Текст книги " Владислав Листьев: Послесловие"

Автор книги: Алексей Кириленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

ИГОРЬ УГОЛЬНИКОВ. ...Я знаю, что Влад очень нуждался в настоящих помощниках и всю жизнь их искал. Казалось бы, вокруг было много близких людей, тех, с кем Влад начинал. Но реально никто не мог помочь в последнее время. Влад старался расширить свое профессиональное влияние, поэтому профессионалы ему были нужны не только на телевидении, но и в политике, в спорте, в экономике, в искусстве.

ЕВДОКИЯ ХАБАРОВА. Мы виделись минимум раз в неделю в течение всего этого периода, вплоть до 1 марта. В последний раз встретились за две недели. Он приезжал к нам с мужем на дачу. И мы немного поссорились, чего я себе долго не могла простить. Влад предложил мне возглавить рекламу на канале. Я отказалась. Отказалась по вполне семейным мотивам, понимая, так сказать, объем этой пахоты. У меня был свой бизнес: журнал, агентство. Кроме того, лучший способ испортить дружеские отношения – это вступить в деловые. Но это подсознательно. А самое главное, я просто нагляделась на Влада, который работал, наверное, часов 20 в сутки. В это время уже принималось решение по рекламе, и все дело приходилось отстраивать заново. Работал он действительно невероятно много. В шесть утра мог находиться в «ЛогоВАЗе» и заканчивал день в четыре утра там же. Так продолжалось с осени 94-го и до конца.

В то время я была не в курсе криминальных историй, связанных с рекламой на телевидении, даже не знала, что ее собирались на время снять-. В рекламе я работаю очень давно и представляла, с какими проблемами это может быть связано, но телевизионная специфика мне была мало известна. Я решила, что не готова работать в таком бешеном темпе. Влад очень обиделся. Сказал, что хотел создать свою команду, но специально оговорил, что на наших отношениях это не скажется. Разговор тем не менее был жесткий. Точнее, нет, Влад разговаривал со мной сухо. Зная его, могу сказать, что это более чем серьезно. Сказал, что он очень разочарован. Я приехала к Альбине, спросила: «Влад очень обиделся?» Альбина нашла деликатную форму: «Нет, он не обиделся, он очень расстроился». Договорились встретиться на масленицу, то есть уже после 1 марта.

АЛЬБИНА. Не могу сказать, сколько процентов его проблем я знала – 20 или 80. У Влада было довольно ясное представление, что происходит. Что от него зависит и что не зависит. Оставался ровно месяц до запуска ОРТ. Были базовые положения. Влад согласился быть генеральным директором канала. Часть предпосылок к работе была, другую необходимо было создать. В эти последние две недели он стал понимать, что какие-то важные вещи проходят мимо него, потому что интересы слишком многих людей в этом участвуют. Это был очень плотный период.

АНДРЕЙ РАЗБАШ. Во-первых, был огромный объем работы. А структуры, которая бы его поддерживала, в общем, не было. И здесь, как мне кажется, он себя переоценил. Или, как я уже говорил, отсутствие своей команды сказалось в значительной степени. Может быть, это исходило из совета директоров, от Бориса Абрамовича. Владу приходилось многое делать самому, без помощников. Он был бешено загружен. Во-вторых, канал еще не был как следует структурирован. Я, например, по-другому устроен. Если меня человек устраивает, я склонен отдавать ему многие решения и поэтапно контролировать. Может, это происходит от природной лени и любви к комфорту. Руководителю не следует брать на себя слишком много. А Влад хотел иметь непосредственное отношение к результату. Даже если технически нет такой возможности. Он должен был чувствовать сделанное СВОИМ.

АЛЬБИНА. Я могу сказать, что создание ОРТ для Влада не являлось целью. Это было лишь средство сделать хорошее телевидение. То телевидение, которое он себе представлял.

В то время первый канал ему не нравился категорически. Не нравилось практически все, что тогда шло. Учитывая ярко выраженный патриотизм Влада к первому каналу (ведь там были сосредоточены все интересы), это было довольно мучительно. Кажется, больше всего он возмущался спортивными и информационными программами. В то время он больше всего смотрел НТВ, которое выгодно выделялось на общем фоне. Это вызывало в нем желание сделать по крайней мере не хуже.

