Текст книги "Мальчик и облако (СИ)"

Автор книги: Алексей Урусов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Глава 13

Владимир. Лицей.

После занятий, когда я собирался идти домой из лицея, ко мне в библиотеку забежал Матвей Давидов. С порога он начал: – О какой покупке ты сообщение прислал? Что купить хочешь?

– О земле. Землю купить можно?

– Купить можно всё, если деньги есть. Землю сложнее и дольше – там документов кучу надо оформлять, а это процесс не быстрый. Тебе Перловы денег дадут, или своё наследство или накопления есть? Деньги откуда будут? Земля, она дорого стоит. И платежи там ежегодные.

Есть ли у меня деньги? На карточке и на счёте что-то есть, и вроде как даже каждый месяц пополняется. Но это много или мало? Я задумался.

– А, сейчас, – достаю смартфон, вхожу в банкинг и показываю Матвею: – Вот!

Матвей смотрит, его лицо удивлённо вытягивается, он сглатывает и смотрит на меня: – Откуда столько? Ты кого-то убил и ограбил?

– В смысле ограбил? Это много? На землю хватит?

– Это не много! Это охренеть как много! Перловы дали, чтобы тебя отселить? – высказывает он догадку.

– Не знаю, ничего не говорили…

– Дай-ка гляну.

Матвей нажимает несколько кнопок, пальцем двигает экран и выдыхает: – Не, там какие-то ежемесячные поступления и большой платёж в конце осени, и вот огромаднейший – в начале февраля. Тебе финансовую грамотность надо подтянуть, причём не теорию, а жизненную практику, – говорит он мне, возвращая смартфон: – а то украдут со счёта, а ты и знать не будешь. Ты же на коммерческом учишься, а о реальных деньгах представления не имеешь.

– Этого хватит? – нетерпеливо возвращаю его к теме беседы.

– Хватит. И на большой участок, и дом при нём. Хоть в центре Владимира.

– Не, мне за городом надо…

– Тем более, если за городом, там земля в разы, а то и на порядок дешевле.

В этот раз он провожал меня до дома, и на ходу мы разговаривали о покупке. Впрочем, когда я ему показал локацию и сказал, что там пашня, он меня расстроил: – Участок поля сто на двести метров тебе никто не продаст. Представь: там же беспилотники работают, и им твой участок придётся огибать – что при пахоте, что при обработке, что при уборке. А распыление удобрений – это вообще отдельная песня. Их же ветром на твой участок сносить не должно, чтобы ты жалобу не подал. Так что поля продают целиком, и чем больше поле – тем дороже цена каждого гектара, потому что обрабатывать проще. К тому же, сейчас весна – наверняка поле ещё осенью к следующему сезону готовить начали; пахотную землю продают летом, или в начале осени, пока после уборки урожая не внесли первые удобрения и не начали обработку. Если хочешь эту землю купить – я могу узнать, кому она принадлежит, и если он согласится, то осенью продаст. Гарантом покупки, как я понимаю, будут Перловы?

Я согласно кивнул, но при этом пожал плечами… сложно всё как-то. Хотя земля – не фунт же изюма покупаю.

Владимир. Дом Перловых.

Хорошо, что старшие Перловы каждый вечер проводят «совещание» на кухне: под важный вопрос они мне время выделили.

Я уже привык, что они часто не понимают меня, когда я им что-то рассказываю о своих способностях. Сегодня ситуация была в два раза сложнее – не только они не могли «въехать» в то, что я говорю, но и я не понимал, что рассказывали они.

Мне нужно было объяснить им, на что мне нужны деньги. Вроде бы всё просто, но когда я начинал объяснять, картина получалась не очень простой: есть бугор, оно вроде обычный, но я знаю, что на нём лежит облако неизвестной субстанции, скорее даже – из разных неизвестных компонентов, но никто не знает из каких, и я в том числе. Но ходить через него можно. И никто его не замечает, кроме меня. И эти компоненты периодически частично срываются и куда-то улетают. И, неизвестно, как и откуда появляются новые, потом что если бы не появлялись, то облако бы растворилось полностью. Грунт на этом холме обычный, вроде. А вот камни – как будто есть такие, через которые эти части облака проходят, а есть такие – которые облако обтекает. И чтобы за всем этим наблюдать и исследовать, я хотел бы этот участок купить.

