Текст книги "Четырех царей слуга"

Автор книги: Алексей Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)

Во время голицынских Крымских походов был среди начальных людей, командовал полками Новгородского разряда. В столкновениях с войсками крымского хана выказал бесстрашие и умение командовать ратью. Когда началась борьба между Софьей и Петром Алексеевичами за шапку Мономаха, встал, хотя и не сразу, на сторону последнего.

То, что первым российским адмиралом стал именно швейцарец Франц Лефорт, а не кто-либо другой, можно объяснить только прихотью самого самодержца. К слову сказать, он давно хотел порадовать своего бескорыстного друга-фаворита какой-нибудь высокой должностью. Так что случай на то ему представился. Разумеется, адмиральское звание для женевца было не чем иным, как только почётным.

Строительством флота государства Российского государь занимался самолично. И все приглашённые им для этого дела иноземцы были только исполнителями его царской воли.

Для того чтобы блокировать крепость Азов с моря и перевозить войска по рекам, в Воронеже, Козлове, Добром и Сокольске 20 000 плотников торопливо сооружали к началу навигации 1300 стругов длиной по 14—18 сажен и шириной до 3 сажен. Струги были невысокие по борту, без палубы. Кроме того, по царскому повелению строилось 300 больших лодок и сотня плотов.

Работы всюду велись от восхода и до заката. Царские стольники Григорий Титов в Воронеже, Константин Кафтырев в Козлове, Селиверст Огибалов в Добром и Кузьма Титов в Сокольске покоя не знали, держа отчёт перед самим царём-батюшкой.

В селе Преображенском строили 23 галеры, которые предстояло в разобранном виде доставить в Воронеж. Доставленная из Амстердама галера стала «учебным пособием» для русских корабельных мастеров. Своё дело они знали отменно – сработанные ими мореходные суда бороздили северные моря, ходили по Волге и бурному в непогоду Каспию. Поэтому строить галеры по образцу иноземной им не составило большого труда. Размеры же были внушительны: длина около 125 футов, наибольшая ширина около 30 футов, 36 весел. На галере с экипажем в 133 человека имелись три медные пушки.

Пётр во всяком деле по строительству флота старался приложить свою руку. Трудился он без устали. Как ни странно, при сем часто присутствовал сухопутный генерал Патрик Гордон с адмиральским чином. Он нужен был молодому монарху и как добрый советчик, и просто как человек, который мог высказать слова одобрения без всякой лести и заискивания перед самодержцем.

В один из начальных январских дней Пётр пригласил генерала к себе в Преображенское, чтобы показать пиловальную мельницу. Она денно и нощно работала, и доски, сработанные в дворовом царском селе, без промедления отправлялись в Воронеж.

Водя по лесопильной мельнице, государь с увлечением говорил Патрику Гордону:

   – Смотри, ваша милость, корабельная доска получается не хуже, чем на пиловальных мельницах Амстердама. Сам осмотрел их на привезённой галере. Только надо подсушить доски, а время торопит...

   – Железа не хватает для судов новостроящихся. Приказал по уездам все железоделательные заводы посланным сержантам из преображенцев да семёновцев осмотреть. Где какое железо найдут – так моим указом всё вчистую отправляется в Воронеж...

   – Вёсла делать начали – одна беда. Вызнал от поморских корабелов, что нужно ясеневое или вязовое дерево. Обязал воевод – теперь везут нужное из Тульского и Венёвского уездов...

   – Из Москвы на верфи везут многое. А дороги – одна грязь непролазная. Весна на дворе. Пришлось указать местным начальным людям, что не исполнят указы с подвозом грузов на верфи, то будет им от меня всякое разорение и смертная казнь за оплошку и нерадение. На царской службе радеть надобно...

   – В воронежском селе Ячево, в пристанном дворе устроил государев шатёр на Воронеже. Теперь оттуда корабельные дела ведаю. Дел, как слов, полный рот...

Патрик Гордон слушал большей частью молчаливо, лишь иногда вставляя в беседу свои слова:

   – Царские слуги должны знать волю своего господина, ваше величество...

