Текст книги "Четырех царей слуга"

Автор книги: Алексей Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 34 страниц)

На прощание архимандрит Амвросий напутственно сказал гостям – царским воинам:

– Идите и ратуйтесь с турками на славу. А мы с братией будем денно и нощно молиться за вас перед Господом Богом и всеми русскими святыми угодниками...

Вечером флотилия проплыла мимо следующего маленького Шатрицкого монастыря, в котором тогда было всего четыре монаха. Река Тихая Сосна служила в конце XVII столетия южной границей заселённых мест Московского царства. Дальше потянулись безлюдные степи – до самых городков донского казачества: Решетов, Вешки, Хопёр, Медведица, Клецкой, Перекопский, Кременной, Ново-Григорьевский, Старый Григорьевский, Иловля, Качалин, Паншин...

В столице казачьего войска Донского была сделана остановка – поджидали царский речной караван. Гордон расположил свою флотилию в версте выше Черкасска. 15 мая он пушечной и ружейной пальбой со всех судов и из города встречал прибывшего государя:

«В 4 часа пополудни прибыл его величество с 4 галерами и бросил якорь у города. Я следовал за ним в своей лодке, мог взойти на его галеру только после того, как был брошен якорь; я был очень дружественно принят и угощён».

Первое, чем поделился царь со своим наставником, были его впечатления от хода галер по воде. Действительно, галерный отряд проделал путь из Воронежа к Черкасску всего за 13 дней, тогда как гордоновская флотилия, шедшая на вёслах и под парусами, – ровно за три недели.

Дело казаков атамана Фрола Минаева

Однако стоянка в Черкасске не затянулась. Утром 17 мая к Гордону на его генеральский струг прибыл царский денщик Алексашка Кикин с приказанием за сутки подготовить флотилию к отплытию под Азов. Обеспокоенный Пётр Иванович прибыл на галеру «Принципиум». Там он застал атамана Фрола Минаева и нескольких казаков, судя по виду только что прискакавших издалека.

   – Ваша милость, – начал государь, – казаки весть принесли. При устье на взморье встали два султанских корабля. Разгружают для азовцев припасы. Надо помешать тому. А будет для того удобный случай – взять турецкие корабли на абордаж.

Генерал был в душе рад, что начинается настоящая война. Поклонившись монарху, ответил:

   – Будет исполнено всё по воле вашего величества. Мои струги готовы продолжить путь...

Пётр, которого весть о появлении в устье Дона вражеских парусников побуждала действовать энергично и напористо, прервал генерала:

   – Стругов твоих, Пётр Иванович, для такого дела будет мало. Вот мой любезный атаман даст тебе конных казаков. Задача твово полка – закрыть под крепостью море для азовского паши. А против тех парусников пойду я сам на каторгах. Мне будет сподручнее...

Прибывший под Азов гордоновский отряд был встречен пушечной и ружейной пальбой с каланчей. Пристав к берегу» русские заняли небольшой, сооружённый в прошлом году вблизи башен форт и стали его расширять. В укреплении ставился сильный гарнизон до трёх тысяч человек, на валу были поставлены пушки. Остальные войска своего «полка» генерал пока оставил на стругах или расположил на ближайших речных островах.

После этого Патрик Гордон вернулся к каланчам, где нашёл уже прибывшего царя и его галеры. По этому поводу в дневниковой записи говорится следующее:

«Я поехал с ним к форту и затем к моей лодке (стругу), где было совещание с боярином Ф. А. (Фёдором Алексеевичем) Головиным и с донским атаманом о плане его величества напасть на два стоящих ниже Азова на рейде корабля».

Совещание закончилось тем, что Пётр взял один из гордоновских солдатских полков и, разместив его на девяти галерах, отплыл к речному устью. Царскую флотилию сопровождали донские казаки на четырёх десятках мореходных лодок, в каждой из которых размещалось человек по двадцать.