...Могу даже сказать, что Влад мечтал сделать канал и "на пенсии" забрать себе спортивную редакцию. Он так это любил, что был уверен: спорт можно показывать так что его полюбят даже люди вроде меня. Так он представлял себе свою старость. И вот это несоответствие того что с ним произошло в силу сторонних интересов, связанных с телевидением, и подлинных желаний Влада – главная трагедия. Он хотел расчистить территорию. Этого ему и не простили. Когда шли разговоры о назначении Влада генеральным директором, Андрюша Макаров прямым текстом ему говорил: «Этого не надо делать». Но дело в том, что и Андрей не представлял себе степени физической опасности. Речь шла только о невероятных трудностях по разгребанию телевизионных завалов. Если бы Андрей что-то почувствовал, он, безусловно, настоял бы на охране. Он бы нашел убедительные слова.

АНДРЕЙ МАКАРОВ. Я был одним из тех, кто уговаривал Влада не идти на должность генерального директора ОРТ. Так получилось, что в тот момент, когда решались вопросы назначения Влада, мы уехали из страны. Отдыхали, много говорили на эту тему. Я ему сказал, что он даже не представляет, что его ждет и что на него обрушится. И он мне тогда ответил: «Ну а если бы тебе предложили определенным образом изменить что-либо в прокуратуре и ты знал бы, как это сделать? Неужели отказался бы?» Влад очень хотел изменить наше телевидение. Это не дежурная фраза. Это правда. Он реально считал, что у него есть шанс сделать новое телевидение. Но дело в том, что когда Влад пришел работать в качестве гендиректора, он понял весь объем проблем по-настоящему. Решение по рекламе, безусловно, давалось ему очень непросто.

ЮРИЙ НИКОЛАЕВ. Я тоже отговаривал его принимать должность гендиректора ОРТ. Прежде всего потому, что он был бы в основном занят производством. Я думаю, у нас были разные взгляды на телевидение. Точнее, Влад шел по другому пути. Я предпочитаю заниматься частным, Влад – общим.

АЛЕКСАНДР ТОБАК. Мрачное состояние у Влада ощущалось с того момента, как его назначили генеральным директором. Он очень тяжело соглашался. У меня такое ощущение, что он этого очень не хотел. Он пытался многое изменить на телевидении, но понимал, что изменить может только в том случае, если будет руководить всем процессом. А руководить процессом должен чиновник. Чиновник у нас – это обычно разрушитель. Владька – творец. Тут сошлись все противоречия разом. Он все больше влезал в дела и начал понимать, что многое происходит помимо него. То есть он стал понимать, что не может реализоваться.

...Помню жуткое ощущение, когда в каком-то журнале я увидел фотографию Влада и под ней подпись: «С 1 марта на ОРТ не будет рекламы».

ВИТАЛИЙ ВУЛЬФ. В январе 95-го года я уехал во Францию. Оставил Владу свой телефон. Через несколько дней они прилетели в Париж с Альбиной. Я обещал им показать город. И следующие пять дней мы не расставались. У меня в Париже есть близкие друзья. Была такая замечательная женщина, русская по происхождению, Ирэн Левю, очень состоятельная, с роскошной квартирой на Виктора Гюго. Квартира обставлена дивной старинной русской мебелью. И вот я привел к Ирэн и ее мужу Влада с Альбиной. И поскольку Аля обожает мебель, интерьеры, профессионально в этом разбирается, да еще к тому же обладает безупречным вкусом, ей это было необыкновенно интересно. А Влада я запомнил стоящим в гостиной в полном обалдении от всей той изысканной роскоши, которую он увидел. С Ирэн и ее мужем они тоже подружились, и Альбина потом с ней часто общалась.