   – Нужны будут гребцы на каторги – дам своих бутырцев, вёсельников. Отберу солдат самых крепких, не ленивых в работе. Только прикажи, мой государь...

С таким флотом галерным и венецианским адмиралам не стыдно в море Средиземное выйти...

На последнее царь ответил не без гордости за новостроящийся в Воронеже Донской флот:

   – Погоди, мой любезный Пётр Иванович. Дай срок. Свои адмиралы, российские, поведут в море корабельные и галерные флоты. Война на море с турецкими мореходами у Москвы ещё вся впереди. Азов и море за ним – только начало нашего государева дела...

«Морской караван» царя Петра

Пётр I с присущей ему энергией занимался подготовкой Второго Азовского похода. Он понимал, что новая неудача сделает его посмешищем для всей Европы. Шутка ли сказать, Московское царство во второй раз не смогло взять турецкую крепость на окраине Блистательной Порты. Так османы называли свою державу. Что и говорить, Азовская крепость по европейским меркам к числу современных не относилась. Да и помощь из Стамбула морем могла подоспеть ей не сразу. Не случайно в разговоре один на один царский наставник в военном деле, познавший военную силу турок по Чигирину, со всей откровенностью сказал государю:

   – Ваше величество, Преображенские и кожуховские воинские упражнения уже далеко позади. Азов – вот слава полководца для монарха с королевской или царской короной. Армия, которая возьмёт силой эту крепость, победно пойдёт и дальше.

   – Ваша милость, мой генерал, разобьюсь, но добуду шпагой Азов. Иначе в Европе чести мне не видать.

   – Возьмёшь, мой государь. На сей раз верно возьмёшь. Порукой тому тебе моё солдатское слово.

   – Солдатское слово? Но Пётр Иванович ещё у моего батюшки ходил в генералах!

   – Генерал – тот же солдат на службе царского величества. Солдат, но только в высоком звании, дарованном ему государем. Потому и служу я с сыновьями Москве по-солдатски верно, как служил бы монарху в своей Шотландии...

Москва давно не видела таких военных приготовлений, как в начале 1696 года. В Преображенское стекались вольные «охочие» люди, беглые мужики, хотевшие записаться в солдаты. Если новобранцы были семейные, то их жён и детей поселяли в селе, которое давно уже напоминало солдатскую слободу.

Один за другим следовали царские указы о наборе войск, строительстве флота, новых налогах и денежных сборах с тяглового населения, наказании виновных за нерадение государеву делу, новых высоких назначениях.

Все эти указы читались в полках и генералам. Одновременно со строительством галер в Преображенском началось формирование для них экипажей. Пётр понимал, что у адмирала Франца Лефорта представление о флотском деле весьма расплывчатое. Поэтому монарх позаботился о кандидатурах в первые помощники фавориту.

Однако, как оказалось, столь скоро найти опытных во флотском деле иноземцев было в Москве не так то просто. Государь обратился за помощью к опытному в наёмных делах генералу Патрику Гордону. К тому же шотландец давно уже был общепризнанной, но неофициальной главой Немецкой слободы. Он знал в Кукуе едва ли не всех иноземцев, добывавших хлеб насущный военным наёмничеством.

В конце концов Пётр I выбрал для адмирала Франца Лефорта помощников для командования новопостроенным Донским флотом. Его первым заместителем или вице-адмиралом был назначен состоявший на русской военной службе венецианец полковник Лима. Весь его флотский профессионализм заключался в том, что когда-то давно у себя на родине, в Венеции, он бывал на галерах.

Шаут-бейнахтом (так тогда по-голландски назывался контр-адмирал) стал француз полковник Балтазар де Лозьер. Восемь лет назад он приехал в Московское государство из Персии, сменив службу шахскую на службу царскую. Служил в Белгородском и Курском полках, участвовал в Первом Азовском походе под начальством генерала Франца Лефорта. Отношение к флоту де Лозьер имел следующее: из Персии в Москву он добирался пассажиром по Каспийскому морю и Волге.

