Текст книги "Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Третья (СИ)"

Автор книги: Алексей Хренов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

– Эй ты! – громко позвал Лёха, держа пистолет в руке. – Слушай! Я лётчик! Свой, советский!! Старший лейтенант Хренов! Угнал вот самолёт у немцев!

В ответ что-то зашуршало, и через мгновение Лёха услышал короткий, резкий хлопок. Пуля прошла с противным визгом где-то не далеко от его уха и с треском выбила щепку из крыла самолёта.

– Слушай ты, придурок малахольный! Втроем меня завалить не смоги! Уроды! Погонщики ослов, а не лётчики! – взорвался Лёха, рефлекторно пригибаясь за фюзеляжем. – Летать научитесь, а потом на «ишака» залезайте!

Он не стал сдерживаться. Злость, накопленная за всё это время, выплеснулась в шикарную, отборную тираду, в которой перемешались образы тупых ишаков, армию половых извращенцев, акробатов, наступивших на собственные детородные органы, неудачливых покорителей воздушного пространства и всякого прочего, что только могло поместиться в его арсенал ругательств.

Слова лились от души, щедро сдобренные экспрессией и накопленным раздражением. Даже ветер, казалось, притих, деревья настороженно прислушивались, а где-то в небе возмущённо каркнула ворона, явно впечатлённая его монологом.

Закончив, Лёха шумно выдохнул, ощутимо успокоившись.

– Ну что, парашютист, прыжок затянулся? – крикнул он в сторону лётчика. – Ноги до земли не достают? Даю тебе минуту, и улетаю нахрен! Тогда ещё пару часов поболтаешься, пока фашисты тебя с дерева не снимут. И осиновый кол тебе в задницу заколотят, чтобы ваши тупые истребительные мозги лучше функционировали!

Он помолчал, ожидая реакции.

Парашютист замер. Видимо, сказанное наконец дошло до него. Через пару секунд он осторожно подал голос:

– Лётчик говоришь! Советский?

– Нет, суко! Мать Тереза в одном лице с Папой Римским тебя спасть прилетели! – рявкнул Лёха.

После короткой паузы раздался нервный голос:

– Если ты свой, то кто командир эскадрильи в Сото?

Лёха мгновенно взвился:

– А я е**у что ли, кто там вами тупыми сапогами сейчас рулит! – огрызнулся он.

– Я флотский бомбер из Картахены! И в вашем сраном Сото вообще ни разу не был, мы с Алькалы летаем под Мадридом!

Снова повисла пауза. Лёха раздражённо утер лоб и постарался аккуратно высунуться из-за фюзеляжа, пытаясь разглядеть собеседника.

– Как зовут дона Пабло Паланкара?

– Паша его звали! – впервые усмехнулся Лёха, вспомнив свой первый бой вместе с Павлом на «Ньюпорах». – Старший лейтенант Рычагов! Месяца три назад его домой в СССР отозвали.

– А кто его заменил? – не унимался истребитель, продолжая болтаться в трёх метрах от земли, словно подвешенный на мясной крюк.

Лёха шумно выдохнул:

– Слушай ты, следователь по особо важным делам! Я из всей вашей Сото одного Казакова и знаю, с ним на задание и слетал. Случайно. Вот суко теперь обратно четвёртый день выбираюсь!

– Какое прозвище у Пумпура? – продолжал сомневаться парашютист.

Лёха едва не заржал, вспомнив, за что так называли латыша:

– Полковник Хулио!

В воздухе снова повисла пауза. Лёха уже почти надеялся, что допрос окончен, но нет, болтающийся летун выстрелил новым вопросом:

– А как назывался наш транспорт, на котором первые самолёты привезли?

Лёха закатил глаза, мысленно посылая собеседнику тысячу летающих аэро-членов:

– «Старый пида… большевик»!

Парашютист снова затих, но ненадолго.

– Если ты флотский, то как вы утопили линкор?

Лёха сжал зубы, пытаясь сдержаться, количество аэро-членов в стороне парашютиста явно превысило миллион. В его видении они вились стаей вокруг висящего на дереве придурка и без жалости жалили его прямо в…

– Тебе какой? Если испанский, то официально он на мине подорвался, – раздражённо крикнул Лёха, – а так, я ему торпеду в борт вогнал со своей СБшки, он дёрнулся влево и на свои же мины влетел. А моя торпеда ему точно в нос въехала!

