Текст книги "Неожиданная Россия. XX век (СИ)"

Автор книги: Алексей Волынец

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 48 страниц)

Такое внушительное количество объясняется размахом американских бомбардировок – последние полтора года войны самолёты с Алеутского архипелага и Аляски летали бомбить Курильские острова ежедневно.

Камчатская одиссея американских пилотов

Некоторым из спасшихся на Камчатке американцев пришлось пережить невольные приключения в дикой тайге. Так 18 ноября 1944 года бомбардировщик Б-24 под командованием Дональда Тейлора был подбит японскими истребителями над северными Курилами. Два мотора из четырёх было повреждены, позже в самолёте Тейлора насчитают 75 пробоин. Получили ранения сам пилот и штурман. Спасаясь от японцев, раненый Тейлор повернул к спасительной Камчатке, над которой бушевала пурга.

Углядев в разрывах облаков отмель на морском берегу, американский пилот сумел посадить на неё искалеченный самолёт, зарывшись «брюхом» в песок. Горючее из пробитых японскими пулями баков вытекло ещё в воздухе, и взрыва при жёстком приземлении не произошло, но из десяти членов экипажа семеро были ранены – двое в бою над Курилами и пятеро при жёсткой посадке на камчатский берег.

Самолёт лежал на безлюдном диком «пляже» примерно в 100 милях к северу от мыса Лопатка, самой южной точки Камчатского полуострова. Трое членов экипажа Тейлора, кому посчастливилось обойтись без ранений, отправились сквозь тайгу на поиски русских. Но после ночёвки в снегу они поняли, что тайга сильнее и вернулись к покалеченной машине.

К счастью для экипажа, им удалось запустить рацию и восстановить связь с авиабазой на Алеутских островах. Командование США связалось с Петропавловском-Камчатским и спустя пять суток в районе падения машины Тейлора появился самолёт, сбросивший американцам на парашюте контейнер с медикаментами, тёплой одеждой, палаткой и продовольствием.

Это позволило экипажу подбитого бомбардировщика пережить в тайге ещё восемь суток. Утром 30 ноября 1944 года американцы наконец увидели у берега небольшое советское судно, но бурное зимнее море не позволило спущенной шлюпке пристать к берегу. Лишь к вечеру того дня по суше к американцам вышел маленький отряд из семи наших пограничников с двумя лошадьми для эвакуации раненых.

Уже 2 декабря спасённые американцы прибыли в Петропавловск-Камчатский, где были официально интернированы, а на деле помещены для лечения в местный госпиталь. В течение следующей недели наши врачи дважды оперировала раненую ногу лейтенанта Тейлора.

Однако, не все встречи американских самолётов с советской Камчаткой заканчивались благополучно. В условиях бушующей рядом мировой войны были и случаи «дружественного огня». Например, 28 августа 1944 года двухмоторный бомбардировщик лейтенанта Прайса, летевший с Алеутского архипелага на бомбардировку курильского острова Онекотан, в 40 милях к югу от берега Камчатки атаковал небольшой корабль, посчитав его японским. На деле американской атаке подвергся советский танкер «Эмба», идущий из Владивостока в Петропавловск. Двое наших матросов были ранены – один смертельно. Его тело похоронили в море, в бухте Русская у юго-западной части Авачинского залива.

10 июня 1945 года жертвой «дружественного огня» стали уже американцы. Восемь бомбардировщиков Б-25 атаковали самый северный клочок земли Курильского архипелага – остров Атласова (японцы называли его Оякоба). Уходя от преследующих истребителей противника, командир группы бомбардировщиков лейтенант Эдвард Ирвинг решил «срезать» обратный путь на Алеутские острова через Камчатку, углубившись в воздушное пространство СССР.

В таких случаях советские зенитчики обычно стреляли позади американских самолётов – формально это был предупредительный огонь по нарушителям госграницы, в реальности же он не позволял японским преследователям заходить близко в хвост уходящим американцам. Но в тот день снаряд наших зенитчиков случайно нашел свою цель, попав в бензобак машины лейтенанта Ирвинга – бомбардировщик прямо в воздухе превратился в огненную вспышку.

Это был не единственный американский самолёт, сбитый нашими войсками в годы Второй мировой войны. Уже 6 августа 1945 года у южной оконечности Камчатки разгорелся настоящий бой, когда два летевших с Аляски бомбардировщика, по ошибке атаковали наши пограничные катера, приняв их за японцев. Пограничникам пришлось защищаться зенитным огнём – по итогам боя один американский самолёт загорелся и рухнул в камчатской тайге, а на наших катерах погибло 7 и было ранено 14 человек.