И вице-адмирал, и шаут-бейнахт были люди так же мало знакомые с морем, как и новоиспечённый адмирал родом из Женевы. Когда Гордон осторожно сказал об этом царю, тот только махнул рукой и с досадой ответил:

– Знаю про то, ваша милость, зато дам им в судовые экипажи преображенцев и семёновцев. Уж эти-то солдаты в морском деле у меня на всё пригодны...

Действительно, Пётр укомплектовал судовую рать, или, как её называли – «морской караван плавного пути», экипажами из старых и новоприборных солдат Преображенского и Семёновского полков. Всех их насчитывалось более четырёх тысяч человек. Потешные были и палубными матросами, и гребцами с их каторжным физическим трудом.

«Морской караван» состоял из 28 рот, каждой из которых командовали два офицера в звании капитана и поручика. Штаб адмирала Франца Лефорта состоял из подполковника, трёх майоров и 12 обер-офицеров. Сам царь – Пётр Алексеев по списку – командовал четвёртой ротой в звании капитана. Первые три роты были адмиральской, вице-адмиральской и шаут-бейнахтской.

В царской роте были собраны все близкие государю люди по потешным играм из преображенцев – поручик Альбрехт Пиль, «кумадир» стольник Иван Головин, урядник Михаил Волков, боцман Таврило Меншиков, констапель Таврило Кобылин, подконстапель Иван Вернер, провиантмейстер сержант Моисей Буженинов. Всего в роте насчитывалось чуть более 200 человек.

Пётр пригласил своего наставника на смотрины полностью сформированной царской роты «морского каравана плавного пути», или, как его ещё называли иностранцы – «морского регимента». Генерал Патрик Гордон уже не удивлялся выправке преображенцев, которых давно не называли княжескими или дворянскими недорослями. Царь знал про это и потому сказал:

   – Ваша милость, моих преображенцев ты знаешь, пожалуй, не хуже, чем своих бутырцев. А вот знамя новоделанное морского регимента ты видишь впервые. Смотри, какая воинская красота.

По приказанию государя два знамёнщика развернули большое полотнище малинового цвета с белой, затем голубой, обведённой золотыми полосками, каймой. По голубому фону шла надпись золотыми буквами:

«Пресветлейшего Великодержавнейшего и Богохранимого Монарха Великого и Великого Князя Петра Алексеевича, всея Великие и Малые и Белые России Самодержца».

В середине красовался золотой двуглавый орёл с воинственно поднятыми крыльями, держащий в лапах по копью. Под орлом шла морская синева с надписью: «Море». В нижних углах были изображены парусные корабли. Рядом с орлом – святые апостолы Пётр и Павел. Надписи на знамени – на «хартиях» – гласили: «Се вознесе главу мою на враги моя», «Десница твоя, Господи, прославися в крепости», «Дасти же сокрушиться супостаты твоя», «Прими копие Святое, яко дар от Бога», «Господи! Спаси Царя и услыши ны»„.

Прочитав с интересом все знаменные «хартии» и даже дотронувшись до знаменного полотнища, Патрик Гордон с восторгом высказался:

   – Ваше царское величество, знамя есть украшение и святость воинства не только христианского. Знамя же морского каравана есть ещё и творение художественное...

Главнокомандующий определился уже 9 января. Князь Черкасский так и не поправился, и потому генералиссимусом стал боярин Алексей Семёнович Шеин. О том вышел высочайший указ государей Ивана и Петра Алексеевичей, в котором воеводе с его товарищами указывалось:

«...Быть на своей, великих государей, службе для промыслу над турским городом Азовом».

Генерал Патрик Гордон представился главнокомандующему как его первый помощник и армейский генерал-инженер, которому предстояло ведать всеми осадными работами. Петровские войска получили название «Большого полка». Сам Шеин получил титул «ближнего боярина и наместника псковского».