Потом Влад взял напрокат машину. Машины он водил замечательно. Во всяком случае, я больше никогда на такой скорости не перемещался. При этом не было ощущения опасности. Помню, как мы решили поехать на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа. Дороги никто толком не знал. Поехали по окружной и быстро заблудились. Альбина вообще взрывчатая, можно представить, как все это ее начало бесить. Они полаялись в машине. Началась такая Хиросима. Хиросима закончилась через две минуты, и никто про нее уже не вспоминал. Это очень характерно для их отношений. До кладбища мы доехали совершенно измочаленные. Ребята успели еще пару раз поругаться и столько же раз помириться. Потом мы долго ходили по кладбищу, были на могиле Бунина, Кшесинской. Помню, на Влада произвела впечатление могила Мережковского и Гиппиус: она была очень неухоженная, заброшенная. Потом оказались возле могилы мхатовцев: Веры Греч и Поликарпа Павлова. Я тут же рассказал всю их историю, они играли в Югославии, бежали в Париж. Эти актеры были из той качаловской группы, которая выезжала на гастроли и не вернулась.

После этой поездки решили отдохнуть. А потом вспомнили, что Аля еще не сделала покупок. Мы зашли в магазин, который находится под Лувром, – очень дорогой. И там продавали тогда еще только входящие в моду пиджаки со стоячим воротником, такие вроде кителей. Влад померил, я померил. И так получилось, что ему эти пиджаки не очень шли, Он был к тому времени немного полноват. А мне они подходили. Но купить я не мог, стоила эта прелесть около 1000 франков или больше того.

И мы ушли.

Потом ребята улетали в Москву. Я помню, Влад вышел из отеля счастливый, улыбающийся, сказал, что таких пяти дней у него очень давно не было. О том, что мы принадлежим к разным поколениям, никто из нас уже и не вспоминал.

Я остался. И вот однажды консьержка принесла мне какой-то пакет от Влада. Когда я его раскрыл, там находился тот самый роскошный пиджак. Я был ошеломлен, позвонил в Москву. Сказал: «Влад, ну в какое положение вы меня ставите?! Вы что, сумасшедший?» Он ответил: «Я хотел доставить удовольствие. Не вам, а себе. Просто я вас очень люблю».

Помню этот день: 9 февраля. Я еще спросил тогда насчет его дел. Он ответил, что дела неважные. «Приедете, расскажу» «Парижского» голоса не было уже и в помине. Я спросил: «Что, какие-нибудь серьезные вещи?» Он ответил: «Более чем».

Потом я вернулся в Москву. Мы договорились встретиться у него. Помню, он пригласил на пельмени. Когда я пришел, Влад был во мраке, к телефону не подходил. Но как-то постепенно расходился, потеплел. Пельменей мы тогда съели огромное количество. Не могу точно восстановить, в связи с чем, но помню, как Альбина раздраженно сказала: «...значит, надо иметь охрану». И помню фразу Влада: «Да это тут не поможет». Я сказал, что надо либо уехать, либо действительно взять охрану. Альбина нервничала, Влад ерничал по поводу охраны, но было ясно, что все это очень и очень серьезно.

ЕВДОКИЯ ХАБАРОВА. Влад не верил, что с ним может что-то случиться. Он не допускал этого не потому, что у него была мания величия. Просто он не мог поверить, что кто-то по-настоящему желает его смерти. Он не пропускал это через себя.

АНДРЕЙ РАЗБАШ. Мне кажется, что в какой-то момент он просто себя переоценил. Влад был абсолютным эфирным лидером, его любила аудитория, любила страна, и на этом ощущении он начал перестраивать канал. Но одного лидерства оказалось мало. Я видел, как Влад все более нагружается этой работой, как некое среднее его состояние постепенно становилось все более тягостным. Альбина рассказывала, что дома он все чаще выглядел подавленным. Она это расшифровывала как то, что Влад взвалил на себя ношу, которую почти не может нести. Альбина ненавидела ОРТ. Она чувствовала, что теряет человека. Но Влад никогда не пытался назвать словами причину этой тяжести. По природе он был настолько легким человеком, что, видимо, посчитал, что справится самостоятельно. Возможно, это и есть переоценка собственных сил. Во многом для нас с Сашей Любимовым это урок: нужно быть открытым, потому что эта открытость тебя защищает.

