Текст книги "Четырех царей слуга"

Автор книги: Алексей Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 34 страниц)

Генерал Гордон разрешает династический спор в России

Возвратившись в Москву, Пётр Иванович не сразу уловил в её атмосфере что-то новое, тревожное. Ему показалось, что огромный стольный град словно затаился перед большими событиями. И было от чего.

Переночевав в своём доме, порадовав жену и детей нехитрыми подарками с Украйны, повесив на стене библиотечной комнаты пучок татарских стрел, Гордон поспешил к своему любимому государю. Однако на сей раз до него добраться оказалось не так-то просто.

Гордоновскую карету на въезде в Преображенское остановили потешные солдаты, все бритые и усатые, в зелёных кафтанах. Незнакомый сержант долго расспрашивал служилого иноземца, кто таков и по какому делу прибыл в царское село. Подошедший Преображенский капитан из немцев сразу уладил дело, узнав генерала – любимца царя.

Вид преображенцев поразил Петра Ивановича. До того они носили кафтаны разных цветов – тёмно-зелёные, коричневые, синие и «дикого», то есть не поймёшь какого, цвета. Дело было в том, что форменная верхняя одежда шилась из сукна, какое только присылалось из казённых запасов. А дьяки из царских кладовых могли прислать куски сукна какой угодно расцветки.

Теперь же дело было совсем другое – преображенцы все как один оделись в зелёные суконные кафтаны и алые штаны. Кафтаны носились на серебряных пуговицах и были обшиты «шнуром золотным».

Царь Пётр Алексеевич обрадовался возвращению своего наставника по военным наукам. Сразу же спросил:

   – Ваша милость, видел ли ты мундиры моих преображенцев? Я у них сейчас сержант в бомбардирской роте.

   – Мой государь! Я так рад тебя видеть после Крыма и так был изрядно удивлён потешным караулом перед Преображенским. Солдаты как на подбор, а их кафтаны – одно загляденье для человека военного.

   – Ты, ваша милость, наверное, уже ведаешь, что у меня теперь два полных батальона потешных – Преображенский и Семёновский?

   – Ведаю, государь. Знаю, что каждый из них по силе больше стрелецкого полка сегодня будет. А то и сразу двух.

   – Как там князь Васька Голицын? Почему и во второй раз не побил крымского хана?

   – Не смог. Обхитрил его хан, затеяв переговоры. А степь желтеть тем временем стала. Безводье кругом.

   – А разве нельзя было штурмовать Перекоп-то? Ведь в войске чуть ли не весь пушечный наряд из Москвы был. Почему такое случилось?

   – На штурм, ваше величество, надо было ещё решиться. На войне бездействовать – значит многое делать себе только во вред.

   – Ладно, с Васькой Голицыным как с воеводой сестрицы Софьи мне всё ясно. А теперь, любезный мой Пётр Иванович, пойдём, я покажу тебе мою токарную мастерскую. Нартов в ней новый станок поставил вчерась. Ещё не испробовал его в работе.

   – Весьма охотно, ваше царское величество...

Второй Крымский поход стал своеобразным прологом смены царской власти в России. Летом 1869 года произошёл открытый разрыв Петра I, который теперь опирался на два отлично подготовленных пехотных потешных полка, и царевной Софьей, которая безуспешно пыталась опереться на полки столичного гарнизона, прежде всего стрельцов.

7 августа Фёдор Леонтьевич Шакловитый, начальник Стрелецкого приказа, собрал в Кремле по сотне надёжных стрельцов из ^четырёх полков с оружием. Явно просматривалось намерение напасть на село Преображенское и «побить» в нём потешных. Но два преданных Петру стрельца из царского Стремянного полка – Мельгунов и Ладыгин – поскакали ночью в Преображенское, чтобы предостеречь юного государя.

Бежавший из села Преображенского в Троице-Сергиев монастырь Пётр Алексеевич действовал решительно. Среди прочего он потребовал от командиров стрелецких и солдатских полков московского гарнизона явиться к нему 18 августа в Троицу. Генералу Гордону запретил это сделать князь Василий Васильевич Голицын, и тот послушался его, хотя все симпатии командира были уже давно на стороне Петра.

