Текст книги "Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья (СИ)"

Автор книги: Алексей Хренов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Он доброжелательно улыбался, однако не забывал периодически стимулировать энтузиазм механика «Браунингом» в задницу, для усиления воспитательного эффекта.

– Я Карл… – дрожащим голосом нервно поправил техник, но выглядел он так, будто готов был согласиться быть хоть Вольдемаром, хоть даже Гретхен, лишь бы «Курт» не испортил ему седалище окончательно.

– Шнель! Вольдемар! Давай, давай! – Лёха махнул стволом в сторону кабины.

Механик, с трудом подавляя дрожь, сидел в кабине и продолжал испуганно коситься на своего вооружённого идейного руководителя. Он судорожно включил магнето, глубоко вдохнул, словно молясь про себя, и нажал на кнопку стартера.

Двигатель кашлянул, жалобно захрипел, выплюнул клуб дыма, но дальше дело не пошло.

– Вас ист дас⁈ – немецкий механик в ужасе замер, поднял руки, словно показывая: «Я не виноват!»

– Давай ещё раз! Нох айн маль! – рявкнул Лёха, вспоминая, как в немецких кабаках требовал повторить пиво.

– Или сейчас получишь «алес капут», ёбти! – пистолетом совершил возвратно-поступательные движения в опасной близи от арийского седалища.

Механик затрясся, как заяц перед удавом, но спорить, разумеется, не рискнул. Он снова нервно нажал на тумблер.

И на этот раз двигатель чихнул, вздрогнул, но через секунду наконец-то взревел, завибрировал, а затем заработал ровно. Густой дым ушёл в сторону, и «Шторьх» задрожал, будто собирался к полёту.

– Бравер юнге, Вольдемар! Гут! – кивнул Лёха и даже радостно похлопал немца по плечу.

Тот, чувствуя, что миссия выполнена, уже приготовился выбраться из кабины, но Лёха жёстко пресёк этот наивный оппортунизм быстрым и весьма настойчивым движением пистолета:

– Найн! Зетцен зурюк! Биттер шнель!

Почему-то из Лёхи вдруг вырвалась вежливая форма, и это, кажется, напугало немца ещё больше. Так стремительно он перелез назад и плюхнулся в кресло. Он уже не пытался протестовать. Всё, чего он хотел, – чтобы этот сумасшедший «Курт» как можно быстрее убрался отсюда, а вместе с ним и его пистолет. Нервно дергая головой, он послушно сидел сзади и сложил руки между коленей, явно не желая испытывать судьбу. Лёха, не теряя времени, ловко выдернул ремень из штанов немца, и скрутил ему впереди руки.

– Ну вот и славно, – пробормотал Лёха, довольно щурясь, он захлопнул дверь, отсекая их от внешнего мира. – А теперь, Вольдемар, нам пора. Небо зовёт!

Всё ещё держа пистолет в руке, Лёха изучил приборы в кабине, подвигал ручку, попробовал педали.

– Да, ясно всё, обороты мотора, высотомер, крен, температура масла, часы… фигня короче, полетели, – улыбаясь, он обернулся к связанному немцу, который пытался что-то сказать, копошась на заднем сиденье:

– До свидания, камрады! Ауфидерзейн, Вольдемар! Ауфидерзейн! – весело выдал обернувшись назад Лёха.

– Я Карл, – снова жалобно промямлил техник.

– Да мне по хер, – вежливо ответил Лёха, демонстрируя очередное продвинутое знание немецкого. – Шат ап! Шнаузе! В общем, Нихт клювом клац-клац, – выдал наш полиглот.

Плавно выведя вперёд ручку газа, Лёха почувствовал, как «Шторьх» ожил и начал двигаться вперёд к новым приключения…

Глава 16

Кресты и звезды

Начало июня 1937 года. Летное поле аэродрома франкистов, пригород города Авьола.

Спокойно доехав до начала взлётной полосы, Лёха покрутил головой по сторонам, отмечая в памяти мельтешащих воинов и сигналиста на вышке у командного пункта. Тот как то слишком нервно во всю размахивал красным флагом, явно что-то крича в воздух.

Наш герой пожал плечами:

– Да пофиг, прав нет, самолёт в угоне, – нервно хохотнул Лёха, выдав традиционную мудрость советского человека, и без лишних размышлений двинул ручку газа вперёд до упора.

