Текст книги "Исторические портреты"

Автор книги: Алексей Шишов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 27 страниц)

В городах Новгороде, Твери, Трубчевске и Сосницах были созданы основные продовольственные базы для армии. Благодаря усилиям Провиантского департамента Военного министерства к началу войны удалось создать огромные запасы провианта: более 353 тысяч пудов муки, свыше 33 тысяч пудов различных круп и почти 469 тысяч пудов овса.

Одновременно создавались запасы вооружения и боевых зарядов. Орудийное производство оказалось сконцентрированным на казенных литейных заводах, главным образом на Олонецком, Санкт-Петербургском и Луганском.

На 28 казенных и 118 частных чугунолитейных заводах Урала были размещены дополнительные заказы на производство 293 тысяч пудов артиллерийских снарядов. В пересчете на вес трехфунтовой гранаты или ядра это составляло около 4 миллионов снарядов.

В арсеналах Санкт-Петербурга, Москвы, Киева, а также на складах Тульского и Сестрорецкого оружейных заводов накапливалось огнестрельное и холодное оружие, прежде всего стрелковое: ружья пехотные, кирасирские и драгунские, карабины гусарские. Здесь же хранилось большое количество неисправного оружия, подлежащего починке. Главным поставщиком ружей продолжала оставаться Тула с большим числом мелких оружейных мастерских.

Остро стоял вопрос подготовки кавалерийских резервов. По предложению военного министра их создание было возложено на генерала от кавалерии А.С. Кологривова. Вместе с ним этой задачей занимался инспектор внутренней стражи граф Е.Ф. Комаровский. Последний занимался поставкой в армию лошадей. Император Александр I писал ему:

«…Я хочу возложить на тебя весьма важное поручение… И мы, и неприятель более имеем нужды в лошадях, нежели в людях… Пиши обо всем прямо ко мне».

В 1812 году генерал-лейтенант Комаровский закупил 13 тысяч лошадей в Волынской и Подольской губерниях. Здесь помещики по высочайшей воле получили право вместо рекрутов «выставлять» лошадей. Подобных послаблений для центральных областей не делалось. В следующем, 1813 году Комаровский собрал для действующей армии в Курской, Орловской и других губерниях 40 тысяч лошадей. Как показала война, потери лошадей оказались огромны.

Казачество и иные иррегулярные конные войска сами обеспечивали себя необходимым числом лошадей как для всадников, так и для конной артиллерии и обозов. Это давало казне империи два века ее существования огромную экономию.

…Возглавив Военное ведомство, Михаил Богданович позаботился об организации разведки за границей. Летом 1810 года он представил на рассмотрение монарха докладную записку. В ней, среди прочего, он просил разрешения направить в российские посольства военных чиновников, которые занимались бы в европейских столицах агентурной работой. Александр I на это свое согласие дал.

В состав посольств были назначены военные агенты, прообраз современных военных атташе. Они озадачивались письменными инструкциями. К подбору их относились весьма тщательно. Такие люди должны были относиться к числу «храбрых, распорядительных и точных высших офицеров». Однако военный министр посылал военными агентами в столицы Европы не только высших офицеров, но и младших, имевших «природную склонность» к такого рода деятельности.

Кто же олицетворял собой военную разведку в наполеоновской пол-Европе перед грозой 12-го года? В Париже – полковник А.И. Чернышев, будущее второе лицо в империи Николая I. В Вене и Берлине – полковники по квартирмейстерской части Ф.В. Тейль фон Сераскиркен и Р.Е. Ренни (его через год сменил поручик Г.В. Орлов). В Мюнхене – поручик П.Х. Граббе. В Дрездене – майор В.А. Прендель, воевавший в 1799 году под суворовскими знаменами. В Мадриде – поручик П.И. Брозин. Примечательно, что все они в последующем получат генеральские чины.

Лично военным министром для русских агентов за границей была составлена инструкция о ведении ими разведывательной деятельности. Более того, большинство из них он знал лично. Император утвердил военным агентам, как посольским людям, большие должностные оклады – от 800 рублей и выше.

Со стороны казалось, что в руках Барклая-де-Толли сосредоточились все нити управления военной организацией Отечества. Однако он не смог воспрепятствовать тому, что император Александр I на случай войны с наполеоновской Францией принял план действий, разработанный его ближайшим советником по военно-теоретическим вопросам К.Л. Фулем (Пфулем) – прусским генералом на русской службе. Государь не прислушивался к возражениям.