Царским указом ему придавался огромный походный штаб: «у большого полкового знамени воевода» стольник князь Пётр Григорьевич Львов, «генерал-профос», или войсковой судья, Михаил Никитич Львов, трое «посыльных воевод», «у ертоула воевода» – то есть передового полка или отряда, а также начальник артиллерии – «у большого наряда и зелейной и свинцовой казны и у всяких полковых припасов воевода». В штабе ещё числилось 174 «заводчика», 108 есаулов, 8 обозных начальников, 5 дозорщиков, 6 сторожеставцев и 8 заимщиков. Эти должности занимали царские стольники, стряпчие, столичные дворяне и жильцы.

18 января Патрик Гордон, одетый в парадную кирасу и стальной шлем с плюмажем, участвовал в торжественной церемонии в Московском Кремле: генералиссимус Шеин принимал «святыню» – знамя Большого полка. Шотландец видел его впервые. Знамя с изображением лика Христа принадлежало царю Ивану IV Васильевичу Грозному, бравшему его с собой в Казанский поход. То, что стяг отдавался войскам в Азовский поход, было решением Боярской думы.

Этому знамени суждено будет продолжать свою жизнь после азовской эпопеи в Оружейной палате Московского Кремля. Сохранилось его описание:

«Камча луданская червчатая, вшит образ Спасов Еммануил, бахрома золото пряденое, древко тощое, яблоко болшое резное, древко и яблоко позолочено сплошь, крест серебряной позолочен, вток, пряжка и запряжник и наконешник серебрёной; на знамя чюшка алаго английского сукна».

Знамя принимал генералиссимус Шеин. Присутствовавшие при сем генералы и воеводы встали на одно колено и перекрестились. Пётр Иванович Гордон был среди них в первом ряду. Перекрестившись, он произнёс привычные для него слова:

– Клянусь служить великим государям Московского царства верой и правдой. Аминь...

Вместе со знаменем Большого полка в кремлёвском храме вручались и другие войсковые святыни: походная церковь со всякой церковной утварью и «Чудотворный нерукотворённый Спасителев образ; Святый Животворящий Крест Господень, в нём же власы его Спасителевы, которого Святого и Животворящего Креста силой благочестивый царь Константин победил нечестивого Макеектия».

После окончания этой торжественной церемонии ближний боярин Шеин пригласил генералов осмотреть его походный шатёр, при котором состояло шесть барашей (жителей Барашской слободы в Москве, придворных шатёрщиков. – А. Ш.) и шесть сторожей. Из Разрядного приказа была на время военного похода отпущена и обстановка для шатра царского главнокомандующего:

«На стол сукна червчатого доброго три аршина, бумаги доброй 10, средней 20 стоп, 8 стульев кожаных немецких, 4 тюфяка, в том числе 3 кожаных, 1 суконный, 2 чернилицы оловянные столовые, двои счота, двои ножницы, два клея, 6 песошниц, 2 кераксы, 4 шандала медных, вески болшие, вески малые, 2 фунта, 25 шандалов деревянных, 6 щипцы, свеч восковых полпуда, свеч салных маканых 5 пудов, мелких 5000, чернил росхожых 6 вёдр, добрых полведра, 7 коробей на полковые дела, к ним 7 замков».

Такой была походная канцелярия и шатёр генералиссимуса Алексея Семёновича Шеина. Для их перевозки был снаряжен целый обоз, данный всё тем же Разрядным приказом:

«6 телег с палубы и с колёсы, колеса со втулки, и оси с поддоски железными, да к ним 6 замков немецких, 4 хомута с пряжками, 17 ценовой, 40 рогож простых, 30 верёвок, чем обвязывать телеги, 3 короба с рогожи и с верёвки, в чём положить салные свечи, фонарь болшой».

Патрику Гордону как генералу пришлось принять участие в приёме армейских должностных лиц – военных переводчиков и медиков. Из Посольского приказа в Азовский поход командировали несколько толмачей «разных языков». Шеину была дадена походная аптека под начальством думного дворянина Ивана Евстрафовича Власова.

