Текст книги "Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья (СИ)"

Автор книги: Алексей Хренов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Самолётик сел мягко, отдал рикошетом по амортизаторам и пробежал к выделенному ему месту на стоянке, и наконец замер.

Лёха заглушил мотор, потянулся и медленно выдохнул.

– Ну вот, теперь осталось самое интересное, – буркнул он.

Впереди была Авила.

Глава 23

Безоблачное небо туда и обратно

Начало июня 1937 года. Советское представительство, Отель «Палас», самый центр Мадрида.

Орлов прибыл в Мадрид из Барселоны злой, усталый и раздражённый.

Самолёта для него не нашлось, и он был вынужден трястись по убитым дорогам в машине со своим молчащим, но явно тоже проклинающим судьбу водителем.

Он не спал нормально несколько суток, питался чем придётся, извёл все свои сигареты и теперь был готов разорвать любого, кто встанет у него на пути.

Утром, едва переступив порог представительства, он не стал ни здороваться, ни разглядывать убогий кабинет, а сразу потребовал:

– Где Белкин⁈

– В кабинете, товарищ Орлов, – отозвался кто-то.

Орлов не церемонился, распахнул дверь и застал Наума Марковича за обычным делом – тот, как всегда, неспешно курил сигару, наблюдая за миром с ленивой усмешкой.

– Приветствую, Александр Михайлович, как съездили? – поднял брови Белкин, заметив гостя.

Орлов раздражённо отмахнулся от вопроса, мол, и так всё понятно, и нетерпеливо приказал рассказать, что нового случилось за время его отсутствия. Слушая неторопливый доклад и качая головой в такт своим мыслям, он в какой-то момент отвлёкся и встрепенулся, только услышав знакомую фамилию.

– Погоди. Устал я за эту дорогу, мозги плохо соображают, задумался. Ну-ка повтори, как фамилия этого лётчика и что там за история?

Белкин не дрогнул, давно привыкнув к такому поведению своего начальника. Он лишь чуть скосил глаза и невозмутимо начал повторять с начала истории.

– Про лётчика, который угнал самолёт у фашистов?

– Именно!

Белкин вытащил сигару изо рта и, разглядывая раскрасневшегося от злости Орлова, стряхнул пепел и неспешно заговорил:

– Морской лётчик, из Картахены, от Кузнецова. Был свободен на Алькале, пока его бомбардировщик ремонтировался. Вызвался подменить заболевшего истребителя, совершил вылет на штурмовку в Авилу. При возвращении был бой с истребителями противника, пошёл на таран итальянца, спасая ведомого. Сам прыгал с парашютом. Потом при возвращении организовал падение двух немецких истребителей из «Кондора». – Тут Белкин усмехнулся, видимо, вспомнив общение с Хреновым. – А потом угнал у немцев трофей – транспортный самолёт «Шторьх». Типа нашего У-2. Новейший, оказывается, я проконсультировался. Испанцы передали его в дар СССР. Передадим Кузнецову для отправки на Родину.

– Герой, получается, по всем статьям. – саркастически высказался Орлов.

Орлов медленно сел и нетерпеливо махнул рукой, прерывая доклад.

– Подтверждения есть?

– Таран – есть, рапорт Казакова с Сото. Двух других – нет, со слов самого лётчика.

Орлов презрительно скривился.

– Очень удобно.

– Как посмотреть, – без эмоций пожал плечами Белкин.

– Допрос его есть? – Александр Михайлович похоже приходил в хорошее расположение духа…

– Конечно. Всё запротоколировано, как и положено. – Белкин был холоден.

– Шифровка в Центр отправлена?

– Да, два дня назад.

– Дай сюда документы.

Белкин без спешки достал бумаги и передал Орлову.

Тот жадно вцепился в копию допроса, пробежал глазами строки, и его рот медленно растянулся в кривую ухмылку. Вот оно. Вот оно! Море материала… Взгляд снова уцепился за знакомую фамилию – Хренов!

Перед глазами тут же всплыл высоковольтный провод и потом сумасшедший удар чем-то в задницу.

«Сука! Общение с женой так и не нормализовалось полностью,» – с ненавистью подумал Орлов.