Лёха выдохнул, надеясь, что допрашивающий наконец угомонится, но тот снова открыл рот:

– А тогда должен знать, как зовут советскую журналистку, фотокорреспондентку из Мадрида?

На этот раз Лёха окончательно сорвался:

– Наденька её зовут! И если будешь тянуть к ней свои кривые руки, засуну тебе их откуда у нормальных людей ноги растут! У рыжей ещё родинка над губой справа, и ещё одна на левой попке, но ты этого знать не можешь!– проорал он, чувствуя, что его терпение подходит к концу.

На этот раз повисла настоящая, долгая тишина, а затем голос с дерева наивно спросил:

– Правда прямо на попе?

– Сначала рот зашью и ноги выдерну! – пообещали дереву из спасательной команды…

Глава 18

Мы их в дверь, они в окно!

Начало июня 1937 года. Предгорья где то между Авилья и Мадридом.

Видимо, ответ Лёхи потряс воображение истребителя до самой глубины его авиационных внутренностей.

– Ой, извини! Ладно, подходи, только медленно!

Лёха выдохнул, сплюнул тягучую слюну, засунул «Браунинг» сзади за ремень и, ворча что-то себе под нос про тупых армейских пилотов, которым совсем мозги совсем встречным потоком воздуха выдуло, медленно двинулся к парашютисту.

Неудачливый парашютист болтался в воздухе метрах в двух-трёх от земли, как огромная неуклюжая кукла на верёвочках. Беда всех круглых парашютов в их полной неуправляемости – они несутся туда, куда подует ветер, и трудно что то с этим поделать. Даже подтянувшись на стропах с одной стороны и перекосив купол, можно добиться лишь слабого скольжения в сторону. Вот и этот доблестный истребитель, как последний лопух, угодил прямо в лапы огромного дуба на опушке леса. Не хватило ему буквально пары метров, чтобы обойти его стороной, но теперь уже поздно жалеть о манёврах.

Лёха прищурился, разглядывая добычу дерева. Перед ним висел молодой парень, судя по всему, республиканский пилот, который изо всех сил пытался выпутаться из строп. Он подтягивался, дёргался, извивался, безуспешно стараясь сбросить купол с сучьев. Но парашют только сильнее путался в ветках, словно дразня своего владельца.

Лёха криво ухмыльнулся.

– Ну что, геройский воин, вот и познакомился ты со своей жертвой! – весело крикнул он висящему парашютисту. – Сам то цел? Погоди, я сейчас залезу наверх, попробую тебя отцепить.

В ответ донеслось неразборчивое ругательство.

* * *

Лёха обошел дерево, подпрыгнул, зацепился за сук, подтянулся и полез вверх.

Изрядно помудохавшись, он, наконец, стащил лётчика с дерева. Тот, морщась от боли, подозрительно оглядывал своего спасителя, явно пытаясь сообразить, каким образом его угораздило так познакомиться и не привиделось ли ему всё это.

– Старший лейтенант Евсеев, Иван, – хмуро представился он, потирая ушибленную ногу.

– Лёха Хренов, – коротко ответил Лёха, которому было не до формальностей. – Ну что, жив? Тогда попистофали! А то боюсь комитет по торжественной встрече уже в пути. И будет нам с тобой вместо высшего пилотажа, участие в соревнованиях по пулевой стрельбе!

Однако удача оказалась с оттенком сарказма. При приземлении Евсеев умудрился сильно повредить ногу, что сделало его перемещение без посторонней помощи практически невозможным.

– Ладно, считай, повезло, – попытался утешить его Лёха, окидывая взглядом ногу истребителя. – Хорошо, что не дыркой в ж**пе на сучок насадился, а то бы все родинки на всех попах комсомолок свистели бы мимо тебя!

Ивана аж передёрнуло от такой своевременной моральной поддержки.

Сто метров до самолёта превратились в настоящую полосу препятствий. Иван жалобно хромал, кривясь от боли, и Лёха буквально тащил его на себе. В результате тяжелой физической активности его пробило на воспитательную работу среди несознательных истребителей.