На следующий день царь неожиданно для Гордона возвратился к нему с галерами. Оказалось, что на взморье стояли не два турецких корабля, а целый султанский флот, состоявший из нескольких десятков вымпелов. Сторожить его действия в камышах и среди островов осталась лодочная флотилия донских казаков.

Пётр I при таком соотношении сил счёл откровенно безрассудным предпринимать нападение на морского неприятеля. Патрик Гордон видел, насколько сильно огорчён этой неудачей и мрачен государь. Шотландец постарался успокоить монарха-полководца:

   – Мой государь, будем считать, что ваши каторги провели рекогносцировку неприятельского флота. Скорые дни покажут, где пройдут первые баталии – на суше или на море. Но будет ваше величество обязательно с большой викторией.

Пётр, при любой неудаче не терявший присутствия духа, ответил участливому любимцу:

   – Войну хотелось бы начинать со знатной победы, ваша милость. А то на Москве бояре и людишки ждут её с прошлого ещё года.

Помолчав, Преображенский бомбардир Пётр Алексеев словно вслух подумал о заветном:

   – Хорошо, если бы эта виктория случилась сперва на воде, а не на суше, в здешней степи. Такие победы Москва уже знавала...

Патрика Гордона не обмануло предчувствие скорой виктории. И «виной» тому стали неугомонные на большой и малой войне донские казаки. Огромного вражеского флота они на своих низкосидящих в воде лодках никак не убоялись.

Прибытие авангардных сил русской армии к Азовской крепости ознаменовалось первой внушительной победой – на воде. Донские казаки под предводительством своего войскового атамана Фрола Минаева смело напали на своих мореходных лодках на турецкий флот, стоявший близ устья Дона. Из 18 турецких галер и 24 малых парусников казаки сожгли 24 корабля. Ещё 6 неприятельских судов укрылись под защитой азовских крепостных стен, а остальные спаслись бегством в открытое море.

Морская виктория на Азовском взморье произвела на самого Патрика Гордона сильное впечатление. Он так описывает в «Дневнике» те достопамятные события Второго Азовского похода:

«...Отряд турецкой конницы и пехоты вышел из водяных ворот (Азовской крепости) и вскоре после полудня вернулся с 800 людьми, которых высадил стоящий на рейде флот. Незадолго до вечера галеры двинулись обратно вверх по реке. Около полуночи на (русские) суда прибыл сам командующий. Так как оказалось, что вражеский флот состоит из 30 или 40 галер разного вида и размера, вести атаку большими судами сочли слишком рискованным. Казаки на небольших лёгких судах встали на одном из устий Каланчи за островом в ожидании удобного момента для получения преимущества над турками. Это и удалось незадолго до вечера, когда вражеские грузовые суда двинулись сквозь мелководье в поисках протока для выхода из реки; галеры же стояли далеко в море.

Казаки тайно вышли из своего укрытия и на большой скорости двинулись к неприятельским судам, хотя и потеряли сколько-то времени на перетаскивание лодок на 300-400 саженей по мелководью. Тем временем турки, заметив столь решительно надвигающихся казаков, принялись сбивать суда вместе и готовиться к обороне. Но казаки налетели так быстро, что у тех не осталось времени выстроиться в боевой порядок; они попрыгали в лодки и бросились спасаться на галеры. Казаки взобрались на ближайшее судно, бросились хватать добычу и потому замешкались. Это позволило нескольким турецким кораблям отойти, а 6 из них поднялись по реке к городу.

Казаки забрали привезённые для уплаты жалованья гарнизону 50 тысяч дукатов и все лучшие вещи, подожгли суда (из них 3 больших и 10 малых) и увели одно гребное судно, ушколу. Много турок было убито, 27 взято в плен. Добыча составила 700 пик, 600 кривых турецких сабель, 400 турецких пищалей и мушкетов, 8000 тюков сукна и много суконной одежды, изрядное количество провизии: сухари, мука, табак, крупа, бекмес (сироп), уксус, а также ядра, много пороха, ручных гранат и бомб...»

