Текст книги " Советский ас Александр Клубов "
Автор книги: Алексей Тимофеев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Правда, значительно увеличить свои боевые счета гвардейцам не удается. Немцы откровенно избегают схваток с покрышкинцами. Силы у них уже не те. И.Д. Гурвиц, в 1944—1945 годах механик по электро-и радиооборудованию самолета А.И. Покрышкина, вспоминал:
«У нас в звене управления стоял хороший американский радиоприемник. Когда наши уходили в бой, мы настраивали его и слушали, что происходит в воздухе. Доносилось до нас и немецкое «Ахтунг! Ахтунг! Покрышкин!..» Истеричные выкрики надорванным голосом».
Известный ученый, лауреат Ленинской и Государственной премий Ю.Н. Мажоров, в годы войны служивший в 1-й отдельной радиобригаде Ставки ВГК, говорит, что лишь в трех случаях педантичные немцы переходили с цифровых радиосообщений на передачу открытым текстом: «Ахтунг, партизанен!» (внезапное нападение партизан); «Ахтунг, панцер!» (прорыв советских танков) и «Ахтунг, Покрышкин!». Именно там, в ходе Львовско-Сандомирской операции, он слышал это немецкое предупреждение.
Стоило появиться в небе «кобрам» покрышкинцев, и немцы стремились уйти от схватки.
Но, как пишет А.И. Покрышкин, «невысокая напряженность в боях породила у летного состава недооценку противника», вела к потерям. Погиб талантливый летчик, заместитель комэска 16-го гвардейского полка Александр Ивашко. 13 июля восьмерка командира 104-го гвардейского полка Владимира Боброва атаковала большую группу бомбардировщиков, несколько «Юнкерсов» было сбито. Увлеклось атакой и звено прикрытия, тем самым пропустив внезапный, из-за облаков, удар «Мессершмиттов». Был сбит ведомый Боброва Михаил Девятаев. Потеряв сознание от удара о стабилизатор «кобры», обгоревший, он приземлился на парашюте в расположении немецкой части. Пройдя ряд концлагерей, в их числе Заксенхаузен, Девятаев в итоге оказался среди пленных в строго засекреченном немецком ракетном центре на острове Узедом в Балтийском море. В феврале 1945-го он смог вместе с несколькими узниками угнать бомбардировщик «Хейнкель-111» и приземлиться у своих. Судьба Михаила Девятаева стала легендой.
...14 июля был сбит и тяжело ранен командир 16-го полка Борис Глинка. На его место был вновь назначен Григорий Речкалов.
К.В. Сухов вспоминает, что в полк тогда поступила развединформация, что противник, уступая в силах, стремится в первую очередь сбивать внезапными атаками сверху ведущих наших групп, лучших асов.
Тревожили своими действиями бандеровцы. Советские контрразведчики-смершевцы арестовали руководителя бандеровского подполья района, директора местной школы, на квартире которого несколько дней жил Покрышкин. Был обстрелян ночью аэродром. В бандеровской засаде погибли летчик Герой Советского Союза Михаил Лиховид, а также техник и механик.
Когда немецкой авиации стало меньше, истребители сосредоточили свои усилия на штурмовках наземных вражеских войск, благо у многих, и, конечно, у Александра Клубова, был в этом немалый опыт.
Боевая работа дивизии была четко организована. На наиболее вероятных направлениях полета немецких бомбардировщиков установлены радиолокаторы, радиостанции наведения, оборудованы площадки для действий «Аэрокобр» из засад. Начальник штаба 9-й гвардейской дивизии Б.А. Абрамович писал: «Все данные воздушной обстановки, которые мы беспрерывно получали по радио, наносились на планшет. Это давало нам возможность постоянно «видеть» складывающуюся воздушную обстановку и своевременно принимать необходимые меры. Наши асы во главе с Покрышкиным быстро разгадывали все новинки противника и в ответ на них применяли свои новые тактические приемы, которые приводили в замешательство врага».
