Текст книги " Владислав Листьев: Послесловие"

Автор книги: Алексей Кириленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

«Взгляда». Владик был все-таки старше, солиднее. А я считался чем-то вроде абсолютно отвязанного, неконтролируемого дебошира. Поэтому с Владом заигрывали, чтобы он нас утихомиривал. Он всегда давал им обещания и, естественно, никогда не выполнял. Все это реально соответствовало существу дела. Легкий, ироничный, компанейский, он блестяще справлялся с этой ролью. Светскую жизнь любил. Кстати, всех нас, в том числе и меня, этим спасал, потому что ходил на всевозможные тусовки. От ненависти к коммунистам и антикоммунистам он не трясся. Хотя по природе ничего коммунистического, как и у всех нас, у него не было. К советской системе относился с презрением. А что его по-человечески заводило, так это успех, телевидение. Он был абсолютно телевизионный человек. Без работы не мог. Кстати, нас с ним объединяло то, что мы оба – трудоголики. Влада по началу питье выбивало из седла, а когда он бросил пить, то стал работать как машина.

...Ну а потом случился август 91-го. Это стало для нас полнейшей неожиданностью. Ни о чем таком мы тогда не думали. Наоборот, я помню, встречались с Зюгановым, он был вторым секретарем КПРФ, это был июль или даже август 90-го. И нам он показался таким умеренно-мирным, этаким социал-демократом; В декабре 90-го нас опять запретили: Прошло знаменитое выступление Шеварднадзе о наступлении диктатуры, и мы ушли в подполье. Я пытался разговаривать с Кравченко, Политковский проводил митинги в городе, мы организовали вечер в Лужниках «Рок против террора».

АНДРЕЙ РАЗБАШ. Тут всем нам помогла очень сильная, мужская позиция Саши Политковского. Это неуемное желание продолжать дело исходило от него. Мы приняли решение перебазироваться в гостиницу, здесь, на ВДНХ, и продолжали программу. Первый выпуск был снят просто в квартире у Политковского. Я там ставил свет, снимали из комнаты – на кухню. Потом выходили на кассетах, которые распространяли по СНГ, не получая за это никаких денег. Таким вот образом и существовали до послепутчевой ситуации. «ВИД» жил за счет тех программ, которые были в эфире.

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. А где-то к февралю стало ясно, что «Взгляд» окончательно закрыт и ничего мы не пробьем, нас все равно не восстановят. Произошли события в Прибалтике, но у нас уже все было свое – камеры и все прочее. Я поехал в Вильнюс, одна камера ушла в Ригу, третья в Таллин. Из того, что мы отсняли в Прибалтике, сделали полуторачасовую программу «Холодный январь». Там, в Прибалтике, ранили нашего оператора Володю Брежнева, время было вполне драматичное. Мы приехали в Питер и договорились с Беллой Курковой о показе программы по «Пятому колесу». Это был 1 скандал, конечно. Помню, мы с Политком сидим в «Балтийской», напиваемся и смотрим «Взгляд», который запрещен.

А Владик в это время делал «Поле чудес», которое нельзя было бросать – за нами ведь пошли люди, мы частная компания, которая должна платить своим служащим. Влад вел «Поле чудес» и участвовал во «Взгляде из подполья».

АНДРЕЙ РАЗБАШ. Кстати, для него это была трудная моральная позиция, когда он, будучи ведущим «Колеса...», по сути, прикрывал ребят из «...подполья». Друзей выперли, а ты остался, да? Они занимаются проблемами страны, а ты – развлечением?

АЛЕКСАНДР ПОЛИТКОВСКИЙ. Мы немного ерничали по этому поводу: вроде того, что у него все в порядке, а мы в дерьме. Помню, что он один раз пришел ко мне на улицу Герцена и сделал подводки «Взгляда» – типа «я с вами». Это без обиды, просто к тому времени он определил свою нишу на телевидении. У него были идеи новых проектов, он дружил с властью. Никакой растерянности в нем я не заметил.