Ушкола была гребным мореходным судном, которое могло ходить и под парусом. Её экипаж составляли стамбульские янычары, которые не смогли отбиться от идущих на абордаж донских казаков.

Царь Пётр, приехав к Гордону на его генеральский струг, восторженно рассказывал ему об этой приятной вести. Действительно, было чему радоваться во всей царской армии:

   – Мой генерал! Виктория! На море! Фрол Минаев сей час был у меня на «Принципиуме». Рассказывал о деле и взятой добычи. Награда за то будет ему царская. Часть взятого у турок отдам его казакам...

По случаю победы в русском стане палили из пушек и ружей. Царь не утерпел и на галере вышел к месту морского боя – посмотреть на остовы сожжённых турецких судов. Генерал Гордон получил от него приказ: выйти со своей флотилией и полками в устье Дона.

Проплыв с осторожностью всю ночь, генерал-инженер на рассвете 22 мая достиг устья реки Каланчи. Там он застал государя, пирующего среди казачьей старшины. Казаки тем временем шумно занимались дележом взятой богатой добычи. Атаман Фрол Минаев на радостях подарил шотландцу турецкий ковёр, взятый из капитанской каюты одного из неприятельских судов:

   – Господин генерал! Так ты мне люб по азовским делам, что не могу тебя не порадовать. Вот тебе мой подарок. Учти, что этот дивный ковёр есть часть моей добычи на море...

Патрику Гордону восточный ковёр понравился. Пришлось отдариваться перед казачьим атаманом. Он подарил ему настоящий шотландский палаш – из хорошего железа, тяжёлый, в кожаных ножнах, с костяной рукояткой, отделанной серебром:

   – Ты шотландских гор, мой атаман, не видел. А в них горцы воюют издревле не саблями, а вот такими палашами...

Таким подарком гостеприимный атаман Фрол Минаев, понимавший толк в хорошем оружии, украшавшем во множестве стены комнат его дома в Черкасске, остался доволен. Он приказал принести на генеральский струг от себя трофейный мешок сарацинского зерна (риса) и мешок сушёного винограда, тоже добытого у османов.

Однако через несколько дней оказалось, что потери турок на море оказались несколько меньше, чем на радостях атаман показал царю-батюшке. Но при всём при том донцы захватили действительно богатую добычу: 300 пушечных бомб, 500 копий, 5 тысяч ручных гранат, 86 бочек пороху и немало провианта и сукна. Всё это вместе с 800 султанскими пехотинцами и жалованьем от султана в золотой и серебряной монете предназначалось азовскому гарнизону.

Петровские галеры, казачьи лодки и гордоновские струги перекрыли донское устье. Генерал-инженер расположил было часть своих солдат и стрельцов с пушками на островах, но подул западный ветер, и низенькие острова стало затапливать водой. Пришлось спешно грузить людей с орудийными расчётами и поставленными было палатками обратно на суда. Знакомство с Азовским морем доставило шотландцу не самые приятные минуты, и потому он записал в «Дневнике»:

«После обеда подул столь сильный ветер с моря и так поднял воду, что мы были принуждены снять наши палатки и возвратиться на лодки. При постоянно повышающейся воде вечером лодки сильным ветром гнало на берег, так что мы эту ночь провели в большой опасности».

Чтобы надёжно пресечь сообщение азовского гарнизона с морем, Пётр приказал «генералу-инженеру» соорудить в самом донском устье форт. Тот, сам выбрав место, энергично принялся за дело, и вскоре полевая крепостица одним своим видом стала устрашать капитанов турецких судов, пытавшихся войти в устье реки.

Царь, первые дни проводивший почти всё время на галерах среди преображенцев, прибыл посмотреть на фортификационные труды генерал-инженера. Хотя земляные работы были ещё далеко не окончены, он остался доволен.