«Шторьх» встрепенулся, взревел мотором, маленький самолётик затрясся и бодро поскакал по взлётной полосе, разгоняясь на своих смешных длинных «ножках». Справа дежурный на пункте управления буквально свесился через ограждение вышки, истошно размахиваю красным флагом, как пропеллером. Он что то орал подпрыгивая и грозил нашему экспроприатору немецкой собственности кулаком свободной руки.

Лёха, в порыве нахального дружелюбия, помахал ему рукой в ответ, приложил правую ладонь к пилотке и франтовато козырнул.

– Я вас тоже очень рад был видеть! Камерадосы! Ауфидерзен! – ухмыльнулся он, не ослабляя газ.

И тут внезапно, прямо в метре у них над головой с характерным свистом пронёсся «мессершмитт», видимо заходивший на посадку. Лёха рефлекторно втянул голову в плечи, наблюдая, как истребитель, явно не ожидавший появления маленького нахального самолётика у себя прямо на посадочном курсе, дёрнулся вверх, пытаясь экстренно уйти на второй круг.

Но скорость уже была потеряна на посадочной прямой, и «мессер», резко дёрнувшись вверх, завис на мгновение в воздухе, а затем потеряв управление, стремительно спикировал в землю. Лёха замер, наблюдая, как истребитель со всего маху воткнулся в землю метрах в ста впереди. Огромный столб пыли и земли взметнулся вверх, винт мгновенно загнулся рогами, а сама машина перевернулась на спину, нелепо задрав в небо хвост.

– Летать научитесь сначала! Курицы бескрылые! Сам себя уделал… – выдохнул Лёха, на секунду отвлекаясь от управления, обеими руками вцепившись в ручку управления. Он подорвал самолёт в воздух, заставив буквально в метре перескочить через торчащий вверх хвост разбившегося «мессера».

– Офигеть, – пробормотал он. Заложив вираж метрах в двадцати от земли, он рванул по прямой к ближайшим холмам, поросшим лесом, не набирая высоты.

Перескочив пару лесистых холмов, Лёха заметил впереди сверкающее на солнце озеро и, наконец, выдохнул. Самолёт шёл всего в пятидесяти метрах от земли, подрагивая от встречного ветра, но сейчас ему было уже не до резких манёвров. Он попытался отдышаться, привести мысли в порядок и осознать, что только что угнал немецкий самолёт, на взлёте чуть не закопал себя вместе с «мессершмиттом» и, кажется, совершенно не продумал, что делать дальше.

Но спокойствие длилось совсем недолго. Сзади послышалась возня, и внезапно привставший немец с безумным взглядом, связанный, но, как оказалось, вовсе не сломленный, вдруг рванулся вперёд, хватая Лёху за горло.

– Руссиш Швайн! Шайзекерл! – злобно прорычал он.

Руки у техника оказались сильными – жилистые, с широкими ладонями, покрытыми мазутом и ссадинами, – и, хоть их движения были ограничены ремнём, они сумели дотянуться.

– Ах ты ж падла…! – прохрипел Лёха, но немец только сильнее сжал пальцы.

Лёха, совершенно не ожидавший такой прыти, выпучил глаза, судорожно ловя воздух ртом. Ошарашенный происходящим, он непроизвольно дёрнул головой назад, пытаясь стряхнуть клешни со своей шеи, и инстинктивно потянул ручку управления на себя и вправо. «Шторьх» резко встал на дыбы, затем лёг на правое крыло, едва не перевернувшись. Толстые пальцы немца соскользнули с горла Лёхи, оставив на коже кровавые царапины.

От резкого манёвра машина заходила ходуном, вильнула, и дверь самолёта со скрипом и грохотом распахнулась.

– А-а-а-а! Найн! – завопил немец, дико замахав руками, пытаясь хоть за что то схватиться, но силы гравитации уже поймали его в свои объятия.

Лёха только успел повернуть голову. Немецкий механик, дико крича, отправился в свободный полёт прямо к гладкой поверхности озера.

На миг он воспарил в воздухе, махая руками и ногами, словно герой циркового номера, а затем с громким всплеском ушёл в воду.