Что же касается медиков, то Патрик Гордон многих из них лично знал по Немецкой слободе. Аптекарский приказ («Министерство здравоохранения Русского царства». – А. Ш.) отпускало в Большой полк, уходящий на войну одного «дохтура», одного «штинхатера», лекарей 17 человек, два костоправа и, кроме того, служителей походной аптеки – одного сторожа и шесть человек барашей.

Большой полк, численность которого определил Разрядный и Стрелецкий приказы, составлял свыше 46 тысяч человек. Всего же под Азовом должно было собраться примерно 75 тысяч воинов. Это было больше, чем в первом неудачном походе на султанскую крепость.

Всего для участия во Втором Азовском походе насчитывалось следующее количество ратных людей: московского чина конного строя, стольников, стряпчих, столичных дворян и жильцов – 3186 человек, 30 солдатских полков – 38800 человек, 13 стрелецких полков – 9597 стрельцов, 6 малороссийских полков – 15 тысяч казаков, донских пеших и конных казаков – 5 тысяч, конных калмыков – до 3000 всадников, яицких (уральских), царицынских, саратовских, самарских и красноярских казаков и низовых конных стрельцов – 500 человек.

Во главе донского казачества по-прежнему стоял атаман Фрол Минаев, о котором Патрик Гордон в своём «Дневнике» отзывался самым добрым словом. Малороссийскими казаками командовал черниговский полковник, наказной атаман Яков Лизогуб. Во главе яицких казаков стоял их походный атаман Андрей Головач.

Действующие войска – солдатскую и стрелецкую пехоту – разделили на сей раз на четыре огромных по численности «полка». Командирами их были назначены высочайшим указом государей всея Руси генералы Пётр Иванович Гордон, Франц Яковлевич Лефорт, Автоном Михайлович Головин и Карл Андреевич Ригеман. По сути дела, эти «полки» представляли собой армейские корпуса.

Патрик Гордон деятельно начал заниматься формированием своего полка. В его состав вошли его любимый Бутырский, четыре тамбовских, два низовых солдатских (волжских) и два рязанских солдатских полка, семь стрелецких полков – полковников Конищева, Колзакова, Чёрного, Елчанинова, Кривцова, Протопопова и Мартемьяна Фёдоровича Сухарева. Родной брат последнего – Михаил – тоже командовал стрелецким полком в головинском корпусе.

Всего в составе 16 гордоновских полков числилось 369 начальных людей – офицеров, 9060 солдат и 4688 стрельцов. Согласно разрядным спискам «полк» генерала-шотландца состоял из 14 117 человек. По численности он оказался самым большим. «Потешные» Преображенский и Семёновский полки вновь не попали под начальство Патрика Гордона – им было назначено состоять в войсках генерала Головина. Там же значился и «капитан Пётр Алексеев».

В январе после начала хлопот по организации нового Азовского похода царь занемог и слёг. Во время болезни он не покидал села. Патрик Гордон в этот месяц несколько раз посещал его то один, то вместе с генералиссимусом Алексеем Семёновичем Шеиным. Разговор на аудиенциях шёл «о различных предметах», как пишет шотландец в своём «Дневнике». Но первый вопрос, который Пётр задавал своим военачальникам, был, разумеется, о делах походных:

– Ваша светлость, князь Алексей Семёнович, ваша милость, Пётр Иванович, сказывайте мне по порядку, как полки готовятся к походу под Азов?

И каждый раз умудрённый царской службой боярин-воевода Шеин, главнокомандующий Большого полка, и его генерал-инженер из кукуйских «немцев» начинали:

– На основании царского указа вашего величества... Чтобы набрать людей на воинскую службу, царь Пётр издал оригинальный высочайший указ. Он предоставлял холопам, дворовым людям право записываться на военную службу в Азовский поход и таким образом освобождал их от крепостной зависимости. Современник тех событий Иван Афанасьевич Желябужский писал:

«И генваря в 13 день на Болоте (то есть в Замоскворечье) кликали клич, чтоб всяких чинов люди шли в Преображенское и записывались и шли б служить под Азов. И после той кличи из всех боярских дворов и из всяких чинов холопи боярские все взволновались и из дворов ходили в Преображенское и записывались в разные чины, в солдаты и в стрельцы».