В эти дни к отцу прибыл его сын, полковник Яков Гордон, командовавший отрядом из трёх тамбовских солдатских полков. Русская армия собиралась на подступах к Азовской крепости во всей своей силе. Теперь, после закрытия устья Дона от турецкого флота, вражеский гарнизон был окончательно заперт в стенах города.

Утром 28 мая царь Пётр I отдал указ генералам, которые собрались в его каюте на «консилию»:

– Полки и судовые караваны подвести к самой крепости. Начать осаду Азова с его обложения. Войскам занять прежний лагерь...

Вторая осада турецкой крепости

28 мая началась вторая осада Азова – твердыни Оттоманской Порты на северо-восточной оконечности её границ.

Первыми к крепостному городу подступили солдатские полки генерала Карла Ригемана и отряд донских казаков под командой походного атамана Лукьяна Савинова. Пока русские стали устраиваться походным лагерем, турки сделали сильную вылазку. Однако донцы её не проспали и удачно отбили вражеское нападение. Янычарам пришлось несолоно хлебавши спешно отступать к крепости под защиту её пушек. Расходившиеся донцы гнали неприятелей почти до самого городского рва, и атаману Савинову стоило немалых трудов придержать их, чтобы не пострадать от пушечных залпов.

Прибытие под стены Азовской крепости трёх тамбовских солдатских полков под начальством Гордона-младшего отбило у азовского паши желание повторить вылазку против стана донских казаков. Тамбовцы издали кричали разодетым во все цвета радуги янычарам, густо толпившимся на валах бастионов:

   – Суньтесь ещё раз к нам – попробуете штыка-молодца!..

   – Это вам не прошлый раз, когда стрельцы московские в караулах днём и ночью, как на печи, спали...

   – Выходите! Воронье ещё раз праздничный стол от нас получит. Смотри, сколь вас побито в поле...

Турки на сей раз старались отмалчиваться, не задирать русских. Причина тому была одна: на азовский гарнизон самым удручающим образом подействовал один внушительный вид петровской судовой рати. Сам паша молча взирал, как на хорошей скорости пушечные галеры на вёслах и под парусами проходили мимо города по Дону, держа путь к морскому взморью.

Пётр приказал Патрику Гордону оставить в выстроенном за считанные дни у речного устья форте стрельцов, а самому с солдатами-бутырцами прибыть под город-крепость Азов. 4 июня шотландец записал в «Дневнике»:

«Ко мне пришёл его величество и сказал мне, чтобы я шёл в лагерь, оставив два стрелецких полка в форте. Вскоре после полудня я отплыл с Бутырским полком и вечером достиг лагеря... куда потом прибыл и его величество. Было обсуждение, как расположиться перед городом и как его осаждать».

На « консилии» Пётр, так мало похожий на себя в Первом Азовском походе, говорил строго и требовательно: Азов-город блюсти с поля и с Дона. Лагеря разбивать на прежних позициях. Землекопам выходить в поле на работы с первыми петухами. Ханскую конницу стеречь конными дозорами на несколько вёрст в степь. Смотреть за турками в крепости во все глаза – чтоб не учинили нам какого-либо воровства...

Обращаясь к генералиссимусу Алексею Семёновичу Шеину и генерал-инженеру Патрику Гордону, царь сказал:

   – Вам, господа боярин да генерал, осмотреть крепость со всех сторон. Рекогносцируете её и обо всём мне скажите в завтрашний день.

   – Слушаемся, ваше царское величество.

   – Ваше слово о ней я хочу услышать до полудни. Оно для меня весьма важно...

Генералиссимус Шеин вместе с генерал-инженером объехали крепость в сопровождении сильного конвоя. Турки, усмотрев в сотне конных людей знатных чинов, не раз стрельнули по ним из пушек. Но всё неудачно, с недолётом. Воевода с Гордоном на местности наметили размещение прибывающих полков и места возведения осадных укреплений и артиллерийских батарей. Войск на сей раз под Азов пришло заметно больше, и посему осадная линия выглядеть должна была более внушительно – и для себя, и для турок, севших в осаду.