Однако уже 4 сентября царевна Софья лишилась опоры в лице служилых иностранцев и солдатского Бутырского полка. Они ушли к её брату, Петру, в Троицу во главе с генералом Патриком Гордоном. Писатель Алексей Толстой в романе «Пётр Первый» так описывает это событие:

«...Неподкупный и суровый воин, Гордон пришёл к Василию Васильевичу (князю Голицыну. – А. Ш.) и показал указ Петра явиться к Троице.

   – Голова моя седа и тело покрыто ранами, – сказал Гордон и глядел, насупясь, собрав морщинами бритые щёки, – я клялся на Библии, и я верно служил Алексею Михайловичу, и Фёдору Алексеевичу, и Софье Алексеевне. Теперь ухожу к Петру Алексеевичу. – Держа руки в кожаных перчатках на рукояти длинной шпаги, он ударил ею в пол перед собой. – Не хочу, чтоб голова моя отлетела на плахе.

Василий Васильевич не противоречил – бесполезно: Гордон понял, что в споре между Петром и Софьей Софья проспорила. И он ушёл в тот же день с развёрнутыми знамёнами и барабанным боем... Это был последний и сильнейший удар...»

Писатель Алексей Толстой не преувеличивал. Открытый уход Бутырского полка из Москвы лишил Софью Алексеевну последней военной силы, на которую она могла реально опереться в попытках удержать за собой столицу. На стрельцов у неё надежды больше не было.

Генерала Петра Ивановича Гордона в Троице сразу же допустили к царской руке. Пётр I его обнял и целовал многократно со слезами, и Гордон клялся служить ему до смерти. Генерал привёл к новому государю, помимо солдат-бутырцев, служилых на Москве иноземцев – офицеров, рядовых драгун и рейтар.

Бутырский полк за участие в Троицком походе получил царскую награду – прибавку жалованья, сравнявшись по нему со стрелецкими московскими полками. Генерал Патрик Гордон был назначен начальником обоих выборных полков столичного гарнизона – Бутырского и Первомосковского. Ему тоже прибавили жалованье. По сему поводу «шпанский немец» заметил:

   – Наконец-то в Московии к ландскнехтам стали относиться по-европейски. Смена монарха должна заканчиваться достойной оплатой трудов тех, кто этой смене помогал своим присутствием...

Царевна Софья Алексеевна была заточена в Новодевичий монастырь. Её сподвижники в борьбе за шапку Мономаха оказались кто после жестоких пыток на плахе, как Шакловитый, кто в далёкой ссылке, как князь-воевода Василий Голицын. Во главе Русского царства оказалось два соправителя – Пётр и Иван Алексеевичи. Последний прожил совсем немного и, будучи человеком очень набожным, больше занимался церковными службами, оставив дела государственные на усмотрение младшего брата Петра, фактически ставшего полноправным государем.

Тот чтил старшего Ивана, и все важнейшие указы в государстве видели свет только за двумя подписями. И никому, даже самым близким людям, коим доверял во всём, не позволял произносить плохого слова о таком двоевластии в царстве.

Наставник Патрик Гордон нашёл редкую минуту уединения со своим любимым и желанным учеником. Сказал сразу о сокровенном, словно читая мысли полновластного государя:

   – Ваше царское величество, царевны Софьи больше нет на сцене власти. Осмелюсь посоветовать – Московское государство должно войти в Европу, а не укрываться и далее за лесами.

   – О том я давно думаю, Пётр Иванович. И думаю с великим трудом. С чего, как ты видишь, надо начинать на царстве?

   – С войска нового строя. Европа должна видеть силу Московии, а не только её соболиную казну да корабельный лес из Архангелгорода.

   – Войско, устроенное по-новому, будет. Но не сразу. В един день от поместной конницы не откажешься, как и от стрелецких полков. Нет у меня веры в них. Но что делать – отцовское наследство. В прошлые годы ратовались, и с победами.

