Текст книги "Неожиданная Россия. XX век (СИ)"

Автор книги: Алексей Волынец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 48 страниц)

Глава 6. Русско-германская экономика, как повод к Первой мировой войне

Столетие назад аналогом современного Китая была именно Германия – точно также недавно поднявшаяся из геополитического небытия большая страна, вдруг ставшая «мастерской мира» и с амбициями ринувшаяся в этот уже давно поделённый мир. Даже демографическое давление (за 40 лет до 1914 года население Германии выросло в два раза) и стремительный рост националистических настроений и сознания собственной силы роднят Китай наших дней с Германией вековой давности.

Новая «мастерская мира»

Как в начале текущего века российское общество с некоторым удивлением осознало, что рядом расположен огромный Китай, со своей большой экономикой и мощью, ровно так же к началу XX века в Российской империи вдруг увидели, что совсем рядом, на западной границе возник новый центр силы. Объединённая Германия, ставшая Вторым Рейхом, не только разгромила Францию, сильнейшую континентальную державу Западной Европы, но и стала признанной «мастерской мира», обогнав на экономическом поприще ранее лидировавшую Англию.

Уголь и сталь век назад были основой экономики – и Второй Рейх по добыче угля и выплавке стали стал первым на Европейском континенте. Германская наука и промышленность лидировали в самых передовых технологиях того времени – в области химии, электротехники, моторостроения.

Как сейчас товары made in China заполняют рынок РФ, так и век назад дешевые промышленные товары, сделанные в Германии, наводняли рынок Российской империи. Ситуация еще более осложнялась сравнительной слабостью русской промышленности и капитала, их тотальной зависимостью от иностранных финансов и инвестиций.

Поэтому на рубеже XIX–XX веков параллельно военно-политическому соперничеству, параллельно различным геополитическим «большим играм» шел сложный процесс русско-германских торговых и экономических отношений. Во второй половине XIX века такие отношения между Россией и Германией регулировались торговым договором, заключённым в 1867 году между Российской империей и «Германским таможенным союзом». Этот «таможенный союз», объединявший немецкие города и государства, был предшественником Второго Рейха (и, кстати, аналогом недавно созданного «Евразийского таможенного союза»).

Быстрая индустриализация Германии привела к увеличению экспорта её промышленных изделий в Россию. В 1877 году германские товары составили почти половину, 46 % всего русского импорта. Стремясь оградить свою промышленность от иностранной конкуренции, царское правительство стало систематически повышать таможенные пошлины на промышленные товары, особенно на ввозимые через сухопутную границу (то есть из Германии). В результате к концу 80-х годов доля Германии в русском импорте упала почти в два раза, до 27 %.

Со своей стороны Германия в 1879 году ввела пошлины на главный русский товар поступавший на рынок Второго Рейха – хлеб. Именно это привело к тому, что за годы царствования Александра III впервые в русском обществе появились настроения борьбы с «немецким засильем».

«Таможенная война»

В 1891 году между Россией и Германией начались переговоры о заключении нового торгового договора, причём Германия добивалась снижения русских пошлин на промышленные товары, а Россия – германских пошлин на хлеб, лес и прочее сырьё. В следующем 1892 году российским министром финансов стал известный в нашей истории Сергей Юльевич Витте, взявший в свои руки ведение экономических переговоров с Германией. И этот обрусевший лифляндский немец, будучи сторонником протекционизма и одновременно тесно связанным с французским финансовым капиталом, оказался слишком неудобным переговорщиком для германской стороны.

Желая сломить дипломатическое сопротивление России, Германия начала «таможенную войну», обложив русские товары более высокими пошлинами, чем товары других стран. В итоге доля участия России в поставках хлеба в Германию быстро сократилась за 1891-93 годы с 54,5 до 13,9 %, то есть более чем в четыре раза всего за два года.