9-я гвардейская Мариупольская истребительная авиадивизия была награждена орденом Богдана Хмельницкого. 16-му гвардейскому полку присвоено почетное наименование Сандомирский.
Настроение покрышкинцев хорошо выразил летчик 104-го гвардейского полка Владимир Чичов, дважды вылетавший в боях на Сандомирском плацдарме в группе комдива: «Эти полеты остались у меня в памяти до сегодняшнего дня. Присутствие в группе Покрышкина вселяло во всех уверенность в нашей непобедимости, добавляло смелости и силы воли идти на риск. Казалось, что если бы нам встретилась группа немцев и из ста самолетов, то мы, не задумываясь, бросились бы своей восьмеркой на них».
Молодые парни, «братья-славяне», они навечно входили в историю державы как особое поколение – поколение победителей.
Запоминается и такой эпизод из книги К.В. Сухова. Это было уже в январе 1945-го, в Германии. Летчики 16-го гвардейского полка с интересом осматривали залы рыцарского замка, ставшего для них временным пристанищем на пути к Берлину. На стенах – портреты немецких аристократов в золоченых рамах.
В углу зала – кипа нацистских знамен из искусственного шелка. В шкафах библиотеки – книги на разных языках, есть и тома русской классики.
Уже смеркается, на пианино летчики зажигают «коптилку» – снарядную гильзу с фитилем. Примостившийся у пианино на вращающемся стуле комэск-3 Николай Трофимов вдруг начинает вслух читать «Тараса Бульбу» Гоголя из собрания владельца замка. Негромкий внятный голос капитана с тремя орденами Красного Знамени на груди завораживающе звучал в гулкой тишине. Молодые летчики, всем им по 20– 25 лет, и напоминают они порой буйной удалью легендарных запорожцев, собираются у огонька «коптилки»: «Почитай всем, Николай!»
И Трофимов, именно он, читает ставшие особенно ясными в этот час сокровенные строки.
«Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на братство! Вот на чем стоит наше товарищество! Нет уз святее товарищества! Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей. Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь – и там люди! Также Божий человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово, – видишь: нет, умные люди, да не те; такие же люди, да не те! Нет, братцы, так любить, как русская душа, – любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе... Нет, так любить никто не может!»
О Н.Л. Трофимове уже не раз говорилось в этой книге. После войны он с золотыми медалями окончил Военно-воздушную академию и Академию Генштаба, воевал в Корее с американцами, блестяще командовал полком и дивизией, авиацией армии ПВО. Последняя должность – начальник управления войск ПВО страны. Ушел он в отставку с репутацией честнейшего бескомпромиссного человека. С Покрышкиными Трофимовы дружили семьями.
Автору этих строк доводилось встречаться с Николаем Леонтьевичем, уже генерал-лейтенантом авиации в отставке, в его квартире на Тверской улице в Москве. Воспоминаний о своем боевом пути Трофимов, несмотря на уговоры М.К. Покрышкиной и своей жены Веры Васильевны, писать не стал, вообще был суров и неразговорчив. Но когда называли имя Александра Клубова, и у него на лице появлялась светлая улыбка. В его личном архиве сохранились редкие фото боевого товарища, которые публикуются в этой книге.
В Мокшишуве, пригороде польского города Тар-нобжега, ночью 19 августа Покрышкин узнал о присвоении ему звания трижды Героя Советского Союза. Он вспоминал: «Некоторое время я молчал... В памяти пронеслись три года боев, побед и неудач, успехов и огорчений. Эта высокая награда касалась всех моих подчиненных, отважно сражавшихся за нашу великую Родину, касалась и тех, кто в совместных боях отдал свою жизнь во славу нашего Отечества».
До конца войны Александр Иванович оставался единственным трижды Героем Советского Союза. Георгий Константинович Жуков был награжден третьей медалью «Золотая Звезда» 1 июня 1945 года, Иван Никитович Кожедуб 18 августа того же победного года.