Лёха, с трудом выровняв самолёт, закладывая плавный вираж, машинально глянул вниз. Внизу, среди зеркальной глади озера, он заметил барахтающуюся фигуру, которая всеми силами пыталась остаться на плаву.

– Приятно освежиться, – хрипло произнёс Лёха, потирая болящее горло, где уже начали проступать красные полосы. – Фрикаделен проклятый!… Козёл фашистский!

Он потер шею ещё раз, посмотрел на компас, сплюнул вниз, подправил курс и направил самолёт куда-то в сторону Мадрида.

Начало июня 1937 года. Советское представительство, отель «Палас», центр Мадрида.

Сидя в Мадриде перед местным представителем НКВД, Лёха в который раз устало пересказывал свои приключения. Он даже не пытался выгородить как то себя, как то приукрасить или что то скрыть. Он не волновался, что и кому успел рассказать, просто переживал всю историю ещё один раз и говорил, чистую, незамутнённую правду.

Человек, сидящий напротив, явно собирался выжать из него всю доступную информацию, до последней капли.

Опытнейший зубр разведки, Наум Маркович, был с Лёхой просто родной матерью – внимательный, участливый, но с таким взглядом, что казалось, будто он прямо сейчас просматривает весь рассказ в своём воображении в замедленной перемотке. Он слегка покачивался в кресле, раскуривая свою неизменную сигару, и улыбался своей почти крокодильей улыбкой.

– Сколько вы говорите, самолётов сбили? – задушевно спросил он, выпуская клуб сизого дыма.

– Ну, не то чтобы сбил… так… слегка помог грохнуться, – пробормотал Лёха, устало потирая лицо. Он отвечал на полном автопилоте, сил уже не было даже на сарказм.

Наум Маркович понимающе кивнул, глядя на Лёху поверх очков.

– То есть вам можно две звезды на фюзеляж рисовать? – шутливо поддел оперативник нашего героя, сощурив левый глаз и внимательно глядя на Лёху.

Лёха вздохнул, снова потёр уставшее лицо и грустно усмехнулся:

– Нет, ну что вы! Звезду только одну, и то – это не я. «Ишаки» сами себя поимели… В смысле И-шестнадцатые, сами виноваты. Ведущему его ведомый или мотор прострелил, или взад, то есть под хвост «ишаку» ведущего пропеллером въехал… Их летать надо учить нормально. И лучше не тройками, а сразу парами. А остальные у меня только кресты…

Наум Маркович приподнял бровь, удивленно расширил глаза и качнул головой, с трудом сдерживая улыбку.

– А крестов-то сколько в итоге?

– А крестов два, правильно, в этот раз всего два, – кивнул Лёха, делая глоток воды и понуро оглядывая кабинет. – Ну, если ещё посчитать тех, что я на бомбере сбил, то всего пять, наверное. Но три из них – в группе, их как то выделить надо, наверное. Один с Кузьмичом, один с Алибабаевичем и один с Кузнецовым. Это они стреляли, я только самолёт пилотировал, – уточнил он с неожиданной честностью.

Оперативник на мгновение даже перестал жевать кончик своей сигары.

– То есть вы, товарищ Алексей Хренов, скромный человек? Рисовать не хотите?

Лёха пожал плечами.

– Да можно и нарисовать, наверное, но как-то не патриотично получается, кресты на республиканских самолётах малевать, – задумчиво добавил он, вновь ввергая разведчика в лёгкий ступор.

Белкин застыл, рассматривая Лёху, словно перед ним сидело нечто, нарушающее все возможные законы логики и здравого смысла, не сразу сообразив, что ему только что сказали.

Он медленно потянулся к коробке с сигарами.

– Хотите? – протянул он коробку своему визави.

Лёха отрицательно помотал головой.

Наум Маркович извлёк ещё одну сигару, неторопливо раскурил её и только после этого, внимательно вглядываясь в лицо собеседника, переспросил:

– С Кузнецовым? С Николаем Герасимовичем? Главным военно-морским советником? – он даже чуть подался вперёд, глядя на Лёху с неожиданным интересом.

– Ага, он у меня стрелком летал, – будничным тоном подтвердил Лёха, как ни в чём не бывало.