   – То было в прошлом. Сегодня и шведы, и поляки, и турки в военной науке шагнули вслед за королевской армией Британии. Только ханские воины из Крыма всё ещё предпочитают лук мушкету.

   – То ты зря про лук, Пётр Иванович. Пока твой бутырец вновь зарядит фузею, татарин с коня дюжину стрел пустит в него.

   – Верно, ваше величество. Только пушечная картечь из конного полка за один-два залпа решето может сделать.

   – Не сердись, ваша милость. Про лук тугой да стрелы я так сказал. Для красного словца. С первых потешных учений, с первых бесед на Кукуе у тебя дома вижу, что России нужна новая военная сила. Иначе быть ей ещё долго за лесами. И ещё дальше от морей и большой торговли. А торговать есть чем, да нет порта. Наш Архангелгород на Белом море боле чем на полгода замерзает.

   – К морям тёплым, незамерзающим, пробиться можно. Были б полки для таких походов.

   – Ещё раз скажу тебе, Пётр Иванович, про заветное. Такие полки нового строя будут. Зри моих преображенцев да семёновцев. С них регулярство начнётся в войске Русского царства.

Правая рука юного царя московитов

Одержав победу над правительницей Софьей, царь Пётр Алексеевич продолжил усиленно заниматься военными делами, готовясь к созданию русской регулярной армии, обученной по европейским меркам. Теперь генерал Патрик Гордон, официально не занимавший никаких должностей при государевом дворе и остававшийся по-прежнему командиром Бутырского выборного полка, фактически стал одним из ближайших помощников самодержца в вопросах устройства и обучения войск.

С реальным воцарением Петра Алексеевича началось возвышение Патрика Гордона. Он сразу же вошёл в ближайшее окружение победителя за российский трон наряду с Б. А. Голицыным, Л. К. Нарышкиным, Н. М. Зотовым, Т. Н. Стрешневым, Б. П. Шереметевым, Францем Лефортом и только начинавшим набирать силу А. Д. Меншиковым.

17-летний самодержавный государь крепко привязался к 54-летнему генералу-шотландцу. Знание военного искусства и организации армий различных стран, боевой опыт и пунктуальная исполнительность, храбрость и хладнокровие послужили превращению Патрика Гордона в царского наставника в военном деле. Его и Петра I постоянно видели вместе: на манёврах потешных, на парадах, испытаниях новых пушек и организации фейерверков. Без генерала Гордона не обходилось ни одно из многочисленных празднеств и развлечений молодого царя.

Было и ещё одно немаловажное обстоятельство привязанности государя к иноземному генералу. Пётр I никогда не забывал того, что сделал для него командир Бутырского полка в дни открытого противостояния с правительницей Софьей Алексеевной. Это событие Патрик Гордон так расценил в своём «Дневнике»:

«Прибытие наше в Троицын монастырь стало решающим переломом, после чего все начали высказываться в пользу младшего царя...»

Став военным наставником царя, генерал Гордон продолжал заботиться о его полководческом образовании. Специально для него «служилый иноземец» выписывал из-за границы новейшие исследования по военному искусству, труды прославленных европейских полководцев Монтеккуколи и Тюренна, книги по фортификации и артиллерийскому делу. Шотландец составлял различного рода проекты реорганизации русской армии на основе использования лучшего зарубежного опыта.

Из Англии в Немецкую слободу на имя Патрика Леопольда Гордона постоянно приходили посылки с книгами, географическими картами, различными инструментами, оружием последних моделей. На всё это не жалелось никаких денег.

Гордон, что удивительно для служилого на далёкой европейской окраине иноземца, постоянно следил через своих многочисленных корреспондентов на Британских островах за деятельностью английской Академии наук. Некоторые его письма начинались после традиционного приветствия такими словами:

«А что тебе известно, любимый мой родственник Гордон, о новых открытиях, сделанных королевской Академией наук? Любому твоему слову о том я буду весьма признателен...»

