Текст книги "Четырех царей слуга"

Автор книги: Алексей Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 34 страниц)

В тюрьме вольного города Данцига. Обмен пленными

Под осаждённым Данцигом возмужавший на войне Гордон в очередной раз попал в плен. Дело обстояло самым необычным образом. Возвращаясь после конвоирования небольшого обоза в одиночку, шотландец встретил под вечер на дороге двух подозрительных на вид всадников. Перескочив на коне через придорожную канаву, он, с пистолетом в руке, преградил им дорогу:

   – Кто вы такие, господа?

Всадники остановились и, не прикасаясь к оружию, с вежливой улыбкой ответили по-немецки:

   – Добропорядочные шведы, корнет. Мы ротмистры его королевского величества.

   – Тогда какого вы полка?

   – Мы служим у фельдмаршала Дугласа. К чему такая предосторожность, господин корнет? Ведь наш лагерь совсем рядом.

Патрик Гордон после такого разговора потерял всякую осторожность, вложил пистолет в кобуру и подъехал к незнакомцам. Завязался разговор, и его стали уговаривать поехать на соседний хутор за поживой. Шотландец отказался, поскольку ему надо было к полуночи возвратиться в роту.

Тогда мнимые шведы неожиданно схватили его за руки и мигом закутали в длинный плащ. Из-за недалёкого дома вылетело ещё несколько конников. Связанный, он не успел воспользоваться ни палашом, ни пистолетом. Но корнет, памятуя все невзгоды прежнего плена у поляков, успел незаметно переложить кошелёк из кармана в более укромное место панталон.

Шведский офицер был привезён в пригородный Гребинский замок, и там его обыскали в поисках денег. Но денег так и не нашлось. Ко всему прочему корнет ещё отказался от предложения вражеского «мужицкого» капрала снять свои новенькие английские сапоги в обмен на предложенные ему простые, ношеные. И что самое обидное для дворянина – крестьянские. Но переобуть силой пойманного офицера данцигские кавалерийские солдаты почему-то не решились. С дисциплиной у них было строго.

Пленник был доставлен в крепость Данциг и предстал перед её комендантом полковником Винтёром. Тот, выслушав доклад капрала, привычно начал допрос:

   – Ваше звание, происхождение и название полка, в котором вы служите?

   – Моё имя – корнет Гордон. Я дворянин, родом из Шотландии. Служу в лейб-роте фельдмаршала Дугласа.

Последние слова пленного вызвали на лице полковника Винтёра немалую радость. Он даже воскликнул:

   – О, неужели мы поймали одну из сих пташек?! Какая удача!

Гордон держался привычно мужественно и (разговор вёл на немецком) с достоинством родовитого дворянина, да к тому же ещё и шотландского горца, ответил данцигскому коменданту:

   – Господин полковник, меня бы не поймали при моём добром коне и верном оружии. Но ваш капрал взял меня обманом, назвавшись добропорядочным шведом и офицером фельдмаршала Дугласа.

На такое возражение пленного полковник Винтёр только усмехнулся и с поучением произнёс:

   – Всё едино, брать ли верх силою или искусством. Капрал, отведите королевского корнета в городскую тюрьму. Он найдёт там немало своих земляков из Шотландии...

Капрал повёл арестованного в данцигскую тюрьму, известную больше как Башня Хооген. По пути он завёл корнета в таверну и угостил кружкой пива. В таверне было полно народа, но больше всего данцигских рейтар. Заказав себе ещё и штоф вина, подвыпивший капрал стал хвастать перед ними добычей этой ночи: конём, плащом, оружием и прочим. Всё это говорилось к немалой зависти рейтар.

Сказанное Патрик Гордон, хотя и находился в плену, принял за личное оскорбление, нанесённое ему, дворянину, «мужицким» капралом. Он сказал ему, что хочет заказать себе ещё кружку пива. На что капрал живо ответил:

   – А кто за неё будет платить? Думаешь, опять я?

   – Я сам заплачу за себя и за твой штоф.

   – Так ты что, шотландский негодяй, припрятал от меня на дороге кошелёк? Мою законную добычу?