Белкин поднял брови и на мгновение остался недвижим, будто переваривая услышанное. А потом откинулся на спинку стула, выпустил тонкую струйку дыма и с лёгким смешком произнёс:

– Ну, Алексей Максимович, вы человек талантливый. Одного из лучших военных советников – и стрелком. Такого в отчёте не сразу опишешь…

Лёха лишь пожал плечами, совершенно невозмутимо:

– А что, нормальный стрелок вышел. Попал ведь в «Юнкерс» первой очередью! – впервые улыбнулся наш товарищ, – Не то что Смушкевич! Тот вообще никуда не попал, хотя всё ленту извёл!

Белкин машинально снова пыхнул сигарой, покачал головой.

– Попал, значит… Смушкевич, Кузнецов! – повторил он, будто проверяя, как эти слова звучат на языке. – Да, не зря Саша Орлов так хотел с вами пообщаться, жаль он в Барселоне застрял намертво.

Затем Наум Маркович стёр напряжённую складку со лба и добавил, уже явно пытаясь сделать разговор официальным:

– Ладно, Алексей, вот вам бланк. Напишите это всё, как положено – про воздушный бой, про таран, про угон немецкого самолёта… Можно своими словами.

– Это как ещё «положено»? – подозрительно прищурился Лёха.

– Ну давайте без… этих художественных вольностей, – хмыкнул Белкин, протягивая бумагу. – Без этих ваших «кос» и «топоров».

Лёха уставился на него, явно не понимая, при чём тут вообще топоры.

– Каких ещё топоров? – искренне удивился он. – Я только косой размахивал!

Белкин дернулся, едва не выронив сигару, сделал судорожный вдох и крепко сжал губы, явно стараясь сохранить хоть какую-то серьёзность. Его плечи едва заметно подрагивали, но он мужественно удерживал выражение сосредоточенности на лице, прикрывая рот рукой.

– Это я к слову… – сказал он, улыбаясь. – Хотя, кто вас, таких лётчиков, знает…

Лёха вздохнул, взял бланк, крутанул в пальцах карандаш и задумался.

– А ничего, если я напишу вместо «угнал» – напишу «экспроприировал для нужд республики»? – ушлый попаданец постарался придать своей физиономии самый одухотворённый вид.

Начало июня 1937 года. Небо в районе Мадрида.

Уже на подлёте к линии фронта Лёха решил, что пора немного сориентироваться, и пустил свой самолётик в набор высоты, подняв его на полтора километра. Он вглядывался в горизонт, пытаясь отыскать знакомые ориентиры – где-то впереди должна была быть линия фронта, а за ней – свои. Но когда взгляд случайно скользнул вниз, он осознал, что всё ещё летит в немецком мундире, да ещё и в мышино-серой пилотке.

– Хренов! Ты прямо нарываешься на удаление явно жмущих тебе челюсть зубов! – произнёс Лёха вслух, осознавая всю глубину грядущих неприятностей. – тут до керамических имплантов ещё дожить надо!

Если так сесть у республиканцев, в лучшем случае расстреляют на месте как диверсанта, а в худшем… про худые концы Лёхино сознание отказалось фантазировать… Вот уж точно разбираться, что помятый лётчик на фашистском самолёте, да ещё и в ненавистной немецкой лётной форме, на самом деле свой никто не будет.

Скорчившись, Лёха начал бороться с трофейным кителем, стараясь не выпускать из рук штурвал. Процесс оказался не из простых. Одной рукой он тянул ткань с плеча, другой пытался не бросать ручку управления, расстегнуть пуговицы, при этом локтем толкая мундир назад. Самолёт сразу начал болтаться в воздухе, то дёргаясь вверх, то клюя носом, выписывая фигуры, явно не предусмотренные конструкцией. Он зажил отдельной от пилота жизнью, тут же начал плавать, и по высоте, и по направлению, то клевать носом, мотаться вправо – влево, будто выписывая безумный танец в небе.

Лёха случайно зацепился рукавом за рычаг двери и повис, застряв почти как Винни-Пух в норе у Кролика – ни взад ни в перёд.

Самолётик вздрогнул, заложил зверский и очень неуклюжий вираж. Лёха сглотнул от страха.

– Обос@аться не жить!! – взорвался он и снова вцепляясь в ручку управления, чтобы хоть как-то выровнять машину.