У меня ощущение, что по легкости характера, глубинной легкости Влад что-то просмотрел... То есть отнесся к каким-то вещам легче, чем это было необходимо. По моему ощущению и по воспоминанию Альбины, атмосфера сгущалась. И он это чувствовал. То, что ситуация была напряженной, было очевидно.

Листьев никогда не настаивал на тотальном увольнении – все постепенно. Но в итоге около 50 % сотрудников были бы уволены. Из интервью Листьева «Независимой газете», 30.04.94: «...очень многие боятся этого (реконструкции «Останкино». – «Ъ»). У них есть связи, насиженные места, люди расписываются в ведомостях организаций, которые в «Останкино» не значатся. Они себя спокойно чувствуют, они у корыта. Они не думают о том, какие передачи завтра появятся на экране». Интересно, что в прошлый четверг состоялось первое собрание трудового коллектива ОРТ (240 человек). Как рассказывают очевидцы собрания, выступая на нем, Листьев заявил, что вместо «странных премий, которые платили в прошлом», отныне будет нормальная зарплата. А еще он сказал: «Мы знаем, кто брал взятки, и с ними расстанемся».

У Листьева мог возникнуть антагонизм с целыми подразделениями первого канала. В этой связи называют ИТА, которую возглавляет Борис Непомнящий.

Одна из наиболее рейтинговых программ «Останкино» – «Новости-ИТА» – единственная, которая сохранила за собой право на самостоятельное размещение в передаче рекламы. Кстати, расценки на нее в ИТА всегда были чуть ли не самыми высокими (до $45 тыс. за минуту).

Хотя ИТА, разумеется, ожидало реформирование в течение полугода.

Сотрудники ИТА категорически отказываются от каких-либо комментариев. ИТА вообще традиционно очень закрытая структура. Замысел нового руководства ОРТ в отношении ИТА тоже нигде не формулировался. Впрочем, очевидно, что никто не собирался разгонять ИТА. А если увольнять людей и резко разгонять ИТА, необходимые профессионалы уйдут. А таких специалистов, как режиссеры прямого эфира, монтажеры программ, найти негде.

Как бы то ни было, большинство членов коллектива «Останкино» склонялись к мысли, что Листьев мало что решает. За ним стоят проверенные телевизионные (а также политические и сейчас еще и денежные) кадры. Известно что Листьев постоянно проводил ночные консультации с акционерами, где решалось все. В этом смысле убийство Листьева не могло изменить стратегию задуманных изменений на ОРТ. Но убийство было точным ходом для дезорганизации процесса создания ОРТ – так как все назначения пойдут кувырком.

«Коммерсантъ-Daily» 3 марта 1995 года.

АЛЬБИНА. Были люди, которые с появлением ОРТ теряли все. Про них Влад говорил со всей определенностью, что пока они при деле, порядка на телецентре быть не может. Это не версия. Просто констатация факта. Произошло общее собрание ОРТ, где Влад сказал о том, что знает, кто и сколько ворует. Люди занимались музыкальным вещанием, еще каким-то вещанием – люди, которые при Владе не смогли бы этим заниматься, потому что он считал это халтурой. Если сложить все эти слагаемые, мы получим критическую сумму. Люди, которые боялись остаться ни с чем.

АНДРЕЙ РАЗБАШ. Альбина вспоминает, что в эти две недели он просто выключался. Видимо, ему было так тяжело, что не хотелось общаться. Он сидел дома и смотрел телевизор. Так вот тупо смотрел картинки.

ЛЕОНИД ЯКУБОВИЧ. От того Влада, которого я помнил в 87-м году, в 95-м осталось процентов 30. Но при всем напряжении его работы он вновь мог превратиться в того, прежнего, Владика, смешного, забавного, обожающего розыгрыши и даже немного сентиментального. В такие моменты он открывался. Но это случалось все реже. Он стал более нервным, раздражительным, жестким.

ЮРИЙ НИКОЛАЕВ. В последнее время он стал более дерганным и замученным. Мог исчезнуть на неделю, не звонить, но я понимал, что это связано с огромным объемом работы.