Гордон пришёл в гнев от такого обращения с собой и произнёс длинную тираду, обращённую не только к капралу, но и к вражеским рейтарам, до того насмешливо смотревших на пленного корнета, старавшегося держаться в таверне с известным достоинством:

   – Вы, мужичье, не слишком-то сведущи в солдатском ремесле, вы даже не умеете обыскивать пленного. Взгляни-ка, капрал, у меня осталась сотня талеров.

С этими словами Патрик Гордон достал из панталон увесистый кожаный кошелёк и для убедительности постучал им по залитому пивом столу. Он знал, что теперь у него никто не может законным путём отобрать деньги. В таверне стало совсем тихо. Шотландец продолжил свою речь:

   – На эти деньги я, когда вернусь к шведам, куплю нового, доброго коня и тогда, господин капрал, берегись – сочтусь в поле с тобой. Тоже мне, победитель.

Сказанное так поразило капрала, что он готов был рвать на себе волосы. Но делать было уже нечего. Ограбить пленного в крепости он просто не мог из-за страха предстать перед военно-полевым судом, который почти никогда не выносил оправдательных приговоров. Под дружный хохот рейтар капрал с арестованным покинул таверну и продолжил путь в городскую тюрьму.

Позже Патрик Гордон узнал, что незадачливый капрал обратился к данцигскому коменданту с просьбой отдать деньги пленного офицера ему. На что полковник Винтёр укоризненно изрёк:

– Это невозможно, даже если у него осталась тысяча талеров, их уже нельзя отобрать, а тем паче отдать тебе...

К слову сказать, заключение для корнета могло оказаться непродолжительным. В первый же субботний день всех военнопленных привели в большую залу и там предложили перейти на службу в армию польской короны. Больше половины ландскнехтов сразу же выразили своё полное согласие на такое предложение. Меньшая часть, а в её числе и Патрик Гордон, ответила отказом. Вербовщики не стали настаивать.

Тюремное заточение было на сей раз не столь жестоким. Пленным разрешались прогулки по окрестностям тюрьмы. Корнет, имевший немалые деньги, целые дни проводил в ближайшей таверне за кружкой хорошего пива. Но к ночи все заключённые были обязаны возвратиться в камеры, в которых находились и спали все без разбора – здоровые, больные и раненые. Запах в непроветриваемом помещении стоял такой, что некоторые входившие порой теряли сознание.

Офицеры-вербовщики регулярно наведывались в тюрьму, стараясь уговорить отказчиков изменить прежнее решение. Особенно они обхаживали корнета-шотландца, указывая на любезное обхождение с ним в плену и рассказывая о том, как много знатных земляков служат вольному городу Данцигу и польской короне. Вербовщики при этом постоянно упоминали имя родственника Патрика по прозвищу Стальная Рука. Но тот на все самые лестные предложения отвечал вежливым, но твёрдым отказом.

В тюрьме Патрик познакомился с однофамильцем, Джоном Гордоном, тоже томившимся во вражеском плену. Он отслужил рядовым наёмным рейтаром и солдатом вдали от родины более тридцати лет, последние годы – в полку ландграфа Гессенского. Корнета поразило в нём то, насколько мог онемечиться шотландец на чужбине.

В один из дней на заре оставшихся в тюрьме военнопленных под охраной повели куда-то по данцигским улицам. Простолюдины при виде шведов проклинали их как угонщиков скота, конокрадов, разбойников, святотатцев, поджигателей. Те огрызались под хмурыми взглядами конвойных, городских конных рейтар.

Пленные воины армии Швеции предназначались для обмена на своих. Фельдмаршал-лейтенант Роберт Дуглас дал на то согласие. За городом и состоялась встреча Патрика со своим дальним родственником по прозвищу Стальная Рука. Тот, имея чин ротмистра польской армии, подъехал к нему и спросил:

   – Не сын ли ты Гордона, хозяина Охлухриса?

   – Да, я его второй сын.

   – Тогда я очень рад видеть тебя. Давай переходи на службу королю Казимиру. У нас жалованье задерживают не так часто, как у вашего Карла. Я тебе составлю здесь протекцию.