– Ты в вираж пошёл, а ведомый мотор прострелил? – задал вопрос наш персональный тренер по перетаскиванию тяжестей, и дождавшись утвердительного плевка, продолжил воспитательную работу среди молодёжи.

– Мало тебе цилиндров разбили! Мало! Хорошо бы он тебе в зад бы въехал пропеллером! Что б мозговую деятельность простимулировать!

Наш герой, всё время поглядывал по сторонам, не отрываясь от перетаскивания тушки истребителя.

– Нахрена вы тройкой пикируете, как на параде? Ты дернулся в вираж, а он не успел! Вот здрасьте, девочки! Приехали! Военно-морские герои вынуждены заниматься спасением своих армейских собу… соратников!

– Давай-давай, аксакал одноногий, двигай поршнями! – подгонял истребителя Лёха, не сбавляя шага. – Хочешь здесь на пару с соснами остаться?

– Сбросили скорость, выпустили щитки, растянулись в длинную соплю и долби до железки!

Когда они наконец добрались до самолёта, казалось Иван готов задушить своего нежданного спасителя. Наш же товарищ не запаривался на такие мелочи. Он с трудом затолкал Ивана в заднюю кабину. Заставил того застегнуть привязные ремни ремни и проверил, чтобы тот никуда не делся.

– Сиди, болезный, и не рыпайся, – бросил он, собираясь пробежаться обратно к сосне с висящим на ней парашютом. – Я скоро! Если кого увидишь – пальни в воздух! Дверку не буду закрывать.

С парашютом пришлось повозиться. Он зацепился намертво, и сдёрнуть его удалось только с третьей попытки, разорвав ткань на клочья. Лёха удовлетворённо осмотрел трофей, скатал его в несколько кусков и предусмотрительно начал ныкать шёлковые обрывки в кабину своего трофейного самолёта.

– Что бы следов не оставлять да и в хозяйстве пригодится, – объяснил он, не обращая внимания на то, как Иван подозрительно на него косится.

Потом, не удержавшись, ухмыльнулся:

– Девочкам на панталончики! – радостно заржал наш герой, вводя в ступор пилота истребителя.

Евсеев замер за заднем сиденье, заливаясь краской.

– Вы ненормальные, Хренов! Совсем отмороженные в этом своем флоте!… – пробормотал он, вцепившись в ремни.

– Не! Я с Чёрного моря! У нас тепло, пэрсики, коротенькие платьица… Просто я хозяйственный! И девушки меня любят! – парировал Лёха и, оглядев периметр, запрыгнул в переднюю кабину.

Не успел он заняться проверкой приборов, как сзади раздался настороженный голос:

– А ты откуда знаешь про родинки на попе… ну у корреспондентки?

Лёха замер на пару секунд, глядя на панель приборов, потом хмыкнул, но в голосе вдруг прорезалась нотка грусти:

– От умеете вы, короли неба, задать самый нужный и правильный вопрос… И главное во время!

Пальцы легко пробежались по тумблерам, мотор зарокотал, но Лёха не спешил выводить самолёт на взлётный режим. Он повернулся к пребывающему ещё в шоке истребителю и с грустью произнес:

– Да гладил их много раз… Это моя любимая девушка…

Сзади повисла короткая, но красноречивая тишина.

Лёха выкинул все страсти-мордасти из головы, постарался точно попасть в свои следы и дал полный газ…

Начало июня 1937 года. Небо над горной грядой перед Мадридом.

Лёха вёл самолёт осторожно, практически крадучись. Он лавировал между холмами, то взмывая выше, то снова прижимаясь к земле.

Полет через горную гряду на пути к Мадриду дался ему, надо сказать, довольно легко. Вполне освоившись с немецкой тарахтелкой, он получал удовольствие, летя в пятидесяти метрах над землёй вдоль русла петляющей речки. Самолётик активно выписывал виражи и радостно отзывался на Лёхины команды. Ему вспомнился его любимый У-2 в таком далёком отсюда Крыму. В общем-то, весёлое и беззаботное время было, подумалось самозваному водителю немецкого аппарата.

Радостно улыбаясь, он обернулся проверить спасённого им пилота – и наткнулся на взгляд, полный ужаса и боли. За шумом мотора казалось, что Ваня беззвучно открывает рот и тычет рукой во что-то за спиной Лёхи, прямо по курсу полёта.