В его голове уже складывались строки доклада в Центр:

«Самовольно оставил экипаж, читай – воинскую часть, и не известив начальство вылетел за линию фронта на незнакомом самолёте.»

«Допустил потерю самолёта в бою… Нет, лучше просто – бросил боевую технику на вражеской территории.»

«Длительное время находился на территории, занятой врагом.»

«По собственным утверждениям уничтожил вражеский истребитель. Два! А подтверждений нет! Значит, не скромен и привык привирать!»

«Якобы угнал вражеский самолёт… А не завербован ли он? Может, ему поручили дезинформацию! Передать заведомо негодную технику для копирования.»

«Не троцкист ли он? Не агент ли фашистской разведки? Где там сейчас этот Троцкий прячется? В Гондурасе⁈Вот! Лучше, пусть будет – гондурасский шпион! Точно! Гондурасский!»

Орлов почувствовал, как внутри поднимается довольная дрожь.

Какое богатство! Какой простор для фантазии!

Он прямо лучился от предвкушения, представляя, как он аккуратно, методично, по пунктам разваливает жизнь этому нахальному пилоту.

А заодно и его начальнику – Кузнецову.

Орлов щёлкнул пальцами по отчёту, выровнял бумаги, поднял глаза и встретился с пристальным взглядом Белкина.

– Ты же понимаешь, что этот твой якобы герой – огромная проблема?

Белкин не улыбнулся, но в его глазах мелькнула странная искорка.

– Все мы здесь – чьи-то проблемы, товарищ Орлов.

Орлов не обратил внимания на подтекст, он уже представлял, как его доклад отправится в Центр, как закрутится машина, как начнётся расследование…

Вторая половина июня 1937 года. Небо над горной грядой перед Мадридом.

Лёха скептически окинув взглядом набитый салон. Испанец Рауль, жизнерадостный парень со смуглой кожей и белоснежной улыбкой, которая, казалось, не сходила с лица даже в самые напряжённые моменты, спокойно сидел на мешках, набитых динамитом.

– Тебе только сигары не хватает! – пошутил наш временный ночной извозчик.

– А можно? – Рауль потянулся куда себе за спину…

– Нет! Нет! Не вздумай! – с Лёхи разом слетела вся его весёлость.

«Нда уж! Постал Гостподь помощничков, один веселее другого! Главное – не тряхнуть самолёт при посадке», – с мрачным весельем подумал Лёха, – а то устроим новогодний фейерверк в конце июня на радость аборигенам.

Самолёт был нагружен по максимуму и, похоже «Шторьх» чувствовал себя неважно. Лёха, добавляя газ, ощутил, как машина нехотя пошла в разгон, словно вырываясь из липкой паутины земного притяжения. Винт загудел, двигатель натужно зарычал и спустя несколько напряжённых секунд колёса оторвались от земли, и они на пару с Раулем и динамитом начали медленно набирать высоту.

«А ничего ослик-то наш, вполне бодро тащит тележку полную поклажи,» – с лихорадочным весельем подумал пилот табуретки, выжимая из машины всё, что можно.

– Ты бы хоть немного поволновался, что ли! – обернулся к нему Лёха, посмотреть, как там себя чувствует его единственный пассажир.

Позади Рауль, несмотря на опасный груз под задницей, чувствовал себя вполне бодро и даже насвистывал какую-то веселенькую мелодию.

– А зачем! Если рванёт, прилетим прямо к Господу со всей иллюминацией! Волноваться уже поздно будет, amigo! – весело отозвался Рауль.

Лёха не нашёл, что можно возразить по существу на такую точку зрения и сосредоточился на полёте.

Светила полная луна, серебристым светом заливая равнины и холмы. Под ними молочно-серыми пятнами расстилались поля, между которыми извивались тонкие линии дорог. Вдалеке, темнея глухими провалами, угадывались леса и перелески.

На подлёте к аэродрому наш оператор доставки снова дал круг, старательно обходя аэродром франкистов. Там где то стояли патрули, и оставалось надеятся, что никто не заметил летающий в небе силуэт.

Где-то левее, за холмами, спал город Авила, превращенный франкистами в тыловой форпост снабжения окресной группировки.

Выйдя в район высадки, Лёха начал делать плавные круги, стараясь разглядеть пару огоньков, но пока кроме темноты за бортом он ничего не мог увидеть.