   – Нет, я буду и дальше служить монарху Швеции. А тебе, Джон Гордон, благодарен за доброе слово. И рад был тебя видеть. Случится – ещё встретимся где-нибудь...

Обмен пленных оказался непродолжительной, чисто формальной процедурой. После этого освобождённых пленных принял фельдмаршал-лейтенант Роберт Дуглас, который поблагодарил их за верность присяге королю Швеции и после этого распустил всех по полкам, эскадронам и ротам. В шведскую армию вернулся лишь 91 человек из почти четырёхсот пленных, содержавшихся в данцигской тюрьме. Остальные за время плена сменили армию.

Вскоре после возвращения из плена Патрик серьёзно заболел, и друзья, два брата Шварцвальд, поместили его до выздоровления в сельском доме своего родственника. Однако домашние хозяина обращались с чужестранным ландскнехтом не слишком любезно.

В один из дней на деревню напал отряд данцигцев, которые пленили там несколько десятков шведов, убив всех, кто по болезни не мог ходить. Корнета, пребывавшего в горячке, спасла жена хозяина. Она сняла с больного солдатские панталоны, расшитые серебряным галуном и яркими лентами, и спрятала их под кровать. Ворвавшиеся в комнату больного городские солдаты, не обнаружив ничего подозрительного, ушли.

Немного поправившись, всё ещё больной корнет, поблагодарив хозяина и свою спасительницу, поспешил вернуться к своим. Вскоре он был на коне и вновь привычно нёс службу в лейб-роте.

К возвращению корнета дугласовская лейб-рота «находилась в расцвете сил и славы». Боевых потерь почти не было, чума давно ушла, а шотландских дворян на пополнение прибывало немало. В гордоновском «Дневнике» посему не без гордости было записано:

«При возвращении [в свой походный лагерь] мы прошли маршем через Торн: 98 человек в шеренгах, все храбрые молодцы при отличных мундирах, оружии и лошадях, что являло прекрасное зрелище. Не менее приятно было видеть наших слуг, едущих особым отрядом во главе с неким Синклером, денщиком ротмистра, который выстроил их добрым порядком с «офицерами» на своих местах. Все они, свыше 200 человек, имели хорошее вооружение и лошадей».

Однако Патрик Гордон далеко не всегда был в восторге от своих земляков в лейб-роте. Был случай, когда у него угнали любимого коня и он не смог «вычислить» того, кто нанёс ему такой урон, поскольку пришлось покупать нового.

У выходца из Охлухриса с самого начала не сложились отношения с таким родовитым наёмником, каким был некий Джеймс Монтгомери, сын владельца поместья Скелмори в графстве Эр и племянник маркиза Аргайла. Прибывший на службу в шведскую армию, он привёз её главнокомандующему самые блестящие рекомендательные письма, и тот взял молодого аристократа в свой штаб, подарив ему прекрасного коня и дав в услужение мальчишку-немца. Фельдмаршал-лейтенант пожелал начинающему ландскнехту поскорее изучить немецкий язык, после чего он получит назначение на почётную должность.

Однако шотландский джентльмен оказался столь высокомерен, что сразу восстановил против себя всё окружение полководца, и от него из-за плохого обращения сбежал слуга, а другого он найти так и не смог. Фельдмаршал был вынужден перевести Монтгомери в лейб-роту, но тот и там своим заносчивым и высокомерным нравом вызвал пренебрежение и неприязнь даже самых родовитых и знатных ландскнехтов. Таковым считал себя и Патрик Гордон из шерифства Эбердин.

С Монтгомери никто не желал квартироваться вместе, и более того – ухаживать за его конём, чего тот сам, лишившись слуги, не желал делать. Дело дошло до того, что конь, лишённый элементарного присмотра, издох от голода. В лейб-роте за всё время её существования такого ещё не случалось, и это вызвало возмущение не только самих ландскнехтов, но и их слуг.