Мы видим Александра Клубова на снимке, где боевые товарищи поздравляют комдива с присвоением высшего звания. Менее известна фотография, запечатлевшая двух друзей у кока винта «Аэрокобры». В рукопожатии героев, их взгляде друг другу в глаза очевидна крепкая дружба, о которой так проникновенно сказал в своих книгах А.И. Покрышкин.
25 августа 1944-го Клубов в паре с младшим лейтенантом Андреем Иванковым (его постоянный ведомый после гибели Николая Карпова) вылетел на «свободную охоту», встретил истребитель Me-110 и внезапной атакой его сбил. Это был последний сбитый им самолет.
В 1985 году племянник дважды Героя Владимир Алексеевич Клубов встретился в Волгограде с Андреем Петровичем Иванковым. Он служил в истребительном полку до 1961 года, когда во время прыжка с парашютом получил тяжелую травму и остался парализованным. Старый летчик был окружен заботой семьи, сохранил волю к жизни. Со слезами на глазах вспоминал своего командира. И не только победные бои, но и случай, когда только молниеносный маневр спас их после внезапной атаки сверху пары немецких «экспертов»-охотников летом 1944-го. После посадки на своем аэродроме, вспоминал А.П. Иванков, ноги дрожали. Смерть прошла совсем близко.
2 сентября Клубов назначен помощником командира полка по воздушно-стрелковой службе. В наградном листе позднее отмечалось: «Работая командиром эскадрильи и помощником командира полка по воздушно-стрелковой службе, отлично готовил летный состав к выполнению боевых заданий, передавая им свой опыт боевой работы. С работой справлялся отлично».
Всех авиаторов дивизии потрясли в те дни посещения Майданека – немецкого концлагеря близ польского Люблина, освобожденного в июле. Воочию предстали перед солдатами и офицерами Красной армии атрибуты «нового порядка» для оккупированных территорий – газовые камеры, крематории, виселицы. Здесь массово уничтожались советские военнопленные, поляки, евреи... Всего через Майданек прошли почти 1,5 миллиона узников пятидесяти национальностей. А.И. Покрышкин вспоминал: «Пепел сожженных отвозился на удобрение полей. В Майданеке нам показали большие бараки-склады. В них были два миллиона пар обуви, от маленьких детских туфелек до ботинок сорок пятого размера. В другом бараке хранились сотни мешков с волосами... Никогда не изгладится из памяти это пребывание в бывшей фашистской фабрике смерти. Каждый из нас чувствовал, что побывал в преисподней. Охватывала ненависть, ярость к тем, кто придумал и творил эти изуверства... Многие дни после посещения лагеря смерти нас преследовали тяжелые воспоминания».
Покрышкин в сентябре, когда на фронте установилось длительное затишье, побывал в Москве, где получил заслуженную награду. Затем командующий ВВС А.А. Новиков предоставил Александру Ивановичу по просьбе руководства Новосибирской области отпуск на пять дней для поездки на родину.
Тогда же было принято решение о перевооружении дивизии на советские самолеты Ла-7. Покрышкин не раз встречался с авиаконструктором С.А. Лавочкиным, летал на его истребителе и дал машине высокую оценку. Центральная пресса уже сообщила о вручении в торжественной обстановке прославленному летчику и его дивизии новых самолетов, подаренных комсомольцами Новосибирска.
Покрышкин, Голубев, Жердев и Труд пригнали в полк первые Ла-7, начались тренировочные полеты на них.
В последние дни октября к покрышкинцам прибыл корреспондент «Комсомольской правды» Юрий Жуков. Он еще в Москве встретился с трижды Героем и начал работу над книгой о нем. Покрышкин в первую очередь представил ему Александра Клубова, о котором много рассказывал журналисту еще в столице.
