Текст книги "Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья (СИ)"

Автор книги: Алексей Хренов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Лёха не ко времени вспомнил эпизод с коровой в бомболюке в незабвенном фильме «Особенности национальной охоты» будущего…

– Жить захочешь, ещё и не так раскорячишься! – воспроизвёл он цитату из фильма будущего, стараясь не заржать изо всех сил.

Николаев снова вздохнул, кивнул головой, соглашаясь с комментарием товарища, снова покачал головой и посмотрел на Лёху, как на редкого зверя:

– И вот вроде человек ты нормальный, не бросил… Заботишься о товарищах… по своему конечно… рации раздобыл за свой счёт… – в раздумье произносил Коля Николаев, потом усмехнувшись, сказал:

– Но ты меня извини, Лёша, что я от тебя подальше держусь, у меня жена дома беременная осталась…

– Вот почему то везде, где ты появляешься, без какого то трындеца не обойтись!

Николаев удивленно заметил, что пока он разглагольствовал, количество барабульки на столе катастрофически сократилось.

– Вот смотри! И с барабулькой та же катастрофа приключилась! – произнес он подключаясь к уничтожению жаренной рыбки, – расскажи лучше, как то в Мадрид слетал?

Лёха задумался на минутку и начал рассказ.

Самое начало июня 1937 года. Аэродром Алкала, пригород Мадрида.

«Ну что тебе сказать про Сахалин, над островом нелётная погода…» – почему-то и совсем не к месту всплыла в голове нашего героя песня из будущего. На Сахалине он, конечно, никогда не был, да и погода в Мадриде жаловаться особо не давала повода, хотя…

Мадрид встретил Лёху, Кузьмича и Алибабаевича действительно отвратительной, с их бомбардировочного взгляда, погодой. Стояло безоблачное лето, такое чистое и ясное, что хоть открытки рисуй.

– Видимость Миллион на миллион! – высказался Кузьмич перед очередным вылетом и разочарованно сплюнул.

Днём температура стабильно держалась на уровне 32–35 градусов в тени. Солнце палило без устали, выжигая всё вокруг, а световой день тянулся, казалось, бесконечно: светать начинало уже около половины шестого утра, а темнеть начинало едва ли к десяти вечера.

Обшивка их боевых самолётов накалялась так, что на ней можно было жарить яичницу. Тепловое марево и раскалённые металлические поверхности только добавляли ощущения, будто ты не в Испании, а где-то на краю пустыни. Лишь ночью наступало некоторое облегчение: жара спадала до более или менее терпимых двадцати градусов, а то и до совсем приятных восемнадцати.

Но Лёху раздражала в погоде вовсе не жара.

– Никаких тебе облаков, чтоб спрятаться! – ворчал он, потея в кожаном реглане в кабине своего СБ.

Ясное небо над Испанией, хоть и выглядело прекрасно с открыток, в отсутствии истребительного прикрытия, для бомберов было сущим наказанием. Не было тех спасительных пухлых облачных гряд, где можно укрыться от настырных вражеских истребителей. Испания преподносила свои сюрпризы, а им оставалось только принимать их, как есть, вместе с жарой, ясным небом и вечно раскалённой обшивкой самолёта.

Знакомый ему аэродром Алкала подвергался регулярным налётам франкистской авиации, даже вражеским истребителям лететь сюда было меньше пятидесяти километров и регулярно над аэродромом устраивалась «собачья свалка» из с рёвом носящихся над головой истребителей.

С утра в один из дней, недалеко от своего самолёта, Лёха увидел под маскировочной сеткой маленький гражданский самолётик. Фюзеляж был светло-зелёного цвета, а по боку тянулась весёлая белая стрела – будто кто-то решил разбавить военный антураж парком аттракционов.

Увидеть такое чудо среди суровых военных машин было неожиданно, и Лёха, любопытствуя, поймал техника:

– Это чей цирк на колёсиках?

Испанский техник расправил плечи с гордостью, словно ему самому принадлежала эта зелёная стрела:

– А! Это французский корреспондент прилетел! Репортажи про нас пишет!

Лёха удивлённо приподнял бровь. Ну, корреспондентов в Испании он видел, но чтобы вот так, на своих крыльях… «Интересно, и сколько у него храбрости – летать на таком самолётике в условиях войны?» – мелькнуло у него в голове.

