Текст книги "Фактор фуры"
Автор книги: Алексей Еводкимов
Соавторы: Александр Гаррос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)
30
«Здравствуйте, Юрий.
Я Артур Белянин, научный руководитель того проекта, в рамках которого Вы работали последний месяц. Срок, оговоренный Вашим контрактом, завтра истекает – но до того, как мы окажемся в расчете, нам с Вами обязательно следует поговорить лично, хотя бы по телефону. На тему Ваших отчетов. Это, однако, сопряжено с некоторыми трудностями. Убедительно прошу Вас не пользоваться выданными Вам ноутбуком и мобильным телефоном. Позвоните, пожалуйста, из городского таксофона КАК МОЖНО БЫСТРЕЕ по следующему телефону:… Сделайте это обязательно. И если у Вас есть спутник, очень прошу – ничего не говорите ему/ей. Поверьте, это действительно важно – для Вас в том числе. Спасибо».
Раз пять я прочел данное «мыло» – и с каждым прочтением росло подозрение, что это надо мной экспериментируют: опять и опять подкидывая информацию, исключающую предыдущую, провоцируя на какие-либо действия, ставят в новую ситуацию, подпускают новых раздражителей (то самку покажут, то в глаза посветят, то током вдарят) – и смотрят, как, значит, подопытная зверушка себя поведет…
Выходит, все это существует: Белянин, Фонд, эксперимент в области гуманитарного моделирования? Кто – опять-таки! – пытался уверить меня в обратном? Мирский… С другой стороны – что доказывает данное «мыло»? Ровным счетом ничего. Адрес – неизвестный, индекс – uk, Британия…
Не пользуйтесь ноутбуком и мобилой… Это к тому, что меня слушают-читают? Почему КАК МОЖНО СКОРЕЕ?.. Спутник? Нет, со вчерашнего дня нету… Но откуда «ему» известно, что он был?..
Я чувствовал, что меня вот-вот начнет трясти. Плюнуть на все? Сбежать домой? А если про Глебова – все правда?.. Пойти в местную ментовку? И что я скажу? От кого потребую защиты?..
Самое главное – я же по-прежнему ни хрена не понимал.
Хозяин – средних лет, почти даже пожилой очкастый бюргер – ехал на велосипеде по велосипедной своей дорожке; собака – неизвестной мне породы, с фокстерьера размером – бежала сбоку и чуть сзади. «Рейхц!» – не оборачиваясь, командовал время от времени велосипедист: песик перестраивался правее заднего колеса; «Линкс!» – пес перебирался влево… Огромная утка, переваливаясь, переходила автомагистраль по направлению к Штадтпарку – на светофоре. Это почему-то не удивляло – удивляло, что на красный…
В один из центровых банкоматов я сунул свою кредитку и принялся снимать деньги максимально возможными порциями. Я не сомневался, что, кто бы этот счет ни завел, он предусмотрел возможность отпускать с него одномоментно не более определенной суммы. Хрен его знает, что это был за лимит, но сейчас мне удалось снять триста шестьдесят евро.
По указанному номеру ответил мужской голос: по-английски попросил назвать номер таксофона и ждать звонка, не выходя из будки. Это ни в какие уже, пожалуй, ворота не лезло (что, на хрен, за шпионский триллер?) – я разозлился: правда, главным образом, чтоб не давать воли страху. Ждать долго не пришлось – звонок раздался примерно через минуту.
– Алло, Юрий?
– Артур?
– Очень приятно. Вы выполнили мою просьбу в точности?
Голос мне показался молодым и даже насмешливым.
– Да. О чем вы хотели со мной поговорить? И почему таким образом?
– Я объясню. Но прежде чем начать… Прошу прощения, но я хотел бы убедиться, что вы – это действительно Юрий Касимов…
Ни фига себе…
– Н-ну?
– Как звали человека, который вас завербовал на эту работу?
– Латышев, доцент. Э-э… Павел. Доцент кафедры мат-статистики физико-математического факультета. Такой длинный и с бородкой.
– Да. Спасибо. Извините.
– Так в чем дело?
– Скажите, Юрий: то, так сказать, послание, что содержалось в ваших отчетах, – это ваша собственная инициатива, или кто-то вам его подсказал?