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. Мы выходили по всей стране на кассетах. Так продолжалось до августа 91-го года. И хотя к политике Влад всегда относился настороженно, в 91-м мы все собрались в Белом доме. Есть знаменитый кадр: Ростропович с автоматом Калашникова. Так вот, это «калаш» Влада. Руцкой выдал нам автоматы. Пришел Ростропович, мы выпили с ним в рубке, где делали передачи. Ростропович заснул, и мы Владиков «калаш» положили охраннику Ростроповича. Потом этот кадр обошел весь мир.

Должен сказать, Влад вел себя в тес дни предельно мужественно. Он! снимал, делал интервью, как и Костя Эрнст. Мы тогда отсняли огромное; количество материалов. А предварительно в день событий весь наш офис развезли по частным квартирам, думали, что по крайней мере полгода будет шмон и террор. Так что мы очень серьезно подготовились. Вывезли за город все архивы, наметили явки, собирались встретиться на Новый год в гостинице «Рига». А через три дня мы уже выходили в эфир каждый день.

ЛЕОНИД ЯКУБОВИЧ. Я не слышал, чтобы когда-либо ребята обсуждали эту тему. Это была просто профессиональная, грамотно сделанная работа. А в остальном! все сводилось к забавным рассказам без всякой героики! Хотя я-то знаю, что никакой информации у них не было. Это был абсолютный порыв, профессия, замешенная на! совести. Они честно сделали дело, которое не противоречило их собственным убеждениям.

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. Потом я собирался лететь в Форос, но не смог, Руцкой не взял. Он выезжал из гаража, и пока я добежал до оператора, он уже уехал. Помню, я сел на свою «шестерку» и по искореженной дороге – там же танки шли – влетел во Внуково. А Руцкой уже сел в самолет. Я просил охранников, чтобы взяли хотя бы одного оператора, уроды, – ведь это было историческое событие. А они с серьезными мордами, поводя автоматами, что-то там решали. Думали, что в Форосе им будет оказано сопротивление. Я просто схватился за самолет и висел. Они меня отдирали.

Влад в это время был в «Останкино». У нас не было разделения, каждый делал, что мог, собирали материалы. Все работали на общее дело. В этом смысле у нас проблем не возникало. Да и опыт уже появился, столько лет вместе. Но к тому времени уже созрела идея, что в зимний сезон 92-го года мы закроем «Взгляд», поскольку антикоммунизмом заниматься дальше бессмысленно. «Взгляд», как сезонные фрукты, должен был сойти. В сезон 92-го мы готовились выйти с грамотным и цивилизованным политическим вещанием. Готовили три проекта: «Тема» с Владиком, «Красный квадрат» со мной и «Политбюро» с Политковским. Были проекты и для более массовой аудитории, которые делал Владик. Он всегда оставался легким, ироничным, и, сказать по совести, вся политическая кухня его мало волновала. Параллельно мы сделали «Звездный час» и «L-клуб» с Лёней Ярмольником.

ЛЕОНИД ЯРМОЛЬНИК. ...В эту работу я входил очень тяжело. Сначала не хотел, очень сомневался, нужно ли мне это. Влад настаивал на том, чтобы я делал программы, был ведущим. А другой мой очень близкий друг – Олег Янковский – был категорически против. Он говорил, что этим я поставлю на себе крест как на актере, превращусь в функцию. Я надеялся, что смогу этого избежать. Хоть зритель и дурак, но не до такой степени, чтобы не понимать, что мое появление на ТВ – это еще одно проявление актера Ярмольника, которого он уже знал по кино. До выхода первого «L-клуба» у меня был уже достаточно большой список ролей. В общем, Влад смог меня убедить. У него было свойство вынимать из человека все, для того чтобы тому состояться как художнику, руководителю или политику. Из меня он вытащил не очень много, может быть, потому, что у меня немного и есть. А кроме того, у этой передачи поначалу было много противников, сейчас об этом уже можно сказать. Работа шла очень трудно. По большей части из-за меня. Я несоразмерно и бессмысленно тратился. Хотел, чтоб было очень хорошо, а это всегда вредно. Когда человек очень сильно старается, получается обычно неважнецки. Влад меня терпеливо учил, стоял рядом во время первых программ. С одной стороны, его присутствие меня напрягало, а с другой – он единственный, кто мог сделать мне замечание, мог что-то подсказать. И главное – предложить. Вообще он никогда не оценивал. Предлагал и фантазировал всегда. И был в этом чрезвычайно конкретен. Это была абсолютно естественная с его стороны жертва временем и вниманием.