АНАТОЛИЙ ЛЫСЕНКО. Мне трудно судить, но, кажется, Влад начал понимать, что попал в ситуацию, где будет очень много жертв. Да еще огромный объем работы, гигантские нагрузки. Кроме того, существует такая проблема, когда человек переходит из бизнеса на высокую должность. Масса вопросов: переброска дел, маскировка дел и многое другое.

МИХАИЛ МАРКЕЛОВ. ...Видимо, в последние две-три недели давление было невыносимым. Не надо забывать, что это первая кнопка и в тот момент решалась не только телевизионная стратегия. Решалась стратегия государства. Тут дело не в одном денежном мешке, и естественно, что политические силы просчитывают свои интересы.

ЛЕОНИД ЯКУБОВИЧ. Он был совершенно закрыт, доходило до рецидивов какой-то странной подозрительности: он все должен был делать сам, даже то, без чего легко можно было обойтись. Предложения, которые можно было обсудить на уровне администратора, он брал под свой контроль. В кабинет входили какие-то странные личности, и все вопросы он решал самостоятельно. Все обсуждения закончились. Это был закрытый кабинет, за дверями которого часто стояла его секретарша.

ЕЛИЗАВЕТА КУЗЬМИНА. Я даже иногда обижалась, когда Влад просил меня выйти из комнаты при переговорах. Комната у нас была маленькая, а переговоры шли постоянно. Влад был страшно загружен, особенно в период гендиректорства. Приходила масса людей, где-то я присутствовала, иногда он просил меня выйти. Впрочем, уже тогда стало ясно, что все телефоны прослушиваются.

...Помню, когда его только назначили гендиректором, я спросила: «И что теперь?» Он ответил: «Теперь я буду королем первого канала». Он просто летал, хотя понимал, безусловно, с какими проблемами ему придется столкнуться.

АЛЬБИНА. ...Начались пробуксовки. У каждого из банков, представленных среди акционеров ОРТ, имелись свои интересы. И Влад встречался с каждым. И каждому объяснял, почему создание ОРТ выгодно лично ему.

ТАТЬЯНА ИВАНОВА. Когда его только назначили, он носился по «Останкино» буквально окрыленный. В последние две недели резко помрачнел. Сценариями бросался периодически. Кричал. Хотя потом сам же и гасил конфликты.

ЕЛИЗАВЕТА КУЗЬМИНА. В последнее время с ним даже тяжело было находиться в одном кабинете. Я и сама нервная была, и психовала, и плакала. Постоянно чувствовалось, что он думал о чем-то тяжелом. Иногда сидел и неподвижно смотрел телевизор. Появилась резкость во всем: в словах, в движениях, в глазах. Влад был человек настроения. Меня часто спрашивали ребята из «Часа Пик»: «Ну как он сегодня?» А по Владу всегда было понятно, в каком он состоянии. Мог вспылить, но отходил очень быстро. Покричит, покричит и отойдет. На меня он, правда, не кричал, слава Богу. На других случалось. Особенно если чувствовал, что на него пытаются давить, диктовать свои условия. Но я знаю, что Влад умел отказывать.

ЛИДИЯ ЧЕРЕМУШКИНА. За две недели до гибели я боялась к нему подойти. Не то что боялась, просто старалась не трогать, чувствовала, что лучше не надо. Обычно улыбчивый, легкий, он был необычайно мрачен. Ощущалось ужасающее напряжение. Я понимала, что лучше с ним не разговаривать. Такого не было никогда. Я смотрела на него с ужасом. Это был тот момент, когда все решалось – сетка вещания, вся жизнь ОРТ, может быть, на многие годы вперед.

ЮЛИЯ ЖАМЕЙКО. Помню, что я была у них накануне гибели Влада. Альбина подарила мне картину на день рождения. Потом после записи пришел Влад – еще в гриме. Он был невероятно напряженный. В какой-то момент я поняла, что надо быстро уйти. И ушла.