– Не понимаю вас. Какое послание?
– Ну как же. Катастрофы технические и катастрофы природные. Чудесные спасения. Футурология и фантастика. Последний исторический экскурс. Вы же прочли мне некую лекцию о бесполезности нашей с вами работы…
Сперва я действительно не понял, о чем он. Потом сообразил: «cпасения» – это он про коллекцию Энрико, каковую я, естественно, тоже запротоколировал (по принципу странности). «Футурология и фантастика» – музей Дани (аналогично). «Исторический экскурс» – это, что ли, баварские впечатления вперемешку с резюме нашей с Серегой болтовни о нацизме, которые я вколотил в последнее письмо? При чем тут?.. Какие катастрофы? А, папочка из стамбульского отеля… Только сейчас, после слов Белянина, я вдруг сообразил, что между всем этим действительно просматривается какая-то странная связь, – но подумать подробнее не успел. С мыслями бы собраться…
– Честное слово, в этом не было никакого умысла. Это действительно случайные наблюдения.
– Хм… Подумайте, если можно, еще раз – вполне ли случайно все эти объекты вам встретились? Согласитесь, в это трудно поверить…
– Почему?
– Да уж больно логично вышло, буквально по тезисам. Разве случайно, например, вы из Атлантиды, в смысле Санторина, поехали в Помпеи?
– Совершенно… То есть нет, не совсем… Ч-черт!.. Да, Артур, может быть, вы правы. Я просто только сейчас понял…
– Юрий, подумайте еще раз, вспомните внимательно… Видите ли, вокруг этой работы происходят какие-то странные вещи. И у меня есть подозрение, что вас – вероятно, без вашего ведома – кто-то использовал…
– Знаете, у меня такое же подозрение…
– У вас есть догадки – кто?
– Нет. То есть да. То есть сам не знаю…
– Скажите, вас никто не сопровождает в вашей поездке?
– Сопровождал. Даже сопровождали. Сменяясь. До вчерашнего дня. Откуда вы знаете?
– И этот человек подсказывал вам маршрут? Может быть, даже темы для отчетов?
– Да. И то и другое.
– Юрий, это чрезвычайно важно. Я бы хотел поговорить с вами очно.
– Вы можете объяснить, что происходит?
– Если честно, я сам не слишком понимаю. Но очень хочу понять. Возможно, вы мне в этом поможете…
– Я, собственно, к чему: за этот месяц из числа людей, так или иначе связанных с моей поездкой, нескольких убили, несколько странно пропали, а не далее как вчера меня, например, затолкали в мини-вэн, угрожая стволом, и час допрашивали. На тему поездки.
На том конце на некоторое время замолчали.
– Да… Тем более… Слушайте, вы можете купить мобильный телефон? Просто ваш, скорее всего, прослушивается.
– И ваш, видимо, тоже? Оттого вся эта конспирация?
– Да. Купите, пожалуйста, какой-нибудь телефон – но обязательно сим-карту. Зайдите в интернет-кафе, сделайте себе новый почтовый ящик и с него напишите мне номер карты на адрес – записываете?..
Я записал.
– Не пользуйтесь ноутбуком. Я вам перезвоню, когда придумаю, как нам встретиться. Вы сейчас где?
– В Нюрнберге.
14 апреля 1912 года пассажирский океанский лайнер «Титаник», самый большой из технологических объектов, созданных на тот момент человечеством (в рамках одной серии английской компании «Уайт Стар Лайн» было построено три однотипных судна, но «Титаник» по размерам слегка превысил даже вошедший в строй годом раньше «Олимпик»), совершавший свой первый рейс по маршруту Саутгемптон – Нью-Йорк, столкнулся в Северной Атлантике с айсбергом и затонул.
Наибольшая длина корпуса «Титаника» составляла 270 метров, наибольшая ширина – 28, фактическое водоизмещение – 52 310 тонн, максимальная мощность паросиловой установки – 55 000 лошадиных сил. Его постройка обошлась компании примерно в два миллиона фунтов. Корабль виделся символом технического прогресса; он рекламировался не только как самое роскошное, комфортабельное и технически совершенное судно своего времени, но и как самое безопасное, практически непотопляемое – его корпус был разделен на шестнадцать отсеков пятнадцатью водонепроницаемыми переборками (в случае затопления даже двух отсеков корабль оставался на плаву). В первый и последний рейс «Титаник» вышел 10 апреля 1912-го.