Но тут реальность парализовала его… Снизу стремительно вынырнули три зелёных тупорылых самолёта и прошлись рядом длинными огненными очередями буквально в паре метров от самолётика нашего несравненного попаданца… Советский пилот застыл на секунду, чтобы перевести дух, пока его сердце, провалившись, делало кульбит где-то в районе ректальной системы…

– Вот же уродцы… – только и выдавил он, а затем резко дёрнулся, наконец-то вылезая из кителя.

Китель, шурша, отправился в дальний угол кабины, но Лёха, взглянув вниз, понял, что дело ещё не закончено. Немецкие штаны! Такие же серо-мышиные, как и мундир. Он, закусив губу, начал стягивать их, при этом опасливо оглядываясь по сторонам, пытаясь высмотреть, куда усвистали республиканские «ишаки».

И понял, что прямо сейчас его могут отправить в мир иной без всяких разбирательств.

– Ну держись, швейная машинка «Зингер»! – пробормотал он, ухитряясь одновременно рулить, расстёгивать ремень и контролировать педали.

Штаны начали сползать, стянувшись до колен. Самолёт снова мотнуло, Лёха покосился на приборы, прикинул обстановку и, ругнувшись сквозь зубы, наконец, закинул и штаны в угол кабины в компанию к кителю.

Сверкая французским комбинезоном, он радовался, что труселя менять на лёту не надо, не немецкие! Пока не надо! С такими кульбитами, вполне можно было не успеть сжать во время булки…

* * *

Лёха, мучительно напрягая память, пытался соотнести окружающий пейзаж с тем, что он помнил о местности. Внизу петляла знакомая речка, вроде бы та самая, что проходила недалеко от линии фронта. Надежда уже закрадывалась в сознание, когда он снова заметил три стремительно увеличивающиеся точки.

– От не было заботы, так купила баба порося… – мрачно подумал он.

«Ишаки». Наши. Республиканские И-16.

И ведь никак им не объяснишь, что этот немецкий самолётик с фашистскими опознавательными знаками несёт к ним друга, товарища и брата, а не диверсанта, которого надо срочно сбить, всего в нескольких километрах от аэродрома.

– Ну, блин… – выдохнул Лёха, залипая в зеркало заднего обзора.

Не теряя времени, он перевернул «Шторьх» через крыло и кинулся к земле, стараясь нырнуть в складки местности, затеряться среди рощиц, холмов и полей. Но не успел – его снова заметили.

Тройка истребителей пронеслась выше, затем развернулась плавным блинчиком и ринулась вниз, пикируя на беззащитный, тихоходный, как беременная черепаха, аппарат.

– Козлы тупые! Если пикировать и долбить издалека, как вас учили в авиашколе, у меня шанс есть уйти! А вот если они сбросят скорость… как пить дать собьют! – выругался он.

Лёха сжал зубы и глядя в зеркало с дрожью в руках дождался, когда ведущий станет хорошо различим в зеркале и как только на лобастом капоте двигателя замерцала пара огненных точек, он резко двинул ручку влево, выжал педаль и крутанулся через крыло.

«Шторьх» дернулся, провалился через крыло, буквально в сантиметрах разминувшись с огненной очередью. Лёха на секунду больно прикусил губу, глядя, как «ишаки» проносятся мимо.

Истребители пронеслись над ним вверх, ведущий медленно взял вправо и тройка самолётов, выдерживая расстояние в клине, стала разворачиваться для нового захода.

– Да ё-моё, парни, давайте уже на бреющем грохните, чтоб не мучиться, – пробормотал он, понимая, что вторую серию этого марлезонского балета пережить будет гораздно сложнее.

Раз уж затеряться среди ландшавта не удалось, Лёха чуть приподнял самолётик, снова набрав метров триста высоты для свободы маневра.

Ситуация повторилась. Истребители зашли ему в хвост с превышением метров пятьсот, готовые снова пикировать.

– Ну, держитесь, уроды, сейчас устрою вам концерт по заявкам телезрителей! – зло прошипел он, готовясь к очередному манёвру.