Русский немец Витте ответил значительным повышением пошлин на германский импорт в Россию. Ожесточённая «таможенная война» весьма обострила отношения двух империй. Обе стороны несли большие убытки. Германский ввоз в Россию почти прекратился. Русская внешняя торговля также страдала от сокращения рынка. Поняв, что таможенная война не приводит к желаемым результатам, германская дипломатия предложила русскому правительству возобновить переговоры. Вскоре, 10 февраля 1894 года в Берлине был заключён новый русско-германский торговый договор сроком на 10 лет.

Согласно его условиям Россия снижала пошлины на германские промышленные товары на 18–65 % по сравнению с прежним тарифом. В свою очередь Германия распространяла на Россию льготный тариф, что означало понижение ставок на 15–33 % по сравнению с обычным уровнем таможенных пошлин. Кроме того, договор распространял на обе стороны принцип наибольшего благоприятствования в торговле.

Потери обеих сторон от сокращения таможенных доходов были примерно одинаковы. Однако экономически более мощная в то время Германия выигрывала больше от заключения нового договора. Уже через несколько лет, к началу XX века товары из Германии доминировали на русском рынке.

В конце 1902 года, незадолго до истечения срока торгового договора, германский парламент-Рейхстаг (напомним, что вРоссии тогда никакого парламента не было вообще) принял закон о введении нового таможенного тарифа, предусматривавшего значительное повышение ввозных пошлин на сырьё и продовольствие, в особенности на хлеб. Начавшаяся в феврале 1904 года русско-японская война была немедленно использована германской дипломатией для нажима на Россию с целью заключения нового торгового договора на выгодных для немцев условиях.

Через несколько дней после первой японской атаки на русскую эскадру в Порт-Артуре, германский канцлер Бюлов обратился к российскому министру Витте с предложением начать переговоры о заключении торгового договора. Россия начала переговоры вынужденно. «С нашей стороны, – писал позднее сам Витте, – они были в значительной степени стеснены фактом русско-японской войны и открытой западной границей».

15 июля 1904 года на основе германских предложений была подписана «Дополнительная конвенция к договору о торговле и мореплавании между Россией и Германией». Формально потери обеих сторон от повышения таможенного обложения были примерно одинаковыми. Фактически же конвенция наносила ущерб только экономике России.

Повышение пошлин на русский хлеб и масло было проведено в интересах германского «юнкерства», то есть прусских помещиков, чьё сельское хозяйство тогда составляло основу благосостояния офицерского сословия Германии. Снижение пошлин на русский лес и смазочное масло было проведено в интересах германских промышленников.

По новому соглашению Россия отказалась от права использовать репрессивные пошлины против германских экспортёров, широко применявших демпинг на внешнем рынке. Тем самым более слабая русская промышленность оказалась без защиты протекционистских мер в конкурентной борьбе с германским экспортом.

Всё это не могло не оказать негативное влияния на отношение русского общества к немецкому соседу.

«Таков был взгляд на немцев в старину»

Уже с 70-х годов XIX века в российской прессе постоянно сообщалось об исключительно быстром и эффективном развитии германской экономики. Данная информация приходила в несоответствие с прежним образом слабой в экономическом и политическом плане Германии, рождая в российском обществе первые смутные опасения.

В самом конце XIX века известный российский инженер и ученый, а по совместительству крупный чиновник Министерства финансов Российской империи Константин Аполлонович Скальковский в своей работе «Внешняя политика России и положение иностранных держав» отмечал это: «Слово пруссак – Preusse означает по-литовски "лесной человек"… Таков был взгляд на немцев в старину». Сравнивая с новым положением дел, Скальковский эмоционально восклицает: «Теперь какая с Божьей милостью перемена! Германия может считаться первою на континенте Европы державою по образованию и богатству. Германская промышленность и торговля начинают занимать господствующее положение на всем земном шаре и вытеснять самых могущественных соперников».

Уже тогда Скальковский сделал вывод о том, что интенсивное продвижение немецких товаров на мировых рынках опасно для России. Кроме того, в работе инженера и чиновника Скальковского отчетливо просматривается стремление представить промышленное развитие Германии как часть планов по завоеванию мирового господства.