Лёха обернулся – и увидел, что самолётик проявил некоторое своеволие и теперь несётся куда-то навстречу лесистому холму.

– Да ладно! Чего так волноваться? Тут ещё полно места для манёвра! – он показательно резко поставил самолётик на крыло и вернул его в нужное направление полёта.

Сзади послышался глухой стук удара и невнятные звуки.

И вот гряда кончилась, самолётик выскочил на равнину, и впереди показался Мадрид.

Сзади его постучали по плечу. Иван перегнулся и показывал рукой левее, почти вдоль гряды.

– Сото!

«Ага, там аэродром Сото, полный злобных истребителей… Нафиг, нафиг!» – решил наш угонщик и махнул рукой прямо по курсу.

– Алькала!

Наши герои обошли стороной все известные Лёхе точки зенитчиков. Прыгая через перелески и прижимаясь к земле над полями, он с ностальгией вспомнил сельскохозяйственные полёты на опыление вредителей в Крыму. Сочные арбузы и налитые груди колхозницы…

С трудом отогнав заманчивое видение, наш любвеобильный товарищ тарахтел над полями и перелесками. Они с немецким самолётиком старательно пробирались на восток от города, пока впереди не замаячили знакомые окрестности мадридского аэродрома Алькала.

«Так, теперь главное не попасть под свою же зенитку…» – вспоминал Лёха свой опыт посадки на «Протезе», внимательно следя за каждым силуэтом на земле.

Он выдерживал самолёт на бреющем полёте до последнего момента, а затем резко вынырнул из-за холма, едва не задев макушки растущих на нём деревьев. Хренов притёр самолёт к полосе и посадил его так стремительно, что ни один из дежурных на аэродроме даже не успел толком осознать, что происходит.

Шасси громыхнуло о землю, «Шторьх» дёрнулся, подпрыгнул, снова шлёпнулся на колёса и, пробежав всего несколько десятков метров, моментально погасил скорость, коснувшись земли хвостовым костылём. Лёха ловко порулил прямиком к командному пункту.

Резво пробежав по полю, самолётик развернулся метрах в восьмидесяти от командного пункта и замер. Наш герой щёлкнул тумблером и, наконец-то, выключил мотор.

– Где же тебя так летать учили⁈ Я чуть не поседел! – проорал сзади слегка оглохший Иван.

– Хорошо, что штанишки чистые! – радостно отозвался новый менеджер немецкой тарахтелки.

Начало июня 1937 года. Аэродром Алькала, пригород Мадрида.

Как только пропеллер замер, к самолёту хлынула толпа. Солдаты, техники, механики и просто любопытные неслись со всех углов аэродрома, словно муравьи, которым разворотили муравейник.

Из-за франкистских крестов на борту «Шторьха» явно никто не понимал, что это за чудо инженерной мысли и какого чёрта оно забыло здесь, прямо на взлётной полосе республиканского аэродрома.

Солдаты настороженно ощетинились стволами, охрана уже бежала с оружием в руках, а вдалеке раздавался надрывный звон тревожного колокола.

Лёха тяжело выдохнул. Только сейчас до него окончательно дошло, что последние силы он оставил там, в воздухе. Теперь он чувствовал себя выжатым, словно лимон из дешёвого мадридского коктейля.

В глазах слегка плыло, всё тело ломило. Он мотнул головой, привёл мысли в порядок и первым делом решил позвать кого-нибудь помочь вытащить Ивана из задней кабины.

С трудом разлепив пересохшие губы, он потянулся к ремням, кое-как отстегнулся, потом с кряхтением вылез из кабины и, как мог, приветливо помахал рукой.

– Эй! Народ! Помогите тут раненый…

Сначала он крикнул это на испанском, а потом для надёжности и на русском, надеясь, что кто-нибудь в толпе его поймёт.

Тишина длилась мгновение, потом раздался чей-то радостный возглас:

– Это же наш, русский лётчик!

Словно по команде толпа рванула вперёд.

– Русос авиадорес!

Кто-то кинул вверх пилотку, кто-то свистел так, что аж закладывало уши.

Рефлексы сработали раньше, чем сознание.

Лёха подскочил, как ужаленной самой злой осой, и дал дёру.

– Que no se escape! Не дайте ему сбежать! – неслось ему вслед.