ЛЕОНИД ЯКУБОВИЧ. С ним было практически невозможно разговаривать. «Я занят... Потом!» И вдруг после этого неожиданный звонок: «Лёнюшка, ты чего сегодня делаешь?» А завтра опять такое ощущение, что мы едва знакомы. Это было тяжко. Общение сократилось не только количественно, но и качественно. Думаю, это коснулось не одного меня. Собственно, об этом могут рассказать все, кто общался или работал с Владом в тот период.

ИГОРЬ УГОЛЬНИКОВ. ...За несколько недель до гибели с ним творилось что-то невообразимое. Он вдруг становился рассеянным, молчаливым. Все больше уходил в себя. Мог сильно огрызнуться по телефону. Я понимал, что он напряженно решал что-то. Решал, сомневался, боялся. Чувствовалось, что он пытался себя «осмелить», если так можно сказать.

ТАТЬЯНА ИВАНОВА. Насколько я понимаю, на тот момент было два конфликта, требовавших разрешения. Точнее, даже не конфликты, а две ситуации. Первое – то, что Влад хотел упорядочить выход рекламы на канале. Если раньше существовало множество маленьких реклам-ных агентств, то Влад хотел создать единую рекламную службу. Строго говоря, это и произошло после его смерти. Второй конфликт связан с версткой канала, которую он видел по-своему. Те программы, что шли в эфире, должны были доказать свое право на существование.

ЕЛИЗАВЕТА КУЗЬМИНА. Как секретарь, я не могу вспомнить никаких угроз в адрес Влада. Его угнетенное состояние я связывала лишь с профессиональными проблемами. И только. Лично у меня не сложилось ощущения предгрозового напряжения. Хотя, конечно, я многого не знала. Помню только, что в «Останкино» была встреча 14 человек из Совета директоров. Влад вернулся оттуда очень мрачный. Когда его спрашивали журналисты, он говорил: «Читайте в газетах, там все написано». А потом выяснилось, что на этой встрече было принято решение о запрете рекламы на определенный период.

ИГОРЬ УГОЛЬНИКОВ. Что-то происходило... Влад переживал все это по-мужски, не выплескивая, не обсуждая. Если бы он хотя бы что-то кому-то сказал... А он ничего и никому. Я думаю, что Влад понимал: либо руководить компанией полностью, все делать самому и до конца, либо идти на компромиссы с кем-то, а значит, с собой. Я думаю, что в самое последнее время он это и решал. Отсюда такая напряженность. Тот, кто полностью управлял бы делами на ОРТ, становился бы, попросту говоря, королем: эфир, реклама, деньги, а главное общественное сознание. Причем трон передавался бы не по наследству. Его надо было опять завоевывать. И дело тут не в рекламе. Тут решались глобальные вопросы. Да, была просто зависть к Владу. Но когда завидуют долго и мучительно, когда зависть висит в воздухе, она в конечном счете чем-то разрешается. Слово, сказанное со злобой, всегда может превратиться в пулю. Когда человек богат, известен, талантлив, силен, счастлив и любим, то рано или поздно общая зависть проявит себя в поступке.

ВИТАЛИЙ ВУЛЬФ. За десять дней до гибели у Влада разболелись зубы. Я договорился с врачом, и рано утром мы отправились к нему на двух машинах. Я дождался Влада внизу. Боль ему сняли. Он выглядел очень подавленным. Дело было не в зубах. Я спросил: «Что случилось?» Он сказал, что нам надо встретиться, посидеть, как следует поговорить. Мы расстались. В тот день я видел его в последний раз.

АНДРЕЙ МАКАРОВ. ...Я был у Влада за два дня до его гибели. Они с Альбиной пригласили меня на пельмени. Все отлично помню. Пельмени как-то быстро поглотили, аппетит у меня хороший. Я Владу сказал: «Что ж так мало-то?» На следующий день он мне позвонил и сказал, что ждет меня: пельменей на всех хватит. А съели мы эти пельмени, когда я вернулся из Питера. Уже без Влада. И был еще один звонок перед самым моим отъездом в Петербург. Попросил, когда приеду, зайти к нему. Сказал, что «очень надо посоветоваться, что Лисовский совсем озверел и от него пошли прямые угрозы». Это было за день до убийства.

АЛЬБИНА. Происходило что-то странное. Странные разговоры, странные поступки людей. Тогда в сотый раз было произнесено, что это командный труд и опасаться за жизнь одного человека нет смысла. Ни в чем ведь не было уверенности. Если бы я точно понимала, что, скажем, с завтрашнего дня у Влада должна быть охрана, она бы была. Если бы в этом напряженном состоянии я видела бы его еще неделю, все эти формальности быстро бы решились. Я бы настояла. Кроме того, мы ведь всегда хихикали над теми из наших знакомых, у кого эта охрана была. Влад относился к этому как к игрушке. Практика показывает, что если кому-то очень нужно убить человека, то его убьют в любом случае. Чтобы сохранить жизнь, надо было все бросить, перестать работать на телевидении, куда-то уехать. Переквалифицироваться в управдомы. К этому он не был готов.

Однажды Влад сорвался. Я поняла, что он просто боится. Физически боится. Я никогда его не видела таким. Не могу сказать, чего он боялся, но это было очевидно. Тут вот еще в чем дело... Мы все оценивали деятельность Влада по созданию канала как коллективный труд. И нам казалось, что никто не станет бороться с одним отдельно взятым человеком. Так вот, он сорвался. Это был просто повод: я открыла дверь, не посмотрев в глазок. Он разнервничался. И тогда я сказала: «Давай так. Нервная система не восстанавливается. Если ты чего-то боишься, надо брать охрану. Или ты уж пойми, почему это происходит, и попытайся что-то сделать. В таком напряжении существовать невозможно, это неправильно». За день до смерти Влада у нас состоялся еще один разговор. Я спросила: «Что происходит? Чтобы что-то понять, мне нужно знать». Он мне рассказал, из-за чего нервничает. История действительно странная. О ней сейчас бессмысленно рассказывать. Людям, которые просто смотрят телевизор, она ничего не даст. А для тех, кто занимается политическими разборками, она просто опоздала.

ЕЛИЗАВЕТА КУЗЬМИНА. Был один странный эпизод за два дня до гибели. Вроде бы приходили какие-то люди Березовского, но что они хотели, понять было трудно. Помню только, что Влад был крайне недоволен этим визитом. Он звонил Борису Абрамовичу и спрашивал: «Твои это люди?» Тот ответил, что не его. Влад сказал: «Ну я так и понял». Интонация была ироническая. Потом Влад попросил меня выйти. Тогда какие-то угрозы Владу воспринимались скорее с удивлением. Они казались ненастоящими. Я не могу утверждать точно, что это были люди Березовского, Влад как раз хотел это выяснить. И суть претензий к Владу осталась неясной.

АНДРЕЙ РАЗБАШ. Что там и как было, непонятно. Знаю только, что к Андрею Чикирису – одному из режиссеров «Часа Пик» подошли какие-то люди, представившиеся работниками охраны Березовского. Кому-то крайне необходимо было столкнуть Влада с Борисом Абрамовичем, вызвать у последнего недоверие к Листьеву. Потом уже прошла версия о замышлявшемся убийстве Березовского, которое якобы готовил Владик. Полный бред! Зачем?! Но кому-то это было нужно. Имеет ли все это прямое отношение к убийству Влада, не знаю.

ЮЛИЯ ЖАМЕЙКО. Знаю, что в последний день он звонил в офис «Поля чудес» и спрашивал, приходили ли к нему какие-то люди, выписаны пропуска или нет. Он кого-то ждал и очень волновался. Я это очень хорошо запомнила. Этот был последний наш разговор с Владом по телефону.

Как всегда после внезапной смерти человека, в «Останкино» сейчас вспоминают, что Владислав говорил и делал в свои последние часы. Журналисты из «Часа Пик» рассказали вчера, что он был такой же, как всегда, разве только стал в последнее время более задумчивым. Это связывали с его новым назначением. Да в день последнего эфира сказал в ответ на переживания режиссера, что у героя передачи мятая рубашка: «В крахмальной рубашке только в гроб кладут». И все же в памяти его сотрудников всплывают фразы, на которые раньше они не обращали внимания. Например, за несколько дней до смерти он неожиданно бросил: «Если бы вы знали, скольким здесь (в «Останкино». – «Ъ») я перешел дорогу...