Уже упоминавшийся крупный российский политик Сергей Юльевич Витте в своей работе «Национальная экономия и Фридрих Лист» главной причиной успехов германской экономики считал то, что немцы вовремя сумели перестроить свое экономическое мышление и взять на вооружение экономическую доктрину Фридриха Листа, известного немецкого ученого начала XIX века. Лист, как сейчас бы сказали, был национал-демократом – сторонником конституции и «экономического национализма».

В своей книге министр Витте на примере недавней истории объединённой Германии обосновывал необходимость ускоренной индустриализации России. Книга впервые вышла в 1889 году, а вторым изданием она была выпущена уже накануне Первой мировой войны под несколько изменённым и характерным названием «По поводу национализма. Национальная экономия и Фридрих Лист». Стоит привести некоторые наиболее характерные цитаты из неё: «Нация, как и человек, не имеет более дорогих интересов, как свои собственные… Когда Лист писал свое сочинение, Германия находилась в той же экономической зависимости от Англии, в какой мы находимся ныне от Германии».

Перед началом Первой мировой войны русское общество проявило особый интерес к немецкому капиталу в России. В процессе определения союзников и противников в грядущей войне немаловажным фактором была зависимость России от капиталов той или иной страны.

Показательно, что первые научные попытки подсчитать немецкий капитал в русской экономике появились именно в 1914 году. Киевский еврей и русский экономист начала XX века Исаак Левин (кстати, что характерно для России тех лет, получавший образование в университетах Лейпцига и Мюнхена) в работе «Германские капиталы в России» на основании официальных данных приводит цифры о немецком капитале в различных областях экономики Российской империи. Он не только сопоставляет количество немецкого капитала в России с капиталами других стран, но и анализирует приемы и методы проникновения немецкого капитала. По мнению Исаака Левина, немецкие компании занимали тогда четвертое место по общему числу вложенных в России капиталов после французских, бельгийских и английских корпораций.

Левин, пользуясь данными Министерства финансов Российской империи, произвел расчеты, показавшие, что с начала XX века английский и французский капитал все больше доминировал в России, а германский сдавал свои позиции. Этот вывод подтверждается и современными исследователями.

При этом в русском обществе вопрос зависимости от французских и британских капиталов практически не обсуждался, но не прекращались дискуссии о засилье немецких промышленных товаров на российском потребительском рынке и обсуждения действий немецких властей по притеснению российского аграрного экспорта. В России всю вину за осложнение торговых отношений между двумя государствами возлагали на Германию. Такая точка зрения была весьма популярной в русском обществе, хотя лишь отчасти соответствовала действительности.

Накануне 1914 года, в связи с подготовкой к пересмотру торгового договора от 1904 года, в России развернулась активная и широкая кампания по пропаганде борьбы с «немецким засильем». В этой кампании недовольство общественности засильем германских товаров соединилось с желанием русских предпринимателей избавиться от германских конкурентов и банальной шовинистической пропагандой. В прессе всё сильнее зазвучали призывы «проснуться и увидеть систематическое отставание России от Германии» (цитата из статьи с говорящим названием «Пора проснуться» в популярном петербургском журнале «Новое слово»).

«Наши друзья французы заменят немцев»

В отличие от других европейцев, имевших «бизнес» в России, немцы, старались постоянно и непосредственно присутствовать на своих предприятиях и фирмах. Этому способствовала и обширная, насчитывавшая к 1914 году два миллиона человек, немецкая диаспора России. Как подчеркивал в том же 1914 году уже упоминавшийся русский экономист Исаак Левин: «С немцем в основанном им предприятии мы сталкиваемся ежеминутно. С французом – лишь пока банк решит поместить свободные средства в русскую промышленность».

Видимо в этом и лежит причина, что русская общественность довольно равнодушно относилась к куда более существенной финансовой зависимости от Франции и в то же время весьма нервно реагировала на любые моменты, подчёркивавшие связанность российской экономики с немецкой.

При этом враждебность к германскому экономическому могуществу была в России ощутимой на обоих флангах политического спектра. Справа ее разделяли партии крупного русского капитала, «кадеты» и «октябристы»; слева – различные народники и их политические наследники, социалисты-революционеры.