Военный министр знал из донесений разведки, которые приходили прежде всего из Парижа, что к российским границам (в Восточную Пруссию, в Польшу) стягивается огромная наполеоновская армия. Михаил Богданович заблаговременно писал в докладных императору Александру I:

«Необходимо… начальникам армий и корпусов иметь начертанные планы их операций, которых они по сие время не имеют…»

Началу вторжения Великой армии в российские пределы предшествовала разведывательная деятельность сторон. Глава Военного ведомства России не мог не вызывать интереса французских резидентов. Одним из таковых был капитан де Лонгрю, адъютант посла Парижа в городе на Неве Ж.А. Лористон. Он и дал Михаилу Богдановичу следующую характеристику, с которой познакомился Наполеон:

«Генерал Барклай-де-Толли. Военный министр. Лифляндец, женился на курляндке, которая видится у себя только с дамами из этих двух провинций. Это человек 55 лет, немного изможденный, великий труженик, пользующийся превосходной репутацией».

…Россия начинает стягивать свои полевые войска к западной государственной границе. 19 марта 1812 года генерал от инфантерии М.Б. Барклай-де-Толли назначается главнокомандующим 1-й (самой большой) Западной русской армией, номинально оставаясь военным министром. Военное ведомство временно передается в руки генерал-лейтенанта князя А.И. Горчакова.

1-я Западная армия стояла на прикрытии западной границы, дислоцируясь в двух губерниях – Виленской и Гродненской.

По одному из предвоенных планов российского командования 1-я Западная армия в случае вторжения Наполеона должна была сосредоточиться у Свенцян. Оттуда она должна была отойти в Дрисский лагерь и встретить там неприятеля. С началом войны от этого плана, как показал ход событий, пришлось решительно отказаться.

Барклай-де-Толли 31 марта прибывает в Вильно, который являлся армейской главной квартирой. В тот же день он издает Приказ по 1-й Западной армии за? 1. Приказ был краток:

«Вступя в командование высочайше вверенной мне армии, делаю сим известным войскам под начальством моим состоящим. Подлинной подписал Главнокомандующий Армиею Барклай-де-Толли…»

Попав в приграничье, М.Б. Барклай-де-Толли из Вильно направил императору Александру I свои соображения о необходимости перехода русских войск через пограничную реку Неман для последующих наступательных действий против Великой армии Наполеона на польской земле и в Восточной Пруссии. Впрочем, подобные предложения поступили государю не только от него.

Но этот план военного министра по нанесению упреждающего, превентивного удара по неприятелю не был принят. Самодержец дал Михаилу Богдановичу в апреле месяце собственноручный ответ. Вот выдержка из него:

«…Важные обстоятельства требуют зрелого рассмотрения того, что мы должны предпринять. Высылаю Вам союзный договор Австрии с Наполеоном. Если наши войска сделают шаг за границу, то война неизбежна…

При приезде моем в Вильну окончательно определим дальнейшие действия. Между тем примите меры к тому, чтобы все было готово, и если мы решимся начать войну, чтобы не встретилось остановки».

В Вильно 14 апреля прибывает монарх в сопровождении блестящей и многочисленной свиты. Можно полагать, что он остался доволен состоянием войск 1-й русской Западной армии. Этим, пожалуй, можно объяснить такое высочайшее распоряжение:

«…Его Императорское Величество жалует всем нижним чинам бывшим сего числа (8 мая. – А.Ш.) в строю, по рублю и по фунту мяса на каждого».

Александр I осознавал, что не обладает полководческим талантом, поэтому не взял на себя бремя главнокомандующего с неизбежной при этом ответственностью за принимаемые решения. Но он и не внял совету своего военного министра о назначении такого главнокомандующего, предоставив М.Б. Барклаю-де-Толли право отдавать распоряжения от своего имени. Естественно, что важнейшие из них проходили согласование с самодержцем.

…Отечественная война 1812 года началась в ночь на 12 июня. Основные силы Великой армии во главе с самим Наполеоном наносили удар с территории Восточной Пруссии по самой крупной группировке русских войск. Ею и была 1-я Западная русская армия, состоявшая из шести пехотных, трех кавалерийских (они тогда назывались резервными) и одного летучего казачьего корпусов общей численностью (на июнь 1812 года) почти в 120 тысяч человек при 380 орудиях. Войска Барклая-де-Толли располагались в районе Россиены, Вильно, Гродно и прикрывали 220-километровый участок западной границы России.