И действительно, примерно через час, в сопровождении пары испанских начальников, к его СБ уверенно направился человек. Невысокий, но чрезвычайно живенький, с небольшим брюшком, обтянутым явно не первой по свежести рубашкой и болтавшимся на шее галстуком, сдвинутым на бок.

На круглой голове француза, красовались большие залысины, немного припухшие щеки, добавляли лицу какое-то детское любопытство, а глаза, слегка выпуклые и удивлённые, делали его похожим на профессора, который только что открыл что-то невероятное.

– Антуан! – радостно заявил он, протягивая руку, – Корреспондент газеты «Пари-Суар», что переводится как «Парижский вечер».

Лёха, сдержав желание рассмеяться, пожал руку:

– Лёха, – коротко представился он, – переводился как Алекс…

Глава 3

«Парижский вечер»

Самое начало июня 1937 года. Аэродром Алкала, пригород Мадрида.

Антуан внимательно оглядел Лёху, словно изучал редкий экземпляр музейного экспоната, затем улыбнулся уголком губ и вдруг с неподдельной радостью воскликнул:

– Так вы и есть те самые русские пилоты, о которых я столько слышал! «Рыцари неба», «Лос авиадорес русос», как говорят здесь!

Лёха хмыкнул, сцепил руки на груди и с прищуром посмотрел на француза:

– Ага, мы. Только больше как «ассенизаторы конюшен» тут работаем – дерьмо за разными правительствами разгребаем, если на правду смотреть. Тут героем быть некогда.

– Герои всегда говорят, что они не герои, – с улыбкой видом заметил Антуан, поправляя галстук. Он оглянулся на свой зелёный самолётик, словно хотел убедиться, что тот ещё стоит на месте, и вдруг заявил:

– Мне сказали, что вы недавно были на севере и потопили франкистский линкор. А потом совсем недавно чуть не утопили заодно и немецкий! Расскажите, что случилось с линкором «Эспанья»?

Лёха пожал плечами и криво усмехнулся:

– Сэ ахого! – Он утонул!

Такое короткое повествование здорово развеселило француза, и он радостно произнёс:

– По официальной версии они на своей же мине подорвались, а что случилось на самом деле?

Лёха сделал максимально одухотворённое лицо:

– Мы, конечно, старались просто их испугать, прямо вот совсем рядом пролетали с торпедой! Вид нашего самолёта был столь страшен и ужасен, что линкор предпочёл выброситься на мины, чем лицезреть наши небритые рожи!

Антуан искренне расхохотался от такого красочного повествования. Затем француз хитро прищурился и вытащил из кармана блокнот. Рука с карандашом замерла в воздухе:

– А про немецкий «Дойчланд»? Вас там тоже не было? Расскажите мне! Всё. С самого начала!

– Конечно, не было! Кто же знал, что это фашистский линкор! – совершенно искренне возмутился Лёха.

Но, видя, с каким энтузиазмом француз приготовился записывать, махнул рукой и начал рассказывать, как мирные испанские лётчики Арсьега с Мендиолой, Первого Мая, в день всемирной солидарности трудящихся, полетели поздравить своих заблудших соплеменников на остров Ибица. И как оголтелые немецкие милитаристы, стоявшие со своим линкором в испанском порту, сорвали единение народа и первыми открыли огонь!

– И представляешь, с первого залпа попали точно в замок бомболюка! Все шесть бомб разом так и выпали из самолёта! Остря… Арсьегов им кричит: «Берегись!» Но, слава богу, бомбы вот точно совсем никуда не попали. Только пара взрывов случилась, но это, видимо, на немецком линкоре сами колбасники не иначе как курили в не положенном месте!

Антуан слушал буквально с открытым ртом, время от времени записывая или вставляя что-то вроде:

– Невероятно! И вы не боялись?

– А! Мы-то. Нет! Нас же там не было, нам-то что бояться! А вот Мендиола чуть полные штаны не наложил, когда бюргеры ему в самолёт из зенитки засадили! Боялся он, конечно, до дрожи! – честно ответил Лёха, пожимая плечами.

Когда рассказ подошёл к концу, Антуан, отсмеявшись, отложил блокнот и, вытирая слёзы, вдруг предложил:

– Мне кажется, ваша история – это история о человеке. О смелости, о том, что…

Антуан снова улыбнулся, но его глаза выдавали, что французское воображение уже сплело новую паутину из их разговора.