В то время американские и советские власти рассматривали эти случаи «дружественного огня», как неизбежные маленькие трагедии большой мировой войны. Смертельная схватка русских и американских бойцов у Камчатки в августе 1945 года не стала поводом для дипломатического скандала…

«Контрабанда» пилотов с Камчатки в Иран

К счастью, «дружественный огонь» над Камчаткой и возле её берегов случался нечасто. Для большинства американских лётчиков, невольно занесённых перипетиями мировой войны на наш полуостров, встреча с ним несла спасение от японских пуль и снарядов или от неизбежной смерти в ледяных водах северной части Тихого океана.

Последними из американцев, нашедших спасение на Камчатке, стали экипажи двух бомбардировщиков Б-25, подбитых японцами над Курильскими островами 17 июля 1945 года. В тот день самолёт под командованием Джорджа Вамплера упал на воду в 12 часов 35 минут в Авачинском заливе. Вода у берегов Камчатки холодна даже летом – один из американцев, сержант Орвилл Джуд утонул. Пятерых членов экипажа, всё же доплывших до берега, подобрал наш пограничный катер.

Спустя пять минут после падения самолёта Вамплера, в нескольких десятках километров западнее, у села Авача рухнул в тайгу ещё один американский бомбардировщик. Это был Б-25 под командованием лейтенанта Роберта Торреса. Как спустя десятилетия вспоминал тот день Петр Федорович Кадушин, в годы войны служивший водителем особого отдела Камчатской флотилии и не раз выезжавший к местам падения американских самолётов: «Летчики прыгали с парашютами, а самолет рухнул на 24-м километре в лесу, траншею пропахал огромную, это недалеко от Елизовского аэродрома, гильз было от патронов – на несколько грузовиков, так стреляли в японцев. А летчики приземлились там, где теперь уже город Петропавловск, район Северо-Восток».

Точное время падения обоих самолётов нам известно, потому что все подробности о подобных происшествиях, напомним, немедленно докладывались в Кремль. К тому времени Москва и Вашингтон уже наладили тайную передачу американских лётчиков с Камчатки на родину.

Вплоть до августа 1945 года официально под Ташкентом существовал лагерь для интернированных лётчиков из США – пока шла тяжелейшая борьба с гитлеровской Германией наша страна строго придерживалась внешнего нейтралитета в войне Америки и Японии. И всех спасшихся на Камчатке военнослужащих US Army небольшими группами на самолётах доставляли через бòльшую часть СССР в столицу советского Узбекистана. Оттуда их в полной секретности переправляли в Иран и передавали американским властям. Дипломаты США именовали эту операцию «контрабандой».

Такой путь с Камчатки занимал обычно несколько месяцев. Всё это время американцы находились под плотной охраной советских контрразведчиков, но, согласно воспоминаниям самих лётчиков, принимали их хорошо, всячески стараясь облегчить быт «пленников». Последняя группа из 36 спасённых американцев покинула Камчатку в конце июля 1945 года. Самолётами их доставили в Магадан, затем через Якутск в Иркутск и далее в Среднюю Азию. К тому времени Советский Союз открыто вступил в войну с Японией, и уже 24 августа последняя группа «камчатских» американцев была в Тегеране, откуда и направилась в США.

На родине все возвращённые с Камчатки американские лётчики подписывали строжайшие обязательства о неразглашении, они уже не возвращались в свои части, никто не должен был знать об их пребывании в СССР. Их документы были настолько засекречены, что по окончании войны у многих возникли сложности с подтверждением статуса ветеранов боевых действий. Этот статус дожившие получили только в 1986 году, когда правительство США официально рассекретило документы, касавшиеся спасения и пребывания американских летчиков на советском Дальнем Востоке в годы Второй мировой войны.

Впрочем, эти бюрократические трудности не шли ни в какие сравнения с возможной альтернативной Камчатскому «плену» – либо погибнуть в холодных водах северной части Тихого океана, либо оказаться в настоящем плену у японцев. Из всех американских лётчиков, кто был захвачен войсками Японии в районе Курил, посчастливилось выжить только одному. Бомбардировщик Б-25, на котором летал штурман Уильям Диксон, был подбит в небе над Парамуширом 9 сентября 1944 года. Двое членов экипажа погибли при ударе о воду, выживших четверых, включая Диксона, подобрали японские корабли.