Перловы, в свою очередь, сказали мне очень много о моём счёте и механизме появления денег на нём и их расходования: дотации, субвенции, стипендии, пособия, подъёмные, компенсации… И много других коротких и длинных слов, которые я иногда даже слышал. Из всего я понял, как мне показалось, главное: все деньги, что выделяются на меня государством, идут на мой счёт и Перловы их не трогают. И сами ежемесячно переводят сумму мне на «карманные расходы». Большая сумма, которую мне осенью «закинули на счёт», этот более-менее понятный термин несколько раз говорил за время беседы Геннадий Алексеевич, была разовой выплатой в связи с изменением моего статуса и «превращением» в дворянина. А в феврале князь Окинов выплатил виру за то, что на его земле и по недосмотру его охраны произошло нападение медведя.

На мои возражения, что мы с Окиновыми друзья, всё было случайно и медведь нападал на всех, и на Окиновых тоже, к тому же, ущерба не было, Геннадий Алексеевич ответил, что разговор о вире и суммах был между князем и главой Перловых – Алексеем Сергеевичем.

– Но если бы князь не заплатил, это стало бы для него уроном чести. Никого из посторонних не интересуют вопросы отношений, если дети подверглись опасности, – пояснил он, – А тебе ещё и дополнительная выплата установлена, как основному лицу, ликвидировавшему угрозу. Там и Борису Глебовичу большую сумму перечислили, и на остальных детей меньше, но тоже солидно.

Владимир. Лицей. Библиотека.

Когда Артур пришёл за мной в библиотеку, чтобы вместе пойти на обед, я как раз читал учебник по истории магической силы и решил задать ему вопрос: сможет ли он мне что-то о силе рассказать?

Мне показалось, что от этого вопроса Артур сжался и его взгляд стал колючим и настороженным. Примерно таким он выглядел на скамейке в лицее, когда я с ним познакомился. Только тогда в его взгляде была ещё и безнадёжная тоска.

Я такую его реакцию отнёс к общей «неравнодушности» дворянства к магической силе…

– Откуда знаешь? – негромко спросил он меня.

– Что знаю?

– Про папу.

– Ну, у вас же древний род, дворяне много поколений, наверняка в семье тебе что-то рассказывают. Мне интересно что-то в общем плане, без тайн рода, что можно, о магической силе. Так-то Перловы ничего не скрывают, но они больше по торговле и силой особенно никто не занимается.

– Аааа… протянул Артур; – А я уж подумал… Я тебе соберу инфу, более-менее упорядочу и передам.

– Я вот пытался книжки найти, по названиям, что на уроках озвучивали, но про них везде пишется, что они для служебного пользования. Ну, эти – наставления по обороне, в наступлении. И ещё там, разные методические рекомендации для обучения.

– Это папа подскажет. ДСП – это фигня, там ограничения минимальные, – Артур полностью успокоился, и общался, как обычно: – Я ещё что зашёл-то – родители решили, что мы ещё на год остаёмся во Владимире: у папы новая работа, он много будет бывать в командировках, а мама говорит, что без него она в нашем московском особняке жить не сможет – слишком свежи прошлогодние воспоминания. Так что ещё год я учусь здесь, но потом точно уедем. И, кстати, на майских отец собирается всей семьёй выехать на одну или две ночёвки на рыбалку. Если хочешь, попрошу, чтобы и тебя взял – разобьёшь свою палатку, покупаешься, рыбу половишь, у костра посидим, картошку запечём.

Я реально обрадовался – друзей у меня было немного, и расставаться с Артуром не хотелось.

– А ещё, – продолжил Артур, – папа мне коня купил. Золотистого, как на нашем гербе. Я в Москве выездкой занимался, здесь было не до того, а сейчас решил возобновить занятия. Будет интересно, покажу.