«Час спустя, – пишет Покрышкин, – мы с Клу-бовым были на полигоне, расположенном вблизи аэродрома. Истребители, находившиеся в воздухе, пикировали, прицеливались и стреляли по мишеням – квадратам, посыпанным белым песком. Когда в небе затихало, мы проверяли попадание. Клубов радовался: летчики стреляли отлично».
Вечером в старом польском помещичьем доме, где располагались авиаторы, показывали американский фильм «В старом Чикаго». Потом заиграл духовой оркестр, который привезла из соседнего села гвардии капитан Ирина Дрягина. Андрей Труд, великолепный танцор, потребовал «Сербияночку»... Покрышкин вспоминал:
«Когда этот лихой танец вовлек многих парней и девушек, когда барабан уже не в силах был заглушить топот ног, позвякивание медалей, горячие восклицания, я вдруг заметил Клубова. Он стоял один, прислонясь к стенке. Его обожженное лицо при тусклом свете было грустным.
О чем он думал? Я никогда не видел его таким отрешенным и подавленным. Неужели человек способен предчувствовать несчастье? Почему я в тот вечер не подошел к нему, не заговорил с ним, не развеял его мрачные мысли? Дома я долго размышлял о нем, старался представить себе этого человека после войны, в семье.
Счастье мирной жизни Клубов уже оплатил тяжелыми испытаниями. Ребята рассказывали, как трудно он перенес ожог лица. Оно все было забинтовано. Кормили его друзья – заливали ему в рот сквозь прорезанный бинт жидкую пищу.
Девятнадцать лет спустя я прочел в книге Юрия Жукова «Один «МиГ» из тысячи» о том, что говорил ему Александр Клубов в свою предпоследнюю ночь. Его высказывания напоминали исповедь человека перед друзьями, перед Родиной. Он был чистый, могучий человек».
Итак, Клубов принял гостя вечером 28 октября 1944 года в своей неуютной холодной комнатушке в башне того полуразбитого помещичьего дома. Юрии Жуков пишет:
«Капитан налил в треснутые стаканчики розового спирта и, пожелав мне успеха в работе, заговорил о том, что, видимо, давно лежало у него на сердце:
– Значит, хочешь писать о героях. Подожди, я понимаю, – всех вас сюда за этим и посылают. Конечно, дело нужное. В песне вот мы пели до войны: «Когда страна быть прикажет героем, у нас героем становится любой». Да, вроде было все очень просто. А потом оказалось совсем не просто. И вовсе не любой героем может стать. Верно? Только ты не подумай, будто я хочу сказать: вот мы какие, а больше никто так не может. Нет, может. Но что надо сделать, чтобы и он смог? Вот ты об этом и расскажи, если сумеешь.
Клубов замолчал и пристально смотрел на меня своими красивыми, немного печальными светло-карими глазами. Когда он горел в самолете, очки и шлем спасли ему верхнюю часть лица, и теперь она резко контрастировала с изуродованными щеками и носом.
– Вот, когда некоторые пишут, – продолжал он, – все вроде получается очень просто: взлетел, сбил, сел, опять взлетел. Даже красиво! Ас, мол, и тому подобное. Вот Покрышкин уже шестой десяток добивает – это верно. Ну, и у меня и у других немало есть на счету. А почему многие из наших, и даже очень хороших ребят, не только ни одного фашиста не сбили, но сами в первом же бою погибли? Выходит, не любой становится героем?.. Но я опять тебе говорю: это не для прославления избранных, нет! Я к тому, что история с асами не нами придумана. Она к нам с той стороны пришла. – Клубов махнул в сторону фронта. – Это они завели моду летать с чертями да с тузами пик на фюзеляже, и кое-кто из наших обезьянничать стал. А Саша Покрышкин, хоть он и полковник и комдив – для меня все равно Саша, потому что он настоящий боевой товарищ. Так вот, Покрышкин по-другому рассуждает: искусство истребителя – наука и труд. Конечно, тут и вдохновение требуется, и интуиция, но это все-таки не стихи писать. Тут девять десятых учебы и труда и одна десятая вдохновения и интуиции – вот как Золотые Звезды зарабатываются.