Пленников долго держали голыми в пещере на Прамушире и ежедневно жестоко допрашивали. Позднее Уильям Диксон попал в концентрационный лагерь на Хоккайдо – к моменту окончания войны он был едва жив, не мог передвигаться и весил всего 40 килограммов. Никто из его товарищей, сбитых в небе над Пармуширом, в японском плену не выжил.

Погода защищает Курилы

Боевые действия против Курил вели не только авиация, но и флот США. Задолго до начала воздушных бомбардировок в Охотское море для удара по японцам направились американские подводные лодки. Первой из них стала S-31 под командованием лейтенанта-коммандера (примерно соответствует нашему званию капитана 3-го ранга) Роберта Зелларса.

Лодка, построенная еще в 1918 году, давно считалась устаревшей, американские моряки обычно назвали такие pigboat – «хрюшка». Но в начале войны с японцами в северной части Тихого океана у американцев не было новых субмарин, и 13 октября 1942 года старая «хрюшка» Роберта Зелларса отправилась в боевой поход к Курильским островам.

За восемь суток лодка прошла осенние штормовые воды от базы на алеутском острове Уналашка до курильских островов Парамушир и Шумшу. Близко подойти к побережью старая лодка не могла, так как на ней не было локатора, а точных карт отмелей и сложных течений в районе Курил американцы не имели.

Лишь через пять суток поиска противника в окрестностях Парамушира, в перископ заметили небольшое японское судно, стоявшее на якоре у южной оконечности острова, возле мыса, который японцы называли Сурибачи (современное имя – мыс Васильева). В утреннем тумане лодка почти час незаметно приближалась к японцам и в 9 часов 22 минуты 26 октября 1942 года дала залп двумя торпедами. Сухогруз «Кейзан Мару» пошёл на дно, став первым японским кораблём, потопленным возле Курильских островов в годы Второй мировой войны.

Проведя успешную атаку подлодка Роберта Зелларса поспешила вернуться к берегам Америки – в холодных северных водах стало густеть и кристаллизоваться топливо, «зимней» солярки для работы при низких температурах флот США ещё не имел. Лишь спустя год войны американцы сумеют нарастить силы и собрать новую технику, способную активно действовать в северных широтах – так что с 1944 года японцы станут терять десятую часть людей и грузов при морских перевозках с Хоккайдо на Курилы.

В 1944 году к американским бомбардировщикам с подлодками присоединятся и надводные корабли, совершая периодические «набеги» для обстрела Курильских островов. Первым стал лёгкий крейсер «Рейли» – два года назад он был повреждён во время нападения японцев на Пёрл-Харбор, а теперь пришёл к Курилам, с которых и начиналась та знаменитая атака. В ночь на 4 февраля 1944 года пушки крейсера «Рейли», мстя за былое поражение, обстреляли аэродром и казармы японцев на острове Парамушир.

Лёгкий крейсер «Рейли», повреждённый японцами в Пёрл-Харборе

В марте того года обстрел Парамушира пыталась повторить большая группа из восьми эскадренных миноносцев. Но по пути с Аляски на Курилы американские корабли попали в жестокий шторм, который оказался едва ли не страшнее японского врага. Природа заставила американцев вернуться на свои базы.

Именно климатические условия превратили Курильский архипелаг в крайне сложную цель. В 1943-44 года высшее командование США несколько раз рассматривало эту цепочку островов как возможный путь для генерального наступления против Японии – захватывая один клочок суши за другим, можно было приблизиться к вражеской метрополии. Но в итоге американцы предпочли наступать южнее, в субтропических широтах. Климат северной части Тихого океана, с туманами, штормами и бурями в ледяной воде, они сочли слишком сложным для масштабных боевых действий и десантных операций.

«Лаки Флаки» атакует Сахалин

Ровно через неделю после того как в Европе закончилась Вторая мировая война, 16 мая 1945 года из Сан-Франциско вышла необычная подводная лодка. На её палубе впервые в американском флоте была смонтирована установка для запуска реактивных ракет, аналог знаменитых советских «катюш». Боевое задание лодки так же было необычным – она направлялась к берегам Сахалина, точнее к южной его половине, официально считавшейся тогда «префектурой Карафуто», частью Японской империи.