Этот документ вызвал потрясение среди холопей и их хозяев. Интересны записи Патрика Гордона в его «Дневнике» в связи с этим царским указом:

23 января. «Отправился на Бутырки, где обучал вновь записанных солдат, которые бежали от своих господ, так как им была обещана свобода».

5 февраля. «Множество дворян беспокоили меня целый день по поводу их дворовых, взятых в солдаты».

7 февраля. «Вновь записавшиеся солдаты были отведены в церковь, чтобы там присягнуть».

12 февраля. «Я велел вновь записавшимся солдатам выплатить по рублю человеку».

Во время азовских сборов произошло событие, с которым в безвозвратное прошлое уходил кремлёвский уклад царской жизни, вековая московская старина. 29 января внезапно скончался царь Иван Алексеевич. Он с детства, как всё мужское потомство царя Алексея Михайловича, за исключением Петра I, не отличался хорошим здоровьем, много страдая от цинги. Генерал Патрик Гордон присутствовал на церемониале похорон государя.

Теперь его воспитанник царь Пётр, которому он столь долгое время передавал всё богатство своих военных знаний, становился единовластным самодержцем Московии. Гордон понял одно: для России возврата в прошлое уже не будет.

Погребение царя Ивана Алексеевича состоялось на следующий день после его смерти по обычному кремлёвскому церемониалу. На выносе Пётр шёл за гробом в «печальном платье», при совершении надгробного пения «сотворил с братом своим государевым прощение... и по погребении тела его государева» с вдовой умершего, царицею Прасковьей Фёдоровной, «из церкви архангела Михаила изволили иттить в свои государские хоромы».

С утра 31 января государь был уже вновь в военных заботах. Генерал Гордон был у него в царской избе в Преображенском с докладом о готовности солдатского Бутырского полка к походу.

После этого Патрик Гордон был приглашён царём на праздник во дворец адмирала Франца Лефорта. Это великолепное застолье вошло в военную историю государства Российского: в тот день, 18 февраля 1696 года, состоялся первый парад морских сил страны. Мимо Петра, генерала и адмирала Франца Яковлевича и его гостей под музыку торжественным маршем прошёл «морской регимент». То есть морской экипаж, сформированный для галерного флота из потешных.

Вскоре после этого события государь отбыл на воронежские верфи. Закончив формирование своего корпуса, Гордон 8 марта отправился в город Воронеж. До него он добирался из столицы две недели, держа путь через Каширу, Венёв, Епифань и Лебедянь. 23-го числа он был уже на месте. Через шесть дней в Воронеж прибыли его первые полки – солдатский Бутырский и стрелецкий полковника Кривцова.

Прибыв в Воронеж, генерал занял отведённый ему для квартирования обывательский дом и, переодевшись в кафтан для торжественных случаев, отправился на приём к царю. Он застал Петра I на верфи, где достраивалась галера. Царь-плотник с чертежами в руке осматривал корму гребного корабля, что-то выговаривая по-немецки иноземным мастерам. Те его скороговорку понимали мало, но кивали головой. Разговор прекратился с появлением на палубе галеры шотландца:

   – Ваше величество, ваш верный слуга генерал Гордон прибыл в Воронеж впереди своих полков. Представляюсь моему государю.

Самодержец, чьи шаровары и белая полотняная рубаха с _а широкими рукавами, засученными по локоть, мало чем отличались от одежды корабельных мастеров – в смоле и стружках, был несказанно рад приезду своего любимого наставника. Обняв Патрика, царь повёл его по галерной палубе, показывая и рассказывая:

   – Смотри, ваша милость, сие весло сработано моими руками из доброго ясеня...

   – Мачту ставили вчерась. Чуть не завалили её на нос. Но всё обошлось. Крепко встала в место...