Представители русского национального капитала часто цитировали слова Василия Тимирязева, министра торговли в правительстве Столыпина: «Мы не можем позволить, чтобы русская промышленность была полностью сокрушена германской индустрией».

Последний министр финансов Российской Пётр Людвигович Барк, кстати, лифляндский немец, прямо раздувал эту истерию, высказываясь в 1914 году так: «Именно за счет своей торговли с Россией Германия смогла создать свои пушки, построить свои цеппелины и дредноуты!.. Наши рынки должны быть для Германии закрыты. Наши друзья французы заменят немцев на русском рынке».

Публицисты и аналитики социалистических революционных кругов (например, член партии социалистов-революционеров, польский дворянин и известный русский экономист Николай Огановский) утверждали, что Россия «принимает черты германской колонии», русское население превращается в объект капиталистической эксплуатации со стороны германских монополий.

В результате в России набрало популярность движение за освобождение страны от германского экономического засилья. Так «Союз южных российских экспортеров» принял в марте 1914 года в Киеве следующую резолюцию:

«Россия должна освободить себя от экономической зависимости от Германии, которая унижает ее как великую державу. С этой целью нужно предпринять немедленные шаги для расширения нашей торговли с другими государствами, особенно с Британией, Бельгией и Голландией, которые не имеют заградительных тарифов на сельскохозяйственные продукты… Желательно введение тарифа для компенсации открытых и скрытых привилегий германским промышленным трестам».

Одна из крупнейших в Петербурге ежедневных газет «Новое время», полуофициально отражавшая воззрения партии «кадетов» (конституционных демократов), 13 января 1914 года призвала к экономическому давлению на Германию, к тому, чтобы пересмотреть «невозможное, оскорбительное и материально невыгодное торговое соглашение, навязанное Германией России в год её несчастий» (имелся в виду период неудачной войны с Японией).

Показательно, что эти антигерманские настроения росли на фоне самых тесных торгово-экономических взаимоотношений России с Германией. Русское общество весьма ревниво относилось к экономическим успехам самого близко соседа на Западе. В то же время Англия и Франция в общественном мнении воспринимались как старые, признанные индустриальные державы, их экономическое доминирование, в том числе и в России, русское общество не удивляло и, следовательно, не раздражало.

Зависимость Российской империи от французского финансового капитала русским обществом, по сути, вообще не замечалась и игнорировалась. В то же время проблемы тесно связанных друг с другом русско-германских экономических отношений воспринимались крайне болезненно.

Переговоры о заключении нового торгового договора между Россией и Германией, которые начались в 1913 году, были прерваны началом Первой мировой войны…

Глава 7. «Достижение этой цели едва ли требует войны с Германией…» Противники Антанты в России накануне Первой мировой войны

Господство в русском обществе накануне Первой мировой войны антигерманских настроений (см. предыдущие главы 5–6) не означает, что в России не существовало иных, противоположных и альтернативных точек зрения.

Но альтернативные взгляды, доказывавшие гибельность и ненужность военного столкновения с немцами, к 1914 году отказались в России уделом маргиналов – будь то радикальные социал-демократы, немногочисленные военные-«геополитики» или крайне правые борцы с «масонами и иудеями». В силу их маргинальности они не смогли оказать какого-либо заметного влияния на русское общество и политику Российской империи и тем предотвратить сползание к военной катастрофе.

Геополитики против Антанты

Среди русских противников Антанты, пытавшихся высказывать свои мнения накануне Первой мировой войны, историки прежде всего выделяют группу, которую можно условно назвать «геополитиками» – ряд публицистов и аналитиков, никак не связанных между собой, но параллельно исследовавших и критиковавших практику русской внешней политики.

Например, в ходе образования направленного против Германии англо-франко-русского союза некоторые современники считали, что России не желательно присоединяться ни к одному из военных блоков и выгоднее оставаться великой нейтральной державой. Так известный военный географ Андрей Снесарев, в то время начальник Средне-Азиатского отдела Генерального штаба Российской империи, еще в 1907 году в специально изданной им брошюре выразил негативное отношение к заключенному тогда «Англо-русскому соглашению», отдалившему Россию от Германии, отметив его «неискренность».