Вооружённая ракетами лодка носила имя «Барб» (так называется одна из пород карпа, но здесь была и игра слов, ведь по-английски Barb это ещё колючка или шип). Необычной лодкой-«колючкой» командовал Юджин Флаки, один из самых талантливых капитанов-подводников американского флота, прозванный за удачливость в боевых походах Lucky Fluckey – Счастливчик Флаки.

Подводная лодка «Колючка», она же «Барб»

Капитан Lucky Fluckey он же Eugene Bennett Fluckey (1913–2007)

За полтора месяца «Колючка» под командованием «Счастливчика» пересекла весь Тихий океан и к концу июня скрытно появилась в водах Охотского моря. Ночью 3 июля 1945 года лодка выпустила 12 ракет по городу Сисука (ныне г. Поронайск) на восточном побережье Сахалина в заливе Терпения. Японцы, не подозревая о возможности запуска ракет с подводной лодки, решили, что их бомбит авиация. Их прожектора тщетно шарили по ночному небу, разыскивая несуществующие американские самолёты.

Позднее на сахалинском берегу лодка «Счастливчика Флаки» обстреляла из ракет порт Сиритори (ныне город Макаров) и расположенный недалеко от него посёлок Качихо (сегодня это село Заозерное), вызвав сильные пожары и серию мощных взрывов. Почти месяц лодка «Счастливчика Флаки» патрулировала у берегов южного Сахалина-«Карафуто» в поисках новых целей для атаки.

К лету 1945 года некогда могущественные флот и авиация «Страны восходящего солнца» понесли большие потери, они ещё могли прикрывать центральные японские острова, но на Сахалин их сил уже хватало. Поэтому американская лодка могла действовала у берегов «Карафуто», не встречая серьёзного противодействия. И капитан Флаки сумел потопить четыре небольших транспортных корабля, растратив на них все торпеды.

Между тем в течение месяца изучая в перископ берега южного Сахалина, капитан Флаки заметил в районе посёлка Отасаму (ныне село Фирсово в Долинском районе Сахалинской области) железную дорогу, проходящую в нескольких сотнях метров от морского берега. По дороге регулярно ходили поезда, и у капитана родилась дерзкая идея перед возвращением лодки провести на японском берегу диверсию.

В ночь на 23 июля 1945 года к японскому берегу Сахалина на резиновой лодке отправились 8 добровольцев из экипажа субмарины – Пол Сандерс, Уильям Хэтфилд, Фрэнсис Сэвер, Лоуренс Ньюлэнд, Эдвард Кинглсмит, Джеймс Ричард, Джон Маркьюзон и Уильям Уолкер. Будучи опытными моряками-подводниками, они не были диверсантами – в темноте ошиблись и высадились прямо на окраине посёлка Отасаму. Пока американцы с шумом выбирались из густой прибрежной осоки, на них залаяли местные собаки. Вдобавок, шедший первым из импровизированных «коммандос» в темноте упал в яму, едва не сломав ноги. При налаженной охране побережья такая вылазка могла бы закончиться для американцев трагично, но на Сахалине, в тысячах километров от ближайших баз США, японцы не ждали какого-либо десанта и не обратили внимания на ночной шум и беспокойство собак.

Подводники благополучно миновали посёлок и добрались до железной дороги, где закопали сразу 24 килограмма взрывчатки – вновь сказалась неопытность в сухопутных диверсиях: для успешного подрыва хватило бы и в разы меньшего количества. Когда моряки уже возвращались на резиновой лодке к своей субмарине, прогремел взрыв. Капитан Юджин Флаки с удовлетворением наблюдал как высоко в небо взлетели куски японского паровоза, а дюжина грузовых, два пассажирских и один почтовый вагон образовали груду смятого металла…

Флаки не зря прозвали счастливчиком, «Лаки Флаки» – его импровизированная диверсия оказалась удачной и обошлась для американцев без потерь. Она же осталась в истории и единственным появлением войск США на Сахалине с боевой миссией.

Возвращаясь к берегам Америки, 26 июля 1945 года подлодка «Барб» напоследок обстреляла курильский остров Итуруп. Счастливчик Флаки и не подозревал, что всего через две недели на Сахалине и Курилах начнёт наступление советская армия, и земли, вокруг которых японцы и американцы ожесточённо сражались несколько лет, вернутся к России.