   – Резьбу на нос резал сам. Ещё в Преображенском. Получилась не хуже голландской работы. Гвозди вбивал медные, не железные. Так ржа дерево не тронет...

   – За канаты подьячего приказал выпороть. Привёз из Москвы гнилье, натянешь – рвутся...

   – Ваша милость, называние сей каторге дано «Принципиум». То есть «Начало». Велел адмиралу Францу указ написать – быть её капитаном Петру Алексееву. Сам поведи её вниз по Дону...

Патрик Гордон почтительно выслушивал всё, что говорил ему царь, который в возбуждении размахивал руками. Прощаясь с Петром Алексеевичем, генерал как бы заметил:

   – Ветер, который будет дуть в парус «Принципиума», в скором времени наполнит паруса больших морских кораблей, ваше величество. Я верю всем сердцем в морское будущее Московского царства.

Растроганный такими искренними словами седовласого иноземного наёмного генерала, Пётр столь же искренне обнял его. Он от всей души был признателен Гордону за его воинскую науку, за добрые слова, без лести сказанные, за веру в его царские труды.

2 апреля в Воронеже состоялся торжественный спуск со стапелей ещё трёх галер: петровского «Принципиума» и «Святого Марка» со «Святым Матфеем». Пётр Иванович состоял на торжестве в государевой свите и не жалея голоса кричал, когда очередная каторга касалась речной воды:

   – Виват! Виват! Виват!..

Ход кораблестроительных работ замедляла весенняя непогода. Патрик Гордон 7 апреля был вынужден целый день просидеть дома из-за начавшегося с ночи сильного снегопада и разбушевавшейся метели. К ним в Московии он так и не смог привыкнуть. Пётр, узнав, что шотландец не кажет носа на улицу весь день, сам зашёл к нему в гости после обеда, возвратив ему с признательностью «инструмент, употребляемый для метания бомб».

19 апреля утром царь пригласил Гордона на пир, который давал только что приехавший в Воронеж из Москвы Франц Лефорт. Тот привёз с собой много вин, только-только доставленных в первопрестольную из портового Архангельска. Среди прочего Пётр, хорошо знавший доброго католика Гордона, сказал ему:

   – Вот письмо от датского комиссара при моей особе Бутмана. Король Вильгельм разорил в Англии заговор якобитов. Возьми его на столе, почитай...

Гордон, для которого каждая весть из далёкой Шотландии или Англии была связана с душевным волнением, а порой и с сердечными муками, взял бумагу. Датский посол в Московском царстве Андрей Буткнант фон Позенбуш сообщал Петру Алексеевичу последние новости с Британских островов:

«Из Аглинское земли пишеть, что беспрестанно изменики поймает, а болши 60 человек уже в турми посадили, в том числе многие великииродные люди. Изувити и Доминикани во Франция гораздо круцин есть (то сильно кручинятся, печалятся. – А. Ш.), что их воровской вымысл над Королу Вильгельма не удалося».

Известие о раскрытии заговора против коронованного главы Англии произвело на русского царя сильное впечатление. Перед его глазами ещё долгие годы порой вставало властное, злобное лицо царевны Софьи. Отношение же шотландца к английскому королю Вильгельму III было совсем иное – тот был ярым противником католиков, врагом якобитов.

Вечером у генерала и адмирала Франца Яковлевича Лефорта состоялся большой пир. На застолье не один раз звучал торжественный тост за короля Вильгельма III – «узурпатора Великобритании». Так его называл в дневниковых записях Патрик Гордон. Царь восторгался тем, как британский венценосец расправился с заговорщиками-аристократами, крепче утвердившись на троне.

Когда до Патрика Гордона дошла очередь произносить застольный тост, генерал, верный якобит, бесстрашно сказал в глаза всем сидящим за лефортовским столом:

   – Подымаю кубок за короля Иакова II, короля английского и шотландского! Слава ему!