Никто не умел так, как Влад, общаться в кадре, так проникаться человеком – будь то актер, министр, рабочий, президент. Он умел сделать практически любого человека интересным для зрителя. Это удивительный, редкий талант, который невозможно определить словами: Влад демонстрировал не себя, а человека, с которым общался. Научить этому невозможно. Сейчас почти никто этим качеством не обладает. И я, будучи актером, зная, как выстроить роль, ловлю себя на том, что показываю Лёню Ярмольника: какой он обаятельный, остроумный, пластичный.

ЕВДОКИЯ ХАБАРОВА. У меня с этим связана своя история. Мы с Владом познакомились летом 91-го года. Я тогда возглавляла агентство «Знак» рекламного дома «Коммерсантъ» и проводила рекламную кампанию газете «Коммерсантъ-Daily». В рамках этой кампании и было придумано словосочетание «новые русские», без какого-либо негативного оттенка в его смысле. Влад уже вел «Тему», и знакомство наше было творческим – он решил сделать программу вот об этих самых «новых русских». Там должны были присутствовать два бизнесмена и главный редактор газеты для этого слоя людей – на тот момент – Ксения Пономарева. Назначили запись передачи. Получилось так, что в день съемок Пономарева подала Владимиру Яковлеву заявление об уходе. Ехать на телевидение она отказалась категорически. Никакие мои уговоры не помогали, Ксения такой человек: если сказала «нет» – дальше разговаривать бесполезно. Положение ужасающее, все это происходит за три часа до записи.

Другого кандидата у меня нет. Кроме того, напрочь исчезает интрига передачи, выраженная визуально: Ксения – высокая красивая блондинка, и рядом два ярких мужика – бизнесмена. Что делать, совершенно не ясно. Получилось так, что ко мне приехал приятель – глава представительства «Форда» в Питере. Фамилия его – Вайсберг, он потом тоже стал добрым знакомым Влада. А на тот момент ситуация по крайней мере трагикомическая: интриги никакой, три мужика, и самое главное – газета для «новых русских», а один из них – еврей, да и то не главный редактор! Можно представить! Я знаю, что такое подставить по работе. А тут сама чудовищно подставляю Влада, концепцию передачи, всю его задумку. Трясущаяся, зеленая, вхожу в его кабинет, говорю, что главного редактора нет, женщины нет, ничего нет, привезла тебе только Вайсберга. Думала, сейчас последует буря. Я бы в его положении взорвалась. У Влада на лице не дернулся ни один мускул. Он посмотрел на меня, на стоявшего рядом Вайсберга – тоже трясущегося, но импозантного – и улыбаясь сказал: «Идите гримируйтесь».

Я думаю, с этого и началась дружба. То, как повел себя тогда Влад, не просто профессионализм, выдержка, вежливость. Это – подлинное мужское и человеческое благородство. И таких историй, когда Влад оказывался выше всех ситуаций и персонажей, на самом деле очень много. Это было его сутью. Вспомнить хотя бы, как он общался... К нему же подходили разные люди. Иногда совершенно незнакомые. В каком бы состоянии он ни

был – усталый, задерганный, – я никогда не видела проявлений агрессии и неуважения. Помню, однажды какой-то подвыпивший мужичок попытался вплыть к нему в объятия на лестнице возле дома. И помню, как Влад совершенно естественно и артистично обошелся с ним, не роняя ни своего достоинства, не оскорбляя чужого. «Привет, привет» – и они как-то разошлись, так, что мужичок остался доволен, но в то же время не имел шансов развить ситуацию. Влад это умел. Вероятно, дело было в том, что он никогда не предполагал агрессивного развития ситуации.