– Знаете, я же тоже пилот, – вдруг сказал он, кивнув на маленький зелёный самолётик, и хитро прищурившись, продолжил, – я хотел бы полететь с вами. Чтобы увидеть войну сверху своими глазами.

Лёха вытаращился на него, как на сумасшедшего.

– У нас же места совсем нет! Нас всего три человека, второго пилота нет! Да и сбить могут.

Антуан кивнул с серьёзным видом:

– Я знаю, что это опасно. Но это того стоит, если я смогу рассказать миру правду. Я могу быть стрелком.

Лёха долго смотрел на француза, не зная, смеяться или плакать. Потом ухмыльнулся:

– Ну, что ж, «Пари-Суар» – «Парижский вечер». Ладно. Только надо с испанским авиационным начальством договариваться!

Антуан расплылся в улыбке и крепко пожал руку Лёхе, явно наслаждаясь началом нового приключения.

Лёха, конечно, был не из тех, кто пускал всяких новичков в кабину, особенно француза с его пацифистскими взглядами на войну. Но у Антуана был такой целеустремлённый вид, что отказать ему оказалось сложно.

«Испанцы его не пустят, да и не успеет он до завтра всё согласовать с Валенсией», – думал Лёха, решив, что нашёл хороший выход из сложного положения. Каково же было его удивление, когда на следующее утро Антуан, в старой кожаной куртке, которая явно видала лучшие времена, и уже в лётном шлеме, отирался около самолёта. Но к своему ужасу, вместе с ним Лёха лицезрел начальника всей испанской авиации Идальго де Сиснероса! Того самого, кто пропесочивал Лёху после памятного полёта к Ибице! Тот, видимо, будучи очарованным французским журналистом, кивал головой, разрешая это очередное безумие.

Антуана одели в лётный комбинезон, обучили пользоваться пулемётом, кислородной маской и радиостанцией. Через час после начала «свинячьего цирка», по меткому выражению Кузьмича, настал момент, когда Лёха, Кузьмич и мрачный Алибабаевич сдержанно наблюдали, как Антуан пытается запихнуться в стрелковую кабину. Куртка была застёгнута не на те пуговицы, а лицо выражало смесь паники и безграничного счастья.

В итоге через полчаса самолёт отправился в чистое и голубое испанское небо.

Хорошо, что вылет сегодня был на разведку и фотографирование. Лёха буквально молился, чтобы им не повстречались немецкие истребители.

Набрав пять километров высоты, он думал: «Даже если нацепит маску неправильно, вроде не должен помереть. Нельзя, чтобы „Маленький принц“ остался ненаписанным!»

– Ну что, удобно? – спросил Лёха в рацию, волнуясь за литературный талант, засунутый в тесную кабину.

– Очень… интересно! – ответил Антуан, крутя турель в разные стороны.

– Можешь дать пару коротких очередей по облакам! – снизошёл Лёха. – Заодно посмотрим, хоть что-нибудь он запомнил.

Антуан выровнял пулемёт и с каким-то героическим видом нажал на спуск. Пули улетели куда-то в синеву неба, но сам факт того, что он стрелял, казалось, наполнил его гордостью.

Когда они приземлились, Антуан, шатаясь, вылез из кабины и с видом, будто выиграл всю войну, заявил:

– Это было… невероятно, – выдохнул он, обтирая со лба пот.

И, хотя ничего экстраординарного в этом полёте не произошло, судя по вдохновлённому лицу Сент-Экзюпери, этот полёт он запомнит надолго.

А вот Лёха твёрдо решил, что в кабину его самолёта больше ни один корреспондент не залезет.

Лёха, глядя на корреспондента, только улыбнулся:

– Невероятно? Особенно то, как ты расстрелял облака.

Антуан рассмеялся, хлопнув его по плечу:

– Но ведь облака тоже были на стороне врага, не так ли?

И тут даже Лёха не выдержал и захохотал.

Самое начало июня 1937 года. Отель «Флорида», Мадрид.