14 апреля около 23. 40 по местному времени впередсмотрящий обнаруживает айсберг прямо по курсу. У вахтенных не было биноклей, к тому же айсберг оказался «черным» (перевернувшимся в воде, в результате чего сверху оказалась не светлая, заиндевевшая, а подводная, темная, плохо видимая, особенно на фоне ночного неба, его часть) – так что к моменту обнаружения «Титанику» до него оставалось не более 400 метров. Несмотря на многократные предупреждения о появлении в этом районе океана айсбергов, судно шло со скоростью более 22 узлов. После сигнала с вахты помощник капитана отдал команды «право руля» и «стоп-машина» – «Титаник» стал уклоняться влево. Ему не хватило порядка 15 секунд – подводная часть айсберга пропорола правую скулу судна на участке около 90 метров примерно на три метра выше днища. Вода стала поступать в четыре отсека. Через два часа сорок минут «Титаник» полностью ушел под воду. Из примерно 2200 человек, находившихся на борту, погибли полторы тысячи.
Расследование выявило целый ряд причин катастрофы, связанных с «человеческим фактором»: ошибочные действия команды (начатый маневр уклонения, приведший к повреждению сразу множества отсеков, закрытие дверей в переборках, в результате чего вода не распределилась по днищу равномерно, и корабль «завалился» на нос), некачественная сталь, из которой был сделан корпус, и т. д. В течение дня 14 апреля на мостик «Титаника» по разным, включая практически необъяснимые, причинам не попало подавляющее большинcтво радиограмм, предупреждающих о ледовой опасности (одну из них судовладелец Дж. Исмэй несколько часов зачем-то носил в кармане)… И еще. Именно в 1912-м в Арктике стояла самая теплая погода за тридцать лет – в результате чего от ледников стали в большом количестве откалываться айсберги. Что касается «черного» айсберга, то, говорят, вероятность встретиться именно с ним – 1 к 1000.
…А шанс выиграть миллион долларов в казино – по словам безумного коллекционера фантастических удачников Энрико – 1 к 600 000. А джек-пот в лотерее – 1 к 23 000 000. («Шанс – он не получка, не аванс», как пелось в мультике «Остров сокровищ».) Ну и что?
И снова я был в ступоре.
Я специально нашел в своем почтовом ящике тот давний стамбульский отчет. Потом полез в Сеть за более детальной инфой о фигурантах странной, странным образом попавшейся мне папки: «Титанике», «Гинденбурге» и прочих… Но я, хоть убей, так и не понимал, что общего этот Белянин нашел между данной подборочкой и, скажем, недоношенными моими философствованиями о судьбах нацизма, тем более – как увидел за всем «лекцию о бесполезности нашей работы»… Тем более – какая, к черту, может быть связь между моими невиннейшими, пусть трижды дурацкими, но совершенно же безобидными «малявами» и прайдами здоровых ребят со стволами?!.
Я поступил, как было велено: купил дешевую «трубу», карту, из интернет-кафе сделал ящик на «Яндексе», написал номер… Артур перезвонил под вечер – велел ехать в Прагу и ждать дальнейших указаний.
31
Самолет-гигант «Максим Горький» (АНТ-20) был создан в единственном экземпляре в целях демонстрации достижений советского авиастроения и служил флагманом агитационной эскадрильи. Он имел 33 метра в длину, размах крыла 63 метра, полетный вес 42 тонны, восемь двигателей и брал на борт 72 пассажира. Первый раз «Максим Горький» поднялся в воздух 17 июня 1934-го – меньше чем за год до гибели.
18 мая 1935-го он совершал демонстрационный полет над Москвой. Пилот сопровождавшего его истребителя И-15, призванного продемонстрировать разницу в размерах машин, самовольно совершил вокруг крыла «Горького» «мертвую петлю», на выходе из которой протаранил крыло агитсамолета – крыло отломилось, и гордость советской авиации рухнула на подмосковный поселок Сокол (тогда он еще был пригородом). Погибли четыре с половиной десятка человек – все находившиеся на борту «Горького».
