Текст книги " Владислав Листьев: Послесловие"

Группа посвящена известному телеведущему, тележурналисту и генеральному директору Общественного Российского Телевидения Владиславу Николаевичу Листьеву (1956-1995)

https://vk.com/vladislav_listiev

ОЦИФРОВКА

АЛЕКСЕЙ КИРИЛЕНКО

https://vk.com/kirilenko_a

Владислав Листьев. Послесловие…

Автор: Д. Щеглов

 Издательство: АСТ, Алкигамма

2001

Когда самые разные люди говорят о человеке только хорошее, это вызывает настороженность. Такое обычно происходит в двух случаях: на юбилеях и поминках. И то другое только повод вернуть человеку словами то, что недодано своевременно – живому или мертвому. В одном из интервью незадолго до 1 марта 1995 года Листьев сказал: «Когда меня пристрелят, то через год обо мне никто не вспомнит». Не сказал ведь «убьют» или «помру», «Пристрелят». В первый вечер весны 95-го произошло то, что после телевизионных сообщений показалось какой-то слуховой аберрацией, информационной уткой: в подъезде своего дома был застрелен первый генеральный директор Общественного российского телевидения Владислав Листьев. Глагол, употребленный Владом в интервью, оказался снайперски точным. Если кто-то и сомневался, то после случившегося всем стало ясно: «пристрелить» у нас могут кого угодно.

Ошибся Влад в другом: его вспоминают и помнят. Возможно, еще и потому, что его ПРИХОДИТСЯ вспоминать. Не впадая в патетику, скажем, что вместе с ним на телевидении исчезла некая норма публичного поведения. Тот нормальный, вызывающий уважение стиль, который почему-то принято связывать с неким «романтизмом». Испорченные натуры, как известно, романтизмом склонны обзывать элементарную порядочность. Этот стиль в равной степени относился и к телевизионным проектам Влада, и к тому его человеческому образу, который остался с друзьями и близкими.

  Вместо предисловия

Беда только, что с этим образом всегда будет связано слово «пристрелят». Оттого без лукавства: еще долго многие будут покупать книги или газеты со статьями о Листьеве прежде всего потому, что хотят знать: кто убил? Драма человеческой жизни таким образом превращается в угрюмый детектив с открытым финалом. То, что для самых близких – боль, получает реальную рыночную стоимость, становится предметом нелепейших спекуляций и слухов. Или, как сказал человек, бывший Листьеву самым близким: «Влада делают тем паровозом, к которому можно прицепить какой угодно вагон».

Эта книга – не психологический портрет и тем более не биография Владислава Листьева. Скорее, попытка дать слово тем, кто имеет на это все основания. В ней говорят люди, которые были (считались, казались) его друзьями. Люди, что называется, первого списка. Те, кто не мог не сказать, не вспомнить о Владе. За вычетом этого комментария – дальше только их слова. То, что они смогли или сочли нужным сказать, вспомнить, объяснить. В некоторых случаях сказанное говорит скорее не о Владе, а о самом говорящем, превращаясь в автохарактеристику. Ничего не поделаешь, таково свойство любых воспоминаний.

Кроме того, понятно, что список этот не полный. Как не может быть полной правда об убитом, следствие по делу которого не завершено. В таких случаях говорят: «Мы не претендуем на полное раскрытие темы». Какие уж там претензии, когда более пяти лет идет отвратительная околополитическая торговля вокруг имени погибшего человека.

Может быть, самая большая гнусность случившегося в том и состоит, что людей почти приучили уважать тайну убийства Листьева. Не личность, не дела, а вот этот морок недоговоренностей. То есть приучили с почтением относиться к чиновничьему произволу, непрофессионализму, продажности. Понимающий взгляд, кивок, умолчание – ну как же, мы-то с вами понимаем...

Что понимаем-то? Что именно, товарищ? Понимаешь – назови! Знаешь – ступай в прокуратуру.

Вместо внятного анализа и вещей, названных своими именами, – торговля да бесконечные мужики в пиджаках, объясняющие нам, что вот уже скоро, совсем скоро всех выведут на чистую воду.