Через пару дней после их импровизированного боевого вылета Антуан снова появился на аэродроме, но на этот раз выглядел более цивилизованно – свежая рубашка, галстук наконец сидел на месте, а на голове красовался чуть помятый берет. Он подошёл к Лёхе с широкой улыбкой:

– Алекс! Ты должен посетить мой отель! Это самое важное место Мадрида, там собираются все интересные люди города! Обещаю, скучно не будет.

Лёха недоверчиво прищурился, вспоминая, как пару дней назад этот же человек стрелял в облака из пулемёта.

– Что за отель-то? – поинтересовался он, поправляя примятые шлемофоном волосы.

– «Отель Флорида», – с гордостью заявил Антуан. – В самом центре Мадрида, на Гран-Виа. Там сейчас живут самые интересные журналисты, писатели и… ну, все, кто делает историю.

Лёха удивился наличию такого места в полуокружённом Мадриде, но любопытство взяло верх:

– А ванная у тебя есть? С горячей водой? – Лёха поставил в совершеннейший тупик Антуана своим вопросом.

Уже к вечеру он и Кузьмич, переодевшиеся в более-менее чистую форму, шагали по коридорам отеля, где пахло табаком, дешёвым вином и творческим хаосом. Антуан встретил их у входа в бар, сияя, как новенький золотой соверен.

– Ну что, друзья, – сказал он, разводя руками. – Добро пожаловать в центр мадридской вселенной.

Лёха только собирался что-то сказать, как из-за угла послышался громкий хриплый голос:

– Антуан, мой друг-лягушатник, ну и кого ты там привёл?

На них надвигался массивный мужчина с усами, в круглых очках и традиционном берете, который смотрел так, будто уже заранее готов был спорить или поднимать тост.

Лёха замер в шоке от происходящего, ибо узнал этого человека – легенду. Это был сам Эрнест Хемингуэй.

– Алекс, – хохотнул Антуан, хлопнув его по плечу, – познакомься, это Эрнест. Ну, ты, наверное, слышал о нём. Они тут снимают кино про войну для янки.

– Слышал, – не мог прийти в себя Лёха от того, что пожимает руку самому Хемингуэю.

Хемингуэй прищурился, разглядывая Лёху, и, явно одобрив, сказал:

– Значит, ты русский лётчик? Русские, вы же из тех, кто умеет выпить, а?

– Это смотря что выпить, – автоматически парировал Лёха, вызвав у Хемингуэя громкий смех.

И понеслось. За столом в углу бара быстро появились бутылки испанского вина и приличный набор закусок.

Видно, любящий хорошо поесть, Хемингуэй усмехнулся и хлопнул удивлённого Лёху по плечу:

– Ты только не рассказывай об этом моим читателям, а то подумают, что я сражаюсь за республику исключительно ради колбасы! – громко пошутил Хемингуэй.

Разговоры за столом сменялись с такой скоростью, что Лёха иногда не успевал понять, когда речь идёт о войне, а когда – о рыбалке в Африке. Хемингуэй оказался не только громогласным рассказчиком, но и настоящим душой компании. Он мог в одну секунду осудить тактику республиканцев, а в следующую – с такой страстью обсуждать бои быков, что даже Кузьмич, человек с минимальными познаниями в испанском и всех прочих языках, втянулся в беседу.

Антуан сидел рядом и внимательно слушал, иногда вставляя комментарии о литературе или авиации. Он явно гордился, что смог собрать за одним столом такую разношёрстную компанию.

Когда вечер плавно перетёк в ночь, Лёха, опрокинув очередной стакан вина, не очень трезвым взглядом посмотрел на Сент-Экзюпери и сказал:

– Антуан! Ты обещал мне горячую ванну!

Антуан улыбнулся и, чуть покачнувшись, ответил:

– Один момент, и я всё организую! Вот, кстати, ваш советский журналист Михаил Кольцов, он тут всех знает и всё организует. Минуту!

* * *

Оставив Кузьмича бухать с Хэмингуэйем, Лёха лежал в ванной, в номере, организованном Кольцовым, наслаждаясь, казалось, давно забытым состоянием. Отмывшись, он теперь просто лежал в тёплой воде, редкое ощущение покоя заполняло каждую клетку тела. Лёха выключил свет и закрыл глаза, наслаждаясь одиночеством.

Вдруг дверь тихо приоткрылась, и мягкий свет из коридора прорезал темноту. В полутьме появилась обнажённая женская фигура, грациозно вошедшая в комнату. Лёха застыл, но не произнёс ни звука – возможно, он надеялся, что это ему просто мерещится после выпитого.