Всего в состав 1-й Западной армии входило 150 батальонов пехоты, 128 эскадронов кавалерии и 20 казачьих полков. 1-м пехотным корпусом командовал генерал-лейтенант граф П.Х. Витгенштейн, 2-м – генерал-лейтенант К.Ф. Багговут, 3-м – генерал-лейтенант Н.А. Тучков 1-й, 4-м – генерал-лейтенант граф П.А. Шувалов, 5-м (резервным; в его состав входила Гвардия) – цесаревич Константин Павлович и 6-м – генерал от инфантерии Д.С. Дохтуров. Кавалерийскими корпусами командовали генерал-адъютант Ф.П. Уваров, генерал-адъютант барон Ф.К. Корф и генерал-майор граф П.П. Пален 3-й. Во главе летучего казачьего корпуса стоял генерал от кавалерии донской атаман М.И. Платов.

Барклаю-де-Толли подчинялась и соседняя (к югу) багратионовская 2-я Западная армия (вплоть до назначения главнокомандующим Главной действующей армией генерала от инфантерии М.И. Голенищева-Кутузова). В условиях значительного превосходства в силах наполеоновской Великой армии Барклай-де-Толли сумел осуществить отход двух русских армий от линии государственной границы к Смоленску, сорвав тем самым план императора французов разгромить их порознь.

Однако большинство современников, в том числе и русского генералитета, осудило такой план действий российского военного министра «из немцев». События же войны в ее начальный период развивались следующим образом.

После получения известия о переходе наполеоновской Великой армии через пограничную реку Неман Барклай-де-Толли стал незамедлительно стягивать свою армию к Свенцянам, удалившись от линии границы. Он словно приглашал Наполена идти на восток. В то время 2-я Западная армия еще оставалась на месте и, вполне возможно, могла оказаться против правого фланга наступающей неприятельской сухопутной «армады».

Император французов принял такое «предложение». Он был и великим стратегом, и великим тактиком. То есть великим шахматистом в военном мундире, который мог просчитывать и свои действия, и действия соперника на много ходов вперед. И к тому же, как вспоминал позднее его маршал Л.-Г. Сен-Сир:

«Наполеону был известен план, принятый Барклаем-де-Толли и состоявший в немедленном отступлении русской армии на правый берег (Западной) Двины, лишь только французы войдут в Россию».

Первоначально 1-я Западная русская армия отступала к Дриссе, чтобы занять оборону в построенном там по плану Фуля укрепленном лагере. Из-за этого разрыв между 1-й и 2-й армиями значительно увеличился. Кроме того, непригодность Дрисского лагеря для обороны стала очевидной не только для генералитета, но и для самого императора Александра I. Он «поддался» уговорам своего окружения и 7 июля отбыл в Санкт-Петербург, чтобы оттуда управлять воюющей Россией. Это во многом развязало руки Барклаю-де-Толли. Для начала русскими войсками оставляется дрисский лагерь-«ловушка».

Отступление русских войск от государственной границы и нежелание Барклая-де-Толли дать неприятельской армии генеральное сражение вызвали недовольство широкой общественности, и прежде всего в рядах самой армии. Отход ее в глубь России был полон трагических впечатлений. И Михаил Богданович, сам не желая того, «вступил в резкий конфликт с генералитетом, армейской массой и гражданским населением».

Причины этого крылись не только в приказах отступать и отступать еще дальше. «Оппозицию» военному министру в его штабе возглавил не кто иной, как сам великий князь Константин Павлович, считавшийся в то время наследником престола. От него главнокомандующий избавился, отправив донесение государю.

Современники и последующие исследователи свидетельствовали: отступление, как неизбежность начала Отечественной войны 1812 года, единственно спасительный в тех условиях ход ведения военных действий, было не понято патриотически настроенным и потому негодующим российским обществом. Начальствующее поведение старшего по положению главнокомандующего обсуждалось в штабе Багратиона и в собственном штабе Барклая-де-Толли, в полках и дворянских семьях, при царском дворе и в придорожных трактирах.

Авторитет военного министра упал, и он уже не мог претендовать на безусловное верховное командование в начавшейся войне. Не мог, прежде всего, в моральном плане. Однако несомненной заслугой Михаила Богдановича стало то, что он сумел сохранить русскую армию для Бородинского сражения.