Пётр I сумел по достоинству оценить способности Патрика Гордона как воспитателя войск. Ему сразу же было поручено обучение Преображенского и Семёновского полков, пока ещё потешных, ставших вскоре гвардейскими и кузницей офицерских кадров для сухопутной армии. Именно петровские пехотные полки стали ядром создаваемой русской регулярной армии. Генерал не переставал с известной деликатностью говорить венценосному ученику:

   – Ваше величество, твои потешные – царские лейб-полки. Любой сержант из них сегодня же готов стать поручиком в солдатской роте.

   – А как же с приглашением иноземных поручиков, Пётр Иванович? Ведь у них патенты за семью печатями!

   – Поручики из Европы в большом числе, мой государь, дороговаты для русской казны.

   – Так где же выход, ваша милость? Мне нужна большая армия, доведённая до регулярства. Больше полков – значит, больше нужно подготовленных офицеров.

   – Они будут у вас, ваше царское величество. Для того только надо в Преображенский и Семёновский полки набирать как можно больше русских дворян. Послужат в потешных рядовыми, капралами да сержантами – вот им и офицерская школа будет.

   – Дворян родовитых в потешных у меня записано на сей день немало. Обучать их только зело изрядно надо. Тогда и толк будет.

   – Учёба есть. Полковник Иван Чамберс в нерадивых преображенцев не жалеючи науку палкой вгоняет.

   – Полковник Чамберс хороший начальник. Он военное дело знает отменно и похвалы заслуживает за то всякой.

   – Ты, как всегда, прав, ваша милость. Сегодня же повелю писать о награде полковника Чамберса куском доброго сукна на новый кафтан Преображенский...

Генерал Гордон старался выполнять все высочайшие желания. Ещё до возвращения в Москву из Троице-Сергиева монастыря царь провёл близ Александровской слободы военные учения – экзерциции. Они продолжались целую неделю под руководством генерала Гордона. Он показал государю ученье пехотных солдат, конное ученье и боевую стрельбу.

В экзерцициях принимал участие и солдатский Бутырский полк. Правда не весь, а только его лучшие роты. Новоприборным солдатам в выучке тягаться с потешными было сложно. Но всё же государь не раз отдавал должное полковому командиру:

   – Ваша милость, Пётр Иванович. И когда ты успел обучить своих солдат так лихо сворачиваться в каре? Смотри, конная сотня стольников ещё не успела к ним подлететь, а там уже правильный строй.

   – Мой государь! Мои капитаны да поручики солдат не жалеючи тому учат. Хоть и трудно приходится солдатам, зато на войне такой строй они поставят просто и скоро. Даже под пулями и стрелами.

   – Твоим бутырцам та наука сегодня просто даётся. Они на Крым ходили, ханскую конницу перед собой зрели.

   – Ваше царское величество, придёт время, и потешные через такое пройдут. На них и сейчас любо-дорого посмотреть, лучше всех экзерцируют.

   – Знаю, Пётр Иванович. Вон видишь, цесарский да свейский послы во все глаза глядят на солдатское ученье. Вечером же сядут послания в Стокгольм и Вену сочинять. Последнюю пуговицу на кафтане потешных опишут.

   – А что делать, мой государь. И твои посланники до последнего писаря у них в столицах больше лазутчиков напоминают...

В другой раз генерал Патрик Гордон в селе Преображенском устроил показательное учение своего полка перед преображенцами и семёновцами. 300 человек бутырцев демонстрировали перед государем, его окружением и будущими российскими полками лейб-гвардии ружейные приёмы. Царь был в восторге от выучки гордоновских мушкетёров:

   – Ваша милость, смотрю и дивлюсь – уж как не обучают в Преображенском и Семёновском, а твои солдаты ничем не хуже. Все ружейные приёмы им знакомы.

   – Ваше величество! Я так рад, что мой полк отмечен похвальным царским словом. Это для меня великая честь.