Другой русский военный и историк, генерал-лейтенант Евгений Мартынов непосредственно перед Первой мировой войной критиковал текущую русскую политику на Балканах, ту самую политику, которая скоро станет поводом к мировой войне: «Для Екатерины овладение проливами было целью, а покровительство балканским славянам – средством. Екатерина на пользу национальным интересам эксплуатировала симпатии христиан, а политика позднейшего времени жертвовала кровью и деньгами русского народа для того, чтобы за его счет комфортабельнее устроить греков, болгар, сербов и других, будто бы преданных нам единоплеменников и единоверцев».

Кстати, в 1913 генерал Мартынов был со скандалом уволен в запас за критику в печати существующих в армии порядков и текущей государственной политики. В начале 1-й мировой войны он попал в плен, а по возвращении на родину, так же как и упомянутый выше Снесарёв, вступил в Красную Армию (оба «геополитика» не переживут 1937 год).

Другой офицер Генерального штаба Российской империи и сотрудник военной разведки подполковник Алексей Едрихин, выступая под псевдонимом Вандам, накануне Первой мировой войны написал два объёмных геополитических сочинения, в которых отразил свое альтернативное видение внешней политики, необходимой для России («Наше положение», СПб, 1912 г.; «Величайшее из искусств. Обзор современного международного положения при свете высшей стратегии», СПб, 1913 г.).

Как и у большинства других российских «геополитиков», острие его анализа было направлено не против «германских империй», а против британской колониальной политики. Накануне Первой мировой войны подполковник Едрихин писал: «Мне кажется, что пора бы задыхающимся в своем концентрационном лагере белым народам понять, что единственно разумным balance of power in Europe была бы коалиция сухопутных держав против утонченного, но более опасного, чем наполеоновский, деспотизма Англии и что жестоко высмеивавшееся англичанами наше стремление к "теплой воде" и высмеиваемое теперь желание германцев иметь "свое место под солнышком" не заключают в себе ничего противоестественного. Во всяком же случае, присваивая себе исключительное право на пользование всеми благами мира, англичанам следует и защищать его одними собственными силами».

Едрихин не раз повторяет полюбившуюся ему «геополитическую» присказку: «Плохо иметь англосакса врагом, но не дай Бог иметь его другом!» Однако у Вандама-Едрихина не обошлось без конспирологии и англо-американских жидомассонов: «…ряженые апостолы социализма смело прокладывают путь на фабрики, заводы, в мастерские и храмы науки, где на алтарях русской мысли водворяют давно осмеянного Западом Карла Маркса».

Это вообще общее свойство «геополитиков», у которых трезвый анализ одних вопросов зачастую умещается с конспирологическим инфантилизмом в понимании иных, прежде всего социальных вопросов.

Ленин и черносотенцы против Антанты

Борьба с «мировым масонством» хорошо отражает общую маргинальность людей, пытавшихся накануне Мировой войны отстаивать перед русским обществом взгляды, альтернативные общепринятой германофобии и панславизму. И здесь наиболее ярким примером будет деятельность такой колоритной личности, как Святослав Глинка-Янчевецкий, редактора ультраправой, черносотенной газеты «Земщина».

В октябре 1912 года Глинка в ряде своих статей по событиям на Балканах, где тогда вовсю шли междоусобные войны славянских государств, посчитал необходимым «земно поклониться Сазонову, что он в точности исполнил волю царя и вовсе не считался с тупоумием наших шовинистов». Глинка поблагодарил министра иностранных дел Российской империи Сергея Сазонова за то, что тот не втянул страну в военный конфликт с Австрией и Германией на Балканах уже в 1911 году.

Благодарных слов со стороны интеллигентного черносотенца удостоилась и германская дипломатия, «сумевшая удержать своих венских союзников от вооруженного вмешательства и оказавшая тем самым неоценимую услугу России», в то же время политика «прогнившей» Франции и «предательской» Англии на Ближнем Востоке удостоилась самых нелестных эпитетов от Глинки, считавшего «союз самодержавной России с масонскими державами» противоестественным явлением.