Многие ли летом и осенью 1812 года понимали правильность отступательной стратегии полководца? Ведь на всех здравомыслящих в русском стане давила тяжесть впечатлений не дня вчерашнего, а дня сегодняшнего. Вне всякого сомнения, Барклая-де-Толли понимали в те дни лишь немногие. Одним из таких людей был прославленный армейский партизан А.Н. Сеславин, бывший адъютантом и любимцем главнокомандующего 1-й русской Западной армией. Сеславин писал:

«Он первый ввел в России систему оборонительной войны, дотоле неизвестной. Задолго до 1812 года уже решено было, в случае наступления неприятеля, отступать, уступить ему всю Россию до тех пор, пока армии не сосредоточатся, не сблизятся со своими источниками, милиция не сформируется и образуется, и, вовлекая таким образом внутрь России, вынудить его растягивать операционную свою линию, а чрез то ослабевать, теряя от недостатка в съестных припасах людей и лошадей.

Наполеон, ожидая долгое время от россиян наступательной войны, а вместе с тем верной гибели армии и рабства любезного нашего Отечества, сам наступил.

С первого шага отступления нашей армии близорукие требовали генерального сражения; Барклай был непреклонен. Армия возроптала. Главнокомандующий подвергнут был ежедневным насмешкам и ругательствам от подчиненных, а у двора – клевете. Как гранитная скала с презрением смотрит на ярость волн, разбивающихся о подошву ее, так и Барклай, презирая незаслуженный им ропот, был, как и скала неколебим…»

Тот же А.Н. Сеславин, один из самых прославленных героев Отечественной войны 1812 года, приводит такой разговор между ним, офицером-ординарцем, и своим начальником. Который выслушав донесение, неожиданно спросил о чем-то сильно гнетущем его уже многие дни:

– Какой дух в войске и как дерутся, и что говорят?

– Ропщут на вас, бранят вас до тех пор, пока гром пушек и свист пуль не заглушит их ропот.

– ?Я своими ушами слышал брань и ее не уважаю; я смотрю на пользу Отечества, потомство смотрит на меня… Все, что я ни делаю и буду делать, есть последствие обдуманного плана и великих соображений, то есть плод многолетних трудов. Теперь все хотят быть главными… И тот, который долженствовал быть мне правою рукою, отличась только под Прейсиш-Эйлау в полковницком чине, происками у двора ищет моего места; а дабы удобнее того достигнуть, возмущает моих подчиненных».

Под этим человеком, бывшим в сражении при Прейсиш-Эйлау полковником, Барклай-де-Толли понимал своего главного оппонента в тяжелые для всех дни отступления от границы к Бородину – Багратиона…

Для защиты санкт-петербургского направления из состава войск 1-й Западной русской армии был выделен корпус генерал-лейтенанта П.Х. Витгенштейна численностью 23 тысячи человек. Первый отдельный пехотный корпус занял позиции под Полоцком, чтобы уже вскоре принять на себя удар наполеоновских корпусов маршалов Удино и Сен-Сира.

Отступление войск армии Барклая-де-Толли оказалось для людей не из легких. Майор 1-го егерского полка М.М. Петров после войны вспоминал в своих записках:

«В последний опаснейший 60-верстный переход к двору Мещиуам… изнурение нижних чинов егерской нашей бригады в жаркий день до того простерлось, что несколько человек пали на пути мертвыми и у многих, по истощении всего поту, выступила под мышцами кровь.

Тут офицеры 1-го и 18-го егерских полков изъявили чрезвычайную любовь к своим подчиненным: они верховых своих лошадей навьючили ранцами обессилевших солдат, а сами несли на своих плечах по две патронные сумы и по два ружья, а иные могутные – и более».

Отступление 1-й Западной армии проходило с постоянными арьергардными боями, наиболее ожесточенный из которых состоялся у местечка Островно, в 20 километрах от Витебска. Главнокомандующий выставил здесь заслоном 4-й пехотный корпус генерала А.И. Остермана-Толстого, усилив его пятью полками кавалерии (в том числе лейб-гвардии Драгунским и Гусарским) и ротой конной артиллерии. Всего 8 тысяч штыков и 2 тысячи сабель.