Женщина приблизилась к ванне, пригнулась, чтобы потрогать рукой воду.

– Как мило! Они подготовили мне ванну, – произнесла она на французском с мягкой, почти мурлыкающей интонацией.

Лёха, конечно, понимал французский на уровне «сыр, вино и я не ел шесть дней», но общий смысл фразы ухватил. Он снова замер, а женщина, нисколько не смущённая, грациозно залезла в ванну.

– Простите, мадам… – начал он было, но не успел договорить.

Её стройное тело устроилось прямо на нём. Лёха почувствовал, как она, видимо, поскользнувшись, опустилась точно туда, где его «орган» от неожиданности напрягся так, что его можно было принять за часть сантехники.

Женщина резко выдохнула, замерла, а затем пронзительно взвизгнула.

– О, боже мой! – вскрикнула она, крепко хватаясь рукой за «виновника» произошедшего.

– Это мой! – Лёха, пытаясь выдернуть младшего товарища из крепких пальцев незнакомки, в буквальном смысле.

Женщина в панике дёрнулась, а Лёха инстинктивно был вынужден подняться вместе с ней, чтобы не лишиться такого важного агрегата. Он поднял руки вверх, словно сдавался. Вода выплеснулась из ванны на пол, и только шум сдерживал её визг.

– Вы кто такой? Что вы тут делаете⁈ – выпалила она, всё ещё сжимая его член, как ручку управления самолётом.

– Это мой номер… Точнее, мне его дали! – оправдывался Лёха, стараясь не шевелиться.

Давно неиспользованный Лёхин орган от неожиданности принял угрожающие размеры…

В этот момент дверь снова приоткрылась, и в ванную заглянул Сент-Экзюпери:

– Ой! Простите за беспокойство, друзья. Кажется, я случайно перепутал номера.

– Чёрт побери, Антуан! – рявкнул Лёха, всё ещё пытаясь высвободить свою часть тела из захвата.

Женщина, наконец отпустив его, прикрыла грудь руками, оставив сверкать тёмный треугольник в падающем из комнаты свете, и повернулась к французу:

– Антуан! Это просто возмутительно!

Антуан, казалось, наслаждаясь этим приключением, слегка пожал плечами:

– Простите, ма шер. Маленький… организационный сбой. Но раз уж вы познакомились с Алексом, могу поручиться, что это замечательный человек и лучший русский лётчик! Сейчас мы всё уладим!

Лёха, которого уже трясло от стресса, выполз из ванны, прикрываясь полотенцем, и бросил на Антуана взгляд, полный негодования.

– Ты, «Парижский вечер», ещё раз такое устроишь, и я сам тебя в этой ванне и утоплю, фиг с этим «Маленьким Принцем», кто-нибудь другой напишет!

Антуан удивлённо развёл руками и с улыбкой сказал:

– Бегу к портье! Алекс! Это правда случайно получилось!

А Лёха, тяжело дыша, плюхнулся на край ванны и процедил:

– Никогда больше не выключаю в ванной свет. Никогда!

Антуан, с извиняющейся улыбкой, наконец скрылся за дверью, оставив Лёху и обнажённую молодую женщину наедине. Лёха, всё ещё прикрываясь полотенцем, хотел уже что-то сказать, но женщина вдруг подняла руку, заставляя его замолчать. Её глаза блестели с каким-то хитрым, чуть дерзким выражением.

– Ну, раз уж мы оба тут, в такой… интересной ситуации, – начала она с лёгкой улыбкой, – не пропадать же тёплой воде.

Она подошла к Лёхе, уверенно стянула с него полотенце, которое он держал перед собой, как последний щит, и толкнула его обратно в ванную. Лёха, ошалев, плюхнулся в воду, подняв брызги.

– Мадам! – начал он было, но не успел договорить.

– Мадемуазель! – женщина, не теряя времени, элегантно залезла в ванну и, словно ничего необычного не происходило, ловко оседлала Лёху. Вода выплеснулась на пол, но её это совершенно не смутило.

– Посмотрим, каковы эти русские лётчики, – произнесла она с вызовом, медленно опускаясь, слегка наклонив голову и глядя ему прямо в глаза…

Ванна продолжала ритмично плескаться…

А где-то в «Отеле Флорида» Эрнест Хемингуэй рассказывал уже порядком захмелевшему Кузьмичу очередную историю про Африку.