   – Как же ты обучил такому мастерству бутырцев, мой генерал?

   – Да как – каждый день они у меня в руках мушкеты держат. Сержанты и ротные поручики с капитанами строгость в обучении имеют. Да и Крымские походы чему-то научили солдат. Там зевать им не приходилось. Или ты выстрелишь из ружья, или тебя стрелой наградят.

   – Ты часто поход на Крым вспоминаешь на учениях, Пётр Иванович. Отчего так?

   – Мой государь, учение, даже самое строгое, не есть экзамен для солдата и его начальника. Экзамен будет в военном походе, на войне. И самый что ни на есть строгий. Цена ошибки – жизнь царского солдата. Иначе для чего учу я бутырцев ружейным приёмам?

   – Хорошо сказано. Завтра пришли десяток сержантов в роты преображенцев и семёновцев. Пусть в ротах ружейные приёмы солдатам из молодых ещё раз покажут.

   – Будет исполнено, ваше царское величество...

Во время одного из кавалерийских учений близ слободы Лукьянова Пустынь Пётр Иванович, бывший в молодые годы прекрасным рейтаром и драгуном, на скаку свалился с лошади и сильно повредил руку. Царь был сильно обеспокоен таким происшествием:

   – Пётр Иванович мой любезный, сильно ли руку зашиб? Вот мой лекарь – ему велено тебе ни в каких лекарствах не отказывать. Что надо – сейчас пошлю конного в Москву, в Аптекарский приказ.

   – Ваше величество! Я так благодарен вам каждый раз за монаршью заботу, за честь, оказываемую мне. А что касается руки – то это только пустяковый ушиб. Не более.

   – Хорошо, если так. Всё же дай лекарю руку твою посмотреть. Кабы не было чего плохого...

Гордон пересилил боль и вновь стал руководить различного рода военными показательными учениями. Он знал, что из окружающих монарха никто лучше его не справится с такой непростой ролью. Целый день стоявшие подле генерала флейтисты и барабанщики сигналили его команды конным партиям противных сторон. Под вечер устали страшно все – и люди, и кони. А больше всего «шпанский немец» Пётр Иванович.

Показательный кавалерийский бой близ слободы Лукьянова Пустынь надолго запомнился Петру I. Он и в последующие годы не раз напоминал полковникам поместных дворян и драгун:

   – Послать бы тебя, полковник, под Лукьянову Пустынь. Была бы она тебе той наукой, которой тебе сегодня недостаёт, мой любезный...

Не менее трудно давались генералу и царские застолья. Записи гордоновского «Дневника» начала 1690 года рассказывают об одном из них так. 19 января Гордон около 11 часов прибыл в царский дворец и оттуда сопровождал Петра I в подмосковное имение боярина Петра Васильевича Шереметева. Там они были угощены превосходнейшим обедом, после которого отправились в одну из летних царских резиденций, сожгли несколько фейерверков, возвратились опять к боярину Шереметеву, где их вновь великолепно угостили, и затем уже отбыли в Москву.

Эта поездка к боярину Петру Васильевичу Шереметеву в составе царской свиты оказалась для Гордона удачной и выгодной во всех отношениях. Итогом её стало государево разрешение служилому иноземцу выписать из-за границы беспошлинно вина и другие «предметы».

Можно только представить лица российских таможенников, когда на английском корабле из туманной Британии в Архангелгород пришло купеческое судно, груженное винами всех известных и неизвестных в Москве названий и иных товаров. Велико же было удивление встречающих собирателей государственной пошлины со всех иноземных грузов, когда им было сказано, что товары генерала Петра Ивановича Гордона налогооблажению не подлежат. И был показан царский указ за красной сургучной печатью.

Гордон пишет в «Дневнике» 20 января, что от «дебоша», то есть от умопомрачительной попойки предыдущей ночи, вынужден был лежать в постели весь день до вечера совершенно разбитым. Царь довольно часто, узнав о подобной болезненности генерала-иностранца, присылал к нему личного лекаря, который помогал Гордону «протрезветь» и явиться вечером к государю на новое застолье.