Только мы собрались идти, как в библиотеку вошёл Матвей Давидов. Он с порога протянул мне папку: – Держи.

–Там что? – спросил я.

– Там документы по твоей земле: участок два с половиной на три с половиной километра, чуть больше тысячи гектаров. Хозяин три года назад пытался её продать, но никто не купил, так что она так и осталась в аренде. Все документы публичные… Артур, что с тобой? – спрашивает Матвей Гефта, я поворачивается к Артуру и вижу, что его лицо и впрямь вытянулось от удивления.

Артур тычет в меня пальцем: – По ЕГО земле?

– Нет, не по моей, – отвечаю ему, – я её просто купить хочу.

– Ты хочешь купить тысячу гектаров? – Артур ошарашенно слегка дёргает меня за рукав…

– Мне-то немного надо. Но продают только весь участок. Придётся, наверное, брать.

Владимир. Дом Перловых.

Я уже как-то привык, что даже важные новости в семье Перловых обычно сообщались за ужином, почти мимоходом. Так и сегодня, Геннадий Алексеевич, не спеша попивая чай, сообщил: – Звонил дед из Москвы. У Бориса, который Глебович, в этом году окончание лицея. За успехи в учёбе и награждение медалью «За спасение погибавших» он поощрён – ему вручили приглашение-пропуск на выпускной бал «Алые паруса», который пройдёт в Санкт-Петербурге. Деды провели видеоконференцию и решили, что будет правильно, если вы все сможете в середине июня побывать в Петербурге и отдохнуть там. Ну, а «Алые паруса» посмотрите от Ростральных колонн или с другого берега Невы: на саму Дворцовую площадь пропуск будет только у выпускников. Под Петербургом живут родители Виктории, жены Глеба, и они рады будут принимать вас всех у себя. Оттуда вы в конце июня скоростным поездом переедете в Симферополь; мы обещали Абрикосовым, что минимум две недели вы проведёте в Крыму.

– А военка у Окиновых? – грустно спросил Василий.

– Окиновы роту собирают в середине июля, деды это с князем Окиновым тоже проговаривали; в Бурятию вас заранее доставят самолётом. Вам там месяца хватит, чтобы поучиться – и надоесть не успеет, и набегаетесь.

Подмосковье. Загородный дом Перловых.

То, что Перловы подготовились к нашим каникулам основательно, я убедился уже вечером, когда мы прибыли в Москву. Не успели мы как следует разместиться и отобедать, как нам с Василием сказали, что наших коней привезли и их сегодня надо выгулять. Загородный дом Перловы называли – «общим»: у главы рода и его старшего сына Глеба Алексеевича особняки были в Москве, а вот загородный дом – один на две семьи. Сюда же традиционно селили родственников и внуков, – приезжавших к дедушке и бабашке, как утверждали старшие – «подальше от московского смрада». Я какого-то особого смрада в столице не заметил – кроме, разве что, запаха асфальта, разогретого под жарким летним солнцем.

А в целом Москва была … громадной. Я неоднократно бывал в Москве – ездили на соревнования, но мы всегда жили или на окраинах или в гостиницах рядом со стадионами и другими местами проведения соревнований и реконструкций, а вот так – через весь город мне кататься не приходилось. Интересно – много ли москвичей ездит так на работу и обратно? А из Подмосковья? И сколько времени они проводят каждый день в дороге? И что у них после этого остаётся на повседневные дела и на жизнь?

Мы спускались в подземку, и полтора часа поезд нёс нас из конца в конец, чтобы мы могли попасть в какой-нибудь музей или дворец. А до центра, где жило старшее поколение семьи – Алексей Сергеевич и Ирина Витальевна Перловы, добирались за час.

Порадовало, что вместе с нами и с конями из Владимира приехали четыре охранника, поэтому у нас была возможность делиться на «группы по интересам» для отдыха. Перловская малышня предпочитала всякие купания-катания-зоопарки; Валентина Глебовна объединилась с Екатериной, и они собственный «променад» устраивали отдельно; а мы с Борисом Глебовичем, Василием и мной продолжали тренировки, совершали по окрестностям конные прогулки, да ездили посмотреть на соревнования и реконструкции.