Смерть сковывает, гипнотизирует. А насильственная – тем более. Многие, кто вспоминал Влада в этой книге, признавались, что испытывают странное стеснение говоря о человеке, личность которого, казалось бы, совершенно исключает скованность. Видимо, смерть смогла отомстить и таким вот образом.

Две пули тупоумных ублюдков повергли державу в шок и истерику. Все сразу решили: никого никогда не найдут – и сделали мрачные физиономии. Народ с пугливым почтением относится к тайне на крови. Словно неведомые убийцы перенимают что-то от обаяния своих жертв. Значительность. Значимость плаща и кинжала. И как-то упускается, что кто бы ни были кукловоды и режиссеры случившегося, они прежде всего неудачники. Бандиты – неудачники по определению, какие бы агрессивно-высоколобые доводы ни приводились. Не монстры это – с хищной улыбкой и стальным взглядом. И на самом-то деле вполне отчетливо проступает психологический портрет этой мутной суммарной «личности», взятой в кавычки: скучный портрет червивого человечка, думающего, что жизнь – это только череда отстроенных комбинаций и «разруливаний». Когда наши органы, по недоразумению названные «правоохранительными», наконец назовут истинных убийц Влада, думаю, многих ждет что-то вроде разочарования: как просто...

Если жизнь и прекрасна (в чем заверяют нас ответственные лица), то только тем, что сложна. Проста она для простых организмов. И в списке самых простых решений сверхпростое – убийство.

Есть что-то гагаринское в листьевской судьбе. В сущности, это всего лишь констатация. Если народы достойны своих правительств, то в равной степени – и героев. Героев, порой лишенных видимых признаков героичности. Полное отождествление с идеей прорыва превращает их в символы времени. В проблемы времени, в их болевые точки, Влад этого не избежал.

Гагарин, Листьев – тут речь не об уровне дара, а о каком-то неназываемом личном отзвуке в сердце. Не каждый ведь вспомнит отчество первого космонавта.

Осталось – Юра.

И Влад.

Оба улыбались. И оба взлетели. В эфире и тот и другой – по-своему – были первыми. Оба на небесах, и безвременно. Но видимо, не случайна эта интонация гибельности, которая всегда сопровождает любовь, или – скажем осторожнее симпатию народа. Чем светлее улыбка, тем безнадежнее финал, что ли? Или смерть уточняет жизнь? Не нами выдумано: для того чтобы полюбили «всеобще» – баловню и любимцу следует поскорее освободить любящих от своего присутствия. Угрюмая закономерность. Как-то нехорошо представлять немыслимо растолстевшего семидесятичетырехлетнего генерал-полковника в отставке Гагарина.

И даже смежные канонические характеристики почти любого удачника налицо: и «питие» присутствовало, и гусарство, и пресловутая «легкость необыкновенная».

То, что достоинства людей – продолжение их недостатков, в судьбе Влада сказалось наиболее отчетливо. Среди первых «взглядовцев» он многим казался самым понятным и усредненным.

Почти пятнадцать лет назад появилась эта странная передача с нелепыми молодыми людьми, бодро перебивавшими друг друга в кадре. Тогда это казалось не столько нарушением телевизионных канонов, сколько просто молодежной неразберихой. Да еще, пожалуй, юношеской упоенностью славой, желанием всякий раз выдать в эфир очередную порцию недозволенности. Это был спорт, сопряженный с тяжелейшими нагрузками, и раз от разу планка дозволенного поднималась, насильно удерживалась и вновь подскакивала вверх. И отношение к происходящему было почти как к спорту: ну, возьмут – не возьмут завтра? Листьев был тогда одним из... Полноправным членом команды без капитанов. Оттого, может быть, и выпадал поначалу из фокуса.

«Не только Влад...» – это больше о том бурливом и громковатом времени, о старом «Взгляде», чье отцовство устанавливается с той же легкостью, с какой приписывается себе различными рассерженными людьми.

Дмитрий Щеглов

НЕ ТОЛЬКО ВЛАД ...