– Чему вас только в лётных школах учат! – плевался вслух и про себя Лёха, лихорадочно выискивая способ дожить до конца этого циркового представления. – Выпустили бы механизацию, сбросили скорость и долбите, пока не разделаете на запчасти. Нет, надо пикировать, как по инструкции…

Он дал полный газ. «Шторьх» жалобно пукнул, мотнул крыльями, но честно рванул вперёд, разгоняясь аж до всех своих ста пятидесяти километров в час.

Тройка «Ишаков» построилась красивым клином, откорректировала направление и снова радостно помчалась вперед, пикируя на перехват… Ещё несколько секунд и нашего везучего попаданца все таки распилят на запчасти огненными очередями вместе с угнанным фашистским аэропланом…

Глава 17

Змеи Горынычи и погонщик «Ишака»

Начало июня 1937 года. Небо где то между Авилья и Мадридом.

– А парашюта то у меня уже и нет!!! – в мозг предательски влезла крамольная мысль.

– Я всегда говорил, что в морфлот надо набирать не умеющих плавать! Они до последнего будут бороться за свой корабль! – громко вслух и сам с собой разговаривал наш герой. Накопившейся в крови адреналин и прочие психические гормоны требовали немедленного выхода.

– Ты вот, Хрен моржовый! Почему летать ещё не научился! Раз постоянно вые**шься! Так бы глядишь, Р-Р-Раз, помахал руками и сбросил какую нибудь гадость прямо на голову врагам! – самозваный оператор швейной машинки вращал головой, как на шарнирах, пытаясь высмотреть приближающиеся республиканские истребители.

Наш герой дал полный газ. Маленький немецкий самолётик, постарался из-всех своих двухсот сорока «Аргусовских» сил. Он летел какой то прерывистой линией, крутясь то влево, то вправо. Наконец Хренов, высмотрев заходящие в атаку истребители, начал готовить ответный манёвр. Он выровнял свою летающую табуретку, и уже не отрываясь смотрел в зеркало на стремительно приближающуюся тройку истребителей. Вот так быть сбитым за здорово живёшь ему совсем не улыбалось.

Истребители построились красивым треугольником, строем, напоминающим наконечник копья.

Лёха же видел в зеркало заднего вида только злобного трёхголового Змея Горыныча из русских сказок. Дракон нацелился прямо в хвост задорно удирающего самолётика и был готов злобно оплеваться огненным ядом.

– Мозги у вас атрофировались от набегающего потока воздуха!

– Ну включите голову! Куда я лечу, не видите! Нахрена такой трехколёсный велосипед к республиканцам прётся! Что бы разбомбить им там всё нафиг! Хоть бы раз попробовали в плен взять, посадить на своем аэродроме! Я бы сразу и с песнями сдался бы! – плевался он сквозь зубы в адрес республиканских пилотов.

Когда истребители нырнули в очередное пикирование, наш самозванец резко потянул ручку на себя, заставляя лёгкий самолётик взмыть вверх под углом в сорок пять градусов.

Тройка «Ишаков» постаралась откорректировать направление и видимо стала ловить Лёхин аппарат в прицелы. Они радостно помчались вперед, пикируя на перехват, готовясь открыть огонь.

«Ну табуреточка, хорошая моя, давай не подведи!» – буквально молился сквозь зубы Лёха.

Он резко убрал газ. Скорость «Шторьха» моментально просела, самолёт почти замер в воздухе, и ровно за секунду до того, как ведущий дал очередь, Лёха выжал педаль, добавил ручкой и скрутил «ранверсман».

«Шторьх» вскинул хвостик, провалился в собственный след, развернулся вокруг своего мотора и теперь внезапно оказался летящим прямо навстречу атакующим истребителям!

Лёха с диким хохотом и крича очень обидные слова, дал полный газ. Его крохотный аэроплан с рёвом мотора рванул вперёд, подныривая под поликарповские машины и в удирая противоположную сторону.

Разогнанная на пикировании тройка советских самолётов рассерженно просвистела над маленьким хвостиком. Они только и успели как следует пострелять куда то перед собой, в пустоту. Затем клин ушёл далеко вперёд, похоже не ожидая такой подлости в развороте событий.

Лёха заложил вираж и опять упрямо вернулся на старый курс, старательно пробираясь к аэродрому Мадрида. Попутно он щедро осыпал кабину не самыми хорошими словами. Вся эта гонка начинала его утомлять.

Истребители, словно стая волков, не отставали, а наоборот, они всей тройкой пошли в разворот, набирая высоту для очередного захода.