Англия. Аскот.

Заняв своё место в королевской ложе, Елизавета дружелюбно улыбалась своим подданным. Впрочем, рядом с королевской трибуной в Роял Энкложур не было подданных в широком смысле этого слова; так-то все подданные равны, но некоторые ровнее: вот и вблизи королевы были только те, кто «ровнее». Доступ на трибуну имели даже не сливки общества, а исключительно верхний слой сливок, ну и некоторые избранные из других государств, для которых аристократический и финансовый ценз был ещё выше, чем для «подданных Её величества».

Последний день самых знаменитых английских конных скачек – «Королевского Аскота» проходил, как и предыдущие четыре, в строгом соответствии с более чем четырёхвековой традицией: незадолго до четырнадцати часов королевская процессия выехала из Виндзорского замка, и, проехав пять миль, ровно в четырнадцать часов въехала на ипподром. Королева и другие члены монаршей семьи поднялись в королевскую ложу, где на столиках туту же появился обязательный десерт скачек – клубника со сливками. Из всей семьи сегодня отсутствовал лишь муж королевы – Георг, неожиданно приболевший. Но кого он интересует, когда на голове королевы такая оригинальная, интересная шляпка? Как и все женщины, посещавшие Аскот, королева строго выполняла главное условие присутствия на этом мероприятии для женщин, и каждый день надевала новую шляпку. Так что все взоры дам, их мужей и прессы были обращены на королеву и тех представительниц высшего света, которые «угадали» и их шляпка по фасону или расцветке приблизилась к королевской модели.

Началась подготовка к скачкам и жокеи на её лошадях, облачённые в королевские цвета – лиловую куртку с золотой тесьмой и алыми рукавами и чёрные бархатные шлемы с золотой отделкой, прогарцевали рядом. Королева помахала им рукой, ласково улыбалась, выслушивала и давала прогнозы, попробовала клубничный десерт, но мысли её были там, в Виндзорском замке, рядом с Георгом: то, что происходило с ним последние месяцы, было общеимперской катастрофой, и сегодня эта катастрофа должна была закончиться. В результате опрометчивого употребления несертифицированных магических таблеток, муж полностью утратил магическую силу, это удалось скрыть, но подданные её величества стремительно теряли ту прибавку, что в своё время получили от Георга, и что-то нужно было делать. Эта неприятная ситуация наложилась на утрату многими аристократами, – как солидного возраста, так и молодёжью, – собственной силы, что усугубляло проблему. Первым слетел со своей должности министр обороны Сэлвин Лойд, этот зажравшийся, обнаглевший и разжиревший боров.

Точнее, лорд-хранитель малой королевской печати Стэнли Болдуин, назначенный Тайным Советом главой комиссии по расследованию «таблеточного скандала», вцепился в министра обороны как тот мангуст Рикки-Тикки-Тави из сказки Киплинга – в кобру, * и не собирался выпускать. Так что у Сэлвина напоследок всё-таки хватило ума не дожидаться, пока Тайный Совет официально объявит его главным виновником «м-эпидемии», и он подал высочайшее прошение об отставке. Ещё несколько чиновников высокого ранга последовали за ним. Два десятка родов сменили глав – не только молодёжь «баловалась» таблетками; потерявшие магическую силу старики вынуждены были отдавать власть.

Сразу же после памятного заседания Тайного Совета королева изъявила желание пообщаться с историками протокола – официально в их функции входила фиксация истории королевской семьи. На деле они и были настоящим «Тайным Советом» королевы, к помощи которого она прибегала тогда, когда все остальные рычаги власти и советники не справлялись с ситуацией. Сколько раз за всё время её нахождения у власти она собирала этих «историков» для чрезвычайной помощи в безвыходной ситуации? Три? Четыре? Сейчас был именно такой же случай. И она была уверена, что свою работу они сделают безупречно, как и она свою.