В Прагу я ехал в полупустом автобусе. Октябрь нехотя раскрашивал холмы. Тяжелое отупение навалилось – деятельная нервозность выродилась в усталое равнодушие: я, пожалуй, и не без облегчения воспринял чье-то (пусть даже не очень понятно чье, какую цель преследующее и чем грозящее закончиться) намерение руководить дальше моими перемещениями. Погранконтроль был предельно небрежен и формален – но я подумал, что действие моих виз, выданных на срок эксперимента, вот-вот закончится, и если я к тому времени не вернусь в Россию, сделаюсь нелегалом. И бабок тоже не будет – ни на какие две штуки я, естественно, не рассчитывал…
Отель мой (первый попавшийся), трехзвездочный U tri korunek, стоял на Цимбурковой – коротенькой улочке относительно недалеко от центрального вокзала. Игривая славянская топонимика знаменовала открытие мною очередной Европы, уже третьей: после экзотической южной и «зарегулированной» швейцарско-баварской. По контрасту со всем предыдущим казалось, что я почти домой попал – тут не ощущалось дистанции ни типажной, ни темпераментной, ни почти даже языковой (худо-бедно объяснишься и с не знающим русского чехом, русское меню в трети кабаков и т. д.), – но это был какой-то «обезвреженный» вариант дома, «очеловеченный». Хотя и сразу становилось ясно, что данное сближение исключает отождествление: все здесь отдавало спокойным конформизмом маленького народа – производной от заведомого отсутствия амбиций и счастливого отсутствия комплексов; такими мы не будем, даже подвергни нас «позитивной реморализации».
…Не муштра, но домовитость, одомашненность. Ничто не гуляет само по себе, все пристегнуто, приставлено, присвоено – господствует предлог «у», и ты все время словно в гостях: u zlateho ли hada (Алику бы в этот кабак на Карловой улице), u Cerne ли Matke Boze (первое кубистское здание в мире – я валялся с путеводителем), u minuty ли (дом, где жила семья Кафки), u kamenneho ли zvonu (средневековая королевская резиденция с колоколом в стене)…
Город роскошный без помпезности, великий без тяжеловесности, средневековый без угрюмости… Мне никто не звонил, я пошел болтаться – но с первого раза и близко не ощутил никакого Другого, кафкианского, големьего его измерения. Староместские закоулки путались сами в себе. Алхимическое золото стекало за Град, топорщащий острия Святого Витта, становились силуэтами истуканы Карлова моста.
Я тянул сливовицу в кабаке и с каким-то новым чувством слушал русскую речь за соседним столиком. Я внезапно понял, что уже ощущаю себя невозвращенцем.
Пассажирский дирижабль «Гинденбург» был построен в Германии в середине тридцатых. Имевший объем 190 тысяч кубических метров, длину 245 метров, диаметр 41 метр, 25 кают и четыре четырехтактных двигателя мощностью 1100 лошадиных сил каждый (позволявших развивать максимальную скорость в 135 км/ч), предназначавшийся только для крайне состоятельных пассажиров (800 долларов билет, посуда голубого фарфора с позолотой), на тот момент он являлся самым большим летательным аппаратом, созданным человечеством. В качестве какового служил символом технического могущества нацистской Германии.
Разумеется, вопросам безопасности его эксплуатации уделялось огромное внимание. Соответствующие меры на «Гинденбурге» превосходили применявшиеся на любых других дирижаблях: команда ходила в антистатической одежде и обуви на пеньковой подошве, у пассажиров перед подъемом на борт отбирали спички, зажигалки и электрические фонарики.
Тем не менее 6 мая 1937-го, всего через год после введения «Гинденбурга» в эксплуатацию, во время посадки на летном поле в американском Лейкхерсте по завершении трехсуточного трансатлантического перелета на борту супердирижабля произошел взрыв. Он повлек мгновенное возгорание водорода, которым была наполнена оболочка «Гинденбурга». Только благодаря мастерству пилотов превратившийся в огненный шар дирижабль не рухнул, а кое-как, разваливаясь на куски, сел – в результате чего 62 человекам из числа находившихся на борту удалось спастись. Тридцать шесть погибли.