* * *

Несколько позднее, донеся её до кровати, Лёха всё ещё пытался осмыслить происходящее. Её глаза сверкнули в полутьме комнаты, и она хитро прищурилась, проводя пальцем по груди Лёхи, воскликнула:

– Ну Антуан! Ну и свинья! – покачала она головой, словно обсуждала плохо воспитанного родственника, потянувшись к Лёхе за очередным поцелуем. – Скрывал от меня таких русских героев!

Женщина рассмеялась, запрокинув голову, и это был тот редкий момент, когда Лёха мог одновременно почувствовать себя и героем, и жертвой.

– Эм… Послушай, – попытался он начать, но тут же замер, когда её руки коснулись…

– Катрин, – прошептала она, наклоняясь ближе. – Просто Катрин.

Лёха почувствовал, как у него снова сжались внутренности, и не только от её взгляда.

И в этот момент ему пришла в мозг не прошеная мысль: вот так они и станут героем очередного рассказа Антуана де Сент-Экзюпери!

«Только без подробностей!» – мысленно попросил Лёха.

Глава 4

Ляля-бася и прочие мелочи жизни

Самое начало июня 1937 года. Аэродром Алкала, окрестности Мадрида.

Вернувшись из гостиницы «Флорида», Лёха решил круто изменить свою жизнь. Одетый в форму номер два – то есть голый по пояс, в галифе и берцах, он был замечен около самолёта за занятием, которое Кузьмич охарактеризовал коротко и ёмко: «страдающий фигнёй».

– Рано утром, на рассвете, заглянул в соседний сад… сорок приседаний, – громко выдыхая, считал Лёха, – Раз. Два…

– Там смуглянку, молдованку… двадцать подтягиваний, – сгибал руки, он уцепившись за крыло самолёта, – Раз. Два…

– Пропихнули в толстый зад… – пропел он далее, но тут же сам себя одёрнул: – Хренов! Ну что за хрень тебе в голову лезет? Такую песню испортил, гад!

– Сорок отжиманий с хлопками! – скомандовал он себе с суровой решимостью, – Поехали! Раз. Два!

Качая пресс, он чувствовал себя настоящим новатором здорового образа жизни, неизвестного пока в этом времени зверя по имени ЗОЖ.

Закинув ноги на фюзеляж, Лёха встал на руки и оказавшись уже вверх ногами стал снова отжиматься.

Ловко спрыгнув и вернувшись к прямохождению, он с энтузиазмом объявил:

– Бегом! Марш!

Наш герой понёсся кругами вокруг лётного поля, оставляя за собой клубы пыли.

Через пятнадцать минут снова появившись около своего борта он объявил, стараясь отдышаться:

– Месячник борьбы с алкоголизмом и половыми излишествами объявляется открытым!

Тем временем Кузьмич, лежа под самолётом в ожидании вылета, лениво вытянул голову из-под крыла, чтобы посмотреть, чего это Лёха там так усердствует.

– Лёша, ты чего творишь-то? Что-то стряслось? – спросил он, еле подавляя зевок.

Лёха, вспотевший, но довольный, остановился и встал в позу философа.

– Видишь ли, Кузьмич! Сел я тут на лавочку и задумался… Не правильно я живу! Кузьмич! Не по комсомольски! Вот решил перестать бухать, бросить курить, завязать с совращением чужих женщин и заняться спортом.

Кузьмич, широко раскрыв глаза, внимательно посмотрел на друга, а потом подозрительно уточнил:

– На лавочку, говоришь сел?

– Ну да, лавочку сел, – кивнул Лёха.

Кузьмич, явно поражённый услышанным, лениво потянулся и, ухмыляясь, выдал:

– Спасибо, Лёшенька, что предупредил! Спас боевого друга! Больше я на эту лавочку не сяду!

И заржал так, что его хохот эхом разнёсся по всему аэродрому.

Наш же герой не без удовольствия вспомнил прошлый вечер и расплылся в довольнейшей улыбке.

Самое начало июня 1937 года. Чуть ранее физической зарядки, отель «Флорида», самый центр Мадрида.