Наполеон, чтобы «открыть» себе дорогу на Витебск, приказал маршалу Иоахиму Мюрату с авангардом Великой армии сбить заслон противника. Однако позиция русской пехоты вдоль Витебской дороги оказалась прикрытой с флангов болотами и лесами. В силу этого обход позиции с флангов требовал на маневр немалого времени, чего ситуация Бонапарту не позволяла. Завязалось ожесточенное сражение. Французы делали все для того, чтобы противник большими силами втянулся в бой, и «тогда ему не миновать было генеральной баталии».

Выполнив поставленную задачу задержать авангард французов, Остерман-Толстой в полном порядке увел от Островно свои войска. Он не стал вводить в дело присланные ему главнокомандующим подкрепления, которые были значительные числом и силой. То есть завязки «Витебского генерального сражения» не получилось. Император-полководец Наполеон I проиграл здесь своему сопернику поединок в стратегии.

Те события под Витебском многие современники, в том числе и те, кто находился в те дни в армейских рядах, истолковали как нежелание военного министра наконец-то дать Наполеону генеральную баталию. Об этом говорили и в кругу офицерства, и в полках 1-й Западной армии: драться с французами хотели все! Так, герой Отечественной войны 1812 года Денис Давыдов в одном из своих послевоенных писем свидетельствовал для потомков:

«13-го июля Мюрат, подкрепленный 4-м корпусом, атаковал Остермана…

Наши отступали к Витебску, где все ожидали генерального сражения; по оправдательному письму ген(ерала) Барклая видно, что и он склонен был на сие пагубное предприятие, ибо он говорит: «Мое намерение было сражаться при Витебске, потому что я чрез сражение сие достигнул бы важной цели, обращая на сию точку внимание неприятеля, останавливая его, и доставляя тем к(нязю) Багратиону способы приближиться к 1-й армии».

Но он, кажется, не принял в уважение, что неприятель, занимая его при Витебске, одним или двумя корпусами, мог обратить все силы свои к Смоленску, и что по овладению им сим городом все способы соединения обеих армий пресекутся…

К счастию, на 15-е число ге(нерал) Барклай проник опасности и вследствие сего армия предприняла того дня отступление…»

Под Витебском, как казалось тогда многим, русская армия должна была наконец-то скрестить оружие с французами. Но этого не случилось, и отступление продолжилось. Разговоры об «измене» Барклая-де-Толли получили в рядах действующей армии новый всплеск. Участник Отечественной войны Н.Е. Митаревский в своих воспоминаниях рассказывал:

«…Между тем неудовольствие и ропот усиливались. Негодовали единственно на Барклая-де-Толли и не только возлагали на него вину, но еще прибавляли много небывалого. Высшие офицеры обвиняли его в нерешительности, младшие – в трусости, а между солдатами носилась молва, что он – немец, подкуплен Бонапартом и изменяет России.

Обвиняли его за то, что даром отдал Смоленск, что пошел от него по Петербургской дороге и тем чуть не отдал всей армии в руки Наполеона. Особенно неприятное впечатление произвело известие, что Барклай-де-Толли поссорился с князем Багратионом, которого все превозносили до небес…

Дух между солдатами и офицерами был самый воинственный. Французов нисколько не боялись, и хотя всем было известно, что французы гораздо нас многочисленнее, однако ж все с нетерпением желали с ними сразиться».

…После столкновения у Витебска император Наполеон понял, что разбить главные силы русской армии в приграничье ему так и не удалось. И Барклай-де-Толли, и Багратион «ушли от него». И он стал строить новый план войны с Россией. Но на то, чтобы идти дальше в глубь ее территории, к Москве, великий завоеватель решился, как известно, после тяжелых раздумий. Это было и понятно: его Русский поход с первых дней стал складываться совсем не так, как он его задумывал. Он преследовал армии русских так, словно это была «погоня за миражом».

Однако на продолжение Русского похода Бонапарт решился тогда не сразу. В Витебске император французов «объявляет кампанию 12-го года конченною: «Здесь я остановлюсь, – говорит он, – осмотрюсь, соберу армию, дам ей отдохнуть и устрою Польшу. Две большие реки очертят нашу позицию; построим блокгаузы, скрестим линии наших огней, составим каре с артиллериею, построим бараки и провиантские магазины, в 13-м будем в Москве, в 14-м – в Петербурге. Война с Россиею – трехлетняя война!»