Когда армия выступила в поход, никто из офицеров не пожелал одолжить высокомерному Монтгомери свою запасную лошадь под различными предлогами. Хотя тот просил об этом в самых смиренных выражениях. Знавший об этом фельдмаршал не стал вмешиваться. И кавалерийскому офицеру одной из знатнейших фамилий Шотландии пришлось пешком выступить в поход, неся на себе седло, пистолеты и прочее имущество.

Один из ротмистров сжалился над земляком и одолжил ему на время лошадь. Тут-то и произошла ссора Патрика Гордона с Джеймсом Монтгомери. Всё началось из-за пустяка. В брошенной помещичьей усадьбе лейб-рота встала на ночлег. Прибывший в поместье раньше других для организации привала, Гордон спешился, отыскал кол и вбил его в землю, чтобы привязать к нему коня. В это время появился Монтгомери и к колу, вбитому в землю другим, привязал свою лошадь, не желая утруждать себя подобной «мужицкой» работой. Корнет, конечно, вспылил:

   – Послушай, Монтгомери. Если ты и дальше так будешь пользоваться чужим, то можешь прослыть в королевской армии подонком шотландской роты. Этот кол вбит моими руками не для твоего коня.

   – Но у меня нет слуги для такой работы. Мой мальчишка-негодяй, как ты знаешь, сбежал от меня.

   – Не надо было его колотить за всякую мелочь – тогда и был бы ты со слугой. Как другие наши офицеры.

   – Но не могут же из рода Монтгомери заниматься тем, чем занимаются слуги.

– На войне тебе никто прислуживать не будет. Делать всё надо своими руками. Иначе в роте прозовут тебя генералом-нахлебником. Для всех ты будешь последним тунеядцем. А шотландцы таких не любят.

   – Гордон, ты ведь тоже знатного рода. Почему ты так суров со мной? Ведь я родной племянник маркиза Аргайла. А это ведь чего-то да стоит.

   – Знатным ты будешь в отцовском поместье. А здесь мы на войне, и ты должен быть нам товарищем, а не высокомерным нахлебником.

   – Так что же мне делать, чтоб в роте на меня не косились и стали разговаривать со мной?

   – Видишь, вон там привязана овца. Она пойдёт сегодня в ротный котёл для всех, в том числе и для тебя. Возьми нож и освежи её.

   – Я согласен. Но мне нужен нож и человек, который будет придерживать овцу.

Патрик Гордон нашёл нож для разделки овцы и дал в помощь Монтгомери своего слугу. Тот очень прилежно взялся за «мужицкую» работу на глазах всей лейб-роты. После того как племянник маркиза Аргайла разделал овцу, он насадил её на вертел и разжёг с помощью слуги костёр. После этого случая Джеймс Монтгомери старался ничем не отличаться от других шотландцев-дворян, ещё долгое время поражая сослуживцев усердием и трудолюбием...

Прелести жизни мародёра-ландскнехта

Война в Польше тем временем никак не могла окончиться. Шведская наёмная армия совершала переходы из одного воеводства в другое, опустошая всё на своём пути. Местная шляхта с семьями и имуществом пряталась по лесам и частенько становилась добычей ландскнехтов. Об одном таком случае Гордон рассказывает в своём «Дневнике».

Отправившись в одиночку на поиски пропавшего коня, он по дороге объединился с тремя шведскими драбантами[2]2
  ...драбантами... – Драбант – солдат личной охраны командующего.


[Закрыть], которые рыскали по дороге в поисках поживы. Им повезло – мародёры нашли в лесу дорогу, по которой недавно, по всем приметам, проехал целый обоз беглецов из соседних усадеб. Дым костра в чаще леса выдал место стоянки польских панов, и ландскнехты поспешили туда:

«...Мы крались очень тихо и незаметно подошли так близко, что прекрасно могли всё обозреть. Я сошёл с коня, взял пистолеты и велел моему спутнику кричать, когда закричу я, словно мы созываем товарищей, и к тому же не покидать меня на случай схватки.