«Ну давайте. Тупые свиристелки! В третий раз попробуем!» – злобно пробормотал Лёха, поправляя хват на ручке управления.

Третий заход республиканских асов дался Лёхе тяжелее всего.

Поняв, что на бреющем не спрятаться среди унылого окружающего пейзажа, Лёха вытянул из самолёта всё, что мог, набрав за это время лишних пятьсот метров высоты. Он не отрывал взгляда от зеркала – надо было дождаться, когда истребители в очередной раз полезут в атаку – и постараться снова их снова переиграть.

И вот ведущий резко осадил нос истребителя, разгоняясь и целясь прямо в него.

Как только самолёты разогнались и вошли в пикирование, Лёха, стиснув зубы, крутанул самолётик вверх тормашками, перевернув его через крыло.

«Идите-ка вы нахрен! Меткость есть, ума не надо!» – подумал наш попаданец.

Он что есть силы потянул ручку на себя, заставляя «Шторьх» провалиться вниз, уходя в нисходящую петлю – настоящий обратный иммельман.

Гравитация придавила его к сиденью так, что казалось, будто в штанишки залили свинца. Красная пелена накрывала глаза, из груди выдавило весь воздух.

«Тяни, тяни, тяни!!!» – билась в мозгу мысль, казалось от такого напряжения и извилины теперь выпрямятся и вряд ли вернутся к нормальному состоянию.

Земля с бешеной скоростью неслась навстречу, стрелка альтиметра вертелась, как вентилятор в пустыне Сахара.

Мотор заходился в яростном звоне, самолёт трясло. Он будто сопротивлялся такому насилию над своей конструкцией. Но в последний момент «Шторьх» вытянул, вышел в горизонтальный полёт и заскользил всего в пятидесяти метрах над рекой.

Лёха шумно выдохнул, на секунду прикрыл глаза и тут же снова заложил вираж, упрямо выводя машину обратно на курс в сторону Мадрида.

– Всё, хватит с вас шоу! – прохрипел он, поднимая нос самолёта и лихорадочно осматриваясь.

Начало июня 1937 года. Небо где то между Авилья и Мадридом.

Не так чтобы и высоко, он увидел дымящего как паровоз «Ишака», тащащего за собой шикарный хвост черного дыма. Лёха присмотрелся, прикидывая, что с ним могло случиться. Самолёт рыскал, кренился, явно теряя управление.

«Нифига себе!» – выдохнул про себя Лёха, продолжая наблюдать за развитием событий, прячась за холмами, как из засады.

И тут от кабины отделилась маленькая фигурка, за которой почти сразу потянулась тонкая белая ниточка, словно вытянутая сопля. Парашют. Через мгновение одинокий белый купол парашюта раскрылся, надулся и закачался в воздухе, словно игрушка, подвешенная на ниточке в бездонном голубом испанском небе.

«Вот это кульбит…» – удивился Лёха. – «Интересно, под очередь ведомого влетел или ему въехали в хвост, не успев отреагировать на резкий манёвр», – разглядывал парашют Лёха.

Он продолжил наблюдать за пилотом, который теперь медленно снижался.

«А ведь сейчас эта краса и гордость ВВС прямо к фашистам в лапы и въедет», – зло подумал Лёха. Он вздрогнул, вспомнив рассказы о том, как франкисты с особым усердием пытали и убивали республиканских пилотов, сбрасывая потом их расчленённые тела на аэродромы республиканцев с записками.

«Вот дерьмо!» – зло подумал Лёха.

И тут, словно само собой, в голове всплыло любимое выражение его первого командира, Гены: «Тупая самка ишака!»

Лёха скрипнул зубами, бросил взгляд на свой компас и понял, что он, сам того не осознавая, уже корректирует курс в сторону падающего парашюта. Его ноги сами вывели самолёт на нужный курс, а руки отжали штурвал вниз, поближе к складкам местности.

Он старательно прятался между лесистыми холмами идя на малой высоте, стараясь не терять направление на парашют.

«Ну ты, конечно, талант, Лёха…» – мрачно бурчал он себе под нос. – «Тебе бы до мадридского аэродрома как-нибудь дотелепаться бы, а ты опять вляпываешься в очередное дерьмо!»