Мотор глухо тарахтел, тяжёлый запах горелого бензина уносился прочь от самолётика. Лёха ощущал, как напряжение разливается в воздухе и кабина заполняется опасностью – слишком долго они тут крутятся.

Внезапно по плечу его начал бить Рауль.

– Туда! Разворачивайся! Туда! – испанец махал рукой куда-то в правую сторону от полёта.

Лёха резко развернулся, всматриваясь в темноту.

И тут он увидел их. Два еле заметных красных огонька мерцали внизу, словно глаза какого-то зверя, притаившиеся в ночи.

«Ну наконец-то!» – облегчённо выдохнул пилот, строя заход на посадку.

По сравнению с посадкой на дорогу прошлой ночью, здесь его мотало и трясло, как экскременты человеческой жизнедеятельности в проруби. Зубы клацали, и он мечтал сказать этим двум товарищам всё, что думает об их умственных способностях, раз они смогли найти такую «прекрасную» полосу для посадки.

Лёха яростно работал штурвалом и педалями, пытаясь удержать самолёт на посадочной прямой. Но мелкие кочки и неровности подбрасывали их так, что Рауль, наконец-то перестав улыбаться, перешёл на испанскую ненормативную лексику, отчаянно цепляясь за мешки с динамитом.

Самолёт трясло и болтало так, что казалось, он вот-вот развалится на запчасти. Колёса то и дело подпрыгивали, теряя сцепление с грунтом, а каждый новый удар по шасси отдавался в позвоночник гулким эхом тревоги.

«Главное – не перевернуться. Главное – не слишком резко. Главное – не рвануть к чёртовой матери вместе с этим самолётом, динамитом и вообще всей затеей!» – как заклинание проговаривал он слова.

Лёха выдохнул сквозь стиснутые зубы, не сразу осознавая, что посадка окончена.

Фейерверка не случилось.

Он закрыл глаза на секунду, позволил сердцу сбавить бешеный ритм, а потом резко поднял голову и посмотрел вперёд.

Из темноты к самолёту уже бежали две фигурки.

Вторая половина июня 1937 года. Аэродром франкистской авиации не далеко от города Авила.

Гауптман, что в нормальной табели о рангах соответствует капитану, Хервиг Кнюппель покачивался на стуле, закинув ноги на деревянный ящик и глядя на тёмное небо над Авилой. Жаркий день незаметно уже перешел в душный и какой то липкий вечер, воздух всё ещё стоял неподвижно, накрывая лагерь вязким, тяжёлым маревом.

* * *

Что бы понять состояние души гауптмана надо бы сделать небольшое лирическое отступление. Капитан совершенно искренне возмущался своими родителями. Как! Ну как можно было назвать его Хервигом при фамилии Кнюппель⁈ «Herwig Knüppel» Кнюппель – это колотушка, предмет для нанесения тупых травм, а Хервиг – они слепили из Хера и Вига – сочетание «войска» и «борьбы». Родители, конечно, думали, что он вырастет Суровым Воином… Но не срослось!

В училище приятели очень быстро осознали комичность ситуации и, скрестив имя и фамилию, придумали прозвище, которое, к ужасу Кнюппеля, прилипло к нему намертво.

Herr-Wumms-Knupps — В адаптации для русского читателя скоре ближе к Хер Бац-Бац или, тут автор проявляет некоторую вольность в переводе, – ЖеПе Колотушка.

Сначала он пытался сопротивляться, дрался, возмущался, даже пытался придумать себе другое прозвище – но было поздно. Стоило ему появиться в коридоре, как кто-то обязательно ухмылялся, хлопал его по плечу и радостно восклицал:

– Хервиг, ты ли это, ЖеПе Колотушка⁈

Это имя преследовало его повсюду. В училище, на фронте, в казарме, даже в госпитале однажды медсестра, к которой он подкатывал не без надежды на взаимность, не сдержав улыбки, спросила:

– Так вы тот самый Жопоголовая Колотушка?

* * *

Неделю назад Кнюппель и представить не мог, что окажется здесь, командующим эскадрильи в испанской глуши. Повышение пришло внезапно, даже слишком внезапно. Удивительно, но ему не пришлось никого подсиживать – место просто освободилось само собой.