Снова вспомнив Киплинга, королева тяжело вздохнула: – Что такое бремя белого человека по сравнению с тем бременем, что несёт она – королева? Насколько её бремя тяжелее? Сколько раз ей приходилось переступать через себя, через родственников, через друзей – когда это было нужно Англии? Много раз. И сегодня она тоже всё сделает так, как велит ей долг.

Скачки закончились; под аплодисменты и улыбки королева прошла к кортежу и удалилась.

Англия. Виндзорский замок.

Войдя во дворец, Елизавета с коробкой, в которую специально для Георга был упакован клубничный десерт, направилась к его кабинету – муж приболел, не смог поехать на скачки, и королева проявляла о нём вот такую трогательную заботу: рассказать о событии и поделиться сладким. Ещё на входе во дворец один из сопровождающих, поймав взгляд королевы, беззвучно, только губами произнёс: – Плюс, – что означало, что «историки-протоколисты», как всегда, оказались на высоте и не зря десятилетия в тишине и покое ели свой хлеб.

Прислуга распахнула двери в блок, где находились рабочие помещения Георга, и, войдя, королева спросила: – Георг, добрый день. Я вернулась, ты где?

Пройдя через рекреацию и небольшую приёмную, она открыла дверь в кабинет Георга. Муж лежал на толстом ковре, неудобно подвернув руку.

Елизавета нажала тревожную кнопку на стене, и, ударив по нулевой клавише на телефоне, проговорила: – Георгу плохо! Срочно врача в кабинет!

Через две минуты в кабинете и приёмной было не протолкнуться – врачи, охрана, приближённые, прислуга… Личный медик быстро воссоздал картину произошедшего: Георг, работавший за столом, почувствовав себя плохо, встал и сделал два шага в сторону шкафа с аптечкой. Но упал и больше не поднялся.

Королева всё это время сидела в углу комнаты на стуле, скорбно молча. Наконец, она встала, и, приопустив плечи, направилась на выход.

У входа валялась коробка из-под десерта: войдя в кабинет, королева выронила её, та в полёте раскрылась, и содержимое разлилось по дорогому персидскому ковру: белое пятно растеклось по ворсу; на сливках яркими каплями крови виднелись ягоды клубники.

* Рикки-Тикки-Тави, сказка Киплинга из «Книги джунглей». Исходная история была взята Киплингом из индийского эпоса – пятой книги «Панчатантры». Отечественному зрителю сюжет известен по одноимённому мультфильму 1965 г.

Глава 14

С анкт-Петербург. Квартира профессора Петрова.

У старшего сына в роду Перловых – Глеба Алексеевича, жена Виктория Викторовна оказалась потомственной петербурженкой, дочерью профессора химии и школьной биологички. Самое забавное началось, когда нас стали знакомить: старшего брата Виктории звали Виктором. Так что за столом, куда нас усадили, оказался глава семейства Виктор Викторович Петров, его сын, тоже Виктор Викторович и дочь – Виктория Викторовна. Хозяйка дома – Надежда Павловна, представляя семейство рассмеялась: – Мы в молодости настолько были заняты, что назвали детей теми именами, что были под рукой. И, слава Богу, что мы не послушались друзей Виктора, которые предлагали «что-нибудь этакое» из его профессиональных терминов; мы решили, что у детей будет собственная жизнь и любые намёки на предков или род их занятий, неуместны.

Мы сидели за большим длинным столом, заставленным хрустальными салатницами, вытянутыми оранжевыми утятницами и высокими графинами с компотами, не спеша ели под рассказы о наиболее интересных культурных событиях, ожидающих нас в городе, а я периодически посматривал на противоположную стену, вдоль которой стояли шкафы, наполненные книгами. Вообще в этой просторной трёхкомнатной квартире на канале Грибоедова было тесно из-за книг: в каждой комнате были книжные шкафы, стеллажи или полки, ими была оккупирована даже часть коридора.

А ещё меня удивило, что Виктор Викторович и его жена Надежда Павловна обращались друг к другу на «Вы».