Клубов на минуту задумался. Потом он потер шершавыми пальцами свой чистый юношеский, не тронутый ожогом лоб.
Я смотрел во все глаза на своего нового знакомого. Сказать по правде, я не ожидал такого интересного разговора, тем более что мне рассказывали о Клубо-ве много такого, что не вязалось с этими его словами. Говорили, что он сорвиголова, отчаянной души человек, с трудной и не всегда прямолинейной биографией. А Клубов, еще раз строго взглянув на меня, продолжал:
– Вот ваш брат все пишет о летчиках, о героях опять же. Знаем, что герои. Мне уже надоело корреспондентам рассказывать, как я горел. Ему интересно это расписывать, а мне вспоминать больно. И почему он не пойдет к техникам, не расспросит их, как они работают? Героев Советского Союза – летчиков много. А почему не дают Золотые Звезды техникам? Я тебя спрашиваю! Вот, к примеру, приезжает фоторепортер из «Красной Звезды»: «Желаю снять вас, товарищ Герой Клубов». А я ему говорю: «В одиночку сниматься не буду, сними меня с моим техником, с которым я всю войну прошел и который и в снег, и в дождь, и в пургу из любого летающего гроба за ночь самолет делал, чтобы я на нем утром фашиста сбил!»
– Нет, – с силой сказал Клубов. – И если ты с честным намерением к нам приехал, учти все это. Нашему народу не нужно с нас, летчиков, иконы писать. Ты так о нас расскажи, чтобы любой школьник прочел и подумал: «Да, трудное это дело. Но если с душой взяться и поту не жалеть, ну, так не Покрышкиным, скажем, а таким, как Андрюшка Труд, стать можно. Но только не прячь, пожалуйста, трудностей, и всяких наших бед, и несчастий, и даже смертей. А то ведь, знаешь, сколько нам навредила довоенная кинокартина «Если завтра война?» – дескать, раз-два – и в дамки! А что вышло? Вот то-то!.. А сейчас иди. Я спать буду: завтра мне летать».
Спустя два дня, 1 ноября 1944-го, Александр Клубов погиб на аэродроме Сталева Воля за Вислой. Роковым для Героя стало стечение ряда обстоятельств. У самолета, на котором он вылетел, оказалась неисправна гидросистема, не выпускались закрылки, поэтому посадка производилась на повышенной скорости. Дул сильный боковой ветер, что привело к сносу вправо от взлетно-посадочной полосы. К тому же недостаточно хорошо было подготовлено летное поле. После попадания одного из колес в мягкий грунт следуют резкое и неожиданное торможение, сильнейший удар лбом о прицел, потеря сознания летчиком, полный капот – самолет переворачивается и падает на спину.
Георгий Голубев оставил нам описание этого последнего полета: «Нам хорошо был виден самолет Клу-бова. Летчик пилотировал вдохновенно, энергично. Каскад фигур высшего пилотажа буквально лился безостановочно, непрерывно. Отпилотировав, Клубов вошел в крутую спираль и стал снижаться.
– «Весна»! Я – «сорок пятый». Разрешите посадку...
Это были последние слова, которые я слышал от моего боевого товарища в его жизни.
Дальше произошло невероятное и непредвиденное...
Под воздействием бокового ветра самолет почти незаметно стал уклоняться вправо, выкатился за пределы полосы и уже на малой скорости на глазах у всех словно бы споткнулся и скапотировал. Вначале самолет встал на нос, задрав высоко кверху хвостовое оперение, мгновение постоял, словно раздумывая, в строго вертикальном положении и как бы нехотя, медленно стал валиться на спину».
В этот роковой миг и решилась судьба летчика...