Его предшественника вызвали в Берлин, и судя по тому, как резко и бесцеремонно, вряд ли для того, чтобы вручить награду.

Два потерянных новейших истребителя! И оба «Мессершмитта» исчезли не пылу сражения или по отказу техники. Нет, Потеряны совершенно идиотским образом.

Плюс один угнанный транспортный самолёт. Новейший «Шторьх»! Их всего тут летает штук пять.

Такого не прощают.

Он не знал всех деталей, но догадывался, что в Берлине теперь задают острые вопросы, на которые отвечать физически неприятно. Возможно, даже больно. Кнюппель поёжился, представив иглы под ногтями. Пусть даже это были преувеличенные страхи, но слишком уж живо в сознании всплывали рассказы о методах гестапо.

Он не собирался повторить путь своего предшественника, а эта возможность должна была стать трамплином в его карьере. С первого же дня он взялся за работу. Испанцы и итальянцы представляли собой братскую смесь хаоса и самоуверенности. Немцы, подчинённые ему, были вольны, как бесшабашные студенты.

Теперь всё должно было измениться.

В отличие от многих, Кнюппель до занудности всерьёз относился к дисциплине и порядку. Он лично обошёл ангары, проверил технику, не чураясь залезть в самые грязные и дальние места, пересчитал боеприпасы и устроил своим пилотам головомойку, от которой даже гестапо нервно бы курило в углу.

И когда всё только начало входить в нормальный режим, появились эти психованные испанцы!

Днём по аэродрому носились комендантские прихвостни, проверяли документацию, опрашивали лётчиков, и почему то пытались выяснить, кто летал ночью.

Кнюппель напрягся. Если делают вид, что всё нормально и что-то ищут так настойчиво, значит, есть причина.

Он лично пообщался с испанским начальством на аэродроме, а затем отправился в город. Заехав к коменданту района, Кнюппель прихватил с собой бутылку хорошего немецкого шнапса. Испанец растаял, как масло на солнце, и после десятка тостов соизволил сообщить, что ночью в районе моста кто-то слышал тарахтящий самолёт. Республиканцы летают по какой-то надобности к ним в тыл.

Это уже было интересно.

Значит, стоит быть готовым.

Капитан, вернувшись, прошёлся по аэродрому, задержался у своей эскадрильи и, потирая подбородок, отдал распоряжение.

Держать ночью в готовности к вылету «Хенкель». Из своих пилотов он отобрал пару самых и приказал им дежурить посменно у самолёта, вызвав горячие возмущенные взгляды лётчиков.

Пусть эти машины и не новейшие, но в ночном небе они чувствуют себя лучше, чем скоростные «Мессеры». Если республиканцы попробуют снова – он их встретит. Главное во время получить информацию о полете противника.

Кнюппель задумался.

Что же они везли, что ради этого готовы были летать в тыл франкистов? Он затянулся сигаретой, глядя в чёрное, почти безоблачное небо.

А главное – попробуют ли республиканцы сделать это снова?

Вторая половина июня 1937 года. Посадочная площадка в десятке километров на север от города Авила.

Лёха устало вытер лоб рукавом. Ну, хоть не рванули при посадке – уже хорошо.

Рауль, шатаясь, спрыгнул с подножки, потирая здоровенный шишак на лбу – видимо, на одной из последних кочек он хорошо приложился головой о что-то железное. Но выглядел он при этом развесёлым, словно только что вернулся с отличной пьянки.

Подошедший Старинов подозрительно посмотрел на шишку на лбу у Рауля и спросил, чего он такой весёлый.

– Да не волнуйся, Илья, чему там болеть внутри головы! Там же у Рауля кость одна! – не удержался от штуточки перенервничавший лётчик Лёха.

– Ну, зато живой! – хохотнул Рауль, и не обижаясь он хлопнув Лёху по плечу.

– Я бы поспорил, оторвут мне руки за такие посадки… – проворчал улыбаясь пилот, стряхивая с рукавов налипшую пыль.

Главное, что весь взрывоопасный груз остался целым и невредимым. Теперь хоть можно выдохнуть.