   – Ты здоров, ваша милость. А лекарь сказывал, что ты в постели совсем разбитый лежишь со вчерашнего вечера.

   – Ваше величество! Я совсем здоров и имею честь вновь состоять в вашей царской свите.

   – Отменно сказано, мой генерал. Я сейчас же прикажу налить нам по кубку малагского, и мы всё выпьем за здоровье моего любимого Петра Ивановича Гордона.

   – Премного благодарен, ваше царское величество...

В феврале 1690 года родился наследник Петра I царевич Алексей. Появление на свет престолонаследника было отмечено в Москве грандиозным празднеством, которое проходило в Кремле. После торжественной литургии сразу в трёх соборах – Успенском, Архангельском и Благовещенском – царь Пётр в Передней палате угощал думных и ближних людей «кубками фряжских питей», а московское дворянство, стрелецких полковников, дьяков и гостей (богатых купцов) – водкой.

Явились по такому случаю в Кремль и «лучшие люди» Немецкой слободы. Семнадцатилетний государь-отец поднёс пришедшему поздравить его генералу Петру Ивановичу Гордону кубок водки:

   – Ваша милость, Пётр Иванович! Теперь у меня есть наследник. Теперь не будет смуты и распрей из-за престолонаследия на Москве.

   – Да, ваше величество, второй царевны Софьи уже не будет...

На обед в Грановитой палате по случаю рождения царевича Алексея были приглашены все именитые люди российского государства и всего один-единственный иностранец – генерал Патрик Гордон. Появление за праздничным столом шотландца-католика произвело на собравшихся самое разное впечатление. Но больше всего негативное.

Против столь неслыханного государева поступка – приглашения иноземца-«еретика» – яростно выступил патриарх Иоаким и другие церковные иерархи. Они назвали это «порушением» дедовских обычаев Рюриковичей и Романовых. Самодержцу Петру Алексеевичу пришлось без лишних слов уступить. С Русской Православной Церквью ему тяжбу заводить ох как не хотелось.

Петру I, отказав своему любимцу, пришлось специально устроить затем для него званый обед в своей загородной резиденции, в подмосковной вотчине ближнего боярина Льва Кирилловича Нарышкина – селении Фили, ныне одном из районов разросшейся до громадных размеров стольной Москвы. Этот случай только возвысил полкового генерала в царском окружении, поскольку лишний раз засвидетельствовал отношение монарха к шотландцу.

Спустя несколько месяцев, после смерти патриарха Иоакима, Патрик Гордон стал беспрепятственно приглашаться за царский стол, равно как и другие иностранцы, входившие в окружение государя. Дружба самодержца и генерала-иноземца крепла. Теперь у них появилась первейшая совместная забота – создание регулярной русской армии.

Гордон, как свидетельствует его «Дневник», учения полка постоянно стремился делать показательными. Надо отдать должное полковому командиру – бутырцы выучкой блистали. Но были и оплошности. Однажды на Пресне при большом стечении московского люда и в присутствии Петра производилась артиллерийская стрельба по мишеням. Всего палили из пятидесяти орудий разных калибров. Из каждого ствола было сделано по одному выстрелу чугунным ядром.

Пётр Иванович Гордон с огорчением, но чистосердечно оставил о той показательной стрельбе бутырцев грустную дневниковую запись, на которую решился бы не всякий мемуарист:

«...Из них три попали хорошо, четыре довольно хорошо, четыре посредственно, а прочие промахнулись».

Царь-батюшка был немало удивлён такой плачевной пушечной пальбе. Тем более что мишени из стволов деревьев далеко не ставились. Сгоряча Пётр Алексеевич высказал генералу слова обидные:

   – Что это, ваша милость, за пальба? Только семь брёвен на землю повалено, а остальные как стояли, так и стоят перед нами.

   – Ваше величество, пушкари оплошали – пороха в стволы заложили изрядно, арифметики не знают.