АНДРЕЙ ШИПИЛОВ. Как подсказывает память, «Взгляд» родился из двух вещей. Во-первых, существовал социальный заказ со стороны А.Н. Яковлева на создание вечерней популярной программы, достойной политики перестройки. Во-вторых – старая заявка А.Г. Лысенко со столь милой русской душе идеей кухонных разговоров. Кухня во «Взгляде» действительно появилась, правда, была по воле режиссера вознесена над всем остальным интерьером студии.

АНАТОЛИЙ ЛЫСЕНКО. Да, была старая заявка, которую мы придумали с Кирой Прошутинской. Передача должна была называться «У вас на кухне после одиннадцати». Совершенно бредовая по тем временам идея, учитывая, что родилась она году, кажется, в 78-м. Заявка эта валялась где-то долгое время, а потом уже возникла идея молодежной передачи, возникла наверху, с целью отвлечь людей от слушания вражеских голосов. По времени она уже сильно опоздала, так как началась перестройка. Тогда ведь казалось: чем больше информации, тем больше счастья. В какой-то период так и было.

АНДРЕЙ ШИПИЛОВ. Вообще-то попытки создания новой молодежной программы такого типа предпринимались в молодежной редакции и до «Взгляда». Помню, что был один или два выпуска передачи, которую делал Сергей Николаев («А ну-ка, парни!»), с А. Масляковым в качестве ведущего. Но ничего принципиально нового в ней не было, и она не пошла. Затем за дело взялся Иван Кононов, но дальше составления графика выхода программы дело не двинулось.

Учитывая, что планировалась ежевечерняя по будням передача, что требовало больших организационных и технических усилий, было решено поручить новую программу пулу из «молодежки» и редакции информации. Знаю, что составлялись графики, штатное расписание, Потом идея как-то ушла в песок. Мы подозревали, что руководство редакции информации, познакомившись с творческими разработками «молодежки», решило по-простому: у нас есть деньги, техника, так почему бы не сделать такую программу одним?

АНАТОЛИЙ ЛЫСЕНКО. Поначалу появилась мысль объединить информационщиков с молодежной редакцией. Мы прорабатывали эту идею с Шевелевым. Одним из ведущих должен был быть Молчанов. А потом информационщики довольно нагло нас кинули. Возможностей у них было куда больше, и они сделали передачу «До и после полуночи». А мы, оказавшись в положении брошенной невесты, стали форсированно готовить свою программу. Я должен сказать, что при всех легендах об авторстве «Взгляда», сегодня существующих, начинали его люди, которые сегодня практически неизвестны.

ОЛЕГ ВАКУЛОВСКИЙ. Я, например, за все эти годы познакомился с таким количеством «отцов» «Взгляда», что несведущему человеку подлинное авторство установить невозможно. Для меня это, безусловно, Сагалаев, Лысенко, Малкин с Прошутинской и Шипилов. У Андрея Шипилова идеальный нюх на то, как надо организовывать дело. Самое интересное, что он потом ушел и из «ВИДа», ничего для себя не потребовав.

АНАТОЛИЙ ЛЫСЕНКО. Первую разработку делали Андрей Шипилов, Игорь Иванов, Стас Ползиков и Сережа Ломакин.

СЕРГЕЙ ЛОМАКИН. Изначально предполагалось не брать на роли ведущих никого из известных тогда телевизионщиков. Были разные предложения. Возникла идея квартиры – разноплановых участков студии, где могли находиться кухня, гостиная, кабинет. Программа задумывалась как молодежная. Закладывалась идея студенческого общежития, или студенческого кампуса по западной аналогии. Западная ориентация тоже присутствовала с самого начала.

В общем, студенческое общежитие, куда приходят друзья.

АНАТОЛИЙ ЛЫСЕНКО. Первый раз мы собрались то ли в Парке культуры, то ли в Сокольниках – пошли просто поддать, посидеть.

Сидели, фантазировали, как и что будем делать. Потом подключились Малкин с Прошутинской, пришел Политура – Саша Политковский. Он снял очень интересный сюжет, из которого родилась идея «человека, меняющего профессию». Тогда же придумали и его кепку. А 14 апреля меня назначили руководителем программы. Мы очень часто собирались у меня дома, размышляли, предлагали, выдумывали – вот из этого и родилась программа. А потом появились ведущие.