Лёха отошел подальше от самолёта, вытащил сигарету, но даже не успел её прикурить, как к нему подошёл Старинов. Тот выглядел уставшим, но собранным – видно, что уже крутил в голове завтрашнюю операцию.

– Извини, не смогли найти что то поприличнее. И так камни ходили собирали. Днём на дороге движение приличное, патрули на машине видели пару раз. Рисковать не стали, нашли площадку дальше от трассы, зато тут железная дорога недалеко.

– Правильно сделали, а то бы раскатали вас по холмам в тонкий блин ещё до рассвета.

– Завтра ночью планируем взорвать мост, к чёртовой матери, и сразу отходим сюда, к точке эвакуации. Думаю часач в четыре будем готовы. Всё остальное как и оговаривали. – Старинов немногословен и сосредоточенно думал о чем то своём.

– К утру, значит… – задумчиво повторил Лёха его фразу.

– Да, вот ориентиры, смотри. Если прилетишь раньше, жди нас тут. С первыми лучами солнца улетай.

Лёха кивнул. Он прикинул, что вернуться сюда будет не так что бы и сложно – если только по пути не появятся какие-нибудь нежданные гости.

– Ладно, всё понятно. До встречи!

Он запустил двигатель, вырулил на относительно ровный участок поля, поддал газу – пустой самолёт охотно оторвался от земли, словно в очередной раз радуясь своей воздушной судьбе.

Ночь была чистая, звёздная. Лёха развернулся, набрал высоту и взял курс на Сото. Теперь нужно было просто спокойно долететь, посадить «Шторьх» и пойти спать.

Лёха нахмурился. Через пять минут минут полёта он увидел вдали силуэт моста.

– Ах ты ж зараза… – некультурно выразил он свои мысли. – Это что же получается? И куда я таким маневром прусь, прямо на аэродром франкистов⁈

Лёха мгновенно вдавил педаль и заложил энергичный вираж влево, стараясь выйти на курс, уводящий от такой неприятной встречи, пока его не засекли с земли.

«Ну, что за день… То трясёт, как в лихорадочном припадке, то динамит под задницей дымится, то теперь к бюргерам в гости лечу!»

«Зато в наушниках тихо. Никто не орет по радио, не требует опознавательные сигналы.» – пошутил Лёха, со всей возможной скоростью смываясь из опасного района. Собственно рации на самолёте пока и не было.

Значит, есть шанс, что его пока не заметили с земли.

Глава 24

Мимо кассы

Вторая половина июня 1937 года. Железно-дорожный мост через речку Адаха около Города Авила.

Илья Старинов и двое испанцев провели весь день, лежа в кустах, наблюдая за мостом. Кусты у воды давали хоть какую-то тень, но солнце беспощадно палило сверху. К концу дня Илье стало казаться, что он попал в ад, на медленно разогревающуюся сковородку.

За это время он выучил движение врага, запомнил маршруты патрулей, ритм их шагов и даже моменты, когда они позволяли себе расслабиться.

Сегодня, в отличие от вчерашнего дня, охрана увеличилась почти вдвое. Теперь по самому мосту курсировали двое часовых, неспешно проходя от одного конца к другому. На середине они встречались, коротко переговаривались и продолжали путь.

Четыре раза за день по мосту проходили составы, разрывая тишину тяжёлым гулом колёс и рваным дыханием паровозов. Чёрный дым, вырывающийся из труб, поднимался вверх плотным столбом, расползаясь по небу тёмными пятнами. Гремели вагоны, натужно скрипели сцепки, крытые вагоны, грузовые платформы с какими-то закутанными в брезент конструкциями – всё, что напоминало о бесконечном движении войны.

Один раз прошёл пассажирский поезд, но даже там в окнах мелькали тёмные силуэты, шинели, каски.

Старинов посмотрел на блокпост, расположенный у начала моста со стороны берега. Окопавшиеся франкисты устроили там настоящую мини-крепость – мешки с песком, пулемёт на позиции, трое караульных. Испанцы конечно несли службу довольно беспечно, втихаря курили, но их было трое и голое пространство перед блок-постом не оставляло шанса подобраться незамеченными.

Караульное помещение, откуда сменялись часовые, находилось на противоположном берегу. Каждые пару часов новые солдаты с разводящим появлялись с той стороны, пересекали мост и меняли патрульных.