Переполошённые гости адмирала вопросительно обернулись на царя. Но тот смолчал и кубок не осушил, делая вид, что увлёкся датской селёдкой, лежащей перед ним на блюде. Селёдка в Московском царстве в петровское время слыла большим заморским деликатесом и стоила дороже, чем икра паюсная волжских и каспийских осетровых рыб.

Азовский поход – начало пути петровской армии из Воронежа – начался с умопомрачительного пира, который закатил боярин Алексей Семёнович Шеин для всех начальных людей Большого полка. Пир проходил на струге генералиссимуса в специально устроенном для того шатре. Тем, кому в нём не хватило места, устраивались на лавках гребцов.

Новый Азовский поход начался с отплытия вниз по Дону огромной флотилии из стругов и других больших речных судов. Первым убыл из Воронежа генерал Пётр Иванович Гордон, который взял с собой из своего «полка» только три полка – Бутырский и стрелецкие полковников Михаила Кривцова и Мартемьяна Сухарева. Генерал просил у царя и главнокомандующего для своих войск 132 струга, но ему выделили на 9 меньше.

Шотландец по московской привычке стал выбивать лишние речные суда под свою полковую рать. Однако Пётр I сразу образумил его словами:

   – Не хитри, ваша милость, все знают, сколь много запасов разных ты оставил в минаевских амбарах в Черкасске. Вон смотри, у Карла Ригемана там ни одного бочонка с зельем нет, ни одного заступа или лопаты...

Гордону пришлось согласиться с государем. Действительно, в столице донского казачества его полки в прошлом году оставили все тяжести, чтоб не тащить их с собой в Москву.

Отплытие состоялось 23 апреля после обеда. С берега и судов палили холостыми зарядами пушки. В городе в церквах и монастырях били колокола. Тысячи людей толпились на речном берегу.

Государь самолично провожал гордоновский авангардный караван. Обняв генерала, царь молвил кратко:

– С Богом, Пётр Иванович. Через день-два и мы начнём спускаться по Дону вниз...

Однако Пётр задержался в Воронеже намного дольше. После Гордона через два дня отправилась в плавание речная флотилия генерала Автонома Михайловича Головина: Преображенский и Семёновский полки и три стрелецких полка – полковников Чубарова, Воронцова и Христофора Гундертмарка. Самодержец остался на воронежских верфях в ожидании спуска на воду первых из строившихся здесь галеасов – 36-пушечных кораблей «Апостол Пётр» и «Апостол Павел».

Путь к Черкасску флотилия Гордона проделала за три недели. Короткие стоянки делались у городков Костенек, Урыв и Коротояк. В последнем генералу показали огромные запасы сухарей, муки и круп, заготовленные для войск. Гордоновская флотилия, миновав устье реки Тихой Сосны, сделала стоянку Дивногорского монастыря, обнесённого рвом и деревянной стеной с несколькими железными пушками и мушкетами на случай нападения крымских татар. Один из царских певчих, плывшим на судах, записал в своей «Тетради»:

«Дивногорский монастырь зело прекрасен, стоит на берегу Дона-реки с правой стороны меж гор, а в нём две церкви деревянные, третья в горе каменная, тут же и великие пещеры; архимандрит Амвросий да сорок братий».

Патрик Гордон сошёл на берег и нанёс визит вежливости архимандриту Амвросию. Монастырская братия встретила генерала очень любезно. Ему показали церковь, высеченную в горе из белого камня. Выше её на горе находились развалины древнего христианского монастыря, построенного, по преданию, византийским императором Андроником.

Шотландец остался доволен и приёмом, оказанным ему в Дивногорском монастыре его архимандритом Амвросием, и полученными впечатлениями. В «Дневнике» он записал: «После краткого молебна в этой церкви мы пошли обратно, но по приглашению настоятеля зашли к нему в келью, где были угощены пивом. Я дал ему дукат (золотой червонец) за его труд и затем вернулся на суда. Церковь, устроенная в скале, и меловые горы, которые издали кажутся как бы статуями, представляют очень интересное зрелище».