Вот что пишет А.И. Покрышкин в своей книге «Познать себя в бою»: «Виной тому был не только отказ матчасти, но и безответственность командира полка Речкалова при организации учебных полетов в тот день. Плохо отремонтированная бетонная полоса, подорванная немцами при отступлении, очень сильный боковой ветер не гарантировали безопасность посадок и взлета даже на исправных самолетах. Проводить полеты в таких условиях было неразумно. Но, как всегда, Речкалов отнесся к этому беспечно...»
«Хоронил Клубова весь полк, – писал К.В. Сухов. – Моему звену было поручено пролететь над траурной процессией и дать прощальный салют.
Выполнив горку, я, Жигалов, Березкин и Руденко дали троекратный залп.
Возвратившись на аэродром, долго не могли прийти в себя, мы не скрывали своих слез и никак не могли, не хотели верить, что нет среди нас этого чудесного человека, отважного бойца».
Сам Покрышкин не мог сдержать слез впервые за всю войну: «Тяжело было выступать на траурном митинге перед гробом Клубова. Горло перехватывали спазмы. Саша Клубов был для меня настоящим боевым другом. С ним провели не один бой, начиная с Кубани. После Вадима Фадеева это был самый дорогой для меня человек. В моей жизни Клубов занимал так много места, я так любил его, что никто из самых лучших друзей не мог возместить этой утраты. Он был беззаветно предан Родине, авиации, дружбе, умный и прямой в суждениях, горячий в споре и тонкий в опасном деле войны».
Александр Иванович вспоминал, как вскоре после гибели Клубова к ним «нагрянули целой гурьбой танкисты, стоявшие в соседнем селе. Они помнили Клубова по его боям под Львовом – он не раз очищал там небо от немецких бомбардировщиков.
– Что же вы не уберегли такого сокола? —«спросили танкисты летчиков.
– Мы-то берегли. Машина подвела.
Танкисты долго не могли успокоиться, узнав, как
погиб их любимец». И Покрышкин принимает нелегкое и, судя по всему, весьма отрицательно отразившееся на его послевоенной карьере решение. Он отказывается от перевооружения дивизии с американских «Аэрокобр» на советские самолеты. Было ясно, что такое перевооружение с хорошо освоенной техники на новую может стоить еще не одной жертвы перед началом и в ходе решающего наступления на Берлин. Нет, как говорится, коней на переправе не меняют... А ведь Покрышкин знал, что его награждение третьей медалью «Золотая Звезда» задерживалось потому, что были возражения и такого плана, что воюет и побеждает Покрышкин на американской технике, тем самым поднимая ее престиж.
Но не было для него ничего дороже жизни боевых товарищей. Не было и не будет до конца его дней. Он и гордился до конца жизни прежде всего не своими наградами, а тем, что по его вине не погиб ни один из тех, кого он вел в бой. И в предсмертном забытьи в ноябре 1985-го маршал авиации Покрышкин руководил воздушной схваткой, направляя и прикрывая атаки своих ребят.
Что же касается американских поставок Советскому Союзу в рамках закона о ленд-лизе (этот закон с официальным названием «Акт содействия обороне США» был принят конгрессом 8 марта 1941 года), то здесь пора уйти от крайностей и по прошествии лет дать всему разумную оценку.
В годы «холодной войны» между СССР и США в советской литературе объем и значимость поставок стремились занизить, свести до 3—5 процентов и от американского, и от советского производства того или иного вида вооружений.
Генерал-майор авиации в отставке И.П. Лебедев, в 1943—1945 годах – военный представитель правительственной закупочной комиссии СССР в США, основываясь на изучении архивов, пришел к следующему заключению: поставки американских фронтовых истребителей составили 16 процентов от произведенных советской промышленностью и 38 процентов от выпуска промышленности США. По фронтовым бомбардировщикам соответственно – 20 и 22 процента. Конечно, это далеко не 3—5 процентов, а более весомая поддержка.
Наряду с этим И.П. Лебедев приводит высказывание президента США Ф. Рузвельта, который подчеркивал, что войну с Германией невозможно выиграть без СССР, а помощь по ленд-лизу – это шаг, направленный на защиту американских интересов.