– Хорошо сегодня было прохладно, – улыбаясь сказал Рауль, утирающему пот с лица Старинову.

– Нифига себе у вас прохладно! – искренне возмутился Илья, когда оба испанца подползли к нему на закате дня.

– Придётся идти от реки, – высказал Старинов, – пойдем на резинке и прямо к основанию моста, к центральной опоре.

– Это наша война, амиго. Мы плывём вдвоём, закладываем динамит, а ты нас прикрываешь с пулемётом, – Мигель похлопал Старинова по плечу.

– Отбираете у меня все лавры героев, – хмыкнул Илья.

Надувную лодку замаскировали ветвями и нагрузили динамитом. Обложили её ветками, стараясь, чтобы она выглядела маленьким островком, оторвавшимся от окружающей растительности. Динамит аккуратно сложили в центр, проверяя каждую связку.

Солнце скрылось за горизонтом, небо затянулось густым бархатным сумраком, но полная луна, словно издеваясь над ними, висела в безоблачном небе.

«Полнолуние,» – подумал Илья, глядя на Луну, холодную и безмятежную. Она висела в небе, раскинув свой мертвенно-белый свет по земле, заливая всё вокруг призрачным сиянием. Камни отбрасывали длинные, угловатые тени, деревья выглядели как застывшие в судорогах чудовища, а река серебрилась, словно жидкий металл.

«Всякая нечисть как раз и выбирается на охоту,» – пронеслось в его голове.

Он смутно вспомнил разговоры в детстве – про оборотней, про духов, что в полнолуние выползают из укромных мест, про затаившихся в темноте тварей. Сейчас он мог бы только усмехнуться этим россказням – вот она, настоящая нечисть. Люди с динамитом, винтовками и пулемётами, охотники или жертвы.

Он тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли. Ему сейчас не до суеверий.

Он шагнул вперёд, сквозь предательски яркий лунный свет, ставший его врагом этой ночью.

Река, которая в идеале должна была быть чёрным зеркалом, теперь поблёскивала серебряной лентой, отражая любой предмет, оказавшийся на её поверхности.

Рауль с Мигелем молча сняли одежду и осторожно вошли в нагретую за день на солнце воду. Лёгкие круги пошли по воде от каменистого берега.

Пожав руки, Илья Старинов нагрузился пулемётом и коробкой с патронами и порысил к мосту.

«Спасибо родителям, хорошо здоровьем снабдили» – думал Илья, пыхтя под весом пулемёта с патронами.

Пятнадцатью минутами позднее он устроился в присмотренных днём кустах, выставив ствол пулемёта, стал внимательно вглядываться в сторону моста.

Еще минут через десять из-за поворота показался медленно дрейфующий по течению куст. Испанцев видно не было. Старинов затаил дыхание.

Прожектор на мосту медленно повернулся в их сторону. Луч света, разрезая густую ночную темноту, скользнул по поверхности реки, зацепился за зыбкие блики воды, побежал вдоль берега, выхватывая из темноты куски камышей, ветви прибрежных деревьев, мерцающие разводы на воде.

Луч прожектора пробежался по зеркалу реки и, словно скальпель, вспорол ночь и вцепился в плывущий по реке куст.

Листья, прелые ветки, обломки травы – на первый взгляд обычный обломок, вынесенный течением, таких в реке могло быть сотни. Длинная тень скользнула по водной глади, спутанные ветви слабо колыхнулись.

Старинов стиснул зубы, пальцы крепче сжали рукоять пулемёта.

Прожектор застыл на несколько секунд, впиваясь светом в плывущий куст.

Тишина в воздухе сгустилась, казалось, даже река замерла в ожидании. В эту секунду всё зависело от случайности, от удачи, от небрежности часового наверху.

Луч прожектора словно колебался, метался, задерживаясь на переплетённых ветвях, на воде, которая поблёскивала серебристым светом Луны.

Ещё секунда. Ещё мгновение. И…

Луч дрогнул и, словно разочаровавшись, продолжил свой бег дальше, прочёсывая реку в сторону другого берега.

Илья Старинов медленно выдохнул, стараясь не шевелиться, разжимая побелевшие пальцы на рукоятке пулемёта.