СЕРГЕЙ ЛОМАКИН. Сразу стало ясно, что их должно быть несколько и у каждого своя роль. Программу начинали Толя Малкин и Кира Прошутинская. Они сказали, что знают подходящих ребят, которые работают на Иновещании: Олег Вакуловский, Саша Любимов, Дима Захаров и Влад Листьев. С Олегом Вакуловским у нас как-то не сложилось. После первого выпуска «Взгляда» он сказал, что все это ему не нравится, и быстро ушел из программы.

ОЛЕГ ВАКУЛОВСКИЙ. Ну, мы немножко забегаем вперед... У меня были большие противоречия не с программой, а, скорее, с телевидением как с формой деятельности. Я тогда очень хотел писать книжки, заниматься литературой. В этом смысле меня вполне устраивало спокойное Иновещание. Там я зависел только от себя. Написал комментарий и сам за него отвечаешь. А на ТВ к тебе тут же подлаживаются сотня человек вплоть до осветителя. От момента рождения идеи до ее воплощения проходил процесс, зачастую в корне эту идею деформирующий. К тому же я очень трудно работаю в коллективе, тем более в коллективе ведущих. Мой уход не был результатом какой-то неприязни, интриг, нет. Просто я понял, что это не мое. Думал, что никогда уже не подойду к ящику. Но в результате все равно подсел на эту телеиглу. К тому времени в программе хватало других внутренних противоречий: кто и как должен вести, соперничество между командой Мукусева и молодыми: Владиком, Сашей Любимовым, Захаровым.

АНАТОЛИЙ ЛЫСЕНКО. Не надо думать, что это были неразлучные друзья. Они были коллеги, симпатизировали друг другу, но не больше.

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. Честно говоря, я не очень понимаю, что такое дружба. Жизнь показала, что такие слова, как «любовь» и «дружба», стоит реже употреблять.

С одной стороны, они очень обязывают, а с другой – ничего не объясняют, создавая абсолютно безответственную ситуацию между людьми. Бывает, что дружба – это регулярный совместный алкоголизм. Быстро выпили по стакану, чтобы быстрее начать дружить. Почему нет? Естественно, мы были единомышленниками, у нас были общие идеи, общие интересы. Общее прошлое.

ОЛЕГ ВАКУЛОВСКИЙ. Мы с Владиком учились на факультете журналистики. Было там такое элитное международное отделение: все ребята москвичи, с рекомендацией райкомов. Туда, как ни странно, было легче поступить: отсекались все отличники-провинциалы. Влад учился на курс старше. «Международников» с первого курса посылали на картошку. Убийственное мероприятие: два месяца в селе Бородино происходила борьба с сельским хозяйством. Когда мы туда приехали, курс Влада уже вовсю там трудился. Знакомство получилось довольно ярким. Посреди непролазной грязи стоял элегантный парень с длинными волосами – такой д'Артаньян в очках, с широкой повязкой на голове. Он был руководителем бригады сортировщиков. Это было серьезно, это была должность. Несмотря на всю эту сельскую непролазность и жуть, Влад с юморком распоряжался ситуацией. Помню один такой его жест: несколько вальяжный и аристократический, когда он ладонью подманивал трактор, который должен был сгружать какие-то мешки. Это было невероятно артистично и здорово поднимало настроение. А настроение-то, в общем, было, как у немцев под Москвой. Когда становилось совсем плохо, он дико и радостно кричал: «Мы все здесь подохнем!» Не знаю... к нему сразу возникала симпатия. Так получилось, что я попал в его бригаду сортировки, и мы познакомились. Потом общались уже на факультете и, позже, на Иновещании. Там он уже был без своих мушкетерских* длинных, волос. Тогда ведь на Гос-телерадио царствовал Лапин, поэтому особенно-то не развернешься. Бороды находились под строжайшим запретом, усы расценивались как идеологическая уступка. Влад работал в спортивной редакции. Общались мы в основном на уровне перекуров и кофе. Там же трудился и Андрей Шипилов, позднее перетащивший нас на телевидение, и Дима Захаров.

ДМИТРИЙ ЗАХАРОВ; На Иновещание я пришел раньше Влада. Он работал в спортивной ^редакции и редакции пропаганды, был довольно активным комсомольским деятелем. Не думаю, что он всерьез относился к этой работе. Скорее, тут присутствовали карьерные моменты. Он всегда был таким, каким его заполнили по телевидению: достаточно беззаботным, веселым, ни у кого от его комсомольской работы напряжений не возникало. «Проблемный» был только Анпилов» который в то время тоже работал у нас.

ОЛЕГ ВАКУЛОВСКИЙ. Была такая забавная история, называемая ДНД: добровольная народная дружина. Мы должны были кого-то задерживать. Никого мы не задерживали, естественно, ходили с этими повязками, строго, но с некоторой симпатией поглядывая на алкашей. Да и некого было задерживать, тут милиция и без нас так чесала! Дежурил и Витя Анпилов, который работал в сумасшедшей кубинской редакции – что его и сломило. У них там висели портреты Че Гевары и Кастро, они все помешались, и их дальше так и понесло в этом фарватере. Между прочим, Витя – единственный, кто на дежурстве кого-то отловил. Кажется, ему дали грамоту.

Но самые милые воспоминания связаны с тем, как Влад ухитрялся проводить комсомольские собрания: все шли на них как на дружеские посиделки. Это никогда не превращалось в идиотизм. Как только от Влада требовалось прочитать какую-нибудь кретинскую парткомовскую бумажку, в глазах появлялось столько иронии, и читалось это с такими интонациями, что и придраться было невозможно, и все начинали корчиться от смеха.

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. А мы с Владиком познакомились на почве выпивания и ухаживания за девочками. Поскольку он старше, нельзя сказать, что мы быстро сошлись. Помню, что в январе 1985-го поехали в Софрино на комсомольский выезд – такие в то время организовывались алкогольно-развлекательные выезды с лыжными прогулками, девушками и питьем. Владик тогда был начальником, впрочем, довольно занятным, веселым и совершенно беззаботным. Работал он в главной редакции пропаганды, а, надо сказать, мы к ним относились довольно пренебрежительно, поскольку они должны были обрабатывать речи Черненко и прочую чепуху. А мы специализировались по зарубежью.

ДМИТРИЙ ЗАХАРОВ. Я тоже не скажу, что мы с Владом дружили.

Иновещание – заведение специфическое. И родители почти у всех специфические. Так что дети, безусловно, отбирались по строго определенным критериям. Но дело в том, что это обстоятельство сказалось довольно забавным бразом. Жизнь с родителями за рубежом, по сути, обрекала этих детей на негативное отношение к системе. Представьте, тебя увозят в возрасте шести лет в капиталистическую страну, где ты сразу же попадаешь в нормальный, приемлемый мир. Ты живешь в доме, где в распоряжении отца две-три машины, комфорт, удобства.

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. Сколько помню Владика, он никогда не интересовался политикой. В этом смысле наша компания была довольно странная. Влад был секретарем комсомола Иновещания, потом членом партии. В нашу компанию он попал благодаря своему восхитительному, залихватскому свойству: «Эх, б..., проскочим!». И проскочил. Дима Захаров – законченный антисоветчик, я тоже. Для нас гнобить партию являлось совершенно естественным состоянием. Для Влада это неорганично.

ВЛАДИМИР ПОЗНЕР. Дело в том, что Иновещание «разговаривало» все-таки с другим контингентом. Пусть они были «левые», симпатизировавшие СССР, но все же это были люди, выросшие в других условиях, и вешать им лапшу на уши удавалось труднее. Поэтому допускались иные аргументы, иные темы, кое-что разрешалось критиковать пусть и очень осторожно. Например, признавалось наличие антисемитизма, как наследие царского строя.

При этом Иновещание называли «могилой неизвестного солдата», никто нас в Союзе не знал, и не очень многие знали за рубежом.

АНДРЕЙ ШИПИЛОВ. Еще нашу организацию называли «братской могилой журналистов». С одной стороны, все отлично: хорошая зарплата, вкусная столовая, с другой – никакого обратного отклика от работы. И никакой перспективы. Ты есть, а вроде тебя нет.

Десятиэтажная «сталинка» на Пятницкой, 25, – место культовое. С момента постройки в ней обосновалась главная идеологическая «радиокухня» страны, стряпающая на экспорт. «Голос России» вещает аж на 32 языках в 150 стран. Для чего «пашет» по 72 часа эфирного времени в сутки. (.'..) Пожалуй, самое странное в биографии обители отечественного Иновещания – то, что она стала «шинелью», из которой вышла современная отечественная журналистика. В разные времена в коридорах альма-матер можно было столкнуться, скажем, с Владом Листьевым, Владимиром Познером, Александром Любимовым. Или с зам-главного, редактором арабского отдела Евгением Примаковым.

(...) Цензура была жесточайшей: за каждую неверно поставленную запятую виновного безжалостно волокли «на ковер». Зато царила богемная атмосфера, и немногие счастливчики, проникавшие сюда со стороны, благоговейно взирали на журналистов, небрежно интересующихся, какая кухня в ресторане сегодня – молдавская или, может, грузинская?

В кабинетах, отгроханных с социалистическим размахом, до сих пор висят ветхие громкоговорители, в которые в свое время объявляли: «Товарищи! К нам в редакцию приехал товарищ Сталин!» Патриархи утверждают, что даже работают они по-прежнему: либо орут, как вокзальные «матюгальники», либо едва различимо шепчут...

Из материала Андрея Полунина «Радио-кухня на экспорт». «Московский комсомолец», 30 октября 1999 года.

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. А получилось так... В 1984 году Андрея Шипилова, доброго знакомого Владика по Иновещанию, пригласили на телевидение.

АНДРЕЙ ШИПИЛОВ. В молодежную редакцию я пришел, когда «Взгляда» и в помине не было. Эдуард Сагалаев искал молодого журналиста для программы «Мир и молодежь». После радио работа на телевидении произвела на меня довольно странное впечатление. Есть такое расхожее мнение, что радио – это сумасшедший дом, а телевидение – пожар в сумасшедшем доме.

ДМИТРИЙ ЗАХАРОВ. Через некоторое время Андрей рассказал, что создается новая молодежная программа, и пригласил нас туда.

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. Помню, мы довольно скептически к этому отнеслись. Я, во всяком, случае. На тот момент телевидение представляло собой совершенно безнадежную организацию, и мне это было неинтересно. У нас-то ведь компания была довольно свободная, мы вещали на Запад, общались на иностранных языках, половина людей иностранцы. Помню, у нас было Профсоюзное собрание, которое прошло на датском языке: ну, не все понимали в нашей редакции по-русски, что делать! Другой стиль общения, другая степень свободы, другое состояние души, нежели на ТВ.

АНДРЕЙ РАЗБАШ. Дело в том, что, например, история американского телевидения – это продолжение истории американского радио. И лучшие ведущие 50-х годов пришли из радийных структур – новоcтийщики, серьезные аналитики. Сагалаев и Лысенко пошли по этому пути. А элита радио в то время – это Иновещание, то есть люди проверенные, все точно комсомольцы или члены партии, у всех нормально с анкетами, ну и, конечно, образование – это и языки, и широта взглядов. А между тем задачка была сверху поставлена едва ли не самим Лигачевым. В общих чертах ее можно так интонировать: «Ну как же, у нас тут такие изменения, такая жизнь, а эти до сих пор слушают «Голос Америки» и «Свободу» – все это поливайло! А мы ведь меняемся!» Что-то в этом духе... Даже название, которое никому не понравилось, было спущено сверху: «Взгляд» – очень сложно для произношения, четыре согласных.

Так вот, там, на Иновещании, и отловили известную всем теперь троицу, плюс Олега Вакуловского.

ОЛЕГ ВАКУЛОВСКИЙ. Насколько я знаю, идея «Взгляда» вызревала достаточно постепенно, причем отнюдь не по соображениям свободолюбия. Появилась угроза, что западное телевидение будет вещать на территории СССР с переводом. Наверху спросили – можно ли глушить? Наши технари ответили, что глушить, конечно, можно, но тогда пойдут очень серьезные помехи, которые вызовут скандал. Наверху расстроились. И вот как ответная реакция появилась идея либеральной программы, чтобы показать, что и у нас кое-что есть в смысле свободы слова. Я даже помню, что, как скандинавист, находился в бригаде ЦК КПСС, которая в Эстонии проводила исследование влияния финского телевидения на прибалтийскую публику. Но так как более скучного телевидения, чем в Финляндии, нет нигде, кроме Швеции, то никакого особого влияния мы не обнаружили. А потом от Яковлева по цепочке была спущена директива такой программы. И началась работа.

АНДРЕЙ ШИПИЛОВ. Первым в штат «мдоюдежки» перешел Влад. Затем по плану предполагалось взять Любимова, но его сумел опередить Дима Захаров. С Владом я по-настоящему познакомился уже на телевидении. На Иновещании мы-мало пересекались. И сразу отношения возникли очень близкие. На чем сходятся люди? Не знаю. Наверное, когда им просто интересно друг с другом.

ОЛЕГ ВАКУЛОВСКИЙ. Шипилов – удивительный человек» абсолютно телевизионный, он никогда не был в кадре, при этом очень много придумывая для программы. Андрей пригласил Влада и сказал ему: «Ищи ребят». Влад предложил мне, сам Шипилов нашел Диму Захарова, потом пришел Саша Любимов. Критерий был очень простой: требовались молодые; продвинутые журналисты, которые знают, как выглядят и работают западные масс-медиа. Благодаря этому мы и вписались. Это уже. йотом узнали, что на наши места претендовали чуть ли не сто человек. О существовании негласного конкурса мы не предполагали. Все было очень просто.

Нас пригласил Сагалаев, и мы поехали договариваться о работе. Потом уже в «Останкино» про нас говорили, что все мы дети членов Политбюро и всякое такое. Ну а затем началась долгая предварительная работа с Толей Малкиным и Кирой Прошутинской.

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. Происходило все очень осторожно. Я к этому относился скорее как к игре, не верил в то, что это судьба, не ожидал, что нам дадут сделать что-либо серьезное. У меня было свое дело. Сидел себе в датской редакции, много работал, зарабатывал по тем временам приличные деньги, мне все нравилось, все устраивало. И вдруг такой резкий поворот, и страх, что ничего не дадут делать. Дима Захаров трудился в американской редакции и тоже был в полном порядке. А Влад с самого начала сделал на это ставку. Он был старше нас и гораздо серьезнее поначалу относился к происходящему. Но почему выбрали именно нас четверых, до сих пор представления не имею.

АНАТОЛИЙ ЛЫСЕНКО. Они просто пришли и понравились. Причем не могу сказать, что произвели на меня потрясающее впечатление. И не могу определить, по какому принципу их отбирали. Странное дело: когда они были все вместе, становились очевидными достоинства каждого. Когда они разошлись, стали видны недостатки каждого. Эффектный, симпатичный Саша Любимов, Влад тогда был просто шармер. Вакула – очень умный, но он так и не прижился. Димуля Захаров, казалось, вообще не имел ничего общего с телевидением. Такой Гурвинек – он сразу стал меня учить, как надо телевидение делать. В комплекте все они смотрелись очень интересно. Они сочетались. Толя с Кирой начали возиться с ребятами и очень скоро пришли в ужас: деревянные, скованные, зажатые. Они напоминали группу переболевших чем-то тяжелым – ДЦП, что ли. Пригласили режиссера, который пытался их как-то расслабить. Где-то даже сохранилась пленка с этими упражнениями. Все это было дико смешно. Там действовали несколько рыжих клоунов. Вдруг из-под стола высовывалась рука и начинала чесать нос Димуле Захарову, или Владу вдруг подкручивали усы. Загоняли их в шкаф, в общем, кошмар какой-то. Но надо сказать, это на определенном этапе помогло.

АНДРЕЙ ШИПИЛОВ. Кстати, точно сохранилась пленка, на которой руководитель театра пантомимы Олег Киселев ставит ребятам пластику рук и старается расслабить их перед камерами. Довольно мило и смешно, если учесть, в каких мэтров они превратились сейчас.

ОЛЕГ ВАКУЛОВСКИЙ. Тренировались на нас, как на кошках. Приглашали режиссера, который ставил нам пластику, пытался как-то снять зажим.

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. Да, приходили какие-то клоуны, что-то такое с нами делали, совершенно непонятно зачем. Ничему это не помогло.

ОЛЕГ ВАКУЛОВСКИЙ. Что помогало, так это разговоры с Сагалаевым и Малкиным на последних стадиях работы.

Мы записали впрок огромное количество интервью. Сажали нам такого интервьюируемого, и мы втроем сидели и задавали ему вопросы.

АНДРЕЙ ШИПИЛОВ. Все лето отрабатывалась и накатывалась схема передачи, ребята осваивали студию и ведение. Телевизионного опыта ни у кого из них не было. Как показало дальнейшее, это пошло только на пользу. К делу подключились Малкин и Прошутинская. Толя не вылезал из студии и монтажных сутками. За лето было записано множество разных сюжетов и интервью, которыми мы потом довольно долго пользовались.

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. Я помню тот период, до «Взгляда». Он был довольно странный. Двигалось все очень медленно. Мы что-то без конца предлагали. В общем, где-то полгода шли одни разговоры. Летом, как обычно, я уехал на юг. Вернулся, почти уверенный в том, что все это ерунда и ничего не произойдет. Но где-то в августе вдруг началась активная работа. Нас использовали на вторых ролях, заставляли участвовать во всяких летучках. То, что мы хотели делать, у нас не получалось – ив том числе потому, что мы не умели.

ЛИДИЯ ЧЕРЕМУШКИНА. Ребята, с точки зрения тогдашнего телевидения, были абсолютно непрофессиональны. Они не умели работать на камеру. После первого эфира это стало всем ясно, и тогда подключили более опытных Политковского с Мукусевым. А с ребятами стали работать. Учились они на ходу, щенячьего было много, и веры в себя хоть отбавляй.

ДМИТРИЙ ЗАХАРОВ. Мне представляется, что мы были намного профессиональнее своего окружения. Школа Иновещания предполагает очень бережное и серьезное отношения к информации, к тому, что ты произносишь, пишешь и выдаешь в эфир. А мы проработали в структуре, которая вещает 24 часа в сутки, где задачи необходимо решать в считанные минуты. Странно было оказаться в сонном царстве, где решения растягиваются на неделю. Для всех нас это был страшный сбой ритма. Степень небрежности в обращении с информацией поражала до глубины души. Все эти Кашпировские, Чумаки и далее по тексту несли в эфир невозможную ахинею, и всех это устраивало. В этом смысле телевидение сразило нас своей беззаботностью и нетребовательностью.

АЛЕКСАНДР ЛЮБИМОВ. Организация дела производила жуткое впечатление. То рабочее место не дали, то пишущую машинку, то еще что-нибудь. Это после отлаженной работы на Иновещании, где все продумано и выверено. А тут огромное здание, не поймешь, где что находится. Монтируют здесь, сидят там, никого вечно не найдешь, сокращают монтаж, отменяют монтаж и все без объяснений. Надо выехать на съемки – нет машины. Вместе с какими-то напудренными тетками в буклях, которые читают на всех этих «Орбитах», сажают в какой-то пикап. Теткам всем в разные места. Ты понимаешь, что раньше шести утра на съемку не попадешь. А выйти нельзя, иначе в следующий раз вообще не посадят в машину. И где-нибудь возле светофора внезапно вскрикиваешь: «Ой, извините, я забыл записную книжку!» Выходишь и ловишь попутку, иначе не доберешься. Весь этот кошмар раздражал жутко. Привыкнуть к нему мы не могли.