, обращайтесь в полицию.

– Это невозможно, – сказал я как можно спокойнее. – Хорошо, я не хотел говорить, но сейчас скажу. Поверьте, вы бы предпочли не знать эту тайну.

Рикардо только приподнял брови, сомневаясь, что я могу сказать нечто опасное.

– Наверное, вы слышали о казнях нацистских преступников в последнее время? Эйхман, Менгеле?

Раввин кивнул, и его брови начали сходиться у переносицы.

– Наша спутница непосредственно участвовала в этом. Она своими руками казнила врача из лагеря смерти. А сегодня ночью нацисты устроили засаду, в которой она…

Рикардо сел и тяжело вздохнул. Сейчас он точно думает, что лучше: сдать нас полиции и тем самым вполне вероятно навлечь на себя месть неизвестных мстителей, или пойти на довольно опасную авантюру.

– Да уж… Вы правы, такое знание… – он цедил слова по одному, будто страдал от одышки. – Если это правда…

– Я могу описать подробности, которых не упоминали в газетах, – я понимал, что раввин почти согласен, надо бросить ещё немного на чашу весов, чтобы склонить его к правильному решению. – Или вас совсем не интересует тот, кто смог найти палачей евреев? Сколько их погибло в Катастрофе?

– Не надо громких слов, – махнул рукой Рикардо. – Если дело обстоит так… Это можно считать кидуш ха-Шем – прославление Имени Божьего через самопожертвование. Очень уважаемый поступок. Наверное, мы сможем…

Он задумался. Надолго. Понятно, ему надо определить, кому из хевра кадиша можно доверить, как объяснить остальным появление новой могилы на их явно не очень большом кладбище. Куча вопросов, ответы на которые найти не всегда легко.

– Сегодня вечером, – объявил раввин, вставая. В десять часов привозите вашу спутницу сюда. Надеюсь, напоминать о тайне этого события не надо?

* * *

Гарсия встретил мое появление молча, только дернул подбородком в немом вопросе.

– Сегодня в десять, сюда, – огласил я результат переговоров. – Наверное, надо пожертвовать им.

– Попы везде одинаковые, бесплатно шевелиться не любят, – буркнул Гарсия. – Фунес даст, куда он денется. Соня – одна из нас, никогда за спины не пряталась. Хороший боец ушел.

Вернулись мы без приключений. Времени для поездки на карьер и возвращения в Кордову более чем достаточно. Надо только доложить Фунесу о результатах.

Он сидел у себя в комнате за столом, что-то читал, но его взгляд был отстранённым, словно он думал о чём-то другом.

– Что? – спросил он. – Уладил?

– Да, – ответил я. – Договорились с синагогой. Им бы пожертвовать немного.

Фунес нахмурился, и вытащил из кармана бумажник. Отсчитал несколько купюр и протянул мне:

– Держи. И надо поменять машину. Сдайте эту, её могли запомнить.

Я кивнул, забирая деньги, и пошел к выходу. У себя пересчитаю.

– Луис, – остановил меня Фунес. – Другие члены команды на похороны поехать не смогут. Только вы вдвоем. Сам понимаешь: ненужный риск. Мы все скорбим об этой утрате. И это не просто слова.

– Понимаю, – сказал я и ушел.

Гарсия команде о смене машины не удивился.

– Да, надо бы. Только сейчас спрошу у Франциско, он оформлял прокат.

В итоге мы ехали в сторону Ункильо на «Шевроле», которую Гарсия взял потому, что именно такие везде использовались в качестве такси.

Хочешь или нет, а проехать по местам, где еще вчера мы соревновались с полицией в гонках по улицам, пришлось. Но никто сегодня за нами не гонялся.

Возле заброшенного карьера всё осталось точно так, как вчера, когда мы уезжали. Место для пикников неудобное, а парочкам, даже на машине, есть где уединиться намного ближе к городу. Да и не осталось здесь, если не присматриваться, ничего такого. Бурые пятна там, где вели допрос Пихлера, почти незаметны.

Мы подогнали машину к груде камней, под которыми сейчас лежела Соня, расстелили брезент, и принялись растаскивать их. Минут через двадцать ничего не мешало достать нам тело. Я посмотрел на её лицо: за почти сутки с момента смерти оно осунулось, высохшие губы обнажили зубы, а неплотно закрытые веки не скрывали помутневшие белки.

– Эх, ничего сейчас уже не сделаешь, придется так хоронить, – заметил Гарсия, уловив, куда я смотрю. – Ну, я за плечи, ты за ноги. Раз, два, давай!

Хоть и говорят, что мертвецы тяжелее живых, я этого не заметил. Мы перенесли ее на брезент почти без усилий. Уложили тело в багажник и забросали ветошью.

– Гарсия, ты обратил внимание на полицейские посты в Ункильо? Вдруг они нас остановят? Что тогда?