Святослав Глинка был ярым антисемитом и близким соратником лидера всех черносотенцев Владимира Пуришкевича. Сам Пуришкевич так характеризовал Глинку: «Главное его внимание обращено на борьбу с засилием иудеев и на разоблачение масонства, поставившего себе целью разрушение алтарей и престолов».

В то же время Глинка был талантливой личностью с весьма незаурядной биографией. Польский дворянин по происхождению, он в юности отсидел три года в Петропавловской крепости по подозрению в революционной деятельности, где написал статью о значении нарезного оружия для расположения крепостей, за которую по предложению начальника инженерного ведомства Российской империи генерала Тотлебена заключенному Глинке-Янчевскому прямо в тюрьме была присуждена премия. Позднее Глинка успешно занимался бизнесом в русских среднеазиатских колониях, а его теоретические работы по фортификации пользовались большим успехом у русских офицеров.

С началом русско-японской войны, Глинка подал записку министру внутренних дел Плеве, в которой советовал, воспользовавшись общественными настроениями, созвать Земский собор (в допарламентскую эпоху ссылки на Земские соборы XVI–XVII веков были последним русским воспоминанием о народном представительстве при власти). Необходимость созыва такого «протопарламента» в виде Земского собора Глинка обосновывал тем, что после неизбежного поражения России в войне с японцами поднимет голову революция, которая не преминет воспользоваться угнетенным состоянием народа. Министр Плеве этим пророческим советам не внял и, как известно, кончил плохо.

После 1905 года в период революционного террора Глинка публично и настойчиво призывал правительство в ответ на теракты революционеров ввести институт заложничества: «Если за каждого убитого сановника известное число интеллигентных иудеев по жребию, т. е. по указанию Божьего Перста, будет расстреляно, и имущество кагала в определенном размере будет конфисковано, – террор сам собой прекратится».

С 1909 года Глинка редактирует черносотенную газету «Земщина» и является одним из лидеров одиозного «Союза Михаила Архангела». Глинке-Янчевскому принадлежит мысль, высказанная в начале мировой войны на страницах «Земщины», что «не Германия затеяла войну, а жиды, которые выбрали Германию орудием своих планов», якобы именно им нужно было стравить две державы, где монархический принцип наиболее силен, чтобы ослабить их обоих в ожесточенной взаимной борьбе.

Глинка был убеждённым противником сближения с Великобританией, опасаясь не только ее экономического влияния, но и давления в пользу предоставления равноправия евреям. На страницах «Земщины» он высказывался и по польскому вопросу. Глинка-Янчевский был не против воссоздания Польского Королевства, но без войны. По его мнению, Польша для России «только обуза. Она высасывает ежегодно сотни миллионов русских денег, а мятежами своими вызвала громадные расходы. Польская интеллигенция пробиралась во все учреждения и влияла разлагающе на русскую интеллигенцию».

Таким образом, в отношении грядущей войны с Германией талантливый черносотенец Глинка был подобен испорченным часам, которые, как известно, раз в сутки показывают точное время.

Излишне говорить, что Глинка и ему подобные, хотя и имели в русском обществе определенное количество сторонников, оставались маргиналами. Их пересыпанные оголтелым антисемитизмом внешнеполитические идеалы не могли быть приняты российским обществом, массово разделявшим в тот период либеральные взгляды той или иной степени глубины – от умеренных до революционных.

Примечательно, что среди людей, четко осознававших всю гибельность для монархической России войны с Германией, наряду с черносотенцами был и лидер радикальных социал-демократов Владимир Ленин. В разгар второй Балканской войны он писал в «Правде» от 23 мая 1913 года: «Германский канцлер пугает славянской опасностью. Изволите видеть, балканские победы усилили “славянство”, которое враждебно всему “немецкому миру”. Панславизм, идея объединения всех славян против немцев – вот опасность, уверяет канцлер и ссылается на шумные манифестации панславистов в Петербурге. Прекрасный довод! Фабриканты орудий, брони, пушек, пороха и прочих “культурных” потребностей желают обогащаться и в Германии, и в России, а чтобы дурачить публику, они ссылаются друг на друга. Немцев пугают русскими шовинистами, русских – немецкими…»