ЮЛИЯ ЖАМЕЙКО. Помню, однажды мы ехали на машине, Влад с Альбиной и я. В какой-то момент нас обогнала жутко дорогая машина, набитая «золотой молодежью» – из тех, что вообще не смотрят по сторонам, явно навеселе, разгоряченные. И вдруг они подсекают «вольво» Влада, который реагирует на это совершенно спокойно, открывают окна и начинают кричать: «Влад, мы тебя любим!!!» Все произошло очень стремительно, ребята укатили, и помню, что у Влада была удивительно адекватная реакция на этот крошечный эпизодик. Это трудно выразить, но было видно, что ему нравилась его популярность, стремительность всей этой сценки и что вот такие развязные ребята притормозили, чтобы крикнуть что-то такое про свою любовь...

ЕВДОКИЯ ХАБАРОВА. Он никогда не провоцировал агрессию. И эта особенность сказывалась в том, как Влад вел свои программы. Дело в том, что его интерес к собеседнику был абсолютно неподдельным. Почувствовать в этом профессию было невозможно. Он раскрывал не

себя, как многие и многие ведущие, а именно того, с кем говорил. Отрежиссировать это невозможно. Тут Владу нет и не было равных. Он умел перейти через экран к зрителю, полностью сохранив свою личность. Иначе не было бы таких похорон, десятков тысяч людей. Иначе бы пришли только друзья, товарищи по работе. Телевизор ведь все обнажает. Иногда увеличивает. Особенно фальшь. Нельзя сесть перед камерой и сделать вид, что ты хороший человек, как бы широко ты ни улыбался хорошо отремонтированными зубами.

ИВАН ДЕМИДОВ. Однажды мы в шутку, за которой была изрядная доля правды, разделили основных «видовцев» на «людей для войны» и «людей для мира». Самым ярким «военным» человеком являлся, безусловно, Любимов. Есть люди, которые наиболее ярко проявляют себя, когда в обществе происходит какой-то перелом. Тогда им понятно, что делать, как себя вести, чего добиваться. А потом наступает мир, и люди чувствуют потребность, чтобы их успокоили и развлекли. Мы с Владом принадлежали к категории «людей для мира». Наверное, поэтому во времена «Взгляда» Влад не лидировал. Блистали тогда Любимов и Политковский. Но война закончилась, и появились «Поле чудес», «Тема». Наступило наше е Владом время. В сущности, мы хотели делать одно телевидение.

За политику в «ВИДе» всегда отвечал Саша Любимов. Точнее – за взаимоотношения между телекомпанией и миром политики. А искушения в то время возникали постоянно: давайте теперь с такими-то сильно дружить. Когда Влад стал превращаться в крупнейшего телеведущего страны, ему невольно пришлось сталкиваться с миром политики самостоятельно. Его там любили, уважали, считались с ним. И в какой-то момент у Влада появилось сомнение в том, как Саша Любимов строит взаимоотношения с современными политиками – излишне бескомпромиссно, на его, Владика, взгляд. На что Саша однажды сказал: «Влад, тут либо верить, либо нет. Здесь поверь мне». И это повисло… И вот однажды после какой-то очередной неформальной встречи Влада с сильными мира он пришел совершенно растерянный, даже оскорбленный. Вероятно, увидел такое мурло, что не смог загримировать свою растерянность перед нами. Пришел и очень спокойно, внятно признал, что ошибся. Это очень показательно для наших взаимоотношений в то время.

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. Дело в том, что история моих взаимоотношений с властью началась в конце 91-го года, когда в декабре вышел последний выпуск «Взгляда». Мы тогда заказали огромный торт в виде Советского Союза и резали его ножом на куски. Тогда же я показал часы, которые мне подарил Ельцин, и сказал в эфир, что эти часы идут неправильно. Параллельно в «Политбюро» мы давали материалы о том, как какие-то помощники Бурбулиса и прочие торгуют кто чем: нефтью, оружием. Так что наш конфликт с властью относится к этому раннему времени.