Глава 52. «Чёрная переправа»

В августе 1945 года на Дальнем Востоке гремела финальная битва Второй мировой – схватка с императорской Японией. Та война для солдат была быстрой, но не была лёгкой, а для разведчиков и контрразведчиков нашего Тихоокеанского флота она началась задолго до августа 1945-го и кончилась много позднее сентября… Расскажем об одном эпизоде той финальной схватки. Небольшом эпизоде, в котором огонь дальневосточной войны сплавил воедино всё – жизнь и смерть, фронт и тыл, героизм и измену, поражения и победы.

С Русского острова на корейский берег за японским резидентом

В семь утра 13 августа 1945 года шесть торпедных катеров покинули остров Русский близ Владивостока и на полной скорости понеслись к берегам Японской империи. Это сегодня столицу Приморья отделяют от японского побережья почти тысяча километров морской воды, но в те годы «Страна восходящего солнца» была куда агрессивнее и располагалась куда ближе – её границы начинались всего в нескольких десятках вёрст от Владивостока.

Тогда под властью Японии находились вся Корея и китайская Маньчжурия. Покинувшие остров Русский катера спешили к корейскому берегу – к крупнейшей военно-морской базе японцев близ наших границ, порту Сейсин. Война СССР с империей самураев к тому времени шла уже пятые сутки. Наши войска уже прорвали оборону японцев на всём пространстве от Монголии до Приморья, но основные силы противника еще не были разгромлены. До капитуляции воинственной империи оставались считанные дни, но 13 августа об этом не знал никто, даже сами властители Токио.

Шесть торпедных катеров с Русского острова несли небольшой отряд, менее двух сотен морских пехотинцев – авангард десанта, которому предстояло провести разведку боем и захватить порт Сейсин. Начавшаяся 13 числа десантная операция была чистой импровизацией, до войны её не планировали. Решение захватить крупнейший японский порт у наших границ созрело спонтанно, после быстрого прорыва японской обороны на суше. С точки зрения большой стратегии такая импровизация была обоснованной – захват Сейсина не только лишал противника важного порта, но и не позволял отступающим из Маньчжурии японским войскам создать прочный рубеж обороны в Корее.

Те самые катера, уходящие 13 августа 1945 года с острова Русский на Сейсин…

Однако наш Тихоокеанский флот совершенно не имел опыта боевых десантных операций – таковых не было ни в советское, ни в царское время. Не было и достоверных данных разведки о составе японских войск в районе Сейсина – город являлся не только крупным портом, но и основным центром японских спецслужб, работавших против нашего Приморья и Тихоокеанского флота. Ещё и поэтому Сейсин становился целью десанта – вместе со 181 морским пехотинцем передового десанта находились и два флотских контрразведчика с особым заданием.

Капитан Николай Сёмин и лейтенант Михаил Крыгин вместе с десантниками должны были захватить располагавшийся в корейском городе штаб японской разведки. В ходе неожиданного и стремительного десанта надеялись захватить не только документы или станции радиоперехвата, но и самих японских мастеров шпионажа – прежде всего их ключевого руководителя, капитана 1-го ранга Дзюндзи Минодзума.

Именно Минодзума долгие годы руководил агентурной сетью, любыми доступными способами собирая сведения о нашем Тихоокеанском флоте. Специализироваться по русскому флоту Минодзума начал еще в 1912 году – менялся политический строй в России, менялось даже название нашей страны, а Минодзума десятилетиями подряд методично и даже талантливо вёл свою шпионскую работу. К 1945 году наши контрразведчики накопили немалый личный счёт к столь заслуженному противнику. К тому же в столице Приморья знали о Минодзуме не только заочно – глава «русского отдела» японской военно-морской разведки не раз бывал во Владивостоке, в том числе нелегально.

«Он меня возненавидел только потому, что я русская…»

«Во Владивостоке мне удалось завербовать большое количество людей из числа служащих различных учреждений, с помощью которых я собирал сведения военного, политического и экономического характера… Через своих агентов я получал сведения о настроениях населения Владивостока, об отношении населения к советской власти… Должен сказать, что во Владивостоке мне удавалось собирать очень ценные сведения и начальство было довольно моей работой…» – так позднее сам Дзюндзи Минодзума рассказывал о том периоде, когда он по окончании нашей гражданской войны несколько лет возглавлял японскую резидентуру в столице Приморья.