Ленин, наиболее трезвый и практичный русский политик начала ХХ века, прекрасно понимал, насколько война вообще, и тем более война с Германией, Российской империи не нужна. И поэтому Ленин свою мысль о русских и немецких шовинистах закончил так: «И те, и другие играют жалкую роль в руках капиталистов, которые прекрасно знают, что о войне России против Германии смешно и думать». Но лично сам Ленин, как радикальный политик, вне страниц пропагандистских газет смотрел на этот вопрос иначе – по свидетельству Троцкого он писал в 1913 году Максиму Горькому: «Война Австрии с Россией была бы очень полезной для революции штукой, но мало вероятно, чтобы Франц-Иосиф и Николаша доставили нам сие удовольствие».

Остаётся добавить, что в этом вопросе Ленин переоценил умственные способности и монархов и буржуазии.

Дурные предсказания Дурново

Закончить краткий очерк маргинальных точек зрения на русско-германские отношения в начале ХХ века, отличных от популярного и господствовавшего в русском обществе антигерманизма, необходимо на так называемой «Записке Дурново», достаточно знаменитом и показательном документе.

Пётр Дурново в разгар революции 1905 года был министром внутренних дел Российской империи. В успешном для монархии подавлении этой революции немалая доля заслуг принадлежит именно его решительности и жестокости. В 1906 году Дурново стал членом реформированного Государственного совета Российской империи, где до самой смерти в 1915 году был неформальным лидером «правых».

В феврале 1914 года Пётр Дурново представил Николаю II объёмную, как бы сейчас сказали – аналитическую, записку, в которой предостерегал последнего российского императора от втягивания России в большую европейскую войну. «Записка Дурново» действительно отличается глубоким анализом и подтвержденными временем сбывшимися прогнозами, весьма печальными для русской монархии

За полгода до начала Первой мировой войны Дурново даёт анализ близкого мирового конфликта: «Центральным фактором переживаемого нами периода мировой истории является соперничество Англии и Германии. Это соперничество неминуемо должно привести к вооруженной борьбе между ними, исход которой, по всей вероятности, будет смертельным для побежденной стороны… Несомненно, поэтому, что Англия постарается прибегнуть к не раз с успехом испытанному ею средству и решиться на вооруженное выступление не иначе, как обеспечив участие в войне на своей стороне стратегически более сильных держав. А так как Германия, в свою очередь, несомненно, не окажется изолированной, то будущая англо-германская война превратится в вооруженное столкновение между двумя группами держав, придерживающимися одна германской, другая английской ориентации».

Далее Дурново критически анализирует русско-английское сближение: «Трудно уловить какие-либо реальные выгоды, полученные нами в результате сближения с Англией».

Дурново вскрывает и отсутствие у России непреодолимых противоречий с Германией в Турции и на Балканах: «Очевидная цель, преследуемая нашей дипломатией при сближении с Англией – открытие черноморских проливов, но, думается, достижение этой цели едва ли требует войны с Германией. Ведь Англия, а совсем не Германия, закрывала нам выход из Черного моря… И есть полное основание рассчитывать, что немцы легче, чем англичане, пошли бы на предоставление нам проливов, в судьбе которых они мало заинтересованы и ценою которых охотно купили бы наш союз… Как известно, еще Бисмарку принадлежала крылатая фраза о том, что для Германии Балканский вопрос не стоит костей одного померанского гренадера…»

Дурново верно предсказывает и уровень напряженности будущей войны: «Война не застанет противника врасплох и степень его готовности вероятно превзойдет самые преувеличенные наши ожидания. Не следует думать, чтобы эта готовность проистекала из стремления самой Германии к войне. Война ей не нужна, коль скоро она и без нее могла бы достичь своей цели – прекращения единоличного владычества Британии над морями. Но раз эта жизненная для нее цель встречает противодействие со стороны коалиции, то Германия не отступит перед войною и, конечно, постарается даже ее вызвать, выбрав наиболее выгодный для себя момент».