Куст, словно подчиняясь незримой силе, медленно доплыл до массивной каменной опоры моста и как-то против законов физики подозрительно зацепился за неё.

На первый взгляд – ничего необычного. Осколок плавучего мусора, прибитый течением к опоре, каких в реке хватает. Но если бы кто-то наблюдал внимательнее, он бы заметил, как ветки чуть дрогнули, будто кто-то под водой осторожно подтянул их ближе к камню.

Течение слегка покачивало куст, но он не уплывал.

Вдруг из воды, сливаясь с тенями, медленно появилась тёмная фигурка. Человек осторожно вытянул руки, ухватившись за выступы каменной кладки, и начал подъём.

Мокрый камень был скользким, пальцы дрожали от напряжения, но фигура, не теряя хладнокровия, методично ползла вверх.

Сверху раздался глухой топот сапог.

Часовой неспешно пересекал мост, его винтовка висела на плече, ботинки гулко постукивали по доскам.

Фигура замерла, прижавшись к камню, даже не дыша.

Старинов из своей позиции в кустах наблюдал за происходящим, сжимая рукоять пулемёта. В голове металась мысль – только бы не заметили!

Часовой спокойно дошёл до середины моста, где уже нетерпеливо ждал его напарник.

Они встретились, обменялись короткими фразами – видимо что-то будничное, неважное. Один что-то махнул рукой, второй отмахнулся в ответ. Затем, сделав по паре шагов назад, развернулись и продолжили идти каждый к своей стороне.

На этот раз опасность миновала. Фигурка под опорой снова пришла в движение.

Ещё несколько рывков – и она добралась до верхней части каменной кладки, осторожно устроившись прямо под полотном моста, стараясь не производить ни малейшего шума.

Через секунду вниз полетела верёвка.

Из темноты послышался слабый всплеск – у опоры её подхватили. Через мгновение верёвка натянулась и потянула вверх первый свёрток. Наверху, в глубокой тени, человек осторожно принял груз, аккуратно закрепил его и снова отпустил верёвку вниз.

Прошло совсем не много времени и вторая партия пошла вверх.

Илья видел, как часовые достигли противоположных концов моста, развернулись, вновь пошли навстречу друг другу. Старинов напряжённо следил за их движением, его пальцы нервно гладили приклад пулемёта.

Часовые продолжили свой обход, не зная, что прямо под их ногами, в тени каменных опор, разворачивается операция, которая может изменить ход этой войны.

Часовые снова встретились на середине моста. Было видно, как они опять заговорили, один устало потер шею, другой потянул из кармана пачку сигарет. Полностью нарушая устав караульной службы, закурил, пряча сигарету в ладонях, прикрыв её от ветра. Второй, принимая из его рук спичку и тоже поднос огонь к сигарете. Они стояли, видимо лениво переговариваясь, обсуждая какие то свои события.

Старинов замер неподвижным изваянием, поймав в прицел стоящие рядом фигуры часовых.

Минуту спустя огонек сигареты вспыхнул в темноте последний раз, и окурок полетел вниз…

Прямо в зацепившийся за опору «куст»!

«ДИНАМИТ!» – в ужасе успел подумать Старинов.

Секунда – и внутри куста что-то дернулось. Ветви шевельнулись, раздался всплеск, будто кто-то торопливо бросил камень в воду.

Наверху один из часовых подошёл к краю моста, перегнулся через перила и, стал вглядываться в темноту.

Течение медленно колыхало куст, но теперь ветви словно неестественно топорщились, чуть подрагивали, будто скрывали что-то внутри.

Часовой что то крикнул вниз, сжимая винтовку. Ответа не последовало. Но куст снова шевельнулся. Часовой дернулся назад, запоздало разевая рот в тревожном крике. И что есть мочи заорал. До Ильи докатился искаженный эхом голос.

Прожектор, до этого лениво скользивший по берегу, вдруг рванулся к мосту и осветил реку. Яркий свет врезался в темноту, как нож. Сначала он высветил куст, а потом и фигуру на опоре моста.

БАХ!

Грянул выстрел.

Часовой судорожно передергивал затвор винтовки. Он вздрогнул, отшатнулся, но уже было поздно – снизу раздались короткие, глухие хлопки пистолетных выстрелов.