Меня всегда бесила разрушительная логика людей, входивших в команду Ельцина. Время этих людей давно прошло. Им обязательно нужно дружить против кого-то. В этом смысле они совершенно безнадежны. События 93-го года, по-моему, это отчетливо показали.

Как я понимаю, у Влада в целом была та же позиция, что и у всех нас. Ему не могла нравиться нестабильность, слабость и неотстроенность власти. Хотя по сравнению со

мной он больше симпатизировал Ельцину. Нас в то время устраивала его близость с властью: это было выгодно компании. Но по-человечески было, конечно, не совсем приятно: это значило, что мы не вполне координируемся. Такой клубок интересов и противоречий, который, однако, не помешал нам сразу договориться о встрече в ту ночь октября 93-го года.

Тогда еще не было мобильных телефонов, но «Motorola» ввела пробную линию по городу. У нас было шесть раций. Так мы и связывались друг с другом. Маркелов и Калитин поехали в «Останкино», все наши бригады разъехались по точкам. А мы рванули на Шаболовку. Кроме «видовцев», там уже были Лёня Ярмольник, Якубович и Ворошилов.

ЛЕОНИД ЯРМОЛЬНИК. Мы сидели с Владом у меня на даче. Чего-то смотрели, болтали. А потом в какой-то момент Влад сказал, что надо ехать. Решили поехать на «Ниве» моей жены – машина такая неприметная, пролетарская. Ехали по пустой Москве. С одной стороны, это было абсолютное мальчишество, с другой – мы понимали опасность происходящего. Когда подъехали к проходной Шаболовки, рядом стоял автобус с омоновцами. И было непонятно, как они на нас отреагируют. А главное, неясно, за кого они, грубо говоря: за белых или за красных. Никто не знал, что будет в следующую секунду. Машину нам посоветовали оставить во дворе жилого дома. Мы оставили, пошли в студию. Там уже собрались все «видовцы».

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. Мы практически не договаривались, кто и что будет говорить в эфире. Такие вещи мы вообще никогда не обсуждали – столько лет вместе!

АНДРЕЙ РАЗБАШ. Мы сели, и каждый мог произнести все, что считал нужным. Ведь были и остаемся командой. Мы просто одного поля ягоды. Те, кто делал «Взгляд», посчитали, что не могут остаться в стороне. Но в отличие от тех, кто звал на баррикады, мы понимали, что все происходит только от слабости власти. Нам была отвратительна сама идея защиты слабой власти людьми. Тем более что все было создано руками самой власти – Ельцин, Руцкой, Хасбулатов, это все одно и то же. Все они создали предощущение взрыва, когда еще чуть-чуть – и всех разнесет к чертовой матери вместе со страной. Поэтому смысл моего выступления сводился к тому, что нельзя выходить из конституционного поля, ответственность несет Кремль, правительство. А у правительства есть вооруженные силы, так пусть профессионалы этим и занимаются. Нельзя прикрываться людьми. Острее всех сказал Саша Любимов, и это вызвало бурю негодования.

ЛЕОНИД ЯРМОЛЬНИК. Ему больше всех и досталось. Обо мне тоже кто-то написал: что это за клоуны, вроде Ярмольника, вышли на манеж. Вообще все это полная хреновина. Всегда легче оценивать, чем делать. Не стоит все это обсуждения. Не из этого состоит жизнь. Строго говоря, Влад был не совсем согласен с Сашей. Ему был понятен Сашин посыл, но не форма, не слова, в которые он его облек. Хотел сказать «мама», а сказал «тетя»! Вот на этом уровне. К тому же все были на взводе, и Сашка от нервов просто нажал не на ту клавишу.

Осуждать его за это глупо. Одно то, что ребята приехали и вышли в эфир, уже был поступок. Люди должны были понять, что мы испытываем то же самое, что и они. А что делать в этой ситуации, никто не знал.

АЛЕКСАНДР ПОЛИТКОВСКИЙ. Нашей задачей было избежать кровопролития. Влад, как всегда, пытался все сглаживать. Любимов произнес довольно резкие слова, которые отчасти приписали и мне. Я их не произносил, но никогда от них не открещивался. Тогда еще было ощущение команды.

ЛЕОНИД ЯКУБОВИЧ. Для меня постулат «не важно ЧТО, а важно КАК» имеет абсолютную величину. Не дай Бог, пролилась бы кровь. Ситуация изменилась, и но толпе очень даже могли бахнуть. От того, что немного сошли с ума, от безнаказанности. И Саша Любимов был, по сути, прав. Но он это не так сказал, не так стонировал фразу. Попал в какой-то странный мажор. Шесть лет назад казалось, что все, что они говорят, автоматически понятно всем. Так бывает, когда преподаватель слишком торопит события. Преподаватель не может требовать от ученика всей полноты знания. А в той ситуации информированному-то человеку было не разобраться. А ведь существует психология толпы. Повернуть ее с плюса на минус очень легко. Вот этим посылом руководствовался Саша и был прав, потому что могла произойти трагедия.

АНДРЕЙ РАЗБАШ. Мы ведь не взвешивали... Это было не политическое, а человеческое выступление. Мы так ощущали происходившее. Мы должны были в тот момент озвучить собственную позицию, и мы ее озвучили. А кроме того, мы понимали, что на популярных ведущих, которым верили, лежала еще и прямая ответственность за жизни людей. Это нами понималось совершенно точно. Еще чуть-чуть, и в городе начнется месилово. А что начнется по стране... Мы отдавали себе отчет, что страна, конечно, более инертный механизм, но та дубина, которая могла родиться в Москве, могла пройтись после и по всей России. Все было грубо и просто. Я в тот день положил камеру в свой «жигуленок» и всю ночь ездил по Москве и снимал – и возле Белого дома, и под эстакадой. Все это напоминало эйзенштейновское «25 Октября»: сидят матросики у костров, и вот все, что им скажут, то они и сделают. Потому что они сами так настроены. Все было невероятно огнеопасно, и нам хотелось уменьшить количество бензина в эпицентре. Собственно, за этим мы и пришли в ту ночь на Шаболовку: успокоить народ. Мы хотели уменьшить критическую массу агрессии. А крики Ахеджаковой и других – защитим президента... Знаете, президента, который в тот момент был пьян, его защищать? Это не его надо было защищать, а людей, которые, не понимая, идут под пули других людей, которые тоже ничего не понимают.

СЕРГЕЙ ЛОМАКИН. Влад тогда сидел тихо и, кажется, ничего не сказал. Мы говорили с ним после той ночи, где-то 6 октября. Говорили о Саше Любимове. Я понимал, что его быстро начнут гнобить. Влад мне тогда сказал: «Ты знаешь, я его не успел предупредить, что не надо резких заявлений ни в чью сторону. А когда его вдруг понесло в эфире, я стал дергать его за штанину». Но дело в том, что Саша очень тяжело воспринимает воздействие на него.

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. Не было такого. Никто не мог меня за штанину дергать, так же как и я не мог такого себе позволить. Сейчас я считаю, что надо было говорить жестче, нежели я оказал в ту ночь. Тогда бы никто не имел бы возможности болтать о невнятности позиции, о том, что я был пьяный, и все такое. Кстати, жестче всех сказал Ворошилов. А я пытался смягчить происходящее, чтобы то, что происходит в Москве, не началось в стране. Я понимал шоковое состояние государства, в котором выключается национальное телевидение. Самая главная тайна 93-го года заключается в том, что телевидение отключили сознательно, чтобы еще больше подогреть ситуацию.

ЛЕОНИД ЯКУБОВИЧ. Помню, что у них после этого эфира состоялось обсуждение. Меня попросили выйти. Я близкий человек, но все равно это было прежде всего их дело: Листьева, Любимова, Демидова, Разбаша, Политковского. Что и как они там обсуждали, не знаю, но вышли они в довольно возбужденном состоянии.

Меня редко подводила интуиция. И после того как Саша произнес фразу «Идите домой...», у меня возникло ощущение, что кто-то осознанно подставил ребят. Кто их собрал и для чего? Расклад мог быть такой: фраза, сказанная тем человеком, от которого ее не ожидали, повлияла на результат. Это могла быть чья-то просьба, или, скажем так, настоятельная просьба. Изначально провокационная.

СЕРГЕЙ ЛОМАКИН. Как рассказывал Влад, они тогда вышли из студии в довольно нервном состоянии. Влад с Разбашем сказали Саше: «Ты чего ж наделал?! Во-первых, не подумал о «ВИДе». Что, не понимаешь, какие могут быть последствия?!» Саша не понял: «А чего такого-то я сказал? Идите домой и не лезьте под пули». Я тогда спросил Влада: «А ты что же ничего не прокукарекал?» – «А от нас ничего и не требовалось кукарекать. Само появление нас троих уже должно было свидетельствовать о поддержке власти». Дело в том, что они, как я понял, и не договаривались, кто и что будет говорить. А надо было все же договориться. Когда Сашу понесло, Владу говорить нечто противоположное было уже невозможно. Поэтому он и молчал. А Сашка сбил настрой, хотя говорил абсолютно искренне. И как сказал мне Влад, он был полностью с ним согласен.

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. Я абсолютно точно понимал, наблюдая всех этих господ типа Бурбулиса, Тарпищева, Гайдара и прочих, что защищать эту власть телами людей нельзя. Вот и все. Маленькое отступление. Я отлично помню, как эти люди стали вести себя сразу после победы в 91-м, сколько в них появилось спеси и гонору.

За два года они засрали все государство, совершили кучу невнятных или вредных действий. Надо было запрещать компартию, они ее оставили. Надо было работать с Горбачевым, они его затерли. Мы имели бы сейчас страну в границах бывшего Союза. А почему этого не произошло?

Да просто они не умели и не хотели договариваться. Все же происходило на уровне личных амбиций и эмоций! Не больше того. Не надо усложнять этих людей. Когда они первый раз пришли в бывший кабинет Горбачева, они там шпроты с виски жрали на его столе. Сам Горбачев был поражен. Абсолютно коммуняцко-партийный стиль.

А потом началось! Раздача машин с мигалками, у каждого подносчика презервативов для использования секретарш – госдача с охраной. Но считалось же, что мы товарищи, соратники – каждый на своем месте. А они оказались совершенно неадекватны. Они думали, что мы будем поддерживать их во всем автоматически. Но такого не может быть по определению!

АНДРЕЙ РАЗБАШ. Травля нашей команды началась незамедлительно. Больше всех, конечно, досталось Саше Любимову. Те, кто беззаветно защищал демократию, овеществленную Ельциным – этот тип демократии, – они, конечно, должны были отработать по полной программе. Они и отработали. Инициирована ситуация была внутри «Останкино», безусловно, Брагиным – тогдашним председателем Гостелерадио. Он произносил все эти пламенные тезисы о недопустимости в наших журналистских кругах людей, которые запятнали, и все такое прочее... Во всей этой истории единственно существенным стало отстранение команды «Взгляда» от эфира. Брагин никогда никакого отношения к средствам массовой информации не имел. Но он должен был отрапортовать. Все происходило как в советские времена.

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. Когда меня начали травить, Влад очень много сделал для восстановления моих позиций. Он не давал меня съесть. В этом смысле я был в нем уверен всегда.

АНДРЕЙ РАЗБАШ. Было время, когда активно реализовывались Влад, Дима Захаров или Саша Любимов. У каждого человека есть благоприятный период для реализации. У Влада был длительный период, когда практически все, что он делал, получалось. Он предлагал не так уж много проектов, но все, что предлагал, делал. Так появилась «Тема», так появились «Час Пик», «Звездный час». А «Поле чудес» явилось коллективным решением, когда «Взгляду» стало трудно и нужно было пристраивать ведущих, давать им перспективу. Это был выбор Анатолия Григорьевича Лысенко, который из всех именно во Владе увидел шоумена.

ДМИТРИЙ ЗАХАРОВ. Он очень рано осознал в себе этот дар. Это действительно особый талант. Шоумен – это человек, который может держать аудиторию, не сказав при этом ничего важного. Если сделать расшифровку любой телеигры, это будет нечто несообразное. Воздействие идет на уровне энергетики. Влад этим блестяще владел.

АНДРЕЙ РАЗБАШ. Он был ПРАВИЛЬНО неглубок. Любая массовая продукция на ТВ должна обладать одним первостатейным качеством: она должна быть искренней и заразительной. Влад в эфире был очень искренним. Его лицо выражало такое внимание к собеседнику, что это приковывало зрителя к экрану и вызывало эмоции.

АНАТОЛИЙ ЛЫСЕНКО. Я ушел из «Взгляда», когда телевидение стало приносить деньги. К тому же я человек другого поколения, поэтому мне трудно судить о делах Влада. Это было уже другое время и другое телевидение. Мы все реже встречались с ним. Несколько раз перезванивались, когда у него выходило что-то новое. Мне нравилось то, что он делал, и как он работал. То, что стал шоуменом, не было для меня неожиданностью. Пластичность, обаяние, это в нем всегда было – такая воплощенная мечта женщины. А вот то, что он стал продюсером и гендиректором, да, неожиданность полная.

ОЛЕГ ВАКУЛОВСКИЙ. Признаюсь, я не ожидал, что Листьев окажется великолепным продюсером. В этой области я его не видел. Может быть, это происходило потому, что я воспринимал его прежде всего с огромной человеческой симпатией и лишь позднее открыл для себя как профессионала. Я всегда знал, что он очень хороший информационный, спортивный журналист. Его человеческое обаяние было настолько сильным, что заслоняло его профессиональные качества.

СЕРГЕЙ ЛОМАКИН. Влад был аполитичен по природе, но вся наша жизнь встраивала его в определенные политические ситуации. Он этого не избежал. Мы как-то с ним встретились в то время, и он мне сказал; «Меня могут разорвать на куски политики. Каждый будет тянуть в свою сторону. Я хочу сделать передачу, в которой будут темы, интересные всем, кроме политиков». Так и возникла «Тема».

ИВАН ДЕМИДОВ. Влад ведь был интуитивен, невероятно тонко чувствовал возможности людей, их отношения. Для него главным было расширять возможности телевидения. Для таких людей нужны те, кто, условно говоря, забивает гвозди. Я принадлежал к ним. В этом мы дополняли друг друга. Не знаю, можно ли все это назвать дружбой, но мы были очень близки.

Я вообще очень высоко оцениваю нашу команду, не скрою. Такое бывает редко. Представить, что в одной программе работали Любимов, Листьев, Разбаш, Политковский, Демидов, Захаров – где, когда еще такое было? Нам было легко, потому что мы вставали и шли командой. Когда кто-то уставал или кому-то перекрывали кислород, ему говорили: «Отдыхай, мы сделаем». Все идеи обсуждались, и мнения каждого были равнозначны и равносильны. Когда возникали сомнения, любой из нас мог взять ответственность на себя. Это было последним аргументом, после которого никогда никто не возражал. Каждый из нас пользовался этим правом, но Влад в таких случаях почти всегда побеждал. Например, случай с Якубовичем – по-моему, одним из самых ярких телевизионных открытий. Ну не понимали мы вначале решения Влада. Тогда он сказал: «Я отвечаю».

ЮЛИЯ ЖАМЕЙКО. Мы сидели в каком-то кафе, и Влад говорил, что нашел себе замену на «Поле...». Речь шла о Лёне Якубовиче. Влад умел создавать представление о человеке, искренне верил в него и умел формировать это мнение для тех, с кем этот человек будет работать.

ТАТЬЯНА ДМИТРАКОВА. В какой-то момент ему стала тесна «Поляна...», и он решил уйти. Был объявлен конкурс на замещение, и помню, приходили совершенно жуткие претенденты. В какой-то момент даже казалось, что Владик никуда не уйдет, потому что его просто некем заменить. А потом появился Лёня Якубович, который на первой съемке от зажима так заорал в микрофон что всех замкнуло.