Как и любое самое распрекрасное действие умеет свойство заканчиваться и теперь Лёха лежал вытянувшись на белой простыне. Раскинувшись в форме морской звезды, он откровенно наслаждался давно забытыми ощущениями. Красотка закрутилась в простыню и уютно устроившись между ног Лёхи, с улыбкой несла какую то пургу на английском, чуть растягивая слова. Рассказывала в общем про свою тяжёлую актёрскую жизнь.

Лёха вдруг припомнил, как иногда в прошлой жизни оказывался в компании студенток с пониженной социальной ответственностью, и что удивительно, они все через одну были или восходящими актрисами, или подающими надежды телеведущими…

Получивший там же, в прошлой жизни, устойчивый иммунитет от женских манипуляций, Лёха, в общем то свободно болтающий на английском, совсем перестал вслушиваться в смысловую нагрузку её речи.

Не моргнув глазом, он просто улыбался, забыв проявить эмоциональную отзывчивость и на задушевные женские разговоры не повёлся. Сочувственно прослушав монолог красотки о не лёгкой женской доле, козлах мужчинах, пидар**сах режиссёрах и прочих трудностях съёмочной жизни, из-за которых она сбежала на три недели развеяться в Испанию, ну и конечно о вечных поисках себя. Наш герой, как истинный джентельмен, просто перевернул красотку на животик и, понизив голос до соблазнительного шепота, промурлыкал ей на ухо:

– А давай лучше я тебя Ляля-Бася!

И не дожидаясь ответа, он приступил к реализации своего обещания.

Надо сказать, что этой ночью он едва не поплатился за свою необразованность, когда, отвечая на какой-то вопрос, выдал: «Об этом я подумаю завтра.» Внезапно последовал форменный допрос с пристрастием, и только тогда Лёха вспомнил, что это же цитата из «Унесённых ветром»! Мозги скрипнули и вдруг радостно выдали, что там были Вивьен Ли и Кларк Гейбля. Как оказалось, лучше бы его разбил склероз!

– Какой позор! Фильм еще не снят, а в далёкой Испании уже даже русские лётчики знают, что меня не взяли на эту роль! – рыдала навзрыд офигевшему Лёхе в рубашку слегка пьяная Кэтрин.

Лёхе поведали, что эта беспринципная, фригидная отвратительная британская интриганка – Ли, то есть Вивьен, наверняка спала с режиссёром, Кларком и ещё половиной Голливуда, лишь бы умыкнуть роль, прямо-таки созданную для Кэтрин.

– Хорошо быть молодым, – подумал Лёха, закрывая ей рот поцелуем и вновь переворачивая несостоявшуюся актрису в более правильную позицию.

– Зато ты спала с русским лётчиком! – совершенно объективно заявил он, активно вырабатывая в её организме максимум эндорфинов.

Рано утром его новая знакомая была вынуждена куда-то срочно уезжать. Слегка смущённо она нежно чмокнула Лёху в губы и вручила ему свою фотографию с адресом, взяв с Лёхи обещание неприменно к ней заехать в Калифорнию.

Провожая Кэтрин около отеля, Антуан охал, ахал, целовал ей руки и говорил, как он искренне сожалеет об её таком скором отъезде. Лёха обошёлся дружеским щипком в знатную тыловую часть актрисы, насладился радостным взвизгиванием и последовавшим за ним чувственным поцелуем. Стоя рядом с Антуаном и махая вслед уезжающей Кэтрин рукой, он достал подаренную фотографию. На фотографии Кэтрин позировала в дурацком чёрном платье с жабо на шее и странной шляпке блином. Губы были строго поджаты, как бы намекая, что любимым Лёхиным шалостям нет места в приличном обществе.

Лёха напряг свои затуманенные алкоголем извилины, которые, к тому же, страдали от недосыпа и перегрузок, и задумался: кто такая эта «тётка в жабо»?

В итого плюнув на конспирацию Лёха показал фото и спросил француза, кем же была эта загадочная женщина.

– Алекс, ну ты просто феномен! – захохотал Антуан. Он смеялся до слёз, приседая и хлопая себя по коленям, и наконец пришёл в себя и пытаясь восстановить дыхание произнёс:

– Отодрать звезду американского кинематографа и даже не знать об этом!

Перевернув фото Лёха с удивлением прочитал подпись обороте: «Настоящему русскому герою! От Кэтрин Хепбёрн.»