Он уже летел туда, где белый купол качался в воздухе, готовый вот-вот опуститься в чужие, враждебные руки.

Оставшаяся пара истребителей сделала пару проходов над исчезнувшим вдали парашютом, словно птицы, выискивающие в поле свою стаю. Потом синхронно покачала крыльями и взяла курс в сторону позиций республиканцев.

Лёха проводил их раздражённым взглядом, медленно покачав головой.

«Да, это у местных истребителей врождённое – покачать крыльями над головой парашютиста. Типа морально подбодрить, наверное…» – зло подумал он.

Впрочем, ему было не до философских размышлений о местных традициях. Проследив за удаляющимися «ишаками», Лёха чуть приподнял самолётик, осторожно высовываясь из складок местности, как опытный солдат выглядывает из окопа, проверяя, не наставили ли на него стволов.

Под ним расстилался пасторальный испанский пейзаж – волнистые пологие холмы, поросшие лесом, редкие небольшие долины, прорезанные серебристыми нитями ручейков. Синеющая на солнце лениво извивающаяся речка. Умиротворяющая картинка, которая совершенно не сочеталась с тем фактом, что где-то здесь, в этих долинах, прямо сейчас могло решаться, будет ли ещё один республиканский пилот жить или станет трофеем франкистов.

Лёха внимательно всматривался в ландшафт, снижая высоту, словно охотник, прочёсывающий поле в поисках добычи. Ещё чуть ниже… И вот – он его увидел.

Начало июня 1937 года. Предгорья где то между Авилья и Мадридом.

И тут Алексей увидел белый купол парашюта, зацепившийся за верхушку одинокой высокой сосны на опушке. Снизу было поле, дальше виднелся негустой лес и за ним дорога. А прямо под деревом болтался сам пилот, закрученный в стропах, словно муха в паутине. Раскачивался, дёргался, пытался выпутаться, но пока безуспешно.

«Шикарная такая картинка. И как тебя оттуда вытаскивать?»

Он прикинул высоту, местность, направление ветра и тяжело вздохнув, начал заходить на посадку, нервно облизывая пересохшие губы. Поле, конечно, было не самое плохое – достаточно ровное, без явных ям и оврагов, но всё равно – кто его знает, что там в траве прячется?

«Вот надо тебе обязательно устроить приключение на свою ж**ппу…» – мысленно матерился он, выводя «Шторьха» на снижение и буквально прижимаясь к мелькающей под колёсами земле.

Самолёт послушно лег на глиссаду, скрипнул, вздрогнул, затем мягко плюхнулся на траву, но тут же, будто решив не отпускать нервы пилота, отодрал огромного козла, подпрыгнул, сел снова, и поскакал по кочкам.

Лёха сжал зубы, судорожно работая педалями и рычагом управления, пытаясь усмирить капризную немецкую птичку. Шасси дрожало, стойки ходили ходуном, но, к счастью, колёса не подломились и аппарат не клюнул носом. «Шторьх» наконец успокоился, окончательно останавливаясь.

Лёха шумно выдохнул и вытер пот со лба.

– Да ну нахрен! – выразил он своё отношение к окружающей действительности, устало переводя дыхание.

Взглянув вперёд, он отметил, что посадка вполне удалась. До опушки леса оставалось метров пятьдесят, может быть восемьдесят. Парашютист по-прежнему болтался на стропах, словно новогодняя игрушка на ёлке. Зато в округе было тихо.

Решив не терять времени, Лёха развернул самолёт боком к лесу – так, чтобы в случае чего можно было быстрее сигануть обратно в кабину. На секунду задумался, потом кивнул сам себе и заглушил двигатель.

Как только пропеллер замер, вокруг сразу же наступила непривычная тишина. Только ветер шелестел в высокой траве, а где-то очень вдалеке громыхнул артиллерийский выстрел.

Лёха быстро вылез из прозрачной кабины и юркнул за фюзеляж, опускаясь на одно колено, осматриваясь, не сунется ли сюда кто-то ещё.

Он снял шлемофон, прислушался и попробовал разглядеть висящего в стропах парашютиста. Ветки сосны мешали разглядеть его лицо, но силуэт был явно живой – болтался, дёргался, пытаясь выкарабкаться из ловушки.