– Что вы за мной гонитесь, гомосеки проклятые⁈ – взвыл он, петляя между бочками с горючим.

Толпа неслась за ним, улюлюкая, хлопая в ладоши, кто-то пытался поймать его за плечо, кто-то кричал вслед.

Он оглянулся, ища хоть какую-то возможность скрыться, но нет – вся эта орущая орава явно не собиралась его отпускать.

Занесённый на полном ходу в ангар, он с размаху влетел в какого-то здоровенного механика, отлетел, схватился за ближайшую колонну, крутанулся вокруг неё и снова рванул вперёд, выискивая хоть какой-нибудь выход из этого балагана.

Выскочив из-за угла здания, Лёха со всей дури влетел в невысокого, крепкого, сухощавого мужчину, сбив его с ног. Оба с глухим звуком рухнули на землю, прокатившись по траве.

– Иван Дмитриевич! Спасите! – взвыл Лёха, судорожно вцепляясь в знакомый китель моряка. – Я только приземлился, а эти… эти меня на куски рвут, гомосеки проклятые!

– МОООЛЧААААТЬ!!! – рявкнул Елисеев так, что с ближайших деревьев с испуганным треском взметнулись воробьи, а толпа даже рефлекторно дёрнулась назад.

Наступила тишина. Люди, ещё мгновение назад готовые качать или линчевать лётчика, теперь замерли, словно ожидали приказа.

Лёха видел Елисеева пару раз в мае в Картахене у Кузнецова. Того назначили советником командующего флотилией эсминцев республиканского флота и им пришлось согласовывать взаимодействие при проводке конвоев.

Капитан-лейтенант поднялся, с усилием отряхивая форму, и испепеляюще уставился на Лёху, медленно приходя в себя после внезапного тарана.

– Хренов… – проговорил он медленно, растягивая фамилию так, будто пробовал её на вкус. – Какого хрена ты тут забыл⁈

Лёха судорожно сглотнул, разжав пальцы на кителе начальника, начал как мог его отряхивать от пыли:

– Ну… я как бы… долетел сюда!

Моряк подозрительно сузил глаза, на его лице появилось выражение усталого человека, который уже ничему не удивляется. Кажется, он считал до десяти, чтобы не заехать Лёхе в лоб. Затем шумно выдохнул:

– Только прилетел из Картахены! Рассказывай, что ты тут натворил!

Но прежде чем Лёха успел что-то выдать, толпа взорвалась новой волной шума. Люди начали возбуждённо перешёптываться, а из её глубины, расталкивая плечами зевак, вынырнул высокий человек в форме республиканской авиации. Дон Хулио. Полковник Пётр Пумпур – командир истребительной группы и руководитель авиации республиканцев, с присущей ему энергией двигался к месту событий, сопровождаемый комендантом аэродрома и ещё парой офицеров.

Начало июня 1937 года. Советское представительство, Отель «Палас», самый центр Мадрида.

Позже тем же вечером, слегка нетрезвый, но в основном смертельно уставший, Лёха отвечал на вопросы Наума Марковича – второго человека, представляющего НКВД в Испании.

Он подробно пересказывал свои приключения, но мысли путались, веки наливались свинцом, а язык начинал заплетаться.

Наум Маркович, худой мужчина, с высоким любом, проницательными глазами и идеально выбритым лицом, сидел за столом, методично записывая в блокнот ответы Лёхи. Говорил он доброжелательно, без нажима, но опытным взглядом периодически оценивал собеседника, явно взвешивая каждое его слово.

Закончив обсуждение количества сбитых самолётов, Лёха потянулся к стакану с водой. Дверь кабинета неожиданно скрипнула, и в образовавшуюся щель ловко просунулась женская рыжая голова.

Голова тряхнула кудрями, покрутила носом, словно высматривая кого-то в комнате, а затем её огромные голубые глаза распахнулись и уставились прямо на Лёху.

– Можно? – последовал короткий, но многозначительный вопрос.

Наум Маркович едва заметно усмехнулся, но не отвёл взгляда от старающейся просочиться девушки.

– Надя, подожди, пожалуйста, мы скоро закончим, – ответил он спокойно.

Голова возмущённо фыркнула, но исчезла. Как оказалось, ненадолго.