Пообедав, мы начали собраться в дорогу – оказалось, жить мы будем в загородном доме – «поближе к природе», как выразилась Надежда Павловна – в Сосновом Бору, с видом на Балтийское море. Туда же из Москвы перевезли и наших коней.

Владимир. Монастырь.

– Татьяна, зайди. И заведующую приютом прихвати. Посовещаться надо – не напрягайся, новость хорошая, денег надо поделить немного, поступило нам на хозяйственную деятельность – по голосу было слышно, что игуменья Юлиана довольна.

– Отрок наш, Андрей Первозванов, – начала совещание игуменья, – помните, в начале каникул приезжал, а перед убытием заходил попрощаться и за благословением. И передал карточку, сказал, что заработал немного и хочет заплатить церковную десятину. Я умилилась, по головке его погладила, похвалила. А вчера главбух в сети карту стала проверять, на ней оказалось два миллиона рублей. Вижу, удивлены, я тоже удивилась; позвонила опекуну. Геннадий Алексеевич пояснил: деньги заплатил князь Окинов за ту историю с медведем. Андрей про эту виру не знал, и только в середине весны, когда задумался о покупке земли, стал интересоваться своим счётом и деньги обнаружил. Вот и заплатил церковную десятину. Ну, куда направим?

Санкт-Петербург. Фестиваль Алые паруса.

В день «Алых парусов» мы за четыре часа до начала отправились на место, откуда планировали смотреть за фестивалем – с правого берега Невы: перед нами плескалась река, а за нею открывался завораживающий вид на Зимний дворец, подсвеченный фонарями и прожекторами; справа высились Ростральные колонны; слева, вдалеке, – шпиль Петропавловской крепости. Народ прибывал, бурлил, и с каждой минутой толпа становилась все больше. Нас плотно прижали к парапету, суетливые дети периодически нетерпеливо просовывали головы, раздвигая взрослых, с вопросом: – Где класный колабль? Когда бу-бух будет?

Свой рюкзак я сразу, как мы прибыли, поставил на гранитный блок парапета. Изредка мы прикладывались к бутылкам с водой и соком, оставив термоса на поздний вечер. Было прохладно, так что лёгкие курточки постепенно перекочевали из рюкзаков к нам на плечи, а девушки даже шарфики накинули. Хотя, может, им просто пофорсить хотелось.

Под громкие фанфары шоу началось. Небо над Зимним дворцом прочертили лучи прожекторов. Картинку со сцены на Дворцовой площади, громкую музыку с противоположного берега, как и полные оптимизма голоса дикторов, перемежавшиеся звуками музыки и песнями, транслировали для нас на громадные экраны, установленные около Ростральных колонн, и мы видели всё, что там происходило. Толпа за моей спиной жила своей жизнью: она дышала, бурлила; она превратилась в огромный организм, наслаждавшийся разворачивающимся действом. И мне подумалось: если нам здесь ТАК, то каково Борису ТАМ, на площади, около сцены, на брусчатке Дворцовой площади, рядом с Александрийским столпом и сценой, среди яркого света и грохота музыки, среди сотен таких же, как и он, счастливых выпускников?

Толпа надавливала всё сильнее, как будто придвинувшись на несколько сантиметров ближе, можно будет лучше рассмотреть происходящее на фестивале. Наконец, корабль с алыми парусами стал спускаться по Неве. Прожектора подсвечивали его, прокладывая яркие дорожки по воде. Фейерверки и тысячи дронов рисовали картинки, заливая центр Санкт-Петербурга неестественными цветами. Спустившись до Зимнего дворца, корабль недолго постоял на месте, а затем стал медленно разворачиваться. Нам рассказывали, что при подходе корабля концерт на Дворцовой должны были приостановить, а всех выпускников вывести к Неве. И сейчас Борис, так же своими глазами, только от Зимнего дворца, наблюдал за громадой парусника, выполнявшего разворот.

Я слышу восторженные крики за своей спиной и картавящий голос ребёнка: – Мама, мама, как класиво-класиво. И пуски стлеляют! Папа, а ты мозес маму тозе на плечи поднять? А то ей не видно! Не мозесь? Заль! Мамоська, я тебе потом всё лассказу!

Я сам не заметил, как перешёл на э-зрение и меня чуть не разорвало от восторга и восхищения, идущего от ребёнка. Картина разворачивавшегося действа, которая была восхитительной в обычном восприятии, оказалась не менее яркой в э-зрении: в магическом восприятии центр города был заполнен разноцветными лентами, плавно текущими по воздуху, такими же лентами, клубившимися в Неве; яркими блестящими струнами энергии; красными, зелёными и синими сполохами. В обычном зрении что-то похожее было бы, если бы сейчас над Питером началось очень сильное северное сияние, настолько сильное, что его отблески были бы на зданиях, в воде и вообще вокруг. И ещё, что украшало этот праздник – восторг окружающих людей, который взлетал до небес вслед за разрывами салюта, расцвечивавшего небо и отражавшегося в воде разноцветными звёздами.

И этот всеобщий восторг был таким по-детски чистым, что в нём хотелось купаться до бесконечности. Хотя… не всеобщий… Недалеко, в стороне находился человек, который не разделял общей бурной радости. Он выделялся настолько ярко, как будто на большое заснеженное поле упала мёртвая чёрная ворона. Напряжённый и злой, казалось, он искрился от отрицательных эмоций, или от него во все стороны торчали колючки. Хотелось обнять его, сказать что-то хорошее, успокоить, помочь, полечить или дать денег, заверить, что проблемы решатся, а сейчас – надо вместе со всеми насладиться общим праздником, увидеть красоту этого вечера, пожелать счастья выпускникам, для которых этот корабль под алыми парусами стал символом взросления, начала самостоятельного, взрослого плаванья по жизни. Но человек был далеко, хотя и медленно двигался в десятке метров от парапета, постепенно приближаясь к нам. Вот он остановился на чуть-чуть и в его эмоциях на пару секунд вспыхнула радость и удовлетворение. Делает шаг в сторону, и снова его окутывает решительная сосредоточенность с нотками презрения, ненависти и злости.

Я отвлёкся от корабля и световых эффектов, сопровождавших проход парусника по Неве. Вижу, «напряжённый» продолжает движение. Вновь короткая остановка, зло сменяется короткой радостью. И снова злость. Как так-то? Разве бывают такие эмоциональные качели? Ну, у детей бывают. Ребёнок плакал, а через минуту может уже смеяться. А через две снова будет плакать. А взрослый? Я часто видел, что взрослые скрывают свои эмоции. Но это другая история. Неизвестный, а по окраске я уже видел, что это мужчина, остановился в паре метров от меня... И вновь, короткая радость, и он продолжает движение.

Корабль между тем, полоща алыми парусами, завершил неспешный разворот, под сполохи огня на Ростральных колоннах, грохот пушек Петропавловской крепости и фейерверков, жужжание дронов, переливавшихся всеми цветами радуги и продолжающую грохотать музыку, стал уходить вверх по течению. Очень удачно мы место заняли, красивый праздник получился... Вот и всё.

Точнее, не всё. Неизвестный преодолел последний метр, разделявший нас, и аккуратно стал проталкиваться за моей спиной. Я бы и не обратил внимания, что он случайно задел меня рукой, если бы не находился в э-зрении. Точнее, короткое касание, почти мгновенное, но его пальцы успели нырнуть в карман моей штормовки и вытянуть оттуда бумажник.

На секунду его эмоции окрасились в яркий экстаз и удовольствие. Да это воришка! Карманник.