   – Как не знают? А за что тогда иноземцы, бомбардирские поручики да капитаны, деньги из казны получают? Им ли не знать пушкарской арифметики?

   – Мой государь, завтра на Пресне проведу новые стрельбы из этих лее пушек. Но по два выстрела на ствол. Первый будет пристрелочный. Поверьте мне – результат будет намного лучше.

   – Хорошо придумано. Когда новую пальбу бомбардирскую покажешь?

   – Через три дня буду готов, ваше величество. Подучу ещё раз своих пушкарей.

   – Три дня, Пётр Иванович, я тебе не дам. Мне время дорого сейчас. Завтра посмотрим твою пальбу ещё раз...

Патрик Гордон расстарался, наставляя бомбардиров. На следующее утро пушечная пальба на Пресне оказалась удачной. Двумя выстрелами орудийные расчёты поразили большинство мишеней. Некоторые сосновые стволы ядрами разбивались в щепки. На радостях царь приказал:

   – А теперь пусть будет холостой залп из всех пушек. Но стрелять только по моей команде, по первой барабанной дроби.

Но на том огнестрельный праздник не кончился. С Пресни он переместился в Московский Кремль. Бутырский полк, прибывший туда, разделился на две части и образовал длинные шеренги, произвёл несколько залпов из фузей. При этом шеренги наступали друг на друга. Солдатское учение в присутствии государя закончилось залпом в воздух целого солдатского полка. После этого Гордон отправил своих людей в Бутырки с похвальным петровским словом:

– Пальба изрядно при атаке проведена. Выдать моим царским повелением каждому стрелявшему по чарке белого вина, офицерам – по рублю серебром...

Затем на кремлёвский двор вступил стрелецкий полк. Они тоже провели показательное учение пред царским дворцом с пальбой из фузей. Патрик Гордон не без удовольствия записал в «Дневнике» следующее:

«...Но стрельцы стреляли не так удачно, как солдаты». Стрелецкий полк столичного гарнизона не получил похвального царского слова, как бутырцы. Патрик Гордон не мог не заметить, что после Троицкого сидения его юный государь относится к стрельцам с плохо скрываемым подозрением. Не мог не видеть он и обратное – с таким же подозрением относились к Петру I и московские стрельцы.

Огнестрельный праздник, на котором бутырцами и стрельцами было сожжено немало пороха, закончился в Кремле грандиозным ночным фейерверком. На нём присутствовали вдовствующая царица Наталья Кирилловна, молодая царица и царевны, сестры Петра и Ивана Алексеевичей. На том фейерверке его устроитель разрешил присутствовать всем служилым иноземцам с их семействами. Гордоновские домочадцы вернулись из Кремля в Немецкую слободу далеко за полночь, довольные увиденным.

Учения потешных полков проводились регулярно, с обязательной боевой стрельбой. Из пушек учились стрелять в цель деревянными ядрами, сам царь довольно быстро стал искусным бомбардиром, немало поражая иностранцев обширными познаниями артиллерийского дела, которые им черпались из книг гордоновской библиотеки.

В Преображенском в мае 1690 года проходили показательные военные упражнения, которые готовил генерал Гордон, проводились различные учения кавалерии. Брали штурмом двор в Семёновском, расположенном по соседству с Преображенским. В дело оборонявшимися и атакующими потешными солдатами были пущены ручные гранаты – глиняные горшки, начиненные порохом.

Такие боевые упражнения редко заканчивались без ранений и увечий, а порой и гибели людей. При штурме двора в Семёновском одна из таких ручных гранат разорвалась около Петра I и опалила лицо царя. Генерал Гордон и несколько офицеров, стоявших близ государя, получили лёгкие ранения. Им досталось от осколков гранаты – рваных кусков хорошо обожжённого глиняного горшка. С такими снарядами шутить в ближнем бою не приходилось. Дальнейшие учебные сражения в мае пришлось отложить.