– Тогда, Луис, – хмыкнул он, – мы поедем другой дорогой. Она идет от Рио-Себальос в обход Ункильо. Въедем в Кордову с востока, а не с севера. На карту смотреть надо.

Потрясло нас на этой даже не второстепенной дороге знатно. На карте она присутствовала, но в жизни оказалась просто тропой с колдобинами. Со своими куцыми водительскими навыками я вряд ли сунулся сюда без Гарсии. Всё думал, что «шевроле» не выдержит и от машины что-нибудь отвалится на ходу.

У синагоги мы стояли в без четверти десять. Я вылез из машины и пошел к входу. Окна светились, и я надеялся, что Рикардо нас ждет без полиции. В крайнем случае Гарсия успеет уехать: он даже мотор глушить не стал.

На этот раз кроме раввина меня встретил высокий худощавый сефард с коротким ёжиком седых волос и две женщины лет сорока, тихо сидящие в углу.

– Шалом, – сказал я и остановился у входа.

– Здравствуйте, Луис. Мы готовы, – ответил Рикардо. – Со мной Давид Толедо, наш кантор, и члены хевра кадиша, которые помогут подготовить тело вашей спутницы к погребению. Вам помочь отнести её в нужное место?

– Спасибо, не надо. Только покажите куда.

Мы с Гарсией занесли Соню в какую-то комнату и положили на длинный дощатый стол, застеленный клеенкой.

– Всё, ждите, мы займемся усопшей сами, – подтолкнула нас к двери одна из женщин.

Мы молча сидели в зале собраний. Раввин и кантор тихо обсуждали что-то между собой. Оно и правильно – утешать надо родственников, а мы даже не евреи, так что и беседы с нами вести не о чем.

Наконец, одна из женщин зашла и что-то тихо прошептала раввину, наклонившись к его уху.

– Всё готово, – произнёс Рикардо. – А почему вы не сказали, что покойная была узницей лагеря смерти?

– Потому что это ничего бы не изменило, – ответил я. – В Аушвице погибали не только евреи.

Мы пошли в ту комнату, где готовили Соню. Теперь она покоилась в простом деревянном гробу, укутанная в белый саван. Её одежда лежала внутри, сложенная аккуратной стопочкой. Раввин остался снаружи. Женщины накрыли гроб крышкой, и мы с Гарсией и кантором понесли его во двор синагоги, где стояла запряженная осликом телега.

– Здесь недалеко, – впервые обратился к нам кантор. – Несколько кварталов.

Он взял ослика под уздцы и повел его. Остальные пошли следом.

Как я и думал, кладбище у местных евреев оказалось совсем небольшим. Наверняка Рикардо придется рассказывать на собрании о необходимости молчания, чтобы община не подверглась гонениям.

Могилу уже вырыли. Не очень глубокую, чуть больше метра. Раввин остался метрах в пяти. Нас с Гарсией тоже отогнали в сторону, стоило нам сунуться к гробу.

– Вы можете только стоять и смотреть, – сказал раввин.

Гроб при свете двух фонарей опускали женщины из хевра кадиша. Интересно, а если бы Соня весила не сорок килограмм, а центнер, что бы они делали? Впрочем, и так нагрузка на них легла ого-го. Я подумал, что те три сотни песо, которые я собрался вручить Рикардо, отработаны до последнего сентаво.

Потом они втроем начали зарывать могилу по очереди. Причем лопату из рук в руки не передавали, а втыкали в землю.

Стоило грунту оказаться засыпанным на старое место, раввин скомандовал:

– Читайте Цидук а-Дин.

Кантор глубоким красивым голосом начал:

– Твердыня! Совершенно дело Его, ибо все пути Его – справедливы…

Молитва оказалась довольно-таки долгой, но он прочитал её без запинки. На своем месте человек. Даже Гарсия впечатлился.

Сразу после этой молитвы кантор начал читать поминальный кадиш:

– Йитгадаль вэ-йиткадаш шме раба…

У него даже голос слегка поменялся, а некоторые строки он вообще произносил нараспев. В конце мы услышали «Амен» от женщин из хевра кадиша, и на этом похороны закончились.

Я подошел к раввину и отдал деньги:

– Возьмите пожертвование для вашей общины. Её звали Соня. Если мы сможем выяснить её имя, я напишу вам.

– Хорошо. До тех пор на могиле будет стоять табличка «Соня, дочь Авраама».

– Теперь мы можем попрощаться?

– Да, конечно.

Гарсия пошел вперед, я за ним. Из-под моей ноги выскочил маленький камешек. Я наклонился и поднял его.

Гарсия подошел к могиле, буркнул: «Прощай, Соня», и уступил место мне. Я присел и положил камешек сверху свежей земли. Так, просто память. Никаких клятв продолжить и всё прочее. Соня и без этого знала, что мы не остановимся, к чему слова?