Прошло всего минут семь, и вот снова раздался стук и скрипнула дверь.

На этот раз рыжая голова просунулась чуть глубже, а в руках у последовавшей за головой девушки появились две чашки с горячим чаем.

– Вам не мешаю? Я тут подумала… – сладко, но явно нарочито спросила она, хитро поглядывая на собравшихся.

– Благодарю за заботу, поставь сюда, пожалуйста – невозмутимо отозвался Наум Маркович, – там секретари разве закончили работать?

– Ах, ну да… – Надя склонила голову, разочарованно посмотрела на Лёху и нехотя исчезла за дверью. Наш герой хитро подмигнул ей.

Но, едва прошло ещё минут десять, в дверь поскреблись и она опять приоткрылась. И в щель пробрался тоненький женский голос:

– Вам тут документы передавали из секретариата! Я вот шла мимо… – Рыжие кудри мелькнули снова, но Наум Маркович даже не повёл бровью. Забрав документы он снова вежливо выставил «королевишну печатной машинки» за дверь.

Надя прошлась к двери, так, чтобы её заметили, медленно, кокетливо, притопывая каблучками.

Лёха уже с трудом сдерживал ухмылку, наблюдая за этим цирком, отслеживая на настенных часах периоды появления рыжего светила.

Следующая попытка последовала ещё через аж через целых двенадцать минут. Разговор как раз пошёл о написании рапорта. Лёха закатил глаза и радостно засмеялся.

Было видно, что Наум Маркович терпел, терпел, но когда Надя сунулась в дверь уже в пятый раз, он наконец хлопнул ладонью по столу.

– Ржевская! – рявкнул он, резко отложив ручку.

Надя замерла на месте.

– Ну-ка, брысь отсюда!

– Я только…

– Никаких «только»! Потерпи десять минут, и получишь своего ненаглядного Хренова!

Надя, кажется, хотела что-то возразить, но, встретившись с непреклонным взглядом чекиста, скорчила недовольную гримаску и ретировалась.

– Ладно-ладно, ухожу! – произнесла она противным голосом, смерив взглядом Лёху, потом Наума, потом снова Лёху, и наконец скрылась за дверью.

Наум Маркович покачал головой и вернулся к своим записям.

– Ты, Хренов, ещё та боевая единица, – усмехнулся он, подводя черту под разговором. – Ладно, заканчиваем, пока тебя снова не пришли отбивать. Подозреваю следующий раз будет уже в компании самого поверенного!

Лёха шумно выдохнул, откинулся на спинку стула и посмотрел на Белкина. Смеясь, он развёл руки в стороны:

– Вот такая моя награда за боевые заслуги, – усмехнулся он.

Глава 19

«Поручик Ржевский»

Начало июня 1937 года. Советское представительство, Отель «Палас», самый центр Мадрида.

Лёха валялся на узкой кровати в маленькой мансардной комнате, уставившись в деревянные балки потолка. Сквозь щель в ставнях пробивался яркий утренний свет, а с улицы доносился характерный шум мадридских переулков – чей-то громкий смех, звон посуды внизу, скрип телеги.

Голова гудела, мышцы ныли, но всё это казалось приятной усталостью, а не тем адским изнеможением, которое преследовало его последние дни. Он лениво потянулся, чувствуя, как под боком шевельнулась и ловко прижалась тёплая, рыжая, вся такая расслабленная Надя.

Вчера, наконец, добравшись до комнатки, он едва не вырубился прямо в процессе. По-хорошему, стоило просто упасть лицом в подушку и отключиться часов на двенадцать, но у Нади на этот счёт было другое мнение. Её энергия оказалась как у взбесившегося «мессершмитта» на пикировании.

Лёха смеясь вспомнил этот момент, когда он, валящийся от усталости, с закрывающимися глазами, едва шевелится, а Надя, дёргает его за шиворот, тормошит, кусается и требует хоть какого-то участия в процессе.

– Да не сплю я, не сплю… – бормотал он, уткнувшись лицом в её плечо, не в состоянии открыть глаза.

– Давай Хренов! Трудись, гад! Отвечай, что ты делал! Я чуть с ума не сошла, когда про таран узнала!

– Я летал, я самолёты угонял, а не…

– А не наглых рыжих девиц⁈

– Рыжих девиц совсем не угонял!