Шотландец вместе с швейцарцем Францем Яковлевичем Лефортом стоял у «истоков» желания юного царя сменить одежду и обувь, которую носила вся страна, на иноземную. В этом его убедили наставник на военном поприще генерал Пётр Иванович Гордон, но больше всего друг сердечный и застольный, новоиспечённый, ещё не нюхавший пороха генерал Лефорт. Так в дворцовой канцелярии появилась удивительная для будущих поколений запись:

«...По указу Великих Государей сделано немецкое платье к нему, В. Г. Ц. и В. К. Петру Алексеевичу, а к тому делу взято товаров у генерала Франца Лефорта: 2 цевки золота, 9 дюжин пуговиц, к исподнему кафтану 6 дюжин пуговиц, шёлку и полотна, накладные волосы (то есть парик) 3 р., и за всё с работою дано 8 р. 26 алт. К тому ж немецкому наряду взято у иноземца у комисариюса Томаса Клипера сапоги, две шпажки, три пары башмаков, перевязь золотая шитая, ценою всё 19 р. Покупал сокольник Афанасий Протасов».

Патрик Гордон, как один из самых преуспевающих кукуйских коммерсантов, тоже занимался поставками в царский гардероб. Сделки с казной на государевы наряды порой были немалые. Так, шотландец «одарил» Петра I потешным кафтаном для торжеств из «сукна осинового с колнером» (то есть воротником). Кафтан был «холодный, пуговицы алмазные в золоте». Драгоценных пуговиц на царском иноземном кафтане было шесть, пришитых наикрепчайшими суровыми нитками.

Патрик Гордон, как приверженец католицизма, многократно обращался к царю с просьбами открыть в Москве, в Немецкой слободе, костёл Римской церкви с приглашением туда папских священников. Но Пётр I не решался дать на то согласие, опасаясь серьёзного противодействия православных иерархов. К тому же он опасался «официального» проникновения на Русскую землю иезуитов, которые оставили на ней след в Смутное время столетие тому назад.

Католические священники всё же пребывали на Кукуе не в единственном числе. 2 июля им было повторено приказание выехать из Москвы в свои пределы. Через десять дней ксёндза Терпиловского пришлось высылать из пределов Русского царства силою, под стражей.

Крепилась личная дружба Патрика Гордона не только с самим самодержцем, но и с его влиятельной роднёй. Так, генерал вместе с царём приезжал поздравлять князя Фёдора Юрьевича Ромодановского с рождением сына Михаила. Шотландец подарил «родительнице» дорогую саблю в ножнах, украшенных драгоценными камнями, стоимостью около 40 фунтов стерлингов. Даря клинок, он сказал княгине Ромодановской:

   – Я имел честь оборонять город Чигирин от султанского великого визиря вместе с боярином и воеводой Григорием Григорьевичем Ромодановским. Могу засвидетельствовать его генеральские таланты. Надеюсь, в будущем ваш сын Михаил Ромодановский тоже прославит себя на воеводстве.

Пётр I, приподнёсший от себя княжеской чете большое серебряное блюдо с позолотой, добавил к сказанному:

   – Подрастёт ваш Михайло – возьму его в Преображенские бомбардиры. Ещё никто из князей Ромодановских офицерского чина не знал. А воевод и бояр было в истории предостаточно...

Являясь неофициальным, но признанным главой Немецкой слободы, Гордон оказывал большое влияние на духовное развитие молодого российского самодержца. Именно через генерала царь познакомился с Немецкой слободой, куда он зачастил с апреля 1691 года. Для него устраивались там пиры и фейерверки, с ним беседовали о войне и политике, торговле и культуре.

Частые встречи с Гордоном как бы заменяли царю чтение газет и книг, которые генерал постоянно получал из многих стран Западной Европы, расширяли кругозор Петра I, наводили его на новые мысли в управлении царством. Шотландец регулярно снабжал государя книгами из своей домашней библиотеки, в том числе по военному делу, истории, географии. Нередко по просьбе царя он выписывал ему новые книги из-за границы. Случалось, что самодержец запросто сам приезжал к генералу за какой-нибудь книгой.