Общее расположение русских войск, осаждавших Азов с суши в 1696 году, получило такой вид: крайний левый фланг, примыкавший к речному берегу ниже крепости, заняли донские казаки под командованием Лукьяна Савинова; правее, рядом с ними, стали солдатские полки генерала Ригемана; далее расположилась главная квартира генералиссимуса Алексея Семёновича Шеина с «московскими чинами», далее расположился корпус Головина. На самом крайнем правом фланге у самого Дона встал гордоновский «полк».

Остальные войска расположились позади осадной линии или в местах стоянки речной флотилии. Позже других прибыли казачьи полки с Украйны под начальством наказного гетмана черниговского полка Якова Лизогуба. Это были гадяцкий, лубенский, прилуцкий и два «охотских» – конный и пеший полки.

Последними под осаждённый Азов прибыли 500 яицких и саратовских (волжских) казаков. Последние оказались очень полезными в борьбе с налётами подошедшей вскоре крымской конницы. Степь они знали отменно, а ещё лучше – правила набеговой войны в ней. И по сей причине «много нашим ратным людям помоги подали».

7 июня генералиссимус и ближний боярин Алексей Семёнович Шеин издал с одобрения «капитана Петра Алексеева» указ по всем полкам. В нём требовалось:

«...чинить над турским городом Азовом всякий промысл днём и ночью, вести шанцы, в шанцах делать раскаты, а на раскатах ставить большие пушки, галанки, мозжеры и полковыя пищали».

На следующий день, 8 июня, в штаб-квартире главнокомандующего по случаю начала осады было отслужено молебствие. Патрик Гордон, как ревностный католик, и на сей раз не присутствовал на православном воинском богослужении, отделавшись тем, что преподнёс Петру I длинную тираду пожеланий прославиться как венценосному полководцу:

– Ваше царское величество, все монархи просвещённой Европы брали пример с Александра Македонского, ставшего Великим за свои полководческие труды в большом и малом деле...

Началось устройство апрошей к Азову, причём для этой цели приспосабливались старые, прошлогодние траншеи. Османы проявили удивительную беспечность, не засыпав и не разрушив сооружения русских во время первой осады крепости, проведя лишь ремонт крепостных укреплений. Это облегчило русским войскам инженерную подготовку к осаде города.

Генерал Гордон руководил всеми осадными работами, постоянно докладывая царю о их ходе. Их ходом оба были довольны. Шотландец высказал немало слов удивления беспечности турок и их паши, которые словно ждали неприятеля в гости. В своём «Дневнике» под числом 9 июня он записал:

«Вечером мы все отправились к старым траншеям и улучшали их...»

Записи свидетельствуют, что на сей раз земляные работы велись энергично и старательно. Собственно говоря, землекопам приходилось в основном заниматься реставрационными работами, поскольку зима с её ветрами и дождями не наделали больших бед в прошлогодних сооружениях. Между осадными траншеями «полков» проводились соединительные линии, возводились редуты и батареи, на которых устанавливались пушки. Осадную артиллерию и огневые припасы к ней выгружали с судов на речной берег на виду всего Азова.

Безвестный автор из числа московских служилых людей, участник Первого Азовского похода, писал в первопрестольную столицу в первые осадные дни:

«И по сие число (13 июня) кругом Азова, что от каланчей от Дона с горы и по другую сторону к Дону, шанцами дошли. А фуркаты (вероятно, галеры князя Трубецкого. – А. Ш.) и достальный третий караван (шаут-бейнахта Бальтазара де Лозьера) пришёл и стоит у каланчей, и чаем, что на взморье пойдут (де Лозьер) тотчас для того, что вода прибылая с моря есть. А за Доном в городке, что в прошлом году сидел князь Яков Фёдорович Долгорукий, войска нашего нет (форт был занят через несколько дней) для того, что через Дон моста ещё не сделано. И в этот городок присылают из Азова на ночь, сказывают, что будто человек по сту. А мост через Дон Делают на стругах, а ширина поперёк моста 4 сажени трёхаршинных».