Она моментально накрыла его поцелуем так, что мысли улетели к чёрту.

Дальше всё слилось в тёплый, хаотичный вихрь. Остатки сил, которых, казалось, уже не было, нашлись. Где-то гремели сапоги патруля по брусчатке, за окном кто-то спорил на испанском, но им было плевать. Они оба слишком долго были в этой чёртовой войне, чтобы упускать редкий момент, когда можно просто забыться, вжаться в тёплую кожу, схватить друг друга за плечи и не думать, что завтра снова будет хаос.

Теперь, утром, она счастливо спала, уткнувшись ему в бок, с рыжими волосами, раскиданными по подушке, а он лениво водил пальцем по её плечу, слушая дыхание.

– Ты не спишь? – пробормотала Наденька, не открывая глаз.

– Не сплю. А ты правда Ржевская?

– Да, а что?

– Надо будет взять твою фамилию! Я же старший лейтенант, поручик по старому.

– Буду «Поручик Ржевский!!!» – наш герой начал радостно ржать.

– А у тебя будет ещё лучше. «Надежда Хренова»! Собственный корреспондент газеты «Комсомольская правда»! Ха-ха-ха! – во всю заливался товарищ.

И видя сонное и не понимающее лицо своей подруги, Лёха снова счастливо расхохотался.

Он потянулся, раскинув руки, и с хрустом выгнул спину. По хорошему, надо бы отыскать и проверить, что там с Иваном. Но сейчас, в этой тёплой постели, с уже закинутой на него ногой Нади, все эти мысли показались ненужными. Вчера доложив по телефону сокращенную версию своих приключений Кузнецову, он получил два дня на приведение дел в порядок, и через три дня он должен был лететь обратно с Елисеевым. Его любимая СБшка улетела в Картахену с испанским пилотом и теперь где то участвовала в войне без него.

– Значит никакого «пора» и «мы опаздываем» сегодня! Нам обоим нужен день на выживание после всего этого…

Надя приоткрыла один глаз, лениво потянулась, улыбнулась, а потом внезапно ухватила его за шею и притянула ближе:

– Тогда попробуй сейчас выжить! Поручик хренов!

«Поручик Ржевский» усмехнулся, закрыл глаза и решил, что пока мир может подождать.

Начало июня 1937 года. Аэродром Алькала, пригород Мадрида.

Илья Старинов ступил на траву мадридского аэродрома, хмуро поправляя китель. Он только что прилетел с Южного фронта, где несколько недель подряд учил диверсионный батальон и будущих партизан тому, как правильно превращать мосты в руины, а эшелоны – в огненные груды металлолома. Его буквально выдернули из класса и даже выделили какой то модный двух-моторный самолёт, который пилот – испанец гордо называл «Хавиланд».

Похоже на Центральном фронте что то затевалось и лелеемые им диверсионные методы ведения войны наконец то стали востребованы.

Но трясло самолёт по дороге нещадно, летели они с двумя посадками и концу полёта все выглядели и чувствовали себя, как давленные испанские лимоны в коктейле. Если бы не сопровождающая его переводчица Аня, то Илья зашел бы за хвост самолёта и поделился бы с травой аэродрома своим завтраком. А так приходилось стараться выглядеть прилично.

В голове у него ещё крутились карты, схемы, линии снабжения франкистов, и тут…

Он не успел сделать и десятка шагов, как взгляд его зацепился за что-то настолько странное, что он даже остановился.

Рядом с ангаром, словно выброшенный течением на чужой берег, стоял… маленький смешной самолётик с опознавательными знаками франкистов! Самый настоящий трофейный самолёт! Крохотный, щуплый, весь какой-то несуразный, но похоже исправный. И самое главное с франкистскими крестами и кругами на хвосте и фюзеляже.

Старинов остановился, глядя на этот цирковой вагон с крыльями, и задумался ещё сильнее.

– А что это за явление фашистского аппарата народу? – спросил Илья у пробегающих мимо механиков.

– А, это… это Лёха Хренов вчера угнал! – бодро похвастался кто-то из окружавших его советских механиков.

– Угнал! Ого! А Хренов, кто это?