Использую дар, судорогой свожу ему правую руку, которую он засунул в карман своей куртки. Блокирую даром его левую руку. Торможу в целом организм воришки. Блокирую ноги, благо они у него расставлены, и он не упадет. Да и как упасть, когда он в толпе с трудом протискивался? А заодно, лёгким спазмом свожу голосовые связки. Осматриваю «пленника». Ну, теперь точно не убежит и не сможет выбросить всё, что украл. Медленно разворачиваюсь в сторону наших охранников, торчащих в паре шагов за нашими спинами, как два тополя на Плющихе*: бабушка приставила к нам самых рослых и здоровых, объяснив, что в день фестиваля такими проще в толпе дорогу прокладывать. Подзываю их рукой, и когда они протискиваются, прошу зафиксировать руки воришки. Объясняю: иначе он может выбросить улики и доказать, что он что-то украл, будет труднее. Точнее, какой он воришка? Он вор. Он же взрослый – лет тридцать, а может и сорок. Зависит от того, как он жил и чем питался.

Ну, теперь время полицию вызвать, благо, стало можно хотя бы свободно пройти – праздник завершается, и люди стремительно расходятся. Полицейские обнаружились неподалёку – вон они, временный пост: пара автомобилей, рядом переносная площадка с метровым помостом для наблюдения и торчащими вверх антеннами связи.

Подошедшие полицейские «перехватили» руки вора, вызвали угрозыск и начали оцеплять место происшествия; машина подъехала очень быстро и выскочившие из неё оперативники буквально расцвели: – Да это же Саня Шорин! Ну, здравствуй, Кирпич! Вот сюрприз так сюрприз, прямо-таки подарок в честь праздника! Что, Кирпич, мы же три дня назад тебя в Гостином дворе взять пытались, а ты ржал и говорил: «Нет у вас методов против Кости Сапрыкина!»**. Не надеялся я, что и недели не пройдёт, как найдётся метод: повяжут тебя с поличным.

Полицейские легко освободили «место преступления», так как зрители и без того расходились в сторону станций метро и центра города, натянули полосатую ленточку, а нам разрешили остаться внутри – поскольку мы «пожелали» дать показания.

Пока Виктория Викторовна созванивалась с родителями и с Перловыми, и коротко рассказывала о произошедшем, а те решали, стоит ли нам «помочь следствию», мы смогли наблюдать, как полицейские приступили к обыску вора. Иногда видно было не всё, так как толпившиеся впереди трое понятых периодически закрывали нам вид на происходящее действо.

Вначале следователь тонкими длинными палочками с ваткой на конце снял пробы с пальцев, ладоней и из-под ногтей подозреваемого, отправив палочки в прозрачные пакеты и что-то написав на них маркером.

Подозвав понятых и призвав их быть внимательными, полиция приступила к обыску подозреваемого. Следователь в тонких прозрачных перчатках, аккуратно держа специальный пинцет, приоткрыл плоскую боковую сумку, висевшую на Шорине, и тут же прокомментировал: – Внимание понятые. Наблюдаю несколько предметов, напоминающих портмоне, кошельки и обложки документов. Извлекаю предмет, лежащий первым с внешней стороны. По виду портмоне.

Пока мы разбирались и разговаривали с полицией, а потом следили за началом обыска, полицейские принесли складной столик, установили его рядом, и портмоне легло на лист бумаги, расстеленный на столе.

Офицер, стоявший рядом со столиком, раскрыл небольшую коробку, достал из неё флакон:

– Внимание понятые. Произвожу съём отпечатков пальцев с улики номер один.

Он направил флакон на портмоне и надавил на него, из флакона заструился пар или взвесь порошка, и как только взвесь легла на обложку, пропечатав затейливый рисунок отпечатков пальцев, наложил на портмоне плёнку, затем снял её и запаковал в пакет.

– Внимание понятые. Произвожу осмотр улики.

Аккуратно и ловко, длинными плоскими пинцетами он подхватил портмоне и раскрыл его.

– Наблюдаю паспорт, кредитные карты, денежные купюры различного номинала. Изымаю их для съёма отпечатков пальцев. Побрызгав на них из флакона, приложив прозрачные салфетки и убрав их, он начал аккуратно, так же пинцетом разворачивать паспорт. Проделав процедуру, он попросил понятых приблизиться к столу и продемонстрировал им паспорт и банковские карточки.