Крымская конница числом в тысячу всадников под водительством Нареддин-султана попыталась было помешать ходу осадных работ. 10 июня на рассвете она нанесла сильный удар по русскому стану от реки Кагальник. Но вышедшая ей навстречу поместная дворянская конница, калмыки и казаки отразили нападения во всех местах.

Разгром нападавших был полный. Крымчаков гнали почти десять вёрст по степи до самой реки Кагальник. Сам Нареддин-султан едва спасся бегством, будучи ранен стрелой, пущенной в него молодым калмыцким наездником Дигилеем, получившим в награду от царя золотой червонец. Было взято в плен несколько ханских воинов, среди которых оказался знатный мурза, молочный брат султана Бек Чурубаш. Он и показал на допросе, что на помощь азовскому гарнизону морем должна скоро прибыть корабельная армада.

Гордоновские стрельцы, сидевшие в крепостице в донском устье среди камышей, сослужили-таки хорошую царскую службу, взяв несколько «языков». Азовские лазутчики, которые хотели пробраться к морю по реке, оказались, на удивление, людьми многознающими. Они и сообщили, что со дня на день ожидается прибытие под Азов сильного султанского флота. И что в осаждённой крепости янычары и паша «помощи скорой себе чают». Их показания подтвердили и пленные крымские татары, захваченные во время одного из налётов на русские дозоры.

Пётр сразу же собрал «консилию» из генералитета. Она проходила на лефортовском струге, поскольку генерал и адмирал был болен. Решался один вопрос: что делать с вражеским флотом, если его адмирал – капудан-паша – попытается подать азовскому гарнизону помощь. Мнение Патрика Гордона было таково:

   – Надо прикрыть берега Дона пехотой. Для большей надёжности держать там несколько солдатских полков с полевыми пушками. Не дать туркам высадить вблизи города янычарский десант.

Его мнение одобрил и государь, и главнокомандующий боярин Алексей Семёнович Шеин:

   – Генерал-инженер прав. Помощь азовским туркам может прийти только с моря. Сейчас ханских конных татар в крепость и плётками не загонишь. Степняки в осаду не сядут.

Выслушав всех, кто брал перед ним слово, Пётр приказал генералу и адмиралу Францу Яковлевичу Лефорту:

   – Тебе, господин адмирал мой, такой указ. При появление флота турок все галеры отослать в устье Дона. И быть им там готовыми к морской баталии вместе с лодочной флотилией донских казаков. Но в открытое море против парусных кораблей не выходить, держаться подле берега...

Франт Лефорт, соглашаясь, склонил голову. Царь, посмотрев на своего фаворита, добавил:

   – Тебе, мой любезный Франц Яковлевич, в море не ходить. Должен вылечиться – на нынешней войне ещё многое успеешь совершить. Дай только Бог тебе доброго здравия...

Действительно, очень скоро к устью реки подошёл многочисленный султанский флот. Его приближение к берегу было замечено дозорными из русского лагеря, а значит и со стен Азовской крепости, 14 июня. Патрик Гордон в дневниковых записях рассказывает о событиях того дня:

«Утром я был в траншеях и сделал все необходимые распоряжения. Затем мы заметили несколько турецких галер, которые шли к рейду и вскоре в достаточном отдалении бросили якорь. Мы поехали на холм на реке Кагальник, чтобы рассмотреть их лучше, и увидели 16 больших кораблей и значительное число меньших, которое мы точнее определить не могли. Этот флот был приведён турначи-пашой (младший начальник янычарского корпуса в Стамбуле. – А. Ш.) и имел на борту 4000 пехоты, которые должны были быть переправлены в город. Мы решили послать четыре пехотных полка в виде гарнизона в форт на той стороне Дона. Команда над этим отрядом была поручена полковнику Левистону. Было далее решено, что мы, если турки станут высаживать свой резерв, выступим и пойдём против них с 10000 пехоты и со всей нашей конницей».

Но при виде русских судов, развернувшихся для морского боя перед устьем Дона, турецкие корабли подняли якоря и ушли в открытое море. Но перед этим шагом турначи-паша всё же попытался высадить янычарский десант на 24 лодках на берег и обстрелял русские суда «сильной стрельбой» из корабельных пушек. То и другое каким-либо значимым результатом не ознаменовалось.

Дальнейшие события под Азовской крепостью развивались с катастрофической быстротой для турецкого гарнизона. Паша и его воины в бессилии взирали, как перед городом вставали на позиции одна за другой артиллерийские батареи. Вылазки из крепости ни ночью, ни днём успеха не имели. На сей раз «полковые» генералы позаботились о сильных, а самое главное – бодрствующих караулах. Гордоновская прошлогодняя наука Лефорту и Головину даром не прошла.

По совету своего наставника в военном искусстве Пётр стал со всей царской строгостью «испрашивать» своих генералов о караульной службе. Обычно это происходило так:

   – Господин генерал, от какого полка и сколько людей у тебя на ночь становится в караул?

   – Кто командует солдатами в передних апрошах?

   – Был ли ты, ваша милость, самолично в карауле для его проверки? Али нет? Если нет, то почему, ваша милость?..

Гнев не оставлял азовского пашу и Нареддин-султана. Особенно последнего. Хан из Бахчисарая требовал от него побед и пленников, пленников для продажи на невольничьем рынке в Кафе. Однако вылазки из крепости удачами не блистали, а нападения крымской конницы из степи успешно отбивались. Пленные были для продажи, но в таком мизерном числе, что Нареддин-султан об этом даже не решался доносить хану, чтобы не быть осмеянным среди его спесивых бахчисарайских мурз.

16 июня, когда инженерные осадные работы были завершены и батареи изготовились для стрельбы, в Азов был направлен парламентёр с письменным предложением о сдаче. Когда на «консилии» обсуждали текст с условиями почётной сдачи азовского гарнизона, которому обещалась личная неприкосновенность и сохранность личного имущества, Пётр I сказал:

   – Надо напомнить туркам о судьбе Казикерменской крепости. Тогда они сговорчивее будут.

В ходе Первого Азовского похода гарнизон этой османской крепости в низовьях Днепра отказался сдаться на почётных условиях. Тогда её взяли штурмом и в ходе ожесточённого рукопашного боя турки были нещадно уничтожены.

Но русского парламентёра-казака азовские сидельцы встретили ружейными и пушечными выстрелами. Тогда началась общая бомбардировка вражеской крепости, причём интенсивная; палили ядрами пушки, мортиры стреляли бомбами. В подзорные трубы было хорошо видно, как ядра вредили бастионам, простым глазом – как взрывались то там, то здесь бомбы. Вспыхивали от их разрывов пожары.

Пётр с генерал-инженером в тот день до позднего вечера находился на одной из осадных батарей. Царь вновь демонстрировал себе и окружающим высокое искусство бомбардира, сделав немало метких выстрелов из мортиры крупного калибра. Осадня война продолжала оставаться для него «огненной потехой». Он уже поучал других:

   – Бомбы метать стараться надо в одно место. Тогда не только един шум будет, а и рушение бастиона...

   – Запоминать надо прилежно, сколько пороху в заряд сыпешь. Тогда не будет недолётов и перелётов...

   – Пострелял достаточно и дай мортире остыть. Не то разорвёт её и людей вокруг побьёт. Как на соседней батарее вчерась было...