Заместитель директора управления по ленд-лизу Д. Хазард писал: «Полагаю, что теперь вряд ли кто-нибудь в США возьмется утверждать, что поставки по ленд-лизу являлись основным фактором, обеспечившим победу советского народа и Красной армии в этой войне. Тем не менее поставляемые грузы помогли заполнить брешь в снабжении советского народа и его Вооруженных сил».
4 февраля 1945 года А.И. Покрышкин подписывает наградной лист – представление гвардии капитана А.Ф. Клубова к званию «дважды Герой Советского Союза» (посмертно).
Боевые товарищи, как это было принято среди летчиков, разобрали на память его немногие личные вещи. Ведомый Андрей Иванков долго хранил часы командира, переданные ему от президента американской корпорации, производившей «кобры», с надписью: «Капитану А.Ф. Клубову за победы на «Аэрокобре». Ларри
Белл». В 1960-е Иванков передал эти часы в уголок Славы одной из львовских школ. Сейчас они хранятся в семье дважды Героя.
...Александр Клубов – летчик от Бога и поэт в душе... Что же могло погружать его в печальные раздумья в те последние дни? Почему оставил его безучастным в тот вечер голливудский фильм 1937 года «В старом Чикаго» с его симпатичными персонажами и весьма зрелищно по тем временам снятыми картинами катастрофического пожара в американском городе?
Константин Сухов вспоминал поразившее всех чтение Клубовым его любимых произведений Александра Блока. Думается, чтобы понять его душу, стоит их перечитать. Вот первые строфы таинственного стихотворения «Русь»:
Ты и во сне необычайна.
Твоей одежды не коснусь.
Дремлю – и за дремотой тайна,
И в тайне – ты почиешь, Русь.
Русь, опоясана реками И дебрями окружена,
С болотами и журавлями,
И с мутным взором колдуна,
Где разноликие народы Из края в край, из дола в дол Ведут ночные хороводы Под заревом горящих сел...
Может быть, он вспоминал свое сиротское детство и отрочество в дебрях лесного края, трагическую гибель отца и расставание с матерью?..
Может быть, угадывал неотвратимое в строках «На поле Куликовом»:
Наш путь – степной, наш путь – в тоске безбрежной —
В твоей тоске, о, Русь!
И даже мглы – ночной и зарубежной —
Я не боюсь.
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
В степном дыму блеснет святое знамя
И ханской сабли сталь...
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль...
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль...
И нет конца! Мелькают версты, кручи...
Останови!
Идут, идут испуганные тучи,
Закат в крови!
Закат в крови! Из сердца кровь струится!
Плачь, сердце, плачь...
Покоя нет! Степная кобылица
Несется вскачь!
Александр Блок был убежден, что Куликовская битва принадлежит к символическим событиям русской истории: «Таким событиям суждено возвращение. Разгадка их еще впереди».
Что интересно, Покрышкин ценил лермонтовский «Кинжал». Любимое пушкинское стихотворение Клу-бова тоже «Кинжал», хотя это произведение не столь хрестоматийно.
Лемносский бог тебя сковал Для рук бессмертной Немезиды,
Свободы тайный страж, карающий кинжал, Последний судия Позора и Обиды.
...Как адский луч, как молния богов,
Немое лезвие злодею в очи блещет,
И, озираясь, он трепещет Среди своих пиров.
Такой «молнией» для оккупантов, наверное, и был истребитель русского аса.
В Новосибирске автору довелось беседовать с женщиной, которая много лет, с 1960-х годов, собирает все материалы о жизни летчика, встречалась с его сестрой, боевыми друзьями, приезжала на родину Клубо-ва и во Львов, на его могилу. Благодаря ей сохранились некоторые штрихи к портрету Александра Клубова, которых не найдешь в официальных документах. Своего имени она просила не называть.
А началось все с выхода книги А.И. Покрышкина «Небо войны», которую она, дочь военного, на одном дыхании прочитала. Можно определенно сказать, что эта книга, несколько раз переизданная, сыграла заметную роль в жизни нескольких поколений советских людей.
Нашу читательницу из всей плеяды блестящих пилотов особенно поразил Клубов. Почему? Сразу запомнилось ей описанное Покрышкиным возвращение Клубова после одного из заданий:
«Клубов шел на посадку. Было страшно смотреть, как, уже планируя, самолет вдруг снова клюнул. Вот-вот врежется в землю. Клубов дал газом рывок. Машина чуть взмыла вверх. В тот же момент он прикрыл газ и мастерски приземлил самолет на «живот».
Мы подбежали к нему. Самолет был весь изрешечен пулями. Клубов вылез из кабины и, сдвинув на затылок шлем, молча, не спеша обошел машину. Покачав головой, тихо сказал:
– Как она дралась!
Присев на корточки, он стал на песке рисовать нам схему боя».
В этом эпизоде, в словах «как она дралась» – весь Клубов.
«Когда собирала по крупицам сведения о летчике, – говорит его сибирская почитательница, – он и меня приучил к поэзии. Особенно я полюбила одно стихотворение Александра Блока».
Девушка пела в церковном хоре О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских Врат,
Причастный Тайнам, – плакал ребенок О том, что никто не придет назад.
Но в посмертной судьбе Александра Клубова состоится, как знамение, удивительное возвращение.
Глава 8
«СТАЛИНСКИЕ СОКОЛЫ» ПРОТИВ «ЭКСПЕРТОВ» ЛЮФТВАФФЕ
Я этот небесный квадрат не окину,
Мне цифры сейчас не важны,
Сегодня мой друг защищает мне спину, А значит, и шансы равны.
Владимир Высоцкий.
Воздушный бой
Да, цена Победы была велика. Трагедия советской авиации 1941 года до сих пор не исследована до конца. Причины катастрофы далеко не сводятся к внезапности удара на рассвете 22 июня...
Но когда современного неискушенного читателя давят цифрами заявленных немецкими асами побед на Восточном фронте, убеждая, что русские совершенно не умели воевать, – это нельзя объяснить иначе, чем поражением России в информационной и психологической мировой войне последних лет.
Итак, как же нам сопоставить советские и германские официальные цифры воздушных побед? Если немцы Эрих Хартман, Герхард Баркхорн и Гюнтер Ралль сбили соответственно 352, 301 и 275 самолетов, то почему наши Иван Кожедуб, Александр Покрышкин и Александр Клубов (36-е место в списке результативнейших советских асов) – 62, 59 и 31? Что же получается – немецкие асы были на голову выше?
После 1991 года в России опубликовано целое собрание книг об асах люфтваффе. Тут и биография самого результативного летчика-истребителя Германии – «Эрих Хартман – белокурый рыцарь рейха», написанная американскими авторами Р. Толивером и Т. Констеблем, и другие книги зарубежных и российских авторов.
К сожалению, наверное, только у нас возможно такое любование побежденным врагом и умаление подвигов своих героев. Лишь иногда в этой апологии Третьего рейха невольно проступает истина. Вот, например, книга немецкого профессора А. Зегера «Гес-тапо-Мюллер», переведённая в России в 1997 году. С интересом видишь, что шеф гестапо Г. Мюллер, крепкий и худощавый, с жестким волевым лицом, внешне совершенно не похож на кинематографический образ в сериале о Штирлице. Оказывается, Мюллер был лет-чиком-асом Первой мировой войны, за налет на Париж был награжден Железным крестом I степени. В 1919 году в 19 лет окончил войну кавалером нескольких орденов. В Берлине 20 апреля 1945 года своей собеседнице он с отчаянием говорит: «Да, лучшие побеждают». Когда она его спросила, не хочет ли он этим сказать, что русские и есть лучшие, он ответил: «Да, они лучше».