И тут Старинову, с истинно диверсантской тщательностью, начали пересказывать историю о том, как наглый моряк спер этого недомерка у франкистов и сумел спасти сбитого лётчика. Как он умудрился увернуться от собственных истребителей, а затем, пробираясь над испанскими холмами, притарахтеть на нем прямо сюда, в Мадрид.

Чем дольше он слушал, тем шире становилась улыбка у будущего «дедушки советского спецназа».

– И что, эта махарайка – он махнул рукой в сторону самолётика – ещё и лётает?

– Абсолютно. Пару дырок залатали – хоть сейчас в воздух. Хренов на нём аж от трех наших истребителей сумел увернуться! И пилота раненого из-за ленточки вывез! А сейчас наши с испанцами спорят, кому достанется этот аппарат.

Старинов ещё раз оглядел самолётик, обошел его кругом, посмотрел в кабину и даже не поленился нагнуться и залезть вниз, осмотреть внешнюю подвеску.

Маленький. Довольно тихий. Может сесть где угодно. Практически идеальный для скрытной переброски людей в тыл врага.

И вдруг мысли в голове сложилась в яркую и чёткую картину.

– А где этот ценный кадр обитает, товарищ Хренов? – весело спросил он, разворачиваясь к механикам.

– У Наума… наверно, в Мадриде… Эээ… В смысле у Наума Марковича, Белкина. Отель «Палас». Отчитывается скорее всего. – пожали плечами ему в ответ.

– Вот и отличненько. Вот и прекрасненько… —пришел в прекрасное расположение духа Старинов.

В его голове начал складываться шикарный план…

Июнь 1937 года. Телефонный разговор между Мадридом и Картахеной.

Николай Герасимович Кузнецов привык к неожиданным звонкам – работа военного советника при республиканском флоте Испании подразумевала регулярное взаимодействие с соотечественниками, будь то армейцы, партийные функционеры или просто коллеги, нуждающиеся в помощи или советах. Но когда на другом конце провода раздался голос Григория Штерна, назначенного главным военным советником при республиканском правительстве после отбытия Яна Берзина в СССР, он слегка удивился.

Штерн не был человеком, который звонил просто так. Вежливые приветствия, пара обменов дежурными фразами – и вот, наконец, тот прямо перешёл к делу:

– Николай Герасимович, мне нужен один твой человек. Временно.

Кузнецов чуть подался вперёд, прислушиваясь внимательнее.

– Интересно, зачем вдруг понадобились моряки под Мадридом. И кто именно интересует?

– Алексей Хренов. Лётчик твой.

Кузнецов на секунду замер и непроизвольно стал улыбаться. Нет, не то чтобы он не мог обойтись без этого нахального молодого летуна. Не то чтобы он даже скучал по его бесконечным приколам и историям.

На миг ему вдруг вспомнилась организованная Хреновым история с погрузкой ящиков с золотом, отбитых у мятежников, когда они вчетвером работали грузчиками. Да и личная телеграмма Сталина со скупой похвалой в эти времена стоила многого.

Но сам факт, что его человека вдруг просят в «аренду», да ещё и без самолёта, вызывал законное любопытство.

– Я Хренова вот уже почти как месяц не вижу. Даже самолёт вернули без него! Ты его мне обратно вернёшь или всё, в РККА переведут? – подозрительно уточнил он.

Штерн усмехнулся:

– Верну обязательно. Через пару недель.

– Ясно. А объяснишь, что за срочность? У меня, знаешь ли, пилотов не так чтобы очень много. Особенно таких. Слышал же наверняка. Пара линкоров, это пара линкоров! – Кузнецов засмеялся и откинулся на спинку кресла.

Штерн вздохнул, явно готовый к тому, что переговоры будут непростыми и небыстрыми.

– Да я бы кого другого взял, но так, как твой Хренов управляет этой немецкой тарахтелкой, не может больше никто. А «Шторьх» исключительно нужен тут в одной операции.

На том конце провода воцарилась короткая пауза, в которой Кузнецов, кажется, что-то прикидывал в уме. Потом он вдруг хмыкнул:

– А давай-ка так: если уж он у вас так ценен в управлении этим аппаратом, то вернёте его мне вместе с этим самым «Шторьхом». Я сколько у вас прошу такой самолёт!

Теперь замолчал Штерн. В его молчании явно присутствовал процесс переваривания информации и обдумывания возможных вариантов.