Но эти слова остались только словами. Перед Великой армией зримо маячили две русские Западные армии, грозя неприятелю соединением под Смоленском, «ключом двух дорог – на Москву и Петербург». Разбить противника в приграничье французы так и не смогли при всех своих стараниях. Наполеон, зная о своем превосходстве в силах, решает идти дальше в глубь России:

«Постоянно памятуя и вспоминая пример Карла XII и высказывая решение никак не повторить его ошибки, делает именно эту ошибку!»

Именно в Витебске император Наполеон понял, что Русский поход складывается для его Великой армии совсем не так, как задумывалось. Его больше всего пугали трудно объяснимые по опыту прежних войн потери в людях, которые приходили на отставших по плохим дорогам, больных и дезертиров.

Думается, что при обвинениях военного министра России в нежелании дать Великой армии генеральную баталию следует отметить следующее. Отход 1-й Западной армии в глубь России для соединения со 2-й Западной армией проходил в ожесточенных арьергардных боях с наседающим неприятелем. Такие столкновения состоялись при Ошмянах, Козянах, Кочергишках, Островно, Какувячине, Лучесе.

Более того, в самом начале военных действий авангард генерал-майора И.С. Дорохова и казачий корпус атамана М.И. Платова оказались отрезанными неприятелем от главных сил 1-й Западной армии. И до самого Смоленска им пришлось отступать вместе с багратионовской армией.

Михаилу Богдановичу до самого назначения единого главнокомандующего приходилось «отбиваться» от пылкого князя Багратиона, настаивавшего перед военным министром на наступательных действиях и горевшего желанием сразиться с неприятелем в большой битве. За этим «поединком» двух военных вождей следила не только русская армия, но и официальный Санкт-Петербург. Но Барклай-де-Толли оставался верен себе, продолжая отступать все дальше и дальше в самую глубь России. Позднее он объяснится в своих мемуарах:

«Я при сем заметил, что мы имеем дело с предприимчивым полководцем, который не упустил бы случая обойти своего соперника и тем исторгнуть победу».

…План М.Б. Барклая-де-Толли на начальный период войны, который имел столько возражений, все же был исполнен. Две русские Западные армии соединились под стенами древнего города-крепости Смоленска, прикрывавшего собой врагу прямой путь на первопрестольную Москву. 20 июня к Смоленску подошла 1-я Западная армия, на другой день – 2-я Западная армия. Успешно проведенное Смоленское сражение подняло боевой дух отступающих войск. Военный министр руководил Смоленским сражением. Он же командовал арьергардным боем под местечком Заболотье.

На Смоленщине по инициативе Михаила Богдановича был сформирован армейский летучий (партизанский) отряд под командованием генерал-майора Ф.Ф. Винцингероде. Его действия положили начало ведению малой войны на территории, занятой неприятелем.

Наполеон и под Смоленском не смог навязать противной стороне генеральное сражение. Барклай-де-Толли же после личной встречи с П.И. Багратионом и проведенного военного совета принял решение продолжать отход к Москве.

Сейчас трудно судить о том, как он намеревался поступить в ближайшие дни, поскольку тому веских документальных свидетельств нет. Однако известно его письмо московскому генерал-губернатору графу Ф.В. Ростопчину, в котором говорилось о необходимости решить судьбу войны генеральной баталией:

«Непременным долгом считаю уведомить Ваше Сиятельство, что после отступления армий от Смоленска нынешнее положение дел непременно требует, чтоб судьба наша решена была генеральным сражением. Я прежде сего полагал продолжить войну до окончательного составления внутренних ополчений. Все причины, доселе воспретившие давать онаго, ныне уничтожаются.

Неприятель слишком близок к сердцу России, и сверх того мы принуждены всеми обстоятельствами взять сию решительную меру, ибо в противном случае армии будут подвержены сугубой погибели и бесчестию…»

На марше от Смоленска Михаила Богдановича и застало сообщение из Санкт-Петербурга о том, что 5 августа главнокомандующим всех русских армий назначен генерал от инфантерии М.И. Голенищев-Кутузов. Михаил Богданович по императорскому указу сдал ему войска 1-й и 2-й Западных армий. Окружающие его люди знали, что самолюбию военного министра нанесен оскорбительный удар, но он сам никакого повода к подобным разговорам в своем кругу не подал. Лишь слегка замкнулся в себе.

Барклай-де-Толли предложил новому главнокомандующему по его прибытии к армиям дать неприятелю генеральную баталию у села Царево-Займище. О том, что военный министр нашел здесь «весьма выгодную» позицию для сражения, было сообщено Голенищеву-Кутузову, находившемуся в пути к армии. Тот незамедлительно послал в Царево-Займище своего адъютанта с письмом такого содержания:

«Милостивый государь мой Михайло Богданович!