Подобравшись к месту, которое они сильно укрепили огромными срубленными деревьями, я увидел у большого костра с десяток шляхтичей с жёнами и детьми. Я издал громкий клич, отозвавшийся другим, и полез через баррикаду. Охваченные ужасом поляки, не ведая, сколько нас, тут же побежали прочь от костра. Четверо или пятеро вскочили в сёдла, а остальные с жёнами и детьми ретировались к болоту, сохранив сабли и карабины в своём полном распоряжении. Поэтому я не особенно спешил, делая вид, что не стану перебираться, пока они всё не очистят. Однако я вовремя оказался между ними и двумя лошадьми, стоявшими наготове под седлом и с пистолетами. Я сел на лучшую из них – молодую, тёмно-серой масти, а другую взял за повод. Слышались громкие крики беглецов...»

На обратном пути корнет со своими сотоварищами-шведами, обременённые добычей, которой они наложили целую телегу, повстречал другой отряд мародёров. Патрик отказался от приглашения примкнуть к ним и вместе ограбить польских шляхтичей, скрывавшихся со своим добром в соседнем лесу. В «Дневнике» он записал:

«Но по благому Божьему провидению мы не поехали: позже мы слышали, что все они были там перебиты селянами».

Корнет описывает и то, как он, королевский ландскнехт, вместе со шведскими драбантами-мародёрами делили награбленное:

«Согласно уговору, мы разделили всё на 4 доли. Лучший из коней со сбруей считался за два. Так как предстояло бросать жребий, было решено, что если мой падёт на одну из сих долей, то я получаю 30 рейхсталеров или любую из двух других по моему желанию. Другой конь со сбруей составил третью долю, а повозка с парой лошадей и прочей добычей – четвертую. Последнюю мне и посчастливилось взять, чем я был весьма доволен, ибо она стоила вдвое больше других, очутись я в любом городе».

Патрик Гордон с добычей возвратился в лейб-роту. Все радовались его появлению с богатыми лесными трофеями, поскольку поездка за ними относилась к разряду опасных. В походном лагере корнета ожидал немалый сюрприз:

«Поутру кто-то из товарищей показал найденную в тайнике немецкую одежду, среди коей я узнал собственные панталоны, снятые с меня близ сего места почти два года назад, когда сонного меня схватили крестьяне – должно быть, из этой деревни».

Однако вскоре Гордон лишился почти всего накопленного за последние два года имущества. Лейб-рота остановилась в какой-то брошенной панской усадьбе, и на ночь ландскнехты из-за холодной погоды набились со своими лошадьми в большие пустые амбары. Около часа пополуночи амбары охватил пожар. Многие наёмники выскакивали на улицу в одних рубахах, горевших у них на спине.

В этих амбарах у «везунчика» сгорело девять принадлежавших ему лошадей, вся конская упряжь, ранее награбленное у местной шляхты добро. До самого окончания шведско-польской войны он не смог «возместить» утраченное. Почти вся дворянская лейб-рота за одну ночь из конной превратилась в пешую. Но через несколько дней корнет сумел купить себе коня, на котором без седла отъездил несколько дней.

Вскоре Патрик, совершив несколько разъездов по округе, сумел раздобыть себе двух лошадей и лёгкую тележку для перевозки личного имущества. Под городом Люблином, объединившись со своим сослуживцем Александером Хьюмом и ещё несколькими ландскнехтами, вознамерился ограбить беглецов-шляхтичей, бежавших от шведов в болотистый лес. Мародёров остановило то, что по дороге они наткнулись в разных местах на трёх убитых союзников – кем-то обобранных до нитки гетманских реестровых казаков с длинными чубами.

Гордон решил было пробиться в густой ельник, где укрылись паны с семьями, но Александер Хьюм остановил его:

   – Я считаю, мы безумцы, что забрались так далеко, – ведь это уже третий свежий мертвец из наших! Патрик, что будем делать? Не спешить же нам умирать на этой дороге?

   – Ты прав, Александер. Сам Господь Бог послал нам предостережение в виде этих убитых поляками казаков. Надо уходить к своим, и осторожно...