Быстро распространились слухи о саботаже и теракте – специально созданная комиссия первым делом проверила именно эту версию. И – полностью ее исключила. Изучались все другие возможные причины: утечка газа через клапаны, статистические разряды, искрение двигателей… Официального подтверждения не получила НИ ОДНА. Причина катастрофы – фактически роковой для воздухоплавания – осталась неизвестной.
Большим дирижаблям вообще не везло: погибли английский R-101 (объемом более 140 000 кубических метров), американские «Акрон» и «Мекон» (по 180 000 «кубов»). Лучший советский дирижабль «Осовиахим», вылетев в феврале 1938-го спасать папанинцев, врезался в Мурманской области в скалу. Но именно катастрофа «Гинденбурга» привела в итоге не только к сворачиванию немецкой программы строительства дирижаблей, но и к прекращению эксплуатации этих летательных аппаратов во всем мире. Как пассажирский транспорт дирижабли не использовались больше никогда. Хотя именно аэростатический принцип создания подъемной силы в атмосфере является наиболее экономичным…
Позвонили на следующий день с утра пораньше. Определитель ничего не определил. Незнакомый голос по-русски с украинским не то что акцентом, но интонациями осведомился, знаю ли я город. Я ответил отрицательно. На том конце повисла пауза – то ли думали, то ли совещались.
– Градчаны знаете?
– Это где?
– Ну, Град, собор Святого Витта – в курсе?
– Ну-ну?
– Сможете там поблизости быть в течение часов полутора?
– Да.
– Тогда так. Ничего с собой не берите из вещей – только этот телефон. Подумайте: он все время с вами был, нигде вы его не оставляли? Ладно. Можете проверить внимательно всю одежду, что на вас будет, – вдруг «клопа» вам повесили… Идите наверх, в район Чернинского дворца, Лореты: вы найдете, это пять минут от Града, от главного входа. Будьте где-нибудь там, на Лоретанской – хоть в кабаке, они там есть, – и ждите звонка. Я позвоню – и тогда делайте все, что я скажу. Еще раз – ничего с собой не берите…
От Градчанске намести по улице, ведущей от ворот замка прямо, я прошел чуть вверх, до Лоретанской площади, где и нашел по левой стороне эту пивнуху (U Cerneho Vola) – она только открылась. Беленые стены, деревянные столы и лавки, сначала не было вообще никого, потом подтянулись дородные горластые завсегдатаи из местных – добрый час я просидел за разливным «Велкопоповицким Козлом», глядя на мобильник. В конце концов тот ожил.
«Вы где? А, знаю. Отлично. Короче, так… Выходите, перед вами площадь – идете направо. По правой стороне. В нормальном так темпе, не спеша, особо не оглядывайтесь. Доходите до первого угла, там будет лестница вниз. Спуститесь, не совсем до конца, остановитесь и ждите звонка. Заодно смотрите, кто за вами идет. Лестница длинная, свернуть негде: если кто остановится, как и вы, – заметите. Давайте, без спешки».
Ступени сыпались в узкую щель между домами, внизу видна была перпендикулярная улица; и ниже – парк, река, правый берег… Я, как велели, не доходя до угла, встал у стены. Никто за мной не шел – только «пингвинского» вида парень с девкой поднимались вверх.
О чем я и доложил абоненту, когда тот прорезался. «Дождитесь, пока они до верху дойдут. Все? Свернули? Короче, давайте сейчас в темпе вниз и по улице налево. Телефон держите у уха…»
Я некоторое время быстро, местами семеня на крутизне, спускался по этой неширокой, булыжной, как почти все тут, улочке. Град висел слева. Когда справа показался переулок, мне велели сруливать в него (я понял, что собеседник меня видит). Дальше пошли совсем уж тесные загогулины – я петлял, направляемый по телефону. В какой-то момент оглянулся и обнаружил позади одного-единственного парня с микрофончиком у подбородка. Парень сделал мне рукой, в трубке послышалось: «За этот угол, там серая „бэмка“, садитесь назад».
Машина действительно была не заперта, с водительского сиденья полуобернулся плечистый мрачный мужик.
– Агой, – говорю на всякий случай.
Мужик не ответил. Открылась правая передняя дверца, рядом с водилой уселся тот самый парень (лет тридцати, бодрого нагловатого вида, под стать голосу):
– Поехали.