Часовой взмахнул руками, винтовка выпала из его пальцев, полетела вниз и с тихим всплеском исчезла в реке.

А затем сам часовой, как тряпичная кукла, завалился через перила, и рухнул в воду.

**Alarma!** – громкий звон разрезал ночь, как нож. В караулке что-то грохнуло, затем раздались крики, хлопнула дверь, и через несколько секунд из темноты начали выскакивать франкистские солдаты. Сноп света прожектора заметался по кусту, по воде, по опорам моста.

**Бах! Бах!** – Выстрелы снова оглушили тишину.

Илья не раздумывал. Его пальцы стиснули спусковой крючок, и пулемёт дернулся в руках. Очередь ударила в силуэт второго часового, разрывая его пополам.

Но в тот же миг сверху, на опоре моста, тёмная фигурка дрогнула, обмякла и сломалась пополам.

Тело полетело вниз, переворачиваясь в воздухе, ударилось о воду с сухим, хлёстким всплеском и тут же исчезло в темноте.

**Тра-та-та-та!**

Длинная очередь пулемёта от края моста осветила ночь вспышками выстрелов. Он бил яростно, захлёбываясь, рассыпая смертельный град свинца по реке, по кусту, по теням у берега.

Старинов вжал приклад в плечо, щурясь от ярких всполохов. Он прицелился и, не давая врагу шанса, дал длинную очередь в сторону вражеского пулемёта.

Тот дёрнулся, очередь ушла в небо, поперхнулся и замолк.

Но было уже поздно.

**Пах! Пах!**

Снова раздалось несколько выстрелов с противоположной стороны моста, от караульного помещения.

И вдруг, куст у опоры моста расцвёл огненным взрывом.

БАБАХ!

Вспышка осветила реку, ударная волна прокатилась по воде, раскатив гулкое эхо в ночи. К мосту рванулись языки пламени, разорванные куски листвы и веток полетели в стороны. По ушам ударил грохот взрыва.

Старинов отпрянул от прицела пулемёта, закрывая глаза.

Пламя ещё полыхало внизу, освещая ночное небо, гонимое ветром облако дыма медленно расползалось в стороны. Клочья листвы и клубы пыли крутились в воздухе, оседая на тёмную водную гладь.

На секунду Старинову показалось, что мост валится…

Но каменная громада моста лишь содрогнулась, но не рассыпалась, не рухнула.

Мост выдержал!

Грохот взрыва эхом раскатился по ночному небу, сотрясая воздух и отдаваясь в каменных арках. Огонь на мгновение осветил реку, выхватив из тьмы перекошенные тени, но когда вспышка угасла, стало ясно – мост всё ещё стоит.

Испанцы не успели заложить динамит под опору.

Они сделали всё, что могли, но этого оказалось недостаточно. Вода взревела от ударной волны, в стороны разлетелись обломки ветвей, клочья травы, каменная крошка.

Взрывная волна ушла вверх, растеряв свою силу, не сумев подломить несущие арки.

Грохочущие камни со стуком падали в реку, тонкие трещины змеились по старой кладке, но само сооружение осталось целым. Слишком крепким, слишком мощным, чтобы так просто рухнуть.

Тёмная вода, колыхаясь у основания, смывала следы разрушения, поглощая клочья дыма и пепла.

А на мосту враг уже приходил в себя.

Кто-то заорал что-то на испанском, голос его сорвался от напряжения. Прожектор снова метнулся вниз, выхватывая хаос у реки. Сапоги гулко застучали по настилу. Франкисты уже не паниковали – они приходили в ярость. Раздались выстрелы и снова застучал пулемёт.

Старинов на секунду закрыл глаза. Операция провалилась. Мост остался стоять. Мост не рухнул.

Фьють, фьють…

Пули свистели совсем рядом, срывая листья, ударяясь в камни, с сухими хлопками впиваясь в землю.

Двое его товарищей остались там, внизу, в реке. В пламени взрыва.

Зубы стиснулись сами собой. Он знал, что в этом проклятом деле всегда есть потери. Но одно дело понимать, что смерть – неизбежная тень, шагающая рядом, и совсем другое – видеть, как твои люди исчезают в языках пламени.