Лицо вроде смутно знакомое, но память отказывалась выдавать подсказки. Кино он не особо смотрел, а уж тем более старые фильмы. Разве что Ван Дамма или Шварца он бы конечно узнал, но актрисы той эпохи пролетали мимо его интересов.

– А вы кстати разве на Международный конгресс писателей-антифашистов не остаётесь? Его специально перенесли из Валенсии в Мадрид, что бы поддержать защитников города! Я буду освещать для своей газеты «Пари-Суар», что по вашему означает «Парижский вечер», – спросил его француз.

– Извини «Парижский вечер» – пошутил Лёха, называя Антуана да Сен-Экзюпери по имени его газеты, – мы не можем! Нам ихнюю Родину от франкистов защищать нужно! – добавил Лёха пафоса в свой голос.

Лёха отловил в отеле «Флорида» помятого, но уже достаточно бодрого Кузьмича. Пожав руки и перецеловавшись с толпой знакомых и не очень людей, два слегка потрёпанных жизнью русских пилота отправились обратно на аэродром. Им предстояло снова сеять страх и ужас среди франкистов.

Правда перед этим Кузьмич вытащил свой верный фотоаппарат «Контакс» и отщёлкал половину плёнки, запечатлевая всех участников этой бурной встречи.

Начало июня 1937 года. Кабинет товарища Сталина, Москва, Кремль.

Совещание, посвящённое выполнению планов по производству новой техники, подходило к концу. Кабинет наполнил густой табачный дым. В углу негромко тикали настенные часы, время от времени заглушаемые звуками листающих бумаги членов правительства. Товарищ Сталин, облачённый в привычный френч, неспешно ходил за спинами присутствующих, неторопливо набивая трубку табаком. Его движения были обманчиво расслабленными, но каждый, кто находился в комнате, понимал, что этими неспешные движения обманчивы. За мягкими шагами скрывается непреклонная воля, цепкий ум и полное отсутствие снисходительности.

За длинным столом, заставленным папками, бумагами и чертежами, собрались ведущие капитаны советской промышленности, наркомы, высшие чины армии и партийные деятели.

В конце совещания Сталин остановился за спиной начальника ВМС РККА Владимира Орлова, сделал несколько затяжек и, выдохнув дым, внезапно задал вопрос:

– Товарищ Орлов, как продвигается строительство новых кораблей?

В комнате повисла напряжённая тишина. Все взгляды обратились к Орлову, который вскочил с места и вытянулся по стойке смирно.

– Товарищ Сталин, мы прилагаем все усилия к выполнению «программы крупного морского судостроения», – начал он, тщательно подбирая слова. – Однако… имеются значительные отставания от графика.

Сталин слегка прищурился, но ничего не сказал. Орлов продолжил, чувствуя, как у него перехватывает горло:

– Из восьми запланированных больших линкоров типа «Советский Союз» все пока находятся в стадии проектирования. Что касается шестнадцати малых линкоров – мы согласовываем с промышленностью техническое задание.

Из двадцати лёгких крейсеров типа «Киров» один уже спущен на воду, два находятся в финальной стадии строительства, а ещё один заложен на стапеле по улучшенному проекту 26-бис.

Лидеры эсминцев: из семнадцати предусмотренных в программе, один уже сдан флоту, три проходят испытания, ещё три находятся на стапелях.

По эскадренным миноносцам ситуация наиболее позитивная: из 126 кораблей два спущены на воду, 30 строятся.

Орлов замолчал, коротко взглянув на вождя. На лице Сталина не дрогнул ни один мускул.

– Строительство идёт крайне медленно, – добавил Орлов, решив, что лучше быть честным. – Мы сталкиваемся с задержками поставок. Многие узлы и агрегаты приходится переделывать, чтобы они соответствовали требованиям. Думаю нужно…

Сделав паузу, он выдавил из себя самое опасное предложение за весь вечер:

– Может быть, товарищ Сталин, есть смысл временно отложить проектирование и строительство линкоров? Они занимают 53 процента водоизмещения и более половины бюджета флота и есть огромное подозрение, что промышленность столкнётся с огромными трудностями… Освободившиеся средства лучше направить на развитие сторожевых кораблей, тральщиков, морской авиации и оборудования ПВО баз флота… И на тыловое обеспечение…