Обернулся, протянул мне через спинку руку:
– Саша…
Водила газанул, мы сорвались с места, тут же свернули и погнали вниз.
– Давайте проверим вас. – Саша перегнулся назад, поводил по мне некоей штуковиной. – Не, все чисто. И не шел за вами никто…
Мы на хорошей скорости крутили по полупустым улицам левого берега.
– Вы в Лондон летите, – не то спросил, не то проинформировал Саша. – В Станстед.
– Когда?
– В пять рейс. Успеем…
Он, видимо, уловил на моей роже в зеркальце непонимание:
– Паспорт же еще вам надо сделать…
3 июня 1973-го на авиасалоне в Ле-Бурже во время демонстрационного полета потерпел катастрофу советский самолет Ту-144. Разбившийся экземпляр был первой серийной машиной, а сам «сто сорок четвертый» – первым в мире сверхзвуковым пассажирским самолетом.
Полеты на сверхзвуке считались самой перспективной областью развития пассажирской авиации с начала шестидесятых – после того, как в конце пятидесятых по обе стороны «железного занавеса» были созданы тяжелые военные сверхзвуковые самолеты. В первой половине пятидесятых практические работы по созданию сверхзвукового пассажирского самолета почти одновременно были начаты в США, Европе (совместный англо-французский проект «Конкорд») и в СССР. Наши успели первыми – Ту-144 (опытный образец «044») поднялся в воздух 31 декабря 1968-го. «Конкорд» взлетел лишь в марте следующего года. Для СССР создание первого в мире СПС было и серьезным технологическим прорывом, и крупным пропагандистским успехом.
Первый полет серийного Ту-144 состоялся в марте 1972-го. А в июне 1973-го он рухнул в Ле-Бурже (погибло шесть человек). Совместная советско-французская комиссия установила, что отказа в технической части не было. Причинами падения «тушки» назвали «наличие в кабине непристегнутых членов экипажа, внезапное появление самолета „Мираж“ в поле зрения экпиажа Ту-144, наличие кинокамеры в руках одного из членов экипажа, которая при падении могла заклинить штурвал управления». Двадцать лет спустя летчик-иcпытатель Елян (впервые поднявший «044» в декабре 1968-го) скажет: «Эта катастрофа – горький пример того, как стечение мелких, на первый взгляд, незначительных небрежностей привело к трагическим последствиям».
1 ноября 1977-го Ту-144 совершил первый пассажирский рейс по маршруту Москва – Алма-Ата. Всего эти самолеты на этом направлении осуществили 55 рейсов. 23 мая 1978-го на Ту-144 во время полета произошел пожар топливопровода, самолет совершил вынужденную посадку под городом Егорьевском Московской области и сгорел на земле. Погибли два бортинженера. Эксплуатация самой перспективной советской машины, продлившаяся всего семь месяцев, была приостановлена, а затем прекращена вовсе. Больше СПС в СССР не строили.
Единственным сверхзвуковым пассажирским самолетом, использовавшимся по назначению достаточно длительное время, оказался «Конкорд». Он летал до 2000 года. 25 июля 2000-го в парижском аэропорту Шарль де Голль летевший рейсом в Америку «Конкорд», едва оторвавшись от взлетной полосы, взорвался и рухнул на гостиницу. Погибли 109 человек, находившихся на борту, и четверо постояльцев отеля.
Следствие установило, что топливные баки «Конкорда» взорвались из-за того, что их обшивку пробили фрагменты шины шасси. Если бы баки были защищены от внешнего воздействия чуть надежнее, этого бы не произошло. А шина разорвалась из-за того, что самолет наехал на полоску из титанового сплава, оказавшуюся на взлетно-посадочной полосе. Полоска оторвалась от обшивки взлетавшего пятью минутами раньше американского самолета. Американцы заменили алюминиевые элементы на титановые самовольно. Если бы «Конкорд» наехал на алюминиевый предмет, ничего бы не произошло. «Стечение мелких, на первый взгляд, незначительных небрежностей…»
Добрых часа четыре я просидел в одиночестве, от нечего делать в очередной раз гадая, что же этот Белянин из моих писем-то такое вычитал. Казенные ноутбук, мобилу – все, что было в рюкзаке, – я, следуя Сашиным указаниям («клопа» он боялся, что ли? Впрочем, вероятно, не зря), оставил в камере хранения вокзала, когда шел через него от себя в центр: сейчас при мне были только новый, нюрнбергский телефон да документы.
Черт его знает, что тут были за помещения – не офис, не подсобка… Из мебели – пустой стол, громадный черный сейф да несколько стульев. Картонные коробки штабелями, закрытые жалюзи на окнах – за которыми, по звуку судя, наладился дождь. Дом – вполне безликая многоэтажка, явно постройки советских времен – стоял во вполне безликом районе далеко от центра: ехали мы сюда с полчаса. Вошли с какого-то заднего хода, Саша завел меня в эту комнату, сфотографировал на фоне белой стены и велел ждать. Я на всякий случай уведомил, что денег у меня нет. «Оплачено», – хмыкнул Саша и ушел. Глазки у него все-таки были неприятненькие.
Паспорт… Зачем мне фальшивый паспорт?! Значит, он, Белянин, не хочет, чтобы я пересек границу под своим именем. Какую: чешскую или британскую? Обе? А почему? Он боится, что те, кто за ним (и за мной?) якобы следит, пасутся у пограничников? Да кто ж это? МИ-5? МИ-6? Европол?..
Был момент, когда я почти решил свалить отсюда к чертовой матери. Пока не поздно – пока еще не совсем в пекло влез… Я стиснул кисти, закрыл даже глаза, заставляя себя успокоиться. А кто тебе сказал, что не поздно – что еще не влез?.. И вообще, выбор прост: остаться с башкой в песке и ждать на торчащую жопу новых приключений – или воспользоваться единственным шансом что-то все-таки понять…
Я ходил туда-сюда по этой комнатке, попинал сейф, от одурения взгромоздился на стол, сымитировал на нем условную чечетку. Что связывает работающего в Англии под эгидой евросоюзовских структур ученого-программиста с русскими бандитами в Чехии, я думать не пытался. Равно как и на ту тему, что телефонный мой собеседник теоретически вполне может оказаться никаким не Беляниным…
Еще до отъезда в Прагу я прилежно покопался в Сети на его – Белянина то есть – счет. Все, в общем, подтверждалось, что я слышал от Виктора и Сереги: персонаж действительно довольно известный и действительно с неоднозначной репутацией. Фотку даже его нашел. На фотке предполагаемый гений был не старше меня, пухлощек, самоуверен. Никаких – и правда – нигде упоминаний о Европейском фонде социальных исследований: ни в связи с Беляниным, ни вне ее…
Ближе к трем явился Саша. Вручил мне паспорт. Синий, с надписью «Latvijas Republika». Глядя на собственную рожу рядом со словами «Aigars Klimovs», я понял, что в этот момент впервые в жизни перестал быть законопослушным человеком.
– Это билет ваш. – Саша сунул мне листик компьютерной распечатки. – «Изи Джетом» полетите, – добавил он, видя мое замешательство. – Ну, вы в курсе, интернет-компания, билетов нет, только код, вот. – Он показал на ряд букв и цифр… – Значит, виза вам не нужна, границу вы пересечете, но жить по нему, – кивок на паспорт, – не советую. И в посольства носить. В Россию там типа с ним – лучше не стоит… Ладно, поехали, скоро регистрация начнется.
Дождь гвоздил летное поле, все плоскости покрылись склизкой пленкой, по иллюминатору вытягивались струйки. Перед нами взлетал самолет CSA: замер «на стартовой линии» – из-под сопел двигателей выпростались длинные шлейфы отшвыриваемой воды, – пошел: быстрее, быстрее, быстрее, волоча за собой густой дымный вал размолотых капель, как тучу пыли по летней грунтовке…
Наш оранжевый А-319 торопливо вырулил на полосу, остановился. Завыл, напрягся, затрясся, из видимого мне движка под левым крылом врезал в бетон тугой белый выхлоп. Вялые вертикальные струйки на стекле качнулись назад, побежали живее, наперегонки, под все большим углом – наискосок, горизонтально, вверх, разорвались цепочками капель: уменьшающихся, пропадающих…