«Коммерсантъ-Daily», 3 марта 1995 года.

ИВАН ДЕМИДОВ. За несколько дней до 1 марта они с Альбиной были у нас дома. Говорили о том, куда пойдет телевидение, и абсолютно точно понимали друг друга. По нашим представлениям, стратегия заключалась в долгосрочной мирной жизни на экране, когда во главу угла ставится не информация, а человек. Потом договаривались встретиться еще раз и начать выдумывать. Что? Да все подряд. Другое телевидение. Мы как раз выпустили «Я сама». Я очень хотел, чтобы Влад посмотрел, сказал, что передача пойдет в среду. И вот в среду как раз в это время он и возвращался домой. Может быть, чтобы посмотреть передачу.

АЛЬБИНА. Он безумно радовался, когда у кого-то получалось. Одно из последних увлечений – программа «Матадор». Передача Эрнста из Памплоны вызвала у Влада примерно такой же восторг, как первый бал у Наташи Ростовой. Это было ощущение нечаянной радости. Когда он в первый раз посмотрел это на кассете, то стал всем названивать, рассказывая, какое это счастье.

ИГОРЬ УГОЛЬНИКОВ. Мы только что получили квартиру. Последние слова Влада были: «Зажмешь новоселье, поссоримся». Вечером мы попрощались в «Останкино». На следующий день он должен был мне позвонить. А позвонил уже не он, а Парфенов.

ОЛЕГ ВАКУЛОВСКИЙ. У нас с Владом были довольно забавные встречи. Я шел из роддома, когда у меня родилась дочь, и встретил Владика с Альбиной – они недавно познакомились и гуляли в романтическом настроении. И потом мы всегда встречались очень неожиданно.

Потом мы очень долго не виделись. Какие-то сигналы друг другу начались буквально за месяц до гибели Влада. Я тогда сделал фильм «Фашизм в России». Мне передавали, что Влад хотел сделать такой ремейк «Взгляда», но все давно расползлись по своим областям. Были еще какие-то проекты. Мы созванивались, договаривались о встрече, думали, что у нас еще много времени впереди. А потом было 1 марта.

СЕРГЕЙ ЛОМАКИН. Я был у него 27 февраля, говорили о программе «Утро», которую я тогда вел. Влад хотел, чтобы я внес свои предложения по программе, которую он собирался поддерживать. Спросил, хватит ли мне трех дней. Договорились встретиться 2 марта. Мы с ним долго тогда говорили. Я ему задавал вопросы: как он представляет структуру компании? Что это? Рычаг пропаганды, телевидение вне политики или что-то другое? Он сказал, что вне политики мы, естественно, существовать не сможем просто потому, что это первый канал, канал, придерживающийся государственной точки зрения. Так он это сформулировал. Но точки зрения могут быть разные. Условно говоря, 30 процентов политики, остальное – то, что нужно зрителю. Кстати, у Влада была прекрасная идея, так и не осуществленная: он хотел восстановить документалистику. То, что у нас пропало с экранов с 93-го года. У него были очень интересные мысли насчет детского вещания. Сегодняшняя сетка детского вещания сделана Владом. Это его идеи. Другое дело, что не в полном объеме. Он считал, например, что кино должно быть абсолютно четко процентировано. То есть процентов на 60 должны идти отечественные фильмы. Уверял, что через год-два зритель завоет от западных боевиков и страшилок. Хотел сработать на опережение. Хотел сработать на опережение. Хотел создать объединение, которое занималось бы учебными программами. А на первом этапе использовать старые передачи, вплоть до учебно-языковых. И наконец, он хотел сделать вещание круглосуточным, 24-часовым. Говорил, что ночное время самое продуктивное, что многим одиноким людям светящийся ночью экран хотя бы отчасти смягчает одиночество. Ночью хотел ставить спокойные передачи и фильмы. Иногда повторы. Понимал, что это дорогое удовольствие, и тем не менее считал, что так должно быть.