Гордон за числом 16 июня так описывает в «Дневнике» те события, которые повлекли за собой бомбардировку Азовской крепости:

«Соорудив 9 батарей разного калибра и 4 батареи мортир и проложив коммуникации между апрошами, рассудили, что имеет смысл попробовать склонить город к сдаче: ведь из города так и не раздалось ни единого выстрела тяжёлых пушек, хотя противник и не переставал вести огонь. Так что с казаком, знавшим турецкий, послали письмо по-русски с переводом. Там, откуда он собрался идти, стали размахивать белым флагом. Казак отправился, но турки принялись по нему стрелять, и он вернулся. Так повторялось ещё дважды, но всё напрасно.

Тогда белый флаг заменили на красный, и тотчас же со всех батарей ударили пушки и полетели бомбы. Это вызвало в городе большой переполох, как нетрудно было заключить по донёсшимся оттуда ужасным крикам и стенаниям. Христиане вели огонь из тяжёлых орудий до ночи и всю ночь. Бомбы причинили большие разрушения и опрокинули несколько неприятельских орудий».

Огонь русской артиллерии оказался на редкость удачным – крепостные орудия замолкали одно за другим. В городе начались многочисленные пожары. Душой осадных работ, блокирования крепости и её бомбардировок был сам царь Пётр Алексеевич. «Первый бомбардир» бывал на кораблях и в траншеях, стрелял по Азову из орудий самых разных калибров, не страшась появляться на виду у неприятеля.

Генерал-инженер Патрик Гордон постоянно находился в окружении государя, и тот часто обращался к нему за различными советами, касающимися ведения осады. То же самое делал и генералиссимус Алексей Семёнович Шеин, годный для воеводства, но мало смысливший в законах осадной войны и фортификационного искусства. Надо отдать должное главнокомандующему Большого полка – он умел слушать добрые советы и потому не принимал опрометчивых решений, которые ко всему прочему требовали одобрения «капитана Петра Алексеева». Шотландец же в таких разговорах об Азове настойчиво твердил одно:

   – Крепость надо брать правильной осадой...

   – Бомбардировать мощно и денно. Даже ночью. Даже в дождь и ураган с моря...

   – Вести апроши к городскому рву и засыпать его местами...

   – Делать минные подкопы. Делать это незаметно для турок...

   – Всё должно быть так, как ведётся в серьёзной войне. Неприятель же наш не слаб силой...

Общеизвестно, что позднее всероссийский император Пётр Великий приписывал взятие Азовской крепости именно доблести и инженерному искусству своего наставника-шотландца. Безусловно, это было некоторым преувеличением заслуг генерал-инженера Патрика Гордона во Втором Азовском походе. Но воистину его роль оказалась в том деле просто огромной.

Турецкий гарнизон упорствовал, отстреливаясь от русских батарей. По интенсивности пушечного огня нетрудно было заметить, что огневых припасов у него имелось предостаточно. На взморье маячил султанский флот – турначи-паша, исполняя волю султана, даже и не думал покидать азовские воды. В степи таилась татарская конница крымского хана. Нураддин-султан своими нападениями постоянно держал осадный лагерь русских в напряжении.

24 июня генерал-инженер вместе с Петром стал очевидцем конного боя на лугах близ каланчей. Вынесшаяся из степи татарская конница стала «задираться» с русской, дворянской. При этом Нураддин-султан применил привычную хитрость степняков, на которую не попадались разве что казаки. Ханские воины, выпустив рой стрел, разом развернулись и понеслись в степь. Их стали сгоряча преследовать.

В степи крымчаки неожиданно развернули своих коней и напали на преследователей, погнав их к каланчам. Причина поражения русских крылась в том, что дворянская конница преследовала бегущих от них османов в полном беспорядке, не соблюдая воинского строя. Что и привело к замешательству среди московских конников.

Конная стычка в степи дорого обошлась русской конной сторожевой заставе. В схватке было убито девять, ранено двадцать один и попало во вражеский плен восемь дворян московского чина, то есть царских стольников, стряпчих, столичных дворян и жильцов.

Видевший схватку в поле с вершины одной из каменных башен, Пётр Алексеевич с нескрываемым огорчением сказал стоявшему рядом с подзорной трубой в руке генерал-инженеру: