Текст книги "Фактор фуры"
Автор книги: Алексей Еводкимов
Соавторы: Александр Гаррос
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)
27
– … Ночь уже, двенадцатый час. А там, за автобазой, сами знаете – и днем-то никого никогда… Мочканут, думаю, сейчас, на хрен, и закопают не отходя от кассы.
Героическая смерть журналиста… Ну, подъезжаю. Стоит от такенный джип, «бимер», что ли, или «лексус». Я выхожу, на стреме весь. Из джипа вылезают квадратные ребята, шмонают меня с головы до ног. Я не шучу, как в дебильном боевике. Сажают в этот «бимер», он же «лексус». Там на заднем сиденье такой кабан в костюме, харя в полсалона. И без всяких вступлений и предисловий, без выражения – типа магнитофон, знаете, врубили – давай грузить про то, значит, как Леша незаконно земельные участки в Сонино cкупал, как судоремонтный банкротил и как прежнего директора заказал. Такой непрерывный получасовой монолог. Закончил говорить, один из его пехотинцев сует мне папочку и кивает: свободен типа. Я за все время даже рта ни разу не раскрыл. Сел к себе, свет врубил, открываю папочку – там ксеры документов, такая вот стопка. Я прямо с места набираю Олеговича, говорю – раз такая пьянка, давай охрану. Иначе я пас. Чтоб как с этим Засориным было, мне, спасибо, не надо… Засорина, адвоката – между прочим, одного из известнейших в области, – забили в собственном подъезде бейсбольными битами. Насмерть. Рядовой эпизод предвыборной кампании. И это только мэрские выборы – представьте, что будет твориться ближе к губернаторским. Впрочем, для нас – если не лично, то, по крайней мере, для «Информатора» – все решалось именно сейчас. Пройдет Папа на очередной срок, пройдет с ним и Борисыч. Не то чтоб ихняя смрадная компашка хоть чем-то была лучше Леши с его бригадой, но тут уж приходилось рассуждать по вечному принципу: «Да, сукин сын – но наш сукин сын»…
– Ну и че – дал? – хмыкнул Славка.
– Дал. Теперь хожу всюду с таким дядей – Юргена на полголовы выше и шире раза в два…
…Нам-то чего – у нас еженедельник, причем не политический. Через наших ребят хоть компромат уголовный – как вон через Женьку – не сливают, можем позволить себе без охраны ходить. Хотя, конечно, свою лепту в общее дело вносить приходится: из последних номеров каждый минимум на треть состоял из сюсюкающих репортажей о процветании родного города под мудрым Папиным руководством…
– Здорово, агитпроп, – вломился в курилку Вовка, – кто подсобит канцерогенами?.. «Давыдофф»? Широко живет редакторат…
Курилка была преимущественно журналистская – как-то само собой вышло, что на этаже снимало офисы с полдюжины редакций. Вообще же в здании квартировала добрая треть всех губернских печатных медиа. Так что обмен неофициальной информацией шел активно.
– … Делают такую газетку, бесплатную, ну, совсем уже истошный пиар, Лешу там чуть не матом кроют – на папиросной дешевейшей бумаге, зато немереным тиражом. Ходят специальные ребята по городу, рассовывают ее по почтовым ящикам. А за ними следом идет другая команда – Лешина соответственно, – газетки эти из ящиков вытаскивает, собирает в кучи и палит прямо на улице…
Курилка была смешная. Вроде как лестничная клетка – на нее выходили двери лифтов. Но сколько мы сидели в здании, тут всегда шел перманентный ремонт, половина помещения была завалена мебелью и стройматериалами, и лифты на этом этаже не останавливались. То есть не должны были останавливаться, хотя все равно иногда двери – неожиданно для пассажиров – разъезжались и кто-нибудь обалдело таращился поверх баррикады из досок и мебельных ящиков на дымящую прессу.
– А че, пацаны, – спрашиваю, – если серьезно: сделает Леша Папу, или слабо ему?
Мнения разделились. Через минуту две трети столпившихся в курилке уже участвовали в актуальной дискуссии (поглощавшей также и вновь прибывающих) – а я, подавив желание включиться в общий галдеж, в какой-то момент подумал отстраненно о себе самом: вот надо же, и тошнит меня от этой местечковой уголовной возни, и равно омерзительны мне все ее участники – ан слежу за помойно-крова-выми перипетиями самым пристальным образом и живо болею за исход: какая из рептилий какую сожрет…
Я понял, что, задумавшись, тупо уставился на девицу в противоположном углу, – и поспешно отвернулся, туша бычок. Потом, словно что-то вспомнив, осторожно оглянулся. Девица разговаривала с этой… Юлей, что ли, из этого… «Офиса»? «Имиджа»? «Стиля»? «Карьеры»? – какого-то профильного глянцевого журнальчика для богатеньких, что гнездился с нами по соседству. Ее, девицу, собеседницу Юлину, я откуда-то, кажется, знал – но, хоть убей, не мог сообразить, кто она такая.
«Криминал, скандалы, сплетни и кроссворды!» – надрывались разноцветные буквы под логотипом «Не тужи!», абсолютно пещерного субботнего приложения к «Ведомостям»: развернутой «газетой» прикрывала голое вымя плоская фанерная блондинка с откляченной голой же жопой и столбнячным оскалом. За грязным стеклом запертых дверей на пожарную лестницу эти идентичные рекламные фигуры, напоминающие мишени на тренировочном полигоне, составленные одна к другой, пылились толстой «стопкой».
– … Лешины политтехнологи вообще дали говна. Знаете, какой плакатик я видел: фотка Папы с грубо подмонтированным ко лбу эрегированным членом!..
– Докурил, Юрген? – Славка вывинтился из дискуссионного клуба. – Пойдем, что ли… Привет, Варь, – окликнул он ту самую девицу. – Как Лондон?
– Привет. Супер.
Славка перехватил мой взгляд:
– Вы незнакомы с Варей?
Я начал отрицательное движение головой – и тут наконец вспомнил. Про эту Варю большая байка прошла у нас в «Информаторе» несколько месяцев назад. Ну, не только про нее – про ландшафтный дизайн, флористику, как это там все называется… – но она, дизайнерша Варя, была главной героиней байки. Как наше маленькое губернское достояние – если я правильно помню, несмотря на возраст, провинциальное происхождение и общую дикость новорусской клиентуры, она уже ухитрилась сделать себе имя и бесперечь мотается во всяческие Европы на ихние ландшафтно-флористские тусовки…
– … в «Имидже и Дизайне», даже сама что-то пишет – я не вру, Варь?.. Ты, кстати, не была у нас? Так давай в гости – как у тебя со временем?.. На одном же этаже сидим…
Когда Славка находится в своей активной фазе, перечить ему бесполезно – девушка Варя имела в итоге сомнительное удовольствие наблюдать вечный наш редакционный бардак. Попутно я узнал, что она как раз только что из самогу Лондуна, с какой-то тамошней всемирно известной цветочной выставки.
И вдруг Славка сбежал – без предупреждения, в фирменной своей манере, я оглянуться не успел.
– Я, наверное, отвлекаю вас, – улыбнулась, извиняясь, Варя.
– Юрген, опять из милиции, – Маринка вполголоса, прижав трубку к плечу, позвала из соседней выгородки, – тебя или Славу хотят. Что сказать?
Я замахал руками:
– Нету, нету никого… Это, понимаете, на нас в суд подали, – говорю, морщась, Варе, – за клевету. Писали еще полгода назад про одного деятеля, причем во вполне апологетических тонах. А теперь выяснилось, что он под Лешей ходит… Бородулиным, кандидатом в мэры. А мы вроде как под нынешним числимся. Так этот деятель теперь заявляет, что мы все переврали, его оскорбили, бизнесу помешали, и требует по этому поводу нас закрыть…
Девушка Варя сочувственно улыбалась. У меня было ощущение, что я вынырнул из канализационного отстойника и готовлюсь к новому погружению.
– У вас еще минут пятнадцать не найдется? – говорю девушке с не очень свойственной мне вообще-то бесцеремонностью. – Может, вниз сходим, кофе выпьем? А то че-то сил нет…
Кофе в Варином случае представлял собой зеленый чай, в моем – сто граммов водки.
– Расскажите, – говорю, – про Лондон.
Она стала рассказывать, ей было не влом. Похоже, ей это даже доставляло удовольствие. Девушке Варе в Лондоне страшно понравилось, и она охотно делилась положительными эмоциями с совершенно, в общем, случайным собеседником. В принципе, что уж такого особенного, нормальная человеческая искренность – но по степени собственного удивления я понял, как давно ни от кого не слышал ни о чем, кроме личных или общих проблем.
– … Ну, вам это вряд ли интересно…
– Почему? Интересно…
Кью-Гарденз. Королевские ботанические сады в Кью. Лучшее из всего, что ей приходилось видеть. Фантастические коллекции. Просто – потрясающе приятное место. Она там фактически несколько дней провела. Англичане молодцы, все совершенно великолепно организовано… О чем она, бог мой? Лучше скажи, что с этим иском чертовым делать? А если Папу на выборах прокатят – что тогда?..
Оранжерея принцессы Уэльской. Десять климатических зон. Викторианская оранжерея Тэмперет-хаус, строившаяся сорок лет. Растения из тропической Африки, из Океании… А откровенно пиарить заведомого подонка и вора – когда и сам ты понимаешь, что проституируешь, и читатель это прекрасно видит, но таковы, ничего не попишешь, правила игры, условия существования: ведь ты и сам впрямую заинтересован, чтобы данный конкретный подонок смог грабить твой город еще как минимум несколько лет – хотя бы потому, что он, данный конкретный, позволяет тебе заниматься объективно полезным делом…
Лилейник, он же желтый красоднев. Узамбарские фиалки. Бородатая гвоздика… да, так и называется – бородатая. А роза, например, бывает – морщинистая… Варя увлеклась, как всегда бывает с людьми, всерьез любящими то, чем занимаются; я не прерывал ее, слушал, не вникая в смысл, завороженный принципиальной несопоставимостью всего, что ворочалось сейчас в моей башке, что ждало на работе, что окружало нас в этом гнусноватом шалмане и происходило за окнами, в городе, в области, в стране, – с тем, о чем она говорила… Завороженный самой возможностью существования этого (Лондона, садов Кью, оранжереи Нэша, сирийских роз, дейции шершавой, амазонской лилии) во вселенной, где забивают насмерть бейсбольными битами в зассанных подъездах…
В ней и близко не было ничего ни надмирного, ни потустороннего, в этой спокойной, вполне уверенной в себе, отлично выглядящей, профессионально успешной девице: она жила в той же самой реальности, что и я, Славка, вице-мэр Валентин Борисыч и авторитет Леша Борода (у которого, по слухам, на подъеме одной стопы было вытатуировано: «Вы куда?», на второй: «А вас ебет?»), – но жила, кажется, по каким-то совсем другим, гораздо более нормальным и здоровым законам. Которые совершенно не предполагали в качестве необходимого условия для занятия интересным тебе делом регулярное вылизывание чиновничье-бандитских задниц, зато позволяли зарабатывать на достойное существование высаживанием в альпинариях колокольчика крошечного.
Я категорически неспособен был вообразить того, о чем она рассказывала: хотя вроде эка невидаль, ботанический сад – но совершенно реальные Кью-Гарденз, по которым ежедневно толпами бродили совершенно реальные люди, были для меня – здесь и сейчас – радужной фантастической абстракцией, садами Семирамиды… И какая-то большая, очень большая странность была в том, что представительница этого непредставимого континуума сидела (здесь и сейчас) напротив меня через засыпанный крошками и пеплом столик в разорванных липких окружностях – сомкнув на нем вытянутые голые предплечья, время от времени круговым движением головы стряхивая за спину тяжелые русые волосы, живая и конкретная, со слабым естественным загаром на ненакрашенном лице, с явно кошачьими царапинами на тыльной стороне узкой ладони… Бог знает как долго я неприлично пялился на Варю, потом наконец усилием воли отвел глаза, медленно взял стакан и залпом проглотил оставшуюся половину.
– Слушай, Серега, – неожиданно для самого себя спросил я, оторвавшись от экрана, – ты вообще женат?
Рыжий нахмурился, словно ответ требовал предварительного размышления:
– Как ни странно, формально – да.
– Почему странно?
– Да мы уже год вместе не живем. Причем она, половина моя, в данный момент вообще на противоположном боку шарика – в Сан-Франциско… Может, оно и к лучшему. А что?
– А я, – говорю, – один раз чуть было не…
– Жалеешь? – Он хмыкнул.
– Да нет…
Я хлебнул «Хофброй-дункеля», покосился на фотку на мониторе (растительный теракт: смачные кровавые кляксы соцветий на глянцевитой зелени). Вот уже три года я периодически сам задавал себе этот простейший вопрос – и до сих пор был не в силах на него ответить. Я ведь действительно ни разу – ни сознательно, ни подсознательно – не пожалел о принятом тогда решении и даже в результате предельно въедливого самокопания не отыскал в себе желания отмотать назад и сделать иначе…
Но я никогда не мог понять и сейчас не понимал, почему я поступил так, как поступил. Не было никаких причин так поступать. Все было хорошо. И всем. И вот стоило мне окончательно убедиться, что ситуация складывается максимально естественным, логичным и взаимоприемлемым образом, что в ней нет никакого подвоха, ни малейшей деструктивной потенции на будущее, стоило согласиться, что такая вот предопределенность – лучшее, чего можно на моем месте желать… как я моментально эту предопределенность разрушил. Без какого бы то ни было повода. Без какой бы то ни было пользы – в том числе для себя…
– Чего там? – кивнул Серега на ноутбук.
Я повернул Compaq к нему экраном. Рыжий задрал брови.
– Кью-Гарденз, – говорю. – Лондонский ботанический сад.
– При чем тут?..
– Без понятия.
Я снова развернул лаптоп, кликнул Back. Ну да, большая подборка фоток из Кью – профессиональных причем, не любительских. Действительно не очень понятно. Что это вообще за сайт?.. Так, на главную. Ага…
Сайт (адрес которого мы нашли среди материалов, сваленных нам членами фан-клуба Ларри Эджа) явно принадлежал какому-то фотографу и забит был почти исключительно фотографиями. Скомпонованы они были по тематическому принципу. Одна из подборок именовалась Larry. Я хлебнул еще пива и рассеянно кликнул.
Забавно…
В этом разделе фотки были того типа, что в кинодетективах обычно извлекают из досье шпионов и наркобаронов. Как бы репортажные, случайно скадрированные, местами нечеткие по краям. Непонятно только было, кто являлся героем этого неожиданного фотодосье – и при чем тут Ларри. На снимках были совершенно разные люди: шли по улицам неузнаваемых городов, садились в машины, растекались в домашних креслах (снятые издалека через окно) – причем, если в кадре имелись несколько человек, сложно было сказать, кого из них отлавливал объектив…
И вдруг некое чувство шевельнулось во мне, дернулось – пока неопределенное, но быстро нарастающее… Я даже не смог бы сказать, на какую из фоток в этот момент смотрел. Возможно, дело было не в конкретном снимке, а в догадке насчет того, что все их объединяет… И не успел я даже для себя эту догадку сформулировать, как память, опередив замешкавшуюся логику, споро подверстала в общую картину несколько эпизодов из моего собственного недавнего совсем прошлого.
Я тут же себя осадил. Я отвел глаза от монитора и зачем-то осмотрелся. Глядя на повторяющиеся повсюду буквы HB («ХофБрой»), я вспомнил, что Владимир Ильич с Надеждой Константиновной, сиживавшие некогда тут, иронически расшифровывали данный вензель как «Народная Воля», Эн-Вэ… Впрочем, ассоциируют знаменитейшую мюнхенскую пивнуху обычно с другим ее историческим посетителем – к вечной досаде стесняющихся Ади и «пивного путча» баварцев.
– Серега, – я двинул к нему листик с написанным от руки адресом сайта (thomas-roth. de), – не помнишь, кто нам его дал?
Рыжий попялился в листик, покачал головой:
– Я, если честно, вообще их всех вчера толком не слушал – только вид делал…
– Да я вот тоже…
– А че случилось?
Я даже не знал, что ответить. Я отдавал себе отчет, каким бредом это должно звучать…
Это Ларри Эдж был на фотках. По крайней мере, по мысли автора сайта – который то ли чужие снимки подобрал, то ли сам многие сделал в ходе какой-то масштабной фотоохоты. Эдж замаскированный. Загримированный. Инкогнито появляющийся в демонстративно покинутом им мире. Не похожий ни на привычного всем себя, ни на предыдущие собственные тайные «воплощения». Актер-суперпрофи. Неузнаваемый в разных ролях. Единый в тысяче лиц…
Я стиснул ладонью кружку.
…«Хофбройхауз» – это здоровое здание, внутри состоящее из кучи залов со сводчатыми потолками и стенами, обшитыми деревянными панелями. За деревянными столами на деревянных скамьях – куча народу: гвалт, гам, по-немецки неизысканное, капустно-свиное, но азартное чревоугодие. Туристы. Меня Серега сюда привел тоже в экскурсионных целях…
Он был абсолютно другой каждый раз, на каждой фотке. В другой одежде, другой комплекции, с другой шевелюрой и растительностью на лице, даже вроде как другого возраста. Но я уже достаточно насмотрелся на его лицо и фигуру, чтобы определить на большинстве снимков того, за кем охотился фотограф. Кого он считал Ларри Эджем…
– Thomas Roth – это что, имя? – спрашиваю.
– Похоже… – Мирский поглядывал на меня встревоженно.
…А ведь я бы и сам мог пополнить эту фотоколлекцию – если бы более активно действовал казенным «Кодаком». Если бы в Стамбуле сфоткал престраннейшего того старика с Аликовыми шариками… Высокого, плечистого, лет семидесяти… Или в Риме – того психа, что докопался до меня перед Пантеоном…
Сходить с ума, оказывается, проще простого: стоит открыть в башке какую-то заслонку – и все, дальше понесет так, что остановишься, наверное, только в палате для буйных…
Тот, стамбульский, «послал» меня в Афины. Где меня нашли Шатурины. По словам Майи, за мной шел именно Антон – но почему, собственно, я должен ей верить?.. А в Рим, к Пантеону, я приехал за Майей… Которая, может, и не Майя…
Майя. Старик. Старик, Майя. Ч-черт… Зачем, зачем, зачем все это было?! (Я чувствовал себя как в фильме «The Game» с Майклом Дугласом: «Цель Игры – понять смысл Игры»…)
Что он говорил мне – тот, римский? «Ты МНЕ нужен… Я тебя выбрал… Я поведу тебя…» Еще не хватало.
Я лихорадочно кликал фотку за фоткой. «Эдж» в черном плаще и широкополой шляпе. «Эдж» с рыжей бородищей лопатой. «Эдж» в обносках бомжа. «Эдж» в костюме Санта-Клауса. Даже «Эдж», перекрашенный в негра… Конечно, надо было обладать весьма – весьма! – специфическим складом мышления, чтобы увидеть во всех этих людях одного. Но никаких ПРИНЦИПИАЛЬНЫХ препятствий тому не было… И тут я чуть на скамейке не подпрыгнул.
– Серега, дай свой телефон… Чей номер из этих клоунов у нас есть под рукой? Да хоть Мирко…
Рыжий только глазами хлопал.
– Алло, Мирко? Это Юрий. Слушай, Мирко, помнишь, вчера, когда мы пришли к Мартину в кабак, там в углу, справа, такой старик сидел? Один за столиком… По виду – такой уже хорошо поддатый… Не обратил внимания? Ладно… Еще вопрос. Ты не знаешь, есть ли какой-нибудь из фильмов с Ларри, где он степ танцует? Есть?..
Я вернул ни хрена не понимающему Мирскому телефон, взгромоздил локти на стол и обхватил череп ладонями. Тормози, маньяк… Тор-мо-зи…
Если я и съехал с катушек, то, по крайней мере, был не совсем одинок в своей новообретенной мании. Томас Рот оказался (как мы выяснили через все того же Мирко) реальным лицом, действительно профессиональным – причем довольно известным – фотографом. Фотографом широкого профиля, хотя одно, и, кажется, даже довольно продолжительное, время он подвизался кем-то вроде папарацци. Или даже именно и конкретно. А Ларри Эдж – это была его давняя и стойкая «фиксация» (почему Рота прекрасно знали в фан-клубе).
Томас и в самом деле годами очно и заочно «выслеживал» Ларри Эджа по всему миру, уверенный, что ни черта тот не сидит сорок лет в потайной берлоге – а самым активным и наглым образом болтается под разными личинами среди ничего не подозревающих фанатов, посмеиваясь над оными. Посмеивался ли сам Рот над слушателями этой своей теории и посетителями соответствующего раздела своего сайта, Мирко сказать затруднялся – типусом фотограф был экстравагантным, где его стеб переходит в серьез, и наоборот, толком понимал, видимо, только он сам.
Жил Рот совсем неподалеку, тоже в Баварии, в Нюрнберге. Мы легко до него дозвонились, он с готовностью (несколько даже агрессивной, по словам общавшегося с ним Сереги) подтвердил означенную версию по поводу Ларри и согласился принять нас завтра у себя.
28
– Нюрнберг – забавный город, – ухмыльнулся Серега, когда мы устроились в поезде (ехать предстояло полтора часа). – Нацики же объявили его в свое время духовной столицей Германии. Так после того, как немцы получили по рогам, перековались и сделались демократами, у них там стало что-то вроде германской столицы прав человека. Страшно трогательно: есть в Нюрнберге конкретно такая аллея – если идти мимо Национального музея, налево: понатыканы круглые колонны метров по семь, и на них выбиты статьи Всеобщей декларации прав человека. Причем каждая статья на своем языке. Сплошной Интернационал.
– На русском тоже?
– Натюрлих. Знаешь, что там по-русски написано? Я специально запомнил. – Он заржал. – Статья 12: «Право на защиту частной жизни»!
– По-моему, – говорю, – это они над нами пристебнулись.
– По-моему, это мы над нами сами всю дорогу стебемся…
Я уже давно обратил внимание на особенности употребления рыжим личных местоимений множественного числа: говоря о России, он перескакивал с «мы» на «вы» без какой-либо внятной мне системы. Индивидуальные особенности самоидентификации… Его легко было понять: еврей, космополит, говорит на куче языков, гражданство американское, живет в Европе – чего ему эта ЭрЭф?
С другой стороны: а мне – русскому по роже и генезису, нигде, кроме России, до самого последнего времени и вовсе не бывавшему (более того: ничем, кроме происходящего в России, толком не интересовавшемуся), – что она, родина? Каков для меня тот базовый набор понятий, с которыми – своими в каждом случае – отождествляет себя представитель любой нации: турок, грек, итальянец, швейцарец, немец? Который объединял бы меня с другими жителями моей страны, давал бы ощущение общности вопреки различиям в возрасте, социальном положении, политических убеждениях и личных склонностях? Я русский, потому что я – что? Живу в России (хотя в данный момент и с этим малопонятно, ну да ладно). А еще? ВСЁ.
Никакие мы, русские, не нация. Ничего у нас общего нет ни друг с другом, ни с местом постоянного проживания. Оттого и рвемся с этого места, используя любую возможность. Оттого и, перебравшись на новое, так быстро и легко теряем национальную идентичность: в той же Америке какие-нибудь ирландцы c итальянцами веками держатся своих общин, шумно празднуя всяко-разные Дни святого Патрика (или как там это у них именуется), а с иммигрантов из России (по крайней мере, с нынешних) – Серега рассказывал – всякая русскость слезает как загар. А потому что эта идентичность вполне исчерпывается родным языком, но что язык, недолго переучиться…
Потому что и в России-то мы не чувствуем себя дома. Нет у нас корней в той почве – как не может их быть ни у кого в стране, где время только одно – данный момент, где нет ни прошлого, ни будущего. Произрастание, так сказать, в земле – это по определению процесс, растянутый во времени, а когда последнего не существует…
Как ни крути, а в Европе, где национальные корневища полземной коры проросли, все это впрямь куда явственнее понимаешь.
Про Германию Серега много рассказывал. Он тут бывал часто и подолгу, с немцами дело имел, отзывался о них вполне с симпатией, но и с оговорками.
– Средний немец – он все-таки немного биоробот, – почесывал пузо рыжий. – В него вкладывают программу – и пока он ее не реализует, не успокоится. Ну или пока его не отрубят сильным ударом и программу не сменят. Что мы и наблюдали в ходе памятных исторических эпизодов… Если когда-то программа была утвердить господство высшей расы, то теперь – утвердить господство общечеловеческих ценностей. Но удержу они и в этом не знают. Германия, кстати, – единственная страна в Европе, где пресловутая политкорректность переходит в маразм, сравнимый со штатовским…
Рыжий прерывался, жмурясь в окно на улепетывающий назад неправдоподобно аккуратный пейзаж: словно баварские холмы и рощи, не говоря о красночерепичных деревнях с острошпильными кирхами, тоже полагали, что орднунг мус зайн.
– … Чего они сейчас с общечеловеческой моралью так носятся? Они же метят в лидеры новой объединенной Европы и, соответственно, заинтересованы в руководящей идеологии, это как водится… Смешно на самом деле. Ты в курсе, что немчики объединять Европу, причем на конфедеративной основе, еще давным-давно пытались?.. – Мирский оживился. – Нынешние евроинтегранты, про континентальное единство говоря в историческом ашпекте, апеллируют все больше к Карлу Великому, а что проект европейской конфедерации уже разрабатывался до всякого ЕС (причем в очень похожем на него виде) – вспоминать никто не любит. Поскольку разрабатывался он в Германии – знаешь когда? В сорок четвертом году! Знаешь кем? «СС-Хауптамт», главным управлением СС! Была такая «Амтсгруппа D» и такой Александр Долежалек, предлагавший европейскую конфедерацию, европейскую хартию и европейский паспорт. Знакомо? А «Амтcгруппа C» двигала идею «фольксгенос-сеншафт», содружества европейских народов, – под национал-социалистской эгидой, разумеется, но без постулата о германском доминировании, на основе даже национального равноправия….
– Все равно – чем все кончилось… – говорю.
– А в Россию не надо было соваться… Немчики – они же всегда абсолютизировали порядок. В собственном сортире и во всей Европе. Видение порядка, конечно, в разные времена было разным. Но ведь и когда они Третий рейх свой строили – ими же в огромной степени двигало как раз стремление к УПОРЯДОЧЕНИЮ: на государственном, географическом, национальном, биологическом уровнях. А Россия у нас, как известно, воплощенный хаос. И когда с ним сталкивается любая попытка глобальной структуризации – получается то, что получается. Случайно, что ли, все затеи по упорядочению Европы на единый манер кончались в России? Наполеона, не знаю, вспомни. У Льва Николаича, которого мы все в школе ненавидели, про это очень хорошо: Бонапарт-то пытался в России воевать ПО ПРАВИЛАМ. Х-ха! Вот у нас они все и заканчиваются – правила, планы, блицкриги… «Барбаросса»? Дранг-нах-остен? Лучшая армия в мире? Вот вам. Россия – непобедима по определению. В силу второго закона термодинамики.
…В какой-то момент задним планом сознания прошло: не для того ли мы с рыжим обо всем этом трепемся, чтоб самим поменьше задумываться над смыслом собственных действий? Над тем, куда мы едем? зачем? какую параноидальную теорию проверять?..
(Я вспоминал выражение, с каким поглядывал на меня этот старпер в Unforgettable… «Где умный человек прячет лист? В лесу…» Б-р-ред… Но ведь Латышев тоже мне его показывал!..)
Когда я Сереге излагал собственные, так сказать, догадки, я и сам не знал, как к ним относиться – а уж что Мирский подумал… Но вот едет же…
Едем. Дас зайне. Гитлер капут.
Экземпляр был что надо: краснорожий дядька под полтинник в малиновой спортивной майке с номером «28», седые усищи лихо подкручены, на голове – завитый парик а-ля восемнадцатый век. Причем сиреневый. Дядька самозабвенно и неразборчиво горланил под губную гармошку, прерываясь, лишь чтоб глотнуть пива из бутылки; на гармошке наяривал ражий детина с малиновым же шарфом. Прочие нестройно подтягивали: их, малиновых, на выходе с нюрнбергского хауптбанхофа было, кажется, с добрых полсотни. Футбольные, по всему видать, фанаты – больше всего напоминающие взвод вермахта, расслабляющийся после занятия очередной белорусской вёски. Нам с Серегой пришлось через них почти проталкиваться – так что на ЭТИХ мы как-то и не сразу среагировали, хотя ЭТИ заступили нам дорогу вполне недвусмысленно. Я, по крайней мере, не среагировал – попытался обойти того, что стоял у меня на пути…
– Мирски? Касимов? – произнесено было с акцентом – каким именно, я не уловил, решив: «Менты» – голос был равнодушно-требовательный, казенный. Спрашивал-утверждал не «мой» тип и не вставший перед Серегой третий; впрочем, были они довольно похожи:
крепкие, нестарые, с крепкими маловыразительными ряхами (вполне, в принципе, ментовского пошиба); а сколько всего этих ребят нас окружило, я толком не зафиксировал. То ли трое, то ли четверо.
«Доигрались», – мелькнуло почти удовлетворенное (хотя, если подумать – но думать-то времени и не было, – а что мы такое предосудительное сделали? до чего вдруг доигрались?..) и не удивило дальнейшее:
– Пройдемте с нами, – по-английски. Наверное, российская рефлексология (воспитанная убеждением, что перечить, тем более сопротивляться, ментам на улице смысла не имеет, а отмудохать могут) побудила меня без разговоров шагнуть в ту сторону, куда эти крепенькие, плотно обступив, чрезвычайно споро нас сориентировали… только вот Серега подчиняться не собирался: толкнул плечом наседавшего типа и громко, агрессивно осведомился на том же языке:
– Вы кто такие? Что происходит?
Тогда лишь до меня доперло, что «менты» не представились и не предъявили никаких ксив. Я затормозил – нас сразу буквально стиснули со всех сторон.
– Не дергайтесь и не орите, – быстро и негромко, другим совсем тоном (сдавленно-напористо) произнес автор предыдущих реплик, делая слабое, невидное мне, Мирскому предназначенное движение рукой у пояса. – Ничего с вами не будет. Поговорить надо.
Потом он, автор, чуть повернулся, показывая мне то же самое, что секунду назад Сереге, – и, надо сказать, желание дергаться, задергавшееся было во мне, в натуре разом пропало. Пистолет. Волына. Ствол. Вернее, как раз одну рукоять он продемонстрировал мне из-под полы куртки – но и этого вполне хватило, чтобы, вторично (и уже с бульшим основанием) констатировав про себя: «Доигрались», я возобновил движение в навязываемом направлении. Глянул на Серегу, но его оттер от меня один из «крепких». Серега тоже заткнулся и пошел, подпихиваемый.
Идти (поспешно семенить – на пятки нам наступали) было всего ничего, метров десять – до проезжей части: у бровки стоял белый мини-вэн с глухим кузовом. Двигатель работал, и задние двери были уже распахнуты – Серегу сyнули (не то чтоб совсем бесцеремонно, но торопливо) первым, я встал одной ногой на подножку, оглянулся. Рефлекторно – на некую суету позади… Замыкающий толкнул меня в спину, в кузов, вскочил сам, двери захлопнулись – но увидеть все я успел. Двух быстро идущих или даже бегущих через неплотную привокзальную толпу мужиков (того же примерно внешнего типажа, что и наши не-менты) – они были метрах в пятнадцати, от силы двадцати, причем направлялись точно в нашу сторону… когда дважды без паузы бахнуло – близко, громко, глухо – и мужики один за другим попадали на асфальт: с какой-то малоправдоподобной, комичной почти готовностью, словно сшибленные очень сильными точными ударами. Я даже заметил источник звуков – был он совсем рядом, в паре шагов позади мини-вэна, у того же бордюра. Мотоцикл, на нем двое в шлемах, у заднего в руках что-то вроде ружья с толстым стволом… Тут двери закрылись – я лишь слышал взревевший мотоциклетный движок.