В 1925 году чекисты Владивостока арестовали японского резидента, но Минодзуме повезло – спустя четыре месяца его депортировали за пределы СССР. В тот момент шли сложные переговоры о возвращении оккупированной японцами северной части Сахалина и советские власти не стали сориться с Токио. Освобождённый Минодзума получил на родине повышение – возглавил «русский отдел» разведывательного управления ВМФ императорской Японии. «В этот период я занимался разведкой против СССР, создал резидентуры на Камчатке и Сахалине, курировал секретаря генерального консульства Японии во Владивостоке Такасуги Нобору, который, выполняя мои задания, приобрел ценных агентов, работавших на морских заводах по строительству подводных лодок, знавших о запасах топлива и нефти во Владивостоке и его окрестностях, насадил агентуру на корабли и пароходы, которые ходили во Владивосток…» – так позднее описывал свою трудовую деятельность в 20-30-е годы минувшего века Дзюндзи Минодзума.

Дзюндзи Минодзума в начале 30-х годов минувшего века

Спецслужбистом он явно был талантливым. Впрочем, японские спецслужбы вообще были очень серьёзным и сильным противником. Япония тогда по праву считалась одной из сильнейших держав мира, и этому высокому статусу соответствовали не только мощь самурайской армии и флота, но и возможности японских спецслужб – на Дальнем Востоке той эпохи у японцев, без сомнения, были сильнейшие разведка и контрразведка.

В корейском Сейсине стараниями Минодзумы возник главный центр шпионажа и радиоперехвата, работавший исключительно против нашего Тихоокеанского флота. Минодзума привлёк к этой работе ряд русских эмигрантов, бежавших из Приморья после гражданской войны. Свои жертвы вербовал умело, затем использовал жёстко, как истинный самурай.

Завербованная им Татьяна Янковская – внучка известного исследователя Приморья – вспоминала, что Минодзуму боялись все, от кадровых офицеров до японских служанок. Но на первой встрече мастер шпионажа показался безупречен. «Он был очень вежлив. В военной форме, говорил по-русски, правда, с ужасным акцентом, но говорил и понимал хорошо… – вспоминала позднее Янковская, – Закурить предложил. Короче говоря, он вёл себя как очень воспитанный человек, как офицер. Но вскоре после этой встречи всё в корне поменялось…»

В рабочей обстановке с завербованными подчинёнными Минодзума был иным. «Когда я ходила к нему докладывать, – вспоминала Татьяна Янковская, – он принимал меня на полу, сидя в японском халате и даже не застегнув брюки. И я не имела права стоять и говорить, потому что он сидел внизу, а я стояла вверху. Я должна была садиться, как японцы, – под себя подкладывать ноги и сидеть так 20, а то и 30 минут. Так, сидя, ему и докладывала. Он курил и пускал в мою сторону дым. И никогда больше не предлагал мне закурить. Он меня возненавидел только потому, что я русская…»

«Проведенная работа не смогла обеспечить разведку…»

Впрочем, главным «инструментом» шпионажа в те годы на Дальнем Востоке были не русские эмигранты, и даже не японцы, а корейцы. Многочисленная корейская диаспора проживала и в китайской Маньчжурии, и на наших дальневосточных землях. Ситуация не сильно поменялась даже после депортации (см. главу 40) советских корейцев Приморья в Среднюю Азию.

Оккупированная японцами Корея вообще оказалась большой проблемой советских разведчиков и контрразведчиков. При этом Кореей занивались именно спецслужбы Тихоокеанского флота, а их «сухопутные» армейские коллеги специализировались на Маньчжурии. Но маньчжурские земли за Уссури и Амуром были захвачены японцами лишь в начале 30-х годов XX века, и контроль самураев там не стал тотальным вплоть до 1945 года. К тому же в Маньчжурии проживало многонациональное населения – китайцы, маньчжуры, монголы, множество русских эмигрантов – и это способствовало работе нашей разведки на маньчжурском направлении.

С Кореей всё обстояло сложнее – японцы захватили её на четверть столетия раньше и к 40-м годам минувшего века сумели не только подавить любое сопротивление на полуострове, но и установить весьма эффективный контроль над местным населением. Если Минодзума был талантливым разведчиком, то японцы в целом оказались талантливыми оккупантами – сочетая жесточайший террор с умелым администрированием, они за четверть века полностью и надёжно подчинили страну корейцев. Впрочем, корейцев к тому времени в Японской империи уже не было – с 1939 года всех живущих на полуострове подданных токийского императора насильно записали в японцы, принудительно раздав всем местным семьям японские фамилии. Несчастные аборигены Кореи от этого не превратились в японцев, но официально ставший частью Японии полуостров самураи, их полиция и спецслужбы, контролировали прочно и жёстко.

Советская разведка агентов среди японцев на континенте практически не имела, посылать же в Корею агентов из числа русских или китайцев было бессмысленно – даже последние слишком заметны на фоне местного населения, а уж русские… Поэтому для работы на Корейском полуострове разведка нашего Тихоокеанского флота отправляла исключительно корейцев. Но в 1944 году флотская контрразведка была вынуждена завести секретное агентурное дело под кодовым наименованием «Чёрная переправа» – к тому времени наши спецслужбы с ужасом осознали, что все полсотни заброшенных в Корею разведчиков либо арестованы, либо перевербованы японцами.

Многотомное дело «Чёрной переправы» скрупулёзно описывало провалы: агент «Наумов» (Ли Тын Чун) в июне 1944 года переброшен в Корею с целью разведки порта Пусан, в том же месяце раскрыт японской жандармерией, в марте 1945-го под контролем японской разведки вышел на связь из Сеула, «после чего стал настойчиво требовать денег и указаний»; агент «Петя» (Ной Ки Юн) переброшен в апреле 1943 года в порт Гёнзан, через пять месяцев арестован японцами; агент «Лазарь» (Дю Сон Хан) переброшен в Корею в августе 1944 года, в том же месяце сдался японцам; агент «Восточный» (Цой Ди Кен) направлен в октябре 1944 года в порт Цинкай, в мае 1945 года раскрыт и перевербован японцами; агент «Коля» (Лян Е Хан, он же Ямомото Коро) выдан своим напарником и с 1943 года работал под контролем японцев, вплоть до августа 1945 года передавая по рации в советский штаб составленную японской разведкой дезинформацию.

Один из таких «двойных» агентов по клике Агай, считавшийся особо надёжным и умелым, в 1939 году был даже награждён орденом Красного Знамени. Последняя группа из трёх агентов, заброшенная разведкой Тихоокеанского флота в Корею на исходе 1944 года, тоже провалилась, но сумела передать в эфир кодовый сигнал, что работает под контролем японцев.

Если в Маньчжурии у наших спецслужбы, были как неудачи, так и достижения (в разведывательные рейды на ту территорию с базы под Хабаровском не раз ходил даже будущий президент Северной Кореи, тогда капитан советской армии Ким Ир Сен), то на Корейском полуострове успехи отсутствовали. К началу войны с Японией командование Тихоокеанского флота констатировало, что надёжной агентуры в портах Кореи нет. Не было её и в крупнейшей военно-морской базе из ближайших к нашим берегам – в Сейсине.

«Проведенная работа по заброске агентуры за кордон не смогла обеспечить разведку интересующих нас районов и объектов…» – гласило направленное высшему командованию секретное сообщение контрразведки Тихоокеанского флота. Разведка и контрразведка на практике переплетены почти нераздельно, поэтому одной из ключевых причин таких неудач нашей агентуры в Корее был именно начальник «русского отдела», многоопытный Дзюндзи Минодзума.

Контрразведчик Ворошиловской батареи

Вот почему командование Тихоокеанского флота в ходе спонтанно задуманного десанта в Сейсин приняло решение заодно закрыть и вопрос с военно-морскими спецслужбами Японии. Захват Минодзумы в его сейсинском штабе позволил бы одним решительным ударом снять все проблемы, перекрыть все прежние неудачи, столь подробно и красноречиво описанные в агентурном деле «Чёрная переправа».

Десант готовился спешно, столь же спешно готовили и операцию контрразведки. Лишь днём накануне высадки офицеры-контрразведчики Тихоокеанского флота капитан Николай Сёмин и лейтенант Михаил Крыгин получили боевой приказ – «захватить японскую военно-морскую миссию, где расположена база японского резидента Минодзума».

Сёмин и Крыгин служили на острове Русский или, выражаясь официальным языком той эпохи, в «островном секторе береговой обороны Владивостокского морского оборонительного района Тихоокеанского флота». Михаил Петрович Крыгин, 27-летний уроженец поволжских степей близ Самары, попал на Дальний Восток ещё в 1939 году рядовым-призывником и после срочной службы остался жить и служить в Приморье. Окончил во Владивостоке курсы младших командиров, июнь 1941 года встретил сержантом в одной из батарей противовоздушной обороны.