Наставшее дождливое время препятствует прибыть мне завтра к обеду в армию; но едва только с малым рассветом сделается возможность продолжать мне дорогу, то я надеюсь с 17-го по 18-е число быть непременно в главной квартире.

Сие, однако же, мое замедление ни в чем не препятствует вашему высокопревосходительству производить в действие предпринятый вами план до прибытия моего.

С совершенным почтением и преданностью имею честь быть вашего превосходительства всепокорный слуга князь Михаил Г.-Кутузов».

Как известно, боя у Царева-Займища не произошло, хотя Барклай-де-Толли на то официальное разрешение получил. Новый главнокомандующий, лично осмотрев не им выбранную позицию, отверг предложение и приказал отступать дальше в поисках более выгодного поля для битвы. Действительно, расположить у Царева-Займища на позиции все русские войска было просто невозможно, хотя у тех же русских войск было огромное желание «драться с французом».

Была и другая причина, не менее веская для М.И. Голенищева-Кутузова. Численность 1-й и 2-й Западных армий составляла 95 734 человека. У Наполеона же «предполагали около 165 000 человек». Резервы к русской армии еще не подошли. И к тому же они оказались, как выяснилось позже, гораздо меньше обещанных из столицы.

В те дни М.Б. Барклай-де-Толли еще не знал о том, что Чрезвычайный Комитет по избранию единого главнокомандующего, по сути дела, лишил его поста военного министра. В заключении, представленном на имя императора Александра I, на сей счет говорилось следующее:

«…В обоих случаях, если бы военный министр Барклай-де-Толли согласился остаться в действующей армии или возвратился бы в С.-Петербург, то все же следует уволить его от звания военного министра…»

Однако монарх тянул с объявлением ему такого решения «до последней крайности». Он опасался, что объявление такого высочайшего решения негативно отразится «на состоянии умов» в войсках, в среде генералитета. И потому Михаил Богданович считал себя (и так считали в армии) военным министром даже на поле Бородина, продолжая слать письма императору.

…Большое поле для битвы после Царева-Займища нашлось у села Бородино. Ко дню Бородинской битвы М.Б. Барклай-де-Толли сумел сохранить не только свою армию, но и армию багратионовскую. Сохранить военную силу России, не дав ей растратить себя во время отступления от границы, растерять организованность, дисциплину и желание сражаться. Один из участников Отечественной войны 1812 года поэт Ф.Н. Глинка писал о Михаиле Богдановиче в таких словах:

«Я часто хожу смотреть, когда он проезжает мимо полков, и смотрю всегда с новым вниманием, с новым любопытством на сего необыкновенного человека…

Главнокомандующий армиями, генерал Барклай-де-Толли, проведший с такою осторожностию войска наши от Немана и доселе, что не дал отрезать у себя ни малейшего отряда, не потеряв почти ни одного орудия и ни одного обоза, – сей благоразумный вождь, конечно, увенчает предначатия свои желанным успехом…»

…Под начальством уже номинального военного министра оставалась только 1-я Западная армия. По численности она заметно превосходила багратионовскую 2-ю Западную армию. Поэтому полководец Голенищев-Кутузов поручил Михаилу Богдановичу на поле Бородина командовать центром и правым флангом русских войск. Его армия в день сражения на занимаемой позиции состояла из трех пехотных корпусов: генералов Багговута, Остермана-Толстого и Дохтурова.

В день 25 августа, когда отгремели пушечные залпы в схватке за Шевардинский редут, М.Б. Барклай-де-Толли был одним из тех военачальников, которые предлагали главнокомандующему «предупредить неприятеля». В чем заключался смысл этого «предупреждения», Михаил Богданович рассказал в своих мемуарах:

«…Князю Кутузову было предложено под вечер при наступлении темноты исполнить с армией так, чтобы правый фланг 1-й армии отправился на высоту Горки, а левый примыкал к деревне Семеновское, но чтобы вся 2-я армия заняла место, в коем находился тогда 3-й корпус.

Сие движение не переменило бы боевого порядка, каждый генерал имел бы при себе собранные свои войска; резервы наши, не начиная дела, могли быть сбережены до последнего времени, не будучи рассеяны, и может быть, решили бы сражение.