Под местечком Боцки корнет Гордон участвовал в разграблении поместья, принадлежавшего роду крупнейших магнатов Речи Посполитой – Сапегам. Здесь шотландцы в разбоях объединились с такими же мародёрами-венграми, которые в той войне были союзниками короля Швеции. О том, как складывались взаимоотношения между ландскнехтами из Шотландии и венгерскими кавалеристами, Патрик пишет не без содрогания:

«Они много раз нам угрожали, теперь же, при доброй добыче и возможности захватить ещё больше, тех, кто не знает ни страха Божия, ни нравственных устоев, алчность и в самом деле может толкнуть на убийство...»

О том, как мародёры добывали сведения о скрытых шляхтичами ценностях, есть рассказ и в гордоновском «Дневнике»:

«Венгры с, крайней жестокостью мучили подстаросту, или управляющего, заливая ему в рот холодную воду, пока он не стал харкать кровью. Он указывал им разные места, где, по его словам, спрятаны вещи, но ничего не попадалось. Наконец в низком погребе под домом они откопали знатную добычу, не подпуская близко никого из нас (то есть шотландцев). Однако один из моих товарищей незаметно заглянул туда и увидел, что они рассматривают серебряные подносы. По вынесенному ими ящику мы поняли, что им досталось немало серебряной утвари».

Добыча в поместье Сапеги оказалась богатой. Мародёры вывезли оттуда и продали армейским маркитантам четыре бочки двойной водки, две – мёда и пять бочек пива. То есть все винные запасы сбежавшего хозяина усадьбы. Налётчикам досталось и девять лошадей. Но серебряной посудой венгры так и не поделились с шотландцами, отдав им только несколько оловянных подносов. Это было уже откровенной насмешкой.

На такой «беспредел» корнет подал через своего ротмистра жалобу трансильванскому (венгерскому) генерал-майору Гауди. Дело дошло до самого Ракоци Дьёрдя Второго, князя Трансильвании, союзника шведского монарха. Но в итоге разбирательства мародёры из лейб-роты обогатились только «кое-какими» оловянными кубками. После этого шотландские дворяне долго сокрушались:

– У этих венгров нет ни капли порядочности и чести. Они, как подлые воры, скрыли самую богатую часть добычи. Разве можно после такого доверять таким союзникам? Они хуже гетманских казаков, которых так не любит панство...

Через несколько дней Патрик стал свидетелем того, как на войне шведский король Карл X Густав наводил порядок в собственной наёмной роте. Дело обстояло так. Шотландцы из лейб-роты разграбили ещё одну усадьбу Сапегов и привезли оттуда в свой лагерь на продажу двадцать бочек вина и пива. Выручка оказалась такой большой, что корнет Гордон купил себе нового коня.

Граф Якоб Делагарди и подполковник Подкамер, знавшие о том, что Ян Сапега склонен к союзничеству со шведским королём, донесли о том монарху-полководцу. Он приказал вызвать к себе ротных офицеров во главе с ротмистром шотландских наёмных дворян:

   – Вы забыли, господа офицеры, что такое дисциплина в армии. Разве вы не слышали, что Ян Сапега готов стать нашим союзником? А вы очистили все его винные подвалы. Наглецы!..

Ротмистр шотландской лейб-роты попытался было оправдать себя и своих людей:

   – Ваше величество, лейб-рота здесь ни при чём. От пойманного польского холопа мы узнали, что в усадьбе укрылся вражеский отряд. Вот мы и выгнали его оттуда. Винный подвал показал нам служка Сапеги, мы не искали таких трофеев.

   – Что вы несёте, ротмистр! Граф Делагарди ещё вчера мне доложил, что в округе на дюжину миль вся шляхта попряталась по болотам. А вы говорите о целом отряде.

   – Ваше королевское величество, дворяне из лейб-роты не виновны ни в чём. Клянусь честью офицера вашего величества!

   – А как же пан Сапега? Пожелает ли он после такого быть мне союзником хоть на год?!

Разъярённый Карл выхватил из драгоценных ножен небольшую шпагу и перед строем офицеров-шотландцев стал осыпать ротмистра ударами по плечам. Но поскольку монарх был в неописуемой ярости, то шпага дважды пришлась по непокрытой голове безропотно стоявшего навытяжку ротмистра и рассекла её. После этого главный виновный под стражей был направлен к генерал-гевальтигеру, или главному профосу шведской армии.

Ротмистра от самого сурового наказания спасло то обстоятельство, что в тот день Датское королевство объявило войну Швеции и король приказал своей армии немедленно выступать. Позже стало известно, что Карл Густав, похоже, сожалел о своём поступке. Он совсем не собирался «обижать» целую роту доблестных шотландских наёмников.

Тот случай стал для корнета наукой. Он воочию убедился в том, что никакого монарха ни в коем случае нельзя гневать. Поэтому во всех последующих встречах с любыми коронованными особами он относился к ним с подчёркнутой почтительностью. В чём сильно преуспел не без немалой пользы для себя.

Шотландский дворянин, воспитанный родителями и иезуитами в коллегии в духе строгого католицизма, на той войне, будучи обыкновенным наёмником, был способен и на благородство. Так, когда шведская армия встала походным лагерем для отдыха на несколько дней, с ним произошёл следующий случай.

Ландскнехты на стоянке разъехались небольшими отрядами по округе в поисках провианта, фуража и прочих «военных трофеев». Шотландцам повезло – они наткнулись на панскую усадьбу, в которой ещё не побывали шведские мародёры. Сбыв свою поживу в войсках, Патрик и ещё семеро шотландцев снова отправились по дороге на Дрогичин и за два дня пути не нашли ничего достойного перевозки.

К вечеру они оказались в густом заболоченном лесу и по протоптанной тропе вышли на отряд своих, кои только что набрели на несколько подвод, полных разного домашнего скарба и припасов – шляхта с домочадцами при их появлении разбежалась по лесам и болотам. Их было человек 30 или 40, все финны из полка генерал-майора Фабиана Барнса. Добыча была такова, что шотландцы, видя, что разборчивые финны берут лишь самое ценное, решили подобрать для себя то, что останется после них.

Пока дворяне-шотландцы, не сходя с коней, терпеливо наблюдали за происходящим, два финна вывели из топи прекрасную девицу, наряд и манеры коей уверили всех в её благородном происхождении. Едва добравшись до суши, один из мародёров принялся срывать с неё одежду, так что она осталась в белой фланелевой юбке и корсаже с серебряными петлями. При виде серебра финн немедля сорвал корсаж и, прельстившись тонкостью фланели, вздумал стащить и юбку.

Девушка беспрестанно кричала и плакала, что могло растрогать и камень, отбиваясь от разъярившегося солдата. И, видя по мундирам и обличью, что шотландцы выше тех мошенников, она в слезах воззвала к ним именем Господа Бога о помощи.

Корнет Гордон с самого начала этой сцены упрекал солдата-финна в дурном и грубом обращении с полячкой, чего тот не замечал. Теперь же сердце добропорядочного католика растаяло от жалости. Он соскочил с коня и стал увещевать мародёра и стоявших рядом его приятелей:

– Солдаты короля! У вас сегодня достаточно богатой добычи. Отпустите девицу. Вспомните о давших вам жизнь матерях. Открывать наготу женщины недостойно христианина...

Всё сие было напрасно. Королевские солдаты не хотели подобру расставаться со своей законной добычей, поскольку дорогая фланелевая юбка, последнее из её наряда, ещё не была снята.

Юная шляхтянка поняла, что шведский офицер готов за неё постоять, и ловко укрылась за его спиною. Когда финн хотел схватить её снова, Гордон по-дружески отстранил его. Тут солдат так треснул корнета по шее, что тот с трудом устоял на ногах, однако, придя в себя и не имея привычки сносить подобные вещи, выхватил палаш и отвесил ему удар по макушке. Финн свалился наземь, причём семь или восемь его приятелей, будучи ближе всех, разом напустились на шотландца. Всех ударов он отразить не мог, хотя клинки нападавших так затупились, что не причиняли вреда; лишь один, кажется, колющий выпад пришёлся в правую бровь.

Товарищи Патрика Гордона всё время уговаривали его не связываться с финнами, но, видя его в такой переделке, дружно спрыгнули с коней и с помощью добрых шотландских палашей остановили нападавших. Хотя большинство из финнов, копавшихся в повозках, сразу же собрались вместе, победы в драке они не одержали. Соратники корнета благодаря превосходству в отваге, ловкости и оружии, а также узкой позиции стали их теснить. Почти каждый верный выпад выводил противников из строя, и наконец они обратились в бегство. Солдат загнали далеко в лес, и шотландцы завладели их лошадьми и огнестрельным оружием.

Возвращаясь на поляну, шотландцы размышляли, как поступить дальше. Хотя убитых, похоже, не было, многие из финнов получили тяжёлые раны. Опасаясь жалоб, Гордон и его товарищи решили захватить двух или трёх раненых и всех лошадей с собою, пока не убедятся, что побеждённые их не догонят. На обратном пути победители взяли солдатских лошадей и кое-что из добычи, сколько смогли прихватить с собой при такой спешке.

Тем временем юная шляхтянка как будто пребывала в обмороке. Заметив, что спасители собираются уезжать, она стала молить мужественного корнета не оставлять её на расправу варварам. Он был так тронут, что против воли товарищей усадил её сзади и увёз с собою.

Выбравшись из леса, конники сделали около мили пробега по полю и после захода солнца отпустили раненых солдат с лошадьми; всю дорогу у них были завязаны глаза. Поскольку ночь стояла светлая, шотландцы проехали примерно ещё три мили, а затем около часа кормили лошадей в каком-то шляхетском имении.

К полудню они завидели несколько отставших солдат и фуражиров своей армии. Когда соратники по предприятию условились поделить добычу и разъехаться, Патрик Гордон нарядил юную леди в одежду молодого поляка и отправил её вперёд с двумя слугами. При приезде в главную квартиру он встретил на улице своего слугу в окружении каких-то поляков. Тот пояснил, что его остановили люди Корицкого (одного из местных магнатов, сторонника короля Карла X Густава вплоть до заключения мира), кои узнали даму и сказали, что она близкая родня их господина.

Как только корнет приблизился, вышел сам Корицкий и весьма учтиво пожелал говорить с дворянином. Когда тот спешился, он сообщил, что сия шляхтянка – его очень близкая родственница и если офицеру короля угодно передать её ему, то он позаботится, дабы её с почётом проводили в безопасное место. Гордон отвечал ему так:

   – Ясновельможный пан Корицкий, наверно, уже знает из рассказа моего слуги, каким путём и с какой опасностью я уберёг её в лесу от несчастья. Она едва не сделалась добычей разнузданной солдатни, которые хотели её не только ограбить.

   – Да, пан офицер. Об этом мне известно. Вы поступили великодушно, как поступают только благородные шляхтичи.

   – Не волнуйтесь, ясновельможный пан. В отношении вашей родственницы намерения мои были и остаются самыми чистыми. Вы знаете, что она сама пожелала ехать со мной.

   – Да, мне и это известно, пан корнет.

   – Но вы понимаете, пан Корицкий, коль скоро я ухаживал с шотландским палашом в руках, то мне поистине невозможно расстаться с нею просто так.

Магнат Корицкий был достаточно умудрён жизнью и войной, чтобы не понять смысла последних слов офицера. Но он сразу же нашёлся с ответом:

   – Любезный пан корнет, могу вас порадовать – ваш король Карл Десятый Густав находится поблизости и я могу замолвить ему слово о вашем мужественном и благородном поступке. Как вы на это смотрите?

Слова польского вельможи попали, как говорится, в точку. В планы Патрика и его товарищей совсем не входило ознакомление высокого начальства с дракой с солдатами-финнами, которые в шведской армии наёмниками не были. Поскольку пролилась кровь королевских воинов, то монарх-полководец был способен на самую крутую расправу. И тогда шотландским дворянам грозила перспектива быть вздёрнутыми на ближайших воротах или украсить собой ветки столетнего дуба перед строем лейб-роты. Корнет поспешил с поклоном ответить: